Текст книги "Глубокие раны"
Автор книги: Heлe Нойхаус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
– Не надо забывать еще о десяти процентах от восьмисот миллионов, – напомнила Пия. – Каждый из владельцев мог быть заинтересован в том, чтобы Зигберт получил контрольный пакет акций, и в случае продажи KMF они превращали свои доли участия в звонкую монету.
– Не могу себе представить, что это может быть мотивом убийства, – Боденштайн допил свой кофе и покачал головой. – Скорее, я думаю, наш убийца – сам того не желая – сделал семейству Кальтензее большое одолжение.
Пия взяла документы с письменного стола Остерманна и стала изучать его записи.
– Кто, собственно говоря, эта Катарина Шмунк? Как она связана с семейством Кальтензее?
– Катарину Шмунк теперь зовут Катарина Эрманн, – пояснил Остерманн. – Она лучшая подруга Ютты Кальтензее.
Боденштайн наморщил лоб и задумался, потом его лицо просветлело. Он вспомнил о фотографиях, которые видел в Мюленхофе. Но прежде чем он успел что-то сказать, Пия вскочила и стала рыться в своем кармане, пока не нашла визитную карточку, на которой риелтор написал имя владелицы дома.
– Этого не может быть! – сказала она, когда нашла карточку. – Катарине Эрманн принадлежит дом в Кёнигштайне, в котором мы обнаружили труп Ватковяка! Как это все теперь связать между собой?
– Это же понятно, – заявил Остерманн, который, кажется, считал алчность семьи Кальтензее достаточно убедительным мотивом убийств. – Они убили Ватковяка и хотели навести подозрение на Катарину Эрманн. Таким образом, они прихлопнули двух мух одним ударом.
Глаза Риттера щипало, голова гудела. Буквы на мониторе расплывались перед его глазами. За последние два часа Томас написал двадцать пять страниц. Он смертельно устал и одновременно оживился от нахлынувшей эйфории. Кликнув «мышкой», Риттер сохранил файл и открыл электронную почту. Катарина завтра утром должна сразу прочесть то, что он сделал из ее материала. Зевая, Томас встал и подошел к окну. Теперь, прежде чем ехать домой, ему нужно еще быстро убрать дневники в банковский сейф. Марлен, правда, доверчива, но если она заполучит это в свои руки, то все поймет. А в худшем случае перекинется на сторону своей семьи.
Взгляд Риттера упал на свободную парковочную площадку, на которой рядом с его кабриолетом стоял еще только один автомобиль – темный автофургон. Томас хотел уже отвернуться, когда в передней части машины на долю секунды вспыхнул свет, и он увидел лица двух мужчин. Его сердце начало колотиться от страха. Катарина сказала, что документы чрезвычайно актуальны, возможно, даже опасны. В дневное время Риттер не обратил внимания на эти слова, но сейчас – поздним вечером, в половине одиннадцатого, на одиноком заднем дворе, в промышленном районе Фехенхайма – в этой мысли было что-то угрожающее. Он взял свой мобильный телефон и набрал номер Катарины. Та ответила после десятого звонка.
– Кати, – Риттер попытался говорить спокойно, – мне кажется, за мной следят. Я еще в офисе и работаю над рукописью. Внизу, на парковочной площадке, стоит автофургон, в котором сидят два типа. Что мне сейчас делать? Кто это может быть?
– Успокойся, – ответила Катарина, понизив голос. Вдалеке Томас услышал гул голосов и звуки фортепьяно. – Это наверняка лишь твое воображение. Я…
– Это никакое не воображение, черт подери! – прошипел Риттер. – Они стоят здесь внизу и, видимо, ждут меня! Ты ведь сама сказала, что эти документы могут быть опасны!
– Но я так не думала, – сказала Катарина, смягчив тон. – Я не думала о конкретной опасности. Об этом ведь никто не знает. Поезжай сейчас домой и как следует выспись.
Томас подошел к двери и выключил верхний свет. Затем опять подошел к окну. Автофургон все еще был здесь.
– Оʼкей, – сказал он. – Но я должен еще отнести дневники в банк. Как ты думаешь, со мной может что-то случиться?
– Нет, это глупости, – услышал он голос Катарины.
– Ну, хорошо. – Риттер почувствовал себя чуть спокойнее. Если бы ему действительно грозила опасность, Эрманн отреагировала бы иначе. Он, в конце концов, ее золотой осел, она бы не стала так легкомысленно ставить на кон его жизнь. Неожиданно он почувствовал себя глупцом. Катарина, должно быть, считает его тряпкой! – Кстати, я послал тебе рукопись, – сказал он.
– О, великолепно, – ответила Катарина. – Я прочту ее сразу же завтра утром. Я больше не могу говорить.
– Все ясно. Спокойной ночи.
Риттер захлопнул свой мобильный телефон, затем упаковал дневники в пакет торговой компании «Альди», а лэптоп – в рюкзак. Его колени дрожали, когда он шел по коридору.
– Все это лишь воображение, – пробормотал он.
Среда, 9 мая 2007 года
– Ты не представляешь, кто мне вчера звонил, – сказала Козима из ванной. – Скажу тебе, я была просто поражена!
Боденштайн лежал в постели и играл с малышкой, которая, смеясь, схватила его за палец и сжала с удивительной силой. Было уже пора завершить это запутанное дело, потому что он действительно слишком мало видел свою младшую дочку.
– Кто же? – спросил он и пощекотал животик Софии. Она радостно кричала и сучила ножками.
Козима появилась в дверях, обернутая полотенцем и с зубной щеткой в руке.
– Ютта Кальтензее.
Оливер онемел. Он не рассказывал Козиме, что Ютта Кальтензее в последние дни звонила ему минимум раз десять. Сначала он чувствовал себя польщенным, однако разговоры, на его взгляд, очень быстро стали носить доверительный характер. Но только вчера, когда она совершенно откровенно спросила его, не могут ли они как-нибудь вместе поужинать, Оливер понял, какую цель на самом деле она преследовала своими звонками. Ютта однозначно с ним заигрывала, и он не знал, как ему себя с ней вести.
– Да что ты? И что же она хотела? – Боденштайн заставил себя говорить с безразличной интонацией. При этом он продолжал играть с ребенком.
– Она ищет себе сотрудников для новой кампании по поддержанию имиджа. – Козима пошла в ванную и вернулась в халате. – Сказала, что ей пришла в голову моя кандидатура, когда она встретила тебя у своей матери.
– В самом деле?
Оливер почувствовал дискомфорт при мысли, что Ютта за его спиной собирает информацию о нем и его семье. Кроме того, Козима не была рекламной звездой, а занималась производством документальных фильмов. Аргумент с кампанией по поддержанию имиджа был ложью. Но зачем она это делала?
– Мы сегодня вместе обедаем, и я послушаю, что она хочет. – Козима села на край кровати и стала намазывать ноги кремом.
– Неплохо. – Боденштайн повернул голову и посмотрел на свою жену с выражением полного доверия. – Пусть Ютта как следует раскошелится. У семейства Кальтензее денег куры не клюют.
– Ты ничего не имеешь против?
Оливер не понял, что Козима имела в виду, задав этот вопрос.
– Почему я должен быть против? – спросил он и в ту же секунду решил в дальнейшем игнорировать звонки Ютты Кальтензее. Одновременно он начинал понимать, насколько далеко уже зашли его отношения с ней. Слишком далеко. Одна только мысль о проницательной и волнующе привлекательной женщине разжигала в Оливере фантазии, которые не подобает иметь женатому мужчине.
– Их семья ведь находится в фокусе ваших расследований, – сказала Козима.
– Просто послушай, что она тебе скажет, – предложил Боденштайн вопреки своему желанию.
Его охватило неприятное чувство. Безобидный до сего времени флирт с Юттой Кальтензее мог легко обернуться трудно предсказуемым риском, а ему нечто подобное не было вообще нужно. Настало время дружески, но категорично поставить ее на место.
Хотя ночь была очень короткой, Пия на следующее утро уже без четверти семь сидела за своим письменным столом. Было ясно, что необходимо как можно быстрее поговорить с Зигбертом Кальтензее. Она сделала глоток кофе, посмотрела на монитор и стала размышлять о вчерашнем отчете Остерманна и соответствующих выводах. Конечно, можно было допустить, что братья Кальтензее заказали эти убийства. Но слишком многое при этом не сходилось. Что означало число, которое убийца оставил на всех трех местах преступлений? Почему убийства совершены старинным оружием и пулями, которым было уже шестьдесят лет? Убийца, работающий по заказу, скорее использовал бы оружие с глушителем и не стал бы прилагать усилия, чтобы вывезти Аниту Фрингс из пансионата в лес. За убийствами Гольдберга, Шнайдера и Фрингс крылось нечто личное, в этом Пия была уверена. Но как вписывался в эту картину Роберт Ватковяк? Почему была убита его подруга? Ответ скрывался за массой ложных следов и возможных мотивов преступлений. Жажда мести была сильным мотивом. К примеру, Томас Риттер знал историю семьи Кальтензее, он был глубоко унижен и оскорблен Верой.
А что с Элардом Кальтензее? Мог ли он убить или заказать убийство троих друзей своей матери, поскольку те не захотели ничего рассказать ему о его истинном происхождении? Он признался, что ненавидел их и испытывал непреодолимое желание отправить их на тот свет.
Наконец, был еще Маркус Новак, который вызывал особое подозрение. Свидетели не только видели автомобиль его фирмы у дома Шнайдера примерно в то время, когда было совершено убийство старика, но и сам он в тот период времени, когда расправились с Ватковяком, тоже находился у дома в Кёнигштайне, а в день убийства Аниты Фрингс, вечером, был в пансионате «Таунусблик». Все это не могло быть простой случайностью. Что касается Новака, то речь в его случае шла все-таки о приличной сумме денег. Он и Элард Кальтензее находились, конечно, в значительно более тесных отношениях, чем последний пытался это представить. Возможно, они вместе совершили три убийства, при этом были застигнуты Ватковяком… Или все было не так и за преступлениями все же стоит семейство Кальтензее? Или кто-то совсем другой? Пия должна была себе признаться, что она топчется на месте.
Открылась дверь, и в комнату вошли Остерманн и Бенке. В тот же самый момент запищал и начал вибрировать факс рядом со столом Остерманна. Кай отставил свою сумку, вынул первую страницу и стал ее изучать.
– Ну, наконец-то, – сказал он. – Результаты из лаборатории.
– Дай посмотреть.
Вместе они прочитали шесть страниц, которые прислала криминальная лаборатория. Анита Фрингс была убита из того же оружия, что и Гольдберг со Шнайдером. Пуля была такой же. Следы ДНК, которые были обнаружены на бокале и на многочисленных окурках в тайном кинозале Шнайдера, принадлежали человеку, данные которого имелись в компьютерной базе Федерального управления уголовной полиции. Рядом с трупом Германа Шнайдера с помощью одного-единственного волоса был обнаружен незнакомый женский след ДНК. На зеркале в доме Гольдберга имелись четкие отпечатки пальцев, которые, к сожалению, не удалось идентифицировать. Остерманн вошел в базу данных и определил, что человеком, который побывал в кинозале в подвале Шнайдера, является некий Курт Френцель, неоднократно судимый за нанесение телесных повреждений и за бегство водителя с места происшествия.
– Нож, найденный у Ватковяка, однозначно является орудием, которым была убита Моника Крэмер, – сказала Пия. – Его отпечатки пальцев обнаружены на ручке ножа. Но сперма у Крэмер во рту принадлежит не Ватковяку, а какому-то неизвестному лицу. Преступные действия были совершены правшой. Следы в квартире принадлежат главным образом Монике Крэмер и Роберту Ватковяку, за исключением нескольких волокон под ногтями Моники, принадлежность которых не удалось определить, и одного волоса, который еще предстоит исследовать. На рубашке Ватковяка обнаружена кровь Моники Крэмер.
– Все звучит совершенно однозначно, – сказал Бенке. – Ватковяк укокошил свою старуху. Она его, видно, достала.
Пия одарила своего коллегу острым взглядом.
– Это не мог быть он, – напомнил ему Остерманн. – У нас есть пленки с камер видеонаблюдения в филиалах банка «Таунус-Шпаркассе» и банка «Нассау-Шпаркассе», которые показывают, как Ватковяк пытается обналичить чеки. Я могу посмотреть точное время, но предполагаю, что это было между половиной двенадцатого и двенадцатью. Согласно протоколу вскрытия, Моника Крэмер погибла между одиннадцатью и двенадцатью часами.
– Вы тоже думаете, что это были какие-нибудь профессиональные киллеры, которых выдумал себе шеф? – проворчал Бенке. – Какой профи будет так убивать глупую девку и зачем?
– Чтобы навлечь подозрение на Ватковяка, – ответила Пия. – И тот же самый преступник убил также Ватковяка, положил ему в рюкзак орудие убийства и мобильник и надел на него измазанную кровью рубашку.
В этот момент Кирххоф внутренне отвергла свою теорию «Новак-Кальтензее». Она поняла, что ни один из них не способен на такое жестокое убийство с предварительной фелляцией. Было ясно, что речь шла о двух убийцах.
– Это вполне правдоподобно, – констатировал Остерманн и зачитал вслух фрагмент лабораторного отчета, касающийся рубашки. Она была неправильно застегнута, не соответствовала размеру Ватковяка и была совершенно новой, так что даже в одном рукаве обнаружили булавку, как это бывает при фирменной упаковке рубашки.
– Надо установить, где была куплена рубашка, – распорядилась Пия.
– Я попробую, – кивнул Остерманн.
– Ах да, вот еще что… – Бенке порылся в стопках бумаг на своем письменном столе и подал Остерманну листок.
Тот посмотрел на него и наморщил лоб.
– Когда это пришло?
– Вроде вчера, – Бенке включил свой компьютер. – Я совсем забыл.
– Что это такое? – поинтересовалась Пия.
– Профиль перемещения мобильного телефона, который был в рюкзаке у Ватковяка, – сердито ответил Остерманн и повернулся к своему коллеге, для небрежности которого он обычно находил оправдание. Но на сей раз он был действительно зол. – Слушай, Франк, – крикнул он в запальчивости. – Это важно, ты ведь знаешь! Я жду этого уже несколько дней!
– Не делай из этого происшествие государственного масштаба! – возразил Бенке резко. – Ты никогда ничего не забывал?
– Если это касается расследования, то нет! Что с тобой только происходит, старина?
Вместо ответа Бенке встал и вышел за дверь.
– И что? – спросила Пия, не комментируя поведение Франка. Если теперь даже Остерманн заметил, что с Бенке что-то не так, может быть, он позаботится об этом и обсудит проблему в мужском коллективе.
– Мобильником пользовались только один раз, а именно для отправки уже известной эсэмэски Монике Крэмер, – ответил Остерманн после основательного изучения информации. – Никаких номеров в памяти нет.
– Радиосота указана? – спросила Пия с любопытством.
– Эшборн и окрестности. – Остерманн фыркнул. – Радиус примерно три километра вокруг радиомачты. Это нам не особенно много дает.
Боденштайн стоял перед своим письменным столом и смотрел на разложенные на нем дневные газеты. Позади была нерадостная, первая за сегодняшний день, встреча с директором уголовной полиции Нирхофом, который недвусмысленно пригрозил создать специальную комиссию, если Боденштайн в ближайшее время не представит реальные результаты. Пресс-секретаря атаковали звонками, и не только пресса. Даже Министерство внутренних дел дало официальный запрос относительно продвижения в расследовании. В коллективе ощущалось раздражение. Ни по одному из пяти убийств даже приблизительно не наметился сдвиг. То, что Гольдберг, Шнайдер, Анита Фрингс и Вера Кальтензее были друзьями с юношеских лет, им никак не помогло. Убийца на всех трех местах преступления не оставил никаких реальных следов. Профиль преступника было невозможно определить. Наиболее весомый мотив, между тем, имели братья Кальтензее, но Боденштайн внутренне не был готов присоединиться к предположениям Остерманна.
Он сложил газеты, сел на место и уперся лбом в руку. Что-то происходило перед их глазами, чего они не могли распознать. Ему не удавалось логично связать убийства с семьей Кальтензее и ее окружением. Если здесь вообще можно было что-то связать. Может быть, он утратил способность задавать нужные вопросы?
В дверь постучали, и в кабинет вошла Пия.
– Что хорошего? – спросил Оливер, надеясь, что его коллега не заметила его растерянности и сомнений в самом себе.
– Бенке был только что у приятеля Ватковяка, Френцеля, следы ДНК которого мы обнаружили в доме Шнайдера, – сказала она. – Он принес мобильный телефон Френцеля. Ватковяк в четверг оставил ему сообщение на «голосовой почте».
– И что?
– Мы хотим сейчас его прослушать, – сказала Пия. – Между прочим, в доме на Сисмейерштрассе, в который Риттер недавно входил, живет женщина по имени Марлен Кальтензее. – Она бросила на Боденштайна испытующий взгляд. – Что с вами, шеф?
В который раз у Оливера возникало ощущение, что Пия смотрит ему прямо в мозг.
– Мы никак не сдвинемся с места, – ответил он. – Слишком много загадок, слишком много неизвестного, слишком много бесполезных следов.
– Но так ведь всегда. – Пия села на стул перед его письменным столом. – Мы задавали многим людям много вопросов и таким образом сеяли тревогу. Дело развивает сейчас собственную динамику, на которую мы, правда, в настоящий момент не можем оказывать влияние, но которая работает на нас. У меня есть устойчивое чувство, что очень скоро произойдет нечто, что выведет нас на верный путь.
– Вы настоящая оптимистка. А что, если ваша прославленная динамика принесет нам еще один труп? Нирхоф и Министерство внутренних дел уже сейчас оказывают на меня колоссальное давление!
– Что же они от нас хотят? – Пия покачала головой. – Мы ведь не телевизионные комиссары!.. У вас взгляд человека, осознающего свое бессилие. Давайте поедем во Франкфурт к Риттеру и Эларду Кальтензее. Их нужно поспрашивать по поводу исчезнувшего ящика.
Она встала и с нетерпением посмотрела на него. Ее энергия была заразительной. Боденштайн подумал, насколько необходимой стала ему Пия Кирххоф в течение двух последних лет. Вместе они были прекрасной командой: она, строящая подчас отчаянные предположения и энергично форсирующая дела, и он, строго придерживающийся правил и останавливающий ее, если она становилась слишком эмоциональной.
– Ну же, шеф, – сказала Пия. – Не должно быть никаких сомнений в себе. Мы должны, в конце концов, доказать нашей новой начальнице, что мы это можем!
Боденштайн улыбнулся.
– Все верно, – сказал он и поднялся.
«…слушай, перезвони мне! – раздался из динамика голос Роберта Ватковяка. Чувствовалось, что он нервничает. – Они преследуют меня. Ищейки думают, что я завалил одного типа, и гориллы моей приемной матери подкарауливали меня у квартиры Мони. Я исчезну отсюда на некоторое время. Я еще тебе позвоню».
Раздался щелчок. Остерманн отмотал ленту назад.
– Когда Ватковяк отправил сообщение на «голосовую почту»? – спросил Боденштайн, который уже преодолел свой кризис.
– В прошлый четверг, в 14:35, – сказал Остерманн. – Звонок был сделан из городского автомата в Келькхайме. Через некоторое время Ватковяк погиб.
«…гориллы моей приемной матери подкарауливали меня у квартиры Мони…»– раздался опять голос погибшего Роберта Ватковяка. Остерманн покрутил регуляторы и включил фрагмент еще раз.
– Достаточно, – сказал Боденштайн. – Что с Новаком?
– Лежит в своей постельке, – ответил Остерманн. – Сегодня утром, с восьми до начала одиннадцатого, у него были бабушка и отец.
– Отец Новака был у своего сына в больнице? – спросила Пия удивленно. – В течение двух часов?
– Да, – Остерманн кивнул. – Так сказал коллега.
– Оʼкей, – Боденштайн откашлялся и посмотрел на присутствующих, среди которых сегодня отсутствовала советник уголовной полиции доктор Энгель. – Мы еще раз поговорим с Верой Кальтензее и ее сыном Зигбертом. Кроме того, я хотел бы также иметь анализ слюны Маркуса Новака, Эларда Кальтензее и Томаса Риттера. Последнего мы навестим сегодня еще раз. И еще я хочу поговорить с Катариной Эрманн. Франк, уточните, где мы могли бы встретиться с дамой.
Бенке кивнул без каких-либо комментариев.
– Хассе, подстегните лабораторию насчет следов краски автомобиля, который врезался в бетонную цветочницу перед фирмой Новака. Остерманн, мне нужно больше информации о Томасе Риттере.
– Вам все это нужно сегодня? – спросил Остерманн.
– Сегодня до обеда, если получится. – Боденштайн поднялся. – В пять часов вечера опять встречаемся здесь; к этому времени я хотел бы иметь результаты.
Через полчаса Пия нажала кнопку звонка Марлен Кальтензее на Сисмейерштрассе, и после того как она поднесла свое удостоверение к камере над переговорным устройством, зажужжало устройство открывания двери. Женщине, которая чуть позже открыла дверь ей и Боденштайну, было примерно лет тридцать пять; невзрачное, несколько отечное лицо с голубоватыми кругами вокруг глаз; коренастая фигура с короткими ногами и широким тазом делала ее более полной, чем она была в действительности.
– Я ждала вас значительно раньше, – сказала Марлен.
– Почему? – удивленно спросила Пия.
– Ну как, – Марлен Кальтензее пожала плечами, – убийства друзей моей бабушки и Роберта…
– Мы здесь совсем по другой причине. – Пия окинула взглядом со вкусом обставленную квартиру. – Мы вчера разговаривали с господином доктором Риттером. Вы его наверняка знаете?
К удивлению Пии, женщина хихикнула, как подросток, и по-настоящему покраснела.
– Он входил в этот дом. Собственно говоря, мы хотели только узнать, что он от вас хотел, – продолжала Пия, чуть растерявшись.
– Он здесь живет, – Марлен прислонилась к дверной раме. – Мы, собственно говоря, женаты. Моя фамилия больше не Кальтензее, а Риттер.
Боденштайн и Пия озадаченно переглянулись. Томас вчера в связи с кабриолетом действительно говорил о своей жене, но не удосужился сказать, что при этом речь идет о внучке его бывшей шефини.
– Мы поженились совсем недавно, – объяснила Марлен. – Я еще по-настоящему не привыкла к своему новому имени. Моя семья тоже еще ничего не знает о нашей свадьбе. Мой муж хочет дождаться подходящего момента, пока улягутся все волнения.
– Вы имеете в виду волнения, связанные с убийствами друзей вашей… бабушки?
– Да, верно. Вера Кальтензее – моя бабушка.
– А вы чья дочь? – поинтересовалась Пия.
– Мой отец – Зигберт Кальтензее.
В этот момент взгляд Пии упал на облегающую футболку молодой женщины, и она сделала соответствующий вывод.
– Ваши родители знают, что вы беременны?
Марлен сначала покраснела, потом ее лицо засияло гордой улыбкой. Она выпятила четко обозначившийся живот и положила на него руки. Пия заставила себя улыбнуться вопреки своему желанию. По прошествии стольких лет она все еще ощущала легкую боль в присутствии счастливой беременной женщины.
– Нет, – сказала Марлен Риттер. – Как говорится, у моего отца сейчас другие заботы… – Кажется, только сейчас она вспомнила о своем хорошем воспитании. – Могу я предложить вам что-нибудь выпить?
– Нет, спасибо, – вежливо отказался Боденштайн. – Мы, собственно, хотели поговорить с… вашим мужем. Вы знаете, где он сейчас находится?
– Я могу дать вам номер его мобильного телефона и адрес редакции.
– Это было бы очень любезно с вашей стороны. – Пия достала свой блокнот.
– Ваш муж рассказал нам вчера, что ваша бабушка в свое время уволила его из-за каких-то разногласий, – сказал Боденштайн. – После восемнадцати лет совместной работы.
– Да, это правда. – Марлен озабоченно кивнула. – Я тоже точно не знаю, что произошло. Томас никогда не говорит ничего плохого о бабушке. Я абсолютно уверена, что все еще уладится, если только она узнает, что мы поженились и ждем ребенка.
Пия была удивлена наивным оптимизмом женщины. Она очень сомневалась в том, что Вера Кальтензее вновь с распростертыми объятиями примет мужчину, которого с позором выгнала, только потому, что он женился на ее внучке. Совсем наоборот.
Элард Кальтензее дрожал всем телом, когда вел автомобиль в направлении Франкфурта. Могло ли то, что он только что узнал, быть правдой? Если да, то чего ожидали от него они? Что он должен сделать? Элард постоянно вытирал покрывавшиеся потом ладони о брюки, чтобы руки не скользили по рулю. В какое-то мгновение он решил направить автомобиль на полном ходу в бетонный столб, чтобы на этом все закончилось. Но мысль о том, что он может выжить и остаться калекой, удержала его от этого шага.
В выступающей части пола между сиденьями своего автомобиля Элард пытался нащупать заветную коробочку, пока не вспомнил, что два дня назад, пребывая в состоянии полной эйфории и интересных замыслов, выбросил ее из окна. Как только он мог предположить, что вдруг сможет обойтись без товара? Его душевное равновесие уже несколько месяцев как было глубоко подорвано, но сейчас он чувствовал себя так, будто у него выбили почву из-под ног. Элард сам не знал, каких сведений ожидал все эти годы робких поисков, но совершенно точно – не этих.
– Боже мой! – воскликнул он, борясь с противоречивыми чувствами, которые и без наркотиков бушевали в нем с пугающей силой.
Все вдруг обрисовалось невыносимо ясно и до боли отчетливо. Это была правильная жизнь, и он не знал, сможет ли и захочет ли еще когда-либо с этим справиться. Его тело и его мозг настойчиво требовали расслабляющего действия бензодиазепама. Когда Элард клялся всем святым, что откажется от этого, он еще не знал того, что знает сейчас. Вся его жизнь, все его существование и личность – абсолютная ложь! «Почему?» – стучало болью в его голове, и Элард Кальтензее отчаянно желал себе мужества, чтобы суметь задать этот вопрос нужному человеку. Но уже одна мысль об этом переполняла его страстным желанием бежать от этого как можно дальше. Сейчас он еще может сделать вид, будто ничего не знает.
Внезапно перед ним вспыхнули красные стоп-сигналы, и он с такой силой нажал на тормоза, что завибрировала антиблокировочная система его тяжелого «Мерседеса». Водитель автомобиля сзади яростно засигналил и успел вовремя съехать на полосу аварийной остановки, чтобы со всей силой не въехать ему в багажник. Испуг привел Эларда Кальтензее в себя. Нет, так он жить не может. И ему было безразлично, если весь мир узнает, какой жалкий трус скрывался за гладким лицом элегантного профессора. Рецепт все еще находился в его чемодане. Одна-две таблетки, пара бокалов вина сделали бы все более сносным. Наконец, он не давал себе никаких обязательств. Лучше всего было бы сейчас взять с собой пару вещей, поехать прямо в аэропорт и улететь в Америку. На пару дней… нет, лучше на пару недель. А может быть, навсегда.
– Редактор журнала «Лайфстайл-Магацин», – повторила с издевкой Пия, глядя на отвратительное здание с плоской крышей, расположенное в заднем дворе мебельного склада в промышленной зоне Фехенхайма. Вместе с Боденштайном они поднялись по грязной лестнице на самый верхний этаж, на котором находился офис Томаса Риттера. Скорее всего, Марлен еще никогда не навещала здесь своего мужа, так как уже у входной двери, которая эвфемистически обозначалась как «редакция», у нее наверняка возникли бы сомнения. На дешевой стеклянной двери, усеянной жирными следами пальцев, красовалась яркая табличка с надписью «Уикенд».Приемная состояла из письменного стола, заставленного с одной стороны телефонными аппаратами, а с другой – допотопным монстром-монитором.
– Я слушаю вас. – Дама в приемной « Уикенда» выглядела так, как будто сама раньше позировала для обложки журнала. Правда, косметика не могла скрыть ее возраста. Ей было примерно лет тридцать.
– Уголовная полиция, – сказала Пия. – Где нам найти Томаса Риттера?
– Последний кабинет по коридору, слева. Мне сообщить о вас?
– Нет, – Боденштайн дружески улыбнулся даме.
Стены коридора были увешаны фронтисписами журнала « Уикенд» в рамках, на порнографических фотографиях были изображены различные девушки, которых, правда, объединяло нечто общее: размер груди как минимум DD. Последняя дверь слева была закрыта. Пия постучала и вошла. Риттеру было явно неудобно, что Боденштайн и Пия застали его в такой обстановке. Между роскошной квартирой в старинном доме в Вестэнде и узким прокуренным кабинетом с порнографическими фотографиями на стенах лежала пропасть. Правда, пропасть лежала и между невзрачной женой Риттера, ждущей ребенка, и женщиной, которая стояла рядом с ним и ярко-красная губная помада которой оставила следы на губах Риттера. Все в ней выглядело стильно и дорого, начиная с одежды, украшений и обуви до прически.
– Позвони мне, – сказала она, взяла свою сумку, бросила быстрый и незаинтересованный взгляд на Боденштайна и Пию и выскользнула за дверь.
– Это ваша шефиня? – поинтересовалась Пия.
Риттер уперся локтями в письменный стол и провел всеми десятью пальцами по волосам. Он казался изможденным и на несколько старше своего реального возраста, чем вполне соответствовал унылой обстановке своего кабинета.
– Нет. Что вам еще угодно? Откуда вы вообще знаете, что я здесь? – Он взял пачку сигарет и закурил.
– Ваша жена была очень любезна и дала адрес редакции.
Риттер не отреагировал на сарказм Пии.
– У вас помада на лице, – добавила Кирххоф. – Если бы ваша жена это увидела, она могла бы сделать неправильные выводы.
Риттер провел тыльной стороной руки по губам, немного помедлил с ответом, но потом сделал смиренный жест.
– Это одна моя знакомая, – сказал он. – Я должен ей деньги.
– А ваша жена знает об этом? – спросила Пия.
Томас посмотрел на нее почти дерзко.
– Нет. Она не должна этого знать. – Он затянулся сигаретой и выпустил дым через нос. – У меня масса дел. Что вы хотите? Я ведь вам уже все сказал.
– Совсем наоборот, – возразила Пия. – Вы от нас многое утаили.
Боденштайн молчал. Глаза Риттера перебегали с него на Пию. Вчера он допустил ошибку, недооценив ее. Сегодня с ним такого не случится.
– Вот как? – Томас хотел казаться невозмутимым, но нервное мигание его глаз выдавало его истинное душевное состояние. – Что же, например?
– Что вы делали вечером 25 апреля у господина Гольдберга, то есть накануне его убийства? – спросила Пия. – Что вы обсуждали с Робертом Ватковяком в кафе-мороженом? И почему Вера Кальтензее уволила вас на самом деле?
Нервным движением Риттер раздавил окурок. Его мобильник, который лежал рядом с клавиатурой компьютера, исполнил первые аккорды девятой симфонии Бетховена, но он даже не взглянул на дисплей.
– Что это значит? – сказал он вдруг. – Я был у Гольдберга, Шнайдера и Фрингс, так как хотел с ними поговорить. Два года назад у меня возникла идея написать биографию Веры. Сначала она была в полном восторге и часами диктовала мне то, что хотела прочитать о себе. Через пару глав я заметил, что это будет смертельно скучно. Двадцать предложений о ее прошлом, не больше. При этом читателя ведь интересует именно прошлое – ее аристократическое происхождение, драматическое бегство с маленьким ребенком, потеря семьи и замка, а не какое-нибудь заключение сделок и благотворительная деятельность.
Мобильник, который между тем замолчал, опять дал о себе знать одиночным писком.
