Текст книги "Воровские гонки"

Автор книги: Игорь Христофоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

И еще он подумал, что не его дело процеживать очередь, когда в одном из домов города сидит и думает свою думу банкирскую Гвидонов.

– Тебе сколько лет? – остановил он за шиворот парнишку.

– Шестнадцать, – соврал он.

– За день "стольник" заработать хочешь?

– А кто ж не хочет!

– Тогда постой на контроле на входе до шести вечера.

– А это... порошок мне... Мамка ж послала...

– Получишь порошок бесплатно. Как временный наемный работник. Понял?

– Значит, вот тут и стоять?

– Да, у входа. Чтоб как к полу приклеенный стоял! В туалет – только после работы! Дотерпишь?

– Ага.

– Ну, и молодец! Копи начальный капитал! Вырастешь – Брынцаловым станешь!

– А кто это?

– Ты задачу понял?

– Так точно! – превратился в солдафона парнишка.

Крупные веснушки на его щеках смотрелись медалями.

– Сле-едующий! – с прокудинской интонацией впустил он в комнату дядьку с калмыцкими скулами, и Жора, подойдя к Бенедиктинову, склонился к его уху:

– Сколько у тебя?

– Что?.. А-а, это вы?.. Я сумму не считал.. Видите ли...

– Людей, говорю, сколько уже прошло? – прошипел Жора Прокудин и ощерил в улыбке белые зубы для посетительницы.

Тетка в трех халатах по очереди достала из каждого из них по мятому "стольнику" и бережно положила на край стола.

– По книге... вот... сто четыре за сегодня, – пролепетал Бенедиктинов. – Скажите, а зачем мы это все делаем?

– Тебе во всем нужен смысл?

– Ну, вообще-то...

– Считай, что это журналистский эксперимент.

– Я так и думал.

– Серьезно?

– Я думал, что вы журналисты... Вот... И пытаетесь найти интересный сюжет.

– Молодец. У тебя масло в голове есть, – погладил его Жора Прокудин по затылку как ребенка. – Получи от дамы-торговки первоначальный капитал, – и уже – тетке: Ну, как дела на базаре? Хорошо идут помидоры?

– Та яки там помидоры! – покраснев, махнула пухлой ручкой торговка. Отем усем кавказцы торгують! А в мэнэ – масло. Постнэ.

– Не горчит?

– Та вроде нет.

Десять целлофановых пакетиков бомбой грохнулись перед нею на стол.

– Фу ты! Напугав! – вскинула она глазки на Топора, уже, наверное, в десятый раз с подозрением изучила застарелый, черно-зеленый фингал под его левым глазом, кривой нос и шрам на левой губе.

– Через пять дней приходите за прибылью, – заставил ее на время забыть о подозрительном лице Жора Прокудин. – Знакомым и соседям порекомендуйте прийти к нам на работу. Дел – пустяк, а доход существенный!

– Я скажу, – с грустью посмотрела торговка на три банкноты в ящике стола, и поплелась к выходу.

– Впускай следующего! – крикнул парнишке Жора, а сам за локоточек увел Топора в комнату, до потолка забитую мешками с мелом.

– Слушай внимательно! – начал он инструктаж. – Останешься до вечера за старшего. Мне надо в три-четыре "точки" занырнуть. Во-первых, с ментами договориться, чтоб своего на входе поставили...

– А зачем? – скорее почернел, чем покраснел Топор.

Всякое упоминание о стражах порядка вызывало у него одну и ту же реакцию. Это было похоже на аллергию.

– Я уже сказал: для солидности. Да и вместо тебя надо человечка нанять. Боюсь, слава о твоей роже докатится до самых отдаленных уголков Горняцка...

– А что рожа?.. Нормальная рожа...

– Для тебя – нормальная, а люди разные встречаются... Тут слабонервных не меньше, чем в Москве...

– Жор, а если кто въедет в нашу дуриловку? – Посодют же!

– Не посодют! Пока до основания пирамиды не доползем, никто не тронет...

– Так это пирамида?!

– А ты что думал? Что у нас филиал "Дженерал Моторс"?! Сейчас не о морали и нравственности думать нужно. Их и так в мире нету. А думать о том, во что мы будем сыворотку сваливать. Завтра первые стахановцы с банками припрутся.

– Так и будем брать с банками!

– Ага! Так они тебе их даром и отдадут! Здесь банки – пушнина. Не меньше. Видел их погреба? В каждом дворе! А в каждом погребе – банки, банки, банки. С помидорами, огурцами, салом, тушенкой, повидлом, морсом...

– Даже летом?

– Дурак! В провинции у всех все стоит с расчетом на пять лет войны. Поэтому нас ни один враг одолеть не может!

– А если бидоны на молокозаводе взять? Алюминиевые такие, знаешь?

– Топор, не лезь в дела фирмы со своим умишком! Завтра будешь брать у граждан банки, уносить их в туалет и там выливать. Прямо в дучку. А банки возвращать. Понял?

– И это... Жанетка опять в Москву порывается. Говорит, ей четырех дней в этом дерьме достаточно!

– Потерпит. Деньги только-только пошли. Ты смотри, чтоб свидетельство о регистрации со стенки не украли. Я за него на местном базаре сто баксов заплатил.

– Значит, у тебя деньги были, – тихо-тихо, только самому себе ответил Топор.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну... Жанетка...

– Пусть воду не мутит. Она мне сейчас нужна как цемент гру....

Если она свалит, я один останусь. А один я Гвидонова не поймаю

Понял?

– Это однозначно. Один – это мало...

– Только б он здесь был! А если в Москву ломанул?

Он боится Москвы. Ты ж сам говорил, он в розыске...

– Тетку я одну нащупал, – нехотя выдал тайну Жора Прокудин. – Она в соседнем доме на той улице, что снесли, жила. Сегодня она от дочки приезжает. Если она что-то про мамашу Гвидонова знает да если я ее на откровенность выведу...

– Бабы – это тяжелый случай...

– Ничего. Разжалобим. Наш народ добрый...

– То-олик, неси порошок! – позвала из своей комнаты Жанетка. – Четыре нормы!

– Иду!

На ходу подхватив со стола четыре пакетика из плотного строя уже нафасованных, он исчез за дверью, а Жора Прокудин обессиленно сел на плотный, будто не мелом, а спекшимся цементом набитый мешок.

Четвертый день народ нес свои кровные червонцы. Сначала посетителей можно было пересчитать по пальцам, но он дал на второй день рекламу в городской газете, дал по местному телевидению, нанял пацанов для расклейки объявлений. Он вложил все, что имел. Этих денег вполне могло хватить всей команде, включая приблудного поэта Бенедиктинова, на билеты до Москвы. Даже на самолете. Но это походило бы на бегство, на отступление. А Жора Прокудин еще не привык проигрывать. Он с легкостью сорил деньгами, начиная аферу с пирамидой, потому что избавляясь от них он избавлялся и от поражения. Он отрезал себе путь к бегству. А когда вечером вчерашнего дня у завуча школы, где училась мать Гвидонова, он узнал адрес ее бывшей одноклассницы, то ощутил странное зудение в носу.

Хищник, живущий внутри каждого, но живущий по большей мере сонно, заторможенно, ожил в Прокудине. Сжав кулаки, Жора почувствовал боль от ногтей. Он не верил, что Гвидонов мог убежать из Приморска в другой город, кроме Горняцка. Человек слишком инертное существо. Большую часть того, что он делает, он делает по инерции. А тихий город Горняцк был слишком хорошей, слишком добротной схроней для Гвидонова. Судьба Соловьевой, хозяйки скандальной фирмы-пирамиды "Властилина", пойманной в окрестностях Москвы, не могла пройти для него незамеченной. Гвидонов не из тех ребят, что учатся только на своих ошибках.

– Сразу двадцать пакетиков берут! – перепугал призадумавшегося Жору возвратившийся Топор. – Крутой народ попер!

– Кто берет? – не разделил его радости Прокудин.

– Вот тот, напротив поэта! Стриженный!

Через щель в двери Жора изучил парня с обритой налысо ядреной головой. Маленькие дамские ушки и еще более мелкие глазки делали голову непомерно большой. Ни одна фабрика в мире не шила кепок на такие купола.

Челюсть парня работала с завидной энергичностью. Перемалывая жвачку, он во все глаза пятился на Жанетку. Такими взглядами мужики раздевают женщин.

– Проверь его деньги на просвет, – приказал Жора. – Только так, чтоб он сам этого не видел.

– А богатые здесь шахтеры! – восхитился Топор. Еле удерживая у груди сразу двадцать белых пакетов.

– У шахтеров таких рож не бывает, – пояснил Жора Прокудин. – Не-ет, надо точно мента сажать. И поскорее...

_

Глава сорок пятая

ХОРОШИЕ И ПЛОХИЕ НОВОСТИ

Рыков не стал менять кабинет. Только перенес стол к противоположной стене. Отсюда не были видны черные подпалины на асфальте.

Свежие стекла на окнах смотрелись прозрачнее воздуха. Хотелось подойти к ним и проверить пальцем, не испарились ли они. Рыков, скорее всего, встал бы и коснулся пальцем. Но вошел Барташевский с ярким пакетиком на ладони.

Хищный хруст наполнил кабинет. Барташевский со скоростью белки метал в рот чипсы и разгрызал их с яростью самой голодной белки в мире.

– Я только что позвонил в Красноярск, – чавкая, почти прокричал он. Плохие новости.

– Что-что?

– Найден труп сына генерального директора фирмы...

– Кузьмина? – вжался в кресло Рыков.

– Кузнецова... Он утонул...

– Или утопили...

– Я тоже так подумал, – обрадованно сообщил Барташевский.

Одним резким движением он скомкал цветной пакетик, по-баскетбольному швырнул его в пластиковую урну, но пакетик, недовольно выпрямившись, не долетел и упал прямо на пол. На желтом паркете он смотрелся вызывающе.

– Кто же его убрал? – не мог оторвать взгляд от жующих губ Барташевского Рыков. – Неужели сам папаша?

– Вряд ли. Я думаю, утопили те, кто работал с Кузнецовым-младшим в связке. Какие-нибудь красноярские бандюги. Папаша мог и не знать о делишках сына. Кстати, найден и убийца...

– Да ты что?!

Рыков вскинул опавшие было глазенки на Барташевского. С тех пор, как они стали друзьями по несчастью, он стал ощущать что-то отеческое к подчиненному. Как будто в его жизни начался мексиканский телесериал, и он впервые узнал, что у него где-то должен существовать сын такого же возраста как Барташевский. Не хватало лишь немного. Рыков не мог родить сына в девять лет.

– Хорошая милиция в Красноярске! – похвалил он сибирских стражей порядка.

– Хорошая, да не очень! – укоротил его Барташевский. – При

захвате убийца был ликвидирован. Все нити оборвались...

– Ну надо же! – хряснул по столу кулачищем Рыков.

Дерево застонало. Казалось, что если оно еще чуть-чуть поднатужится, то сумеет заговорить человеческим голосом и тогда уж точно выскажет все, что думает о Рыкове и его кулачищах.

– Но есть и хорошие новости, – примостился на стульчик Барташевский. Пошли первые деньги.

– Много?

– Сто семнадцать тыщ за полдня.

– Значит, ты все-таки дал рекламу? – покраснел Рыков.

– А какие вопросы? Мы же решили! Продаем метры по второму разу и самоликвидируемся! Отсидим пару месяцев в тени и соорудим новую фирму!

– А уголовка!

– Платоныч, ты меня удивляешь! Я же тебе сто раз объяснял, пока дома нет, мы за продажу его метража никакой юридической ответственности не несем. Вот если бы мы продавали квартиры в уже построенном доме или, тем паче, работали с уже используемым жилым фондом, вот тогда нас бы загребли под белые ручки...

– Сколько ты говоришь?

– Чего сколько?

– Ну, денег...

– Сто семнадцать тыщ за полдня, – гордо сообщил Барташевский. – Но были еще звонки. Люди должны подъехать... Не могут не подъехать. Я в рекламе дал цены на десять процентов ниже средних по микрорайону...

Веселое пиликание сотовика оборвало разговор. Впрочем, Рыкову телефонный сигнал почудился ревом аварийной сирены. Он взглянул на улицу. Его машина там больше не стояла, а значит, и взрывать было вроде нечего.

– Это они, – набычившись, прохрипел он.

– Покупатели? – не понял Барташевский.

– Нет... Банкиры... Точнее, их "быки"... Я – на счетчике. Ты что, забыл?

– Ты думаешь?

– Я чувствую, это – они!

– Кинь им в пасть эти сто семнадцать тыщ. Тем более – наличман, а не безнал. Скажи, что остальные получат через неделю.

– Они не поверят. Они...

– А куда им деваться? Тебя убирать у них тем более нет резона, совершенно спокойно сказал Барташевский. – Им не ты нужен, а деньги.

– Ско... сколько ты говоришь, уже есть?

– Сто семнадцать...

Дрожащая рука Рыкова еще нащупала на столе сотовик. Он никогда не чувствовал себя таким обессиленным. Как будто вся его мощь была в "мерсе", который уничтожили бандюги.

– Я готов к выплате первоначальной суммы, – глухо произнес в трубку Рыков.

– Это я – Дегтярь, – заставил его вздрогнуть знакомый голос.

– Какой Дег... А-а, это ты...

Облегчение, навалившееся на Рыкова, вдавило его в кресло. Он ощутил себя еще хуже, чем был до этого.

– Что у тебя? – устало спросил он, а свободной рукой махнул на Барташевского: уходи, мол.

А тот уже и без жестов понятливо встал, беззвучно задвинул стульчик и, ступая на носочки, вышел из кабинета. Только цветной пакетик остался лежать возле урны.

– Сейчас я буду сообщать вам кое-какие новости, – сухо заговорил Дегтярь. – ни могут вам не понравиться, но вы должны не реагировать на них словами. Понимаете?

– Это почему же?

– В вашем кабинете может быть прослушка... Скорее всего, она есть.

– Ерунда какая-то! – прогремел мегафонным басом Рыков. – Да я за это их в порошок сотру! Я их...

– Кого – их?

– Ну... их, – еле ответил Рыков и почувствовал правоту сыщика.

В той сфере, где существовал Дегтярь, волевые качества Рыкова никакого значения не имели. Канализационной трубе все равно, пронесся ли в воздухе над домом ураган.

– Ладно. Я помолчу, – сдался президент. – Что у тебя за новости?

– Значит, договорились: не реагируете никак?

– Да что ты заладил как попугай! Рыков слов на ветер не бросает!

– Новости у меня такие, – паузой подчеркнул их значение Дегтярь. У хорошего актера чем дольше пауза, тем величественней слова. – Сотрудник вашей фирмы Олег Феофанович Марченко перевел со своего счета в "Мост-банке" все деньги в Австрию. Возможно, вас несколько удивит сумма... Он перебросил за границу двести двадцать две тысячи долларов...

– Сколько-сколько?

– Мы договорились. Никаких слов, полезных для прослушки...

– Помню-помню! Гони дальше!

– Счет в "Мост-банке" был открыт через сутки после того, как из магазина электротоваров ушел груз в Красноярск. Сейчас мои люди выясняют, откуда он перебросил на него деньги...

– Ты хочешь сказать...

– Мне нужно личное дело Марченко и максимум сведений о нем.

– Это... это невозможно.

– Вы не верите, что вас мог обокрасть ваш коммерческий директор Марченко?

– Я... я уже давно никому не верю... Даже себе... Но то, о чем ты просишь, действительно невозможно.

– Почему?

– Он, – чуть не назвал его имени Рыков, – со вчерашнего дня уволен по собственному желанию. Он забрал свое личное дело у кадровика.

– Вчера же он продал квартиру одной риэлтерской фирме. Практически за полдня.

– Св-волочь!

– У меня нет с ним контакта. Где он еще может жить?

Вы должны это знать. У него есть девушка?

– Се...сестра...

– Нет этой сестры в городе! Ее в России уже нет!

– Как это?

– Уехала в Европу за счастьем. Или в Америку. Квартиру сдала. Неужели не ясно, что на – соучастник...

– С чего ты взял?

– Она работала в магазине, через который ушли ваши деньги.

– Ну-у, тварюга! Я ее...

– А девушка у Марченко, любовь и так далее... Была девушка или нет?

– Я не знаю... Я ничего про это не знаю... Он всегда был таким осторожным, таким тщательным, таким скрытным. Я его в фирму только из-за того взял, что протеже был нужным человеком. Очень нужным...

– В тихом омуте черти водятся! – пофорсил знанием народной мудрости Дегтярь. – Что за командировка была у него? Последняя командировка!

– Я не помню. Что-то в Сибири. Мы продавали, точнее, перепродавали жилье для переселенцев с Севера. Маленький кусочек от бюджетной программы. Это его идея. Он всегда работал только с беспроигрышными вариантами...

– Это я уже понял.

– А там что-то застопорилось. У нас сейчас даже государству нельзя доверять. Пошли длительные неплатежи из бюджета, все забуксовало... Я могу дать команду, чтоб бухгалтерия выдала тебе документы по его сделкам.

– Это потом. А что по адресу?

– Я... я не знаю. Я боюсь, что и в офисе никто не знает. У него не было друзей. Но, впрочем, не было и врагов. Неужели это он?.. Да его тогда, с-сученыша!..

– Мы договаривались.

– Тебе легко говорить, а я без денег, без надежды, без ничего...

– Для того я и работаю, чтобы к вам вернулись деньги.

– Боже мой!.. Австрия!.. Из них теперь зубами не вырвешь!

– Я вырву, – совершенно спокойно сказал Дегтярь.

– Как я его недоглядел! Как не раскусил! Чуял, что где-то рядом, что близко, совсем близко, а сам...

Рыков даже не заметил, когда вскочил из кресла. Шлепая по паркету ботинками сорок седьмого размера, он метался от стены к стене и каждый раз не мог понять, что же мешает ему пробежать дальше. Если бы не трубка в правой руке, он бы точно врезал кулаком по стене.

– Что? – не расслышал он слова Дегтяря.

– До свидания, говорю.

– До чего?

Трубка запиликала. Меленько-меленько. Будто стоял кто-то возле уха и едко смеялся. Хи-хи-хи-хи-хи. Хи-хи-хи-хи-хи.

Без замаха, так, как толкают легкоатлеты ядро из-под подбородка, Рыков метнул трубку в стену, но трубка не разбилась. Как-то странно провернувшись, она срикошетировала и упала к его ногам.

– Св-волочь!.. Марченко!.. Падла!.. Своими руками задушу...

Ботинки сорок седьмого размера с яростью глиномеса топтали телефон. Он обиженно хрустел и вздыхал. Никому не хочется умирать. Даже телефонам.

Глава сорок шестая

МЫТАРИ ПРИХОДЯТ НА ЗАПАХ ДЕНЕГ

Туалет пропах кислой капустой, хотя кислой капусты в нем никогда не было. Просто сыворотка из местного горняцкого молока давала почему-то именно этот запах и никакой другой. А может, мел был с примесью?

От едкого запаха у Жоры Прокудина задурманило мозги и он застегнул ширинку.

– Лучше уж где-нибудь в другом месте! – решил он, выскочив за дверь и прислонившись к ней спиной.

– Дор-рогу! – по-грузчицки прокричал несущийся навстречу Топор.

Руки бывшего метателя мячиков удерживали в плотном объятии не менее пятнадцати стеклянных банок и одну жестяную, из-под томатной пасты. В них плескалось белое мутное вещество, выращенное заботливыми жителями города шахтерской славы.

– Как ты его только нюхаешь? – брезгливо скривил благородное лицо Жора Прокудин.

– А принюхался уже!.. У меня дядька... Это еще в Башкирии было, при той жизни... Так он говновозом работал...

– Ассенизатором, милый мой!

– Ас... Ну, так от него за километр говном несло. А он ничего не чуял. Так и говорил: ничего не чую!

Жора учтиво открыл дверь, впустил жонглера с банками в туалет и вспомнил, что кто-то к нему пришел. В своем положении генерального директора блефовой фирмы он не ждал приятных визитеров, но все-таки испытывал интерес к первому гостю. Почему-то казалось, что это налоговая полиция. Хотя по опыту других подобных фирм Жора Прокудин знал, что государевы мытари являются лишь тогда, когда навара переваливает за миллион долларов. Ему до таких вершин требовалось при нынешних темпах и при всеобщей провинциальной бедноте не менее месяца.

– Здравствуйте! – удивленно пожал он руку розовощекой тетке в белом халатике. – Мы врача не вызывали.

– Добрый день... Я не врач. Я – замдиректора молокозавода.

– Очень рад! – действительно обрадовался Прокудин. – Присаживайтесь.

В огромном дворце культуры шахты имени Пролетариата Донбасса имелось все два приличных кабинета. В одном восседал монументом директор, во втором лишь изредка появлялся зам по материально-техническому обеспечению. Именно в одно из этих редких появлений везучий Жора Прокудин застал его на месте и через три минуты уговорил на аренду. Зам тут же вскочил из своего кресла-вертушки и потащил гостя дальше по коридору. Директора они уговаривали уже вдвоем. Таких монументальных лиц Жора не видел даже на полотнах брежневской эпохи. К торсу директора хотелось возложить цветы. Он терпеливо выслушал обе стороны, пошевелил бровями, что на время сделало его из памятника живым человеком, и поинтересовался: "Что я с этого буду иметь?" Жора приписал на бумажке много-много нулей к единице и угодливо подвинул ее по столу к животу монумента. "В год?" – спросил монумент. "В месяц", – мгновенно сообразил Прокудин. "Бумажки с печатями в норме?" снова спросил монумент. "Как в лучших домах", – ответил Жо ра и получил благосклонный кивок.

В черном кожаном кресле-вертушке зама по материально-техническому обеспечению любой смотрелся бы не хуже премьер-министра. Опустившись в него, Жора Прокудин действительно ощутил, будто из нутра кресла мимо него поднимаются некие опьяняющие пары. Сразу захотелось отказать, указать на дверь, запретить и вообще продемонстрировать, что планета закончит вращение, если в кресло посадить кого-то другого.

– Что у вас? – тоном судьи спросил он у посетительницы.

– Меня послала директор. Она предлагает заключить с вами договор.

– Я вас слушаю.

Нет, голос, измененный парами кресла, определенно стал суше и величественнее.

– Управлению завода хотелось бы знать, какой тоннаж молока необходим на данные сутки...

– В каком смысле?

Даже волшебное кресло не спасло Жору от замешательства. Он ждал просьб о материальной помощи, а его спрашивали о такой глупости, как тоннаж.

– Понимаете, после появления в городе вашей... организации у населения возрос спрос к молоку. Мы не справляемся с заявками магазинов. Мало того. Со вчерашнего дня осажден в буквальном смысле молокозавод. Люди приезжают на грузовиках, с большими емкостями и требуют отпуска продукта. Мы вынуждены были приостановить производство кефира, сметаны, творога... Ну, и так далее...

– Значит, мы сделали ваше предприятие прибыльным?

Краснощекая тетка сразу после вопроса стала выглядеть еще здоровее. Улыбнувшись, она горестно вздохнула и поделилась наболевшим:

– Если бы не налоги... У нас же госпредприятие. Увеличение сбыта на зарплате не сказывается...

– Это пережиток прошлого!

– Но вы же тоже платите налоги...

– Безусловно!

Призрак налогового ведомства все равно возник в кабинете. Видно, деньги имеют одну особенность. Там, где они собираются в большую кучу, неминуемо жди мытаря.

– У нас честная компания! – пережал с пафосом Жора Прокудин. – К тому же со смешанным капиталом. В том числе и иностранным. Видели вывеску?

– Да. Очень солидно. У нас на молокозаводе такой нет.

– Так какой, вы говорите, договор?

Тетка до смерти надоела Жоре. Она была похожа на колхозницу с серпом, стоящую в паре с рабочим молотобойцем возле ВДНХ, хотя Прокудин ни разу не посмотрел, сколько ни проезжал мимо, на лицо металлической колхозницы.

Он просто был уверен, что похожа, и очень бы удивился, если бы его начали разубеждать в этом.

– Договор? – встрепенулась она. – Очень простой договор. В конце рабочего дня мы хотели бы получать от вас данные о том, на какой тоннаж молока заключены сделки. И все...

"Ни фига себе номер! – подумал Жора Прокудин. – Так они ж наш доход сразу высчитают!"

Тетка все больше казалась переодетым налоговым инспектором. Почудилось, что она вот прямо сейчас поведет плечиком, сбросит халатик-маскировочку и предстанет во всей красе мундира. От блеска звезд на погонах ослепнешь.

– Мы обдумаем ваше предложение!

Легкий страх, на время отрезавший от прокудинского тела волшебные пары кресла, вытолкнул его с сидения. Тетка послушно встала и протянула пухленькую ручку. Жора Прокудин с дурацкой улыбочкой поднес ее к губам и сочно поцеловал.

Лицо тетки превратилось в эталон красного цвета. Его можно было показывать художникам, чтобы они больше не врали с красным цветом в своих картинах.

– Я подъеду завтра... В это же время... Или чуть позже...

– Да-да, пожалуйста! – своим движением подтолкнул он ее к

выходу, еще раз поцеловал ручку и с облегчением закрыл за теткой

дверь.

– Идиоты! – ругнулся он на них.

– Вы что-то сказали? Опять появилось ее лицо в дверной щели.

– Очень рад был познакомиться! – кисло улыбнулся он.

– Я – тоже.

– И я...

Дверь закрылась и тут же открылась. Жора Прокудин залил лицо еще более приторной улыбкой и чуть не вскрикнул.

На том самом месте, где еще секунду назад красовалось краснощекое личико тетки, тщательно разжевывали жвачку челюсти вчерашнего посетителя. Вблизи его лицо казалось не просто страшным, а ужасным. Таких "быков" Жора не видел даже в Москве. А уж там был полный набор всего и вся.

Лицо выплыло из щели, поднялось к потолку, и у Жоры перехватило дыхание. Он ни разу в жизни не попал на матч баскетболистов. Ему не с чем было сравнивать посетителя. Разве что с фонарным столбом. Но у столбов нет таких голов.

– Хорошо сидишь, пацан! – прорычал гость и заполнил собою весь кабинет.

Прокудин еле успел скользнуть в кресло, чтобы оставить за собой хоть этот клочок кожи.

– Канконы ты мочишь крутые! – уверенно сел гость на три стула сразу. В нашу "дыру" такие фраера давно не залетали!

– Видите ли, я вас несколько не понимаю, – соврал Жора.

Жаргон "быков" он знал. По всей территории великого и могучего русского языка термин "мочить канконы" означал только одно: "делать что-либо запрещенное".

В эту минуту Жоре стало не хватать рядом Топора. Без его носа он смотрелся жалко и беззащитно.

– А чего тут понимать! – с размаха пришлепнул муху на столе гость. Сразу видно, что ты – мазь1)...

____

1) Мазь (жаргон) – мошенник высшего класса.

____

– Наша фирма мазями не занимается...

– Фирма веников не вяжет! Короче, давай забанкуем! Базар такой: моя кодла охраняет твою контору, а ты отстегиваешь нам э-э... по штуке на рыло в сутки...

– По сколько?!

– По штуке... Ну, короче, по тыще "зеленых". Идет?

– А сколько рыл? – принял его жаргон Жора Прокудин.

– Немного. Семнадцать лбов.

– Да ты что!.. У меня в день не больше пяти тысяч... если в долларах... чистой прибыли, а ты...

– Не гони! Мы все просекли! У тебя в день не меньше сорока тыщ баксов выбегает!

– Откуда!

– По толпе. Мы все сосчитали. Усек?

– А ты думаешь, они все только и делают, что деньги оставляют?! Они еще и забирают. Бывает, что и побольше, чем приносят. Они...

– Кор-роче, наше слово такое!

– А потом что это за услуга такая – охрана?! Меня и без того уже менты охраняют.

– Кор-роче, вечерком я занырну. За "бабками"...

Он встал и подпер головой потолок. Перед людьми такого роста и таких габаритов ощущаешь себя как перед вулканом. Короче, ощущаешь червячком. Или муравьем. Но что не человеком – это точно.

"Бык" грохнул на прощание дверью. На серванте в дальнем углу

комнаты ванькой-встанькой покачался глиняный горшок с дурацкой

пластикой гвоздикой и, на секунду перестав быть ванькой-встанькой,

все-таки упал. Жора видел падение, видел разлет осколков, но все

равно вздрогнул, будто звук удара оказался для него неожиданным.

– Началось, – сквозь зубы процедил он.

Мытарь все-таки пришел. Не официальный, не в мундире с надраенными звездочками, не с красной "корочкой". Но удивляться было нечему. Чья власть в городе, те сборщики налогов и появляются первыми. Хорошо еще что не пришли и те и другие одновременно.

Сбежав по лестнице с управленческого этажа, Жора Прокудин с минуту постоял на дальнем краю холла. Жанетка все за тем же столом восседала уже не как царица, а как продавщица эпохи развитого социализма. Она хамила посетителям, отказывалась давать сдачу и всем видом показывала, что на земле не осталось человека, к которому она бы испытала хоть каплю любви. Поэт Бенедиктинов, получивший с барского плеча Прокудина секонд-хэндовский немецкий костюмчик, изображал из себя крутого банковского клерка. Он впервые узнал, что смысл есть еще в какой-то работе кроме стихосложения, и это его чрезвычайно забавляло. Топор носился метеором от столов к туалету и обратно. Никто в мире не перенес у сердца так много простокваши, как он. Фирме можно было подавать на него заявку в книгу рекордов Гиннеса, но Жорик не знал, принимают ли заявки от липовых фирм да к тому же на такие нелепые рекорды.

На стульчике у дверей сидел пузатый милиционер с выбритыми до синевы щеками. Щеки хорошо гармонировали с цветом его формы, и вообще старший сержант стопроцентно вписывался в образ постового милиционера. Он даже в помещении не снимал фуражки, хотя в холле было душно, жарко и мерзко.

– У меня к тебе вопрос, – поднял его со стульчика одним своим приближением Жора Прокудин.

Старший сержант вежливо промолчал. На его синих щеках блестел пот, и оттого щеки казались налакированными.

– Ты видел мордатого парня? Он недавно вышел.

– Софрона, что ли?

Он ответил так, будто незнание этого Софрона равнялось незнанию чего-то самого элементарного. Например, того, куда все-таки впадает река Волга.

– Значит, этот фрукт – Софрон? – самого себя спросил Жора Прокудин. Из судимых?

– А как же! У нас полгорода судимых! – радостно ответил старший сержант.

– А вторая половина их обслуживает?

– Чего?

– Он, что, этот район пасет?

– Софрон, что ли?

– Ну не я же!

– Не-ет! – с чувством удовлетворенности ответил старший сержант. Софрон из центровых. А здесь пролетарские орудуют...

– Это по названию шахты?

– Ну да!

– А главного у этих... пролетарских знаешь?

– Хрипатого, что ли?

Опять прозвучала учительская интонация.

– Это фамилия?

– Кликуха, господин директор.

У Жорика отлегло от сердца. Легкий прогиб старшего сержанта сходу перечеркнул все плохое, что он породил своей предыдущей снисходительностью, и Прокудин почувствовал даже что-то родное в потном милиционере с синими щеками.

– Ты его ко мне позвать можешь? – попросил он стража порядка.

– Хрипатого-то?

– Да, именно его...

– Ну, если он в городе. Он тут на днях на сходку ездил. В Ростов-папу...

– На вора в законе хотел короноваться?

– А зачем? Он и без того здесь в авторитете.

– Тебя через сколько сменят? – посмотрел Жора Прокудин на новенький "Citizen" с титановым корпусом.

– Двадцать семь минут еще мои.

– Так позовешь?

– Как прикажете...

– Ну, раз ты так привык, считай, что приказываю, – устало вздохнул Жора и наконец-то закончил в голове подсчет, который вел с самого начала разговора с синещеким старшим сержантом.

По всему выходило, что за сегодня больше десяти тысяч долларов они не набирали никак. А мордатый Софрон требовал почти в два раза больше. И бабка, бывшая соседка матери Гвидонова, никак не приезжала от дочери с Урала. И сам Горняцк, серый, закопченый, насквозь пропитанный запахом угольных топок, начинал казаться мышеловкой. Сыр-то он ухватил, а вырвать никак не мог из боязни отшибить пальцы. Хотя, скорее всего, никакого сыра не было и в помине. А принял он за него смоченный в простокваше кусочек желтой мочалки.

Глава сорок седьмая

Считается, что самое плохое в мире – ждать и догонять. Если это так на самом деле, то нет хуже работы, чем работа сыщика.

Дегтярь сидел в раскаленных "жигулях" метрах в пятидесяти от троллейбусной остановки на Садовом кольце и ждал уже восемь часов подряд. За это время он досконально узнал, когда собирается больше всего пассажиров, а когда их нет вообще. Узнал последовательность, с которой сменяли друг друга номера маршрутов. Мало того – теперь он узнавал водителей троллейбусов. Хорошо хоть те на него не обращали внимания.

А Дегтярь все ждал и ждал, и порой ему казалось, что и не живого человека он стремится увидеть на остановке, а совершенно неодушевленные вещи – платье в красный горошек и белую сумочку. Девушка, отвернувшаяся на этой остановке от Марченко, была его последней надеждой. Девушка не могла возникнуть случайно. Марченко был не из тех, кто способен притормозить у тротуара при виде незнакомой красотки. Он играл только наверняка. И то, что девушка отвернулась, означало только одно: на этой ставке он еще не сорвал куш.