Текст книги "Алый король (ЛП)"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Резкое погружение в стылую воду парализовало Амона, мгновенно заморозило легкие, а течение закружило его, спеша позабавиться с новой игрушкой. Жадные руки вцепились в него снизу и потащили на дно, к мертвецам.

Посмотрев наверх сквозь бурлящий хаос воздушных пузырьков, советник увидел, что отец провожает его взглядом.

Потом все исчезло.

Ольгир Виддоусин пришел к Лемюэлю в самый темный час ночной вахты на «Дорамааре» и велел немедленно следовать за ним. Фенрисиец не извинился за поздний визит, но Гамон все равно не спал.

Сон не шел к нему, а когда летописец все же смыкал веки, ему являлись кошмары из Камити-Соны. Лемюэля посещали образы безглазых созданий, пыток и утраченных друзей, но чаще всего ему снился мальчик, чьего имени Гамон не помнил. Ребенок, который не вырос, не познал любви и теперь не давал летописцу забыть, что он – убийца.

Потерев глаз, Лемюэль неловко натянул перепачканные армейские штаны и майку.

Волк повел его с жилых палуб вниз, в инженерные отсеки.

Оттуда в трюмы, смердящие льяльными водами[101]101
  Льяльные воды (от «льяло» – водосток в нижней части корабельного трюма) – загрязненная нефтепродуктами вода, которая скапливается в производственных помещениях судна.


[Закрыть].

Через забытые подпалубные коридоры и сочащиеся влагой огромные трубы, где воняло затхлым воздухом, обводненным топливом и, что казалось нелепостью, домашним скотом.

Уже через пару минут Гамон совершенно потерял представление о том, в какой части звездолета они находятся. Ольгир не отвечал на его вопросы и не раскрывал, куда ведет Лемюэля, заявляя только, что летописцу пора «отработать прокорм».

За недели, прошедшие после сеанса у госпожи Веледы, Гамон общался только с воинами VI легиона. Сколько бы Лемюэль ни просил их о встрече с Чайей или Йасу Нагасеной, Волки безразлично молчали или кратко отказывали.

С другой стороны, его поочередно посетили все фенрисийцы. Воины приходили, когда им заблагорассудится; легионеров не волновало, ест Гамон или моется, бодрствует или беспокойно спит.

Если они хотели поговорить, Лемюэль обязан был слушать.

Любой из Волков садился напротив него и заводил речь о брате, которого они потеряли в Камити-Соне. Порой космодесантники рассказывали забавные истории, где почти не упоминался Харр Балегюр. Иногда звучали эпические повествования о тех или иных кампаниях, полные подробностей вроде того, какая стояла погода или что именно побудило Стаю (летописец быстро понял, что так звучало одно из самоназваний VI легиона) отправиться на войну.

Одни фенрисийцы рассуждали о сильных сторонах Харра, другие – о его слабостях. Гамон узнал, как Балегюр проходил испытания на Фенрисе и какие племенные обычаи соблюдал. Лемюэлю поведали об излюбленных боевых стилях павшего, его физической мощи и полном отсутствии чувства юмора.

Порой летописцу казалось, что Волки описывают совершенно разных людей.

Когда он сообщил об этом Раквульфу, который пришел к нему последним, Свафнир пожал плечами и произнес: «Такое верно для всех нас, разве нет? Человека определяет не только его личность, но и то, как его видят окружающие».

Сначала Гамона раздражали подобные вторжения, но вскоре он понял, что легионеры неспособны иначе выказать свое горе перед смертными. Когда Волки желали облегчить душу, их совершенно не заботили проблемы Лемюэля.

Виддоусин меж тем добрался до арки в конце радиального туннеля. Откуда-то сверху мелкой моросью падала вода; когда Ольгир пригнулся и нырнул в проход, крошечные капельки влаги забрызгали его броню и намочили меховую шкуру на плече.

Темнота снаружи поглотила Волка, и Гамон остался в одиночестве у выхода из полуосвещенного гулкого туннеля. Из полумрака за порогом доносилось ворчание и скрежет затачиваемых клинков. Запах дыма от костра боролся с металлической сыростью в воздухе.

Глубоко вздохнув, Лемюэль ощутил вкус смерти.

Летописец ждал казни с той самой минуты, как Космические Волки взяли «Киприа Селену» на абордаж и захватили ее пассажиров. Гамон рискнул оглянуться через плечо, хотя понимал, что при попытке к бегству его поймают и прикончат на месте.

– Что ж, снова ринемся в пролом, – выговорил Лемюэль.

Закрыв глаз, он шагнул под брызжущую моросью арку и почувствовал, что переступает порог не только в буквальном смысле.

Войдя во тьму, летописец заморгал, сплюнул попавшую в рот воду с химическим привкусом и вытер лицо уцелевшей рукой. В сумраке резко смердело мокрой псиной, сырым мясом и гарью. Со всех сторон раздавалось низкое, тяжелое дыхание. Уловив эти звуки, организм Гамона отреагировал, как полагалось добыче; на лбу у него выступил пот.

О размерах отсека Лемюэль не мог даже догадываться, но счел, что помещение обширное. Ему представился длинный чертог с резными деревянными стойками – опорами для закопченных балок, на которых держится потолок из досок и соломы, а с него свисают огромные бивни и прочие трофеи, взятые в океане.

На гостя обрушилась волна жара от груды вишневокрасных углей, тлеющих в яме посреди палубы. Их трепещущие отсветы смутно очерчивали силуэты в паре шагов от него.

– Ты – Лемюэль Гамон из Сангхи, рожденный седьмым сын Векеса и Екуи? – спросил Волк, в котором летописец по голосу узнал Бъярки.

– Да, – ответил он.

Тьма вздрогнула, и рунный жрец внезапно встал перед Лемюэлем – воздвигся над ним, громадный и варварский, в увешанном пушниной доспехе и волчьим черепом на голове. Глаза Бёдвара мерцали в полумраке желтыми огоньками; в руке он держал рог для питья с резным узором, заполненный вязкой жидкостью с едким запахом.

– Понимаешь, зачем мы привели тебя в наш этт?

– Не вполне, – признался Гамон. – Я думал, что вы, наверное, хотите убить меня, но теперь уже не уверен.

Бъярки ухмыльнулся, показав зубы. Они выглядели гораздо острее и опаснее, чем обычно.

– Да, я хочу убить тебя. – Фенрисиец показал нож с костяной рукояткой, покрытый голубоватым инеем, который сжимал в другой ладони. – Но у тебя иной вюрд.

– Вы должны убить меня! – вдруг заплакал Лемюэль в приступе раскаяния. – Трон, я… я… погубил его. Я заставил мать задушить ее ребенка! Я более чем заслуживаю удара кинжалом во тьме.

– Верно, – отозвался Бёдвар. – Но то было лишь первое твое убийство.

– Что? Нет!

– Я вижу, со временем ты станешь новым человеком с новым именем, и оно будет вселять ужас в тех, кто услышит его. Ты принесешь смерть целым планетам.

Гамон покачал головой.

– Нет же, я никогда…

– Таков твой вюрд. – Фаталистически пожав плечами, Бъярки провел ножом себе по ладони. Потекла кровь. – Но здесь ты не из-за этого.

– Тогда зачем я вам?

– Ты ведь летописец, так? – Подняв руку, Волк провел алыми кончиками пальцев по мокрому от слез лицу Лемюэля.

– Был им, – ответил Гамон, прикусив губу. Он чувствовал острый аромат крови рунного жреца, ощущал ее маслянистые потеки, смутно видел плавные движения в тенях…

– Тогда рассказывай летопись, – велел Бёдвар, отступив к костру.

– Какую?

– Ту, которую мы поведали тебе, – ответил Бъярки.

Он надолго приложился к рогу, после чего выплеснул остатки питья в костер. Угли взревели, будто их полили прометием, и желтые языки пламени взметнулись к сводчатому потолку.

Зал осветился на краткий миг, и Лемюэль прикрыл глаз рукой от слепящего сияния, но успел заметить, что Волки окружили его.

– Харр Балегюр был моим братом, – сказал Ольгир Виддоусин, стоявший на расстоянии ладони слева от Гамона. – Если ты опозоришь его память, я оторву тебе голову.

– Харр Балегюр был моим братом, – произнес Свафнир Раквульф, подошедший справа. – Если ты дурно отзовешься о его свершениях, я сожру твое сердце.

– Харр Балегюр был моим братом, – изрек Гирлотнир Хельблинд. – Если ты неверно опишешь его деяния, я…

– Выдернешь мне хребет? – отозвался Лемюэль. – Только обрадуюсь.

– Нет, я собирался раздробить тебе череп, но твоя идея получше. – Гирлотнир широко улыбнулся с таким видом, что летописец занервничал еще сильнее.

– Начнем же проводы, – вымолвил Бёдвар.

Фенрисийцы расступились, и Гамон увидел, зачем его привели сюда и почему воины приходили к нему с историями о Харре. Они не пытались облегчить душу; Лемюэль сглупил, приписав постчеловеческим воинам мотивы простых смертных.

В дальнем конце отсека стоял деревянный трон с высокой спинкой. На нем сидел мертвый Балегюр, военный король-варвар, облаченный в меха и снаряженный для битвы в инеисто-серые доспехи. Меч Харра, выщербленный в сражениях, лежал у него на коленях. Несмотря на линию разреза вдоль лба и сшитые веки, легионер выглядел так, словно мог сию секунду броситься в бой.

Закрыв глаз, Гамон сделал глубокий затяжной вдох и заговорил, пересказывая услышанные истории. Он ничего не пропускал, и воспоминаниям каждого воина нашлось достойное место в повествовании о павшем брате.

Летописец не умолкал, даже почувствовав мучительную боль в связках, пока не закончились проводы. Они продолжались двенадцать часов.

Завершив последнее предание, Гамон опустился на колени возле угасающих углей и поднял взгляд, желая узнать, довольны ли слушатели или намерены исполнить свои угрозы.

Но зал уже опустел.

По Великому Океану плыли семь островов из сгустившейся материи, связанные искрящей паутиной дуговых молний. Самый крупный из них, настоящую материковую плиту, покрывали засыпанные пеплом пустоши, реки магмы и утопающие в прахе руины, настолько громадные, что в прошлом их, несомненно, населяли великаны. Что до самого маленького, то он представлял собой неосвещенную обитель, которую сорвали с фундамента реальности и небрежно бросили в волны эмпиреев.

Среди других островов встречались как огненные горные хребты, вздымавшиеся из дрожащих озер варпа, так и нечто вроде колоссальных живых существ, размеры и облик которых не позволяли отнести их к какому-либо виду биологических созданий. Остальные ежесекундно пересоздавали себя – менялись так бурно и беспорядочно, что уловить их очертания удавалось лишь на мгновение.

– Семь Спящих, – произнес Афоргомон, стоя возле окулюса. Ёкай напоминал какого-то жуткого конферансье, объявляющего о пополнении в его цирке уродов. – Как я и обещал.

Ариман постарался сохранить спокойствие, что давалось ему все сложнее с каждым днем, проведенным на закрытой от эфира «Озирис-Пантее». Само пребывание на Черном корабле действовало воинам на нервы, и любая, даже самая добродушная фраза превращалась в смертельное оскорбление. Толбек уже подрался с Киу, многие другие находились на грани срыва.

Каждый звездоплаватель знает, что все космолеты по-своему уникальны и обладают собственной личностью. Среди них встречаются самовлюбленные, непоколебимые или безрассудные корабли, полные агрессии, перенятой у прежних капитанов.

Но в душе «Озирис-Пантеи» жил позор.

В иную эпоху ее окрестили бы «гвинейцем»[102]102
  В XVI–XIX вв. суда, перевозившие рабов, чаще всего загружались живым товаром на побережье Гвинейского залива в Африке.


[Закрыть] – рабовладельческим судном, увозившим людей против их воли на бесконечную каторгу в чужие края. Хотя характер груза с тех пор изменился и псайкеров в трюмах ждала мучительная смерть во имя Империума, а не пожизненная работа на его неисчислимых заводах, конечный результат оставался тем же.

Черный корабль знал, что его создали для бесчестного дела, и за века страданий пропитался стыдом до мозга костей. Все системы «Озирис-Пантеи», особенно те, что контактировали с энергиями варпа, вели себя вспыльчиво и угрюмо сопротивлялись командам.

По пустым коридорам разносилось чье-то бормотание, в тенях на каждой палубе мелькали фантомы. Казалось, подобное невозможно на звездолете с такими мощными оберегами, но каждый боец в поредевшем отряде Азека верил своему чутью.

Сам Ариман со дня побега из Камити-Соны чувствовал, что призраки стоят у него за плечом. Воина безмолвно обвиняли братья, которых он мечтал спасти от перерождения, но лишь сжег своим пламенем. Хуже того – их уже набирался целый легион, гораздо больше, чем тех, кто уже рассыпался прахом и пылью в башне Азека.

Корвид старался не думать о том, что это значит, и в кои-то веки радовался ослаблению своего провидческого дара.

– Игнис? – спросил Ариман.

– Благоприятных чисел здесь нет, – отозвался нумеролог, не поднимая головы от своего пульта. Он досадливо изогнул бровь. – Я не нахожу ни евклидовых углов, ни связанных векторов. Упорядоченность данных объектов нестабильна.

– Говоря по-человечески, ты понятия не имеешь, что это за место, – подытожил Санахт, который с мрачной решимостью полировал клинок Шакала.

– Острова безопасны? – поинтересовался Азек. – Мы можем высадиться на них?

– Здесь? – вмешался Толбек. Он сжимал кулаки в латных перчатках, на кончиках пальцев вспыхивали искры. – Тут мы найдем не отца, а безумие и гибель.

Адепт Пирридов метался по мостику, словно возбужденный зверь – воин-вожак, раньше правивший стадом, а ныне выхолощенный.

– На сей раз соглашусь с тобой, Толбек, – отозвался Игнис. Магистр водил пальцами над комплексом наблюдательных приборов правого борта, как будто хотел навести порядок среди нестабильности. – Вслепую мы шагнем в какой-нибудь капкан, расставленный на нас этим существом.

– Ох уж вы, смертные, – сказал ёкай. – Вы настолько недоверчивы, что даже мои сородичи могут вам позавидовать. Я же говорил, что острова – врата в нужное место.

– Да, ты так говоришь, но верим мы тебе или нет – другой вопрос, – заметил Ариман. – Ты из нерожденных, и я склонен сомневаться во всех твоих речах.

– Но зачем мне лгать, Азек?

– Причины тебе не нужны, демон, ты обманщик по природе своей, и только глупец бездумно последовал бы за тобой. Перед тем как мы ступим на этот варп-архипелаг, я должен узнать, что перед нами.

– Тебе следует понять только одно, Ариман: ты обязан высадиться, – заявила эфирная сущность. – Единственный путь к спасению твоего отца пролегает здесь.

– Как удачно, что именно тебе известен нужный нам маршрут.

– Азек, твой собственный отец связал меня с этим телом и отправил к тебе, – напомнил Афоргомон. Он провел черными металлизированными пальцами по символам призыва, выгравированным на корпусе ёкая, и от визгливого скрежета у Аримана заныли зубы. – И ещё, помнишь мои слова о том, что без меня ты обречен на неудачу?

– Еще ты называл себя скорпионом в моей постели.

Демон рассмеялся.

– Фиглярство, Азек, ничего более. Никто из нас не устоит перед шансом поиграть со смертными.

– Зачем мы вообще слушаем эту штуковину? – бросил Хатхор Маат, который стоял в задней части мостика с таким видом, словно предпочел бы оказаться в любом другом месте. Скрестив руки на груди, он выстукивал пальцами по предплечьям тревожную дробь, как будто отбивал телеграфный код.

– Возможно, ваш повелитель видит дальше вас, – предположил Афоргомон. – Возможно, ему открылось, каким образом я помогу спасти его. И, вероятно, он понял, что я знаю, куда вы должны попасть.

Толбек покачал головой.

– Итак, мы пойдем за демоном, основываясь на невероятном видении смертной женщины-психометриста и надежде, что наш отец все предусмотрел. Черный день для Тысячи Сынов.

– Жаль, Менкауры тут нет, – заметил Хатхор. – Он узрел бы истину.

Ариман резко повернулся к Маату.

– Придержи язык! – рявкнул Азек, вновь горько раскаиваясь в том, что бросил старого товарища. – Мен-каура не командовал нашей экспедицией. Это бремя с самого начала лежит на мне.

– И ты просто великолепно справляешься, – съязвил в ответ павонид. – Половина группы погибла, наш величайший провидец захвачен врагом и наверняка претерпевает какие-нибудь чудовищные пытки. Если, конечно, Волки еще не убили его!

Разгорячившись, Хатхор Маат вышел к центру мостика.

– А что же мы забрали из той орбитальной богадельни? Какой грандиозный трофей показался могучему Ариману достойным возмещением за огромные потери? Смертная пророчица с совершенно нелогичными видениями. Нет, Азек, я не прикушу язык, так что слушай: ты позволил этому монстру затащить нас в край воплощенного помешательства, где мы все и сгинем!

Ариман обратился к своему пси-дару, собираясь разорвать Хатхора на куски изнутри, но понял, что энергии ему едва хватает на слабейшие чары. На переборках, пульсируя, разгорелись геометрические узоры, образованные мощными нуль-сигилами, и даже те жалкие остатки сил, что еще оставались у воина, скрылись в недрах его существа.

Он чувствовал, что за тирадой Хатхора Маата кроется нечто большее, чем обычное раздражение. Возможно, адепт Павонидов хуже других переносил давящую обстановку на борту «Озирис-Пантеи».

Черный корабль досаждал псайкерам многими способами: болезненным пчелиным гудением в черепе, горьким железистым привкусом во рту, жгучими прострелами в суставах и позвоночнике. Азек страдал от всего этого, как и другие; он немного помолчал, заставляя себя успокоиться.

– Все вы видели, что открылось госпоже Шивани, – сказал корвид. – Сожжение перерабатывающих комплексов Йеселти и библиотека Кадма. По-другому эти образы не интерпретировать. Санахт, ты находился в ее разуме и можешь подтвердить, какие воспоминания она пережила, когда взялась за цепь гримуара.

Мечник пожал плечами.

– Азек, с уверенностью могу сказать только одно: я видел то, что хотела показать смертной «Книга Магнуса».

– Так или иначе, – вмешался Толбек, – исследователи не успели по-настоящему проникнуть в ту библиотеку, потому что ее разрушили, помните? Магнус пришел в жуткую ярость, когда узнал об этом.

– Да, хорошо помню, – отозвался Ариман, выходя на открытый участок перед командирским троном. Он медленно двинулся по кругу, подчеркивая фразы ударами кулака по ладони. – Но еще я помню то, что видел в пирамиде Фотепа. Книжные полки, гнущиеся под тяжестью томов со строчками финикийского письма – алфавита, который принес в Беотию государь Кадм Путешественник.

– Ты забываешь о двух вещах, – произнес Хатхор Маат язвительным тоном человека, знающего, что его доводы положат конец дискуссии. – Во-первых, то, что она якобы видела, уже произошло. Во-вторых, произошло на Терре. Предлагаешь нам лететь за столь хрупкой надеждой в самое сердце владений Императора? Сторожевые флотилии Дорна уничтожат нас еще возле спутников Нептуна.

– Вот почему я привел вас сюда. – Афоргомон повернулся к переливающемуся скоплению невозможных островов безумия. – Вы так ничего и не поняли. Ох уж вы, смертные, и ваше прискорбно линейное восприятие времени. А я-то считал, что воины Пятнадцатого, когда-то прозревавшие пути в грядущее, должны понимать: пространство и время едины. Нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Всё и вся суть одно мгновение грез, просто на него смотрят с разных точек зрения.

– И эти Семь Спящих откроют для нас дорогу в место, указанное «Книгой Магнуса»? – уточнил Ариман.

– Если вам хватит горестей, чтобы расплатиться, – предупредил демон.

– Поверь мне, скорбей у нас вдоволь.

Жара…

Лемюэль уже забыл, какое здесь свирепое пекло.

Разбухшее солнце молотило своими лучами наковальню пустыни, будто плавящийся молот. В его сиянии все казалось обесцвеченным, и волны раскаленного воздуха дрожащим маревом поднимались над безжалостно выбеленной равниной, отнимая силы у путников. До высадки Гамон считал, что Волкам, уроженцам ледяной планеты, здесь придется тяжко, но они переносили палящий зной так, словно происходили из племен бедуинов-мусарей, кочевавших по радиоактивной зоне токсичных песков в нордафрикейской «Земле великой жажды»[103]103
  «Земля великой жажды» – буквальный перевод названия пустыни Калахари, расположенной на территории современных Ботсваны, ЮАР и Намибии.


[Закрыть].

Прома и Нагасену окружала свита из киборгов, изготовившихся к бою. Сами агенты смотрели вверх, задрав головы и не веря своим глазам.

Позади них на краю скалистого выступа находилась «Грозовая птица». Выхлопы ее вибрирующих турбин вздымали облака мелкой соли. Точку приземления Гирлотнир Хельблинд заметил еще с орбиты – ему не потребовались ни карты, ни бортовые приборы, ни указания Лемюэля.

– Ты знаешь, что тут было раньше? – спросил Бъярки, подойдя к паре рухнувших мегалитов. За ними начиналось окутанное тенями ущелье непривлекательного вида. Бёдвар провел рукой над спиральными узорами, вырезанными у основания одной из громадин; рунный жрец хорошо понимал, что дотрагиваться до символов на выветренной глыбе не следует.

– Мы окрестили их «камнями мертвых», – ответил Гамон.

– Хорошее название, – заметил фенрисиец.

– Аборигены верили, что мегалиты – преграда на пути воинства злых духов, погребенных в горе, – продолжил Лемюэль. – Они утверждали, что этот край когда-то покоился на дне океана, и вершина увидела свет лишь после того, как бессмертный бог, дремавший под волнами, расправил плечи и опрокинул мир.

Бъярки покачал головой, дивясь истории летописца.

– Может, так все и случилось. – Он вытер запыленные ладони о пластины доспеха. – Объяснение не хуже любого другого. А потом Магнус и его сыны взяли и повалили камни, желая увидеть, что произойдет.

Дион повернулся к Гамону:

– Мы в нужном месте?

– Вы серьезно?

– Отвечай на вопрос.

Усмехнувшись, Лемюэль посмотрел на гору.

Такую колоссальную и поразительную, что природа просто не могла сотворить ее. Слово «гора» не передавало и толики величия этого устремленного ввысь чуда.

– Да, мы на Агхору, – сказал Гамон, глядя на великаншу среди вершин. – Именно тут все начало разваливаться на куски.