Текст книги "Глубокие раны"
Автор книги: Heлe Нойхаус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
– Тогда это совпадает с мнением Эларда Кальтензее. – Пия добралась до парковки перед комиссариатом, выключила двигатель, немного опустила стекло и закурила одну из своих сигарет, припасенных «на экстренный случай», из которых за сегодняшний день выкурила уже двенадцать. – Кстати, я нашла настоящего Шнайдера. Он был пилотом люфтваффе и погиб в 1944 году в воздушном бою. Наш Герман Шнайдер в действительности также из Восточной Пруссии, и его настоящее имя, вероятно, Ганс Калльвайт.
– Это интересно. – Боденштайн, казалось, не был особенно удивлен. – Моя теща твердо убеждена в том, что все четверо знали друг друга еще раньше. Уже в преклонном возрасте Вера любила называть свою подругу Аниту «Мия»; кроме того, они то и дело обсуждали вечера местного фольклора и с удовольствием погружались в приятные воспоминания.
– Кто-то еще должен был это также знать, – размышляла Пия. – И я предполагаю, что это – Элард Кальтензее. Он мог бы быть нашим убийцей, так как явно страдает от того, что ничего не знает о своем происхождении. Может быть, Элард расправился с тремя друзьями своей матери из ярости, вызванной тем, что они ему ничего не сказали.
– Мне кажется, это все-таки довольно сложно, – сказал Боденштайн. – Анита Фрингс жила в ГДР. По словам моей тещи, она и ее муж работали в Министерстве государственной безопасности, господин Фрингс даже занимал там достаточно высокий пост. И, вопреки утверждению директрисы пансионата «Таунусблик», у нее был сын.
– Вероятно, его уже нет в живых, – предположила Пия.
На ее мобильном телефоне раздался сигнал параллельного звонка. Она быстро посмотрела на дисплей. Звонила Мирьям.
– Мне как раз звонят, – сказала она своему шефу.
– Из Южной Африки?
– Откуда? – Пия на какой-то момент смутилась.
– Разве ваш директор зоопарка не в Южной Африке?
– Откуда у вас такие сведения?
– Так да или нет?
– Да. Но это не он. – Пия не особенно удивилась тому, что ее шеф опять был прекрасно информирован. – Это моя подруга Мирьям из Польши. Она сидит в городском архиве Венгожева, бывшего Ангербурга, и ищет следы настоящих Гольдберга и Шнайдера. Возможно, она уже что-то обнаружила.
– Какое отношение ваша подруга имеет к Гольдбергу? – спросил Боденштайн.
Пия объяснила ему связь. Затем пообещала пойти на вскрытие трупа Ватковяка, если оно состоится на следующий день, и завершила разговор, чтобы позвонить Мирьям.
Воскресенье, 6 мая 2007 года
Звонок телефона, стоявшего рядом с кроватью Пии, вырвал ее из глубокого сна. В комнате было совершенно темно и душно. Она в замешательстве нажала переключатель лампы на ночном столике и взяла трубку.
– Где ты пропадаешь? – раздался в трубке раздраженный голос ее экс-мужа. – Мы здесь ждем тебя! В конце концов, это ты так спешила с вскрытием.
– Хеннинг, бог мой, – пробормотала Пия, – еще ночь!
– Сейчас четверть девятого, – поправил он ее. – Поторопись, пожалуйста.
И он положил трубку.
Пия прищурила глаза и посмотрела на будильник. И в самом деле четверть девятого! Она отбросила одеяло, вскочила и подошла к окну. Вчера вечером Пия напрасно полностью опустила жалюзи, поэтому в спальне было темно, как в гробу. Быстрый душ разбудил ее жизненные силы, но она все еще чувствовала себя так, как будто ее переехал автобус.
Прокурор выдал разрешение на оперативное вскрытие трупа Роберта Ватковяка после того, как Пия в той или иной степени на этом настояла. В качестве аргумента она привела тот факт, что медикаменты, с помощью которых мужчина намеренно или не намеренно лишил себя жизни, разлагаются и в случае промедления их уже нельзя будет обнаружить. Хеннинг был недоволен, когда Пия позвонила ему и попросила провести вскрытие на следующий день. А когда она наконец в начале девятого пришла домой, то в довершение всего обнаружила, что обе однолетки, вырвавшись из огороженного выгона, лакомились незрелыми яблоками на плодовых плантациях соседнего Элизабетенхофа. После потогонной ловли животных Пие удалось наконец около одиннадцати часов загнать обоих беглецов в конюшню, после чего она, совершенно измотанная, отправилась в дом. В холодильнике Кирххоф нашла лишь просроченный йогурт и половину упаковки камамбера. Единственным светлым пятном был звонок Кристофа, после чего она, как мертвая, свалилась в постель. И теперь проспала начало вскрытия!
Взглянув в гардероб, Пия обнаружила, что ее запас свежего нижнего белья был на исходе, и быстро запихнула в стиральную машину грязное белье для стирки в режиме 60 градусов. У нее уже не было времени на завтрак, и лошадей придется оставить в своих боксах, пока она не вернется из Франкфурта. Сплошные неудачи!
Было около десяти, когда Пия приехала в Институт судебной медицины – и опять встретила Лоблих, которая была здесь в качестве представительницы прокуратуры. На сей раз на ней был не шикарный костюм, а джинсы и футболка слишком большого размера, которая наверняка принадлежала Хеннингу. Этот факт окончательно доконал и без того расстроенную психику Пии.
– В таком случае мы можем наконец начать, – сказал Хеннинг.
Совершенно неожиданно Пия почувствовала себя совершенно чужой в этом помещении, в котором она и Хеннинг провели вместе бесчисленное количество часов. Впервые она действительно поняла, что уже не играет в его жизни никакой роли. Правда, это Пия оставила его, и если он сделал то же, что и она, и нашел себе новую партнершу, то она должна это принять. Тем не менее это повергло ее в шок, к которому Пия в ее теперешнем положении не была готова.
– Извините, – пробормотала она. – Я сейчас приду.
– Не уходи! – сказал строго Хеннинг, но Пия вылетела из прозекторской в соседнее помещение.
Дорит, лаборантка, которая специально приехала, чтобы произвести экспресс-анализы, как обычно, сварила кофе. Пия взяла фарфоровый стаканчик и налила себе напиток. Он был горьким, как желчь. Она отставила кофе, закрыла глаза и потерла пальцами виски, чтобы уменьшить давление в голове. Изредка Кирххоф чувствовала себя изнуренной и деморализованной, как этим утром, что было также связано с тем, что у нее были критические дни. Как назло, она почувствовала, что к ее глазам подступили слезы. Если бы здесь был Кристоф, с которым она могла бы поговорить и посмеяться! Пия нажала сжатыми в кулаки руками на глаза, пытаясь бороться с закипающими слезами.
– С тобой все в порядке? – Голос Хеннинга заставил ее вздрогнуть. Она слышала, как он закрыл за собой дверь.
– Да, – ответила Пия, не оборачиваясь. – Это всего лишь… в последние дни было слишком много всего.
– Мы можем перенести вскрытие на вторую половину дня, – предложил Хеннинг.
Чтобы он мог еще раз залезть в постель с Лоблих, пока она будет сидеть здесь в одиночестве?
– Нет, – резко сказала Пия. – Всё в порядке.
– Посмотри-ка на меня.
Это прозвучало с таким участием, что слезы, которые она почти поборола, опять выступили у нее на глазах. Пия молча покачала головой, как маленький упрямый ребенок. А потом Хеннинг сделал то, чего никогда не делал за те годы, пока они были женаты. Он просто обнял ее и крепко прижал к себе. Пия была безмолвна. Она не хотела обнаружить перед ним свою слабость. Хотя бы потому, что, как она предполагала, он, возможно, расскажет об этом своей возлюбленной.
– Я не могу выносить, когда вижу тебя несчастной, – сказал он тихо. – Почему твой директор зоопарка не заботится о тебе?
– Потому что он в Южной Африке, – пробормотала Пия, позволив ему взять себя за плечи.
Хеннинг повернул ее к себе, поднял ее подбородок и скомандовал:
– Открой глаза.
Она послушалась и с удивлением обнаружила, что его лицо было серьезно озабоченным.
– Жеребята вчера вечером убежали, Нойвилль при этом поранился. Мне пришлось два часа гоняться за ними, – прошептала Пия, как будто это было объяснением ее отвратительного состояния. А потом у нее по лицу действительно побежали слезы.
Хеннинг притянул ее к себе и, утешая, стал гладить по спине.
– Твоей подруге не понравится, если она нас увидит, – глухо сказала Пия, прижавшись к его зеленому халату.
– Она не моя подруга, – ответил он. – Ты случайно не ревнуешь?
– У меня нет на это права. Я знаю. Но тем не менее…
Хеннинг немного помолчал, а когда вновь заговорил, его голос звучал по-другому.
– Знаешь что, – сказал он тихо, – мы сделаем сейчас нашу работу, потом как следует позавтракаем, и если ты захочешь, я поеду с тобой в Биркенхоф и посмотрю Нойвилля.
Это предложение было чисто дружеским, никакой неловкой попытки сближения. Хеннинг присутствовал в прошлом году при рождении жеребенка; он сам, так же как и она, был большим любителем лошадей. Перспектива провести день, не страдая в одиночестве, была заманчивой, но Пия все же устояла перед искушением. В действительности она совсем не нуждалась в сочувствии Хеннинга, и это было бы нечестно – подавать ему надежду только потому, что она почувствовала себя одинокой и пребывала в дурном расположении духа. Он этого не заслуживал. Пия глубоко вздохнула, чтобы просветлела голова.
– Спасибо, Хеннинг, – сказала она и вытерла слезы тыльной стороной руки. – Это очень любезно с твоей стороны. Я рада, что мы все еще так хорошо понимаем друг друга. Но мне нужно еще потом поехать в офис.
Это, правда, было не так, но не звучало как отказ.
– Хорошо. – Хеннинг отпустил ее. Выражение в его глазах было труднообъяснимым. – Тогда пей спокойно свой кофе. Не спеши. Я жду тебя.
Пия кивнула и спросила себя, осознавал ли он двойной смысл своих слов.
Понедельник, 7 мая 2007 года
– Роберт Ватковяк был убит, – доложила Пия своим коллегам на утреннем совещании в отделе К-2. – Прием алкоголя и таблеток был произведен не добровольно.
Перед ней лежало предварительное заключение по результатам вскрытия, которое удивило вчера не только ее. Экспресс-анализы крови и мочи убитого показали сильнейшую интоксикацию. Причиной смерти, без сомнения, стала высокая концентрация трициклических антидепрессантов в комбинации с содержанием алкоголя в крови на уровне 3,9 промилле, что привело к остановке дыхания и кровообращения. Но, тем не менее, Хеннинг обнаружил на голове, плечах и запястьях трупа гематомы и кровоподтеки, и предположил, что Ватковяка связывали и насильно удерживали. Небольшие продольные раны с кровоподтеками в ткани пищевода и следы вазелина подкрепили его подозрение в том, что мужчине насильно влили смертельный коктейль с помощью трубки. Остальные пробы были исследованы в криминалистической лаборатории в Висбадене, но Хеннинг однозначно констатировал смерть по вине иного лица.
– Кроме этого, место обнаружения трупа не является местом преступления. – Пия раздала коллегам фотографии, которые были сделаны сотрудниками службы по обеспечению сохранности следов. – Кто-то оказался достаточно сообразительным и тщательно подмел пол, чтобы не оставлять никаких следов. Правда, не в полной мере сообразительным, так как ему это пришло в голову только после того, как он уложил труп Ватковяка на пол. Его одежда была вся в пыли.
– Таким образом, у нас уже пятое убийство, – констатировал Боденштайн.
– И нам опять надо начинать с нуля, – добавила Пия удрученно.
Она чувствовала себя совершенно разбитой. Кошмары прошлой ночи, в которой Элард Кальтензее и «парабеллум» сыграли свою устрашающую роль, она ощущала до сих пор. – Если мы вообще хоть немного сдвинулись с места.
Они были единого мнения в отношении того, что убийца Гольдберга, Шнайдера и Фрингс и человек, расправившийся с Моникой Крэмер, были разными лицами. Но Пию разочаровало то, что никто из коллег не разделял ее подозрения в том, что Элард Кальтензее мог быть тройным убийцей. Она должна была согласиться, что ее обоснования, которые она еще в субботу считала абсолютно убедительными, притянуты за уши.
– Все ведь ясно, – сказал Бенке. Он приехал ровно в семь и сидел угрюмый, с опухшими глазами, за столом в переговорной комнате. – Ватковяк прикончил троих стариков, чтобы заполучить деньги. Потом рассказал об этом Монике Крэмер. Когда она пригрозила, что выдаст его, он ее убил.
– А дальше? – спросила Пия. – Кто убил его?
– Понятия не имею, – сказал Бенке мрачно.
Боденштайн поднялся, подошел к доске, висевшей на стене, которая сверху донизу была исписана и увешана фотографиями с мест преступления, скрестил руки за спиной и стал критически рассматривать причудливые линии и круги.
– Сотрите, пожалуйста, всё, – обратился он к Катрин Фахингер. – Начнем все сначала. Где-то мы ошиблись.
В дверь постучали. Вошла сотрудница охраны.
– Для вас есть работа. Вчера ночью в Фишбахе причинено опасное телесное повреждение. – Она подала Боденштайну тонкую регистрационную папку. – У пострадавшего множество колотых ран в верхней части туловища. Он лежит в больнице в Хофхайме.
– Еще и это, – проворчал Бенке. – У нас и с этими пятью трупами работы по горло.
Его брюзжание ничего не дало. Это был участок отдела К-2, не зависимо от того, сколько убийств ждали своего расследования.
– Сожалею, – сказала охранница, в голосе которой не было ни капли сожаления, и вышла.
Пия протянула руку за папкой. Ни в одном из пяти убийств дело не продвинулось вперед. Они были вынуждены ждать результатов лабораторных исследований, а это могло занять несколько дней и даже недель. Стратегия Боденштайна – не допускать прессу к расследованию – имела существенный недостаток: не было никаких наводок со стороны населения, на которые они могли бы отреагировать, ни бессмысленных, ни полезных. Пия пробежала протокол патрульной службы, которая выехала на место по анонимному экстренному вызову в 2:48 и обнаружила тяжелораненого мужчину по имени Маркус Новак в его разоренном офисе.
– Если никто не возражает, я займусь этим. – Пие не особенно хотелось весь день сидеть без дела за письменным столом в ожидании результатов из лаборатории и испытывая на себе негативное воздействие Бенке. Да и с собственными мрачными мыслями лучше бороться активной деятельностью.
Час спустя Пия разговаривала с главным врачом отделения пластической хирургии больницы в Хофхайме. Доктор Хайдрун ван Дийк выглядела утомленной после бессонной ночи, под глазами у нее были темные круги. Пия знала, что врачи, дежурившие по выходным, нередко имели нечеловеческую нагрузку, работая по двадцать семь часов в смену.
– К сожалению, я не знаю никаких подробностей. – Врач достала историю болезни Новака. – Только следующее: это не была обычная ресторанная драка. Типы, которые его так изуродовали, знали, что делали.
– Почему вы так решили?
– Его не просто поколотили. Его правая кисть расплющена. Прошлой ночью мы его экстренно прооперировали, но я не уверена, что нам не придется производить ампутацию.
– Акт мести? – Пия наморщила лоб.
– Скорее пытка. – Доктор пожала плечами. – Это были профессионалы.
– Его жизнь вне опасности? – спросила Пия.
– Состояние пострадавшего стабильно. Операцию он перенес хорошо.
Они шли по коридору, пока доктор ван Дийк не остановилась перед дверью, за которой слышался возмущенный женский голос.
– …вообще делал в это время в офисе? Где ты был? Скажи же, наконец!
Крик оборвался, когда врач открыла дверь и вошла в палату. В большом светлом помещении стояла только одна кровать. На стуле, спиной к окну, сидела пожилая женщина; другая дама, как минимум лет на пятьдесят моложе ее, стояла перед ней. Пия представилась.
– Кристина Новак, – сказала та, которая была моложе.
Пия решила, что ей лет тридцать пять. При других обстоятельствах она, видимо, показалась бы очень симпатичной, с тонкими чертами лица, с блестящими темными волосами и спортивной фигурой. Но сейчас она выглядела бледной, а ее глаза покраснели от слез.
– Я должна поговорить с вашим мужем, – сказала Пия. – С глазу на глаз.
– Пожалуйста. Желаю удачи! – У Кристины на глазах опять появились слезы. – Со мной, во всяком случае, он не разговаривает.
– Вы не могли бы подождать некоторое время за дверью?
Фрау Новак посмотрела на свои часы.
– Мне, собственно, уже надо на работу, – сказала она неуверенно. – Я работаю в детском саду, и у нас сегодня экскурсия в зоопарк «Опель-Цоо», которой дети с нетерпением ждали целую неделю.
Упоминание «Опель-Цоо» задело Пию за живое. Невольно она задалась вопросом, что бы она стала делать, если бы Кристоф, имея серьезные травмы, лежал бы в больничной кровати и отказывался бы с ней разговаривать.
– Мы можем поговорить и позже. – Кирххоф порылась в своей сумке и, найдя визитную карточку, протянула ее Кристине Новак. Та мельком взглянула на визитку.
– Вы агент по недвижимости? – спросила она с недоверием. – Но вы же сказали, что из уголовной полиции.
Пия взяла у нее из руки визитную карточку и поняла, что дала ей визитку, которую ей в субботу вручил риелтор.
– Извините. – Она достала из сумки нужную карточку. – Вы могли бы сегодня во второй половине дня, около трех, приехать в комиссариат?
– Конечно. – Кристина натужно улыбнулась дрожащими губами.
Она еще раз посмотрела на своего молчащего супруга и, кусая губы, вышла из палаты. Пожилая женщина, которая в течение всего времени также не проронила ни слова, последовала за ней.
Только теперь Пия повернулась к пострадавшему. Маркус Новак лежал на спине, в нос ему была вставлена трубка, другая трубка была подсоединена к локтевому сгибу. Его распухшее лицо было обезображено гематомами. Над левым глазом был сделан шов, второй шов шел от левого уха и почти до подбородка. Правая рука лежала на шине. Верхняя часть туловища и поврежденная рука были плотно забинтованы.
Пия села на стул, на котором до этого сидела пожилая женщина, и пододвинула его чуть ближе к кровати.
– Здравствуйте, господин Новак, – сказала она. – Меня зовут Пия Кирххоф. Я из уголовной полиции Хофхайма. Не хочу вас утруждать, но я должна знать, что произошло вчера ночью. Вы помните об этом нападении?
Мужчина с трудом открыл глаза, его веки дрожали. Он слегка качнул головой.
– Вы получили тяжелые повреждения. – Пия наклонилась вперед. – Если бы вам повезло чуть меньше, то сейчас вы лежали бы не на больничной койке, а в холодильной камере морга.
Молчание.
– Вы кого-нибудь узнали? Почему на вас напали?
– Я… я ничего не помню, – пробормотал невнятно Новак.
Это всегда было хорошей отговоркой. Пия догадывалась, что мужчина прекрасно знал, кто и почему избил его до такого состояния, при котором его пришлось госпитализировать. Страх? Вряд ли была другая причина его молчания.
– Я не намерен делать никаких заявлений, – сказал он тихо.
– В этом нет необходимости, – подтвердила Пия. – Опасные телесные повреждения – это официальное преступление, и оно автоматически отслеживается прокуратурой. Поэтому вы очень помогли бы нам, если бы смогли что-нибудь вспомнить.
Он не ответил и повернул голову набок.
– Поразмышляйте об этом спокойно. – Пия встала. – Я зайду к вам позже. Выздоравливайте.
Было девять часов, когда директор уголовной полиции Нирхоф со зловещим лицом прошел в кабинет Боденштайна в сопровождении Николя Энгель.
– Что… это… такое?! – Он швырнул на письменный стол Боденштайна свежий выпуск газеты «Бильдцайтунг» и забарабанил указательным пальцем по статье, которая занимала половину третьей страницы, как будто желая продырявить бумагу. – Я хочу услышать ваши объяснения, Боденштайн!
«ЖЕСТОКОЕ УБИЙСТВО ПЕНСИОНЕРКИ» – гласил жирный заголовок. Не говоря ни слова, Боденштайн взял газету и пробежал конец крикливой статьи. Четыре трупа в течение одной недели, полиция в полной растерянности, никаких результатов по горячим следам, зато налицо очевидная ложь.
Роберт В., племянник известной предпринимательницы Веры Кальтензее и предполагаемый убийца пенсионеров Давида Г. (92) и Германа Ш. (88), а также своей подруги Моники К. (26), все еще не найден. В пятницу серийный убийца совершил четвертое убийство выстрелом в затылок. На сей раз его жертвой стала пенсионерка, инвалид-колясочница Анита Ф. (88). Полиция действует вслепую и не дает никакой информации. Единственное, что объединяет все четыре убийства, – это то, что все погибшие имели тесные связи с миллионершей из Хофхайма Верой Кальтензее, которой также следовало бы опасаться за свою жизнь…
Буквы расплывались перед глазами Боденштайна, но он заставил себя прочитать статью до конца. Кровь так пульсировала у него в висках, что он не мог ухватить мысль. Кто выдал прессе эту искаженную информацию? Он поднял взгляд и увидел устремленные на него серые глаза Николя Энгель, которая смотрела на него иронично и выжидательно. Неужели это она информировала прессу, чтобы еще больше повысить давление, которое он и без того испытывал в избытке?
– Я хотел бы узнать, каким образом эта информация просочилась в прессу! – Каждое слово директор уголовной полиции сопровождал восклицательным знаком.
Боденштайн никогда не видел его столь разъяренным. Боялся ли он потерять престиж в глазах своей преемницы или опасался последствий совсем с другой стороны? По крайней мере, Нирхоф с готовностью согласился с посторонним вмешательством и сокрытием дела Гольдберга, не предполагая, что за этим убийством последуют еще два аналогичных преступления.
– Я не знаю, – ответил Боденштайн. – Вы ведь разговаривали с журналистами.
Нирхоф стал жадно ловить воздух.
– Я сообщил прессе нечто совершенно иное, – прошипел он. – А именно, дал ложную информацию. Я полагался на вас!
Боденштайн мельком взглянул на Николя Энгель и не удивился тому, что она выглядела вполне довольной. Вероятно, за этим что-то крылось.
– Вы меня не поняли, – возразил Боденштайн своему шефу. – Я был против этой пресс-конференции, но вы очень хотели считать дела раскрытыми.
Нирхоф схватил газету. Он был красным как рак.
– Я считал вас неспособным на это, Боденштайн! – выдавил он из себя, размахивая газетой. – Я позвоню в редакцию и выясню, откуда поступила информация. И если в этом замешаны вы или ваши люди, Боденштайн, то вы будете привлечены к дисциплинарной ответственности и временно отстранены от должности!
Он оставил свою преемницу и исчез вместе с газетой.
Оливер дрожал всем телом от гнева. Значительно больше, чем статья, его разозлило несправедливое и ложное утверждение Нирхофа, что он злоупотребил его доверием, чтобы скомпрометировать его перед лицом общественности.
– Что же дальше? – спросила Энгель.
Боденштайн воспринял ее с сочувствием заданный вопрос как верх лицемерия. На какой-то момент у него возникло искушение выкинуть ее из своего кабинета.
– Если ты думаешь, что таким образом сможешь препятствовать моему расследованию, – сказал он, с трудом понижая голос, – то я уверяю тебя: эта попытка выйдет тебе боком.
– Что ты хочешь этим сказать? – Николя простодушно улыбнулась.
– То, что это ты запустила в прессу информацию по делу, – ответил Оливер. – Я еще очень хорошо помню другой случай, когда поспешное уведомление прессы привело к тому, что один из наших сотрудников был разоблачен и убит.
Он пожалел об обвинении в тот момент, когда уже выговорил его. Тогда не было ни дисциплинарной ответственности, ни внутреннего расследования и ни одной докладной. Но Николя была сразу отстранена от дела, и это было для Боденштайна достаточным подтверждением его подозрений.
На лице Энгель появилась ледяная улыбка.
– Следи за тем, что говоришь, – проговорила она тихо.
Боденштайн понимал, что он ступил на опасный путь, но был слишком разгневан и разъярен, чтобы быть разумным. Кроме того, это дело уже слишком давно его терзало.
– Тебе не удастся меня запугать, Николя. – Он посмотрел на нее с высоты своих ста восьмидесяти восьми сантиметров. – И я не потерплю, чтобы ты контролировала работу моих сотрудников без согласования со мной. Я знаю лучше, чем кто-либо другой, на что ты способна, если хочешь добиться своей цели. Не забывай, сколько мы уже знакомы.
Неожиданно Николя отступила. Внезапно Оливер почувствовал, как соотношение сил изменилось в его пользу, и видимо, она это также заметила. Энгель порывисто отвернулась и, не говоря ни слова, вышла из кабинета.
Пия вошла в дверь с матовым стеклом, и бабушка Новака поднялась с пластикового стула, на котором она сидела в комнате ожидания станции «Скорой помощи». Она была примерно ровесницей Веры Кальтензее, но какое различие было между ухоженной благородной дамой и этой неуклюжей женщиной с коротко стриженными седыми волосами и натруженными руками с явными признаками артрита! Без сомнения, Августа Новак много пережила и испытала за свою долгую жизнь.
– Присядем на минуту. – Пия указала на кресла у окна. – Спасибо, что вы подождали.
– Я ведь не могу оставить мальчика одного, – ответила пожилая женщина. На ее морщинистом лице лежало выражение озабоченности.
Пия взяла у нее личные данные и сделала некоторые записи. Это Августа Новак ночью позвонила в полицию. Окна ее спальни выходят во двор, где находятся мастерская и офис фирмы ее внука. Около двух часов утра она услышала какой-то шум, встала и посмотрела в окно.
– Я уже несколько лет плохо сплю, – объяснила пожилая женщина. – Когда я посмотрела в окно, то увидела свет в офисе Маркуса. Ворота во двор были открыты. Перед офисом стоял автомобиль темного цвета. Автофургон. У меня возникло недоброе чувство, и я вышла из дома.
– Это было легкомысленно с вашей стороны, – заметила Пия. – Вы не боитесь?
Старая женщина сделала пренебрежительное движение рукой.
– Я включила в коридоре наружный свет, – продолжала она, – и когда вышла из дома, они как раз садились в машину. Их было трое. Они поехали прямо на меня, как будто хотели сбить. При этом они наткнулись на бетонные цветочницы, которые стоят для заграждения перед забором сада. Я хотела запомнить номера, но у этих преступников не было на автомобиле ни одного номера.
– Не было номера? – Пия, которая делала записи, удивленно подняла глаза. Женщина покачала головой.
– Чем занимается ваш внук?
– Он реставратор, – ответила Августа Новак. – Реконструирует и реставрирует старые здания. Его фирма имеет очень хорошую репутацию, у него много заказов. Но с тех пор как он достиг успехов, отношение к нему изменилось.
– Почему? – удивилась Пия.
– Как говорится, – женщина презрительно хмыкнула, – зависть нужно заработать, сочувствие же получишь даром.
– Как вы думаете, ваш внук знал людей, которые напали на него прошлой ночью?
– Нет, – Августа покачала головой, в ее глоссе почувствовалась горечь, – я не думаю. Из его знакомых на такое не решился бы никто.
Пия кивнула.
– Доктор считает такие травмы результатом своего рода пыток, – сказала она. – Из-за чего кто-то мог пытать вашего внука? У него было что скрывать? Ему в последнее время никто не угрожал?
Августа внимательно посмотрела на Пию. Она была простой, но умной женщиной.
– Об этом мне ничего не известно, – уклонилась она от ответа.
– Кто мог бы это знать? Его жена?
– Я думаю, едва ли. – Женщина горько усмехнулась. – Но вы можете спросить у нее сегодня во второй половине дня, когда она придет с работы. Она для Кристины важнее, чем ее муж.
Пия уловила легкий сарказм в ее голосе. Она сталкивалась с этим не в первый раз, когда за фасадом нормальных отношений скрывался глубочайший семейный конфликт.
– И вы действительно ничего не знаете о том, были ли у вашего внука какие-нибудь проблемы?
– Нет, извините. – Женщина с сожалением покачала головой. – Если бы у него были какие-нибудь неприятности на работе, он мне об этом непременно рассказал бы.
Пия поблагодарила Августу Новак и попросила ее попозже приехать в комиссариат для составления протокола. Затем она вызвала сотрудников службы по обеспечению сохранности следов в Фишбах, на фирму Маркуса Новака, и отправилась на место происшествия.
Фирма располагалась на окраине Фишбаха, непосредственно на закрытой для общественного движения улице, которой жители с удовольствием пользовались ночью, если они злоупотребили алкоголем. Когда Пия оказалась на территории предприятия, она увидела сотрудников Новака; они вели бурную дискуссию перед закрытой дверью пристройки, в которой находился офис.
Пия предъявила свое удостоверение.
– Доброе утро. Пия Кирххоф, уголовная полиция.
Гул голосов стих.
– Что здесь случилось? – поинтересовалась она. – Есть какие-нибудь проблемы?
– Более чем достаточно, – ответил молодой мужчина в клетчатой шерстяной рубашке и синих рабочих брюках. – Мы не можем войти, при этом уже опоздали! Отец шефа сказал, что мы должны дождаться, пока приедет полиция. – Кивком головы он указал на мужчину, который большими шагами шел через двор.
– Полиция здесь. —Пия была совершенно права, считая, что не один десяток людей истопчет место происшествия, прежде чем служба по обеспечению сохранности следов сможет начать свою работу. – На вашего шефа вчера ночью было совершено нападение. Он лежит в больнице и пробудет там еще некоторое время.
Мужчины на некоторое время лишились дара речи.
– Пропустите меня, – раздался чей-то голос, и люди немедленно расступились. – Выиз полиции?
Мужчина с недоверием осмотрел Пию с ног до головы. Он был высоким и статным, со здоровым цветом лица и аккуратно постриженными усами под носом в виде «картошки». Привыкший приказывать патриарх, который имел трудности с женским авторитетом.
– Да. – Пия предъявила ему свое удостоверение. – А кто вы?
– Новак, Манфред. Это у моего сына разорили фирму.
– Кто будет заниматься делами фирмы, пока ваш сын не будет в состоянии это делать? – спросила Пия.
Новак-старший пожал плечами.
– Мы знаем, что нам делать, – вмешался молодой человек. – Нам нужен только инструмент и автомобильные ключи.
– Угомонись, – рявкнул Новак-старший.
– И не собираюсь! – горячо парировал молодой мужчина. – Вы думаете, что наконец сможете наказать Маркуса! Вам лучше вообще ничего не говорить.
Новак-старший покрылся краской. Он подбоченился и уже открыл рот для резкого ответа.
– Успокойтесь, – сказала Пия. – Откройте, пожалуйста, дверь. Позже я хотела бы побеседовать с вами и вашей семьей о последней ночи.
Новак-старший бросил на нее враждебный взгляд, но сделал все так, как она потребовала.
– Пойдемте со мной, – обратилась Кирххоф к молодому человеку.
В офисе царил полный беспорядок. Регистрационные папки были сброшены с полок, ящики и их содержимое лежали перевернутые на полу; монитор, принтер, факс и копировальный аппарат были разбиты, шкафы раскрыты, и в них было все перерыто.
– Боже мой! – вырвалось у рабочего.
– Где автомобильные ключи? – спросила его Пия.
Он указал на ящик с ключами слева, рядом с входной дверью, и Кирххоф жестом позволила ему войти в комнату. Когда рабочий взял все необходимые ключи, она пошла за ним по коридору и, миновав тяжелую защитную дверь, оказалась в мастерской. Здесь на первый взгляд все, казалось, было в порядке, но молодой мужчина грубо выругался.
