Текст книги "Алый король (ЛП)"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Азек не представлял, какие прежние скорби вновь пережили его товарищи, чтобы оплатить проход, но знал: им пришлось так же нелегко, как ему, а то и тяжелее.

Неподвижен был только Афоргомон. Демона не беспокоили ни сожаления, ни страдания, ни печаль. Нерожденные не ведали подобных чувств – вот и еще одна причина ненавидеть их.

Ариман опустил взгляд на серебряную монетку – копию той, которую он носил на шее. Его мать снабдила таким амулетом обоих сыновей перед тем, как они отправились на испытания кандидатов у стен Суз.

– Ормузд, я должен расплатиться тобой… – Выпрямившись, Азек зашагал к Счислителю.

На глаза наворачивались слезы, сердце ныло от боли потери.

И скорбь по брату была лишь одной из его ран.

Образы других трагедий боролись за место в сознании Аримана: тусклое воспоминание о сгинувшем мире, названном в честь оружия и ярчайшей звезды на заре; сожжение Просперо; утрата множества братьев, настигнутых перерождением плоти…

Все мучительные картины сплетались в непрерывно разрастающийся гобелен скорбей Азека, влияя на каждый аспект его существа. Любое из несчастий стоило того, чтобы залить мир слезами, но ни одно из них не было настолько личным, как то, символом которого служил серебряный кружок на ладони воина.

Он протянул монетку Счислителю.

– Если ты заберешь ее, я забуду Ормузда? – спросил Ариман.

– Нет. – Демон взял подношение длинными, суженными к кончикам пальцами с закрученными ногтями, покрытыми засохшей могильной землей. – Зачем же мне лишать тебя источника боли? Тогда ты перестанешь страдать.

Азек кивнул, и создание убрало амулет в складки длинных одеяний. По его телу пробежала дрожь удовольствия: в ту секунду легионер все бы отдал за возможность обрушить на вампирическую тварь боевые чары.

– Ты получил наши скорби, – сказал корвид. – Теперь пропусти нас. Исполни обещанное.

– Что ж, хорошо, – отозвался Счислитель. Обойдя воинов Тысячи Сынов, он взял у каждого из них какую-нибудь безделушку или артефакт, но к Афоргомону даже не приблизился. Собрав оплату со всех, демон отошел в сторону и указал на клокочущий ледяной поток: – Путь открыт, река ждет вас.

– Как нам пересечь ее? – требовательно спросил Толбек, печаль которого сменилась гневом.

– Никак. – Существо принялось болтать в воде основанием посоха.

Ариман мгновенно испытал мерзостное ощущение того, что реальность претерпевает грозные и жуткие изменения, и причина их – обыденные с виду действия Счислителя.

– Прекрати сейчас же, – произнес Азек.

Глаза демона сверкнули мрачным весельем, но от своего занятия он не оторвался.

– Вздымаясь во тьме, воды бесконечного потока втекают в вашу память… И вашу кровь. Вы чувствуете это, не так ли?

– Так, – признал корвид. – Теперь прекрати, или я убью тебя.

Счислитель рассмеялся.

– Нет, Азек Ариман, не убьешь. Ибо на стенах вверху отведено место под твое имя, и только от меня зависит, вытравлю я его в назначенный срок или сейчас.

– Я тебе не верю.

Демон вынул посох из речных вод.

– Тогда попробуй напасть на меня и увидишь, что произойдет.

– Сегодня не стану, но обязательно вернусь сюда и прикончу тебя.

– Может, так и случится. Но помни: нельзя дважды войти в одну и ту же реку, ибо притекают новые воды и меняешься ты сам.

– Что, цитируешь плачущего философа[109]109
  Плачущий философ – очевидно, Гераклит Эфесский (544–483 гг. до н. э.). В европейской философии его противопоставляли другому знаменитому древнегреческому мыслителю, Демокриту; считалось, что Гераклит оплакивал пороки людей, тогда как Демокрит смеялся над их глупостями.


[Закрыть]? – поинтересовался Азек, направляя разум в пятое Исчисление. – Если твой запас мудрости ограничен подобными фразами, ты не настолько умен, как тебе кажется!

– Тогда ступи в реку, позволь течению унести тебя, и мы увидим, насколько в действительности умен ты.

Пройдя мимо Аримана, Хатхор Маат бросил:

– Ну же, зачем вообще тратить время на разговоры с этой тварью? Давайте просто нырнем в поток, и дело с концом.

Вслед за адептом Павонидов к кромке воды подошли Толбек и Санахт. Легионеры выжидающе оглянулись на Азека, и он вошел в реку вслед за ними, выбросив из головы мысли о нападении на Счислителя.

Темные волны заструились вокруг сабатонов воина, и Ариман даже сквозь броню ощутил пробирающий до костей холод. Это течение лишь казалось текучей водой: они стояли в самой эссенции Великого Океана, преобразованной в постижимую для смертных форму.

Азек повернул голову к Счислителю и задал ему последний вопрос:

– Как мы вернемся сюда?

– Когда вы найдете то, что ищете, прошлое вытолкнет вас обратно, – сообщила сущность.

– А если у нас не получится?

– Вы умрете, ибо минувшее неподатливо и всегда находит способ избавиться от того, чему не место в нем.

Ариман кивнул. Чего ждать от демона, если не загадочных фраз и зловещих предсказаний?

Отвернувшись, Азек отдал команду соратникам и повел их в непроглядную черноту потока. Вода поднялась ему до бедер, потом до живота; течение все сильнее толкало воина. Беспорядочные струи и невидимые быстрины словно бы вцеплялись в него, стараясь утянуть то в одну, то в другую сторону, но Ариман придерживался выбранного пути.

Вода дошла ему до груди, потом заплескалась вокруг наплечников. Азек шел все медленнее, чувствуя, как холод усиливается с каждым его шагом. Позади корвида судорожно дышали другие легионеры.

Когда Ариман погрузился в реку по шлем, перед глазами у него заплясали и завертелись огоньки, похожие на отблески костра. Воин продолжал идти, хотя вода уже накрыла его с головой.

Звуки стали приглушенными, поле зрения сузилось. Азек не слышал ничего, кроме рева ледяных струй, и видел только бешено кружащиеся частицы ила. Он ощущал вкус пепла и смрад горящего прометия, обожженной стали и растекшейся плоти. Собственное дыхание опаляло Аримана с такой силой, словно его легкие горели изнутри.

В груди легионера зашевелился страх – эмоция настолько чуждая и давно забытая, что Азек даже не сразу распознал ее.

Мощь потока росла по экспоненте, каждый следующий шаг давался все тяжелее. Воин ступил в реку под прямым углом к берегу, но сейчас будто бы шел строго против свирепого течения.

Наклоняясь вперед, Ариман упорно преодолевал глубинные быстрины. Злобные придонные токи врезались в него, пытаясь развернуть, били наотмашь и бросались под ноги, лишая равновесия, но он продолжал идти.

В шлеме у него раздавались искаженные голоса, паникующие и вопрошающие, но равно неразборчивые из-за грохота струй. Броня, возражая против такого обращения с ней, шипела сервоприводами и блокировала сочленения, но Ариман по-прежнему боролся с неодолимой силой реки.

Наконец ему пришлось сдаться.

Течение сбило Азека с ног сокрушительным ударом в туловище. Сорванный с якорей-сабатонов, он отдался на милость реки душ, и поток Счислителя увлек воина прочь.

Глава 16: Из пламени. Исключительная ненависть. Помутневшее зеркало

Всплыв на поверхность океана, Амон жадно втянул ночной воздух. Его грудь поднялась под доспехом, легкие расширились, и пляшущие перед глазами советника искры понемногу угасли. Он вдохнул еще раз; в посеревший мир вернулись краски, а световой туннель, словно бы втягивавший легионера, растворился.

Задышав более размеренно, Амон попробовал сориентироваться на местности.

«Где же я?»

Последнее, что помнил воин – лицо отца, который смотрел на него, пока текущая через плато река неумолимо утягивала советника в глубину. Призрачные руки тащили его на дно, легкие разрывались от удушья, по телу расползался могильный холод…

Амон бился с тварями, старавшимися утопить его, пока они не выпустили легионера.

«Я победил или просто надоел им?»

Советник выбросил посторонние мысли из головы и развернулся, ища глазами берег или какой-нибудь заметный объект.

Ничего.

Он дрейфовал в темных водах, поднимаясь и опускаясь на могучих волнах.

«Что это, Великий Океан? Так он выглядит на самом деле?»

Нет, Амона окружало нечто иное. Прежде оно существовало только в мечтах, но теперь воображаемое стало реальным, лишенным любых ограничений – кроме тех, которые люди сами накладывали на себя.

Над воином простирался усыпанный бриллиантами ночной небосвод, однако знакомых созвездий на нем не встречалось.

Легионер удерживался на плаву в массивной броне, подгребая руками и ногами, но уже начинал беспокоиться. Доспехи Астартес защищали хозяев даже от космического вакуума, поэтому Амон мог бы не бояться утопления… если бы его латы не были расколоты во многих местах.

Он чувствовал, что броня тяжелеет с каждой секундой. Поножи уже залило доверху, и влага громко булькала внутри доспеха, заполняя все его пустоты.

Нечаянно глотнув воды, советник сплюнул.

«Пресная, никакой соли. Значит, я не в обычном океане».

Перед мысленным взором Амона внезапно пронеслась неудержимая кавалькада образов, и он удивленно заморгал. Ему явились не видения потенциальных вариантов будущего, как это случалось с Корвидами, а собственные яркие воспоминания.

Легионер вновь пережил сражение с Волками на Просперо, испытал восторг от встречи с Императором на Никее – восторг, быстро сменившийся унынием. Он с гордостью вспомнил, как маршировал на передовой Великого крестового похода и исследовал все более замысловатые и прекрасные области знания. Смеясь от радости, Амон слышал музыку, которой внимал ребенком, видел перед собой страницы томов, прочтенных столетие назад, и картины, над которыми плакал в галерее на одной из планет чужаков.

– Так эта вода… память мира.

Воин не удержался на поверхности, и волны накрыли его с головой. Оказалось, что он ошибся – странный океан состоял не из воды в привычном понимании слова, а из гораздо более сложной жидкости. Эта шелковистая влага с неописуемо изящной структурой состояла из неисчислимых мельчайших частиц, поэтому любая молекула в каждой ее капле служила хранилищем бесконечных объемов информации.

Ближе ко дну в ней мелькали какие-то огоньки, перемещавшиеся парами. Они кружились и ныряли вместе, как птицы во время брачных танцев над землей.

«Что это такое?»

Советник воспринял концентрированную суть бессчетного множества судеб и канувших в лету воспоминаний – безгранично сложную систему взаимодействий между живыми душами. Он осознал, что погружается в океан вечно пополняющихся знаний.

«Я поплыву по этому морю грез, – подумал Амон. – Я изведаю все секреты, которые оно готово открыть мне».

Нырнув глубже, легионер по частям сорвал с себя доспехи. Латы утонули во мраке, и огоньки метнулись к пластинам брони. Воин понял, что океан жаждет изучить их – узнать, какие солнца иных миров согревали их, какие попадания сдирали с них краску и какие истории они расскажут о носившем их существе.

Освободившись от доспехов, Амон с наслаждением ощутил небывалую легкость бытия. Его тело наполнилось энергией, он больше не чувствовал боли от страшных ран. И, случайно выбрав направление, отправился в путь.

Воин не знал, как долго он плыл: с каждым гребком и всплеском воды к нему приходило новое понимание мира, открывались различные перспективы. Перевернувшись на спину, легионер смотрел на неподвижные звезды и о ходе времени судил лишь по тому, как расширились в его разуме горизонты познания.

Амон снова нырнул и, проглотив немного воды, познал свершения величайших архитекторов Юпитера; жизнь рабочего в трудовых лагерях, окружающих грандиозные постройки Императора на горных хребтах Гималазии; приятное волнение археологов, раскопавших затерянный город в районе пылевых бурь к югу от Тали.

Советник выплыл на поверхность, опьяненный беспримесной радостью; прежде он и не надеялся изведать нечто подобное. Но, уже собираясь продолжить странствие, воин заметил некую перемену в окружающем мире.

Впереди на линии горизонта нечто поднималось из воды.

«Остров?»

Легионер мощными гребками направился в ту сторону.

По мере приближения к берегу он все отчетливее ощущал подспудный ужас. Суша нагоняла жуть тем, что казалась единственной областью постоянства в текучем, вечно преобразующемся океане возможностей для роста и развития.

После свободы, дарованной волнами, Амон нисколько не желал ступать на землю, настолько враждебную изменениям, но разве у него оставался выбор? Твердь быстро вырастала перед ним; советник не мог определить размеров острова, но видел, что тот огромен.

Вскоре легионер понял, что плывет к целому архипелагу из нескольких тысяч кусочков суши. Соединявшие их арочные мосты чем-то напоминали стальной каркас пирамиды Фотепа. Расположение островков вызвало у Амона любопытство: он почему-то чувствовал, что обязан узнать эти узоры. Воин постоянно замечал новые аналогии, все более определенные, но не успевал разгадать их смысла – образы пропадали, стоило ему отвести взгляд.

«Возможно, эта твердь не такая уж постоянная».

Добравшись до отвесного берега, Амон полез вверх. Суша оказалась пористой, неровной и узловатой, как древний коралловый риф, поднявшийся со дна морского. Здесь хватало опор для рук, и советник без труда вскарабкался на десятиметровый утес.

Подтянувшись, он перевалился через край вершины, после чего встал и огляделся вокруг. Коралловый остров напоминал дюнное море[110]110
  Дюнное море (эрг) – область пустыни, характеризующаяся наличием барханов, дюн, летающих песков и солончаков.


[Закрыть] в черной пустыне; почва впивалась в ноги, словно осколки керамики или зернистый базальт.

Снизу донесся тихий шепот безбрежного океана бесчисленных чудес. Воин полуобернулся к воде, но ему все же хватило решимости, чтобы преодолеть стремление вечно плавать в глубинах памяти. Он двинулся вперед, взбираясь по пути на крутые склоны и увалы неестественных очертаний.

После чудесной легкости, подаренной водой, собственное тело казалось советнику чрезмерно грузным, гораздо более тяжелым, чем при возвращении в плоть из полетов по эмпиреям. Когда-то обтягивающий поддоспешник свисал с плеч – советник Алого Короля сильно исхудал за долгие годы странствий по тайным тропам в поисках пропавшего отца.

Никогда прежде Амон не чувствовал себя настолько слабым.

Он покачнулся и, хрипло дыша, опустился на колени. В грудь, казалось, насыпали битого стекла; поднятый ветром песок колол глаза.

Услышав скрип шагов по кораллам, советник устало поднял голову и разлепил веки, склеившиеся от едкого пота и пыли.

К нему ковылял высокий мужчина в рваном плаще с отделкой из темных перьев, опиравшийся на посох-хеку из плавника[111]111
  Плавник – древесина, выброшенная на берег моря.


[Закрыть]. Его спутанные седые волосы, зачесанные назад, спускались до земли. Морщинистое лицо перехватывала грязная повязка, скрывавшая глаза; с одной стороны ее покрывала давно засохшая кровь.

– Кто идет? – спросил слепец. – Это ты, Ариман?

Легионер затряс головой, потеряв дар речи при виде того, какая судьба постигла его возлюбленного отца.

Облизнув губы, советник все же ответил:

– Нет, это Амон.

– Амон? – повторил старик. – Ах да, конечно, мой сын… Ты пришел. Все-таки ты пришел…

– Я пересек планету, чтобы найти тебя, – произнес воин. Осознав, что его одинокий поход наконец завершился, он опустил голову на грудь и залился слезами.

Магнус Красный дотронулся рукой до его плеча.

– Сын мой, добро пожаловать в Планетарий.

«Из тьмы к свету».

Когда-то Ариман читал истории спасенных утопающих, и во многих случаях выжившие рассказывали, что видели ослепительный свет за несколько мгновений до того, как их вытащили из воды. По утверждениям некоторых, им являлось нечто божественное, но Азек давно уже понял ложность подобных заявлений. Такие ощущения порождались обычными механизмами диссоциации – средством защиты разума, которое срабатывало в моменты чрезвычайной опасности, чтобы отвлечь человека от факта его неминуемой гибели.

И тем не менее, когда темные волны вынесли Аримана на поверхность, воину показалось, что он мчится по узкому туннелю к ярчайшему в мире сиянию.

В следующий миг чувство невесомости исчезло, а холод реки сменился опаляющим зноем. Непроницаемая тьма вокруг Азека так молниеносно сменилась мерцающим оранжевым светом, что объекты в его поле зрения размылись и посерели. Охваченный чудовищной дурнотой, Ариман рухнул на четвереньки.

Сорвав и отбросив шлем, легионер изверг наружу содержимое желудка – то немногое, что там оставалось. Обычно постлюди не страдали от подобных недугов, но сейчас у Азека дрожали руки и ноги, перед глазами все вращалось, а живот стискивали спазмы, как при отравлении.

Ариман простонал и сжал расставленные пальцы в кулаки, загребая черные жирные комья пропитанной нефтепродуктами земли. Осознав, что источник нестерпимого жара находится где-то сзади, воин оглянулся через плечо и увидел пустыню, объятую огнем до горизонта.

Вал оранжевого пламени и столпы канцерогенного дыма вздымались до небес. День превратился не просто в ночь, но в пылающую преисподнюю из верований древних. В пожаре плавились цистерны и хранилища из стали-серебрянки. Буровые вышки километровой высоты обмякали, будто слепленные из воска. Стены контейнерных складов гнулись, трескались и рушились под тяжестью крыш.

Посреди полыхающего комплекса стояли обугленные остовы брошенной техники – тысячи колесных грузовиков, бронетранспортеров, основных боевых танков и выгоревших бензовозов. Ощутив невыносимый смрад жженого металла и жареной плоти, Азек зажал нос и рот грязной ладонью. Он уже вдохнул целую горсть праха, словно стоял у трубы крематория.

Кое-как встав на ноги и подобрав шлем, он неуклюже поплелся от горящих развалин перерабатывающего комплекса. Из глаз воина катились едкие слезы, в глотке невыносимо першило от жара и смога. Он брел, пока от бессилия не свалился вновь за разбитым корпусом «Носорога», лежащего в закопченной от снаряда воронке.

Закашлявшись, Азек обильно отхаркнулся пенящейся черной мокротой и поневоле прикрыл глаза рукой от потоков жара и яркого света, которые расходились от этого пожара размером с город.

В дымном мареве Ариман заметил несколько силуэтов, но лишь после того, как те приблизились, узнал в них товарищей по легиону. Первым из пелены возник Хатхор Маат, опустошенный после недавних переживаний. Вторым появился Санахт: мечник чуть ли не впервые выглядел неуравновешенным. Последним до них добрался Толбек, и было заметно, что пламя досаждает даже адепту Пирридов.

Каждый из бойцов, зайдя в укрытие за подбитой бронемашиной, опускался на корточки рядом с Азеком.

– Куда мы?.. – с трудом произнес Санахт.

– Не знаю, – сказал Ариман.

Толбек потер обугленный остов «Носорога» рукой в латной перчатке. Он только размазал копоть, но легионеры все же сумели рассмотреть эмблему на борту: изображение великого государя, который разбрасывал нечто вроде зазубренных клыков.

– Знакомый рисунок? – спросил пиррид.

Азек кивнул.

– Царь Кадм, сеющий зубы дракона.

– Герб Йеселти, – вставил Хатхор. – Трон, это ведь значит, что…

Ариман поднялся на ноги и взобрался по «слону воронки. Выглянув над ее неровным краем, корвид увидел лагерь армии, способной завоевать всю планету: десятки тысяч единиц бронетехники, миллионы солдат, армады летающих машин.

Над воинством реяли знамена с орлом, держащим в лапах скрещенные молнии.

– Мы на Терре, – подтвердил Азек.

Пока отряд поднимался к вершине по пышной лестнице, Гамон разглядывал каждую из статуй. Лица изваяний оказались смутно знакомыми: Лемюэль уже видел многие из этих скульптур на мраморных постаментах вокруг площади Оккулюм в сердце Тизки.

– Ты знаешь, кто они? – поинтересовался Виддоусин.

– Когда-то знал, – ответил летописец, не скрывая нарастающей горечи, – но после пси-неводов ваших дознавателей и нескольких лет издевательств в той адской дыре посреди космоса их имена стерлись у меня из памяти.

Ольгир пожал плечами, как будто услышал что-то маловажное, и Гамон пришел в гнев.

– Моя жизнь и страдания для тебя ничего не значат, верно?

Услышав злость в голосе Лемюэля, воин остановился.

– Ты запятнан малефикарумом, – сказал Волк. – Тебя оставили в живых только потому, что Йасу Нагасена решил, будто ты поможешь нам уничтожить остатки души Красного Циклопа. Думал, тебе это понятно.

– Я… Мне казалось…

– Тебе казалось, что тебя помиловали? Нет прощения тем, кто якшался со злом, только покаяние.

– А как же это? – Гамон показал Ольгиру обрубок руки. – Разве такого наказания мало?

– Фенрис хьольда, нет! – рассмеялся Виддоусин. – Судя по тому, что говорит Бъярки, твое искупление только началось!

Легионер хлопнул себя по бедру и продолжил подъем, весело покачивая головой так, словно отпустил самую удачную шутку в своей жизни.

– Не стой! – крикнул он Лемюэлю. – Иди в моей тени, или я убью тебя.

Гамон заковылял по ступеням вслед за Ольгиром. Боль в искривленных ногах распаляла его ненависть к тюремщикам, хотя летописец понимал, что злиться бессмысленно. Чего он добьется, гневаясь на них? И все же Лемюэль не успокаивался, воображая, какими способами разделался бы с Волком.

На сто восьмом варианте казни Виддоусина пленник добрался до верха лестницы. Машинально переставляя ноги, Гамон вдруг обнаружил, что ступени закончились.

До пика горы было еще очень далеко, но воздух уже стал разреженным. Вокруг площадки располагались каменные шпили, идеально обрамлявшие солнце. Выступы имели угловатые очертания и разделялись равными промежутками; очевидно, возникли они не в результате природных процессов.

Кто-то придал внутренней части горного склона форму исполинского амфитеатра, похожего на ристалища, где древнеримейские монархи устраивали кровавые игры ради увеселения толпы. Над ареной почти пятисотметрового диаметра возвышались ярусы каменных скамей, уходящие на головокружительную высоту.

Здесь разместились бы десять тысяч зрителей.

Но гостей ждал только один.

У Лемюэля скрутило кишки, а мочевой пузырь неуправляемо сжался, пытаясь опорожниться.

– Нет, – сказал Гамон, как будто отрицание реальности могло изменить ее. – Нет…

Точно напротив поднявшегося на ристалище отряда на золотом троне, установленном в пышном императорском павильоне, сидел осколок души Магнуса Красного. На коленях великана, облаченного в доспех с бронзовой отделкой, лежал блистающий клинок.

Летописец никогда прежде не видел Алого Короля в такой ипостаси, но сразу понял, что примарх снарядился для битвы. Копну волос Циклопа охватывал золотой венец с красным самоцветом в центре, а сверкающий глаз пылал такой исключительной ненавистью, что Лемюэль повалился на колени, всхлипнув от ужаса.

Человеческая озлобленность самого летописца показалась ему ничтожной.

Гамон ненавидел Волков за то, что они на пять лет заперли его в чистилище и изуродовали ему ноги. За то, что Галактика полыхала огнем и по их вине.

Но подобные обиды ничего не стоили в сравнении с болью того, кто потерял сожженную родину и убитых сынов.

– Как вам нравится место вашей казни? – спросил Магнус.

Четверо легионеров шагали от разбитого «Носорога» к имперским позициям, изумленно озираясь вокруг. Все они уже десятилетиями не ступали на Терру и по большому счету не надеялись вновь побывать здесь. И пусть над землей висела густая пелена нефтехимической сажи и пепла, каждый вдох здесь казался особенным.

– Поверить не могу, – произнес Хатхор Маат. – Я всегда предполагал, что истории о путниках, переброшенных Великим Океаном во времени, – просто аллегории или метафорические отображения скрытых смыслов. Не представлял, что они правдивы.

– Думаю, каждый из нас так считал, – отозвался Ариман.

– Тогда почему мы поверили слову демона? – требовательно спросил Толбек. Пылающий ад вокруг них усиливал холерические черты пиррида. – Ухватились за соломинку?

– Другой надежды у нас не оставалось, – указал Санахт.

– Все поддакиваешь Азеку, так?

– Хватит! – рявкнул корвид, видя, что мечник потянулся за клинками. – Наше появление заметили.

К воинам приближался полуэскадрон кавалеристов на переливающихся металлом скакунах с огненно-красными вымпелами.

– Наш легион ведь участвовал в этом сражении? – уточнил Хатхор.

– По-моему, да, но все записи об этом погибли вместе с Просперо, – ответил Ариман, стараясь вспомнить краткие строчки информации о Беотийских кампаниях.

– Тогда нам стоит ожидать, что эти бойцы удивятся встрече с четырьмя легионерами, идущими из развалин вражеского комплекса? – поинтересовался Санахт, когда пятеро всадников опустили мерцающие пики со стальными наконечниками.

– Да, – согласился Азек и добавил с ноткой искреннего сожаления в голосе: – Но мы – космодесантники, а в те годы все Легионес Астартес были верны Императору.

Кавалеристы натянули поводья, придержав кибернетических коней, и Ариман увидел, что перед ним гусары в зеленых мундирах и касках с плюмажами. Шлемы, не защищающие лицо, выглядели непрактично.

Осознав, что наткнулись на космодесантников, всадники немедленно подняли копья. Их командир, убрав пику в чехол на боку скакуна, пришпорил его и направил к воинам Тысячи Сынов.

– Капитан Берардо Бон-Джованни, – представился он на готике с заметным акцентом и растянутым произношением урожденного терранина. – Мы не ждали, что сегодня утром кто-нибудь выйдет из того пекла, уж тем более легионеры.

Кивнув, Азек заявил:

– Гибель одной из терранских династий, пусть мятежной, заслуживает нашего внимания.

– Не спорю, господин, – ответил Берардо, – но нам бы не повредило какое-нибудь предварительное уведомление.

Ариман был впечатлен. Большинство смертных растерялись бы в присутствии Астартес Императора, но гусарский капитан сохранял спокойствие. Его бойцы меж тем выстроились в шеренгу, держа копья вертикально. Их багряные флажки хлопали на беспорядочных тепловых потоках, струящихся из перерабатывающего комплекса.

– Ты, разумеется, прав, – сказал Азек, – но события развивались так, что от нас потребовались немедленные действия, а в подобных ситуациях иногда приходится забыть об учтивости к товарищам по оружию. Приношу извинения тебе и командующему Селюду.

– Вы же легионер, мой господин, и не обязаны извиняться, – произнес Бон-Джованни. – Кроме того, командующий Селюд уже не руководит операцией.

– О, конечно же! – Ариман только что вспомнил нужный отрывок из архивных записей. – Его сняли в… ноль шесть тридцать пять, не так ли?

– Верно, но как вы узнали?

– Тебе известно, к какому легиону я принадлежу?

– Судя по знакам различия на броне, господин, вы из Пятнадцатого.

– Вот ты и ответил на свой вопрос.

Берардо кивнул с беспечной ухмылкой и заерзал в седле, словно обдумывая, продолжать разговор или нет.

– Капитан? – подбодрил его Азек.

– Насчет событий, упомянутых вами… Мы можем как-то помочь?

Гусару явно хотелось заслужить немного славы в совместном бою с лучшими воинами Императора.

– Вообще говоря, да, – сказал корвид.

Пром осторожно шагал к Магнусу, ощущая на себе взгляды множества невидимых наблюдателей. Ряды скамей над ареной пустовали, но шелест дующего над ними ветра казался глухим шепотом притихших зрителей.

– Тебе знакомо это место, верно? – поинтересовался Бёдвар.

Дион кивнул.

– Циклоп решил посмеяться над нами. Он не сомневался, что я пойму значение амфитеатра.

– Тогда посмеемся над ним в ответ, – ухмыльнулся Бъярки. Повернув голову, он сплюнул на песок и перебросил инеевый клинок из одной руки в другую. Пром даже не заметил, когда фенрисиец достал меч.

– Хьольда! – крикнул рунный жрец примарху, размахивая оружием так, чтобы расслабить мышцы перед схваткой. – Шикарную бойцовую яму ты вырыл, но я видал и получше! У нас на Фенрисе фатсерки вырубали их во льду, а у балтов выходило… непосредственнее, йа? Шипы из костей по краям, голова-другая на копьях, все такое. Но у остмаанов… Ох уж эти остмааны. Даже когда они утоляли жажду-до-земель[112]112
  Фенрисийское выражение, означающее, что племени требуется новый участок устойчивой земли вместо той, что скоро уйдет под воду.


[Закрыть] и могли бы не отправляться на смертоубийства, все равно ходили в набеги и брали множество пленников. Потом выставляли целые племена друг против друга и обагряли снег красным даже в бесснежную пору.

Бёдвар умолк. Скалясь, как безумец, он неторопливо повернулся вокруг своей оси и медленно кивнул, после чего вонзил меч в песок перед собой.

– Но для того чтобы мы сразили тебя еще раз, сгодится и такая яма.

Дион встал слева от Бъярки. Магнус поднялся с трона; его единственный глаз пылал гневом.

– Ты действительно думаешь, что вы способны одолеть меня?

Фенрисиец пожал плечами.

– Может, да, а может, нет. С каких пор это имеет значение?

– Сейчас имеет, – вмешался Нагасена. Подойдя к Волку с правой стороны, он обнажил позаимствованный у кого-то клинок. – Если верить Менкауре, исход будет иметь огромное значение.

Какой бы сильной ни была взаимная неприязнь Прома и Йасу, псайкер как будто огорчился, увидев агента без Сёдзики. Пусть новый меч, изготовленный настоящим мастером, обладал превосходным балансом, но он не принадлежал Нагасене. Йасу не приносил клятв на этом клинке.

– Менкаура, Слепой Оракул, – произнес Алый Король. – Я желаю видеть моего сына.

– Тебя предупреждали, – сказал Дион, игнорируя просьбу Циклопа. Библиарий извлек из ножен пси-меч из голубоватой стали с кристаллическими вставками. – Я был там. Пришел туда вместе с Таргутаем Есугэем и еще многими из моих братьев, чтобы поддержать тебя. Мы явились по своей воле, ибо верили, что поступаем правильно.

Пром шагнул к Магнусу, и клинок бывшего Ультрамарина засветился по всей длине от прилива ментальной энергии.

Дион едва справлялся с гневом, который до сих пор тлел, будто присыпанный костер, но сейчас грозил разрастись в неудержимый пожар. Библиарий смутно осознавал, что слева от него рассредоточиваются «Урсараксы», а вораксы занимают позиции справа, но не обращал внимания на автоматонов. Вся ярость, боль и мучительное осознание того, что его предал собрат по дару, хлестали из ауры Прома потоком душевных страданий.

– Ты нарушил обещание, данное Императору и твоим братьям! – взревел Дион. – Мы защищали тебя, а ты солгал нам! Всем нам. У тебя нет никакого права гневаться на нас! Тебя предупреждали. И ради чего ты совершил измену? Чтобы заглянуть в бездну и узнать, посмотрит ли она в ответ?

– Ты понятия не имеешь, что я видел, – заявил Циклоп.

Покачав головой, библиарий сделал еще шаг вперед. Соратники последовали за ним, однако Пром ощутил их неуверенность. Он чувствовал то же самое: атака на примарха, пусть даже на осколок его сущности, весьма напоминала самоубийство.

Но Диона это уже не беспокоило.

Он направил меч в сердце Алого Короля.

– Я дословно запомнил тот эдикт Императора: «Горе тому, кто осмелится проигнорировать запрет или попытается меня обмануть. Он станет моим врагом, а на его голову и головы его последователей обрушится такая кара, что до конца мира они будут проклинать тот день, когда отвернулись от моего света». Ты посчитал, что это пустая угроза? Ты серьезно решил, что твоя ложь останется незамеченной, что тебе удастся изменить отцу так, чтобы Он ничего не узнал?

С каждой фразой Прома его клинок блистал все ярче, пока не засиял подобно солнцу.

– Ты нарушил обещание, данное Императору, – повторил воин надломленным голосом. Произнося слова, что годами бродили внутри него, Дион ощущал, как его сердца разбиваются вновь. – Поэтому я спрошу вот о чем: чего ты ждал, если не того, что против тебя направят примарха Русса и его Волков?