Текст книги "Алый король (ЛП)"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Чувство вины окутывало Диона Прома тугим саваном. На плечи ему давил груз неудачи, который воину никак не удавалось сбросить, сколько бы он ни повторял себе, что во всем виноват Циклоп, обманувший доверие союзников.

Здесь бывший Ультрамарин выступал в поддержку Алого Короля перед лицом его обвинителей. Где именно находилась трибуна? Сейчас уже не определить.

Многие главные библиарии легионов восхваляли тут личные качества Магнуса Красного – рисовали образ визионера, мечтающего только о благе для всех людей. Что же сталось с этими космодесантниками?

Фел Зарост и Умойен, как и Дион, превратились в воинов без легиона, теневых агентов Сигиллита, но о судьбе остальных Пром знал только по слухам. Таргутай Есугэй вернулся к Белым Шрамам, ведущим кампанию против зеленокожих, и с тех пор о нем не поступало известий. Эликас из Первого… Кто скажет, где он сейчас? Бойцы Льва были загадкой даже для самих себя.

Об уделе прочих Дион почти ничего не знал, но опасался худшего.

Имперцы высадились на Никею менее десяти часов назад. На протяжении всего варп-перелета они не щадили двигателей «Аретузы» и «Дорамаара», чтобы достичь цели раньше кабала Тысячи Сынов. Риск оправдался: при выходе из эмпиреев оказалось, что космос вокруг проклятой планеты совершенно пуст, за исключением брошенных барж, которые использовались для наведения при бомбардировке. Кружась по нисходящим орбитам, эти выжженные остовы постепенно погружались в колеблющуюся завесу пыли, выброшенной в атмосферу разрывами снарядов.

В обычных условиях никто бы не предположил, что две группы, раздельно путешествующие через Имматериум, могут добраться до пункта назначения примерно в одно и то же время. Как правило, ввиду неизбежных превратностей варп-переходов одни странники дожидались других месяцами, а то и годами.

Но Дион с пугающей уверенностью чувствовал, что легионеры Тысячи Сынов прибудут в зал правосудия уже скоро.

И здесь их встретит Пром со своими воинами.

В сущности, план действий был несложным.

Используя осколки души примарха внутри Гамона, имперцы выманят противника на поверхность, и Антака Киваан уничтожит их звездолет. Как только неприятель лишится путей к отступлению, магос Аракс устранит Лемюэля, а Дион и его подчиненные убьют воинов Аримана.

Библиарий прекрасно понимал, что шансы на успех такого замысла крайне малы, но более удачных практических решений у них не имелось.

Нагасена прижал два пальца к вокс-бусине в ухе, через которую поддерживал связь с «Дорамааром».

– Они идут, – сообщил агент.

Пром кивнул, не отводя глаз от трех далеких пятен света, что приближались к вулкану сквозь облака.

– Знаю.

По воле Императора этот грандиозный амфитеатр, созданный как дворец чудес, превратился в сцену безжалостного судилища. Его каменная кладка обладала нуллифицирующими свойствами, хотя и почти ничтожными в сравнении с подавляющей мощью оберегов «Озирис-Пантеи».

Азек вел свой кабал и союзные отряды через исхлестанные ливнем развалины туда, где ждали ловчие. Все тридцать три легионера двигались быстрым шагом, желая поскорее закончить дело и убраться отсюда.

Ариман воспринимал ауры неприятелей, как огоньки свечей: какие-то горели тускло и подрагивали, другие пылали неземным сиянием. Среди них корвид определил несколько душ, которых запомнил по Камити-Соне; других он не знал.

Одно из созданий лучилось таким внутренним светом, что Азек отчетливо различал его силуэт даже за пеленой дождя. Когда эта фигура, словно магнит, потянула к себе сущность в посохе корвида, у Аримана участился пульс: он понял, чем вызвано такое взаимное притяжение.

Но хеку влекло вперед и что-то еще.

Азек ощутил присутствие более великой и могущественной силы, скрытой глубоко в недрах Никеи. Что там, еще один осколок души? Или нечто совершенно иное?

Тропа привела легионеров на заваленное обломками плато – все, что сохранилось от арены. Ариман мысленно представил ярусы скамей, с которых клеветники изрыгали ложь о Тысяче Сынов, нагоняя страх на публику, и подиум Малкадора, где тот зачитывал обвинения в колдовстве. Наяву корвид заметил руины пьедестала, откуда Император изрек приговор Алому Королю.

Сыны Магнуса рассредоточились по арене. Их строй напоминал расправленные крылья, сходящиеся к Азеку и его кабалу.

Против адептов Тысячи Сынов вышло весьма разношерстное воинство.

Пальцы бойцов с обеих сторон легли на спусковые крючки и активационные руны мечей. Хватило бы мельчайшей искорки, чтобы в амфитеатре вспыхнул пожар битвы. Воздух мучительно задрожал, пропитавшись едва сдерживаемой жаждой насилия.

Ариман критически оглядел группу неприятелей.

В первую очередь его внимание привлек громадный, покрытый оранжевым лаком автоматон, который держал за шею извивавшегося человека. Пленника окружал ореол пси-света, настолько яркий, что черты мужчины почти терялись в сиянии, но Азек узнал бы Лемюэля Гамона где угодно, как бы сильно тот ни изменился. Хека тянулась именно к летописцу, и корвид побледнел, ощутив, сколь нечеловеческая мощь струится по жилам бывшего послушника.

Возле киборга стоял незнакомый Ариману техножрец с высохшим телом, которое поддерживала замысловатая система из стального каркаса и суспензорных полей. В ауре механикуса читалась немалая отвага, но за ней скрывался и неодолимо растущий страх перед распадом его организма.

Азек послал Хатхору Маату мысленный вопрос, и павонид медленно кивнул.

+Тогда начинай,+ отправил корвид.

Слева от автоматона расположились рунный жрец Бъярки и его уцелевшие бойцы. Перед Волком с жутко обгоревшим лицом стоял на коленях еще один пленник. Ариман вздрогнул от гнева, узнав в нем Менкауру; способности и свободу его друга ограничивал шипастый ошейник.

Между адептом и Лемюэлем находилась воительница в доспехах. Омерзительная пустота, дыра в бытии на месте души, выдавала в ней Сестру Безмолвия.

Мечник в латах Драконьих Народов прикрывал собой женщину, которая рухнула на колени при виде Камиллы. Азек понял, что перед ним Чайя Парвати – он постоянно замечал ее лицо во время многочисленных погружений в разум госпожи Шивани.

Наконец Ариман перевел взгляд на легионера в омытых дождем серебристо-серых доспехах и уже не смог отвести глаз: он хорошо помнил ауру этого воина.

– Ты – Пром из Тринадцатого.

– Верно, – отозвался тот, – однако приказы из Ультрамара более не имеют надо мной наивысшей власти.

– Когда-то я ответил бы, что подобное невозможно.

– И я бы согласился с тобой.

– Ты говорил здесь в защиту Алого Короля, – продолжил Ариман и увидел, как покоробило Волков упоминание о том, что Дион ранее поддерживал Циклопа.

«Удастся ли вбить клин в эту трещинку?»

Да, прозвучал в разуме Азека характерный голос Афоргомона. Но у меня есть клин, который войдет глубже любого из твоих.

– Твоя речь – великолепный образец ораторского искусства и неопровержимых доводов, – произнес корвид. – Благодарю тебя за то выступление.

– Хоть я и говорил в поддержку Магнуса, даже не надейся использовать ту ошибку против меня. Каждый день я сожалею, что не промолчал тогда. Твой примарх солгал на суде и предал нас всех.

Опустив посох на растрескавшиеся каменные плиты, Ариман указал на Лемюэля.

– Вы забрали то, что вам не принадлежит. Будьте любезны вернуть.

Пром шагнул вперед и покачал головой.

– Азек Ариман, я нарекаю тебя traitoris excommunicate – врагом Империума и вероломным сыном Императора. Приготовься к смерти.

Корвид повернулся к Люцию, и тот вздрогнул, когда в черепе у него раздались слова Азека.

+Действуй быстро,+ передал Ариман.

– Ты серьезно? – вслух отозвался мечник. – Я иначе не умею.

После бомбардировки амфитеатр Никеи лишился своих нуллифицирующих свойств. Участки из псионически инертных материалов, расположенные сложными геомантическими узорами, рассеялись пылью под ударами с небес. Сохранились лишь остатки подавляющего поля, которые ничем не могли помешать адепту, отточившему свои способности в недрах Черного корабля.

Хатхор Маат с изяществом хирургеона проник в мозг смертного, указанного ему Азеком, и скальпелем из силы Павонидов аккуратно изменил строение неокортекса[129]129
  Неокортекс (новая кора) – располагается в верхнем слое полушарий мозга и отвечает за высшие нервные функции: сенсорное восприятие, выполнение моторных команд, осознанное мышление и речь.


[Закрыть] – по сути, заново создал его. Легионер не торопился и применял ровно столько энергии, сколько требовалось. Усилив ее приток, он обратил бы внимание имперских псайкеров на то, что с их соратником творится нечто подозрительное.

Распад плоти в черепе техножреца вызывал у Маата отвращение. Человек медленно умирал, но, что более важно, каждую секунду с ужасом думал о том, как его предал собственный организм.

«Страх – самая удобная трещинка в броне…»

Павонид углубился сознанием в разум и тело магоса Икскюля. По пути Хатхор исправлял урон, нанесенный нейродегенерацией, – возвращал жизнь в погибшие клетки и атрофированные мышцы. В мгновение ока он избавил техножреца от последствий долгих лет болезненного увядания. Мышцы Умвельта немедленно начали расти, и в сознании смертного вспыхнула надежда.

«Теперь повернем нож в ране, оставленной ужасом».

Адепт тут же прервал процесс лечения, и болезнь, перехватив инициативу в битве на клеточном уровне, опять поползла по телу магоса черным пятном скверны.

Ощутив, что Икскюля объял страх, Хатхор снова влил в него силу Павонидов и отогнал наступающий недуг. Маат еще несколько раз повторил цикл исцеления и распространения болезни; во время каждого сеанса терапии адепт шептал в сознании Умвельта, соблазняя того заманчивыми предложениями.

Трудясь под оболочкой из мяса и костей, легионер смутно различал слова Аримана, но почти не прислушивался к ним. Что бы ни говорил Азек, он просто старался отвлечь неприятеля – выиграть время для Хатхора, чтобы тот надежно подцепил жертву на крючок предательства.

Икскюль с быстротой мысли переживал различные варианты будущего. Магос видел неизбежный исход жуткого заболевания, окончательную деградацию своего организма. В его сознании сменялись тягостные картины: техножрец лежит, свернувшись в обгаженный клубок, настолько уродливый и омерзительный, что даже коллеги-механикусы не желают находиться рядом с ним. Умвельт стал бременем для окружающих, и заботятся о нем только смердящие биосервиторы. Безотрадное существование Икскюля заканчивается лишь после того, как его тело наконец отказывает, не выдержав беспрерывных мук.

Призвав ужасные образы собственных мутаций и разложения, Хатхор усилил натиск на рассудок Умвельта, и магоса охватил поистине нечеловеческий страх.

Тогда Маат перешел к искушениям.

Он показал Икскюлю иное, статное и могучее тело на пике физического совершенства, неуязвимое для любых недугов и клеточного распада. Подобная плоть никогда не подведет хозяина, не ослабнет и не одряхлеет.

Ее владелец покажется божеством среди людей.

«Прошу, исцели меня!» – мысленно вскричал Умвельт.

+Хорошо,+ пообещал Хатхор, +но мне кое-что нужно от тебя взамен.+

«Все, что угодно!»

+Уверен?+

«Вылечи меня, и я покорюсь тебе!»

Ни один воин на свете не мог сравниться с Люцием в проворстве.

Да, Санахт умело владел клинками, подтверждением тому служил шрам, рассекавший лицо мечника, но мастерство атенейца подкреплялось его пророческими способностями. Даже вороненок Никона Шарроукин, который убил Люция на планете ложного Ангела Экстерминатус, владел даром, недоступным для обычных фехтовальщиков.

Но ни тот, ни другой не обладали врожденной быстротой сына Фулгрима.

Метнувшись к имперцам, Люций припал на колено и резко выбросил вперед левую руку. Обвитый вокруг запястья шипастый кнут развернулся, словно цепкий язык насекомоядного хищника.

Раздался щелчок, похожий на выстрел.

Плавно сужающаяся к кончику плеть захлестнула шею сестры Цезарии, как гаррота[130]130
  Гаррота:
  1) испанское орудие казни через удушение;
  2) оружие ближнего боя, изготовленное из прочного шнура длиной 30–60 см с прикрепленными к его концам ручками.


[Закрыть]. Колючки злобно встопорщились, и Люций движением, напоминавшим рывок поршня, дернул оружие на себя.

Шипы и наточенные до бритвенной остроты лезвия распороли металл и плоть.

Голова Лавентуры свалилась с плеч, из обрубка шеи ударила струя крови.

В миг смерти парии ее тело утратило большую часть подавляющих сил.

На глазах Прома сестра Цезария рухнула замертво, и ее голова в шлеме укатилась к груде обломков. Дион бросился в укрытие.

– Убей Лемюэля! – взревел он, обернувшись к кибернетическому вместилищу Креденса Аракса. – Сейчас же!

Но пневматическая лапа, вместо того чтобы задушить Гамона, разжалась и выпустила добычу.

Робот с машинной душой Креденса развернулся к магосу Икскюлю и, хотя облик механического создания никак не отображал человеческих эмоций, Дион ощутил его смятение. Аракс хотел сдвинуться с места, но его конечности лишь судорожно дернулись.

«Почему киберорганизм Креденса отказал?»

Миг спустя Пром узнал ответ.

Взглянув на стальную клетку-фиксатор Умвельта, библиарий увидел за ее прутьями не мягкую, как воск, серую плоть умирающего, а гладкую розовую кожу. Дион уловил привкус колдовства, прежде скрывавшегося за нуль-полем парии. Бъярки почуял то же самое и догадался о причинах перерождения Икскюля на долю секунды раньше Прома.

– Малефикарум!

Бёдвар свирепо взмахнул рукой и описал короткую дугу инеевым клинком, вложив в жестокий удар всю ярость и мощь Фенриса. Меч рунного жреца разрубил магоса от плеча до паха, из раны брызнули кровь и машинная смазка. Убитый предатель рухнул на камни Никеи, но причиненный им вред уже нельзя было исправить.

Невредимый Лемюэль стоял перед Араксом, и в теле его бурлила ничем более не сдерживаемая мощь. Гамон поднялся над скальным плато, роняя со ступней осязаемые сгустки света, похожие на расплавленное стекло.

Вскинув болтер, Дион прицелился в носителя осколков души Магнуса.

Одновременно с выстрелом библиария полыхнули еще десятки стволов.

В мгновение ока пространство между неприятелями накрыла чудовищная буря залпов. Но ни один из них не достиг намеченной цели.

Дюжины разрывных снарядов повисли в воздухе.

– Нет, – произнес Лемюэль, возносясь над ареной. – Мы не станем решать наш спор банальными пулями и примитивными клинками. У нас слишком много потаенных секретов и откровений, ждущих своего часа.

Пром снова нажал на спуск, однако выстрела не последовало. Дион повернулся к Бъярки – тот пожал плечами и качнул головой.

Воины Тысячи Сынов замерли, явно изумленные таким поворотом событий не меньше имперцев.

«Они не ожидали подобного?»

Гамон поднялся так высоко, что никто из присутствующих уже не дотянулся бы до него. Эфирное пламя окутывало воздетую руку летописца, осыпалось с его тела пучками искр, как в литейном цеху.

– Но здешние руины не годятся для столь грандиозного события! – воскликнул Лемюэль, обводя воинов внизу нечеловечески надменным взглядом. Глаз Гамона пылал ледяным огнем. – Драмы, что предстоит пережить каждому из нас, надлежит разыгрывать в более пышных декорациях!

Взлетев еще выше, летописец резко опустил руку, словно дирижер симфонического оркестра в момент крещендо.

Вокруг него вскипели капли темного дождя. Базальтовый пол амфитеатра вздыбился, раскололся, и из трещин рванулись к небу части нового строения. Заостренные каменные столпы с геометрически правильными гранями рванулись ввысь, обдав легионеров мелкими осколками породы из глубочайших недр планеты. В удушливых клубах пыли воздвиглись блестящие стены из кристалла и стекла; воины вынужденно разделились, отбегая от вздымающихся преград.

Библиарий помчался к Бёдвару и другим Волкам, перескакивая через растущие барьеры и многоугольные черные колонны.

– Узрите же хрустальный лабиринт! – вскричал Гамон.

Его волей и силой сейчас вставал из небытия целый город, составленный из сужающихся к вершине обелисков и стеклянных стен разных уровней прозрачности, от полностью непроницаемых до почти незаметных глазу. Пром и его спутники оказались в центре исполинской структуры из угловатых острых граней. Зеркальные барьеры продолжали выдвигаться из-под земли, постепенно складываясь в мрачную пирамиду с закопченными склонами. Она подрагивала, словно залитая грязно-бурым маслом.

На глазах у легионеров поднимался из земных глубин древний некрополь – так стародавние городища, целые эпохи пролежавшие на дне океана, внезапно показываются из волн. Место, темное отражение которого воссоздавалось сейчас в амфитеатре, некогда было прибежищем небывалых чудес и изысканной красоты.

– Мы в Тизке. – Дион соотнес то, что видел сейчас, с тем, о чем лишь читал в поэмах летописцев или в боевых донесениях.

– Нет, – успел возразить Бёдвар перед тем, как его и остальных Волков скрыли поднимающиеся хрустальные стены. – Мы в Подвселенной.

Глава 22: Конец света. Лабиринт. Одинокая душа

Применив кин-импульс, Амон удержал еще один валящийся наземь мегалит. Колоссальная глыба треснула и начала рассыпаться градом обломков, но ее падение замедлилось настолько, что остальные воины успели помочь советнику. Вместе они отвели громадный валун в сторону.

Стометровый обелиск врезался в землю, подняв удушливые клубы пыли. Отбитые фрагменты камня просвистели по воздуху, словно кремневые ножи-отщепы. Амон благодарно кивнул братьям, однако ему никто не ответил. Почувствовав нестабильность их тел, адепт понял, что как минимум двое легионеров из последних сил сдерживают перерождение плоти.

Отпустив всех соратников, Амон устало присел на корточки и выдохнул горячий воздух. Его броню покрывала корочка льда, на коже мерцали фрактальные узоры изморози, но космодесантник обливался потом. Непрерывное использование пси-дара не обходилось без последствий: воину казалось, что по жилам у него течет расплавленное стекло.

Прижав ладонь к скалистой почве, он ощутил вибрацию измученной земной коры. Планета распадалась у него под ногами, и Амону, к несчастью, не хватало могущества, чтобы предотвратить катастрофу.

Впрочем, здесь справился бы только один из обитателей этого мира.

Вокруг простирались развалины убогого поселения зверолюдей. Мертвые твари лежали среди руин языческих построек, сокрушенных глобальными землетрясениями и эфирными бурями.

После начала катаклизма выжившие сыны Алого Короля стекались к отцу; Амон давно не видел легион в настолько полном составе – наверное, со времен их прибытия на Планету Чернокнижников. И все они рассказывали о немыслимых разрушениях: о разломах, что протягивались по континентам, обнажали раненое сердце мира и целиком поглощали ярко сиявшие города. О стеклянных горах, которые взрывались переливчатыми вихрями острейших осколков; о железных равнинах, извергавших в небо металлические дожди; о морях мрака, изливающихся с края мира. Сотни воинов повествовали о безумии энтропийного распада – о том, как небесное тело, будто линяя, сбрасывало свою оболочку в Великий Океан.

Планета Чернокнижников существовала лишь потому, что Магнус поддерживал ее невозможную структуру. Как только Циклоп разжал хватку, новый родной мир легиона принялся рвать себя на куски.

Долго ли он продержится без помощи примарха?

Амон выпрямился, кривясь от боли.

Он зашагал через развалины к Магнусу, чувствуя, что кости в раздробленном позвоночнике трутся друг о друга с хрустом стеклянного крошева. Сверкавшие на небосводе молнии отражались в доспехах боевых братьев, неподвижно стоявших среди руин в ожидании конца света.

«Когда мы превратились в фаталистов? Прежде наш легион был вестником изменений, воплощением всего, что связано с ростом и развитием. Как же низко мы пали…»

Механическая пирамида Амона с царственным изяществом поворачивалась вокруг своей оси, зависнув на высоте двух километров точно над центром города менгиров. Вокруг нее порхали десятки тысяч усыпанных самоцветами варп-скатов, на отделанных бронзой гранях блистали электрические разряды. Советник заковылял к своему прибежищу, тень которого растягивалась и колыхалась на беспокойной земле.

Если планета действительно обречена, Амон встретит ее гибель рядом с отцом.

Пока легионер брел к центру поселения, его сопровождали шепотки и косые взгляды. Боевые братья считали Амона виновником того, что случилось с их повелителем, и он признавал правоту соратников. Разве не его доводы убедили Магнуса оставить величайший труд в Планетарии и вернуться сюда, навстречу распаду? Разве не из-за него примарху выпала столь ужасная судьба?

Прямо под бронзовой пирамидой сидел Алый Король, окруженный скорбящими сынами. Одни держались по бокам от него, словно назначили себя преторианцами, другие стояли на коленях, будто просители перед государем.

Такая картина вновь и вновь разбивала Амону сердца.

Обгоревшее тело Циклопа находилось в саркофаге жизнеобеспечения, куда советник вынужденно поместил его когда-то. Через несколько секунд после того, как воин подключил тело отца к необходимым системам, золотой корпус трона расплавился и потек. Воспарив над Магнусом, струи металла оплели его мерцающей сетью, после чего поползли вниз, раскололи скалистый грунт и углубились в него наподобие древесных корней.

С тех пор Алый Король восседал на вычурном престоле, достойном какого-нибудь старинного императора, и одновременно был в темнице, спасающей узника от гибели.

Подняв голову, Амон внимательно посмотрел в обугленное, изъязвленное лицо прародителя. Легионер не понимал, жив или мертв его отец, или же пребывает в каком-то промежуточном состоянии. Изуродованный глаз Циклопа, полный бездонной муки, взирал на царство, которое не могло существовать без примарха, но при этом постепенно убивало его.

Магнус перенес сюда выживших сынов, чтобы спасти их от кровожадных воинов Русса, но поступки Амона навлекли на его братьев нечто намного худшее, чем смерть.

– Где же ты, Ариман? – прошептал советник.

«Где я?»

Кристаллические стены, взметнувшись подобно клинкам, разделили отряд Тысячи Сынов и изолировали боевые банды. Азек заметил, что нескольких легионеров раздавили сходящиеся барьеры или пронзили хрустальные пики, рвущиеся ввысь.

Прыгнув вбок, корвид увернулся от нескольких плоскостей, которые столкнулись со звоном бьющегося стекла. Внутри темных полупрозрачных граней ветвились светящиеся кирпично-красные прожилки, похожие на сосуды с лениво текущей кровью.

Крупный песок и гравий на полу арены сменились отполированным мрамором, в котором плыли отражения слабо мерцающих звезд.

«Ариман…»

Услышав свое имя, воин поднял глаза, и его охватило невыносимое головокружение. Со всех сторон его окружали колоссальные стены, сходящиеся в одну точку на немыслимой высоте у пределов видимости.

– Куда мы попали? – спросил Толбек.

Поднявшись, он возжег пламя на кончиках пальцев.

– А тебе не ясно? – отозвался Хатхор Маат, который стоял на коленях, прижимая к груди сжатые кулаки.

– Иначе я бы не спрашивал! – огрызнулся пиррид.

– Мы в Тизке. – Азек поднялся на ноги. – По крайней мере, в одной из… версий города.

– А где Санахт? – поинтересовался павонид. – И, кстати говоря, где все остальные?

Корвид повернулся, но не отыскал и следа мечника. Тогда Ариман замер и прислушался, надеясь уловить признаки того, что поблизости есть другие боевые банды.

Ничего.

– Помощи ждать неоткуда, – подытожил Азек.

Он осторожно пошел вперед, прижимая ладонь к дымчатому стеклу. Теплая на ощупь плоскость низко гудела от слабой вибрации, как железные переборки звездолета.

Ариман…

– Слышали? – спросил корвид.

– Что именно? – уточнил Маат.

– Мое имя. Кто-то позвал меня по имени. Похоже, вы оба ничего не заметили?

– Нет, – сказал Толбек, а Хатхор покачал головой.

Азек задумчиво кивнул. Что ж, если их пригласили в игру, пока не стоит нарушать правила.

– Тогда вперед, в сердце хрустального лабиринта! – велел Ариман.

Он двинулся вперед по проходу, и оба воина последовали за ним. Коридор тянулся на пару сотен метров, а может, и на значительно большее расстояние: узоры внутри кристаллических барьеров постепенно менялись, и определить длину пройденного пути хотя бы с какой-то точностью никто не мог.

Корвид продолжал идти; на развилках он поворачивал случайным образом, но сводил выбранные варианты в мнемоническое правило, чтобы при необходимости вернуться той же дорогой. При этом чутье неотступно твердило Азеку, что, развернувшись, он увидит позади совершенно иное сплетение переходов.

Ариман…

– Нет, – произнес он. – Я не поддамся искусу. Только не здесь.

– С кем ты говоришь? – спросил Маат.

– Ни с кем. Возможно, с самим собой.

Свернув налево, Азек оказался на перекрестке, с которого в разных направлениях уходили три совершенно одинаковых коридора. Не отыскав никаких различий, корвид повел братьев направо.

Его взор неизменно притягивали галактики, вращавшиеся в глубине стен, настолько реалистичные, словно воин мог погрузить руку в кристаллическую преграду и дотронуться до любой из них.

Да…

Пальцы Аримана сами потянулись к звездному островку внутри ближайшего барьера. Удержался он лишь в последнюю секунду.

Ладонь, отразившаяся в стекле, принадлежала не ему.

Всё – прах…

Подняв взгляд, Азек увидел легионера, стоящего с другой стороны прозрачной стены. Его доспехи в цветах Тысячи Сынов почернели по краям, словно обуглились в пламени, достаточно жарком, чтобы обжечь керамит.

Ариман…

– Собек?!

За мертвым практиком тянулись сотни неподвижных фигур, расставленных сомкнутыми рядами. Каждая из них обвинительно взирала на корвида одним глазом, из ямы на месте другого ока сыпалась тонкая струйка праха.

Подняв руку, Собек ударил кулаком по барьеру. На стекле возникла паутина трещинок.

Я не дам тебе убить нас всех.

Бъярки вцепился в талисман из волчьего хвоста, свисавший у него с наплечника. Позади стояли Ольгир Виддоусин и Свафнир Раквульф, вокруг росли мерцающие преграды.

Никейский амфитеатр исчез – Волки оказались посреди сверкающей ледяной пещеры. Ее своды блистали, словно зеркальные, и всюду мелькали бесконечно повторяющиеся искаженные отражения легионеров. Трещины в каменном полу курились сернистым дымком, откуда-то доносились протяжный скрип и треск – с таким шумом гибли суда, затертые торосами. Из каверны вели несколько окутанных тенями арочных проходов, вырубленных в скале. Рядом с каждым из них были вырезаны нечестивые символы.

– Мы точно в Подвселенной? – уточнил Ольгир, выдыхая пар.

Рунный жрец пожал плечами.

– Возможно. Или же кому-то кажется, что Подвселенная должна выглядеть так.

– Ну и где тогда вигхты?

В мрачных коридорах зазвучали странные отголоски чего-то среднего между воем и причитанием.

– Тебя кто за язык тянул, дурак? – бросил Свафнир. Из-за зияющей раны на половину лица он говорил неразборчиво и глотал слоги.

От стен вновь отразились рыдания. Их источник приближался к пещере.

– По-вашему, там вигхты? – спросил Виддоусин. – Мне всегда казалось, что они ревут, как… что-то здоровенное.

– Заткнись! – потребовал Раквульф. – Ты что, погубить нас решил?

– Скоро узнаем, вигхты это или нет, – вмешался Бъярки.

Уголком глаза он заметил движение в толще льда. Там дергаными рывками перемещалось…

Нечто порченое.

– Построение: «Русс в Цитадели Дулана», – скомандовал Бёдвар.

Воины мгновенно поняли, что от них требуется, и встали спина к спине. Все трое по-братски соприкасались плечами.

– На стены смотрите, – велел Бъярки.

Рунный жрец не сосредоточивал взгляд на одном участке, а старался охватить взором как можно большую площадь пещеры. Бёдвар знал, что за ними наблюдают, но не понимал, где рыскает неведомый враг.

Как только Бъярки усилил восприятие из пяти чувств шестым, псионическим, к горлу ему подкатил комок желчи. Фенрисиец учуял мерзкую вонь скверны и разложения, гниль малефикарума.

– Покажись! – крикнул он.

По зеркальным сводам пробежала рябь, и к гладкой поверхности льда подступило чахлое, почерневшее создание, похожее на скелет. Его отражения возникли на всех поверхностях каверны.

Бёдвар узнал в существе обугленного киборга, сопровождавшего воинов Тысячи Сынов. Только сейчас Бъярки присмотрелся к нему и понял, что металлизированный корпус потемнел не от гари, а от порчи, что раковой опухолью прорастала изнутри.

На груди автоматона шипела и потрескивала некая руна, прежде ярко-золотая, но теперь потускневшая и почти стертая. Создание подняло голову в унисон с сотней своих зеркальных копий.

– Ты – Бёдвар Бъярки, – сказало оно. – Рунный жрец ярла Огвая Огвая Хелъмшрота из Тра и кровный брат Улвурула Хеорота, прозванного Длинным Клыком.

– Верно, но больше не произноси имена моих родичей, – предупредил Бёдвар.

– Как угодно, воин Стаи.

Оглядев тело автоматона, Бъярки понял, что его создавали без оглядки на угловатые, практичные формы, характерные для творений марсианского Механикума. В прошлом создание обладало изящным обтекаемым корпусом, однако теперь разваливалось на ходу.

– Очевидно, тебя создали не жрецы Железа, – заметил фенрисиец. – Так что же ты такое?

– Что я такое? О, эмпиреософы тысячелетиями обсуждали этот вопрос. В старину подобных мне существ именовали демонами, но ты можешь звать меня Афоргомоном.

– «Демон» сгодится, – заявил Бёдвар.

Выйдя из построения, он зашагал к центру пещеры. Телесное и духовное чутье твердили легионеру, какую чудовищную опасность представляет для него это создание.

В сердцевине сущности открытое взгляду рунного жреца пылало двойное пламя.

– Зачем ты пришел? – Шерсть у Бёдвара на загривке встала дыбом. – Что, воины Тысячи Сынов подчинили тебя древним колдовством, и ты хочешь, чтобы я даровал тебе свободу в обмен на великую силу?

– Это можно, – произнесли сотни отражений демона. – Если желаешь, я заключу с тобой договор, как с Ариманом.

Жрец рассмеялся.

– Нет, сделки с тобой мне не нужны. Однако расскажи подробнее о твоем соглашении с предателем.

Покачав головой, автоматон погрозил собеседнику пальцем.

– Не стану, ибо даже Ариман еще не сознает, что сторговал мне.

– Тогда что тебе нужно? Попробуешь искусить нас? Давай, я выслушаю твое предложение. Но если тебе хоть что-то известно о моем легионе, то ты должен понимать, что ни один воитель Фенриса никогда не примет малефикарум.

– Как же мало ты знаешь, Волк… Но я привел тебя к здешнему осколку души Алого Короля не для того, чтобы обсуждать грядущее. Ты обязан изведать некую тайну.

– Обязан изведать тайну? – повторил Бъярки. – И почему ты решил, что я поверю хоть одному твоему слову?

– Потому что ты сможешь распознать правду, когда услышишь ее.

– Создания вроде тебя и на такое не способны.

Из входов в каверну снова донеслось завывание, и Афоргомон вздрогнул.

– Ты должен знать, что моя сущность – грозная ипостась Пантеона, которую провидцы нерожденных называют Сплетением Судьбы, беспримесной непредсказуемостью и хаосом.

– Теперь я еще меньше доверяю тебе.

– Возможно, но имей в виду, что любая эпоха грандиозных перемен представляет собой цепочку Сплетения. Ее звенья – ключевые моменты, в каждом из которых самый малозначимый выбор приводит к последствиям колоссальных масштабов. Сейчас именно такой момент.