Текст книги "Глубокие раны"
Автор книги: Heлe Нойхаус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
Четверг, 10 мая 2007 года
Пия стояла, зябко поеживаясь, рядом с оперативной полицейской машиной службы обеспечения сохранности следов и зевала, пока не щелкнули ее челюстные суставы. Было холодно и неуютно, забрезжившее майское утро походило на ноябрьский день. Вчера вечером она ушла из офиса только в половине двенадцатого. Друг за другом прибыли Бенке, Фахингер и Хассе, выпили по стаканчику иссиня-черного кофе, который им налил из термоса руководитель оперативной группы. Было четверть седьмого, когда наконец появился Боденштайн, небритый и явно невыспавшийся. Полицейские в гражданской одежде столпились вокруг него для последнего обсуждения ситуации. Все они имели уже достаточный опыт в проведении домашних обысков, чтобы знать, что надо делать. Окурки были растоптаны, остатки кофе вылиты в кустарник рядом с заправочной станцией «АРАЛ», у которой они собирались. Пия оставила свой автомобиль и села в машину к Боденштайну. Он был бледным и, казалось, напряженным. Следом за «БМВ» Боденштайна вниз по улице, к фирме Новака, подъехал конвойный автомобиль с полицейскими.
– Вчера вечером мне позвонила дама из приемной в редакции Риттера и оставила сообщение на «голосовую почту», – сказал Боденштайн. – Я его только что прослушал. Риттер ушел вчера из офиса около половины седьмого, а она осталась еще ждать курьера. Он пошел вниз вместе с мужчиной, который должен был передать ему пакет от фрау Эрманн. Когда она потом в половине восьмого вышла из офиса, автомобиль Риттера одиноко стоял на парковочной площадке.
– Туда. – Пия указала направо. – Это странно.
– Разумеется.
– Как прошла вчера встреча с Юттой Кальтензее? Вы узнали еще что-нибудь интересное? – Она с удивлением отметила, как у Боденштайна напряглись челюстные мышцы.
– Нет. Ничего особенного. Потерянное время, – лаконично ответил шеф. Он вздохнул, остановился на обочине в нескольких метрах от здания фирмы Новака и мрачно сказал: – Бог мой, избави меня от того дня, с которого она преследует меня по пятам. Я сделал огромную глупость. Действительно не знаю, как это могло произойти, но по дороге к автомобилю она внезапно… ну, да… повела себя безнравственно.
– Что вы сказали? – Пия скептически посмотрела на своего шефа, потом рассмеялась. – Вы хотите подурачить меня?
– Нет. Это правда. Я всеми силами пытался ей противостоять…
– Вам это удалось или нет?
Боденштайн избегал смотреть на нее.
– Увы, нет, – признался он.
Пия размышляла, как бы поделикатнее сформулировать следующий вопрос, чтобы не обидеть шефа.
– Вы случайно не оставили на ней ваши следы ДНК? – спросила она осторожно.
Боденштайн не засмеялся и ответил не сразу.
– Боюсь, что оставил, – сказал он и вышел из машины.
Кристина Новак была уже или все еще одета, когда Боденштайн предъявил ей постановление на обыск. У нее были глубокие круги под покрасневшими глазами. Она с апатией наблюдала, как полицейские вошли в квартиру на первом этаже и начали свою работу. Оба ее сына с испуганными лицами сидели в пижамах в кухне, а младший плакал.
– Вы что-нибудь слышали о моем муже? – тихо спросила она.
Пие было очень сложно сконцентрироваться на работе. Она все еще была в полной растерянности от признания Боденштайна. Когда фрау Новак повторила свой вопрос, Кирххоф пришла в себя.
– К сожалению, нет, – ответила она. – Не было даже никаких откликов на наше обращение по поводу розыска.
Кристина начала всхлипывать. На лестнице послышались голоса. Новак-младший громко кричал; брат Маркуса Новака, заспанный, с шумом спускался по лестнице вниз.
– Успокойтесь. Мы найдем вашего мужа, – сказала Пия, хотя сама не была в этом убеждена. В глубине души она была уверена, что Элард Кальтензее избавился от сообщника. Новак доверял ему, а в таком состоянии он все равно не смог бы воспрепятствовать его действиям. Очень вероятно, что Маркус уже давно был мертв.
Обыск в квартире не дал никаких результатов. Кристина открыла полицейским дверь в офис своего мужа. После последнего визита Пии здесь было все тщательно убрано. Папки опять стояли на полках, документы были разобраны и лежали в лотках для бумаг. Полицейский вытащил из розетки вилку компьютера, другие освобождали полки.
Среди мужчин появилась коренастая фигура пожилой фрау Новак. Она не пыталась утешать жену своего внука, которая, как окаменелая, стояла в дверях с заплаканным лицом. Женщина хотела войти в офис, но двое полицейских преградили ей путь.
– Фрау Кирххоф! – крикнула она, обращаясь к Пие. – Мне нужно непременно с вами поговорить!
– Попозже, фрау Новак, – ответила Пия. – Пожалуйста, подождите меня внизу, пока мы закончим.
– Так, а что у нас здесь? – услышала она голос Бенке и обернулась. Позади папок-регистраторов находился стенной сейф.
– Значит, здесь он нас тоже обманул. – Жаль, Маркус Новак был ей симпатичен. – Он утверждал, что на его фирме нет сейфа.
– 12–24–08, – продиктовала Кристина, хотя ее не просили называть шифр, и Бенке набрал комбинацию цифр.
Раздался писк, и дверца сейфа с треском распахнулась. В этот момент в офис как раз вошел Боденштайн.
– Ну что? – спросил он.
Бенке нагнулся, сунул руку в сейф и обернулся с торжествующей улыбкой. В правой руке, на которую была надета перчатка, он держал пистолет, а в левой – картонную коробочку с патронами. Кристина Новак жадно глотала воздух.
– Я думаю, это и есть орудие убийства. – Он поднес к носу дуло пистолета. – Из него стреляли некоторое время назад.
Боденштайн и Пия переглянулись.
– Поиски Новака надо расширить, – сказал Оливер. – Сделайте обращения по радио и телевидению.
– Что… что все это может означать? – прошептала Кристина. Ее лицо было белым как снег. – Зачем мой муж держал в сейфе пистолет? Я… я больше ничего не понимаю!
– Вы присаживайтесь, – Боденштайн придвинул ей стул, стоявший за письменным столом.
Она нерешительно села. Пия, несмотря на протесты бабушки Новака, закрыла дверь в офис.
– Я понимаю, что вам это все сложно воспринять, – сказал Боденштайн. – Но мы подозреваем вашего мужа в убийстве. Этот пистолет с большой долей вероятности является тем самым оружием, из которого были убиты три человека.
– Нет… – прошептала растерянно Кристина.
– Вы, как его жена, можете не давать показаний, – проинформировал ее Боденштайн, – но если будете говорить, то это должна быть правда, так как вы несете уголовную ответственность за дачу заведомо ложных показаний.
За дверью послышался громкий голос Новака-старшего, который о чем-то говорил с полицейским.
Кристина не обращала на это внимания и только пристально смотрела на Боденштайна.
– Что вы хотите знать?
– Вы можете вспомнить, где был ваш муж в ночь с 27 на 28 апреля, с 30 апреля на 1 мая и с 3 на 4 мая?
Ее глаза наполнились слезами, и она опустила голову.
– Его не было дома, – сказала она подавленным голосом. – Но я никогдане поверю, что он мог кого-то убить. Зачем ему было это делать?
– Где же он был тогда в те ночи?
На какой-то момент Кристина заколебалась, губы ее задрожали. Тыльной стороной руки она провела по глазам и выдавила из себя:
– Я думаю, что он был у той женщины, с которой я его видела. Я знаю, что он мне… изменял.
– Я почти ничего не пил, – сказал Боденштайн позже, в автомобиле, не глядя на Пию. – Только один бокал вина. Тем не менее я чувствую себя так, как будто влил в себя две бутылки. Я едва понимал, что она мне рассказывала. До сих пор не могу вспомнить большую часть того, что происходило тем вечером.
Он сделал паузу и потер глаза.
– Мы уходили из ресторана последними. На свежем воздухе мне стало чуть лучше, но я с трудом мог идти прямо. Мы стояли около моей машины. Работники ресторана закончили работу и уехали. Последнее, что я помню, это то, что она меня поцеловала и…
– Достаточно! – поспешно прервала его Пия. Мысль о том, что менее восьми часов назад, возможно, именно на этом сиденье разыгрывалось нечто, была ей ужасно неприятна.
– Этого со мной не должно было произойти, – сказал Боденштайн сдавленным голосом.
– Может быть, ничего и не случилось, – сказала Пия, в голосе которой ощущалась неловкость.
Конечно, она понимала, что ее шеф тоже всего лишь человек, но она не допускала, что он на это способен. Возможно, ее смутила его непривычная откровенность, так как, несмотря на то что они ежедневно встречались на работе, интимные подробности из личной жизни до сего времени были запретной темой.
– В свое время это утверждал также Билл Клинтон, – сказал Боденштайн разочарованно. – Я только спрашиваю себя, зачем она это сделала.
– Да уж, – ответила осторожно Пия. – Вы не так дурны собой, шеф. Возможно, она всего лишь искала приключений.
– Нет. Ютта Кальтензее ничего не делает без причины. Это было запланировано. В последние дни она звонила мне минимум раз двадцать. А вчера под совершенно необоснованным предлогом обедала вместе с Козимой… – Впервые за время всего разговора Боденштайн посмотрел на Пию. – Если меня отстранят от дела, вы будете самостоятельно продолжать расследование.
– До этого пока еще не дошло, – успокоила его Пия.
– До этого дойдет очень быстро. – Боденштайн провел всеми десятью пальцами по волосам. – Собственно говоря, самое позднее, когда фрау доктор Энгель пронюхает это. Она только и ждет чего-то подобного.
– Но как она может об этом узнать?
– Лично от Ютты Кальтензее.
Пия поняла, что он имеет в виду. Ее шеф связался с женщиной, семья которой находится в центре расследования убийств. Если Ютта действовала по расчету, тогда следовало однозначно опасаться, что она захочет использовать этот случай в своих целях.
– Послушайте, шеф, – сказала Пия. – Вам надо сдать кровь на анализ. Она вам точно что-то подмешала в вино или еду, чтобы быть уверенной, что ей удастся вас соблазнить.
– Как она могла это сделать? – Боденштайн покачал головой. – Я ведь все время сидел рядом с ней.
– Возможно, она знакома с хозяином ресторана.
Оливер на мгновение задумался.
– Верно. Она его совершенно точно знает. Она обращалась к нему на «ты» и корчила из себя завсегдатая.
– Тогда он мог подсыпать вам что-то в вино, – сказала Пия с большей убежденностью, чем ощущала на самом деле. – Мы немедленно поедем к Хеннингу. Он сможет взять вашу кровь и в экстренном порядке исследовать ее. И если он действительно что-то обнаружит, то вы сможете таким образом доказать, что Кальтензее поставила вам ловушку. Скандал при своих амбициях она себе не может позволить.
Проблеск надежды оживил усталое лицо Боденштайна. Он завел мотор и сказал:
– Оʼкей. Вообще-то вы правы.
– В чем?
– В том, что дело развивает собственную динамику.
Было половина десятого, когда вся команда опять собралась на обсуждение ситуации в комиссариате. Изъятый пистолет, очень хорошо сохранившийся «Маузер» Р08 S/42, год выпуска 1938, с серийным номером и штампом военной приемки, а также патроны из сейфа в офисе Новака уже были отправлены на баллистическую экспертизу. Хассе и Фахингер взяли на себя телефон, который, после обращения к гражданам о содействии в розыске Новака, звонил почти беспрестанно. Боденштайн послал Бенке во Франкфурт к Марлен Риттер. Полицейский наряд доложил, что «БМВ» Риттера все еще находится на парковочной площадке перед редакцией журнала «Уикенд».
– Пия! – крикнула Катрин Фахингер. – Тебе звонят. Я переключу на твой кабинет!
Кирххоф кивнула и встала.
– Я была вчера у этого старика, – объявила Мирьям без всяких приветствий. – Запиши то, что я тебе расскажу. Это просто неслыханно.
Пия взяла блокнот и шариковую ручку. Рышарда Вилинского, когда ему был двадцать один год, отправили на принудительные работы в поместье семьи Цойдлитц-Лауенбург. Его память уже оставляет желать лучшего, но он четко помнит события, произошедшие 65 лет тому назад. Вера фон Цойдлитц находилась в интернате в Швейцарии, а ее старший брат Элард служил пилотом в Люфтваффе. Оба во время войны очень редко бывали в родительском поместье, но у Эларда была любовная связь с симпатичной дочерью управляющего имением Викки, и в августе 1942 года у них родился сын. Элард хотел жениться на Викки, но всякий раз, непосредственно перед запланированной датой венчания, его арестовывало гестапо, в последний раз в 1944 году. Предположительно на него доносил штурмбаннфюрер СС Оскар Швиндерке, сын казначея поместья Лауенбург, чтобы предотвратить свадьбу, так как честолюбивая младшая сестра Швиндерке Эдда была сильно влюблена в молодого графа и ужасно ревновала его к Викки. Кроме того, она была близкой подругой сестры Эларда. Швиндерке во время войны часто бывал в поместье, так как он, как офицер «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», служил в близлежащем «Волчьем Логове». В ноябре 1944 года Элард вернулся домой, получив тяжелое ранение. И когда 15 января 1945 года был издан официальный приказ об эвакуации и все население Добена утром 16 января 1945 года двинулось в направлении Бартенштейна, в поместье оставались старый барон фон Цойдлитц-Лауенбург, его жена, раненый Элард, его сестра Вера, Викки Эндрикат с трехлетним Хайнрихом, больная мать Викки, ее отец и ее младшая сестра Ида. Они хотели как можно быстрее последовать за колонной беженцев.
Недалеко от Мауервальде колонне повстречался двигавшийся навстречу четвертьтонный автомобиль. За рулем сидел штурмбаннфюрер СС Оскар Швиндерке, рядом с ним – другой эсэсовец, которого Вилинский много раз видел в поместье Лауенбург; на заднем сиденье сидели Эдда и ее подруга Мария, которые с начала 1944 года работали в женском лагере для военнопленных в Растенбурге, одна – надзирательницей, другая – секретарем начальника лагеря. Они немного поговорили с казначеем Швиндерке и поехали дальше. Вилинский видел этих четверых в тот день в последний раз. Вечером следующего дня русская армия напала на колонну из Добена; все мужчины были расстреляны, женщины изнасилованы, а часть их захвачена. Сам рассказчик выжил только потому, что русские поверили ему, что он поляк и был на принудительных работах. Через несколько лет после войны Вилинский вернулся в те места. Он часто думал о судьбе семей Цойдлитц-Лауенбург и Эндрикат, так как они к нему очень хорошо относились, а Викки Эндрикат регулярно занималась с ним немецким языком.
Пия поблагодарила Мирьям и попыталась привести в порядок свои мысли. В биографии Веры Кальтензее она читала, что вся ее семья погибла или считалась без вести пропавшей во время побега. Если то, что рассказал поляк, занятый в те времена на принудительных работах, является правдой, то выходит, что 16 января 1945 года они вообще не уезжали из поместья! Что же делал там Оскар Швиндерке, который, без сомнений, и был лже-Гольдбергом, вместе со своей сестрой и со своими друзьями незадолго до того, как туда вошла русская армия? В событиях того дня лежал ключ к разгадке убийств. Была ли Вера в действительности дочерью управляющего имением Эндриката, а Элард Кальтензее, следовательно, сыном пилота Эларда? Пия пошла со своими записями в переговорную комнату. Боденштайн позвал туда также Фахингер и Хассе. Они молча слушали отчет Пии.
– Вера Кальтензее в самом деле может являться Викки Эндрикат, – вставила свое слово Катрин Фахингер. – Пожилой мужчина из пансионата «Таунусблик» сказал, что Вера слишком преуспела для простой девушки из Восточной Пруссии.
– В связи с чем он это сказал? – спросила Пия.
Катрин взяла свой блокнот и стала его листать.
«Четыре мушкетера, —прочитала она вслух. – Так они себя называли. Вера, Анита, Оскар и Ганс, четверо старых друзей с давних времен, которые знали друг друга с детства. Они дважды в год встречались в Цюрихе, даже после того, как Анита и Вера похоронили своих мужей».
На какой-то момент в комнате наступила полная тишина. Пия и Оливер переглянулись. Фрагменты пазла сами собой заняли нужные места.
– Простая девушка из Восточной Пруссии, – сказал Боденштайн медленно. – Вера Кальтензее – это Викки Эндрикат.
– Тогда она увидела шанс, так сказать, за одну ночь обрести дворянский титул, после того как ее принц сделал ей ребенка, но не женился на ней, – добавила Пия. – И ей это удалось. Вплоть до сегодняшнего дня.
– Но кто убил этих троих? – спросил Остерманн растерянно.
Боденштайн вскочил и схватил свой пиджак.
– Фрау Кирххоф права, – сказал он. – Элард Кальтензее, должно быть, докопался до того, что тогда произошло. И он еще не завершил свою кампанию мести. Мы должны его задержать.
Три производящих эффект слова «промедление смерти подобно» заставили уполномоченного судью в течение получаса подписать три постановления на арест и производство обыска. Бенке, между тем, поговорил с совершенно отчаявшейся Марлен Риттер. Вчера, примерно без четверти шесть, она разговаривала по телефону из своего офиса с мужем и договорилась с ним вечером пойти ужинать. Когда Марлен в половине восьмого пришла домой, она нашла свою квартиру перерытой и разоренной, а Риттера и след простыл. Он не отвечал по мобильнику, а в полночь телефон оказался отключенным. Марлен позвонила в полицию, но там ей сказали, что еще слишком рано давать объявление о розыске пропавшего без вести и что ее муж все-таки взрослый человек и отсутствует только шесть часов. Кроме того, Бенке сообщил, что перед залом вылета франкфуртского аэропорта был обнаружен «Мерседес» Эларда Кальтензее. Переднее пассажирское сиденье и внутренняя сторона двери были измазаны кровью, которая предположительно принадлежала Маркусу Новаку и в настоящее время исследовалась в лаборатории.
Боденштайн и Пия поехали в Мюленхоф, вновь сопровождаемые группой полицейских для производства обыска и дополнительно криминальными техниками с георадаром и собаками для поиска и обнаружения трупов. К их удивлению, они застали там Зигберта и Ютту Кальтензее вместе с их адвокатом доктором Розенблаттом. Все трое сидели в салоне, за большим столом, окруженные горами папок. В воздухе висел аромат свежезаваренного чая.
– Где ваша мать? – спросил Боденштайн без приветственных церемоний.
Пия незаметно рассматривала депутата ландтага, глядя на которую, как и на Боденштайна, трудно было понять, что происходило накануне вечером. Она не производила впечатление женщины, которая ночью, на парковочной площадке, может развлекаться с женатым мужчиной, но в людях можно ошибаться.
– Я же сказал вам, что она не… – начал Зигберт, но Боденштайн резко прервал его:
– Ваша мать находится в самой серьезной опасности. Мы исходим из того, что ваш брат Элард убил друзей вашей матери, а теперь намерен и ее отправить на тот свет.
Зигберт оцепенел.
– Кроме того, у нас есть постановление на обыск дома и участка. – Пия протянула Кальтензее документ, который тот механически передал своему адвокату.
– С какой целью вы собираетесь обыскивать дом? – вмешался адвокат.
– Мы ищем Маркуса Новака, – ответила Пия. – Он сегодня исчез из больницы.
Они с Боденштайном пришли к единому решению пока ничего не говорить брату и сестре Кальтензее об ордере на арест их матери.
– Почему же господин Новак должен быть здесь? – Ютта взяла постановление из рук адвоката.
– «Мерседес» вашего брата найден в аэропорту, – объяснила Пия. – Он был весь в крови. Пока мы не найдем Маркуса Новака и вашу мать, мы должны исходить из того, что это может быть их кровь.
– Где ваши мать и брат? – повторил Боденштайн. Не получив ответа, он повернулся к Зигберту Кальтензее: – Ваш зять вчера вечером также бесследно исчез.
– Но у меня нет зятя, – ответил растерянно Кальтензее. – Вы ошибаетесь. Я действительно не понимаю, что здесь происходит.
Через окно он наблюдал за тем, как полицейские с собаками и георадаром широким строем двигались по ухоженному газону.
– Вы ведь знаете, что ваша дочь две недели назад вышла замуж за Томаса Риттера, так как она ждет от него ребенка.
– Что вы сказали? – Зигберт вытер пот с лица. Он был ошарашен сообщением и потерял дар речи. Посмотрел на сестру, которая, казалось, также была ошеломлена. – Мне нужно позвонить, – сказал он внезапно и схватил свой мобильник.
– Позже, – Боденштайн взял у него из рук телефон. – Сначала я хочу знать, где находятся ваши мать и брат.
– Мой доверитель имеет право на звонок! – запротестовал адвокат. – То, что вы делаете, – это беззаконие!
– Помолчите, – оборвал его резко Боденштайн. – Итак, я жду.
Зигберт дрожал всем телом, его бледное лунообразное лицо блестело от пота.
– Дайте мне позвонить, – попросил он охрипшим голосом. – Пожалуйста.
В Мюленхофе не было обнаружено следов ни Маркуса Новака, ни Эларда, ни Веры Кальтензее. Боденштайн, как и прежде, подозревал, что Элард убил Новака, а труп где-то спрятал, если не здесь, то где-то в ином месте. Местонахождение Томаса Риттера также было до сего времени неизвестно. Оливер позвонил своей теще и поинтересовался у нее, где семейство Кальтензее имеет дома и квартиры.
– Наиболее реальными мне представляются дома в Цюрихе и в Тессине, – сказал он Пие, когда они возвращались в комиссариат. – Мы попросим у швейцарских коллег служебного содействия. Господи, как все запутано!
Пия молчала, не желая сыпать соль на раны своего шефа. Если бы он ее послушал, Элард Кальтензее уже давно сидел бы в следственном изоляторе, а Новак, возможно, был бы еще жив. Ее теория хода событий была следующая: Элард присвоил себе ящик с дневниками и пистолетом «Маузер» Р08. Так как он не был человеком быстрых решений и, возможно, ему требовалось какое-то время, чтобы осмыслить содержание дневников, он выжидал несколько месяцев, прежде чем перешел к действиям. Он убил Гольдберга, Шнайдера и Аниту Фрингс из этого пистолета, так как они не захотели ничего рассказать ему о прошлом. 16 января 1945 года было днем побега, днем, когда произошло решающее событие, о котором Элард Кальтензее, возможно, все-таки смутно помнил, так как ему тогда было не два, а уже три года. А Маркус Новак, который знал о трех убийствах и даже при этом помогал Эларду, должен был исчезнуть, так как мог представлять для него опасность.
Позвонил Остерманн. Отпечатки пальцев Маркуса Новака и Эларда Кальтензее на орудии убийства ни для кого не стали неожиданностью. Кроме того, позвонила одна дама из Кёнигштайна, которая увидела фотографию Новака в газете. Она сообщила, что видела этого мужчину 4 мая, ближе к обеду, на парковочной площадке у Люксембургского замка, когда тот разговаривал с седовласым мужчиной в кабриолете «БМВ».
– Новак разговаривал с Риттером, но незадолго до этого встречался с Катариной Эрманн. Как соединить это между собой? – размышлял Боденштайн вслух.
– Я задаю себе тот же вопрос, – ответила Пия. – Но показания женщины подтверждают, что Кристина Новак не солгала. Ее муж примерно в то время, когда был убит Ватковяк, находился в Кёнигштайне.
– Таким образом, он и Элард Кальтензее имеют отношение, возможно, не только к трем убийствам стариков, но также и к смерти Ватковяка и Моники Крэмер?
– Я бы пока ничего не исключала, – сказала Пия и зевнула.
В последние дни она действительно слишком мало спала и мечтала о спокойной ночи. Но пока все выглядело с точностью до наоборот, так как опять позвонил Остерманн: внизу, у охраны, ждет Августа Новак и хочет срочно поговорить с Пией.
– Здравствуйте, госпожа Новак. – Пия протянула руку старой женщине, которая поднялась со своего стула в вестибюле. – Вы можете сказать нам, где находится ваш внук?
– Нет, этого я не знаю. Но мне надо срочно с вами поговорить.
– К сожалению, я сейчас очень занята, – сказала Пия.
В этот момент зажужжал ее мобильник; Боденштайн тоже опять с кем-то разговаривал. Кирххоф с извиняющимся видом посмотрела на фрау Новак и ответила на звонок. Остерманн взволнованно сообщал, что на несколько минут удалось зафиксировать мобильный телефон Маркуса Новака. Пия почувствовала толчок адреналина во всем теле. Может быть, он все-таки еще жив!
– Во Франкфурте, между Ганзааллее и Фюрстенбергерштрассе, – сказал Остерманн. – Точнее сказать нельзя, телефон включался на очень короткое время.
Пия дала ему задание связаться с коллегами во Франкфурте и попросить немедленно блокировать данную зону по всему пространству.
– Шеф, – обратилась она к Боденштайну, – мобильный телефон Новака был зафиксирован во Франкфурте, на Ганзааллее. Вы понимаете, что я думаю по этому поводу?
– Разумеется. – Боденштайн кивнул. – Офис Кальтензее в университете.
– Извините, пожалуйста. – Августа тронула руку Пии. – Мне действительно нужно вам…
– У меня, к сожалению, нет сейчас времени, фрау Новак, – ответила Пия. – Возможно, мы найдем вашего внука еще живым. Поговорим позже. Я вам позвоню. А сейчас попрошу кого-нибудь отвезти вас домой.
– Нет, спасибо. – Пожилая женщина покачала головой.
– Это может затянуться. Извините. – Пия подняла руки, выражая сожаление, и пошла за Боденштайном, который уже подошел к своему автомобилю.
Они очень торопились и поэтому не заметили темный лимузин «Майбах», в котором сразу завели двигатель, как только Августа Новак вышла из ворот Региональной уголовной полиции.
Когда Боденштайн и Пия приехали в бывший «Комплекс ИГ-Фарбен» на Грюнебургплатц, в котором находился новый кампус Франкфуртского университета, заранее проинформированные полицейские уже заблокировали входную зону. Неизбежные зеваки собрались за оградительной лентой. Внутри здания недовольные студенты, профессора и сотрудники университета спорили с полицейскими, но распоряжение было однозначным: никто не имел права входить или покидать здание, пока не будет найден мобильный телефон Новака, а в лучшем случае, и сам его владелец.
– Вон Франк, – сказала Пия, которая пала духом при виде девятиэтажного здания шириной двести пятьдесят метров. Как могут они найти здесь мобильник, который уже отключен и который с таким же успехом может находиться где-нибудь на территории размером в четырнадцать гектаров, в парке или в каком-нибудь припаркованном автомобиле?
Бенке стоял рядом с руководителем оперативной группы полиции Франкфурта между четырьмя колоннами перед импозантным главным входом в здание «Комплекса ИГ-Фарбен». Увидев Боденштайна и Пию, он подошел к ним и предложил:
– Давайте начнем с офиса Кальтензее.
Они вошли в роскошный вестибюль, но никто из них не взглянул на бронзовые панели и выполненные с большим мастерством медные фризы, которыми были отделаны стены и двери лифтов. Бенке повел Боденштайна, Пию и группу имеющих устрашающий вид полицейских в боевых костюмах подвижного оперативного отряда наверх, на пятый этаж. Затем повернул направо и целеустремленно зашагал по длинному, чуть изогнутому коридору.
Зажужжал мобильный телефон Пии, и она поднесла его к уху.
– Мобильник опять включился! – взволнованно кричал Остерманн.
– И что? Он здесь, в здании? – Пия остановилась и закрыла рукой одно ухо, чтобы лучше слышать коллегу.
– Да, совершенно точно.
Дверь в кабинет Кальтензее была закрыта; пришлось в очередной раз ждать, пока кто-то наконец не привел коменданта с ключами. Мужчина, пожилой господин с густыми и седыми, как снег, усами обстоятельно манипулировал связкой ключей. Когда дверь наконец открылась, Бенке и Боденштайн с нетерпением ворвались в комнату.
– Проклятье, – выругался Бенке. – Никого.
Комендант стоял в углу кабинета и, вытаращив глаза, следил за суетливыми действиями полиции.
– Что, собственно говоря, случилось? – спросил он через некоторое время. – Что-нибудь с господином Кальтензее?
– А вы думаете, в ином случае мы появились бы здесь с сотней людей и с подвижным оперативным отрядом? Разумеется, с ним что-то не так!
Пия склонилась над письменным столом и стала изучать исписанные неразборчивым почерком бумаги, лежавшие на столе, в надежде найти имя, номер телефона или какие-нибудь иные зацепки, указывающие на местонахождение Новака, но Кальтензее, кажется, просто имел обыкновение что-то рисовать, разговаривая по телефону Боденштайн порылся в корзине для бумаг, Бенке обследовал ящики письменного стола, пока люди из оперативной группы ждали в коридоре.
– Он вчера был очень странным, не как всегда, – сказал комендант задумчиво. – В каком-то… приподнятом настроении.
Боденштайн, Бенке и Пия одновременно остановились и пристально посмотрели на него.
– Вы видели вчера профессора Кальтензее? Почему вы это сразу не сказали? – с досадой набросился Бенке на мужчину.
– Потому что вы меня об этом не спрашивали, – ответил тот с достоинством.
Рация руководителя оперативной группы затрещала, потом раздался голос, который едва можно было разобрать из-за атмосферных помех, создаваемых толстыми бетонными потолками здания. Комендант рассеянно крутил кончик своих усов.
– Профессор Кальтензее пребывал в настоящей эйфории, – рассказывал он, – чего, собственно, раньше никогда не случалось. Он пришел из подвала в западном крыле. Я этому очень удивился, так как его кабинет…
– Вы можете нас туда отвести? – прервала его с нетерпением Пия.
– Конечно, – кивнул комендант. – Но что он все-таки сделал?
– Ничего плохого, – саркастически ответил Бенке. – Предположительно, всего лишь убил пару человек.
Комендант остолбенел.
– Мои люди удерживают нескольких человек, которые, несмотря на запрет, вошли в здание, – сообщил руководитель оперативной группы высокопарным канцелярским языком.
– Где? – раздраженно спросил Боденштайн.
– В подвале. В западном крыле.
– Хорошо. Тогда пошли, – сказал коротко Оливер.
Шестеро мужчин в черной униформе охранников стояли спиной к полицейским с разведенными в сторону ногами и упершись руками в стену.
– Повернуться! – скомандовал Боденштайн.
Мужчины послушались. Пия сразу узнала Генри Эмери, начальника службы охраны предприятия Кальтензее; на сей раз на нем не было костюма и лаковых туфель.
– Что вы и ваши люди делаете здесь? – спросила Пия.
Эмери молчал и улыбался.
– Пока вы задержаны. – Кирххоф повернулась к одному из полицейских оперативной службы: – Уведите их отсюда. И выясните, откуда им стало известно, что мы здесь.
Мужчина кивнул. Наручники защелкнулись, и шестерых в черной униформе увели.
Комендант открыл для Боденштайна, Кирххоф и Бенке все имеющиеся помещения – архив, кладовые, электротехнические помещения и котельную, а также пустые подвалы. В предпоследнем помещении их поиски были наконец вознаграждены. На матраце, прямо на полу, лежал человек. Рядом стояли бутылки с водой, продукты, медикаменты и заморский ящик. Пия щелкнула выключателем. Ее сердце бешено колотилось. С легким жужжанием на потолке зажглась неоновая лампа.
– Добрый день, господин Новак. – Она села на корточки рядом с матрацем.
Мужчина зажмурился от яркого света. Он был небрит, глубокие складки усталости врезались в его изуродованное лицо. Здоровой рукой сжимал мобильный телефон. Маркус выглядел больным, но был жив. Пия положила руку на его пылающий в лихорадке лоб и увидела, что его футболка пропиталась кровью. Она обернулась к Боденштайну и Бенке:
