Текст книги "Властелины удачи"
Автор книги: Гарольд Роббинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)
6
Она поехала. Мать пришла в ужас, но отец и дядя поддержали ее. Они знали, кто такой Джонас Корд. Корды и Батисты – этот союз они полагали идеальным. Соне отводилась традиционная женская роль приманки. Ее тело должно было послужить цементом всей постройки.
1925 год сыграл важную роль в жизни Джонаса. Умер его отец, его мачеха продала ему свою долю в предприятиях Корда, и он стал их единственным владельцем. Человек, которого Джонас считал самым близким другом, Невада Смит, покинул его и уехал организовывать шоу «Дикий Запад».
Прошла церемония инаугурации Калвина Кулиджа, избранного президентом Соединенных Штатов на полный срок. Низкорослый, с изрытой оспой лицом, жестокий человек, называющий себя Иосифом Сталиным, подмял под себя Россию. В президенты Германии избрали престарелого генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга. Некий Кларенс Бердси научился замораживать брикеты рыбного филе, да так, что они становились крепкими, как дубовая доска. В таком состоянии филе могло храниться сколько угодно, а при разморозке не теряло вкусовых качеств. Джонас заинтересовался этой технологией, но не стал вкладывать в нее деньги. А более всего в тот год привлек внимание американцев судебный процесс, итогом которого стал штраф в сто долларов, наложенный на никому ранее не известного школьного учителя из Теннесси по фамилии Скопс за то, что он познакомил своих учеников с дарвиновской эволюционной теорией.
Два месяца в Германии стали сказкой. Джонас путешествовал только первым классом. Атлантический океан они пересекли на «Аквитании», роскошью напоминавшей Версальский дворец. Разумеется, ни один особняк на Кубе не шел ни в какое сравнение с каютами, бальными и обеденными залами корабля. В Германию они прибыли на летающей лодке «Дорнье», которая поднялась с поверхности Темзы и приводнилась в бухте Гамбурга. В Берлине поселились в отеле «Адлон», одном из лучших в городе.
Роскошь и привилегии имели свою цену. Под ценой подразумевалось, что она отдастся Джонасу, не задавая никаких вопросов. Этого ждали от нее как отец и дядя, так и Джонас. Она и отдалась. Делала все, что он хотел, все, о чем просил. Никогда, ни единого раза он не услышал от нее слова нет. Едва ли цена была высока. Она и представить себе не могла, какое наслаждение будет ей наградой.
Некоторые немцы принимали Джонаса за плейбоя. Они ошибались. Джонас Корд был Макиавелли бизнеса.
Один из немцев представил Джонаса странному невысокого росточка мужчине, прихрамывающему, постоянно и широко улыбающемуся. Он говорил о фюрере, которому суждено привести немецкий народ к славе. Звали этого мужчину доктор Йозеф Геббельс, и через неделю или около этого он организовал Джонасу и Соне встречу со своим фюрером, Адольфом Гитлером, несомненно обладающим даром захватывать внимание собеседников. Ни Джонас, ни Соня не отметили для себя эту встречу. И потом им пришлось рыться в памяти в попытке восстановить тот разговор.
На обратном пути, когда они плыли на «Беренгарии», бывшем немецком лайнере «Император», выяснилось, что среди пассажиров находится принц Уэльский. Все искали его компании, за исключением Джонаса. Возможно, его нежелание навязывать принцу свое общество и послужило причиной того, что на третий вечер Джонаса и Соню пригласили ужинать за стол принца. Остроумный, колоритный Эдвард Альберт Кристиан Джордж Эндрю Патрик Дэвид запомнился им куда больше, чем те два необычных немца. И потом Соня частенько рассказывала о вечере, когда она ужинала с принцем Уэльским.
Их путешествие уже подходило к концу, и Соня начала гадать, когда же Джонас предложит ей руку и сердце. Она чувствовала, что свадьбы не миновать. Больше двух месяцев они прожили как муж и жена. Но от ее внимания полностью ускользнул еще один аспект, свойственный семейным отношениям: она ему наскучила.
На борту «Беренгарии» Джонас открыто ухаживал за дочерью банкира из Массачусетса, более того, пытался соблазнить ее. Соня об этом знала, но отказывалась понимать его мотивы. В том, что женатый мужчина погуливал, она не видела ничего странного. Такое встречалось с пониманием и на Кубе, и в стране янки. Соня тревожилась, но не сильно.
Они прибыли в Лос-Анджелес. Он отвез Соню в дом той мексиканской семьи, где жила ее мать, и оставил там. Сказал, что должен поехать в Неваду, потом в Сан-Франциско, и обещал позвонить, как только вновь окажется в Лос-Анджелесе.
За три недели, прошедшие до его звонка, она поняла, что беременна. Соня ничего не сказала Джонасу по телефону и попросила приехать к ней. Он ответил, что в Лос-Анджелесе проездом и через час отбывает в Техас. Она увидела его лишь через одиннадцать дней, когда он вернулся из Далласа. Джонас пригласил ее на ленч.
Он говорил лишь о том, что им удалось сделать в Германии. Наконец она не выдержала и прервала его болтовню вопросом:
– Джонас, а что будет дальше?
– Дальше? С кем?
– С нами, – пояснила она.
Он нахмурился:
– Что-то я тебя… Господи, уж не говоришь ли ты о женитьбе?
– Мы жили, как муж и жена.
Джонас покачал головой:
– Ты спала со мной два месяца. Это было чудесно. Я тебе очень благодарен. Я возил тебя в Германию. Первым классом. Я когда-нибудь намекал на женитьбу?
– Нет.
– Тогда…
Ее глаза наполнились слезами.
– Значит, это прекрасное путешествие… эти каюты, «люксы»… этим ты расплачивался?
Джонас улыбнулся:
– Ну зачем же так грубо.
– Ты расплачивался за услуги проститутки! – с горечью воскликнула она.
– Соня! Нет.
Она встала и вышла из ресторана. Он не последовал за ней.
7
Ее отец и дядя рассердились. Отец говорил о том, что Джонаса Корда надо высечь кнутом, а еще лучше убить. Дядя потребовал, чтобы она немедленно вышла замуж, дабы муж поверил, что ребенок его. Он знал, кто может на ней жениться – сын дона Педро Эскаланте. Эскаланте не были так богаты, как Корды, но союз с семьей Батиста сулил им определенные выгоды. Фульхенсио Батиста поехал в Мехико и обо всем договорился. Два дня спустя Соня встретилась с Вирхилио в тенистом саду на гасиенде около Кордовы. Она сказала ему, что беременна. Но он уже без памяти влюбился в нее.
8
– Двадцать пять лет… – повторила Соня. – А теперь появилась какая-то причина для звонка. Ты не позвонил бы из сентиментальных чувств. Я думаю, сентиментальность тебе чужда.
– Соня, я…
– Ты вновь развелся, – она сухо улыбнулась. – И отправился на поиски прежних подружек.
Джонас покачал головой.
– Если ты любишь почки, здесь их готовят лучше, чем где бы то ни было. Во всяком случае, в этом полушарии. – Она скорчила гримаску. – Ты все еще отдаешь предпочтение мерзкому Norteamericano виски, не так ли? Бербону. Виски, сдобренному кленовым сиропом. Так по какому поводу ты решил повидаться со мной?
– Это может подождать.
– Ты купил отель-казино. Ты хочешь купить еще один или построить в Гаване. Так? Дядя Фульхенсио…
– Возможно, – прервал он ее. – Мы поговорим об этом в другой раз. А сейчас я хочу узнать, как ты? Мне сказали, что твой муж очень богат.
– Нет. Но он из древнего рода. Эскаланте – hidalgo, если это до сих пор что-то значит.
– Ты живешь в Мехико? Я хочу сказать, постоянно.
– У нас здесь квартира, где мы проводим большую часть времени. Но наша резиденция, теоретически, – гасиенда около Кордовы.
– У тебя есть дети, Соня?
Она нахмурилась, словно вопрос расстроил ее.
– Да. У меня два сына и две дочери. Моя старшая дочь вышла замуж, и я уже бабушка.
– Для бабушки ты слишком молода.
– Я стала и слишком молодой матерью, – ответила она, раскрыв сумочку. – Возьми. Это визитная карточка моего старшего сына.
Джонас взял визитку, посмотрел…
ДЖОНА С ЭНРИКЕ РАУЛЬ КОРД-И-БАТИСТА
Адвокат и юрисконсульт
ГУРСА-И АРОСА, АДВОКАТЫ
Университетский проспект, 1535
Рот Джонаса приоткрылся. Он шумно глотнул. Долго, очень долго смотрел на визитку, наконец поднял глаза на Соню.
– Наш сын, – подтвердила она.
Глава IX
1
– Но почему? Боже мой, почему ты мне не сказала?
Соня поднесла ко рту бокал, отпила шампанского.
– Покидая меня, ты сказал, что между нами все кончено. Подчеркнул это, – она пожала плечами. – Нужно ли сейчас говорить, что в тот момент я не очень-то благоволила к тебе, Джонас? Кроме того, у меня тоже есть гордость. Я не хотела, чтобы все выглядело так, словно я напрашиваюсь на содержание.
– Содержание? Я был бы счастлив посылать тебе… посылать деньги, подарки. Я бы приезжал.
– Я не хотела, чтобы ты вмешивался в его воспитание, – холодно ответила она.
– То есть не хотела, чтобы он стал таким, как я.
– К счастью, об этом я могу не волноваться. Он не такой.
– Он знает?..
– Он знает, кто его отец. Он прочитал о тебе все. Долгое время его мучали сомнения, любить ли ему тебя, встречаться ли с тобой. Теперь я могу сказать, что вскоре он намеревался отправить тебе письмо. Он хотел твердо встать на ноги до того, как сообщит тебе о своем существовании. Он не хотел, чтобы ты подумал, будто ему что-то от тебя надо.
– Мой Бог, ему двадцать пять лет!
– Почти двадцать шесть. Он с отличием окончил Юридическую школу Гарварда. Его адвокатская контора имеет международные связи. Мексика не разрешает американским компаниям открывать отделения в нашей стране. Но его фирма поддерживает очень тесные контакты с одной известной нью-йоркской фирмой. Молодые адвокаты по обмену проходят годичную стажировку. Следующий год Джонас проведет в Нью-Йорке. Тогда-то он и собирался встретиться с тобой.
– Расскажи мне о нем, – попросил Джонас.
– Мой муж и я позаботились о том, чтобы он ни в чем не знал отказа. Он получил прекрасное образование, побывал во многих странах. Он в совершенстве владеет испанским и английским, бегло говорит по-немецки и по-французски. Школу он окончил в сорок втором, в семнадцать лет. Начал учиться в Гарварде до того, как ушел в армию Соединенных Штатов.
– Армию Соединенных Штатов?
– Он же твой сын, Джонас. Гражданин Соединенных Штатов Америки. Его и призвали. Он служил в роте «А» седьмого мотострелкового батальона. Седьмого марта сорок пятого года в числе первой сотни американских солдат ступил на мост у Ремагена.
– Почему я никогда не слышал о нем?
– Он поступил в Гарвард как Джонас Батиста. Разумеется, в армии он стал Джонасом Э. Батистой. По армейским канонам все должны иметь имя, фамилию и инициал посередине. Что означало «Корд-и», они не знали, да это не особо их и волновало.
– На войне его ранили?
– Да. Дважды. Второй раз очень тяжело. Его наградили крестом «За выдающиеся заслуги». Когда его ранили, он был лейтенантом. Потом его произвели в капитаны.
У Джонаса защемило сердце. Сын… Герой войны. Мексиканский адвокат. Он посмотрел на Соню и увидел, что его замешательство ее радует.
– Я должен встретиться с ним, Соня. Когда я могу встретиться с ним?
Она мотнула головой в сторону бара:
– Он сидит там. Пришел со мной. Он решил взглянуть на тебя, независимо от того, представлю я вас сегодня друг другу или нет.
Она подняла руку, и молодой человек, сидевший на высоком стуле у стойки, направился к их столику.
Джонас поднялся, хотя ноги отказывались его слушаться. Он напоминал боксера, только что пропустившего тяжелый удар и пытающегося быстро восстановиться, чтобы подготовиться к новому, возможно, еще более сильному удару.
Молодой человек протянул ему руку.
– Я – твой сын, – просто сказал он.
Младший Джонас перерос отца. Широкие плечи, узкие бедра. Корд решил, что тело у парня крепкое, скорее всего, он занимался спортом. Но еще большее впечатление произвело на него лицо. Волевое, открытое, с ярко-синими глазами и широким, чувственным ртом. И светлые волосы. Он не был похож ни на отца, ни на мать. А если кого и напоминал, то скорее офицера английской королевской гвардии. Он достаточно долго смотрел на отца от стойки бара, чтобы утолить свое любопытство, и теперь лицо его оставалось бесстрастным.
Джонас опасался, что его подведет голос. Так оно и вышло.
– Я бы связался с тобой давным-давно, – просипел он, – если бы знал, что ты есть на свете.
Его сын улыбнулся, вежливо, но не дружелюбно:
– Может, оно и к лучшему, что мы встретились только теперь.
Джонас смахнул рукой слезы с глаз:
– Ну… в любом случае, я очень рад… очень, очень рад.
– Я тоже, – сухо ответил молодой Джонас.
2
С ранних лет молодой Джонас знал, что Вирхилио Диас Эскаланте ему не отец. От него требовали называть мужа его матери Padre, и он подчинялся. Но он понимал, чем обусловлена разница в имени младшего брата, Вирхилио Педро Эскаланте-и-Батиста, и его собственного, Джонас Энрике Рауль Корд-и-Батиста.
Его крестили как Корд-и-Батиста. Семья никогда никого не обманывала. Но слово bastardo по отношению к нему не употреблялось. Тот, кто посмел бы его произнести, навлек бы на себя гнев дона Педро Эскаланте, а дон Педро был из тех hidalgos, кого не стоило выводить из себя. Все хорошо знали, что у дона Педро было несколько внебрачных детей. А вот женщина из хорошей семьи редко сознавалась в том, что нагуляла ребенка до свадьбы. Но данный случай считался особым, поскольку мужчина был богат и занимал важный пост, а зачали ребенка в каюте первого класса роскошного лайнера или в «люксе» лучшего берлинского отеля. В такой ситуации дон Педро счел, что честь его семьи не пострадала. Его невестка отдалась не какому-то жалкому проходимцу, а мужчине, который был ровней и ему, и его сыну Вирхилио. А потому, раз Вирхилио не возражал, зачем ему ставить молодым палки в колеса?
Мальчика всегда интересовал мужчина, давший ему две составляющих его имени: Джонас и Корд. Madré прямо сказала ему, что к чему. Его отец – Джонас Корд, богатый американский бизнесмен. В свое время они очень любили друг друга. К сожалению, различия в их взглядах на жизнь оказались слишком велики, и они не смогли пожениться.
Главное же, часто повторяла она маленькому Джонасу, в том, что она любит его, Padre любит его и Abuelo, дедушка, любит его, что очень и очень важно. Семья разрасталась, и он всегда оставался старшим братом. Его брат и сестры замечали, что он не такой, как они, но им постоянно внушали, что разница эта не имеет значения.
Его брат и сестры видели, как Джонас пролистывает воскресный номер «Нью-Йорк таймс», приходивший к ним по вторникам. Иногда его мать отмечала статьи, которые ему следовало прочесть. В них речь шла о Джонасе Корде.
Padre часто уезжал с гасиенды по делам. Abuelo оставался дома. С того времени как Джонас заговорил, мать обращалась к нему то на испанском, то на английском. Точно так же поступал и дед. Джонас Корд, говорили ему, Norteamericano, и он должен говорить на языке отца не так, как говорят образованные мексиканцы, но как настоящие Yanquis. Когда на гасиенду приезжали Norteamericanos, все равно по какому поводу, их просили поговорить с мальчиком, чтобы он мог привыкнуть к их произношению.
Abuelo стал самым близким другом своему внуку. Он рассказывал ему о семье Сони. Многие мексиканцы видели в Фульхенсио Батисте лишь выскочку-полковника, а то и того хуже. Но дон Педро Эскаланте, пусть и идальго, тайком посылал деньга Панчо Вилье[15]15
Вилья Франсиско (настоящее имя Доротео Аранго, известен также под именем Панчо Вилья) – руководитель крестьянского восстания на севере Мексики в период Мексиканской революции 1910–1917 гг.)
[Закрыть]. А теперь тоже тайно снабжал деньгами дядю своей невестки.
Придерживающийся либеральных взглядов в политике, дон Педро, естественно, не мог быть ревностным католиком. Маленького Джонаса крестили, но не воспитывали в католичестве. Отец его католиком не был, поэтому дон Педро резонно полагал, что отцу-некатолику будет не с руки знакомиться с набожным католиком-сыном. А в том, что семье в конце концов придется представлять сына отцу, он не сомневался.
Дед отправил мальчика в начальную школу в Кордове. Одноклассники знали, что Джонас не просто внебрачный сын, но еще и отец у него – Yanqui, но не решались насмехаться над внуком hidalgo. Один, правда, решился, за что и поплатился сломанным носом.
Abuelo всегда ходил с револьвером на боку. Он научил внука стрелять, а когда Джонасу исполнилось восемь лет, подарил ему семизарядный револьвер двадцать второго калибра, «Харрингтон и Ричардс». Под руководством деда Джонас усердно тренировался и вскоре стал метким стрелком, таким метким, что с двадцати метров попадал в стреляную ружейную гильзу, установленную на козлах.
И в девять лет пришел звездный час Джонаса. Его маленькая сестра Мария только научилась ходить. На кухне она получила от кухарки кусок пирога и незаметно вышмыгнула через дверь черного хода во двор, пересекла его и отправилась за ворота. Джонас услышал испуганный крик кухарки. Он читал у себя в комнате и, прежде чем выбежать из дома, схватил револьвер. Он уже понимал, что в случае опасности оружие может очень пригодиться.
Джонас выбежал во двор. Кухарка, раскрасневшаяся, дрожащая от страха, указывала на маленькую девочку. Мария сидела на земле, в десяти метрах от ограды. Тоже испуганная. В двух метрах от девочки гремела погремушками змея. Мария набрела на нее, когда та пребывала в исключительно агрессивном настроении. Если б девочка шевельнулась, змея обязательно бросилась бы на нее. Как и в том случае, если бы кто-то попытался приблизиться к ним.
Джонас сжал левой рукой запястье правой и прицелился в гремучую змею. Ее голова была в четыре раза больше ружейных гильз, в которые он попадал без труда. И все же выстрел был не простым. Джонас задержал дыхание, чего обычно не делал. Выстрелил. Пуля двадцать второго калибра разнесла змее голову, и, пока она извивалась и билась, мальчик подбежал к сестре, схватил ее и унес во двор.
Его чествовали как героя. Оказалось, что быть героем очень даже приятно. Ему понравилось.
3
В следующем, 1936, году Джонас уже не вернулся в школу в Кордове, потому что вместе с матерью уехал в Мехико и поселился в квартире, купленной Вирхилио Эскаланте, в которой тот жил, приезжая в столицу. Семье пришлось задействовать все свои экономические и политические связи, чтобы устроить Джонаса в La Escuela Diplomatica, международную школу для детей дипломатов. Учась с европейцами, он мог совершенствовать свой английский и осваивать немецкий и французский.
Узнал он там и другое: оказалось, что Мексика не является одной из величайших стран мира ни по богатству, ни по военной мощи, ни по культурным достижениям. Нет, по всем этим параметрам лидером являлись Estados Unidos. Мексику уважали, но на нее не равнялись. В кордовской школе учителя говорили обратное.
Его мать улыбнулась, когда он попросил ее объяснить, в чем дело. Монахини, сказала она, не убеждали ее, что Куба – одна из величайших стран мира. Они говорили, что Испания – самое великое государство. Испании все завидуют, ею же все восхищаются. Бедные женщины, тут Соня вновь улыбнулась, несомненно, в это верили. Как и учителя в Кордове верят в то, чему учат.
В La Escuela Diplomatica никому не было дела до того, что он незаконнорожденный сын Джонаса Корда и внук дона Педро Эскаланте, hidalgo. О них там и слыхом не слыхивали. Его знали как Джонаса Энрике Рауля Корд-и-Батиста и требовали от него не так уж много: во-первых, регулярной оплаты обучения, а во-вторых, усвоения полученных знаний.
Первый год он жил дома, в квартире Эскаланте. В тридцать седьмом, когда ему исполнилось двенадцать и он закончил начальную школу, Джонас переселился в общежитие для мальчиков.
Мальчики жили по двое. Соседом по комнате у Джонаса оказался Морис Рейналь, на год старше его по возрасту, которому отводилась роль наставника, призванного познакомить Джонаса с реалиями школьной жизни. Морис был сыном военно-морского атташе посольства Франции. Хотя и на год старше, он был не крупнее Джонаса, высокого и сильного парня, уже со сломавшимся голосом.
По-испански и по-английски Морис говорил с сильным акцентом, впрочем, и по-немецки тоже. Учителя постоянно напоминали ему об этом. И попросили Джонаса помочь ему. По их предложению в комнате мальчики говорили только на испанском и английском. Джонас делал это с удовольствием, особенно ему нравилось говорить по-английски. Чем больше он говорил, тем лучше овладевал языком.
Морис жаловался, что Джонас говорит по-английски не так, как учитель английского языка. Наконец он понял в чем дело.
– Ah, Jonas, c’est Américain! Ce n’est Anglais! Vous parlez Américain![16]16
Ах, Джонас, ты американец! Ты не англичанин! Ты говоришь по-американски! (фр.).
[Закрыть]
Джонас просиял. Разумеется, он не англичанин. И отец его не англичанин. Он хотел говорить на языке своего отца, а его отец говорил по-американски.
Морис просветил его еще в одном вопросе. Обычно он раздевался, когда они оставались вдвоем и запирали дверь, и ходил по комнате голый. Джонас такого себе не позволял. А если и раздевался, то у Мориса вставал член. Джонас уже понимал, что это означает.
И вот как-то вечером Морис взял свой конец в руку и спросил:
– Dites-moi, mon ami. Est le votre si grand[17]17
Видишь, какой он у меня, дорогой. А твой хорош? (фр.).
[Закрыть]?
Джонас покосился на торчащий колом член:
– Ous. Plus grand[18]18
Да, очень хорош (фр.).
[Закрыть].
– Vraiment? Me montre[19]19
В самом деле? Покажи (фр.).
[Закрыть].
Джонас подумал, затем встал, расстегнул штаны и вывалил свое хозяйство.
– Voila. Assez grand[20]20
Пожалуйста. Достаточно хорош? (фр.).
[Закрыть]?
Морис улыбнулся и кивнул:
– C’est beau[21]21
Просто красавец (фр.).
[Закрыть].
Джонас затолкал член назад, застегнул штаны и вновь вернулся к задаче по геометрии.
Он думал, что Морису хотелось лишь сравнить их «инструменты». Но Морис преследовал совсем другую цель. На следующий вечер он спросил Джонаса, бывают ли у него ночные поллюции. Джонас признал, что такое случалось.
Морис перешел на английский:
– Удовольствие маленькое, правда? Но ведь не обязательно ждать, пока спустишь в трусы. Это же можно предотвратить.
Идея показалась Джонасу плодотворной. Он предполагал, что такое возможно, но еще не дошел до стадии эксперимента.
Морис заметил, что Джонас заинтересовался.
– Я покажу тебе, как это делается, – торжественно заявил он и начал онанировать, спустив в носовой платок. – Видишь, как все просто? Хочешь, я это сделаю и тебе?
– Я могу и сам, – ответил Джонас.
– Так приступай. Посмотрим, сколько тебе на это потребуется времени.
Джонас повторил телодвижения Мориса, испачкав свой носовой платок.
– Не так уж хорошо, правда? – спросил Морис. – Куда лучше, если мы будем делать это друг другу, одновременно.
На следующий вечер Джонас согласился. Мальчики разделись и улеглись бок о бок на кровати Мориса. Затем начали драчить свои пенисы, а перед самым семяизвержением, по команде Мориса, каждый схватился за пенис соседа и довел дело до логического конца.
За этим последовало неизбежное. Вскоре он узнал, как называют мальчиков, которые занимаются тем, что делали они с Морисом, и более такого себе не позволял. Но к Морису Рейналю у него сохранились самые теплые чувства.
