Текст книги "Индия в древности"

Автор книги: Григорий Бонгард-Левин

Соавторы: Григорий Ильин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 66 страниц)

В первые века нашей эры в Южной Индии, как отмечалось, происходил процесс феодализации общества, причем, возможно, более интенсивный, чем на Севере страны^[1978], но имевший свои особенности. Здесь не было массовых этнических смешений, племенные и общинные традиции отличались значительно большей стойкостью. В отличие от высших сановников гуптской администрации, оказавшихся волей служебных перемещений далеко от своих мест проживания и не связанных с местным населением (не говоря уже о потомках знатных шакских, парфянских, кушанских и прочих родов), феодалитет на Юге был органически связан с местным населением этническими, родовыми и племенными узами, общностью религии и исторических традиций^[1979].

Все эти особенности оказали существенное воздействие на дальнейшие исторические судьбы Южной Индии не только в средние века, но и в новое время.

Сословно-кастовый строй. В общем процессе изменений общественных отношений заметные сдвиги происходили и в сословно-кастовом строе. Уже к началу нашей эры положение варн в действительной жизни не во всем соответствовало тому, как оно описывалось в брахманской литературе шастр. В рассматриваемый период этот разрыв еще больше увеличился: в середине VII в. китайский паломник Сюань Цзан описывал систему четырех варн как реально существовавшую, но уже с заметными модификациями^[1980]. Даже в XI в. хорезмиец Бируни упоминал о варнах^[1981].) Возрастание общественной роли зажиточных городских слоев, превосходство богатства над знатностью в это время становятся особенно заметны. Произведения художественной литературы этого периода наполнены изречениями о благодетельности богатства и несчастном положении родовитого бедняка^[1982].

Немалое воздействие на сословно-кастовую структуру оказало проникновение в Индию (особенно в северо-западные области) новых этнических элементов – греков, бактрийцев, шаков, парфян, гуннов-эфталитов и др. Они довольно быстро растворялись в основной массе местного населения, индианизировались^[1983] и так или иначе находили свое место в сословно-кастовой системе. Подобные вторжения происходили и раньше, но именно в рассматриваемую эпоху они приобрели характер крупных по численности и масштабам завоевательных походов. Поскольку завоеватели получали высокое социальное положение, к ним нельзя было долго относиться как к варварам-млеччхам или отводить место в нижней части сословной лестницы. Бóльшую часть их рассматривали как деградировавших кшатриев^[1984].

Происходившие в обществе изменения коснулись всех варн, хотя и не в равной мере. Снижение роли фактора родовитости, упрощение религиозного ритуала, а также широкое распространенно буддизма и джайнизма заметно сказались на положении брахманов. В литературных источниках имеется много данных об обеднении древних брахманских родов, о падении авторитета брахманов. Часто в древнеиндийской драме встречается тип придворного брахмана (видушака), исполняющего роль не то домашнего шута, не то камердинера. В драме Шудраки «Глиняная повозка» (V–VI вв.) выведен профессиональный вор Шарвилака, бывший по варне брахманом. Позже в связи с частичной регенерацией общинных и родовых отношений и с упадком буддизма и джайнизма значение брахманов снова возросло.

Резко усилилось размывание варны кшатриев. Это было связано, по всей вероятности, с ослаблением и падением республик и укреплением в армии системы наемничества. К VI–VII вв. рядовые кшатрийские роды почти повсеместно исчезли: к кшатриям стали причислять только царские династии. Но даже среди правителей не все были кшатриями. Многие древние царские династии погибли в частых войнах, их престолы были захвачены удачливыми выходцами из других варн. Так, Сатаваханы и Вакатаки были по традиции брахманами, а создатели самых мощных государств периода IV–VII вв. – Вардханы и, возможно, Гупты – вайшьями. Сюань Цзан в своих записках сообщает о сословно-кастовой принадлежности 13 современных ему индийских царей. Из них только 5 были кшатриями, 4 – брахманами, 2 – вайшьями и 2 – шудрами. В средние века само слово «кшатрий» постепенно выходит из употребления, и только немногие феодальные роды (особенно раджпуты) решались вести свое происхождение от древних кшатриев^[1985].

Поскольку ремесленный люд состоял в основном из шудр^[1986], то с расцветом ремесла и укреплением городов их общественное положение менялось. Но изменения происходили и в сельском хозяйстве. Уже в «Артхашастре», когда говорится об освоении царем новых земель (II.1), рекомендуется заселять их преимущественно шудрами-земледельцами. Сюань Цзан всех шудр уже считал земледельцами: вайшьи, согласно его утверждению, были торговцами, которые считались более почтенными, чем земледельцы^[1987]. Но, вероятно, во многих случаях не только шудры становились земледельцами, но и земледельцы шудрами, т. к. с развитием феодальных отношений рядовые свободные общинники – вайшьи превращались в феодально-зависимых крестьян, и это вело к ухудшению их общественного, прежде всего сословно-кастового, статуса. Эти новые тенденции в положении шудр нашли отражение не только в сутрах и шастрах, по и в позднебуддийских (прежде всего махаянских) сочинениях. Большой интерес представляют сообщения и такого менее затронутого конфессиональной тенденциозностью текста, как «Ангавиджа» (Aṅgavijjā), относящегося к разряду астрологических работ (его составление связывают обычно с кушанской эпохой, хотя возможна и более поздняя датировка – гуптский период). Заслуживает, например, внимания свидетельство «Ангавиджи» о том, что в разряд слуг (pessa; в эту группу включались наемные работники и дасы) не входили шудры, которых относили к ариям (т. е. свободным, полноправным членам «арийского» общества)^[1988]. В «Милинда-панхе» (III.3.26) вайшьи и шудры объединены в одну группу, которая занималась земледелием, скотоводством и торговлей, что отражает не столько понижение статуса вайшьев, сколько улучшение положения шудр. В более поздних по времени источниках (например, у комментатора «Нарада-смрити» Асахаи) шудры иногда характеризуются как земледельцы. Повышался и религиозный статус шудр: даже брахманские учителя стали разрешать им слушать веды, совершать некоторые ведийские церемонии.

В Южной Индии сословно-кастовая система оформляется в период становления там феодальных отношений и значительных изменений древней системы четырех варн в Северной Индии: на Юге происходило сглаживание общественных различий между шудрами и дваждырожденными и постепенное размывание варн кшатриев и вайшьев. Поэтому здесь образовались две основные варны – брахманов и шудр: варны кшатриев и вайшьев в Южной Индии в полной мере так и не сложились. Показательно, что к шудрам в Южной Индии в средние века относились многие цари, сановники, торговый люд, а также основная масса земледельцев-общинников. Ремесленники в своем большинстве составляли особые касты, более низкие, чем шудры.

Таким образом, к концу древности прежняя система четырех варн претерпела значительные изменения, хотя брахманство продолжало цепляться за древние традиции и старалось закрепить стойкие нормы и традиционные положения^[1989]. Основным элементом в сословно-кастовой системе постепенно становится каста – джати.

Варна и джати. Основные признаки, характерные для варны (прежде всего наследственный характер варнового статуса, традиционность основных занятий, эндогамность и т. д.), были присущи и джати, но джати обладала некоторыми признаками, которые заставляют рассматривать ее как особый общественный институт – касту. Однако появление джати ни в коей мере не было «отменой» варнового деления. Более того, варновая характеристика постепенно превращалась в способ классификации многочисленных местных каст. Большая часть джати причислялась к той или иной варне, а если джати стояли ниже варны шудр, то рассматривались в качестве вневарновых. Конечно, варны и джати не совпадали друг с другом, и не случайно авторы текстов (шастр) по-разному решают вопрос об отнесении конкретных каст к той или иной варне. Можно предполагать, что позиция древних авторитетов во многом зависела не от личных взглядов, а от традиций конкретных районов и даже социальных групп.

Отдельные джати упоминаются еще в поздневедийских текстах, обычно в связи с описанием царских ритуалов, – это суты, ратхакары и другие группы придворных, представлявшие, видимо, определенные ритуальные ранги^[1990]. В позднейших сочинениях, когда речь заходила о джати, перечислялись обычно именно эти кастовые наименования. Указания Мегасфена на замкнутые профессиональные группы – «разряды» населения Индии, отдельные сведения Панини и буддийских источников позволяют говорить о наличии каст (джати) в магадхско-маурийский период. В «Артхашастре» касты предстают как вполне сложившийся институт^[1991]. Но именно кушано-гуптская эпоха отмечена особым развитием этой социальной единицы.

Джати не являлись, как правило, общеиндийскими, а охватывали группу лиц, населявших определенный район. Это были люди, обычно занятые в одинаковой или сходной сфере производственной деятельности, что нередко вело к общности экономических интересов. Джати отличались от варн также наличием выборных (или наследственных) постоянных органов управления, системы взаимопомощи, общей кассы, пополняемой за счет взносов и отчислений членов джати, существованием многочисленных общественных и бытовых связей между членами джати (совместное проведение религиозных праздников, участие в семейных торжествах и обрядах, сопровождавших заключение браков, рождение детей, похороны, поминки и пр.). Каждая джати старалась следовать нормам и обычаям (svadharma), традиционно приписываемым именно этой касте^[1992], причем такие нормы получали религиозную санкцию и строгую ритуальную предопределенность.

Следует иметь в виду, что положение каст в общей сословно-кастовой и социально-экономической структуре было различным и очень рано возникла их иерархия с учетом происхождения, престижности занятий, роли в экономической и политической сферах. «Касты и цехи, – писал К.Маркс, – возникают под влиянием такого же естественного закона, какой регулирует образование в животном и растительном мире видов и разновидностей, – с той лишь разницей, что на известной ступени развития наследственность каст и исключительность цехов декретируются как общественный закон»^[1993].

Эндогамное объединение – джати была тесно связана с институтом готры – экзогамного рода. Не случайно многие джати вырастали на основе именно племенных образований. Следы этнического происхождения многих каст, упоминаемых в древнеиндийской литературе, легко обнаруживаются в их названиях (нишады, пулинды, дравиды и др. вплоть до греков, парфян и т. д.) (Ману X.43). Но не каждая каста была племенного или этнического происхождения, и тогда лишь ее структура внешне имитировала племенную. В условиях древней Индии, где стойко сохранялись патронимические или клановые связи, каста выступала как объединение близких по родству и брачным отношениям патронимических «союзов». Создание такого рода эндогамных объединений могло происходить на различной основе, и этому способствовали сходство занятий, которым следовали члены патронимии, близость социального статуса и т. д. Таким образом, практически всякое объединение – этническое, профессиональное или религиозное – в древней Индии имело тенденцию принимать кастовый характер. Особенно большую роль в оформлении системы каст сыграло развитие ремесла и торговли.

Еще задолго до рассматриваемого периода развитие рабовладельческих отношений, рост ремесла и торговли значительно изменили соотношение общественных сил в Индии. Если раньше ремесленники и торговцы были немногочисленны и разрозненны, то в первые века пашей эры в связи с расцветом городской жизни они получили возможность организоваться для взаимопомощи и отстаивания общих интересов. Союзы торговцев и ремесленников (гана, шрени, нуга, нигама) постепенно становились весомой экономической и общественной силой. Они добились большого политического влияния, с их правилами внутреннего распорядка считалась царская администрация. Возможно, что некоторые торговые и ремесленные союзы могли нанимать войско^[1994]. Они сосредоточивали в своих руках значительные денежные средства^[1995], а их кассы выполняли «банковские операции».

Некоторые из таких союзов могли оформиться в виде особых каст – джати. Но они приобретали кастовый характер в разное время: многие из них (особенно корпорации торговцев) стали кастами лишь в средневековье; названия же большинства современных джати не встречаются в древних источниках. Возможно, это свидетельствует об относительно позднем возникновении некоторых каст.

Кастовая организация не ограничивалась ремесленниками и торговцами. Объединены были в союзы также музыканты, актеры, писцы и т. д.^[1996] Они также составляли свои особые касты. Касты существовали и в деревне (сельские ремесленники одной специальности и сельские слуги, занятые в определенной сфере, также принадлежали к отдельным джати). Кастовый по форме характер могли принимать и сельские общины, члены которых специализировались на определенном ремесле (например, деревни-общины гончаров, кузнецов и т. д.)^[1997]. К этому же приводила и специализация племен или групп общин по отдельным отраслям земледелия, скотоводства, рыболовства, охоты и т. д. Но профессиональные союзы и джати – институты не тождественные.

Союзы ремесленников и торговцев начинают возникать после появления профессионального ремесла, т. е. в очень глубокой древности. Джати же складывались тогда, когда уже существовала система варн, и главным образом в пределах варн, объединявших производительное население.

В научной литературе неоднократно отмечалось, что термин «джати» иногда применялся и для обозначения принадлежности к варне^[1998]. Это и неудивительно, т. к. оба термина означали сходные и тесно связанные общественные институты. Но когда требовалась особая точность в определениях, индийцы различали варну и джати. Если речь шла о четырех сословиях общества, применялось слово «варна» (чатурварнья – четырехсословное общество). В дхармасутрах и шастрах о варнах и джати говорится как о разных общественных институтах^[1999]. Различие между ними подтверждается и синонимическим словарем Амарасинхи «Амаракоша» (IV–V вв. н. э.), где эти термины находятся в разных синонимических рядах (II.7 и 11.66).

Брахманская теория происхождения джати. О том, что каста-джати – более поздний общественный институт, чем варна, свидетельствует и брахманская традиция, выводящая джати из варн и даже не пытающаяся изобразить джати результатом божественного установления. То обстоятельство, что джати возникли внутри варн и были во многом на них похожи, очевидно, и привело древнеиндийских авторитетов к объяснению происхождения джати смешением варн^[2000]. Касты, появившиеся якобы от смешанных браков представителей основных четырех варн, упоминаются уже в ранних сутрах^[2001]. У Ману (X) наиболее полно изложена теория происхождения джати от смешения варн. По традиционным правилам вполне «законными» считались только дети от родителей, равных по варне^[2002]. Нарушением правил был брак мужчины с женщиной, варна которой ниже на одну ступень (т. е. брахмана с кшатрийкой и кшатрия с вайшийкой), но дети от таких браков рассматривались как дваждырожденные и относились к варне отца^[2003]. У Вишну говорится, что ребенок считался принадлежащим к варне матери, если она была более низкой варны, чем отец^[2004]. Напротив, в джатаке № 465 (IV.144) Будде приписывают следующие слова, сказанные им царю Кошалы о его сыне, рожденном от рабыни: «Какое значение имеет род матери? Главное – род отца (pitigottameva pamāṇam)». По-видимому, единый для всей Индии порядок так никогда и не сложился и в различных областях существовали разные обычаи. Возможно также, что джатаки еще не отразили тех изменений в сословно-кастовой структуре, которые стали заметными в гуптскую и позднегуптскую эпохи.

О детях от всех прочих смешанных браков в сутрах и шастрах говорится, что они должны принадлежать к иной джати, чем оба родителя. Но о том, к какой именно следует относить потомство от смешанных браков, среди авторов шастр нет единого мнения^[2005]. Правда, некий принцип все же существовал: чем грубее считалось нарушение сословно-кастовых брачных правил, тем к более низкой джати должен был относиться ребенок. Самым серьезным грехом с точки зрения ортодоксального брахманства был брак мужчины-шудры с брахманкой: их ребенок считался «чандала»; он называется у Ману «самым низким из людей»^[2006].

Другим обстоятельством, еще больше подчеркивающим искусственный характер брахманской теории происхождения джати, служит то, что многие из них были племенами или народностями. Даже составители «Законов Ману» не решились объявить появление таких джати, как, например, яваны (греки), шаки (саки), пахлавы (парфяне), лишь результатом смешения четырех варн; о них говорится, что, будучи некогда кшатриями, они опустились до состояния шудр (vṛṣalatva) из-за нарушения священных обрядов и неуважения к брахманам^[2007]. Но ряд других племен и народностей, например магадхи, вайдехи, андхры, считаются потомками от смешанных браков.

Образование каст-джати было процессом длительным и постепенным. Давая свою трактовку этому явлению, брахманские авторитеты старались опереться на древние традиции. «Брахманы, кшатрии и вайшьи – три варны дваждырожденных, четвертая – шудры, рожденные один раз, пятой же нет»^[2008] – это положение считалось незыблемым, ибо такой порядок установлен самими богами^[2009]. Очевидно, поэтому и возникла теория о том, что джати – результат смешанных браков. Такое объяснение казалось наиболее естественным и увязывалось с существовавшими принципами и нормами функционирования варновой системы.

В индологии брахманская теория была, однако, некритически воспринята некоторыми историками^[2010], хотя еще в прошлом веке ее резко критиковал крупный индийский общественный деятель и историк Р.Ч.Датт^[2011]. Несколько позже выдающийся индийский историк Р.Ч.Маджумдар считал излишним даже выступать против этой теории ввиду ее очевидной абсурдности^[2012].

Касты неприкасаемых. История средневековья и нового времени показывает, что в касты замыкались различные секты (лингаяты, и др.), первоначально даже отрицавшие кастовые различия. Как уже говорилось, в касты превращались некоторые племена и народности. Решающим для определения варно-кастового статуса было значение и положение новой общественной или этнической группы в общей социальной структуре. Некоторые из них включались в систему варн (и чаще всего относились к шудрам), но многие оказывались вне системы четырех варн и по своему общественному положению были ниже шудр. В древности такие касты, стоящие вне варн, обозначались разными терминами – bāhya, antyaja, apapātra, что соответствует понятиям «отверженный», «находящийся вне». Некоторые из них считались «неприкасаемыми» (aṣpṛśya).

Возникновение понятия «ритуальная неприкасаемость» относится к глубокой древности. Оно было связано с весьма архаичными магическими представлениями о табу и ритуальной нечистоте. «Нечистыми» у древних индийцев считались мертвые тела, женщины некоторое время после родов, некоторые виды животных и др. Человек, дотронувшийся до них, осквернялся и мог очиститься только совершением особых обрядов; до этого же он считался неприкасаемым, и каждый, кто касался его, сам осквернялся. К неприкасаемым могли относиться и те иноплеменники, которые употребляли по установленным нормам «нечистую» пищу или следовали ритуально оскверняющим занятиям.

С возникновением общественного неравенства представление о неприкасаемости менялось. Профессии, которыми вынуждены были заниматься низшие категории населения и отдельные племена (убой животных, торговля мясом, обработка кож, уборка мусора и нечистот и др.), прежде всего объявлялись нечистыми, что исключало эти разряды общества из варновой системы и тем самым приводило к их жестокой эксплуатации. Неприкасаемость для этих категорий трудящихся становилась «неочищаемой», а значит, пожизненной и даже наследственной.

Некоторые отсталые племена, которые были вынуждены заниматься собирательством, охотой, рыболовством и презираемыми промыслами, объявлялись отверженными и нечистыми. Это давало новое оправдание для их неприкрытого угнетения. В процессе укрепления государственности эти племена теснее включались в жизнь общества, но отпечаток отверженности они преодолеть так и не смогли^[2013].

Судя по имеющимся текстам, очень рано наметилась тенденция рассматривать некоторые разряды шудр как неприкасаемые^[2014]. В поздневедийской литературе встречаются упоминания о племенах, которых презирали за отсталый образ жизни (чандалы, паулкасы, нишады, кираты)^[2015], но, как и в ранних дхармасутрах^[2016], бесспорных указаний на их неприкасаемость нет.

К рубежу нашей эры институт неприкасаемости безусловно существовал («Артхашастра» не раз говорит о нормах общения с неприкасаемыми), но особое развитие он получил в первые века нашей эры, что отражало общий процесс общественных изменений^[2017]. Показательно, что китайский паломник Фа Сянь (V в. н. э.) описывал неприкасаемых довольно подробно^[2018]. К этому периоду касты неприкасаемых стали заметным явлением социальной жизни.

Презирались такие занятия, как уход за лошадьми и колесницами, услужение, плотничество, врачевание, профессии бродячего акробата, плясуна, фокусника и др.^[2019] Но, по-видимому, не все, занимающиеся этими видами деятельности, были неприкасаемыми, т. к. сам род деятельности многих из них требовал непосредственного контакта с «чистыми» членами общества. Следует иметь в виду, что и в наше время не все неприкасаемые касты занимают строго определенное место в обществе; отношение к ним в разных местностях со стороны разных каст неодинаково, и некоторые касты, считающиеся неприкасаемыми в одной части Индии, не являются таковыми в другой. Так, вероятно, обстояло дело и в древней Индии.

Чаще всего в источниках среди неприкасаемых упоминаются чандалы, считавшиеся, по брахманской классификации, потомками мужчин-шудр и брахманок, но, очевидно, бывшие первоначально одним из отсталых племен. Они исполняли обязанности похоронной прислуги, палачей^[2020], мусорщиков, были охотниками и мясниками. Прикосновение к чандале требовало очистительных обрядов^[2021]. «Чистым» индийцам не следовало пользоваться теми колодцами, из которых брали воду чандалы (Артх. I.14). Чандалам следовало жить вне селений, и им разрешалось входить туда только днем для выполнения необходимых работ. Они даже имели отличавшие их знаки. Считалось добродетельным любое проявление своего презрения к ним (Ману X.50–56).

Данные индийских источников подтверждаются сообщениями чужеземцев. Так, Фа Сянь рассказывал: «Чандалы называются „дурными людьми“ и живут отдельно от всех других. Если они входят в город или на рынок, они стучат в кусок дерева. Тогда люди, узнав, кто они такие, избегают вступать с ними в контакт… Только чандалы занимаются охотой и торгуют мясом»^[2022]. Сходные сведения сообщает и Сюань Цзан: «Мясники, рыбаки, плясуны, палачи, мусорщики и т. д. имеют свои жилища вне города. При входе в город и при передвижении в нем они должны придерживаться левой стороны дороги, пока не прибудут домой»^[2023].

К неприкасаемым относились также паулкасы (или пуккасы), нишады, швапачи, мритапы; антьявасайины (по брахманской классификации – дети от брака чандалы и нишадки), составлявшие «кладбищенский персонал», считались презренными даже для других^[2024] отверженных.

Согласно шастрам, неприкасаемые стояли как бы вне религиозных и моральных норм (dharmahīna)^[2025]. К концу периода древности прикосновение чандалов к дваждырожденным каралось телесными наказаниями или денежным штрафом размером в 100 пан^[2026]; «чистый» индиец, оскорбленный неприкасаемым, имел право наказать его сам; при этом неприкасаемый приравнивался к рабу^[2027] (хотя рабом он все же не считался). И за пределами древности в тех случаях, когда имела место частичная регенерация рабовладельческих отношений, первыми жертвами порабощения оказывались самые беззащитные из тружеников – неприкасаемые^[2028].

Неприкасаемость каст, так же как и кастовость вообще, не оставалась неизменной с древнейших времен до наших дней. Большинство неприкасаемых каст, существовавших в древности, неизвестны в настоящее время, однако появилось множество новых. Поэтому современные неприкасаемые не всегда являются прямыми потомками древних.

«Век Кали». В связи с рассматриваемыми проблемами общественного развития древней Индии в гуптскую и позднегуптскую эпохи заслуживают внимания сообщения ряда источников (прежде всего ранних пуран)^[2029] об эпохе Кали, которая характеризуется многими нелестными эпитетами. Калиюга рисуется как период нарушения традиционной варновой системы, падения моральных устоев – дхармы (очевидно, прежде всего индуистской религии и установленных норм), снижения роли брахманского сословия, ухудшения статуса вайшьев и возвышения шудр^[2030]; в эту эпоху, согласно пураническим текстам, уже не выполняются на должном уровне ритуалы, набирают силу «еретические» секты, к власти приходят правители из низких варн и даже варвары – млеччхи. Такое представление о Калиюге нашло отражение и в некоторых частях эпоса (например, в «Шантипарве»), которые условно могут датироваться III–IV вв. н. э., а также и в более поздних пуранах (VII–VIII вв. н. э.).

Некоторые индийские ученые считают, что все эти описания отразили те новые явления в политической, экономической и социальной сферах, которыми были отмечены первые века нашей эры, особенно эпоха Гупт. Действительно, в это время большие изменения, как мы видели, произошли в сословно-кастовой структуре (укрепляются касты-джати, увеличивается число неприкасаемых групп, падает роль вайшьев, но поднимается статус шудр и т. д.), в духовной сфере (большую популярность получает махаяна^[2031], складывается тантризм^[2032], вовлекавший в свои ряды представителей низших каст и даже вне-кастовых и отразивший влияние местных неарийских культов), в политической жизни (образование Кушанской империи, первые правители которой были выходцами из Средней Азии, усиление власти шакских кшатрапов, вторжение эфталитов и т. д.), в государственном управлении (приход к власти ряда шудрянских династий). Все эти сдвиги, очевидно, не остались не замеченными для авторов пуран, вызвали тревогу у ортодоксального брахманства, пытавшегося сохранить свои прежние позиции и старый традиционный уклад жизни. В свете этого понятна и выдвинутая ими «теория происхождения каст». Такая позиция была реакцией брахманских кругов на новые явления, их предостережением о грядущих изменениях, характер которых они, конечно, не понимали, но которые отражали объективный исторический процесс – переход к феодализму.

Таким образом, к V–VI вв. н. э. в общественных отношениях (в том числе в сословно-кастовой системе) произошли качественные изменения и вместе с тем появились и окрепли новые явления, связанные с общим процессом феодализации. Конечно, вопрос о времени появления и характере феодальных отношений, над разрешением которого в последние годы активно работают многие ученые, прежде всего в СССР, ГДР и Индии, весьма сложен и таит в себе много неясного. Выявляются лишь основные тенденции развития; формы же, в которых проходило становление феодального уклада, истоки и этапы этого процесса, его специфика и т. д. еще остаются недостаточно понятными, четко выявленными. Нужны дальнейшие научные исследования, ученые надеются получить в свое распоряжение новые источники, необходимо кооперирование усилий антиковедов и медиевистов, применение более совершенной методики анализа эпиграфических и нарративных текстов, типологическое изучение раннефеодальной эпохи в Индии и в других странах Востока и Запада. Однако уже сейчас можно утверждать, что, несмотря на определенную его специфику, процесс возникновения и становления феодализма в Индии принципиально был сходен с теми явлениями, которые происходили в рассматриваемую эпоху в других регионах мира.

Азиатский способ производства и древняя Индия. В связи с проблемой возникновения феодального общества в Индии следует упомянуть о теории, отрицающей существование в этой стране феодализма (как, впрочем, и рабовладельческого общества) и утверждающей, что в Индии и в ряде других стран Востока (в древности и средние века) существовала особая формация с азиатским способом производства.

В 20–30-х годах этот вопрос оживленно обсуждался в советской исторической науке. Но дискуссии не дали существенных научных результатов, т. к. в центре внимания были не столько факты истории стран древнего и средневекового Востока, сколько вопрос о том, что подразумевал К.Маркс под термином «азиатский способ производства». К тому же на ход дискуссии немалое воздействие оказали моменты, вовсе не имевшие отношения к науке.

Дискуссии 60-х – начала 70-х годов также не добавили новых ощутимых аргументов в пользу этой теории. В сущности, сторонники азиатского способа производства опять ограничились толкованием известных высказываний К.Маркса, не подкрепляя свои схемы исследованием конкретного исторического материала^[2033]. Многие участники дискуссии даже не ставили вопрос о том, в какие исторические периоды и в каких именно странах этот способ производства существовал.

Основными чертами азиатского способа производства его сторонники обычно считают следующие три^[2034].

1. Непременным условием земледелия в странах, где существовал азиатский способ производства, было искусственное орошение.

Однако в Индии искусственное орошение никогда не являлось жизненно важным условием земледелия. Хотя атмосферные осадки в стране распределяются неравномерно, пустыни составляют незначительную часть территории страны, и к тому же той, которая не играла сколько-нибудь значительной роли в историческом развитии. В основных же районах древнеиндийской цивилизации (Пенджаб, долина Ганга) острой необходимости в искусственном орошении не было и решающей роли оно не играло.

2. Государство выполняло жизненно важную для населения функцию по строительству и регулированию оросительной системы.

Из древнеиндийских источников, однако, известно, что строительство оросительных сооружений (в основном мелких – прудов, колодцев) никогда не являлось важной задачей хозяйственной политики древнеиндийского государства, а было делом преимущественно общин и частных лиц. Строительство оросительных систем в Индии не было столь насущно необходимым, как, скажем, в Египте или Месопотамии, а потому в источниках сохранилось очень мало свидетельств о том, что древнеиндийские цари выступали инициаторами таких работ; особенно малочисленны свидетельства в отношении Пенджаба и долины Ганга.