Текст книги "Воровские гонки"

Автор книги: Игорь Христофоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Примерно час назад Дегтярь связался по сотовому с генералом-однокашником и узнал от него то, что и ожидал узнать. За последние трое суток на имя Марченко Олега Феофановича не были куплены ни авиационные, ни железнодорожные билеты. Это означало, что он либо выехал за границу на кровной "ауди", либо все еще обретался в первопрестольной. Больше хотелось второго, хотя с каждым часом ожидания Дегтярь все заметнее верил в первое. С другой стороны, командировка в Австрию тоже выглядела заманчивым мероприятием. А если бы Рыков не дал на нее денег?

Расстегнув третью, уже третью, пуговицу сверху на рубашке, Дегтярь мутно, почти ничего не видя, посмотрел на разжавшиеся двери-челюсти троллейбуса. Белое пятно на боку одной из вышедших пассажирок он принял за часть платья, но она как-то уж очень резко сместила пятно с бока к груди, и сыщик по-лошадиному фыркнул, сгоняя с лица дрему.

– Она! – самого себя постарался убедить он. – Или не она?

Девушка щелкнула замком сумочки, переместила ее на привычное место, к бедру, и долгим взглядом посмотрела вдоль шоссе в сторону Садово-Кудринской. Это был взгляд ожидания. Но какой-то странный, можно сказать, тревожный. Наверное, точно таким же взглядом последние часы всматривался в людей на остановке Дегтярь.

Не хватало малости – платья в горошек. Да и девушка выглядела чуть выше, чем та, прежняя, из вчерашнего дня. Но Дегтярь уже стал рабом сумочки. Если бы сейчас рядом с девушкой появилась еще одна с такой же сумочкой и даже в платье с красным горошком, он бы последовал за первой.

Выбравшись из машины, Дегтярь с удивлением ощутил, что вне ее воздух не так горяч и липок. Девушка направилась к наземному переходу, и он пошел за ней метрах в тридцати. На противоположной стороне Садового кольца он ощутил себя неуютно, потому что поневоле нагнал девушку.

А она и не думала оглядываться. Медленно, слишком медленно для человека ее возраста она проплелась по Садово-кудринской, свернула на Спиридоновку, бывшую улицу цэковских номенклатурных домов – "кирпичей", вошла во двор одного из таких домов, и Дегтярю захотелось провалиться сквозь землю. Или раствориться в желтом летнем воздухе. В общем, стать невидимым.

Во дворе, прямо у "ауди" шестой модели стоял высокий джинсовый парень со свежей щетиной на лице. Щетина, скорее всего, была первыми ростками бороды, но одновременно и маскировкой. Она проросла еще слишком слабо, чтобы в достаточной мере изменить внешность Олега Феофановича Марченко, бывшего коммерческого директора фирмы Рыкова.

– Наташа, ну где ты ходишь?! – метнулся он к девушке.

– Ты все-таки вернулся, – нервно ответила она.

Раздражение в ее голосе смешивалось с удивлением.

Дегтярь старательно делал вид, что читает на ходу газету, но читает слишком внимательно, чтобы ускорить шаг. Он прошел мимо парочки, никого из них не задев.

– Я не могу без тебя, – с отчаянием в голосе произнес Марченко. – Если я...

– Олег, это нереально. Это сюжет из Кафки. Неужели ты не видишь?

– Ну, почему?.. Почему?

– Неужели ты не понимаешь?

– Ладно. Давай поговорим откровенно. Давай?

Она достала из сумочки ключи, раздраженно вскинула подбородок и предложила:

– Пошли ко мне...

Через час с небольшим с артиллерийским грохотом хлопнула дверь подъезда. Марченко вылетел на улицу с перекошенным от бешенства лицом. Он проиграл эту ставку. Хотя, возможно, она только казалась ему беспроигрышной.

– Ну надо же! – присел он у спустившего заднего колеса "ауди".

Пнув кроссовкой обмякшую шину, Марченко открыл багажник и с удивлением обнаружил, что домкрата в нем нет.

– А был же! – удивился он. – Ну что за день! Неужели забыл в гараже?

– Что, обломался? – сочувственно спросил у него Дегтярь.

Его "жигули" стояли метрах в десяти от "ауди" с распахнутыми задними дверцами.

– У меня тоже чего-то с движком, – подошел он к Марченко.

Замасленная тряпка в руках, о которую Дегтярь излишним старанием пытался вытереть чистые пальцы, смотрелась самым убедительным доказательством поломки.

– О-о! Колесо! – с еще большим сочувствием произнес сыщик. – А домкрата, конечно, нету?

– Спасибо... Я сам, – отвернулся от незнакомца Марченко.

– Я тоже.

Сбросив тряпку с пистолета электрошока, Дегтярь ткнул им в бледную шею Марченко и еле успел поймать его под мышки. Спина заболела так, словно он удерживал не человека, а машину "ауди".

– Ему плохо? – выплыла из тени подъезда опрятненькая старушенция.

– А вы не видите?! – огрызнулся Дегтярь. – Помогите донести до машины!

– Боже мой! – закричала старушенция. – Может, я лучше наверх сбегаю, вызову скорую?

– Ерунда! Это солнечный удар!

Безо всякой бабкиной помощи Дегтярь дотащил чересчур тяжелого Марченко до "жигулей", вбил его на заднее сиденье и, совсем не слушая заботливую старушенцию, впрыгнул в машину.

"Минут двадцать. Не больше, – оценил он возможности пленника.

Раньше очухаться не успеет. Дотяну".

И он действительно дотянул до гаража в закоулках Магистральных

улиц.

Марченко открыл глаза чуть позже, чем ожидал сыщик, и это понравилось Дегтярю. Поправив омоновскую шерстяную маску-шапочку на своей слишком крупной для данной шапочки голове, Дегтярь отрывисто спросил:

– Очухался?

Наручники, защелкнутые за спиной, остановили руки Марченко. Он дернулся на стуле и чуть не упал. Промасленные веревки, перехватившие бедра, сделали человека и стул единым существом.

Свет грязной лампочки слепил глаза, мешал разглядеть помещение, и Марченко для начала подумал, что он в подвале, а у дальней стенки стоят то ли трое, то ли четверо грабителей.

– Что вам нужно? – еле укротил он желание ругнуться матом.

– А ты до сих пор не понял?

– Кажется, понял... Деньги?

– Молодец! Я люблю догадливых мальчиков.

Четыре положенных друг на друга колеса – неплохое сидение. Немного жестковато, но зато в полной гармонии с гаражом. Дегтярь чуть попрыгал на своем новом кресле и подумал, что стул под Марченко смотрится каким-то чужим в этом помещении.

– Сколько... денег... да, сколько вы хотите? – сухими губами еле выжевал вопрос Марченко.

– Все... Ровно двести двадцать две тысячи долларов ноль-ноль центов...

– Да вы что!.. У меня нет таких денег!

– Молодец! Не врешь! Почти не врешь! В Москве действительно нет, а в Вене, в Австрии?

Даже плохой свет электролампочки передал смену красок на небритом лице Марченко.

– Ка... какая Ав... стрия?

– Которая южнее Германии. И севернее Словении. Принести политический атлас мира? Или ты будешь настаивать, что Австрия находится в Африке.

– Я вас не понимаю...

– Нехорошо, Олег... Нехорошо... Я старше тебя на четырнадцать лет. Ты только учился ходить на горшок, а я уже стоял у станка. Ты знаешь, что такое станок?

– Где я нахожусь?

– Номер счета в "Мост-банке" назвать?

Глаза Марченко постепенно привыкли к тьме в дальнем конце помещения. Он с удивлением обнаружил, что напротив него сидит всего один человек, а все остальное, что он принял за людей, одеждой висело на трех гвоздях. Но еще больше его удивило лицо собеседника. Оно было негритянским. И только когда враг вскинул руку и поправил что-то возле уха, Марченко уловил белизну кожи на этой руке.

– Так и будешь изображать глухонемого? – спросил Дегтярь.

– Где я?

– Думаешь, я не доберусь до твоей сестрички-лисички?

– А при чем здесь она?

– Олег, ты поставил на проигрыш, – съехидничал сыщик. – Ты только раз выбрал вариант не один и одна десятая, а двести двадцать два к одному. Тебе почудилось, что ты выиграл. Но это был блеф. Ты проиграл. И я – расплата!

– Я никогда не ставил двести двад...

– А с Рыковым?

– Что?.. Что с Рыковым?

– Будешь и дальше строить из себя цацу?

– Откуда вы знаете Рыкова?

– Ну, ты меня извел!

Нащупав на шине коробок пульта, Дегтярь с удовольствием вдавил в него кнопку, и спина Марченко дугой выгнулась на стуле.

– А-а!.. Что это?!. Что?!

– Легкий разряд тока, – сплюнул сквозь прорезь в маске Дегтярь. – Ты сидишь на электрическом стуле. Чем дольше ты будешь упорствовать в даче показаний, тем злее будет кусаться стульчик. А может и навеки загрызть... Ты видел когда-нибудь съемку казни на электрическом стуле? Американская штучка! Р-раз – и в дамки!

– Что тебе нужно?

– Ладно. Не будем вилять, как маркитантки перед гусарами... Мне нужны украденные тобою в сговоре с твоей сестрой деньги Рыкова!

– Деньги Ры... Ах вот в чем дело!

Марченко вскинул подбородком и громко, вызывающе громко рассмеялся. Палец Дегтяря поплясал у кнопки на пульте, но давить на нее не стал.

– А что, я слишком туманно спрашивал до этого? – зло спросил сыщик. Нужно было разжевывать?

– Видите ли, я только сейчас понял, почему вы меня тут... Я думал, это банальное ограбление. С "ауди" я простился. Мысленно. А теперь я понимаю: вы – милиционер, следователь. Верно?

– Мне нужны деньги Рыкова...

– У меня их нет.

Палец прыгнул на кнопку. Марченко дернулся настолько сильно, что упал вместе со стулом на грязный бетонный пол. Голова колоколом загудела от удара. Теперь он не мог понять, что было больнее – разряд тока или ушиб о пол.

– Ты идешь по ложному следу, – лежа на боку прохрипел Марченко. – Тебя обманули...

– А что ты делал в Сибири? А-а? Кедровые орехи собирал?

– В Си... В Сибири, точнее, в Омске я улаживал дела со строительством коттеджей. Туда должны переселить бывших нефтяников с Севера. Я выбил деньги из местного бюджета. Я закрыл проблему!

– Красивая песня. Продай слова Меладзе. У него хорошо получится.

– Ты не веришь мне, – даже не заметил, как перешел на "ты"

Марченко. – Ты в плену своих идей. Я не знаю, при чем здесь

Сибирь, но тебя здорово провели!

Вскочив, Дегтярь уронил пульт на пол. Он ударился о ботинок, и оттого его падение получилось беззвучным. И сразу стало так тихо, словно весь мир теперь прислушивался к их беседе.

Сыщик поежился от этого ощущения, но именно оно помогло ему сдержать себя.

– Ты хочешь сказать, что ты не знаешь Кузнецова-младшего? – устало спросил он.

– Я знаю трех Кузнецовых. Но я не знаю, кто из них младший...

– А почему твоя сестра уволилась из магазина электротоваров?

– При чем здесь сестра!.. Если... А-а, я понял! – с пола прокричал он, еле отлепив щеку от жирного масляного пятна. – Я все понял! Лида мне рассказывала... Она ходила в магазин уже после увольнения. Ходила за документами. Ей рассказали историю про вывоз товара по поддельным кредитным карточкам куда-то в Си-би...

И замер.

– Что, фантазия закончилась? – снова сел на шины Дегтярь.

Они показались чуть приятнее, чем были до этого. Наверное, потому, что он отдал им часть своего тепла.

– Да-да!.. В Сибирь... Кажется, в Красноярск. Лида сразу сказала: это дело рук Насти. Точно – Насти!

Дегтярь нервно молчал. Ему очень хотелось опустить ботинок на пульт, вдавить кнопку и не отпускать, пока на губах у Марченко не запечется пена. Но он не знал, что делать потом. Ему нужен был живой Марченко. Трупы не умеют переводить деньги с одного счета на другой. Тем более из Австрии в Россию.

– Ты допрашивал Настю? – полежав щекой на грязном полу, опять оторвал ее Марченко.

– Кто это?

– Она... она кассирша... Из того же магазина, где работала Лида. Очень красивая девушка. И очень волевая. Она устроилась на работу в магазин, проработала две недели и уволилась. Она... Она уговорила и Лиду уволиться. Я был против, но она наобещала ей золотые горы, а потом исчезла...

– Типичная история.

– Лида мне говорила, что у этой... у Насти был слишком нездоровый интерес к кредитным карточкам. Она все время расспрашивала ее об особенностях работы с кредитками...

– Она же кассирша была... Что ж она, по кредиткам не отпускала?

– Это новая для России операция. Не все до сих пор разбираются в терминалах. У Лиды в магазине существовал порядок: если появлялся клиент с кредиткой, то к кассе выходил старший продавец, парень.

– А ты говоришь – Настя, – не нашел логики в его рассуждениях Дегтярь. – Значит, сжульничал парень. Как его?.. Старший продавец?

– Лида... Лида разговаривала и с ним. Он божится, что в те часы, когда был зафиксирован съем сумм с карточек, его вызвали домой. Якобы его квартиру залили соседи сверху. Он приехал, а никакого залива нет. Шутка...

– Ни фига себе шутка!

"Директор – сволочь!" – подумал о лысом парне Дегтярь. Ничего о старшем продавце и нравах магазина он не рассказывал. А дурацкий звонок о затоплении квартиры мог вообще стать отправной точкой поиска. Но не стал.

– Где живет эта... Настя? – спросил сыщик.

– Откуда я знаю?

– Ну правильно! Сейчас ты скажешь, поинтересуйтесь адресочком у моей сестренки! Так?

– Нет... Не скажу... Сестра – в Дании.

– Что это ее в такую глушь занесло?

– Я нашел ей работу. В нашем торгпредстве.

– А себе в Дании не нашел?

– У меня... у меня, – чувствовалось, что он не хотел этого говорить. У меня зацепки в Австрии. В сфере недвижимости. Там есть партнер. Надежный партнер...

– Ну ты даешь! Надежный! Да нет сейчас таких!

– Есть.

– Нету!

– Есть.

В тихом голосе Марченко было больше убедительности, чем в прорезающемся басе сыщика.

– Ладно. Не будем гадать на ромашке, – сдался Дегтярь. – Ты объясни теперь, откуда у тебя двести двадцать две тысячи долларов. Чистое совпадение с суммой Рыкова?

– Какое совпадение? – удивился Марченко. – Любой клерк в фирме знает, что Рыкова и Барташевского обчистили. И точно так же любой из них знает, на сколько обчистили. У Рыкова на одном счету было двести семь тысяч, на другом в целом – девятнадцать. У Барташевского – двадцать три тыщи с копейками. Можешь проверить по документам...

Дегтярь не стал оспаривать. Точных цифр он не знал. В голове гвоздями сидели двести тысяч. Рыкова да двадцать с чем-то Барташевского. Сидели округленно и впрямь напоминали шляпки гвоздей.

– Так откуда у тебя такие деньги? – все-таки не хотел проигрывать сыщик.

– Заработал!

– Вот именно столько?

– Чуть больше половины суммы.

– А остальные?

– Ты же сам знаешь...

– Я – знаю? – подвинул бровями вверх маску Дегтярь.

– Ты про спортивный тотализатор говорил?

– Было дело.

– Вот на нем я и выиграл... Постепенно. За пять лет...

– И ни разу не пролетел?

– Ну почему же, – горько вздохнул Марченко. – Три прокола было...

– За пять лет?!

– А что тут такого?

– Ну да!.. Я же забыл, ты всегда ставил наверняка... И кто ж тебя подвел? В эти три раза?

– А зачем тебе?

– Сам хочу поиграть.

– Кто подвел?.. Наши, конечно... Кто ж еще!.. Я на мировой отборке по футболу на наших с Кипром ставил, а они, козлы, вничью сгоняли!

– А ты говоришь можно кому-то в мире доверять!

Спрыгнув с шин, Дегтярь хрустнул поясницей, подумал что-то свое, глубинное. Это было скорее чувство, чем мысль. В голове, как в бокале, красным и белым вином перемешивались любопытство и горечь. Постепенно любопытство победило горечь. Точно так же, как красное вино всегда перекрасит белое в одном бокале.

– Короче так, Олег Батькович, – решил сыщик. – Сейчас я тебя верну верну в вертикальное положение. Но без растакелаживания...

– А если я в туалет захочу?

– Под себя сходишь. Как в детстве.

– Ноги хоть развяжи!

– Перебьешься!.. В общем, сиди и не потей...

И молись Богу, чтобы я за сутки отыскал эту Настю. Если найду, ты будешь жить, Если нет...

– Сволочь ты, не следователь, – огрызнулся Марченко.

– Не скучай.

На прощание Дегтярь наступил на пульт и злым долгим разрядом вогнал Марченко в беспамятство.

Глава сорок восьмая

РАЗБОРКИ В СПАЛЬНОЙ КОМНАТЕ

Рыков очень любил в любовной игре одевать и раздевать Лялечку. С таким упоением девочки заворачивают в цветные лоскутки куколку, чтобы, полюбовавшись нарядом, тут же ее раздеть и попытаться изменить одежду, снова ее одеть. Рыков ничего не изменял. Просто когда он снимал нечто последнее, делавшее Лялечку наиболее близкой к природе, он тут же надевал это последнее. А за ним – еще три-четыре вещи.

Сначала она удивлялась его странной манере. Но человек привыкает ко всему. Так и Лялечка привыкла к сложности любовной прелюдии. Главное обычно начиналось после третьего или четвертого раздевания. В зависимости от настроения Рыкова.

Этой ночью он одел ее уже в пятый раз, и Лялечка не сдержалась:

– Милый, я ведь живой человек... Я уже не могу... Я изнемогаю...

Вместо ответа Рыков начал целовать пальчики на ее ножках. Пальчиков было десять, точно по норме, и каждому он уделил две-три секунды внимания. Пальчики были слишком изящны, чтобы не замечать их. Даже легкий мозолик на любом из них смотрелся бы его личным упущением. И он с удовольствием целовал их, одновременно как бы хваля себя за умение содержать жену в порядке.

– Хорошо.

Полтора часа назад Рыков отсчитал ей две тысячи долларов. За четыре будущих ночи. Теперь уже Лялечка была перед ним в долгу, а должник своего мнения кредитору не называет.

– Ну иди ко мне, ми-и-илый, – пропела она и тут же завизжала.

Из окна огромной черной гориллой бросилось на Рыкова странное

вонючее существо и, сбив его на пол, захрипело:

– Убх-хью!.. Задух-хшу!

Сменив визг на плачь, Лялечка как была всего лишь в одном-единственном лифчике, так в одной и бросилась к выключателю. Свет вместо того, чтобы прояснить картину, ухудшил ее. Лялечка сходу ослепла, зажала глаза ладошкой и, медленно и боязно раздвигая пальчики, рассмотрела на полу двух барахтающихся мужиков.

Спиной на узорчатом паласе елозил голый Рыков. Его шея была почему-то черной. Лялечка опять решила взвизгнуть, но передумала, рассмотрев, что черное – это все-таки не шея, а пальцы незнакомца, придавившего своим джинсовым телом Рыкова.

Она всегда считала мужа огромным, сильным и непобедимым. Чем-то он напоминал ей бетонный отбойник, о который разбивались испытуемые на лобовое столкновение автомобили. Машины превращались в сплющенные консервные банки, а с бетонного отбойника не осыпалось ни крошки. И теперь, когда Рыков, до синевы напрягший лицо, только хрипел и по-кукольному нелепо двигал в воздухе руками с пудовыми кулачищами, Лялечка поняла, что происходит что-то страшное. Что она не просто теряет мужа, а и все остальное, что было в ее сладкой разгульной жизни.

Она кошкой прыгнула к сцепившейся парочке, подхватила с пола дубовую банкетку и сзамаха опустила ее на затылок жуткого джинсового человека. Он икнул и распластался на Рыкове еще плотнее и шире.

– Ха... Аха-а... Охо-о...

Это не были звуки джинсового человека. Это выползал из-под него, как шахтер из-под угольного завала, Рыков.

– Хо... Охо-о... О-о, – выдохнул он весь воздух, хотя наоборот нужно было вдохнуть, и слабой, дрожащей рукой перевернул тело. – Ха-арченко-о... То есть Ма-арченко...

– Олег?! – вскрикнула Лялечка. – Почему Олег? Он... такой грязный... Он так воняет... Он...

Глаза Марченко медленно открылись. Он уставился на голую Дядечку и на время забыл о Рыкове. Он не мог понять, что мешало ему увидеть Лялечку полностью голой.

– Ли... лифчик, – наконец догадался он и показал на нее пальцем, как большой глупый ребенок.

– О... оденься, – хрипло потребовал Рыков. – В одном лих... лихчике ты...

– Да-да... Я сейчас... Я обязательно...

Не глядя, она нащупала синий атласный халатик, набросила его на плечи и снова взвизгнула от удивления.

Мутным взглядом Марченко отыскал в комнате Рыкова, оттолкнулся руками от пола и бросился на него с удвоенной яростью. На том месте, где он только что лежал, темнело пятно крови.

– Олег, пре... прекрати! – орал заплетающий ему руки Рыков. – Ты со... сошел с ума! Ляля, вызови ми... милицию!

– Да! Вызови! Вызови! – неожиданно поддержал его Марченко. – Пусть они арестуют сволочь, нанявшую сыщика-садиста! Пусть арестуют! Он пытал меня! Пытал! То-оком! Это ты! Ты! Ты! Ты его нанял! Ты меня пытал!

Прокатившись по паласу в борцовской сцепке, они врезались в комод, и стояща на нем лампа с огромным синим абажуром звонко упала на пол. Рыков локтем оттолкнулся от комода, и она покатились к кровати, на время превратившись в каток асфальтоукладчика. Под катком с хрустом мялись и превращались в порошок осколки стекол, бывших когда-то частью настольной лампы.

Удар о прикроватную тумбочку сбросил на них еще одну лампу, точную близняшку уже погибшей. Она уцелела от удара о пол, но ботинок Марченко, лягнувший воздух, задел за нее, и она , лопаясь во вращении и рассыпаясь на куски, прокатилась до лялечкиных ног.

Руки Рыкова все-таки победили руки Марченко. Хозяин квартиры сумел ухватить непрошеного гостя за воротник джинсовой рубашки и ударить затылком об угол прикроватной тумбочки.

– А-а! – вскрикнул Марченко. – Больно же! Там – больно!

– Успокоился? – сквозь одышку спросил Рыков.

Из его рта несло диким запахом чеснока. Марченко сморщился скорее от вони, чем от боли в затылке.

– Я подам на тебя в суд, – успокаиваясь, произнес он.

– А я на тебя. За хулиганство и ограбление квартиры...

– Какое ограбление?

– Ты залез через окно... Ко мне домой залез... Это уже покушение

на частную собственность. И это... мебель, люстры и все такое...

Ты заплатишь за разрушения...

– А та... ты – за издевательства!.. Как фамилия этого гребаного сыщика?

– Ляля, уйди! – потребовал Рыков. – Здесь мужской разговор.

– Как его зовут?! Где он живет?!

– Уйди, твою мать! – швырнул Рыков в нее куском абажура.

– Сумасшедшие... Вы оба – сумасшедшие, – решила она.

Хлопнула дверью, и стало тише, чем в зале суда перед оглашением приговора.

Пальцами Марченко ощупал затылок. Они стали мокрыми и липкими, но кровь еле просматривалась на грязных, измазанных автомобильными маслами пальцах.

– Хорошо, что не мозги, – решил он.

Не менее часа он полз вместе со стулом к двери гаража. И наверное, не менее трех часов лупил ногами по этой двери, пока не расслышал голос. Жилистый мужик в промасленной фуфайке спилил дужку амбарного замка, впустил в гараж свет и показался Марченко ангелом. Фуфайка на его спине и впрямь смотрелась сложенными крыльями. Только очень насалидоленными. Той же ножовкой мужик перепилил наручники, по инерции перепелил же и веревки и поинтересовался, не вызвать ли врача. Или милицию. Марченко обнял его, повисел на плечах, вволю нанюхавшись едким запахом его фуфайки, и поплелся по смеркающейся гаражной улице в единственно магнитном направлении – к Рыкову.

– Ты все равно скажешь, как зовут этого морального урода! – уверенно сказал он. – Он купился на мой перевод денег за границу. Он – дурак. Я не крал твоих капиталов. Это не в моих правилах. Я доказал ему это, но он не отпустил меня. И это еще раз доказывает, что он просто садист...

– Я не могу назвать его... Я...

– Можешь не называть. Я его сам найду. Было не очень хорошо видно, но я заметил: у него нет пальца на одной руке. Точно? Нет?

– Я не знаю...

– Врешь! Знаешь!

– Олег, скажи честно: ты не крал? – с детской наивностью в голосе спросил Рыков.

– А ты еще не понял? Думаешь, я бы появился у тебя после того, как еле сбежал от твоего садиста-наемника? Если бы я был вором, ты не увидел бы меня никогда! Слышишь – никогда!

– Ну,ты это...

– Мне надоели ваши свинские рожи. Вы забыли обо всем в жизни, кроме одного: что нужно хапать, хапать, хапать! Любой ценой! Любым способом! Я так не могу... Я вышел из игры. Я не хочу дикого леса. Душа просит цивилизации. Я уезжаю в Европу...

– Ну конечно! Ты же не рисковый парень. Тебе нужны гарантии в бизнесе. А какие могут быть гарантии в начале того, что мы строим!

– Назови его имя!

– Олег, я верю тебе... Знаешь, я не поверил, когда сыскарь

сказал , что украл ты.

– Имя!

– Я хочу тебе добра... Уезжай, если уезжаешь. Если ты свяжешься

с ним, он убьет тебя. Не обязательно своими руками. Но точно убьет. Уйди с его пути. Я уже сам временами жалею, что нанял его...

– Так выгони! Избавься от него!

– Контракт, – еле выговорил Рыков.

– Порви его!

– Не выгодно. Слишком большие потери...

– Этого, значит, ты боишься. А того, что вы затеяли с Барташевским? Думаешь, я не знаю о продаже одних и тех же метров по второму разу?

Рыков первым поднялся с пола, обмотал живот простыней и на время превратился в древнегреческого философа. На его лице читались удивление и страх. Он будто бы первым из философов на земле сумел только что осознать, что жизнь – это наказание, а не поощрение.

– Ты... знаешь?

– Потому я и уволился! А не по семейному... Нет у меня семьи! И ты сам это знаешь!

– А эта... Наташа... Она хорошая девушка. Ты был бы счастлив с ней...

– Она отказала мне, – ответил Марченко и ощутил невероятное бессилие.

Три слова выжали из него больше, чем пытки в гараже, нудные часы

в плену и драка с десятипудовым Рыковым. Почудилось, что он даже

не сможет встать.

Но он встал.

Залитая светом спальня Рыкова выглядела чернее гаража. На высоченном резном шкафу с зеркалами, на комоде с коваными ручками ящиков, на кровати, на шелковых обоях лежала грязь, грязь, грязь. Но ее не видел никто, кроме Марченко. И он вдруг понял, что сыщик – такая же грязь, и он только замажется об него.

А ототрется ли – еще неизвестно.

– Где у тебя выход? – раздраженно спросил Марченко и отвернулся

от Рыкова.

Глава сорок девятая

ДЕНЬГИ ВСЕ-ТАКИ ПАХНУТ

Куча денег, настоящая, на стол сваленная куча денег – это нечто живое.

Жора Прокудин сидел в волшебном кресле зама по материально-техническому обеспечению, смотрел на кучу и ему казалось, что она что-то шепчет ему. Легкий ветерок, дующий в распахнутое окошко, шевелил мятыми купюрами, а иногда, осмелев, мог даже сдвинуть парочку банкнот, и тогда они с шорохом осенних листьев сползали к основанию цветного холма.

– Сколько же вас, родные мои? – уперевшись локтями в стол,

уткнул Жора Прокудин подбородок в ладони. – Сколько?

И в шорохе ему почудилось, что куча ответила:

– Ма-ало. Очень ма-ало...

– Почему же? – удивился он. – Тысяч двадцать – двадцать пять "зеленых" по курсу...

– Нас не бывает слишком много, – ответили деньги.

– Серьезно?

Купюры шептали ему о том, о чем он и без того уже сто раз думал. Куча будто бы высасывала эти мысли из глубины мозга и с шипением и шорохом озвучивала их.

– А если заиметь все деньги мира? – спросил он.

– Одному человеку?

– Да. Мне одному! Все какие есть! Доллары, франки, фунты,

динары, леви, рупии... Все, абсолютно все!

– А не жирно будет?

– А если прикинуть, что можно? А? Все "бабки" мира у меня

одного! Тогда вас тоже будет мало?

– Конечно! Тебе же придется содержать все остальное

человечество, то есть платить зарплату, пособия, премии, вкладывать деньги в заводы, фабрики, фермы, содержать армию и полицию. Да ты уже на второй день поймешь, что денег не хватает и включишь печатный станок!

– Странно... Почему деньги – такая непонятная вещь? – горько вздохнул Жора Прокудин. – К ним никто не равнодушен. Для одних они – счастье. Для других – горе. Но безразличных нет. Ни одного человека на земле...

– А дикари?

– Какие? Курортники, что ли?

– Нет. К примеру, индейцы Амозонки. Они живут без денег. И не испытывают желания их заиметь.

– Это им только кажется. Ведь у них есть хоть что-то из

предметов цивилизации?

– Есть. Кастрюли.

– Ну вот! Они же их за что-то купили!

– Индейцы выменивают их у торговцев на лодках за обезьян и змей.

– Бартер, значит?

– В чистом виде.

– А торговцы потом продают обезьян и змей?

– Естественно. Скупщикам диких зверей.

– Вот видишь! Все равно без вас не прожить! – воскликнул Жора Прокудин и окунул лицо в кучу.

Приятно прошуршав, деньги впустили его лицо вовнутрь. Жора втянул ноздрями странный, никогда прежде не испробованный запах. До этой минуты он никогда не был так близок лицом к деньгам. Считал купюры миллионы раз. Но не менее чем в двадцати сантиметрах от носа. Он даже буквально верил в образное выражение одного американского миллионера, что деньги не пахнут.

Втянул воздух – и понял: пахнут. Еще как пахнут!

Точнее – воняют. Старые купюры, прошедшие по тысячам пальцев шахтеров, шоферов, торговок, домохозяек, воров и пацанов, воняли пыльной изношенной одеждой. Новые – свежей краской. Смешиваясь, два запаха создавали странный дурманящий коктейль. Такого Прокудин не встречал нигде и никогда.

– А если вас дезодорантиком... того... Вы тоже, господа

банкноты, будете так вонять? – спросил он у кучи.

Жорик, тебя там требуют, – ответила она голосом Топора.

– Чего?

Вырвав голову, уже по уши погруженную в деньги, Жора Прокудин с неприятным удивлением увидел физиономию Топора в дверном проеме. Не хватало еще, чтоб он услышал его разговор с кучей.

– Чего тебе? – как можно величественнее сел он в кресле.

– Я ж сказал, зовут тебя.

– Кто?

– Ну, этот... здоровый как тюрьма...

– Софрон?

– Он не сказал, как его зовут. Он так в дверь долбанул, что я открыл... А что, неправильно сделал?

– Мент ушел? – догадался Жора Прокудин.

– Как обычно. Пятнадцать минут назад... Ты "бабки" пересчитал?

– За полчаса? Ты думаешь, у меня в башке калькулятор?

– Этот... как его? Зовет тебя...

– Софрон.

– Ага!.. Софрон! – после повтора имени Топору стало значительно легче. – Он это... сидит и на Жанетку зенки пялит... Вот... И мешает этим ей, значит, отчетность в книге подбить...

– Мешает, говоришь?

– Однозначно.

– Значит, судьба, – вздохнул Жора Прокудин. – Пойду с другом Софроном поговорю...

– Ты скажи, чтоб он того... на Жанетку не зырил!

Жора нехотя выбрался из обжитого кресла. Свежий порыв ветра взъерошил деньги, и они будто бы зашептали: "Штой... штой... Не ух-ходи-и-и...

– Жди меня здесь, – приказал он топору. – Из кабинета ни на шаг!

– Что ж я? Совсем, что ли? Не понимаю – деньги!..

В холле дворца культуры рядом с Жанеткой и Бенедиктиновым сидел не только Софрон. На подоконнике грачами шумели пацаны, пришедшие явно вместе с ним. Самому младшему из грачей было лет четырнадцать, у старшего на лысине читалось сорок с гаком. Ничего, кроме черных джинсовых рубашек и таких же черных джинсов, на них не было. Из-за этого они все казались матросами.

– Короче, мы за вшивками причапали, хозяин, – негромко объявил Софрон.

В ноздри Прокудину ударил густой винный запах и он чуть не чихнул.

– Я не понял, – изобразил дурачка Жора.

– Ну ты красавчик!.. За "бабками" мы. Как договорились. У народа трубы горят. Пора остудить...

Народ загыгыкал и тремя одновременными плевками добил до Жорика. Два попали на левую кроссовку, один, самый густой и тягучий, зацепился за низ джинсов. Они у Прокудина были синие с подваром. В эту секунду он навсегда решил для себя, что больше не станет покупать синих с подваром джинсов, как будто эти, опозоренные, отвечали за всех своих остальных собратьев.

– Короче, кидай леща и мы линяем...

Теперь уже Софрон не смотрел на Жору. Улыбаясь, он действительно, как заметил Топор, пялился на Жанетку. Прокудину стало холодно от мысли, что такой лакомый кусочек Софрон точно не упустит. Он еще хотел подумать что-то плохое о госте-гиганте, но не успел.

Бешеный удар вышиб дверь. Шпингалет, удержавший ее, перелетел через холл и ткнулся Софрону в шею. Скорее всего, он его даже не ощутил. Иначе бы хоть на пол посмотрел, куда упал шпингалет. А так только на дверь.