Текст книги "Алый король (ЛП)"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Люций из Детей Императора расхаживал по палубе и с ухмылкой насвистывал себе под нос. Также он выстукивал на эфесе меча мотив какого-то военного гимна, чем раздражал всех, даже Хатхора, знающего, зачем легионер обретается здесь. В противоположном ему направлении ходил по кругу Афоргомон, и Маата немало веселила ирония судьбы: корпус ёкая гнил на глазах, тогда как тело павонида непрерывно обновлялось.

Хатхор, единственный из всех, не страдал от хронических приступов флегмы и мрачного настроения. И только он понимал почему.

Толбек, вероятно, тоже догадывался, но молчал.

Тремя днями ранее пиррид едва не раскрыл тайну Маата. Избавившись от очередной порции мутаций, что зарождались под кожей, Хатхор вышел из трюма с пленниками. Заметив чей-то силуэт, он обернулся и понял, что в лужице тусклого света чуть дальше по коридору стоит Толбек. При мысли о том, что мог увидеть или услышать пиромант, сердца павонида сдавил леденящий ужас.

Однако другой легионер всего лишь прошел мимо него и мельком заглянул в трюм, где лежали груды истощенных, высохших трупов. Маат ждал какой-то реакции, но Толбек промолчал и пошел своей дорогой.

В любом случае, Хатхор понятия не имел, что заставило пиррида спуститься ниже ватерлинии, и не желал напоминать ему о той случайной встрече. Искать разгадку этой тайны Маату совершенно не хотелось.

Он провел ладонью по лицу и с удивлением понял, что вспотел в холодном воздухе мостика. Рискнув поднять глаза от поста управления обзорными датчиками, павонид взглянул на Люция.

Мечник по-прежнему сохранял безупречное сходство с Фениксийцем, что одновременно и оскорбляло, и восхищало Хатхора. Люций вопросительно поднял бровь – Маат незаметно кивнул в ответ. Ухмыльнувшись еще шире, воин Детей Императора взялся за обмотанную проволокой рукоять клинка.

Неторопливо прошагав к Санахту, корпевшему над мечами, Люций наклонился и вцепился ему в запястье.

– Как бы остро ты их ни наточил, тебе никогда не хватит таланта, чтобы одолеть меня, – заявил отпрыск Фулгрима.

Атенеец резко вскинул голову, разом выйдя из почти летаргического забытья.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что побью тебя, как бы остро ты ни наточил клинки.

– Ты серьезно хочешь затеять драку? Здесь и сейчас?

Люций пожал плечами.

– Мне скучно.

Санахт поднялся на ноги, вернее, одним неуловимым движением перешел из сидячего положения в стоячее. Черный и белый мечи, блеснув, застыли у его бедер, мелко дрожа после стремительного взмаха.

– Тогда найди себе другое развлечение, – грозно произнес атенеец, отвернувшись от Люция.

– На этом корабле? – Воин Третьего последовал за уходящим оппонентом. – Тут для меня нет никаких развлечений, кроме тебя.

– Мы уже сразились возле моей башни! – огрызнулся Санахт. – Если бы бились насмерть, то погибли бы оба. Ты этого хочешь?

– Возможно, – отозвался двойник Фулгрима. – А может, я желаю проверить, способен ли кто-нибудь прикончить меня. Я надеялся, что ты достаточно хорош, но, похоже, ошибался.

Атенеец крепче сжал рукояти мечей.

– И проверить надо сейчас?

– Почему бы и нет? – Люций подступил вплотную к противнику: лишь пара сантиметров разделяла их лица. – Или ты думаешь, что любая схватка должна проходить на твоих условиях? Выходит, ты уверен в победе, только если подготовишься заранее?

– Серьезно, зачем тебе это?

– Дело в том, что мне нужно убить тебя. Стоит мне повернуться к тебе, как я начинаю думать, а не лучше ли ты меня? Я должен разобраться. Или я прикончу тебя и докажу свое превосходство, или ты уложишь меня, и мне больше не придется смотреть на твою самодовольную физиономию.

– Приходи через тридцать минут в оружейный зал, и мы разрубим узел наших противоречий.

– Полчаса? – Сын Фениксийца покачал головой. – Боюсь, не пойдет. Я хочу узнать ответ сейчас.

– Тогда приготовься к поражению, – бросил Санахт.

– Никогда таким не занимался.

Крутнувшись на месте, атенеец присел и скрестил клинки над головой в тот же миг, как Люций нанес удар сверху. В замкнутом пространстве мостика лязг трех столкнувшихся мечей прозвучал оглушительно громко.

Камилла закричала и прижалась к стойке пюпитра. Два превосходных фехтовальщика принялись обмениваться молниеносными выпадами, стремительно перемещаясь по палубе. После каждого парирования или блока во все стороны летели искры.

Не только Хатхор Маат восхищенно наблюдал за этой демонстрацией мастерства – внезапная вспышка активности словно бы оживила и других легионеров, как электрический разряд в основное сердце. Толбек с рыком вскочил на ноги, но на кончиках его пальцев вместо прежнего ревущего пламени затрепетали лишь тусклые огоньки.

Игнис прекратил повторять цифры и целиком сосредоточился на схватке, вводя тысячи ее вариаций в свои загадочные вычисления. Афоргомон вроде бы случайно встал между Хатхором и сражающимися мечниками.

Маат начал действовать.

Тремя широкими шагами павонид пересек палубу и замер перед «Книгой Магнуса». Подняв дрожащую руку в перчатке, он потянулся к гримуару примарха.

«Но смогу ли я?»

Хатхора ошеломило внезапное осознание того, насколько немыслимое дело ему предстоит. Перед ним лежал труд целой жизни Алого Короля – том, содержащий все секреты Циклопа, каждую притчу о его мудрости.

«Смогу ли я осквернить великое творение моего отца?»

Ощутив, как зашевелилась кожа на пальцах, Маат сделал выбор. С огромным напряжением сил он поднял разум в четвертое Исчисление и прижал ладонь к открытой книге.

Павонид охнул, словно нырнул в резервуар с жикзотом. Через него потекла мощь, сокрытая в бесчисленных страницах гримуара. Перед Хатхором раскинулся мировой океан – безбрежный водоем бездонной памяти и мудрости, где ничего не забывалось и все сохранялось для познания…

Сердито заморгав, Маат изгнал образ далекой планеты и заставил себя вернуться в настоящее. Поединок между Санахтом и Люцием не мог продлиться долго, однако павониду хватило бы и нескольких секунд.

Листы «Книги Магнуса» когда-то заполнил строчками летописец по имени Махавасту Каллимак – смертный бумагомаратель, рукой которого в буквальном смысле водил примарх. Хатхор ощущал присутствие исчезнувшего старика в каждом слоге, формуле, заклинании и росчерке пера.

Маат направил в том силу Павонидов. Гримуар воспротивился трансформации, ибо его наполняли решительные слова и иррациональные числа, но легионер подчинил своей воле саму эссенцию чернил – жиры и кислоты, добытые из дубильных орешков.

Текст начал извиваться под рукой Хатхора, борясь с воином всей той мощью, что использовалась при написании фраз. Маат втолкнул собственный рассудок в восьмое Исчисление и обратился к мыслеформам, более пригодным для сражений. Вначале любая вносимая им правка почти сразу же исчезала, но павонид расширил фронт атаки, применяя все чары своего ордена для создания стойких изменений.

Из сердцевины книги воздвиглись могучие обереги – глубоко захороненные оборонительные заклятия, которые распознали угрозу со стороны Хатхора. Температура под его ладонью возросла настолько, что перчатка вспыхнула и разлетелась клочками золы. Ощутив жар в глазах, Маат заморгал, но к мелькающим перед ними пятнам света добавилось чувство жжения между висками, и поле зрения легионера заволокло багровым туманом.

Он оглянулся через плечо, но все смотрели только на мечников. Затем вскрикнул Люций: неужели Санахту удался точный выпад?

Камилла Шивани, сидящая под кафедрой, подняла голову и проследила за действиями Хатхора. Посуровев лицом, она медленно кивнула в знак одобрения такого саботажа.

Маат, собрав остатки сил, влил в чернила последний поток биомантической энергии. Его мощь осколочной гранатой взорвалась посреди длинного рассуждения о принципах невещественной трансмутации.

Павонид отнял ладонь от «Книги Магнуса». Он задыхался и едва не падал с ног от измождения, косточки в его пальцах возбужденно шевелились, кожа блестела от пота, словно натертая маслом. Мир по-прежнему застилала кровавая пелена, и Хатхор протер глаза. Отняв руку, Маат увидел на ней пятна грязи и праха.

Он перевел взгляд на гримуар. Исправления, сделанные воином, понемногу пропадали. Буквы, цифры и алхимические символы, искаженные Хатхором, неотвратимо возвращались к изначальному состоянию.

Все, кроме одного изменения.

Его приютил малозначимый отрывок – по сути, дополнение. Цепочка формул, в последний момент нацарапанная на полях.

Исключительно маловажный параграф.

Но, когда Маат вспомнил известное присловье Амона, губы павонида медленно растянулись в улыбке. Когда советник примарха хотел четко разъяснить собеседнику важность внимания к деталям, он неизменно использовал в качестве наглядной аллегории пирамиду Фотепа.

«Порой мы игнорируем или не замечаем крошечные возмущения, считаем мелкие изъяны несущественными… Но все они имеют далеко идущие последствия».

– Как вверху, так и внизу, – прошептал Хатхор Маат.

Ямбик Сосруко умер много часов назад, но кровь до сих пор вытекала из его ран, словно могучее сердце мигу отказывалось поверить в гибель хозяина. Тело гиганта лежало на полу морга, накрытое толстым брезентом, – оно не поместилось бы ни в одно из отделений для трупов.

В покойницкой ярко светили люмены, блестели предметы из стерильной стали и керамическая плитка, низко гудели блоки хирургических устройств. За спиной Чайи сверкали начищенные металлические отсеки для хранения тел – встроенные в стену вместилища павших, возложенных на алтарь бессмысленной войны.

Парвати положила ладонь на широкую грудь великана, почти ожидая, что сейчас она поднимется на вдохе и воздух заполнит легкие. Но нет, двое Волков слишком основательно подошли к делу: они нанесли Ямбику столько смертельных ран, что даже такой исполинский боец просто не мог выжить.

– Он не заслуживал такой гибели, – сказала Чайя.

С ее губ в ледяном воздухе морга с каждым выдохом срывался пар.

– Немногим из нас достается то, чего мы действительно заслуживаем, – произнес Дион. Библиарий возвышался напротив женщины, скрестив руки на груди. Доспех громадного легионера выглядел здесь весьма уместно – серая броня придавала Прому облик жнеца душ, сборщика мертвецов для покойницкой.

– Возможно, мы должны получать свое, – отозвалась Парвати. – Хорошо это или плохо.

Нагасена обходил тело великана по кругу, напевно произнося что-то на ритмичном языке, неизвестном Чайе. Одну ладонь агент держал на рукояти меча, другую прижимал к сердцу.

– Что ты делаешь, Йасу? – спросил Дион.

– Он устраивает зверю проводы, как воину, – ответил Бъярки, стоявший возле дальней стены морга.

Рунный жрец прижимал ствол массивного пистолета с золотой отделкой к затылку коленопреклоненного Астартес в тяжелом шипастом ошейнике. Судя по виткам татуировок на скованных руках пленника, тот принадлежал к XV легиону.

«Менкаура».

Ей сказали, что узника зовут Менкаура.

– Для вас все упирается в смертоубийство, не так ли? – обратилась Парвати к космодесантникам. – Как бы вы ни приукрашивали цели Великого крестового похода, вам не изменить собственной сути.

– И в чем же, по-твоему, наша суть? – поинтересовался адепт Тысячи Сынов.

Бёдвар резко дернул цепь, идущую к ошейнику. Пленник болезненно охнул, по шее у него потекла кровь.

– Ты говоришь только с моего разрешения, – бросил рунный жрец. – Такое у нас правило, помнишь, йа?

Сын Магнуса осторожно кивнул, стараясь не уколоться об ошейник. Чайя все равно решила ответить ему.

– Вы – убийцы. Душегубы. Уничтожители.

– Госпожа, мы – те, в кого нас превратили нынешние темные времена, – возразил Пром. – Измена магистра войны разрушила естественный порядок вещей. Теперь все мы идем по дорогам, которых не выбирали.

Обойдя металлический стол, на котором лежал мигу, Парвати встала перед Дионом и вызывающе посмотрела на него. Лицо Чайи потемнело от гнева, руки сжались в кулаки.

– И какое же отношение ваша война имеет ко мне? Почему меня затащили в вашу драку? Кто дал вам право несколько лет продержать меня в тюрьме и разлучить с той, которую я люблю больше всего на свете?

– Этот конфликт влияет на каждого из нас, – ответил библиарий. – От Императора до нижайшего из Его подданных.

– Да знаешь ли ты вообще, почему магистр войны восстал против Императора? – выкрикнула Парвати и вдруг замолотила кулаками по груди Прома. – Знаешь?! Что за обида заставила его втянуть целую Галактику в бездну столь ужасного кровопролития?

Чайя продолжала бить голыми руками по нагруднику, давая выход ярости и горю, пока на керамите не появились смазанные кровавые пятна. Дион не мешал Парвати, и наконец она расплакалась.

– Не могу ответить вам, госпожа, – сказал Пром. – Но перед тем как все это закончится, Император вырвет правду из сердца Хоруса.

Менкаура усмехнулся, невесело и безнадежно.

– Да, госпожа, они не могут ответить вам, – произнес адепт. – Не могут, потому что не знают.

Бъярки с хрустом ударил его рукояткой пистолета по затылку. Провидец охнул, но, стоически перенося боль, повернул голову и презрительно улыбнулся Волку.

– Я велел тебе молчать! – прорычал рунный жрец.

– Не мешайте. – Чайя повернулась к ним, баюкая израненные руки. – Ему есть что сказать, и я хочу послушать.

Сын Магнуса глубоко вздохнул, чтобы прийти в себя. Затем воин поднял взгляд, и Парвати поняла, что он определил ее происхождение по чертам лица. Чайя скрестила руки на груди, чтобы легионер не решил, будто уроженка Просперо станет относиться к нему как-то по-особенному.

– Сколько бы Бёдвар Бъярки ни избивал меня, это ничего не изменит. Магистр войны заключил союз с темнейшими силами варпа, и с каждым днем скверна все глубже проникает в его сердце. Никто из сынов Императора не знает, почему изменил Хорус Луперкаль. Никто из них не желает знать.

Подойдя к Менкауре, женщина посмотрела ему прямо в глаза. Когда-то Парвати считала воинов XV легиона защитниками ее родного мира – героями, заслуживающими почета и хвалы как за ратное мастерство, так и за ученость.

– И почему же они не желают знать? – поинтересовалась Чайя.

– Боятся того, что могут изведать. – Адепт перевел взгляд на Диона. – Разве не этого вы страшитесь? Ну, что же пугает вас в действительности?

Рунный жрец снова ударил пленника так жестоко, что Парвати вздрогнула. Изо рта провидца брызнула кровь, полетели зубы. Волк упер ствол пистолета ниже подбородка Менкауры и надавил на спуск так, что для выстрела ему оставалось лишь слегка шевельнуть пальцем.

– Пойми, предатель, ты жив лишь по одной причине: Пром не видел того, что открылось мне. Он не представляет, какой малефикарум вы с вашим примархом высвободили на Просперо. Он еще не понимает, насколько ты опасен.

Провидец облизнул разбитые губы.

– Ты прав, – сказал Менкаура, обильно сплюнув кровью на кафельный пол. – Я в самом деле опасен. Гораздо опаснее, чем ты способен вообразить, и при этом я – из наименее воинственных адептов. Только подумай, насколько опасным мог бы оказаться наш полный легион, если бы решительно выступил против Хоруса плечом к плечу с твоими братьями!

Чайя заметила, что убийственный гнев в глазах Бёдвара немного ослаб. Не окончательно потух, вовсе нет, но расстрел на месте провидцу уже не грозил.

– Мне бы хотелось, чтобы вышло так, но вюрд определил по-другому, – произнес фенрисиец. – По его воле мы стали врагами, и поэтому я направляю пистолет тебе в лицо.

– Интересно, могло ли все сложиться иначе? – спросил Менкаура.

– Есть то, чего нам познать не дано, – буркнул рунный жрец.

– Нам дано познать все.

Видя, что фенрисиец злобно оскалился, Нагасена подошел к нему и положил руку на оплечье легионера. Рядом с Волком агент выглядел до нелепости маленьким.

– Не стану делать вид, что разбираюсь в твоем вюрде, Бъярки, – сказал Йасу, – но разве одно то, что Менкаура сейчас находится здесь, не подтверждает ли, что мы нуждаемся в нем?

Бёдвар пожал плечами.

– Возможно. Да, он тут, и еще пригодится нам. Это я понимаю, но вюрд не настолько прост. Нельзя подгонять его под одни факты и отбрасывать другие.

Коротко поклонившись легионеру, Нагасена обернулся и настолько пристально воззрился на Парвати своими медово-золотыми глазами, что женщина отступила на шаг.

– Перед смертью госпожа Веледа держала в руке карту, – произнес Йасу. – Ты видела ее, так?

– Верно, – подтвердила Чайя.

– Отчетливо?

– Лишь на секунду, но… да.

– Тогда опиши ему рисунок на ней, – велел агент, указав на Менкауру.

Парвати кивнула и сосредоточилась, пытаясь сложить запечатленные в памяти кусочки изображения. Женщина понимала: в случае ее неудачи окажется, что гадалка погибла напрасно. Когда перед мысленным взором Чайи возникла целая карта, женщина внимательнее рассмотрела ее при помощи ментальных навыков, полученных при обучении на Просперо.

– Божественное создание с пламенным мечом в правой руке и увенчанной орлом державой в левой, – заговорила Парвати. – Над ним реют ангелы, играющие на золотых трубах, с которых свисают шелковые стяги.

Менкаура издал нечто среднее между вздохом и всхлипом.

– Тебе знакома эта карта? – спросил Нагасена с заметной нервозностью в голосе.

Адепт кивнул, глядя в пол.

– Да.

– Как она называется?

– «Правосудие», – ответил сын Магнуса.

Чайя заметила, что рунный жрец и библиарий мгновенно напряглись. От Йасу их реакция тоже не ускользнула.

– Что она означает? – уточнил агент.

– Спроси Прома, – посоветовал Менкаура. – Он был там.

– Где, Дион?

Помолчав, бывший Ультрамарин произнес:

– На Никее.

Глава 21: Распад. Столкновение душ. Тёмное перерождение

Амон нашел отца залитым кровью.

В исполосованном молниями небе бушевала гроза, совершенно обычная для Планеты Чернокнижников в нынешние беспокойные времена. Здесь, в царстве изменений, постоянно происходило только одно – разрушительные бури эфирного огня.

Но сейчас ярился неестественный шторм, хотя в этом теневом мире вообще мало что могло называться «естественным». С неба лилась кровь, и навстречу ей вздымались языки пламени, пылающего в сердце неказистого города рухнувших менгиров, что угнездился в безрадостных холмах у подножия гор из дымчатого стекла.

«Грозовая птица» советника, севшая на окраине примитивного поселения, враждебно рычала вхолостую работающими турбинами, пока ее хозяин пробирался через трущобы. За ним следовали два сервитора, которые направляли золотой трон жизнеобеспечения, когда-то использовавшийся при лечении раздробленного позвоночника Амона.

На улицах повсюду валялись окровавленные трупы звероподобных созданий с копытами и рогами – возможно, бывших людей. Точнее, куски тел, словно бы пропущенных через гигантскую молотилку. На древних камнях подсыхали алые потеки, и легионер замечал особые смыслы в геометрическом расположении пересекающихся багряных дуг. Дождь понемногу смывал кровь, так что советник брел по липкой грязи, булькающей красными пузырями под его сабатонами.

Придерживаясь пути, отмеченного следами смертоубийства, Амон дошел до круга вытоптанной земли. В центре его возвышалось идолище, чем-то напоминавшее птицу; крылатого великана с глазами на кончиках ветвистых рогов собрали из кованого металла и выбеленного водой плавника.

«Где звери нашли его?»

Перед огромным идолом стоял и растерянно смотрел в дождливое небо Магнус Красный. В тот момент прозвище особенно подходило ему – с головы до ног примарха покрывала кровь его жертв.

Циклопа окружали сотни трупов зверолюдей, к его клинку-хопешу пристали ошметки плоти. Алый Король обернулся, но выражение его лица скрыла текучая маска из капель кровавого ливня. Несколько долгих секунд примарх взирал на советника, и грудь исполина вздымалась от ложных вздохов, бесцельно наполняющих воздухом нематериальные легкие.

«Какой из Магнусов сейчас передо мной?»

Вскинув хопеш, отец движением мысли обратил слой крови и мяса на клинке в облачко мелких частиц и повесил вновь заблиставшее оружие на бедро.

– Амон, – сказал он, шагнув к легионеру.

Адепт облегченно выдохнул: сегодня генетический прародитель хотя бы узнал его. Впрочем, уже следующая фраза примарха вновь встревожила советника.

– Кто позволил столь нечестивым созданиям поселиться на Моргенштерне?

– Мы не на Моргенштерне, мой господин.

Магнус нехорошо прищурил глаз.

– Почему ты все время споришь со мной, Амон?

– Вы учили меня, что истина – величайшая из добродетелей.

Над горным хребтом пронеслись раскаты грома, с самых высоких пиков сошли лавины из осколков стекла. Новая родина XV легиона разрывала себя на куски, словно воспроизводя гибель Просперо.

– Так зачем же ты лжешь?

– Я говорю правду, мой господин! – Советник перекрикивал грозу, стараясь при этом скрыть переполнявшую его скорбь. – Мы не на Моргенштерне, не на Сорокопуте и не на Просперо! Сей мир приемлет только одно имя: Планета Чернокнижников!

– Сколько ни повторяй эту ложь, правдой она не станет! – огрызнулся примарх. – Над нами Горы Праха, мы в развалинах Жаррукина!

Последнее слово поставило Амона в тупик, ибо этого названия, в отличие от прочих, воин не помнил. Оно казалось знакомым, но обычно безупречная память Астартес не могла отыскать связей, ведущих от него к каким-либо образам прошлого.

– Нет, мой господин, – возразил советник, пока отец целеустремленно шагал к нему под дождем. – У этого города нет имени. Никто не знает, откуда он взялся и как звери отыскали дорогу сюда.

– Хватит вранья! – взревел Магнус, и легионер вскинул кин-щит, закрываясь от осязаемой ярости прародителя. Вокруг адепта потрескались валуны, с грохотом раскололись ближайшие менгиры, и в воздухе заплясали мерцающие искорки.

Нависнув над сыном, Алый Король приказал:

– Собирай легион, Амон. Моему отцу нужна наша помощь.

– Я не могу, – ответил советник, прекрасно понимая, насколько опасно открывать мучительные истины дробящейся душе примарха. Циклоп уже трижды едва не убил его, но другими способами привести Магнуса в себя не удавалось.

– Почему? – требовательно спросил Алый Король.

– Потому что большинство воинов погибли. Волки Русса убили их, когда сжигали Просперо.

Разбив кин-щит Амона, примарх поднял его за шею кирпично-красной рукой с крючковатыми ногтями и впечатал спиной в треснувший менгир. Глаз Циклопа вспыхнул таким неистовством, что легионеру показалось, будто его схватил сам Ангрон.

– Как ты смеешь оскорблять моего брата? – прорычал Магнус. – Русс – благородный воитель, он никогда бы не пошел против нас!

– Вы ошибаетесь, мой господин. Шестой легион атаковал Просперо, чтобы казнить нас… – прохрипел советник, чувствуя, что отец все сильнее сдавливает ему горло.

– Амон, ты даже не стараешься спрятать ложь за пеленой правдоподобия, – заявил Циклоп. – Разве у Лемана нашлась бы причина спустить на нас своих воинов?

Легионер попытался что-то ответить, но тут Алый Король уронил его в кровавую грязь и, отвернувшись, схватился за голову.

– Нет! – крикнул примарх, пока советник в заляпанном доспехе поднимался на ноги. – Я не верю тебе. Не могу поверить! Признать, что ты прав, значит принять неприемлемое.

– Вы должны очнуться, мой господин.

Советник рискнул коснуться ладонью отцовского плеча. Имматериальная плоть оказалась горячей, словно Магнус так напряженно старался вспомнить истинное положение дел в Галактике, что выжигал себя изнутри.

– Я чувствую их боль, – произнес Циклоп, опускаясь на колени.

– Чью боль, господин?

– Каждого из них. Моих братьев, моего отца… Но уже слишком поздно, так? А мы ведь почти добились успеха. Хватило бы еще одного шага, и мы могли сделать его все вместе…

– Пожалуйста, отец, придите в себя, – попросил Амон. – Вы – Магнус Красный. Вы слишком могучи, чтобы вот так угаснуть. Да, истина причиняет боль, у нее зазубренные края и острые шипы, но она неподдельна.

– Мне уже не удается отличить подделку от реальности, – признал Алый Король, исполинское тело которого утратило царственное великолепие. – Все словно бы удаляется от меня. Когда я тянусь к тому, что вроде бы знаю, оно отступает во мглу. Я забываю все подряд, Амон. Почему я не могу ничего вспомнить?

– Потому что вы – лишь часть самого себя. И кабал воинов под началом Аримана сейчас ищет другие осколки вашей души.

При упоминании главного библиария легиона Магнус широко распахнул глаз и яростно замотал головой.

– Нет! – закричал примарх, вскочив на ноги. – Нет, Трон, нет!

– Но вы должны снова стать цельным! Прошу вас!

Циклоп отвернулся и, пошатываясь, зашагал прочь. Он что-то произнес, но оглушительный раскат грома заглушил его слова. Алый Король гневно вскинул руки, словно бросая вызов буре.

Небо зигзагом рассекла молния.

Ринувшись к земле, она поразила птицеподобного идола. Взорванная изнутри статуя рассыпалась грудой оплавленных обломков, из ее сердцевины вывалился кусок фульгурита, похожий на раздвоенный кинжал. Новый удар грома сотряс измученное небо.

Спотыкаясь в грязи, Амон двинулся сквозь ливень за страдающим отцом. Адепта по-прежнему сопровождала пара сервиторов, тянувшая за собой летающий трон.

Магнус снова обнажил хопеш и воздел оружие над головой.

– Ну же! Давай! Убей меня!

– Нет! – закричал советник, увидев, как вторая разветвленная молния копьем несется с вышины.

Поток энергии, сойдя в золотистый клинок, с ослепительной вспышкой пронзил тело примарха и ушел в землю. Латы Циклопа почернели и сплавились вместе, невещественная плоть обгорела и задымилась. Он начал падать ничком.

Амон, бросившийся к генетическому прародителю, успел подхватить его, и они вместе повалились в грязь. Капли дождя на щеках легионера смешались со слезами.

Алый Король шевелил опаленными губами, вокруг которых плоть шла волдырями, но советник не разбирал его слов. Магнус ослеп – побелевший от жара, наполовину вытекший глаз выглядел неописуемо жутко.

– Сюда, быстро! – рявкнул Амон киборгам.

Поднимая отца с земли, воин с горечью осознал, насколько хрупким и невесомым стал примарх.

– Ты выживешь, – пообещал легионер, поместив высохшее, изъязвленное тело Циклопа в золотой саркофаг.

По команде хозяина Сервиторы активировали системы жизнеобеспечения трона.

Осколок души Магнуса, обитавший в хеке Аримана, определял курс их судна, но ничего не сообщал о конечной цели полета. Тем не менее Азек подозревал, куда направляется Черный корабль, и полностью уверился в своих догадках, как только «Озирис-Пантея» покинула эмпиреи. Все его существо наполняли тяжелые предчувствия, связанные с предстоящим возвращением на Никею.

Бортовые хорологи расходились в показаниях: одни утверждали, что космолет провел в Великом Океане несколько месяцев, другие – что прошли годы. Незнакомые светила в данном регионе Галактики складывались в искаженные созвездия. Ни на одной пустотной карте из базы данных Черного корабля не нашлось похожих солнц.

По сути, «Озирис-Пантея» находилась в неисследованной области пространства.

И все же воины Тысячи Сынов отлично знали возникшую перед ними планету.

Переход к Никее из точки Мандевиля отнял еще много недель, и эти дни тянулись бесконечно, как жизнь, из-за той смеси лихорадочного нетерпения и благоговейного страха, что поневоле испытывал каждый легионер.

Мысль о повторном посещении места, где их осудили в прошлом, вызывала у адептов только неприязнь. Именно здесь сборище трусливых братьев Алого Короля заставило примарха подчиниться воле большинства и прилюдно унизило его легион.

Нет, возвращение на Никею совершенно никого не радовало.

Покинув звездолет на десантных кораблях, воины преодолели турбулентную атмосферу планеты.

Азек весьма отчетливо сознавал, что их высадка словно бы отражается в черном зеркале судьбы.

В прошлый раз Ариман прибыл сюда с надеждой, которую безжалостно раздавили. Теперь адепт спускался на Никею с надеждой, ради воплощения которой в жизнь он готов был погибнуть.

Вместе с Азеком в ведущей «Грозовой птице» летели адепты его зарождающегося кабала: Толбек, Хатхор Маат и Санахт. Отдельно от них сидел Афоргомон в ржавом и полностью почерневшем корпусе ёкая. Легионеры взяли собой даже Камиллу Шивани: корвид предполагал, что охота за осколками подходит к концу, поэтому решил задействовать все имевшиеся у него силы и средства.

Люций, который расположился у дальней стенки пассажирского отсека, сердито сверлил взглядом управлявшего машиной Санахта. Ариман слышал, что мечники сразились на мостике «Озирис-Пантеи» и атенеец выиграл дуэль, наискосок полоснув противника от виска до подбородка.

Остальные воины, собранные Азеком, разместились на двух «Грозовых птицах», которые следовали за ведущим кораблем в свободном строю. Один десантный корабль заняли Тайные Скарабеи в терминаторской броне, ведомые Онурисом Гексом, и Клинки Анкхару под началом Мемунима. В другом транспорте спускались на планету Солнечные Скарабеи Киу, Оперенные Никтея и магистр Игнис со своим орденом Погибели.

Ощутив приступ беспокойства, Ариман поднялся с бронированной скамьи и прошел в кабину, хватаясь по пути за ременные петли и вертикальные стойки.

По бронестеклу фонаря хлестал дождь такой же черный, что и ливень в день сожжения Просперо.

Азек оглядел свинцово-серое небо. Не увидев ничего, кроме пепельных туч и бурных грозовых фронтов, он посмотрел вниз. Под кораблем простирался угольночерный вулканический край – первобытный ландшафт геометрически правильных форм.

– Зарождение мира, – сказал Ариман, неосознанно повторив фразу генетического прародителя. – Только наш отец мог вернуться в такое место. Должно быть, отголоски минувшего привлекли Магнуса, притянули сюда, заставили вновь пережить его величайший позор на сцене планетарных масштабов.

Раньше поверхность Никеи покрывали кубы, сферы и бороздчатые колонны из вулканической породы. Все они рассыпались на куски, будто раздробленные рукой мстительного бога. Расколотый континент испещряли следы орбитальной бомбардировки: тысячи перекрывающихся воронок от снарядов; рытвины, оставленные кинетическими болванками; остекленевшие ущелья, прожженные макролазерами.

Сбоку из пелены дождя проступили осыпающиеся бока частично рухнувшего стратовулкана[128]128
  Стратовулкан, или слоистый вулкан, – тип вулкана, имеющий коническую форму и сложенный из множества затвердевших слоев лавы, пепла и тефры (материала, выброшенного в воздух при извержении и затем осевшего на землю).


[Закрыть], и Азек мельком оглянулся через плечо на знакомую гору. Когда-то она пронзала облака, и в ее сердце люди возвели громадный амфитеатр, но потом круто уходящие ввысь склоны сложились внутрь под ударами из космоса. Теперь вершина напоминала осевшую пирамиду из сплавленных вместе слоев тефры и обугленного базальта.

В недрах вулкана пылал псионический свет. Ослепительный луч, как и прежде, пронзал небеса, сияя сквозь тучи подобно маяку.

– Мы не первыми добрались сюда, – произнес Санахт.

– Знаю, – отозвался Ариман.

Темный дождь заливал груды обломков амфитеатра, и базальтовые скалы влажно блестели, озаряемые вспышками молний. Орбитальная бомбардировка, длившаяся несколько недель, привела к необратимому загрязнению атмосферы соединениями тяжелых металлов. Воздух планеты приобрел железистый привкус, из-за которого людям при каждом вдохе казалось, что они наглотались крови.