Текст книги "Глубокие раны"
Автор книги: Heлe Нойхаус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)
Вторник, 1 мая 2007 года
Пальцы Боденштайна нетерпеливо барабанили по рулю. В Эппенхайне был обнаружен труп мужчины, но единственная улица, которая вела в отдаленную часть города, была перекрыта полицией. Участники велогонки «Вокруг башни Хеннингер» второй раз за это утро пытались взять крутой подъем, ведущий из Шлоссборна в Руппертсхайн. Сотни людей собрались на обочине дороги и перед видеоэкранами на узком повороте у Цауберберга. Наконец показались первые велогонщики. Лидер просвистел мимо, как пурпурное облако, затем появилась основная группа гонщиков в костюмах всех цветов радуги. Между ними, рядом и позади группы плотно двигались автомобили обеспечения, а в воздухе кружил вертолет гессенского телевидения, транслировавший в прямом эфире всю гонку.
– Я не могу себе представить, что это здоровый вид спорта, – сказала Пия Кирххоф, сидевшая рядом, на месте пассажира. – Они ведь едут в облаке выхлопных газов от сопровождающих их автомобилей.
– Спорт – это убийство, – подтвердил Боденштайн, у которого спортсмены-профессионалы вызывали почти такие же чувства, как и религиозные фанатики.
– Во всяком случае, велосипедисты. И в первую очередь – мужчины. Я недавно где-то читала, что мужчины, которые часто ездят на велосипеде, становятся импотентами, – сказала Пия и без всякой связи добавила: – Коллега Бенке, впрочем, занимается велоспортом в обществе «Йедерменнер». [12]12
«Йедерменнер» – спортивное общество в Германии, объединяющее мужчин разных возрастных категорий, занимающихся различными видами спорта.
[Закрыть]Как-никак он проезжает стокилометровые дистанции по горам.
– Как я должен это понимать? Вы владеете инсайдерской информацией о состоянии здоровья Бенке, которую от меня скрываете? – Боденштайн не мог подавить веселую ухмылку. Отношения Пии Кирххоф и Бенке все еще не были абсолютно безоблачными, хотя, начиная с минувшего лета, открытая враждебность постепенно сменилась коллегиальным признанием.
Только сейчас Пия поняла, что она сказала.
– Ради бога, ничего подобного, – она смущенно засмеялась. – Дорога свободна.
Никто из тех, кто был знаком со старшим комиссаром Оливером фон Боденштайном, не мог бы и предположить, как он в глубине души был падок на любого рода сплетни и пересуды. Чисто внешне шеф Пии, всегда носивший костюмы и галстуки, производил впечатление беспристрастного мужчины, который с аристократической вежливостью игнорировал частную жизнь других людей. Но это было заблуждением. В действительности его любопытство было прямо-таки неутолимым, а память – блестящей. Возможно, комбинация этих двух свойств характера делала Боденштайна блистательным сотрудником уголовной полиции, каким он, несомненно, и являлся.
– Пожалуйста, только не говорите это Бенке, – попросила Пия. – Он не сможет правильно понять.
– Я должен еще раз хорошо это обдумать, – сказал Боденштайн, ухмыльнувшись, и его «БМВ» взял курс на Эппенхайн.
Маркус Новак ждал в машине, пока его семья выйдет из дома и уедет – сначала его родители, потом его брат с семьей и наконец Тина с детьми. Насколько он знал, они все вместе поедут сейчас на велогонку, то есть будут какое-то время отсутствовать, и это было ему на руку. Они никогда не пропускали велогонку, даже если веселились до зари – надо было сохранять видимость приличий.
Сегодня утром Маркус уже пробежал двенадцать километров, свой обычный маршрут через Райс до имения Боденштайн, вверх в направлении Руппертсхайна и, сделав большую дугу через лес, назад. Бег обычно расслаблял его и делал голову ясной, но сегодня Маркуса мучили угрызения совести, и он не мог избавиться от сильного чувства вины. Он опять сделал это, хотя точно знал, что за это будет гореть в самом страшном аду.
Маркус вышел из машины, открыл входную дверь и помчался вверх по лестнице в свою квартиру на втором этаже. Одно мгновенье он стоял с опущенными руками посреди гостиной. Все выглядело как всегда ранним утром. Стол после завтрака еще не был убран, кругом валялись игрушки. При виде хорошо знакомой обстановки у него на глазах навернулись слезы. Это был уже не его мир, и никогда им больше не будет! Откуда так внезапно возник этот неясный порыв, это желание недозволенного? Тина, дети, друзья и семья – почему он все это поставил на кон? Неужели все это больше не имело для него никакого значения?
Новак вошел в ванную и испугался, когда увидел в зеркале свое ввалившееся лицо и налитые кровью глаза. Существовал ли для него еще путь назад, если никому не было известно то, что он сделал? А хотел лион вообще вернуться в прошлое? Раздевшись, Маркус встал под душ и открыл воду. Его пронизал холод. Ледяной холод. Расплата должна прийти. Он с трудом переводил дыхание, стиснув зубы, когда ледяная струя коснулась его разгоряченной кожи. Он не мог избавиться от мыслей о событиях прошлой ночи. Как он стоял перед Маркусом и смотрел на него с удивлением… нет, с испугом! Потом, не отводя взгляда, медленно опустился перед ним на колени, повернулся к нему спиной и, дрожа, стал ждать, когда… Зарыдав, Новак закрыл лицо руками.
– Маркус?
Он испуганно вздрогнул, когда через мокрое стекло увидел расплывчатую фигуру своей бабушки. Поспешно закрыл воду и обмотал бедра полотенцем, которое висело на стеклянной двери душевой кабины.
– Что с тобой? – спросила озабоченно Августа. – Что-нибудь случилось?
Он вышел из душевой кабины и встретился с ее испытующим взглядом.
– Я не хотел больше этого делать, – выкрикнул он в отчаянии. – Правда, бабушка, но… но я…
Маркус замолчал, напрасно пытаясь найти объяснение. Старая женщина обняла его. Сначала он воспротивился ее объятиям, но потом прислонился к ней, вдохнув ее хорошо знакомый запах.
– Зачем я это делаю? – прошептал он в отчаянии. – Я просто не знаю, что со мной произошло! Я не в себе?
Августа взяла его лицо в свои мозолистые руки и озабоченно посмотрела на него на удивление молодыми глазами.
– Не мучай себя так, мой мальчик, – сказала она тихо.
– Но я сам себя больше не понимаю, – ответил он сдавленным голосом. – И если кто-нибудь об этом узнает, то…
– Как об этом может кто-то узнать? Ведь тебя там никто не видел, не так ли? – Ее голос звучал заговорщически.
– Я… я думаю, нет. – Маркус покачал головой. Как могла бабушка с пониманием относиться к таким его поступкам?
– Ну вот. – Она отпустила его. – А сейчас одевайся и потом спускайся ко мне, я сделаю тебе какао и нормальный завтрак. Ты наверняка еще ничего не ел.
Маркус невольно улыбнулся. Это был рецепт его бабушки на все случаи жизни: еда всегда помогала. Когда он смотрел ей вслед, почувствовал, что немного успокоился.
Дом Германа Шнайдера был импозантным, но довольно старым бунгало с четырехскатной крышей, располагавшимся прямо на краю леса и окруженным довольно неухоженным садом. Труп был обнаружен гражданским дежурным Мальтийской службы помощи, [13]13
Мальтийская служба помощи – международная благотворительная организация, зародившаяся в ФРГ в 50-х гг. XX в., наподобие Красного Креста.
[Закрыть] который каждое утро навещал пожилого господина. Боденштайн и Пия Кирххоф пережили страшное дежавю. Мужчина стоял на коленях на плиточном полу в холле своего дома. Смертельная пуля пронзила его затылок. Все это очень напоминало казнь, как и в случае с Давидом Гольдбергом.
– Убитый – Герман Шнайдер, родился 2 марта 1921 года в Вуппертале. – Молодая веснушчатая девушка-полицейский, которая со своими коллегами первой прибыла на место преступления, уже получила достаточно основательную и объемную информацию. – После смерти жены, которая умерла пару лет назад, он жил здесь один, три раза в день его посещала служба по уходу, еду ему доставляли.
– Вы уже опросили соседей?
– Разумеется. – Старательная девушка бросила на Боденштайна немного недовольный взгляд. Как и везде в жизни, внутри полиции также существовало противостояние. Патрульные считают, что люди из уголовной полиции слишком высокого мнения о себе и смотрят на остальных свысока и в принципе, они не так уж и не правы.
– Соседка, которая живет прямо напротив, видела двоих мужчин, которые приходили к Шнайдеру около половины девятого. Примерно в начале одиннадцатого они ушли, при этом довольно громко шумели.
– Кто-то нацелился на пенсионеров, – заметил ее коллега. – Уже второй за неделю.
Боденштайн пропустил мимо ушей грубое замечание.
– Есть следы взлома?
– На первый взгляд нет. Похоже, что он сам открыл дверь своему убийце. В квартире тоже нет никакого беспорядка, – ответила девушка-полицейский.
– Спасибо, – сказал Оливер. – Удачной работы.
Пия и он натянули латексные перчатки и склонились над трупом старого мужчины. В сумеречном свете 40-ваттного светильника на потолке они одновременно увидели, что внешняя повторяемость событий – не случайность: в брызгах крови на обоях с цветочным узором кто-то написал пять цифр. 16145. Боденштайн посмотрел на свою коллегу.
– Этого, – сказал он решительно, – я не отдам.
В этот момент появился врач. Пия узнала его. Это был «гном», который полтора года тому назад производил осмотр трупа Изабель Керстнер. Гном, очевидно, тоже вспомнил то первое дело об убийстве, которое Пия и Боденштайн расследовали вместе, и изобразил на лице кислую улыбку.
– Позвольте, – промычал он не особенно вежливо. Или это был его склад характера, или он был злопамятен. Оливер высказал ему тогда свое мнение о его равнодушии довольно откровенно.
– Будьте осторожны и не уничтожьте следы, – ответил главный комиссар столь же невежливо и встретил в ответ на это свирепый взгляд. Кивком головы он показал Пие, чтобы она следовала за ним в кухню. Там спросил, понизив голос. – Кто его вызвал?
– Я думаю, коллеги из группы немедленного реагирования, – ответила Пия.
Ее взгляд остановился на маркерной доске рядом с кухонным столом. Она подошла ближе и взяла открытку из бумаги ручной выделки, которая была прикреплена к корковой панели среди квитанций, рецептов и нескольких почтовых открыток. На ней было написано « Приглашение».Она развернула открытку и от удивления присвистнула.
– Вы только посмотрите! – Она передала своему шефу открытку с приглашением.
Бунгало, сооруженное в начале семидесятых годов прошлого века, вобрало в себя всю стилистическую безвкусицу той эпохи, отразившуюся и в старомодной обстановке, констатировала Пия, обойдя дом. Гостиная отделана шпоном дуба в деревенском стиле, на стенах – безликие пейзажи, которые не позволяли сделать вывод о вкусе хозяев. Цветочный узор настенной плитки в кухне раздражал глаза, туалет для гостей был полностью выдержан в блекло-розовом цвете. Пия вошла в по-спартански обставленную спальню. На тумбочке рядом с кроватью Шнайдера стояли несколько флаконов с медикаментами, рядом лежала открытая книга. Это был зачитанный экземпляр собрания текстов графини Марьон Денхофф «Имена, которые больше никто не назовет».
– Ну как? – спросил Боденштайн. – Нашли что-нибудь?
– Ничего. – Пия пожала плечами. – Ни кабинета, ни письменного стола.
Труп Германа Шнайдера отправили в Институт судебной медицины, и сотрудники отдела криминалистической техники уже упаковывали свои инструменты; врач измерил ректальную температуру убитого и на основании полученных данных определил время наступления смерти – примерно час ночи. После этого он тоже удалился.
– Может быть, кабинет находится в подвале, – предположил Боденштайн. – Давайте спустимся вниз.
Пия последовала за своим шефом вниз по лестнице, ведущей в подвал. За первой дверью находилась котельная с современной установкой для отопления жидким топливом. В подвале рядом, на полках, стояли картонные коробки с аккуратными надписями, у другой стены в деревянных ящиках размещались бутылки с вином. Боденштайн внимательнее рассмотрел бутылки и одобрительно свистнул.
– Здесь хранится маленькое состояние.
Пия подошла к следующей двери. Она включила свет и в изумлении остановилась.
– Шеф! – крикнула она. – Вы должны это увидеть!
– Что там? – Боденштайн остановился позади нее в дверном проеме.
– Это похоже на кино. – Кирххоф рассматривала обтянутые темно-красным шелком стены, три ряда по пять удобных плюшевых кресел и закрытый черный занавес на другом конце на удивление большого помещения. У стены рядом с дверью стоял старомодный кинопроектор.
– Ну что ж, поглядим, что за фильмы смотрел старина в тихом уголке. – Боденштайн подошел к проектору, в который была вставлена катушка с пленкой, и нажал наугад пару кнопок.
Пия включила несколько переключателей рядом с дверью, и внезапно занавес стал смещаться в сторону. Оба испуганно вздрогнули, когда из невидимых динамиков раздались звуки ружейно-пулеметного огня и маршевая музыка. Они смотрели на экран. Танки двигались по заснеженной местности, в мерцании черно-белого изображения – ухмыляющиеся лица молодых солдат, которые расположились у зенитных пушек и пулеметных установок. На фоне серого неба – самолеты.
– Кинохроника, – сказала Пия удивленно. – Здесь, в своем частном кинотеатре он просматривал кинохронику? До чего надо было для этого дойти?
– Тогда он был молодым. – Боденштайн, который опасался найти здесь порноархив, пожал плечами. – Может быть, он просто любил вспоминать о том времени.
Оливер просмотрел огромное количество аккуратно подписанных катушек с пленкой, которые лежали на полке, и обнаружил среди них бесчисленные выпуски немецкой кинохроники за период с 1933 по 1945 год, записи речи Геббельса во Дворце спорта, фильмы об Имперском съезде НСДАП в Нюрнберге, фильмы Лени Рифеншталь «Триумф воли», «Бури над Монбланом» и прочий раритет, за который коллекционеры заплатили бы целое состояние. Боденштайн выключил кинопроектор.
– Очевидно, он просматривал эти фильмы со своими гостями. – Пия указала на три использованных бокала, две пустые бутылки из-под вина и переполненную пепельницу, которые стояли на столике между рядами.
Она осторожно взяла бокал и стала его внимательно рассматривать. Ее предположение подтвердилось: остатки жидкости на дне бокала еще не высохли. Боденштайн вернулся в холл и позвал сотрудника службы по сохранности следов в подвал, затем последовал за Пией в следующее помещение. Его обстановка на пару секунд лишила их дара речи.
– О господи! – с отвращением выдавила из себя Пия. – Это декорации фильма?
Это было помещение без окон, которое из-за имитации деревянных балок на потолке и темно-красного коврового покрытия казалось еще ниже, чем оно было в действительности, а доминировал здесь массивный письменный стол из темного красного дерева. До потолка возвышались книжные стеллажи, стояли шкафы для документов, тяжелый сейф, а на стенах висело знамя со свастикой и множество фотографий в рамках с изображением Адольфа Гитлера и других нацистских бонз. В отличие от верхней части дома, которая казалась безликой и необжитой, здесь царили следы и свидетельства долгой человеческой жизни. Пия рассмотрела повнимательнее одну из фотографий и содрогнулась.
– На этой фотографии есть личная дарственная надпись Гитлера. Мне кажется, что я нахожусь в бункере под Рейхсканцелярией.
– Осмотрите получше письменный стол. Если мы и найдем какую-то зацепку, то именно здесь.
– Слушаюсь, мой фюрер! – Пия встала навытяжку.
– Оставьте шутки.
Боденштайн осмотрелся в переполненном различными предметами, мрачном помещении, которое вызывало у него клаустрофобические ощущения. Сделанное Кирххоф сравнение с бункером не было таким уж далеким от истины. В то время как Пия, сев за письменный стол, начала с отвращением выдвигать один ящик за другим, Боденштайн брал без разбора с полок толстые папки и фотоальбомы и листал их.
– Боже мой, что это? – В комнату вошел Крёгер из отдела криминалистической техники.
– Жуть, да? – Пия мельком взглянула на него. – Вы не могли бы упаковать весь этот скарб, чтобы взять его с собой, если уже все сфотографировали? У меня нет желания дольше, чем нужно, оставаться в этой дыре.
– Для этого нам нужен грузовик. – Крёгер без особого восторга огляделся и скорчил гримасу.
Во втором ящике сверху Пия наткнулась на тщательно подшитые выписки со счетов различных банков. Герман Шнайдер исправно получал пенсию, но, кроме того, выписки швейцарского банка свидетельствовали о том, что на его счет регулярно поступали платежи в размере пяти тысяч евро в месяц. Актуальная сумма на данном счете составляла 172 тысячи евро.
– Шеф, – сказала Пия, – кто-то каждый месяц переводил ему пять тысяч евро. KMF. Что это может означать? – Она подала ему одну из распечаток.
– Министерство военных дел во Франкфурте, [14]14
KMF – Kriegsministerium Frankfurt (нем.).
[Закрыть]– предположил Крёгер.
– Счет моего фюрера, [15]15
KMF – Konto meines Führers (нем.).
[Закрыть]– пошутил его коллега.
Боденштайн почувствовал, как усилилось неприятное ощущение, которое он испытывал внутри себя, так как связь между двумя событиями больше не вызывала сомнений. Приглашение, найденное наверху, в кухне, платежи от KMF, роковое число, которое преступник оставил и на одном, и на другом месте преступления. Настало время нанести визит весьма уважаемой даме, даже если все окажется чистой случайностью.
– КМФ означает «Кальтензее – машиностроительный завод», [16]16
KMF – Kaltensee Maschinenfabrik (нем.).
[Закрыть]– сказал Оливер Пие, понизив голос. – Шнайдер был знаком с Верой Кальтензее. Как и Гольдберг.
– Очевидно, что у нее были достаточно богатые друзья, – ответила Пия.
– Но мы абсолютно не знаем, были ли они действительно ее друзьями, – высказал свои сомнения Боденштайн. – Вера Кальтензее пользуется безупречной репутацией, в ее непогрешимости вообще нет никаких сомнений.
– Репутация Гольдберга тоже была безупречной, – сказала Пия невозмутимо.
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что не все бывает так, как это кажется на первый взгляд.
Боденштайн задумчиво смотрел на выписки со счета.
– Я боюсь, что в Германии есть еще тысячи людей, которые в юности симпатизировали нацистам или сами были ими, – сказал он. – Все это было всего лишь шестьдесят лет назад.
– Это ничего не оправдывает, – ответила Пия и поднялась. – И этот Шнайдер был не просто приверженцем. Он был настоящим нацистом. Посмотрите только вокруг.
– Но мы не можем автоматически исходить из того, что Вера Кальтензее тоже знала о нацистском прошлом двух своих знакомых, – сказал Боденштайн и вздохнул. Его переполняло мрачное предчувствие. Даже если репутация Веры Кальтензее безупречна, но, как только пресса свяжет ее имя с «коричневой чумой», к ней неизбежно прилипнут соответствующие ярлыки.
Он вышел из автобуса в Кёнигштайне на Паркплатц и не спеша побрел по пешеходной зоне. Это было приятное чувство – осознавать, что у тебя есть деньги. Роберт Ватковяк с удовлетворением смотрел на свое отражение в витринах. На деньги дяди Германа он решил в первую очередь вылечить зубы. С новой стрижкой и в костюме он больше не выделялся из общей массы. Никто из прохожих не оборачивался на него, качая головой. Это было еще более радостное ощущение. Если говорить честно, то жизнь, которую Роберт в большей или меньшей степени был вынужден вести, ему опостылела. Ему нужны были постель, душ и комфорт, в котором он жил раньше, и ему было омерзительно пристраиваться у Мони. Вчера она опять подумала, что он будет просить ее дать ему место для ночлега в ее квартире, но ошиблась. И хотя она была лживой подстилкой, которая за деньги готова предоставить каждому свои услуги, она хотела стать лучше. Надо согласиться, что она неплохо выглядела, но когда она открывала рот, сразу было понятно, что это неотесанная баба, особенно если напивалась. Пару недель назад она спровоцировала его таким образом в подобном притоне перед приятелями, и он ей как следует врезал. Тогда она наконец заткнулась. После этого Роберт каждый раз прибегал к кулакам, если ему что-то приходило на ум, а иногда даже вовсе без причины. Ему нравилось иметь над кем-то власть.
Ватковяк свернул в сторону курортного парка и, пройдя мимо виллы Боргнис, пошел в направлении ратуши. Какое-то время он использовал пустой дом возле киоска лото в качестве пристанища. Владелица молча терпела его присутствие.
Правда, там все в пыли и грязи, но было электричество туалет и душ – все лучше, чем спать где-нибудь под мостом.
Вздохнув, Роберт растянулся на матраце в комнате на верхнем этаже, сбросил с ног обувь и достал из рюкзака банку пива, которую опустошил в два приема, после чего громко рыгнул. Затем опять влез в рюкзак и улыбнулся, когда его пальцы коснулись холодного металла. Старик не заметил, как он сунул его в рюкзак. Пистолет наверняка стоит целое состояние. Настоящее оружие времен Второй мировой войны продавали по бешеным ценам. Были чудаки, которые за оружие, которым уже был кто-то убит, легкомысленно выкладывали двойную или тройную цену. Роберт достал пистолет и стал его задумчиво рассматривать. Он просто не мог устоять. В некотором смысле у него было уверенное чувство, что в его жизни постепенно все изменится к лучшему. Завтра он получит деньги по чекам и пойдет к стоматологу. Или послезавтра. А сегодня вечером пойдет в этот притон. Может быть, там будет тот тип, который торгует всякими военными причиндалами.
В Фишбахе Боденштайн свернул на перекрестке направо и поехал по трассе В455 в направлении Эппштайна. Он решил сразу поговорить с Верой Кальтензее, прежде чем его шеф по каким-нибудь тактическим соображением сможет этому воспрепятствовать. По дороге он думал о женщине, которая, несомненно, относилась к самым влиятельным особам в их регионе, и одно ее присутствие повышало престиж любого мероприятия. Вера Кальтензее была урожденной баронессой Цойдлитц-Лауенбург и в далекие времена лишь с одним чемоданом и младенцем на руках бежала из Восточной Пруссии на Запад. Там она спустя некоторое время вышла замуж за предпринимателя из Хофхайма Ойгена Кальтензее, и они вместе превратили машиностроительный завод Кальтензее в концерн мирового уровня. После смерти мужа Вера взяла на себя руководство предприятием и одновременно стала принимать участие в различных благотворительных организациях. Как великодушный спонсор и организатор сбора пожертвований она снискала большое уважение не только в Германии. Ее фонд «Ойген-Кальтензее» проводил спонсорскую работу в области искусства, культуры, защиты окружающей среды и памятников искусства, оказывал помощь нуждающимся людям своими многочисленными социальными проектами, которые большей частью она разрабатывала сама.
Мюленхоф, родовое поместье семейства Кальтензее, скрывался в долине между Эппштайном и Лорсбахом, за густой живой изгородью и высоким черным железным забором с заостренными наконечниками золотистого цвета. Боденштайн свернул к въезду. Двустворчатые въездные ворота были широко раскрыты. Вдали среди похожего на парк сада располагался жилой дом, а слева от него – историческое здание мельницы.
– О, можно только позавидовать! – воскликнула Пия при виде зеленых газонов, кустарников с опорами и тщательно ухоженных цветников. – Как только это у них получается?
– С помощью многочисленных садовников, – ответил сухо Боденштайн. – Я не думаю, что по этим газонам разрешается бегать какой-нибудь живности.
Пия ухмыльнулась. У нее дома в Биркенхофе животные постоянно бродили там, где им не следовало быть: собаки – в пруду, где плавали утки, лошади – в саду, утки и гуси – на ознакомительной прогулке по дому. После последней экскурсии ее стада в перьях Пие пришлось всю вторую половину дня потратить на то, чтобы ликвидировать серьезные последствия их присутствия в комнатах. Хорошо хоть, Кристоф не особенно капризен в этом отношении.
Боденштайн остановился перед наружной лестницей в дом. Когда они вышли из машины и осмотрелись, из-за дома вышел мужчина. У него были седые волосы и длинное узкое лицо. Пия сразу обратила внимание на его меланхолические глаза отшельника. Очевидно, он был садовником, так как на нем был комбинезон на бретелях, а в руках он держал ножницы для подрезания роз.
– Чем я могу вам помочь? – спросил он, смерив их недоверчивым взглядом.
Боденштайн предъявил свое полицейское удостоверение.
– Мы из уголовной полиции Хофхайма и хотели бы поговорить с госпожой Кальтензее.
– Понятно. – Мужчина деловито покопался в нагрудном кармане своего комбинезона и, достав очки для чтения, стал внимательно изучать удостоверение Боденштайна. Затем на его лице появилась вежливая улыбка. – Я здесь сталкиваюсь с самыми невообразимыми вещами, если сразу не закрою ворота. Многие люди думают, что это гостиница или гольф-клуб.
– Я этому не удивляюсь, – ответила Пия, глядя на цветники с цветущими кустарниками и розами и на искусно обрезанную изгородь из самшита. – Именно так это и выглядит.
– Вам нравится? – Мужчине это явно польстило.
– О да! – кивнула Пия. – Вы все это делаете один?
– Иногда мне помогает сын, – скромно признался он, наслаждаясь восхищенными отзывами Пии.
– Скажите, где нам найти госпожу Кальтензее? – прервал Боденштайн свою коллегу, прежде чем она смогла пуститься в профессиональную дискуссию об удобрениях или уходе за розами.
– О, конечно. – Мужчина улыбнулся извиняющейся улыбкой. – Я сейчас же ей сообщу. Как, вы сказали, ваше имя?
Боденштайн дал ему свою визитную карточку, и мужчина исчез в направлении входной двери.
– В отличие от парка дом довольно обветшалый, – констатировала Пия.
С близкого расстояния он не выглядел таким роскошным, как издали. Покрытая пятнами штукатурка была повреждена и отслоилась, на многих участках была видна каменная кладка.
– С исторической точки зрения дом не имеет такого значения, как другие постройки здесь, – пояснил Боденштайн. – Это владение известно прежде всего своей мельницей которая впервые упоминается в документах в тринадцатом веке, если я не ошибаюсь. До начала двадцатого века она принадлежала семье Штольберг-Вернингероде, которая также владела замком Эппштайн, прежде чем в 1929 году она подарила его городу Эппштайн. Кузен Вернингероде женился на дочери из семейства Цойдлитц, и таким образом это поместье перешло во владение Кальтензее.
Пия обескураженно смотрела на своего шефа.
– Что такое? – спросил он.
– Откуда вы все это знаете? И какое отношение эти Верниге… короче, эти люди и Цойдлиц имеют к Кальтензее?
– Вера Кальтензее – урожденная Цойдлитц-Лауенбург, – проинформировал Боденштайн свою коллегу. – Я забыл вам это сказать. Все остальное – просто знание краеведения.
– Ну, понятно, – кивнула Пия. – Такие фундаментальные подробности обладатели «голубых кровей», вероятно, заучивают наизусть одновременно с Готским альманахом. [17]17
Готский альманах – авторитетнейший европейский генеалогический сборник, издававшийся ежегодно с 1763 года до конца Второй мировой войны в немецком городе Гота. Включал родословные росписи правящих домов и наиболее значительных родов титулованного дворянства Европы.
[Закрыть]
– Я слышу в ваших словах саркастические нотки, – сказал Оливер и ухмыльнулся.
– Я вас умоляю!.. – Пия подняла обе руки. – А, вот уже идет холоп милостивой госпожи. Как следует его поприветствовать? Сделать книксен?
– Вы невыносимы, фрау Кирххоф.
Марлен Риттер, урожденная Кальтензее, рассматривала скромное золотое кольцо на безымянном пальце своей правой руки и улыбалась. У нее все еще кружилась голова от того стремительного темпа, с которым ее жизнь за последние недели и месяцы в корне изменилась к лучшему. Собственно, после развода с Марко она смирилась с тем, что до конца своих дней останется одинокой. Она унаследовала от своего отца коренастую фигуру, и еще ужаснее для любого потенциального поклонника была ее ампутированная голень. Но не для Томаса Риттера! В конце концов, он знал ее с детства и пережил всю драму вместе с ней: запрещенная любовная связь с Робертом, несчастный случай с тяжелыми последствиями, страшный скандал, который глубоко потряс всю семью. Томас навещал ее в больнице, возил ее на приемы к врачу и на физиотерапию, когда у родителей не было времени. Он всегда находил для несчастной полной девушки, каковой она была, утешительные и взбадривающие слова. Да, несомненно, Марлен уже тогда была в него влюблена.
Когда она случайно встретила его в декабре прошлого года, он явился ей как Божий знак. Томас плохо выглядел, казался почти опустившимся, но был, как всегда, очень предупредительным и обаятельным. Он ни разу не сказал ни одного плохого слова в адрес ее бабушки, хотя у него были все основания ее ненавидеть. Марлен точно не знала, что именно после восемнадцати лет привело к разрыву Томаса с ее бабушкой – об этом в ее семье строили лишь тайные догадки, – но она очень сожалела об этом, так как Томас был совершенно особенным человеком. Именно с бабушкой и их отношениями было связано то, что у него больше не было ни малейшего шанса получить во Франкфурте приличную работу, которая соответствовала бы его квалификации.
Почему он просто не уехал из города, чтобы начать все сначала где-то в другом месте? Вместо этого Томас еле сводил концы с концами, работая свободным журналистом. Его маленькая квартира в жилом блоке в районе Франкфурта Нидеррад была производившей удручающее впечатление дырой. Марлен настаивала на том, чтобы он переехал к ней, но он возражал, так как не хотел сидеть у нее на шее. Это ее очень умиляло. Ее не волновало, что у Томаса практически не было ничего, кроме того, что было на нем. Это была не его вина. Она любила его от всего сердца, любила находиться с ним рядом, спать с ним. И она радовалась их будущему ребенку. Марлен не сомневалась в том, что ей удастся опять примирить между собой Томаса и бабушку. В конце концов, Вера ей еще никогда ни в чем не отказывала.
На ее мобильнике прозвучал специальный сигнал, который означал, что это был Томас. Он звонил минимум по десять раз в день, чтобы поинтересоваться, как у нее дела.
– Как у тебя дела, дорогая? – спросил он. – Чем вы оба занимаетесь?
Марлен улыбнулась при намеке на дитя в ее животе.
– Мы лениво валяемся на диване, – ответила она. – Я хочу немного почитать. А что делаешь ты?
В редакции газеты в праздничные дни тоже работали. Томас добровольно вызвался работать первого мая вместо своего коллеги, у которого была семья и дети. Марлен считала это характерной чертой его характера. Томас был чутким и бескорыстным человеком.
– Мне здесь нужно сделать еще пару важных дел, – вздохнул он. – Мне очень жаль, что я оставил тебя сегодня в одиночестве на весь день, но зато в выходные я буду свободен.
– Не беспокойся обо мне. У меня все в порядке.
Они поговорили еще некоторое время, но потом Томас был вынужден закончить разговор. Испытывая радостное чувство, Марлен вновь стала рассматривать кольцо на своем пальце. Потом откинулась назад, закрыла глаза и подумала о том, как она счастлива с этим человеком.
Доктор Вера Кальтензее ожидала их в холле. Это была ухоженная дама с белыми, как снег, волосами и живыми голубыми глазами на загорелом лице, на котором долгая жизнь оставила сетку глубоких морщин. Она держалась очень прямо. Единственной уступкой ее возрасту была трость с серебристой ручкой.
– Входите. – Ее улыбка была искренней, а низкий голос слегка дрожал. – Мой дорогой Моорманн сказал мне, что вы хотели поговорить со мной по какому-то важному делу.
– Да, это правда. – Боденштайн подал ей руку и ответил на ее улыбку. – Оливер фон Боденштайн, уголовная полиция Хофхайма. Моя коллега Пия Кирххоф.
