Текст книги "Глубокие раны"
Автор книги: Heлe Нойхаус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)
– Как совершают идеальное убийство? – спросил мрачно Боденштайн. – У вас ведь наверняка есть пара хороших советов для меня.
Хеннинг бросил на Пию вопрошающий взгляд.
– О, кое-что я точно знаю. Прежде всего вы не должны допускать, чтобы ваша жертва попала ко мне на стол, – сказал он потом, недолго думая. – О ком идет речь?
– О нашей будущей начальнице, докторе Энгель, – сказала Пия. Боденштайн перед этим рассказал ей под большим секретом, отчего Николя испытывает по отношению к нему такую антипатию. – Она запретила мне ехать в Польшу.
– Ну, что ж, если выражаться точно, мы и не поедем. Мы полетим.
Боденштайн поднял глаза.
– Правильно. – Он нерешительно усмехнулся.
– Вопрос решен. – Хеннинг взял с полки бокал и налил себе немного воды. – Каково сейчас положение дел?
Боденштайн и Пия попеременно рассказывали о событиях последних двадцати четырех часов.
– Нам непременно нужны доказательства того, чтов действительности произошло 16 января 1945 года, – сказала Пия. – Иначе мы можем забыть о предъявлении обвинения в убийстве Вере Кальтензее. Напротив: она завалит нас заявлениями и обвинениями. И ни один суд в мире не вынесет ей приговора на основании показаний Августы Новак; наконец, она может утверждать, что лично она тогда не производила никаких выстрелов. Кроме того, мы не знаем, где находятся дневники, а Риттер до сего времени не объявился.
– К тому же исчезли Вера и Элард Кальтензее, а также Августа Новак, – добавил Боденштайн, с трудом подавил зевоту и посмотрел на часы. – Если вы завтра утром летите в Польшу, оставьте здесь свое служебное оружие, – сказал он Пие. – Еще не хватало того, чтобы возникли какие-нибудь неприятности.
– Понятно. – Пия кивнула. В отличие от своего шефа она было совершенно бодрой.
Зазвонил мобильник Боденштайна. Пока тот разговаривал, Пия заполняла посудомоечную машину грязными тарелками.
– На территории Мюленхофа найден женский скелет, – коротко сообщил Оливер уставшим голосом. – И швейцарские коллеги позвонили. Веры Кальтензее нет ни в ее доме в Цюрихе, ни в Тессине.
– Надеюсь, еще не слишком поздно. Я бы все отдала за то, чтобы она предстала перед судом.
Боденштайн поднялся со своего стула.
– Я поеду домой, – сказал он. – Завтра будет новый день.
– Подождите, я закрою за вами ворота. – Пия вышла вслед за ним в сопровождении четырех собак, которые легли у входной двери, ожидая сигнала для последней вечерней прогулки. Боденштайн остановился возле машины. – Что вы скажете завтра Энгель, если она спросит обо мне? – поинтересовалась она. У Пии было нехорошее предчувствие – в конце концов, Боденштайн и без того уже находился на волосок от отстранения.
– Я что-нибудь придумаю. – Оливер пожал плечами. – Не беспокойтесь по этому поводу.
– Скажите, что я просто улетела.
Боденштайн задумчиво посмотрел на нее, потом покачал головой.
– Это хорошая идея, но я совершенно точно не буду этого делать. То, что вы делаете, вы делаете при моей полной поддержке. Я, в конце концов, ваш шеф.
Они стояли и смотрели друг на друга в свете прожекторов.
– Будьте только сами осторожны, – сказал Боденштайн суровым голосом. – Я даже не представляю, что бы я без вас делал, Пия.
Он в первый раз назвал ее по имени. Кирххоф совершенно не знала, как она должна к этому относиться, но что-то в последние недели изменилось в их отношениях. Боденштайн отказался от установленной им дистанции.
– С нами ничего не случится, – уверила она его.
Боденштайн открыл дверцу машины, но не сел в нее.
– Между доктором Энгель и мной возник конфликт не только в связи с данным расследованием, – наконец выдавил он из себя. – Мы познакомились во время учебы на юридическом факультете в Гамбурге и два года жили вместе. Пока не появилась Козима.
Пия задержала дыхание. Откуда вдруг возникла эта потребность высказаться?
– Николя так и не простила мне, что я закончил с ней все отношения и уже через три месяца женился на Козиме. – На его лице появилась гримаса. – Она держит обиду на меня до сих пор. А я, как идиот, еще делаю ей такой навесной пас!
Только теперь Пия поняла, чего опасался ее шеф.
– Вы думаете, что она может рассказать об этом… эпизоде вашей жене?
Боденштайн вздохнул и кивнул.
– Тогда вам надо рассказать ей самому, что случилось, прежде чем она узнает об этом от Энгель, – посоветовала Пия. – У вас же есть результаты лабораторных исследований для доказательства того, что Кальтензее заманила вас в ловушку. Ваша жена это поймет, я уверена.
– А я, к сожалению, нет, – возразил Оливер и сел в машину. – Будьте осторожны. Избегайте ненужного риска. И регулярно звоните.
– Хорошо, – пообещала Пия и приветственно подняла руку, когда он отъехал.
Боденштайн сидел перед лэптопом, в который он перенес с компакт-диска копию рукописи с биографией Веры Кальтензее, и пытался сконцентрироваться. Даже пол-упаковки аспирина не помогли ему справиться с мучительной головной болью. Текст расплывался перед глазами, а мысли были где-то совсем в ином месте. Он солгал, сказав до этого Козиме, что должен перед сном прочитать рукопись, потому что это важно для расследования, и она ему без колебаний поверила. Уже битых два часа Оливер размышлял о том, рассказать ли ему ей о случившемся, и если да, то с чего он должен начать. Боденштайн не привык иметь тайны от Козимы, и теперь чувствовал себя ужасно скверно. С каждой уходящей минутой его все больше покидало мужество. А вдруг она ему не поверит, вдруг станет впредь относиться к нему с недоверием, если он будет задерживаться по делам?
– Проклятье, – пробормотал Оливер, захлопнул лэптоп, щелкнул выключателем настольной лампы и тяжелыми шагами стал подниматься вверх по лестнице.
Козима лежала в постели и читала. Когда он вошел, она отложила книгу в сторону и посмотрела на него. Как красива она была, каким близким был ее взгляд! Было невозможно что-то скрывать от нее! Боденштайн молча смотрел на нее, пытаясь найти нужные слова.
– Кози, – у него совершенно пересохло во рту, его сотрясала внутренняя дрожь, – мне… мне… нужно тебе кое-что сказать…
– Ну, наконец-то, – ответила она.
Оливер смотрел на нее, как пораженный ударом молнии. К его удивлению, она даже чуть улыбнулась.
– Угрызения совести написаны у тебя на лице, мой дорогой, – сказала Козима. – Я надеюсь, что это не связано с твоей старой любовью Николя. Ну, давай, рассказывай!
Пятница, 11 мая 2007 года
Зигберт Кальтензее сидел за письменным столом в кабинете своего дома и пристально смотрел на телефон, в то время как его дочь выплакала в кухне все глаза. Вот уже 36 часов Томас Риттер как будто исчез с лица земли, и Марлен в своем отчаянии не нашла иного выхода, как довериться отцу. Зигберт не подал виду, что он уже все знает. Она умоляла его о помощи, но он не мог ей помочь. Между тем, Зигберт осознал, что не он держит бразды правления в своих руках, как ему всегда казалось. Полиция обнаружила в Мюленхофе с помощью георадара останки человеческого скелета. У Зигберта не выходило из головы утверждение людей из уголовной полиции, что он является родным отцом Роберта и что его мать убила Дануту вскоре после рождения ребенка. Могло ли это быть правдой? И где действительно была его мать? Он разговаривал с ней еще в обед. Она решила, что Моорманн отвезет ее в собственный дом в Тессине, но до сих пор она ему не звонила.
Зигберт взял телефон и набрал номер своей сестры. У Ютты и в мыслях не было беспокоиться за мать или Эларда, который исчез так же, как и Риттер. Ее единственной заботой была ее карьера, которой мог быть нанесен урон в связи со всеми этими событиями.
– Ты смотрел на часы? – сказала она раздраженно.
– Где Риттер? – спросил Зигберт свою сестру. – Что ты с ним сделала?
– Я? Ты с ума сошел? – возмутилась она. – Это ведь ты так жадно ухватился за предложение матери!
– Я всего лишь изолировал его на некоторое время, не более того. Ты слышала что-нибудь о матери?
Зигберт восхищался своей матерью и уважал ее. С детских лет он боролся за ее любовь и признание и всегда следовал всем ее желаниям, распоряжениям и просьбам, даже если сам не был убежден в их верности. Она была его матерью, великой Верой Кальтензее, и если только он будет ее слушаться, она однажды полюбит его так, как она любит Ютту. Или Эларда, который обосновался в Мюленхофе, как какой-то паразит.
– Нет, – сказала Ютта. – Иначе я бы тебе уже сообщила.
– Она уже давно должна была приехать. Моорманн тоже не отвечает по своему мобильнику. Я беспокоюсь.
– Слушай, Берти. – Ютта понизила голос. – С матерью все будет нормально. Не верь всяким глупостям, которые рассказывает полиция и из-за которых Элард ее преследует. Ты ведь знаешь Эларда! Вероятно, он просто смылся, этот трус, вместе со своим маленьким дружком.
– С кем? – спросил пораженный Зигберт.
– Скажи еще, что ты этого не знаешь! – Ютта зло рассмеялась. – Элард с недавних пор увлекается смазливыми молодыми людьми.
– Что за чушь ты несешь! – Зигберт ненавидел своего сводного брата всем сердцем, но с этим утверждением Ютта перешла все границы.
– Как и всегда. – Голос сестры был ледяным. – Я задаюсь вопросом, намеренно ли вы все это делаете, чтобы только мне навредить. Мать с ее друзьями-нацистами, брат-гей и скелет в Мюленхофе! Если только пресса это разнюхает, мне крышка.
Зигберт Кальтензее растерянно молчал. В последние дни он узнал свою сестру со стороны, которая до этого была ему неизвестна, и постепенно понимал, что все ее действия были определены холодным расчетом. Ей было абсолютно безразлично, где была Вера, застрелил ли Элард трех человек и чей скелет обнаружила полиция – до тех пор, пока в этом не было замешано ее имя.
– Только не надо нервничать, слышишь, Берти? – попросила она его. – Что бы ни спросила нас полиция: мы ничего не знаем. Да это и в самом деле так. Наша мать совершала в своей жизни ошибки, за которые я не собираюсь расплачиваться.
– Тебя даже не интересует, что с ней, – констатировал Зигберт глухим голосом. – При этом наша мать…
– Только не надо сентенций! Мать – старая женщина, которая прожила свою жизнь! У меня же есть еще планы, и я не хочу, чтобы она их нарушила. Или же Элард, Томас или…
Зигберт положил трубку. Вдали он слышал всхлипывания дочери и успокаивающий голос жены. Опустошенным взглядом он смотрел перед собой. Откуда разом пришло отчаяние, которое грызло его после разговора с этой парой полицейских? Он все же долженбыл это сделать, чтобы защитить семью! Семья, в конце концов, – это высшее благо, это было кредо его матери. Почему только он внезапно почувствовал себя брошенным ею на произвол судьбы? Почему она не звонила?
Мирьям, как и договаривались, ждала их в половине девятого перед зданием регионального аэропорта Щитно-Шиманы, единственного аэропорта в Варминьско-Мазурском воеводстве, дни которого были, однако, сочтены. «Сессна» СЕ-500 Citation оказалась на удивление комфортабельным самолетом. Полет занял без малого четыре часа, а паспортный контроль – три минуты.
– А, доктор Франкенштейн. – Мирьям подала руку Хеннингу Кирххофу, до этого сердечно обняв Пию. – Добро пожаловать в Польшу!
– У вас действительно хорошая память, – констатировал Хеннинг, ухмыльнувшись.
Мирьям сняла солнечные очки и посмотрела на него, потом тоже усмехнулась.
– У меня память как у слона, – подтвердила она и взяла одну из их сумок. – Пойдемте. До Добы примерно километров сто.
Они ехали в арендованном «Форде Фокус» по шоссейным дорогам в северо-восточном направлении в сердце Мазур. Мирьям и Хеннинг беседовали о руинах замка и гадали, имеется ли вообще спустя шестьдесят лет запустения доступ в подвал. Пия сидела сзади, слушала одним ухом и молча смотрела в окно. Ее ничто не связывало с этой страной, с ее изменчивым и печальным прошлым. Восточная Пруссия до сего времени была для нее лишь абстрактным понятием, не более чем вечно повторяющаяся тема телевизионных документальных и игровых фильмов. Побег и эвакуация не коснулись ее семьи. За окнами в туманном свете раннего утра мелькали холмы, леса и поля, над множеством больших и маленьких озер висели похожие на вату клубы тумана, которые постепенно рассеивались под теплыми лучами майского солнца.
Мысли Пии перескочили на Боденштайна. Доверие шефа глубоко тронуло ее. Он мог всего этого ей не рассказывать, но, очевидно, хотел быть честным по отношению к ней. Доктор Энгель нацелилась на него по чисто личным причинам. Это было несправедливо, но изменить что-либо невозможно. Единственная возможность помочь ему заключалась в том, чтобы не допустить ошибку здесь и сегодня. Под Мронгово Мирьям свернула на труднопроходимую проселочную дорогу, которая проходила мимо заспанных крестьянских дворов и маленьких деревень. Просто идиллия! Эти старые аллеи! И среди темных лесов то и дело появлялись проблески голубой воды. Мирьям объяснила, что Мазуры являются самым крупным озерным краем Европы. Через некоторое время они проехали мимо озера Кисайно, через местечко Камионки и Доба. Пия набрала номер Боденштайна.
– Мы только что приехали, – объявила она. – Как обстановка?
– Пока все нормально, – ответил он. – Фрау Энгель еще не видел. Августа Новак до сих пор не появлялась, другие тоже… исче… сег… утром… с Эмери… с… ничего…
– Я ничего не могу разобрать! – крикнула Пия, и связь оборвалась. Мирьям уже говорила, что на территории бывшей Восточной Пруссии было не так много радиоантенных мачт, поэтому сотовая связь постоянно нарушалась. – Проклятье, – выругалась она.
Мирьям остановилась на перекрестке и свернула направо, на асфальтированную лесную дорогу. Пару сотен метров последняя шла через редкий лиственный лес, и автомобиль трясся, преодолевая одну выбоину за другой, так что Пия постоянно ударялась головой о боковое стекло.
– Будьте внимательны, – сказала Мирьям, – сейчас у вас захватит дух!
Когда лес остался позади, Пия нагнулась и устремила свой взгляд вперед, между двух спинок передних сидений. Справа простиралось темное и сверкающее Добское озеро, слева тянулись бескрайние холмы, то и дело прерываемые рощами и лесами.
– Эти руины слева – бывшая деревня Лауенбург, – объяснила Мирьям. – Почти все жители работали в поместье. Здесь были школа, магазин, церковь и, конечно, деревенская пивнушка.
От Лауенбурга сохранилась практически только церковь. На полуразрушенной колокольне из красного кирпича возвышалось гнездо аиста.
– Деревню использовали практически как каменоломню, – сообщила Мирьям. – Таким образом, исчезли большинство хозяйственных построек и стен замка. От самого замка, напротив, сохранилось довольно много.
Вдалеке показались симметричные очертания поместья: прямо на берегу озера, в центре находился замок, окруженный расположенными подковой и снесенными за это время зданиями, фундаментные стены которых поблескивали яркой зеленью. Раньше к главному входу в замок, должно быть, вела ухоженная аллея, но теперь на тех участках, которые прежде не были для этого предусмотрены, в буйном беспорядке росли деревья.
Мирьям проехала через арку ворот, которая, в отличие от фрагментов стен, еще сохранилась, и остановилась перед руинами замка. Пия осмотрелась. В ветвях могучих деревьев щебетали птицы. Вблизи развалины бывшего поместья производили удручающее впечатление. Сверкающая зелень оказалась сорняками и кустарниковой порослью, крапива достигала метровой высоты, плющ покрывал почти каждую свободную поверхность. Какое чувство должна была испытать Августа Новак, когда, через шестьдесят лет после случившегося и желая обо всем забыть, она вернулась туда, где пережила самые счастливые и самые страшные моменты своей жизни, и обнаружила все в таком состоянии? Возможно, именно на этом месте она решила отомстить за всю ту боль, которую ей причинили.
– Как много могли бы рассказать эти стены, – пробормотала Пия, бредя по просторной территории, которая за десятки лет запустения почти полностью была опять отвоевана природой.
За почерневшими от пожара руинами замка серебрилось озеро. Высоко в синем небе летали аисты, а на разбитых ступенях, ведущих в замок, в солнечных лучах потягивалась жирная кошка, которая явно чувствовала себя законной наследницей Цойдлитц-Лауенбурга. Перед глазами Пии возникло поместье того времени, каким оно выглядело тогда. Посередине замок, административное здание, кузница, хлевы. Разом она поняла, почему люди, которые были изгнаны с этой прекрасной земли, до сих пор не могут смириться с потерей их родины.
– Пия! – крикнул нетерпеливо Хеннинг. – Ты можешь подойти сюда?
– Да, я иду.
Пия обернулась. Уголком глаза она уловила вспышку. Солнечный свет на металле. С любопытством Кирххоф обошла одну из поросших крапивой куч щебня и застыла. Испуг пронизал ее до кончиков пальцев. Перед ней стоял темный «Майбах» Веры Кальтензее, весь в пыли от долгой езды, с прилипшими к ветровому стеклу насекомыми. Пия положила руку на капот. Он был еще теплым.
– Катарина Эрманн была единственной подругой Ютты Кальтензее. Все каникулы она работала в офисе у Ойгена Кальтензее, и он к ней прекрасно относился. – Остерманн выглядел невыспавшимся, что не было удивительным, так как он прошлой ночью прочитал всю рукопись. – В тот вечер, когда погиб отец Ютты, она была в Мюленхофе и таким образом стала случайной свидетельницей убийства.
– Действительно убийства? – уточнил Боденштайн.
Он сидел за своим письменным столом и искал в папках протокол, который Катрин Фахингер составила после беседы с соседом Аниты Фрингс по пансионату, когда вошел Остерманн. К его бесконечному облегчению, Козима вчерашней ночью не устроила ему сцены и поверила в то, что он невинно угодил в ловушку. Еще во время обеда с Юттой Кальтензее она поняла, что мнимая кампания по поддержанию имиджа была всего лишь неуклюжим предлогом. Со всем остальным он как-нибудь справится, в том числе и с попытками Николя избавиться от него. Отпустить Пию Кирххоф в Польшу, вопреки ее категорическому запрету, если трезво оценить ситуацию, в его настоящем положении было профессиональным самоубийством. Но в подвале замка в Мазурах лежал ключ к разгадке событий, которые в течение десяти дней принесли им пять трупов. Боденштайн упорно надеялся, что предприятие Пии увенчается успехом, иначе он потеряет веру в себя.
– Да, это было, без сомнения, убийство, – ответил Остерманн. – Подождите, я прочту вам фрагмент из рукописи.
«Вера столкнула его с крутой лестницы в подвале и побежала следом, как будто хотела ему помочь. Она присела возле него на корточки, приложила свое ухо к его рту, и когда поняла, что он еще дышит, задушила его собственным пуловером. После этого она как ни в чем не бывало пошла наверх и села за письменный стол. Только спустя два часа нашли труп. Подозреваемому быстро помогли: Элард после горячей ссоры со своим приемным отцом вечером очень поспешно покинул Мюленхоф и этим же вечером ночным поездом уехал в Париж».
Боденштайн рассеянно кивнул. Томас Риттер, должно быть, очень наивен или действительно ослеп от жажды мести, решившись на такую книгу! Это был умный ход Катарины Эрманн, которая задумала таким образом сделать свою осведомленность достоянием гласности. Оливер не знал, почему Катарина ненавидела семейство Кальтензее; то, что у нее была на это причина, не вызывало сомнений. Одно ясно: если эта книга когда-нибудь появится, то скандал, который возникнет в связи с этим, погубит некоторых членов семьи Кальтензее.
Зазвонил телефон. Вопреки надежде Боденштайна, это была не Пия, а Бенке. Описание мужчины, который сопровождал Риттера позавчера, когда тот выходил из редакции, совпадало с внешностью сотрудника службы безопасности «К-Secure», но Эмери и пять его коллег молчали, как сицилийские мафиози.
– Я хотел бы поговорить с Зигбертом Кальтензее, – сказал Боденштайн, рискуя нарваться на дополнительные иски в связи с произволом полиции. – Привезите его сюда. И еще даму из приемной «Уикенда». Мы устроим ей очную ставку с людьми из службы безопасности «К-Secure». Может быть, она опознает посыльного.
Где Вера Кальтензее? Где Элард? Живы ли они еще? Почему Элард Кальтензее запер Новака в подвале университета? Вчера Маркуса оперировали, он лежал в реанимации больницы «Бетаниен», и не было еще до конца ясно, выживет ли он. Боденштайн закрыл глаза и уперся головой в руку. У Эларда был ящик и дневники. По просьбе Катарины Эрманн он передал дневники Риттеру, а Кальтензее каким-то образом узнали об этом. Оливер рассеянно листал протокол. Внезапно он остановился.
«Котик, который приходил регулярно, – прочитал он. – Вез ее на коляске по территории… „Котик“?.. Так она его называла, молодого человека… Как он выглядел?.. Карие глаза. Стройный. Среднего роста, обычное лицо. Идеальный шпион, не правда ли? Или швейцарский банкир».
Что-то зашевелилось в памяти Боденштайна. Шпион, шпион… Потом он понял! «Этот ужасный Моорманн! – сказала Ютта Кальтензее и страшно побледнела, когда водитель ее матери неожиданно вырос за ее спиной. – Крадется всюду без единого звука и каждый раз смертельно меня пугает, этот старый шпион!»
Это было в тот день, когда Оливер впервые встретил ее в Мюленхофе. Боденштайн вспомнил о рубашке, которая была на Ватковяке. Моорманн мог бы без всяких проблем присвоить себе рубашку Эларда Кальтензее, чтобы таким образом запутать следы!
– Боже мой, – пробормотал Боденштайн.
Почему ему раньше не пришло это в голову? Моорманн, слуга, чье постоянное незаметное присутствие в доме было естественным и привычным, наверняка наилучшим образом был осведомлен обо всем, что происходило в семье. Он узнал о передаче дневников Риттеру; возможно, он подслушал телефонный разговор Эларда. Несомненно, этот человек был предан своей хозяйке; по меньшей мере, он лгал ей в угоду. Совершал ли он также убийства по ее распоряжению?
Боденштайн захлопнул папку и вынул из ящика письменного стола служебное оружие. Он должен был немедленно ехать в Мюленхоф. В тот момент, когда он уже собрался уходить из своего кабинета, в дверях появились директор уголовной полиции Нирхоф с угрожающей мрачной миной и Николя Энгель с радостным взглядом. Боденштайн надел пиджак.
– Фрау доктор Энгель, – сказал он, прежде чем кто-либо из них успел открыть рот, – мне срочно нужна ваша помощь.
– Где фрау Кирххоф? – спросил Нирхоф резко.
– В Польше. – Боденштайн посмотрел на Николя Энгель. – Я знаю, что тем самым нарушил служебное распоряжение, но у меня на это есть собственные основания.
– В чем вам требуется помощь? – Советник по уголовным делам проигнорировала его оправдание и ответила на его взгляд загадочным выражением в глазах.
– Мне только что стало ясно, что все это время мы не принимали во внимание одного человека, – сказал Боденштайн. – Я думаю, что убийцей Моники Крэмер и Роберта Ватковяка является водитель Веры Кальтензее Моорманн. – Он торопясь изложил им мотивы своих подозрений. – У нас есть совпадение «след-след», которое мы до сих пор не можем идентифицировать. Мне нужна ДНК-проба Моорманна, и я просил бы вас сопровождать меня в Мюленхоф. Кроме того, нам нужно провести очную ставку секретаря Риттера с людьми из службы безопасности «К-Secure». Я могу их задерживать только до сегодняшнего вечера.
– Да, но так дело не пойдет… – запротестовал Нирхоф, однако доктор Энгель кивнула.
– Хорошо, – сказала она решительно, – я еду с вами.
Пия медленно обошла темный автомобиль, который был небрежно брошен между чертополохом и кучей щебня. Двери не были заперты. Тот, кто приехал сюда на автомобиле, явно спешил. Пия тихо удалилась и сообщила Хеннингу и Мирьям о своей находке. Как и прежде, ни один из их телефонов не имел приема, но Боденштайн все равно не мог бы им сейчас помочь.
– Может быть, нам было бы лучше задействовать польскую полицию? – предложила Пия.
– Вздор. – Хеннинг покачал головой. – Что ты можешь им сказать? «Здесь стоит автомобиль, не могли бы вы сюда приехать?» Они только посмеются над тобой.
– Кто знает, что там происходит внизу, в подвале? – размышляла Пия.
– Это мы сейчас проверим, – ответил Хеннинг и решительно отправился в сторону замка.
У Пии возникло нехорошее чувство, но было глупо идти на попятную, находясь у самой цели. Кто мог приехать сюда на «Майбахе» из Германии и зачем? После некоторых колебаний она последовала за Мирьям и своим бывшим мужем.
Роскошный когда-то замок почти полностью разрушился. Внешние стены еще сохранились, но первый этаж был засыпан, и прохода к подвалу не было.
– Идите сюда! – крикнула Мирьям вполголоса. – Недавно здесь кто-то шел!
Втроем они пошли по узкой тропинке через заросли крапивы и мелкого кустарника в направлении озера. Примятая трава свидетельствовала о том, что недавно по этой дороге кто-то проходил. Они прокладывали себе путь через камыши, достигавшие человеческого роста, которые тихо шелестели на ветру. Их ноги вязли в трясине; Хеннинг испуганно выругался, когда прямо перед ними с громким кряканьем взлетели две дикие утки. Нервы Пии были напряжены до предела. Стало жарко, пот попадал ей в глаза. Что ожидало их в подвале замка? Как ей себя вести, если они в самом деле встретятся с Верой или Элардом Кальтензее? Кирххоф обещала Боденштайну, что не будет рисковать. Не разумнее ли было все же поставить в известность польскую полицию?
– Осторожно, – сказала Мирьям. – Здесь ступени.
Обрушенные ступени, казалось, вели в никуда, так как тыльная часть замка лежала в обломках и пепле.
Мраморные плиты бывшей террасы, с которой открывался завораживающий вид на озеро, давно исчезли. Мирьям остановилась и вытерла пот со лба. Она указала на отверстие, которое зияло у ее ног. Пия проглотила слюну и какое-то мгновение боролась с собой, прежде чем первой спустилась вниз. Она хотела вынуть свой пистолет, когда вдруг вспомнила, что оставила его по распоряжению Боденштайна в Германии. Выругавшись про себя, Кирххоф осторожно пробиралась через кучу щебня вперед в темноту.
Подвалы замка Лауенбург на удивление хорошо выдержали огонь, войну и разрушительные действия времени. Большинство помещений еще сохранились. Пия попыталась сориентироваться. Она не имела представления, в каком месте огромного подвального помещения они находились.
– Дай я пойду первым, – сказал Хеннинг, который включил карманный фонарик.
По обломкам пробежала крыса и на какое-то мгновенье оказалась в пучке света. Пия скорчила гримасу отвращения. Через пару метров Хеннинг внезапно остановился и выключил фонарь. Пия невольно наткнулась на него и едва удержалась на ногах.
– Что такое? – прошептала она, напрягшись всем телом.
– Кто-то разговаривает, – ответил он тихо.
Они стояли, замерев и прислушиваясь, но, кроме их дыхания, некоторое время ничего не было слышно. Пия испуганно вздрогнула, когда почти рядом с ней раздался низкий женский голос.
– Сними с меня немедленно наручники! Как тебе пришло в голову так со мной обращаться?
– Скажи мне то, что я хочу услышать, тогда я тебя отпущу, – ответил мужской голос.
– Я не скажу вообще ничего. И прекрати, наконец, размахивать этой штукой!
– Расскажи мне, что случилось здесь 16 января 1945 года! Скажи мне, что вы сделали – ты и твои друзья, – и я тебя сразу отпущу.
Пия с колотящимся сердцем протиснулась мимо Хеннинга и, затаив дыхание, посмотрела за угол. Переносной прожектор бросал яркий луч света на потолок и освещал низкое подвальное помещение. Элард Кальтензее стоял позади женщины, которую он всю свою жизнь считал своей матерью, и держал у ее затылка дуло пистолета. Она стояла на коленях на земле с руками за спиной, на которые были надеты наручники. Ничто больше не напоминало в ней светскую даму-аристократку. У нее были растрепанные волосы, лицо без макияжа, а одежда покрыта пылью и измята. Пия видела напряжение в лице Эларда Кальтензее. Он моргал глазами, нервно облизывал губы. Всего лишь одно неверное слово, одно неверное движение могли заставить его произвести выстрел.
Когда Боденштайн и доктор Энгель ни с чем вернулись из Мюленхофа, так как там никого не оказалось, в комиссариате уже ждал Зигберт Кальтензее.
– Что ты, собственно говоря, от него хочешь? – спросила Николя, когда они поднимались по ступеням в офис.
– Узнать, где находятся Моорманн и Риттер, – ответил Боденштайн с яростной решительностью. Слишком долго он концентрировался на очевидном – и при этом просмотрел то, что напрашивалось само собой. Зигберт всю свою жизнь прожил в тени Эларда и использовался своей матерью, так же как и любой другой человек в ее окружении.
– Почему он должен это знать?
– Он пособник своей матери, и именно она приказала сделать все это.
Энгель остановилась и удержала его.
– Как ты узнал, что Ютта Кальтензее хотела заманить тебя в ловушку? – спросила она с серьезным лицом.
Боденштайн посмотрел на нее. В ее глазах читался искренний интерес.
– Ютта Кальтензее – очень честолюбивая женщина, – сказал он. – Она поняла, что убийства в окружении ее семьи могут невероятно навредить ее карьере. Сенсационная биография, которая порождает негативные заголовки, – это последнее, что ей нужно. Кто из них распорядился убить Роберта Ватковяка и его подругу, я еще не знаю, но оба должны были умереть, чтобы пустить нас по ложному пути. Следы к Эларду Кальтензее были проложены, чтобы он также попал под подозрение. Когда мы все еще продолжали копать, она решилась на отчаянный шаг, задумав меня скомпрометировать. Полицейский, возглавляющий следствие, который принуждает члена семьи Кальтензее к сексуальным действиям – что может быть лучше?
Николя задумчиво смотрела на него.
– Она договорилась со мной встретиться, чтобы якобы рассказать что-то, – продолжал Боденштайн. – Я мало что помню из того вечера, хотя выпил всего лишь один бокал вина. Я был как в тумане. Поэтому вчера я сдал кровь на анализ. Доктор Кирххоф определил, что мне тайно подлили «жидкую экстази». Ты понимаешь? Это был ее план!
– Чтобы тебя остановить? – предположила Николя Энгель.
– Иначе я не могу себе этого объяснить, – Боденштайн кивнул. – Она хочет стать премьер-министром, но вряд ли ей это удастся – с матерью-убийцей и скелетом на территории семейной усадьбы. Ютта дистанцируется от семьи, чтобы выжить. А с помощью того, что она проделала со мной, она намеревалась оказывать на меня давление в экстренной ситуации.
– Но у нее ведь нет доказательств?
– Конечно, есть, – горько возразил Боденштайн. – Она достаточно умна, чтобы не воспользоваться тем, на чем имеются следы моей ДНК.
– Правда на самом деле могла бы быть на твоей стороне, – сказала Николя, чуть подумав.
– Она и есть на моей стороне, – добавил Оливер. – Вот увидишь.
Какое-то время в подвале было совсем тихо. Пия глубоко вздохнула и сделала шаг вперед.
