Текст книги "Алый король (ЛП)"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Глава 15: Счислитель. Здоровая, как Асахейм. Я расплатился тобой

«Озирис-Пантея» казалась ломтиком тьмы над снижающейся «Грозовой птицей». С нее видели толь-ко силуэт корабля на фоне пульсирующего калейдоскопического сияния имматериальных оттенков. На гранях звездолета мерцали варп-призраки, эфирные разряды гневно вспыхивали, разбиваясь о многослойные щиты из непроницаемых энергетических полей.

Учитывая, что за груз перевозил Черный корабль, неудивительно, что его снабдили одним из самых действенных камуфляжей, какие только встречались Ариману. Для сущностей Великого Океана транспортник был почти невидимым.

Но теперь воины покидали его защитную оболочку.

– Решение выйти за пределы активного поля Геллера можно заносить в учебники как явный симптом помешательства, – проговорил Санахт, напряженно сжимая рукояти парных мечей.

– Сам замысел нашего предприятия безрассуден, – отозвался Хатхор Маат, который крепко сцепил пальцы перед собой, будто в молитве. – Что с того, если мы утратим еще несколько крох здравомыслия?

Азек хотел было отчитать воина за ограниченность, но вдруг осознал, что в кои-то веки согласен с высокомерным адептом Павонидов.

– Нас ждет безумие. – Толбек катал между пальцами шарик голубого пламени, словно ярмарочный зазывала. – Безумие, какого не встретить в местах менее хаотичных, чем Великий Океан.

– Боишься, Толбек? – спросил Хатхор.

– А ты – нет? – парировал пиромант. – Тогда ты глупец.

– Нам всем следует бояться, – признал Ариман, направляясь через пассажирский отсек к кабине пилота, где сидел за штурвалом Афоргомон. Ёкай вел «Грозовую птицу» к самому большому из семи островов архипелага – неровному каменному клину непроглядно-черного цвета, напоминавшему обломок луны.

Громадину обвивали безумные потоки энергий, и у Азека резко закружилась голова – он разглядел картины, сплетающиеся внутри вихрей. Провидческий дар пробудился, отозвавшись болезненными прострелами в висках, и Ариман попробовал отыскать смысл посреди бессмыслицы.

Корвид сузил глаза: на кратчайший миг перед ним возник отчетливый образ, тут же расколовшийся во вспышке света.

– Что ты увидел? – поинтересовался демон.

– Я не уверен, – сказал Азек, пытаясь удержать исчезнувшее изображение в памяти. – Сбившийся с пути орел на фоне безлистного дерева…

– И что это значит?

– Вероятно, символизирует некое имя, место или индивидуума. Орел и дерево… Арвида[104]104
  От древнескандинавских корней «arn» (орел) и «vidr» (дерево).


[Закрыть]?

– Знаешь, кому принадлежит это имя?

– Нет, но у него скандийские корни.

– Вероятно, кто-нибудь из Волков.

– Пожалуй, – вздохнул Ариман. – На востоке свирепствует Гибельный шторм, и мне сложно интерпретировать видения. Почему, когда будущее настолько расплывчато, прошлое так часто вторгается в настоящее?

– Потому что лишь оно неизменно.

Азек кивнул, но затем вспомнил, о чем говорила ему Темелуха во время подъема к Железному Окулюсу, и слова ёкая показались уже не такими неоспоримыми. Выбросив неизвестное имя из головы, Ариман снова посмотрел в варп.

От удивления он широко раскрыл глаза. Перед ними уходил ввысь силуэт колоссальной мегаструктуры, огромной даже с расстояния в тысячи километров. Последний реликт погибшей цивилизации? Или же некое сооружение, возведенное без всякой цели, по мимолетной прихоти эмпиреев?

– Что это такое? – Азек кивком указал на гигантский объект.

– Наша цель, – с нехорошим весельем ответил Афоргомон. – Чертоги Вымирания.

Ёкай опустил машину на краю широкой равнины, усеянной остовами давно проржавевшей техники. Возможно, в далеком прошлом здесь бушевали сражения?

Высадившись из десантного корабля, воины Тысячи Сынов оказались у основания цитадели, настолько высокой и широкой, что Ариман не сумел даже примерно определить размеры слишком громадного для людей строения.

Афоргомон, Хатхор Маат, Толбек и Санахт стояли шеренгой рядом с Азеком и, запрокинув головы, изумленно смотрели на твердыню.

Она уходила так далеко ввысь, что даже легионеры отказывались верить своим глазам. Вне зависимости от того, кто – или что – создал башню, этот шедевр наверняка стал их величайшим творением. Каждый из элементов цитадели, от исполинского фундамента до высочайших шпилей, мог существовать только в измерении, неподвластном законам физики.

Воины направились к гигантской арке грубых очертаний, под которой даже самые могучие титаны не только прошли бы с легкостью, но и показались бы маленькими. Обдумывая название твердыни, Ариман испытывал ужас и благоговение в равной мере.

В прошлом Азек изучал важнейшие работы в области архитектуры и теперь понял, что бездумные свершения имматериума влияли на жителей реального мира, порождая эпохальные стили зодчества. Он осознал, откуда проистекало вдохновение создателей имперских городов, любых – от готических ульев Европы до величавой Магна Макрагг Цивитас.

Даже Императорский Дворец, огромный, вычурный и изысканный, не мог сравниться с этим зданием планетарных масштабов. Громоздя свои опоры на опоры и шпили на шпили, Чертоги Вымирания возвышались над легионерами с помпезностью, о которой и Повелитель Человечества не дерзнул бы мечтать, не говоря уже о том, чтобы воплощать ее в камне и стали.

Азека осенило. Оглянувшись на равнину, он увидел в ржавых остовах уже не боевые машины, погибшие в битве под сенью башни, а брошенную строительную технику, что применялась при возведении громадной структуры.

Корвиду стало ясно, почему цитадель находится на столь разрушенном небесном теле.

– Зодчие довели свою планету до вымирания, чтобы построить это.

Демон кивнул.

– Ради выполнения столь неподъемной задачи они сотворили целые расы слуг, которые разрыли корни мира и вынесли на поверхность обломки его коры.

– Но зачем? – вмешался Хатхор Маат. – И для чего здание используется теперь? Оно выглядит заброшенным.

– Так и есть, – подтвердил ёкай. – Демонические каменщики покинули сей панегирик исчезнувшей жизни, как только сплели его из костей планеты.

– Колоссальная и напрасная трата времени, – недовольно произнес Толбек.

– Это варп, – напомнил Афоргомон. – Время здесь не имеет значения.

Впрочем, какой бы грандиозной и восхитительной ни была башня, какие бы невообразимо тяжкие труды ни потребовались для ее создания, Азек подметил в ней странную неправильность. Необозримо громадная твердыня вдруг показалась ему хитроумной декорацией на театральной сцене.

Ощущение подделки ослабло, когда легионеры утонули в тени титанической арки и вошли внутрь строения. Они продолжали шагать, пока, спустя целую вечность, не добрались до бескрайнего круглого зала, над каменным полом которого кружилась пыль, а под сводами блуждали отголоски эха.

По стенам ползли колеблющиеся тени, тихо вздыхали кладбищенские ветерки, дующие изо множества арочных проходов, что вели в глубь цитадели. Перемычку каждого из них покрывали резные руны необычного вида, неизвестные Ариману. Воин порадовался своему неведению, что случалось редко; он не желал знать, о каких трагедиях повествуют надписи.

Каждый квадратный сантиметр стен занимали тщательно высеченные строчки текста. Чтобы понять их значение, Азеку не потребовался провидческий дар.

– Тут полный список обломившихся ветвей древа жизни.

– Именно так…

Афоргомон кивком указал на создание в светлой рясе с капюшоном, появившееся в центре зала.

– Кто это? – спросил Ариман.

Черное сияние, струящееся из символов на искусственном теле ёкая, настороженно моргнуло.

– Перед тобой Счислитель.

Сынам Магнуса потребовалось еще два часа ходьбы, чтобы дойти до существа в капюшоне. За все это время оно не пошевелило и мускулом, и Азек, воспользовавшись возможностью, изучил как самого Счислителя, так и переменчивые потоки эфирного света, которые льнули к нему, будто коронные разряды.

Вне всяких сомнений, создание обладало великой мощью, но обликом напоминало сутулого смертного мужчину. Линии золотого шитья на его бледно-голубых одеяниях складывались в знаки, полные мистических смыслов. Тень от капюшона полностью скрывала лицо Счислителя, и Ариман лишь мельком различил пару запавших глаз среди бездонной черноты.

В одной руке существо держало длинный посох, навершием которому служил птичий череп, обмотанный вываренной кожей и набитый смесями с тошнотворным запахом, как маски чумных докторов Старой Земли. Другая рука, скрытая во множестве складок рясы, имела смутно искаженные очертания; казалось, неестественность ее строения скрывается от глаз.

Счислитель ударил посохом о каменный пол.

Взметнулась пыль. Отголоски, унесшиеся к раззявленным арочным проходам, утихли позже, чем следовало бы. В ответ из коридоров послышались вздохи сожалений, и любопытные зефиры, прилетев в зал, взметнули маленькие смерчи праха.

Легионеры остановились, и создание поочередно осмотрело их, не снимая капюшона. Затем Счислитель кивнул, удовлетворившись тем, что увидел.

Афоргомон выступил вперед и поклонился; Азек даже не предполагал, что ёкай способен на подобный жест покорности.

– Я привел странников, исполненных исключительно сладостной скорби. Их души – бездонные пропасти печали и горечи утраты. Ты заполнишь их чувствами целые крылья своих чертогов.

– Какое вымирание им нужно? – спросило существо. Его омерзительный голос напоминал нечто среднее между хрипом ожившего мертвеца и клокотанием в глотке утопающего.

Ариман помедлил. Создание перед ними явно принадлежало к нерожденным, лжецам и обманщикам по природе своей.

– «Вымирание»?

Счислитель вздохнул.

– На каждую расу, идею, мечту или веру, что пускают корни, приходится миллион других, которые засыхают на лозе. Если они и сохраняются в памяти мира, то лишь в виде отпечатков их праха и костей на скалах.

– Но тут записано все? – уточнил Азек. Запрокинув голову, он взглянул на уходящие ввысь резные строчки. – Прямо на этих стенах, так?

– Здесь перечислено все, что когда-либо сгинуло. По любому корню можно пройти до точки, в которой перерезали нить его жизни.

– Почему тут столько пустых залов? – поинтересовался Толбек, указав на один из огромных арочных проходов. За ним виднелись гладкие стены из необработанного камня.

– Скоро они заполнятся, – пообещало существо. Развернувшись, оно заковыляло к ближайшей нетронутой стене. – Вымирание – не конечный процесс, а вечно текущая река.

Ариман и его соратники последовали за Счислителем, и порывистые пыльные смерчи завертелись вокруг них, словно бдительные псы, охраняющие стадо домашнего скота. Когда ветра обдували хозяина чертогов, его ряса шевелилась так, будто тело под тканью меняло очертания.

– Мы ищем дорогу в прошлое, в некий момент истории Старой Земли, – сказал Азек, пытаясь скрыть отвращение. – Нам сказали, что путь можно найти здесь.

– Все грани времени и пространства суть одно, – медленно кивнув, произнесло создание. – Все они связаны горем, ведь что такое жизнь, если не беспрерывная, непреложная вереница потерь? Таковы нити, что скрепляют бытие.

В прежние годы Ариману захотелось бы поспорить со Счислителем на данную тему, но жестокая печаль воина до сих пор не ослабла, и он не нашел возражений.

Они долго шли по колоссальному залу, пока не добрались до арки со сводом из каменных блоков величиной с «Лендрейдер». За ней уходил вниз коридор, откуда доносился далекий шум бурного потока.

Существо вперило взор в Азека, пылающие глаза под капюшоном расширились, и легионеру почудилось, что этот огонь объял его целиком.

– Покажи мне свои скорби, – приказал Счислитель.

Раньше вершину охраняли два гигантских стража, поставленных здесь древней расой, которая однажды держала Галактику на ладони, но позволила ей соскользнуть. Обломки этих исполинских машин лежали повсюду вокруг тропы, ведущей в прокаленную солнцем горную долину.

Глядя на неровные склоны пика, Лемюэль то и дело замечал разбросанные по ним осколки с плавно изогнутой поверхностью, которые блестели наподобие фарфора или переливчатого терраццо[105]105
  Терраццо – материал для укладки полов на основе извести или цемента с добавлением крошева камней, мрамора, стекла и т. д.


[Закрыть]. Когда отряд шел по каменному мосту, взметнувшемуся над глубоким ущельем, Гамон увидел внизу вытянутую головную секцию одного из громадных хранителей.

– Ты был прекрасным творением, – произнес летописец. Даже разбитая на куски, двуногая машина очаровывала его изяществом пропорций и изгибов. – А воины Тысячи Сынов разрушили тебя.

Линзы сужающегося кверху черепа-кабины изящно мерцали лазурью – такой же, что на акварельном пейзаже океанов древней Терры, висевшем на вилле Лемюэля в Мобаи.

– Хоть в чем-то они поступили верно, – заметил Ольгир Виддоусин, обильно харкнув вонючей мокротой с края моста. Плевок пролетел двести метров и шлепнулся точно в центр глаза поверженного великана.

– Серьезно? Даже твоему легиону не чуждо некоторое понимание эстетики. – Гамон показал на декоративные кожаные шнуры, обтягивающие шлем Ольгира, на его пояс и перевязь для меча с бронзовыми вставками, покрытыми резьбой в виде волков. – Уверен, ты способен оценить красоту машины.

– Ее сделали чужаки, – буркнул Виддоусин. – Меня радует, что она мертва.

– По-твоему, если что-то создано ксеносами, то уже не может быть прекрасным?

Кивнув, Ольгир пихнул Лемюэля между лопаток. Толчок, больше похожий на удар, отозвался в руке Гамона жгучими прострелами.

– Йа, ты правильно понял, – сказал фенрисиец. – Давай, лезь дальше.

Летописец потер плечо, воображая, какой синяк появится там после соприкосновения с кулаком Виддоусина. Еще один пункт мучений в длинном списке травм. Нервы в обрубке предплечья зажили скверно, и по ночам Лемюэль просыпался от фантомных болей, хватаясь за отсутствующую кисть. Хотя бы лангеты с ног уже сняли, но лечивший его Ольгир совместил кости немного криво, и они ныли даже при ходьбе по ровным поверхностям.

Подъем на гору обернулся для Гамона особенными страданиями. На каждом шагу раскаленные шипы боли вонзались ему в позвоночник и места, вроде бы никак не связанные с ногами.

Шаркая подошвами, летописец поднимал в сухой воздух облачка мелкой соляной пыли, от которой у него пересохла глотка и дыхание превратилось в череду хрипов. Солнце палило так же беспощадно, как и во время прошлого визита Лемюэля на эту кучу навоза в обличье планеты.

Тогда мир еще не сошел с ума, а Космические Волки и легионеры Тысячи Сынов, связанные узами братства, вместе взбирались на пик. Гамон едва мог поверить, что это случилось считанные годы назад. С тех пор произошло слишком многое, и Галактика преобразилась.

«Какие еще перемены ждут нас в ближайшие годы?»

Далеко впереди, во главе отряда, шагали Бёдвар Бъярки и громадный воин в матово-серебристом доспехе без знаков различия. Прежде летописец не видел таких Астартес, однако чувствовал исходящую от них колоссальную мощь. За ними брел скованный цепями космодесантник в простом обтягивающем комбинезоне, окруженный когортой таллаксов. Сопровождала его сестра Цезария.

Лемюэль не помнил, встречал ли он пленного легионера прежде, но по татуировкам в виде рукописных символов догадался, что перед ним адепт с Просперо.

«Возможно, Волки и его захватили в Камити-Соне? Скорее всего, так, но зачем брать узника на Агхору?»

По флангам группы маршировали раскрашенные автоматоны – сгорбленные создания с вытянутыми конечностями и гладкими черепными куполами. Киборги, готовые мгновенно броситься в атаку, грозно шипели прерывистыми помехами. Их погонщики в красных рясах Механикума, склоняясь над свободно закрепленными устройствами управления, переговаривались на щелкающем двоичном наречии. Гамон не знал их языка, но понимал, что техножрецы спорят между собой.

В ста метрах перед летописцем ступали Йасу Нагасена и Парвати. Некоторое время назад Лемюэль попробовал идти быстрее, чтобы догнать Чайю и поговорить с ней, но Ольгир схватил его за плечо и просто сказал: «Нет».

Потом Парвати оглянулась на Гамона с таким испепеляющим презрением, что он даже обрадовался нежеланию Волка отпускать его дальше, чем на метр.

– Думаю, ты ей не нравишься, – сделал вывод Виддоусин.

– Нет, – признал Лемюэль. – Уже нет.

– А раньше нравился? Она была твоей женщиной?

– Нет, Чайя была женщи… в смысле, она любила Камиллу.

Ольгир кивнул:

– А, ту ведьму, которую забрали багряные колдуны.

– Камилла не ведьма! – огрызнулся Гамон.

– У нее же имелись способности, йа? Как у тебя?

– Да, имелись, но не такие, как у меня.

– Значит, ведьма, – заключил Виддоусин, коснувшись мехового амулета, который болтался у него на горжете. – Что умеет?

Лемюэль вспомнил, как целыми часами сидел рядом с Шивани, пока она осторожно касалась найденных в том или ином раскопе артефактов и рассказывала их истории. Чтобы не наткнуться на опасные или болезненные образы, Камилла обычно дотрагивалась только до вещей повседневного обихода, различной домашней утвари.

– Она владела психометрией, – сказал летописец. – Просто прикладывала руку к любому объекту и говорила, откуда он взялся, кто и когда использовал его. Могла поведать о жизни каждого человека, прикасавшегося к этой вещи, и о том, что она для него значила.

Помолчав, фенрисиец ладонью прикрыл глаза от солнца.

– Так почему эта женщина теперь ненавидит тебя?

– Я совершил нечто очень скверное и неизбежно отвечу за это рано или поздно.

Вдаваться в подробности Лемюэль не стал – ему не хотелось вновь переживать тот момент, когда он заставил узницу убить ее собственного сына.

Отряд еще пять часов взбирался по склонам горы, раскаленным, будто котел на огне. Привалы устраивали только для того, чтобы неулучшенные люди попили воды и немного передохнули в тени автоматонов. Угольно-черная кожа Лемюэля блестела на жаре, он истекал потом и покрылся солнечными ожогами.

Наконец, в три часа пополудни группа достигла цели.

К тому моменту Гамон уже не ощущал почти ничего, кроме страданий. Обе ноги казались ему культями из беспримесной жгучей боли, а позвоночник – раскаленный добела штырь – причинял Лемюэлю мучения, от которых он почти ослеп. В висках у него стучало от теплового удара.

Ковыляя вперед, летописец врезался в спину Ольгира и недоуменно поднял глаз на инеисто-серую кирасу воина, ослепительно сверкавшую в лучах светила. Собрав во рту остатки слюны, Гамон спросил:

– Почему встали?

– Всё, пришли.

Оглядевшись, Лемюэль изумленно приоткрыл рот. Отряд стоял на краю широкой воронки из остекленевшего камня, похожей на неглубокое озеро. За ней начиналась исполинская борозда в отвесных скалах, уходящая далеко в толщу горы. Склон разделялся точно по продольной оси, так аккуратно, словно V-образную расселину выжгли в нем орбитальным лазером.

Но ни одно оружие, разработанное жречеством Марса, не обладало подобной точностью или мощью. Путникам открылась сердцевина пика, наглядная картина его геологической истории. На солнце блестели испещренные прожилками напластования породы, никогда прежде не видевшей дневного света. Окажись здесь саванты-геологикус Механикума, они со временем изучили бы недра горы и познали глубочайшие тайны Агхору.

В центре кратера возвышалась неуместная здесь колонна из черного камня, нечто вроде вулканической пробки[106]106
  Вулканическая пробка, или игла, – отвердевшая масса вязкой лавы, выдавленной из кратера на большую высоту и застывшей в форме обелиска.


[Закрыть], обнажившейся после того, как более мягкая порода вокруг нее рассыпалась за целые эоны эрозии.

На мгновение Гамону показалось, что на вершине темного шпиля замер великан с кожей цвета меди, держащий недвижимое тело павшего сына. От капель пота у летописца слиплись веки, он моргнул, и оба силуэта исчезли.

Бёдвар и легионер в матовой броне подозвали к себе Лавентуру и охраняемого ею сына Магнуса, после чего повели группу в воронку. Миновав черный обелиск, они направились к разлому в склоне.

Рассмотрев цель похода, Лемюэль напрочь забыл об усталости.

По расселине поднималась величественная лестница из белейшего мрамора с золотыми и голубыми прожилками. Вдоль ее ступеней выстроились изваяния воинов в доспехах, ученых в длинных одеждах, королей с венцами на головах и мудрых мыслителей.

– Раньше тут так же было? – уточнил Ольгир.

В прошлое свое посещение Агхору летописец не взбирался так высоко, но Ариман в мельчайших подробностях описал ему битву со стражами вершины. Ни в одном из рассказов главный библиарий не упоминал ни о чем подобном.

Гамон покачал головой, продолжая изучать лестницу, пронзившую сердце горы.

– Как ты думаешь, – спросил он своего стража, – что там, на вершине лестницы?

– Алый Король, – ответил Виддоусин. – Кто еще мог вырезать для себя трон из горы, здоровой, как Асахейм?

Пламенный ад расступился, и Ариман обнаружил себя в одиночестве посреди непроглядной тьмы. Его окружала пустота настолько абсолютная, что Азек даже не осознавал, где она начинается или заканчивается. Воин попытался отыскать какой-нибудь визуальный ориентир, чтобы определить свое местоположение на бескрайних просторах черноты, но безуспешно.

«Куда он попал?»

Учитывая, что отправили его сюда из чертогов не рожденных в глубинах эмпиреев, ответ мог оказаться каким угодно.

Ариман ощутил жаркое дыхание ветра, напоенного двумя неразлучными запахами войны: дыма и горелого металла. Второе дуновение понесло Азека вперед.

Возможно, так начинается его странствие в прошлое Терры, на руины Старой Земли? В легендах звездоплавателей упоминались экипажи, которых умчали в былое или грядущее бурные волны Великого Океана; даже самые достоверные истории гласили, что в таких странствиях человека ждут бури и безумие.

И плату за подобные путешествия берут вперед.

Ёкай предупредил, что мзду с них возьмут скорбью, но что это значило?

Легионер не задавал вопрос вслух, но сразу же получил нечто вроде ответа. Тьма мгновенно развеялась, и Ариман оказался под бронзовым диском солнца, знойные лучи которого пламенным молотом били по наковальне земли. Азек стоял в громадной толпе из тысяч мужчин, женщин и детей. Люди бесцельно бродили по временному лагерю, раскинувшемуся на холмах вокруг города с мраморными стенами, золотыми шпилями и куполами, выложенными глиняной черепицей.

Над горизонтом к востоку и югу висела дымная пелена. В тучах нефтехимического смога на севере мелькали молнии, а на западе слоистые облака радиоактивных выбросов сыпали ядовитый пепел на развалины поселений побежденного врага.

Окруженный войной город внизу каким-то образом избежал разрушительных последствий боев. Его врата уцелели, на стенах не появилось рытвин от разрывов снарядов или остекленевших участков от попаданий из высокоэнергетических лазеров. Перед мысленным взором Аримана встало воспоминание, сначала показавшееся ему чужим, – образ, который за века, прошедшие после трансформации Азека в легионера, стал эфемерным, будто легкая дымка.

– Я знаю это место, – произнес корвид.

– Конечно, знаешь, навозная башка. Мы же в Сузах[107]107
  Сузы – один из древнейших городов мира. Расположен на территории современной провинции Хузестан в Иране.


[Закрыть], – сказал кто-то позади него.

Обернувшись, Ариман увидел возле себя мальчика примерно десяти вёсен от роду, черты которого воин знал не хуже собственных. Лицо ребенка, взявшего Азека за руку, выражало нечто среднее между надеждой и детской невинностью.

Ариман пораженно вздохнул; чувство вины и горечь утраты отозвались в нем болью, как от удара ножом в живот.

– Ормузд… – выговорил он.

Стоило ему произнести имя брата, как реальность исказилась и декорации поменялись вновь – древний город державы Ахеменидов исчез как пустынный мираж. На его месте возникли вершины со снежными шапками, подпирающие крышу мира. Азек и другие пареньки в тренировочных хитонах мчались по узкому отрогу. Разгоняясь на скользких обмерзлых камнях, они перескакивали трещины в скалах.

Корвид несся в общей стайке, чувствуя почти позабытую легкость и силу юного тела. Ариман смеялся на бегу, и его легкие пылали, отчаянно втягивая разреженный горный воздух.

– Ходу, Азек! – крикнул Ормузд, отлично чувствовавший себя на высоте. Брат уже опередил основную группу на десять шагов, а то и больше; его черные, как смоль, волосы и кожа цвета красного дерева ярко выделялись на фоне чисто-белого снега.

В гонке по утесам состязалась дюжина ребят, но лишь двое отделяли Аримана от Ормузда. Зачерпнув из резервов выносливости, Азек поравнялся с ближним соперником.

Противник неуклюже попытался столкнуть его с тропы, но Ариман ловко вильнул вбок и в своем настоящем вспомнил, что уже тогда заранее видел движения других юношей. Второй бегун предсказуемо захотел подставить ему подножку, но Азек без труда увернулся и догнал брата.

Лицо Ормузда сияло заразительной радостью, и Ариман расхохотался вместе с ним. Ноги мальчиков работали, будто поршни; впереди уже виднелась финальная преграда. Они были близнецами, лучшими друзьями и рекрутами XV легиона, однако оба хотели выиграть это братское состязание.

Кандидаты добрались до водопада над озером, покрытым ледяной коркой. Подростки могли пробить ее лишь в паре участков, в остальных же местах толстый слой замерзшей воды не уступал по прочности пластбетону. Здесь их ждало решающее испытание, последний барьер, отделяющий мальчика от мужчины.

Добежав до края водопада, братья взялись за руки и прыгнули вниз. Они падали вдвоем, истерически хохоча, и не ведали, какой лед встретит их – хрупкий, словно стекло, или твердый, будто сталь.

Теперь Азек знал ответ. Он проживал это мгновение уже второй раз.

Братья вместе раскололи тонкую пластинку льда и погрузились в мерзлую влагу.

Но сейчас Ариман не ушел с головой в черную воду, как тогда, а оказался в гуще какого-то сражения. Мимо него свистели разрывные болты, краска на едущих позади танках вспучивалась под шквалами лазерного огня, а в небе, расчерченном инверсионными следами ракет, рвались зенитные снаряды и кувыркались остовы подбитых самолетов.

Впереди пылал один из эскарпов последней крепости правителя этого мира, еще сопротивлявшейся XV легиону.

Корвид замер, не желая делать ни шага вперед. Он понял, в какой битве очутился и что за кошмар его ожидает.

Кто-то хлопнул Аримана по плечу рукой в латной перчатке.

– Шевелись, брат.

Он сразу узнал звучный интеллигентный голос Ормузда, несмотря на искажение от вокса боевого шлема. Близнец Азека воплощал в себе лучшие черты воина Космического Десанта: высокий и широкоплечий, он вызывал у людей благоговение, переходящее в страх, но обладал также царственным величием и авторитетом. Сейчас вокруг его правого кулака трещали разряды молний, и по багряному доспеху пробегали мерцающие отблески эфирного света.

– Нет, – прошептал Ариман, когда брат отвернулся от него, не дожидаясь ответа. – Ормузд, подожди. Твой дар… Не надо…

Его близнец молча направился в пламя.

Азек покачал головой, обессилев от горя.

Он всеми силами старался удержаться на месте.

Но собственное тело предало воина и последовало за Ормуздом через яркую завесу огня, как и в тот судьбоносный день. Авточувства брони вспыхнули, реагируя на свет и жар; Ариман ослеп лишь на долю секунды, но его мир успел измениться навечно.

Визор шлема очистился, и у Азека перехватило дыхание.

Ормузд стоял с воздетыми руками, содрогаясь всем телом от боли и ужаса.

Его обвивали искристые переплетающиеся потоки энергии. Способности псайкера вышли из-под контроля, и в него хлынула мощь Великого Океана. Доспех легионера раскалывался: плоть под ним начала разрастаться – внезапно, буйно и необратимо.

– Помоги… мне…

«Ту же самую мольбу я лишь недавно слышал от Собека».

Ариман потянулся к брату, зная, что не сумеет спасти его, и сердце воина разбилось во второй раз. Шлем Ормузда треснул, уступив натиску изнутри; из-под рассыпавшейся правой линзы показался распахнутый от испуга голубой глаз, быстро наливающийся кровью.

– Помоги мне, – повторил несчастный легионер, корчась в конвульсиях. Его кости срастались, дробились и вытягивались. Плоть исследовала любые возможности для роста, даже самые губительные. Лишь голубой глаз не менялся, застыв в отчаянном призыве.

Азек беспомощно смотрел, как другие космодесантники бросаются на выручку Ормузду. Павониды всеми силами пытались замедлить его взрывную гиперэволюцию, адепты Рапторы восстанавливали вспучившиеся латы, прижимая их к телу воина.

Ничего не помогало.

Ничто не могло остановить перерождение плоти.

Ариман закрыл глаза, но картина последних секунд жизни Ормузда навеки запечатлелась в его памяти. По щекам корвида катились слезы, в груди было тесно от горечи утраты, переполнявшей душу. Еще никогда Азек не страдал так тяжко, даже после смерти его родителей от вспышки нанофага в Ахеменидской зоне восстановительных работ; об их гибели он узнал опосредованно, прочитав имперское коммюнике.

Впоследствии проклятие Тысячи Сынов пробудилось и в теле самого Аримана. Его плоть взбунтовалась в тот день, когда Азек в присутствии Императора впервые встретился с генетическим отцом.

О том, что происходило дальше, воин сохранил лишь неясные осколки воспоминаний: образы невыносимой боли, рыданий, тоски и кратких странных прояснений. В такие моменты ему мерещились четыре создания, каждое из которых предлагало свой спасительный дар.

Но их чудеса имели цену.

И платить пришлось бы прародителю Аримана.

Выйдя из стазиса, словно бабочка из куколки, обновленный Азек узнал, что Ормузд мертв.

Разумеется, он ощутил это заранее, поскольку всегда чувствовал любую мелочь, случавшуюся с его близнецом. Такое потрясение, как гибель брата, не могло пройти незамеченным. Ариман вспомнил, что Магнус тогда пришел к нему и, сообщив, что перерождение плоти убило Ормузда, произнес следующие слова:

«Такова суть предательства. Оно всегда начинается изнутри».

Опустившись на колени, Азек скорбно склонил голову.

Его снова окутала тьма, безбрежная и непроницаемая…

Но нет, вот вверху блеснула серебряная искорка – лучик света, мерцавший, как звезда в безлунную ночь.

Ариман сосредоточил все внимание на нем.

Сияние усилилось; теперь оно казалось дырой в ночи, яркой, как ртутная лампа. Протянув руку, воин стиснул блестящий диск в кулаке. Он повернул кисть и разжал пальцы, уже догадываясь, что там.

На заскорузлой ладони переливалась серебряная монетка с неровными краями и штампованным изображением пучка дубовых листьев, немного смещенным от центра. Перевернув ее большим пальцем, Азек увидел профиль благородного государя с выступающими скулами, ястребиным носом и пронизывающим взглядом.

– Зуль-Карнайн[108]108
  Зуль-Карнайн (с араб. – обладатель двух рогов) – праведник и великий царь, воздвигший стену, защищающую от народов Яджудж и Маджудж (Гога и Магога).


[Закрыть], – сказал легионер.

Стоило ему произнести имя великого царя, как декорации сменились еще раз.

Перед Ариманом простерлась бурная холодная река, противоположный берег которой терялся в бесконечном мраке. Воин не видел границ окружающего мира, не замечал вообще ничего, кроме стремительного потока, струящегося неведомо откуда.

Счислитель, замерший у кромки воды, выжидательно смотрел на Азека похожими на тлеющие угли глазами.

Соратники Аримана, высадившиеся с ним на архипелаге Семи Спящих, находились здесь же и явно пребывали не в лучшем состоянии. Толбек метался по берегу, как разъяренный бойцовый пес, швыряя в воздух над непроницаемо-черной рекой сгустки звездного огня. Хатхор Маат то неотрывно смотрел на свои ладони и хныкал, как брошенное дитя, то сжимал кулаки и колотил ими по земле, как будто хотел изгнать одной болью другую. Санахт дрожащей рукой прижимал меч к собственному кадыку, словно обдумывал, не перерезать ли себе горло.