Текст книги "Алый король (ЛП)"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Библиарий пытался пошевелить руками, но тело не слушалось – болевой шок парализовал нервную систему. Демоны вокруг мерзко заверещали и, хохоча, поскакали к Диону, чтобы растерзать обездвиженного врага.

Грудь Прома содрогнулась, как от удара молотом: заработало вспомогательное сердце, и воин страдальчески охнул. Тут же раздулось бездействовавшее доселе третье легкое, расположенное за двумя основными.

Отчаянно втянув воздух, легионер поднял болтер и надавил на спуск.

Боек щелкнул вхолостую.

– А, черт, – задыхаясь, прошептал Дион и перехватил оружие, как дубину.

Первое чудище прыгнуло на него, разинув пасть и раскинув кривые лапы. Пром отбросил тварь ударом болтера, однако на него уже мчалась целая волна когтей и зубов. Когда второй демон бросился на воина, тот уже слишком ослаб, чтобы отбиваться.

Серебристо блеснула сталь, и монстра на лету рассек остро заточенный клинок.

«Ао-Шунь».

Нагасена встал между Дионом и врагами, держа над головой Драконий Меч в классическом хвате дуэлиста.

– Вы не коснетесь его, – предупредил Йасу чудовищ.

Море демонов разошлось перед Ариманом и исполинским созданием, в которого превратился Афоргомон. Покорно отступая, твари падали на колени и выли, оглашая свою слепую, бездумную верность могучему существу. Одна голова великана постоянно металась туда-сюда, непрерывно и неразборчиво тараторя, как помешанная; она то и дело щелкала клювом, словно пытаясь поймать свои бессмысленные фразы.

Посох Азека мелко задрожал – из его глубин к поверхности поднялась энергия сущности примарха. Кор-вид ощутил металлический привкус во рту, говоривший о приближении духа генетического прародителя, осколок которого дремал в хеке с тех пор, как они покинули прошлое Старой Земли.

– Тебе хватит могущества, чтобы извлечь суть Магнуса из Лемюэля? – спросил Ариман у двуглавого гиганта.

– Нет, но оно появится у тебя.

– О чем ты?

– Скоро поймешь.

Грозы над ними непрерывно набирали силу, сливаясь в яростный круговорот невообразимых цветов – отражение великого Ока, что бурлило в темнейшей из ветвей Галактики. Глубины вихря кипели мощью варпа, обещая вечность преобразований, свободную от ненавистной стабильности.

От громадного тела Циклопа осталась лишь тень воспоминания, неуловимо тонкий силуэт некогда бесподобной сущности. В глазу бури парил Лемюэль, и его плоть растягивалась от силы, которой ему не следовало бы даже касаться, не то что сдерживать в себе.

Азек зашагал по воздуху, взбираясь к бывшему ученику, будто по ступеням невидимой лестницы. Раньше сама мысль о столь прямолинейном использовании пси-дара ужаснула бы Аримана, но сейчас управление гравитацией казалось детской забавой на фоне его новых способностей. Афоргомон летел рядом с ним, размахивая громадными крыльями.

Корвид вознесся на десятки, затем на сотни метров. Чем выше он поднимался, тем отчетливее понимал масштабы сотворенного здесь заклятия. Извилистые коридоры хрустального лабиринта уходили за горизонт, опоясывая всю планету. Кто знает, сколько душ уже попались в его псионические сети?

– Мои воины… – произнес Азек. – Они живы?

Безумная голова демона ответила ему:

– Да, нет, никто не знает! Может, все мертвы; почти наверняка изменились? Произойдет ли встреча? О, да. Некто язвительный и те, кого ты предаешь. Все узнают имя Аримана!

– Говори прямо, тварь.

– Она не может, – вмешалась другая голова. – Жуткие истины, таящиеся в Колодце Вечности, полностью лишили ее рассудка. Хотя она изрекает правду, каждый клочок ее знаний неразрывно переплетен с жестокой ложью. Чтобы отыскать нити истины, потребуется десять тысяч человеческих жизней.

– Тогда какой мне от тебя прок?

– Зависит от того, на что ты готов пойти.

Осознав, что существо говорит только загадочными полуправдами, Азек решил не обращать на него внимания. Поглядев вниз, Ариман увидел выстроившихся кольцом имперцев – горстку бойцов, ведущих безнадежную битву в гуще неисчислимой орды чудовищ.

Азек подумал, что столь отважные воины не заслуживают подобной гибели, но затем вспомнил, как Волки разрушали Просперо, и искорки жалости потухли у него в груди. Отряд Прома с самого начала пытался помешать корвиду; не будет ни прощения, ни милосердия тем, кто преграждает дорогу Ариману.

Таким станет его девиз, отныне и впредь.

Сила внутри Лемюэля превосходит нас.

Голос Магнуса прозвучал в разуме Азека, и, хотя смысл слов встревожил его, само присутствие отца наполнило душу адепта ласковым теплом. Деревянная хека с адамантиевой сердцевиной нагрелась, почти незаметно подрагивая в руке корвида.

Но она обитает в человеческой плоти. Помни об этом.

Гамон, с головы до ног окутанный эфирным пламенем, начал спускаться к Ариману. Хотя внешне легионер сохранял спокойствие, новый облик летописца изумил его: тело Лемюэля неузнаваемо изменилось, растянутое и истонченное осколками души внутри него. Из-под распадающихся слоев мышц и жира проступали почти не соединенные между собой кости. С черепа опадали хлопья обугленной кожи, сожженной адским псионическим огнем в сердце бывшего послушника.

Лемюэль обратил взор на птицеподобного демона.

– Одно из нерожденных ничтожеств, – произнес одержимый глубоким, зычным голосом, в котором звучали нотки неведомой иным мудрости. – Скажи, Азек, каким именем он назвался тебе?

– Афоргомон.

– Что ж, подходяще, – неохотно признал летописец. – Но в действительности он – Тот-Кто-Приходит-в-Назначенный-Час.

– Это всего лишь одно из моих прозваний.

– Единственное, которое имеет значение, – произнес Гамон, и с его пальцев сорвался сгусток голубой энергии. Пернатое тело Афоргомона вспыхнуло, и великан хрипло закричал, пожираемый мерцающим огнем с маслянистым отливом. Демона окружила клетка из струй колдовского пламени, опаляющих его могучие крылья.

Извиваясь от мучительной боли, монстр верещал и бился о жгучие прутья нематериального узилища.

– Так-то лучше, – заметил не-Лемюэль. – Именно это задумывал для тебя твой хозяин и создатель.

Корвид выставил вперед посох, и одержимый улыбнулся, ощутив силу внутри хеки.

– Ариман, ты пришел, чтобы влить в меня еще один осколок души?

– Нет, и тебе это известно.

– Сын мой, я…

– Ты мне не отец! – отрезал Азек. – Только не в таком обличье.

– Ну же, ты ведь не настолько глуп. Я – все твои отцы: самонадеянные, эгоистичные, любящие, пренебрежительные, заботливые и гордые. Во мне собраны все они, ибо никто – ни смертный, ни примарх – не способен вечно быть кем-то одним.

Легионер кивнул.

– Да, Магнус Красный может воплощать в себе каждую из этих ипостасей, но он всегда отличался многогранностью. В нем идеально сочетались чувства и разум; верно, порой Алого Короля ослеплял блеск собственной гениальности, но кто я такой, чтобы в чем-то укорять его?

– Действительно, кто? Ты – сын своего отца, и конец твоего пути будет тем же, что и у него. Никто не осмелится перечить тебе, и ты не станешь слушать несогласных с тобой.

– Если ты – действительно Магнус, вернись со мной.

– На ту затерянную планету в Оке? И зачем же?

– Иначе ты погибнешь.

Одержимый рассмеялся.

– Так тебе сказал осколок в посохе?

– Это правда.

– Нет, это ложь, – возразил не-Лемюэль. – И если ты веришь в нее, то тебе прискорбно недостает понимания природы Великого Океана. Я обрел такую силу, что не умру никогда.

Бывший летописец протянул руку.

– И если ты отдашь мне то, что держишь, то я одарю тебя вечной жизнью рядом со мной.

Крепче сжав хеку, Ариман ответил:

– Не могу, ибо существо, в которое ты превратишься, не будет моим отцом.

– Твой отец, каким ты его знал, уже мертв! – резко произнес Лемюэль. – Или ты забыл? Он погиб на Просперо вместе с тысячами твоих братьев. Нынешние времена нуждаются в ином Магнусе Красном, не скованном моральными принципами, свободном от кандалов долга и ответственности. Никчемное создание, которое ты оставил в Оке Ужаса, пребывает на грани полного распада и бессвязно бредит, запертое в тюрьме своего чахнущего разума. Ты в самом деле хочешь, чтобы я вернулся к нему? Думаю, нет.

– Если не желаешь идти по своей воле, я потащу тебя силой.

Азек выбросил руку с посохом вперед.

Из хеки вырвался пучок опаляющего света, более сфокусированный, чем луч любого лазерного оружия механикусов. Отмахнувшись от него, Гамон с презрительной ухмылкой полетел к Ариману.

Корвид поднял кин-щит. Такой заслон, усиленный мощью души в посохе, мог рассеять энергию орбитальной бомбардировки.

Лемюэль разбил преграду одним ударом.

Адепта отбросило в сторону, и он едва не выпустил хеку. Предугадав следующую атаку, Ариман взмыл вверх и вбок, но веер голубоватых копий из смертоносного сияния почти зацепил его.

С пальцев легионера сорвалось пламя.

Гамон поймал все сгустки огня и поглотил их энергию.

Бывший послушник пылал ярче солнца, перерождаясь в блистающий аватар бога среди людей. В его плоти трещали кости и растягивались сухожилия.

– Тебе не одолеть меня, Азек, – сказал Лемюэль.

По телу одержимого побежали переливчатые языки пламени, и под натянутой, как на барабане, кожей проступили бледные разветвленные молнии вен. В груди Гамона возникла трещинка толщиной с волосок, из которой хлынул ослепительный звездный свет его крови.

Летописец взревел от боли и скорчился, пытаясь удержать беснующуюся в нем силу.

Ариман вспомнил слова отца – истинного отца.

«Она обитает в человеческой плоти».

Воин подлетел к Афоргомону, бьющемуся в эфирной клетке. Демона терзала невообразимая боль, усиливавшаяся при любом касании огненных прутьев.

– Дай мне обещанное могущество, – велел Азек.

Исполин начал просовывать когтистую лапу между пламенных струй. Они сжигали кожу и мышцы, но конечность медленно, по миллиметру, преодолела барьер. От нее остались лишь обугленные кости, однако хватило и этого.

Схватив лапу чудовища, Ариман закричал – в него устремился поток древних знаний. Перед мысленным взором легионера пронеслось все, что уже случилось, и все, чему еще суждено было произойти на свете. События мелькали так быстро, что корвид замечал лишь бесконечно короткие фрагменты.

Он попробовал вырваться, но костяные пальцы Афоргомона не разжимались.

– Нет, Азек, – прогремел в черепе воина голос монстра. – Если ты потребовал моих даров, отказываться от них нельзя.

Аримана обжигала мощь созданий варпа, родовыми муками для которых служили грезы и кошмары смертных. Нечто подобное адепт испытывал в Чертогах Вымирания, когда сила Магнуса чуть не погубила его, но ужас того момента померк в сравнении с нынешним.

Однако на сей раз Азек был не один.

Энергия его отца вливалась в легионера, перетекая из посоха и наполняя собой каждую частицу сущности Аримана. Воин почувствовал, что его личность отступает на самые дальние рубежи тела: ее вытеснял дух Циклопа, снова обретающий плоть.

Азек Ариман не выжил бы, приняв в себя могущество Афоргомона.

Поэтому его место занял Алый Король.

Корвид ощущал, как его организм растет, наполнившись эссенцией божества.

Адепт уже не мог повелевать своим телом. Этот почетный долг перешел к примарху.

По мановению руки Магнуса огненная клетка демона исчезла. Внешне двуглавый колосс напоминал тень себя прежнего: сломанные крылья поникли, обожженная плоть иссохла, но его сила не угасла.

Безумная голова затараторила бессмысленную чушь.

– Океан загрязнен единственным изъяном, что привлекает тварей, алчущих крови! – прокричала она. – Столь великий труд разрушен из-за такой мелочи, как тщеславие!

Описав вираж в воздухе, Лемюэль завис перед Циклопом. Осколки внутри одержимого сумели справиться с мучениями.

Лицо Гамона исказилось от ярости:

– Даже с помощью этой твари тебе не победить меня!

– Возможно, – произнес Магнус, взмахом руки приглашая противника на бой. – Но я не один, в отличие от тебя.

Воздух рядом с ним вспыхнул многоцветным пламенем, розовым, синим и золотым, но примарх в теле Азека уже сорвался с места. Ариман чувствовал, как Циклоп и Афоргомон объединяют силы, образуя действенную смесь духовной мощи примарха с демоническими энергиями. Столь колоссальное могущество опьяняло, и корвид не знал, сумеет ли Алый Король впоследствии полностью отказаться от подобного союза.

Поймав огненные ветра, Магнус завертел их вокруг себя и метнул в Лемюэля торнадо из ослепительного сияния. Тот взревел, и пламенный циклон развеялся без следа.

К примарху помчались сверкающие молнии, но он отразил каждую из них. Ощутив отголоски боли, вызванной применением столь грозной силы, Азек не удержался и закричал в недрах собственной плоти. Неужели Амон испытывал такие же страдания, когда принял в себе душу Алого Короля на Планете Чернокнижников?

Три сущности кружили под сводами зала, обмениваясь выпадами в форме стремительных вихрей эфирной энергии. Противники высвобождали свирепое пламя, чары трансформации, биомантические и пагубные заклятия; их мощь вливалась в бурю, раскалывающую бытие. Откуда-то извне доносилось странное чириканье, за пеленой вздыхали спящие боги.

Летописец безоглядно применял свои силы, желая как можно быстрее закончить битву и вобрать в себя осколок души из тела Аримана. Напряжение боя уже сказывалось на облике одержимого: по коже Лемюэля расползлась переливчатая паутинка трещин, сочащихся светом.

– Как думаешь, сколько еще ты так протянешь? – глумливо спросил демон.

– Я успею вырвать из Азека то, что принадлежит мне.

– Ты уверен? – поинтересовался Магнус. – Это тело крепче жалкой плоти твоего вместилища.

– Тогда я избавлюсь от него и заберу твою оболочку! – прорычал бывший летописец. – А когда и она износится, найду другую!

– Значит, вот кем ты хочешь стать? Вампиром, который похищает сосуды для своего духа и меняет тела, когда они согнутся под бременем лет?

– А что еще остается? Русс сокрушил наше тело.

– Мы можем объединиться, – предложил Циклоп, протягивая руку. – Примкни ко мне, вернись к твоим сынам. Мы снова возглавим их и сами выберем путь для легиона – все вместе.

Сущность в теле Лемюэля презрительно усмехнулась.

– Разве ты не видел, что ждет нас в Мире Девяти Солнц? Ты хочешь, чтобы мы поселились в увядшем духе-мертвеце, обреченном на вечную слепоту, который воспринимает бытие лишь через окружающих? Нет, никогда!

Глаз Гамона изверг бурный поток энергии. Воздух перед ним словно бы смялся, однако Магнус успел увернуться.

Вместо него вся мощь атаки пришлась в Афоргомона.

Демонического владыку объяло пламя, обе головы пронзительно завопили от мучительной жгучей боли. Их противник принялся озираться в поисках основного врага.

Неожиданно Алый Король взмыл позади летописца и обхватил его предплечьем за шею. Свободную руку он глубоко вонзил в спину Гамона, взыскуя то, что принадлежало ему по праву.

Лемюэль закричал, выгибаясь дугой.

Они вместе рухнули с вышины – два огненных ангела, сошедшихся в битве за превосходство в их общей душе. Осколки в теле летописца пытались удержаться внутри смертной оболочки, но исход сражения был предрешен.

Магнус врезался в пол с силой божества, низвергнутого на землю из звездных чертогов. От эпицентра падения разлетелись осколки камня, взметнулась пыль. Циклоп во плоти Аримана встал над врагом, блистая от вливающейся в него силы.

Из тела стонущего Гамона хлынул ослепительный свет, ярчайший костер прозрачного багряного пламени – самой сути восстановленной души Алого Короля. Запрокинув голову, Магнус поглотил огонь и вознесся над землей.

Яростная буря наверху ринулась во все стороны, будто взорвавшись. Воля ее создателя больше не подкрепляла мрачный некрополь вокруг легионеров, и темная копия Тизки начала рушиться.

Сверху посыпались осколки стекла, похожие на клинки. Пошел мерцающий дождь из удушливой пыли.

Примарх смеялся, чувствуя могущество своей воссоединенной души.

«Еще не цельной…»

Но в Циклопе уже собралось достаточно ипостасей, чтобы он ощутил, каким был прежде и каким станет вновь, когда вберет в себя последний осколок.

Ариман осознал, что его отцу на мгновение захотелось сохранить это тело в своем распоряжении – окончательно изгнать дух сына и обрести жизнь в новой плоти.

– Нет, – произнес Магнус. – Ни за что.

Услышав, что за спиной у него приземлился Афоргомон, примарх обернулся. Высший демон стоял, понурив голову и сгорбившись от тяжелейших ран. Алый Король не обманывался видом чудовища: он знал, что порождение варпа со временем оправится.

– Получилось, как ты хотел? – спросил Циклоп.

– Неважно, чего хотел я, – возразил Афоргомон глухим от боли голосом.

– Тогда что же имело значение?

– То, чем готов был пожертвовать твой сын, чтобы спасти тебя.

– Слишком многим, – тихо произнес Магнус. Глядя, как разваливается ложное отражение Тизки, он постигал события, произошедшие с воинами Аримана за время их похода. – Я чувствую все, что он совершил, все, что увидел и познал. Пережитое обернется для Азека душевными муками, которые не пройдут до конца жизни.

– И погубят его, – предрек демон.

– Возможно, – ответил Ариман, когда Алый Король вернул ему власть над телом и влился обратно в посох струей энергии. – Но не сегодня.

Подняв голову, корвид увидел, что на них падает целый город обломков – распавшиеся декорации для грандиозного представления ипостасей Магнуса. Десятки тысяч тонн стекла и камня грозили стереть все живое в порошок.

Расширив свое восприятие, Азек мысленно коснулся душ всех, кого привел на эту планету, и каждого артефакта, так или иначе связанного с Тысячей Сынов. Затем Ариман открыл для них свой разум и напитал вновь обретенной силой, точно так же, как его отец в последние мгновения Просперо.

– Пора домой, – сказал адепт.

И моргнул.

Некрополь Тизки разваливался с грохотом, достойным конца света. Лишь недавно возведенные здания рассыпались каскадами стеклянного и каменного крошева. Лемюэль наблюдал за катастрофой из воронки, которая возникла на месте их с Магнусом приземления.

Испытывая тоскливое чувство необратимости, Гамон приветствовал гибельный дождь.

Все его тело адски горело от ран внутри плоти и костей. Летописец не мог шевельнуться, но считал, что так даже лучше. Скоро для него исчезнут и сомнения, и боль, и отчаяние.

Лемюэль надеялся снова встретиться с Маликой.

Но сумеет ли жена простить ему все, что он натворил?

«Конечно, сможет».

У нее самое доброе сердце на свете. Малика примет мужа с распростертыми объятиями, и они вместе проведут вечность в бесконечно растянутом мгновении его предсмертных грез.

– Я иду к тебе, любимая, – произнес Гамон и зажмурился в последний миг перед падением обломков.

Лавина обрушилась с оглушительным грохотом, который немедленно достиг крещендо и все продолжался, пока не стало казаться, что он не стихнет уже никогда. Повсюду вокруг Лемюэля вздымалась земля, сотрясаемая чудовищными ударами. Никея словно бы пыталась стряхнуть летописца, однако ни один из фрагментов пирамиды не коснулся его.

Открыв глаз, Гамон понял, что обломки с оглушительным шумом врезаются в подрагивающий над ним псионический щит. О преграду разбивались и куски кладки размером с легионные бронемашины, и осколки стекла, похожие на громадные лезвия гильотин. Барьер не пропускал ничего, и части строения лишь рикошетили от него беспрерывным потоком. Так продолжалось неописуемо долго, но в конце концов рев обвала умолк и толчки колоссальной мощи прекратились.

– Что?.. Как?.. – забормотал Лемюэль.

Боковым зрением он различил силуэты воинов. Окровавленные и избитые, они глухо стонали от боли и тяжких усилий. Зазвучало низкое рычание и отрывистые, лающие фразы. Откуда-то донеслись женские голоса, но собеседницы плакали, поэтому Гамон не разбирал их слов.

Кое-как поднявшись, летописец задохнулся от приступа невыносимой боли в изувеченном теле. Его плоть словно бы превратилась в один громадный синяк, а кости – в трубки, наполненные битым стеклом.

– Фенрис хьольда! Ты не ошибся, рунный жрец, – сипло и растянуто проворчал кто-то за спиной у Лемюэля. – Он жив! А я готов был поспорить на мое копье, что помер.

Гамон хотел обернуться, но заскорузлая рука вцепилась ему в загривок. Что-то ярко сверкнуло, и летописец ощутил прикосновение острого клинка к шее.

– Тогда прикончим его, – предложил владелец меча.

Лемюэль узнал голос Ольгира Виддоусина.

– Нет, – запретил Бъярки. В тоне рунного жреца сквозила невыразимая изможденность: именно он воздвиг ментальный щит и спас всех имперцев от обломков. – Выпусти Гамона. Как бы мне ни хотелось, чтобы он умер здесь, у него иной вюрд.

Летописец открыл рот, собираясь что-то сказать, но Ольгир перегнулся ему через плечо и покачал головой. Лицо Волка покрывали ожоги и потеки крови.

– Тебе позволено жить, но не говорить, демонхост, – сказал он, толкая Лемюэля наземь.

Тот упал на живот и вскрикнул от боли. Перекатившись на спину, Гамон огляделся в поисках дружелюбных лиц, но не нашел таковых.

Трое фенрисийцев стояли прямо, неумолимые и несломленные, тогда как Дион Пром лежал на полу в залитых кровью доспехах. Оплавленная броня местами прикипела к телу воина, на одном из наплечников трепетала обгоревшая клятвенная лента, закрепленная восковой печатью. Казалось чудом, что библиарий выжил после таких ранений, однако Лемюэлю доводилось видеть, как легионеры переносят и более страшные повреждения.

Мечник Нагасена лежал без сознания на краю воронки. Несмотря на кошмарно обожженные руки, он крепко сжимал блистающий меч. Камилла и Чайя, как могли, оказывали агенту первую помощь.

Гамон всем сердцем обрадовался их воссоединению. Он помахал женщинам рукой; увидев это, Парвати что-то прошептала на ухо Шивани. Бывшая коллега летописца воззрилась на него с такой опаляющей ненавистью, что все надежды Лемюэля на возобновление дружбы тут же угасли. Он отвел взгляд.

Рядом с ним опустился на одно колено Бёдвар Бъярки.

Волк протянул руку, и Гамон вздрогнул в ожидании новых мук, но воин просто положил ладонь ему на сердце. По телу летописца разошелся леденящий холод Фенриса, а рунный жрец изумленно покачал головой.

– Этот смертный больше не вместилище демона, – произнес Бёдвар. – Душа Алого Короля ушла, и отныне ни одно исчадие не завладеет его плотью. Теперь он – вюрдовый морок, и его внутренний свет вечно будет отгонять темных созданий Подвселенной.

Выпрямившись, Бъярки подошел к Прому и поинтересовался:

– Можешь встать?

– Встать? – отозвался Дион искаженным от страданий голосом. – Зачем?

– Затем, что при ответе на следующий вопрос ты должен будешь смотреть мне в глаза.

Библиарий медленно кивнул и начал подниматься, опираясь на расколотый болтер. На лице воина отразилась такая боль, что Лемюэль невольно поморщился.

У Прома отсутствовала правая ступня, и встать он не сумел. Охнув, легионер вновь повалился наземь.

Бёдвар движением подбородка указал на него Виддоусину. Нагнувшись, Волк поддержал Диона, и тот благодарно кивнул фенрисийцу, опираясь на его руку.

– Какой вопрос? – уточнил Пром, встретив холодный и суровый взор Бъярки.

– Это правда?

– Что именно?

– То, что ты убиваешь своих родичей, – сказал рунный жрец. – То, что ты отнимаешь жизни братьев-легионеров, верных Всеотцу.

– О чем ты говоришь?

– Не лги мне! – потребовал Бёдвар, подступив к Диону.

Хотя фенрисиец был на полголовы ниже раненого воина, Гамону показалось, что Бъярки возвышается над Промом.

– Существо, пришедшее с багряными колдунами, рассказало нам о твоих делах, – продолжил рунный жрец, положив ладонь на грудь библиарию. – Оно почуяло, что ты виновен в смертоубийстве.

Дион насмешливо улыбнулся.

– Порождение варпа? Ни единому слову таких созданий нельзя верить.

– Йа, я мог бы согласиться с тобой, но известно, что лучшие лжецы – те, кто переплетают обман с правдой. Ты врал мне с первой нашей встречи, Дион Пром. Теперь говори честно, чем ты занимаешься на службе Малкадору.

Бёдвар постучал пальцем по рваной клятвенной ленте библиария. На броне ее удерживал кружок воска с печатью Сигиллита.

– Я знаю, что мы исполняем для него, – добавил Волк, – но просто обязан услышать, ради какой великой цели воин Ультрамара отказался от цветов своего легиона.

– Ради цели, которой тебе никогда не постичь.

– Ну да, потому что я – всего лишь дикарь из мира смерти?

– Нет. Твоя верность генетическому прародителю просто не позволила бы тебе совершать то, что из необходимости делаю я.

Бъярки едва не захохотал, но вместо этого гневно скривился.

– Ты понятия не имеешь, на что способен Шестой легион. Опыт Просперо тебя ничему не научил?

– Научил, и тому, чего ты сам не знаешь.

– Хорошо, ответь прямо: то существо сказало правду? И помни: я почувствую ложь.

Пром взглянул Бёдвару в глаза, и Лемюэль понял по лицу библиария, что тот не сомневается в способностях фенрисийца. Бъярки расплел бы любую завесу обмана за один удар сердца.

– Это правда, – признал Дион. – Я отнимал жизни братьев-легионеров, лояльных Императору.

От ужаса у летописца перехватило дыхание. Даже Бёдвар, явно ждавший такого ответа, пришел в изумление и сумел лишь отрывисто спросить:

– Зачем?

– Я не скажу.

– Почему?

– Потому что я поклялся никогда не раскрывать сути моего долга, – с тяжелым сердцем произнес библиарий. – Этот обет связывает меня крепче присяги, данной лорду Жиллиману в Преториуме, и я никогда не нарушу его, даже перед лицом палачей.

Бъярки молчал, повесив голову на грудь. Лемюэль понял, что рунный жрец обдумывает возможные последствия такого признания.

– Я – верный слуга Терры, – заключил Пром. – Больше мне нечего добавить.

Бёдвар дал некий знак Свафниру Раквульфу, после чего сказал:

– Нет, этого недостаточно. Помнишь, однажды ты спросил, не приставлен ли я следить за тобой и казнить, если ты окажешься предателем?

– В Камити-Соне, – кивнул Дион.

– Йа, – подтвердил Бъярки. – Тогда я ответил, что нас не радуют такие поручения, но мы исполняем любые приказы Волчьего Короля.

Пром открыл было рот, однако в ту же секунду Рак-вульф вонзил в него гарпун. Зазубренный адамантиевый наконечник рассек позвоночник воина и пробил вторичное сердце. Крутанув древко копья, Свафнир надавил на оружие, и острие вырвалось из середины груди библиария.

Рунный жрец и Дион встретились взглядами. Лемюэль ощутил, что между ними промелькнуло нечто, не поддающееся определению.

Раквульф выдернул гарпун из тела бывшего Ультрамарина; тот рухнул ничком, броня громко лязгнула о груду обломков.

Поднявшись на ноги, Гамой заковылял к Бёдвару. Рунный жрец обернулся к летописцу.

– Думаешь, я поступил неверно?

– Нет.

– Пожалуй, мне стоило бы убить и тебя, просто для верности.

– Но ты этого не сделаешь.

– Да, – согласился Бъярки.

– И почему же?

Фенрисиец пожал плечами.

– Вот такая странная штука – вюрд. Одни умирают, не успев пройти свой путь до конца. Другие более чем заслуживают смерти, но продолжают жить.

Сгорбившись, Волк присел на корточки. Он буквально излучал усталость, накопившуюся за время битвы.

– Мы потерпели неудачу, – сказал Бёдвар. – Во всех смыслах. Багряные колдуны возродят своего отца, и он восстанет даже более могучим, чем прежде.

Покачав головой, Лемюэль нагнулся и отцепил с доспеха Прома восковую печать с рваной лентой.

– Нет, он будет чем-то меньшим.

– С чего бы?

– Когда душа Алого Короля жила во мне, я проник в его мысли и страхи. Есть еще один осколок, который Циклоп пока не может вернуть; думаю, это самая лучшая его часть. Без нее примарх обретет всю былую силу Магнуса Красного, но не добро, когда-то жившее в нем.

Бъярки выпрямился.

– Ты точно уверен?

– Да.

– Тогда наше задание еще не окончено, – заявил рунный жрец.

Перевернув обугленную полоску бумаги, снятую с мертвого воина, Гамон прочел его имя и список свершений.

– Когда-то он был достойным человеком, – произнес летописец. – И мне следует почтить его.

Бёдвар схватил его за руку.

– Ты вернешься с нами на Терру. Сигиллит должен услышать твою историю, Лемюэль.

Гамон покачал головой.

– Я отрекаюсь от этого имени.

Свернув клятвенную ленту, летописец крепко сжал ее в кулаке.

– Отныне меня зовут Промей.

Ариман моргнул.

Побег с гибнущего Просперо на Планету Чернокнижников запомнился ему как мучительное падение сквозь воющие вихри безумия, однако перенос с Никеи больше походил на пробуждение ото сна.

Исчезла сотворенная Лемюэлем грандиозная сцена, темное отражение Тизки, но из одной яростной бури воины попали в другую. Выдохнув нагретый эфиром воздух, Азек огляделся и понял, что стоит в жалких руинах сокрушенного города из циклопических менгиров и колоссальных мегалитов. Развалины воняли кровью и смертью.

Толбек и Санахт пораженно осматривались по сторонам. Рядом с ними стоял на коленях Менкаура; обхватив голову, провидец плакал алыми слезами, текущими из ямок на месте глазниц. Игнис возвышался над телом киборга, покрытого оранжевым лаком. Нумеролог кивнул, как будто в точности предугадал их появление в данном месте.

Пропавшие в лабиринте боевые банды также вернулись вместе с Ариманом. Он уже заметил Онуриса Гекса, Киу и прочих адептов. Видя, что ауры воинов почти угасли, Азек задумался над тем, какие темные уголки их душ открыл перед ними лабиринт.

Впрочем, подобные тайны могли подождать, ведь Ариман перенес свой кабал из одного умирающего мира в другой.

Легионеры, не участвовавшие в походе, стояли по периметру круглого участка утоптанной земли внутри кольца из громадных камней. Их оплетали потоки энергии: адепты сдерживали апокалиптический шторм забвения барьером из перекрывающихся кин-щитов. Псайкеров целиком поглощало противоборство с надвигающимся концом света, и никто не обернулся поприветствовать группу Азека.

Когда Ариман увидел, как за время их отсутствия изменился примарх, у него перехватило дыхание.

– Мы опоздали, – прошептал корвид, и его слова, блеснув в воздухе, прахом осыпались с губ.

Мертвое тело Магнуса Красного недвижимо сидело внутри трона из переплетающихся золотых лоз. Перед ним стоял на коленях Амон в тряпье поверх брони, испещренной пятнами ржи и патины.

Азек шагнул к высохшему трупу генетического прародителя, но Толбек заступил ему дорогу и ткнул пылающим кулаком в центр нагрудника.

– Ты отдал одного из нас демону, – сказал адепт Пирридов, в глазах которого пылала жажда убийства. – Я не забуду этого, как и все наши братья.

– Я сделал то, что должен был! – огрызнулся Ариман, чувствуя, как силы внутри посоха тянут его вперед. – И так же буду поступать впредь. Теперь уйди с дороги!

Выждав пару секунд, Толбек все же опустил руку.

– Когда магистр войны выиграет свою кампанию, мы посчитаемся с тобой, Азек Ариман, – пообещал пиромант.

– Да будет так. А сейчас пропусти, мне нужно помочь отцу.

Как только Толбек отошел в сторону, корвид побежал к примарху, неподвижно покоящемуся внутри трона жизнеобеспечения. Его догнал Санахт, и Азек покачал головой.