355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гарий Немченко » Газыри » Текст книги (страница 10)
Газыри
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 22:53

Текст книги "Газыри"


Автор книги: Гарий Немченко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Пробуждение среди полета вслепую

Спасибо вечернему чайку: поднял меня среди ночи.

И посреди сна…

Будто бы вошел я в просторное помещение, амфитеатром устроенное – что-то среднее между цирком, который, конечно же, всегда живет в моей памяти, и полузабытой «Коммунистической аудиторией» старого Университета, на Моховой, 11…

Легко прошелся внизу, несильно оттолкнулся и плавно взлетел. Без всякого напряжения сделал несколько кругов, иногда, будто голубь – но не так резко – переворачиваясь, и «приземлился» среди аплодирующих моему полету людей в самом верхнем ряду…

Не знаю, что это были за люди, но аплодировали они долго и искренне, просили меня повторить полет, и я им сказал: «Сейчас я попробую… Не знаю, получится или нет – заранее на это всегда сложно ответить… Но я постараюсь. Я буду очень и очень стараться. И хочу вам сказать заранее: если у меня что-то выйдет, то это только благодаря Запсибу. Уменьем этим я обязан только ему, и все должны это знать…»

По сторонам и снизу поддерживали: мол, вон вы снизу-то как – сверху проще!

Я стоял, готовился взлететь, думал: ничего не проще, нет.

Выбирал момент, чтобы не просто камнем броситься, а сразу же взлететь плавно…

Пожалуй, сон шел цветной, потому что люди, сидевшие в цирке-аудитории, одеты были очень пестро, а на самом мне был идеальный костюм стального цвета, в котором я ощущал себя очень комфортно. Не серого – именно стального…

И точно такого же стального цвета был пятачок внизу, будто подбитый тем же материалом, из которого пошит мой прекрасный, очень ловко сидящий на мне костюм.

Полет не состоялся, потому что тут я проснулся и отправился в сени – слегка охладиться…

Вернулся и, как мне показалось, долго лежал, внушая себе: запомни, запомни сон – не заспи!

Ты ведь переживал, что давно уже не летаешь – вот оно! Оказывается, от тебя не ушло. Если бы не проснулся – и этот сон не застал в собственной башочке, пронесся – и нет его!

Оказывается, летаешь, дружок мой, летаешь – только не всегда нам известно об этих наших полетах…

И все же я его чуть-чуть не заспал…

Уже после обеда по дороге в баню вдруг вспомнил: а сон-то, сон?!

Хорошо, что все-таки вспомнил!

И стало весело и чуть грустно: вот как сидит в подсознании Запсиб!.. Всем, всем ему обязан – даже этими тайными ночными полетами.

Слепыми.

А потом вдруг подумал: а цвет-то костюмчика, милый, на тебе был – стальной!

Не какой-нибудь, нет…

Теперь вот думаю: костюмы у бывшего генерального директора Айзатулова у главного нашего сталеплавильщика – тоже стальные в основном… Он-то одевается так осознанно?

Может, подсознание под него, под «стального Рафа» – то и сработало?

Под Рафика Сабировича. С легкой моей руки – Западно-Сабировича.

С внезапной грустью вспомнил Гагру поздней осенью и зимой, долгие прогулки с Юрой Казаковым – светлая тебе память, Юрий Павлович, и Царство Небесное!.. Вспомнил его дружески-сердитое наставление: «Забудь свой З-за-падно-Сибирский завод… З-забудь это слово – З-запсиб, и станешь хороший русский писатель…»

Станешь тут, как же!

Четвертый анекдот

Летом 90-го в «Литературной газете» вышла полоса под крупно набранным, пугающим честной народ заголовком: «ШАШКИ К БОЮ ГОТОВЫ: ОСТАЛОСЬ НАЙТИ ВРАГА.» Само собою – о казаках, собравшихся рубить головы с пейсами.

Основой полосы была полная искажений, подставок, многозначительных недомолвок и откровенной брехни беседа со мной, в ту пору – «московским атаманом».

Кое-кто из старых знакомых после этой беседы перестал со мною здороваться. У тех, кто знал меня ближе, появился повод для бесконечных подначек.

Только Михаил Андраша, известный писатель-юморист, увидал в неоднозначном моем положении перст судьбы и предложил немедленно использовать это положение в практических целях: «Представляешь, как после этого пошел бы составленный тобой сборник казачьих анекдотов? Есть такие? Если нет – тебе предоставляется блестящая возможность их сочинить. И ты не только ответишь своим обидчикам, но и вообще многое прояснишь и заставишь людей смеяться… Тебе ли объяснять, что такое – вовремя улыбнуться?»

Дело было в Голицыне, в уютном Доме творчества, где я корпел над переводом романа «Сказание о Железном Волке» своего кунака Юнуса Чуяко, адыгейца. Уже погромыхивало в Абхазии, я спешил, но живший в одной из соседних комнат Андраша был неумолим.

«Придумал – нет? – первым делом спрашивал, входя в комнату. – Пойдем погуляем: может, что-нибудь на ходу придет…»

Заставил меня в конце концов вспомнить старый анекдотец о том, как казак со своим дружком проводит день до вечера за столом с выпивкой и щедрой закуской, которую жена его подает посреди своих, которым конца не видать, тяжких хлопот. «Почему бы тебе не помочь ей?» – спохватывается увидавший, как она бьется с многочисленными детьми да с обширным хозяйством, друг казака, его собутыльник. «Да ты что это? – удивляется казак. – Вдруг завтра война, а я – не отдохнувши?!»

«Думай еще, – настаивал Миша. – Думай!»

Через несколько дней сказал ему:

«Молодой казак жалуется старому: не могу, дед! Глянешь, что творится вокруг, – и руки опускаются!» «Это ничего, внучек! – отвечает дед. – Лишь бы почаще опускались да в каждой бы руке – по нагайке!»

«Спецанекдот для Киселева, так! – тут же определил мудрый Миша: автором нашей залихватской беседы был киевский собкорр „Литературки“ Владимир Киселев. – Поздравляю тебя: пошло дело. Но ты не расслабляйся: думай дальше.»

– Это тебе персонально, – сказал я через несколько дней. – По просьбе трудящихся, так сказать: может ли еврей стать казаком? Да, может, если обрезание ему шашкой делали…

– Годится, – одобрил Миша. – Давай-давай, я кажется, почти договорился с издателем…

Потом мы разъехались по домам, и мне пришлось брать билет уже до Майкопа, потом… Сколько всего потом при быстротечной теперешней жизни произошло!

О нашем с Мишей Андрашой договоре вспоминал лишь иногда, и то – как бы краем сознания, самым краешком…

Но вот на днях раздались короткие и настойчивые телефонные звонки, я снял трубку, и нарочито вкрадчивый голос осторожно спросил:

– Я правильно попал? Это Исаак Моисеевич? Батька Кондрат вас еще не разоблачил?! Ви – по-прежнему кубанский казак Гарий Немченко?

– Ах ты, старый антисемит! – радостно заорал я. – Здорово, Илюша!

– Наш агент в Иерусалиме донес, – сказал он там чрезвычайно серьезным тоном, – что на днях вам стукнет шестьдесят пять, но, несмотря на это, у вас по-прежнему не имеется казацкой шашки… неужели-таки это правда? Встречайте в таком случае кемеровский поезд, начальник в десятом вагон, звать Валерий Александрович – он вам от нас вручит.

От бессменного, значит, постановщика всех мало-мальски заметных в чумазом нашем Кузбассе праздников и непременного их ведущего, от фонтанирующего, даже когда спит, поэта и пародиста, талантливого хохмача, старинного кемеровского дружка, «морозоустойчивого сибирака» Ильи Ляхова – шашка первому московскому атаману, а?!

Но ведь и шашка – первая.

До друга Илюхи, до Ильи Яковлича, никто ведь подарить так и не удосужился: все на себя цепляют казачки, все – только о себе…

Лишь фантазер и пересмешник Илюха мог от сердца оторвать: для товарища… Или в том и дело, что она ему – ни к чему?

Был бы жив Миша Андраша!

Постскриптум:

Этот коротенький рассказик я, растрогавшись, написал еще до того, как встретил потом кемеровский поезд.

Вместе с завернутой в белую бумагу и хрустящий целлофан шашкой начальник поезда передал мне конверт, в который вложены были стихи:

 
Наш возраст
никуда никто не денет,
о прожитом нисколько не жалей.
Казак без шашки —
как…
еврей без денег.
Особенно
в столь славный юбилей!
Мы Немченко
давным давно узнали:
ты и сегодня к подвигу готов!
Размахивай
клинком кузнецкой стали,
руби по я…цам
клятых литврагов!
Как прежде,
молодым шагай сквозь годы,
у власть имущих
блага не моля,
наш юный
юбиляр седобородый!
Будь счастлив!
                 Обнимаю!
                             твой Илья.
 

Был бы жив Миша!

Бросок в Ставрополь

По междугородной позвонил мне в Майкоп отец Сергий и говорит: а не хотели бы вы проехать со мною в Ставрополь?.. А что там, батюшка, спрашиваю, будет-то?.. Он помолчал, разглядывая, видимо, какую-то присланную ему официальную бумагу: «Будет вот что. Организационное заседание межконфессионального миротворческого совета при полномочном представителе Президента Российской Федерации в Южном федеральном округе – вот что будет. Владыка Исидор наш слегка приболел – благословил меня от епархии поехать… Из Майкопа на автобусе доберетесь? А тут сядем в машину…»

Все понял, но начинаю юлить, жалкий человек: а я-то, мол, какое отношение – к этому заседанию, батюшка?

– Проводит сам Казанцев, – отвечает он с миролюбивым терпением. – Разве это не шанс?.. Саша набело перепечатал на компьютере ваше письмо ему. Подпишете и – отдадим. На этот раз – прямо в руки.

Так не хочется отрываться от стола, тем более, что работа пошла, втянулся, наконец-то, – ну, батюшка! Десятка полтора лет назад, когда познакомились в родной моей станице Отрадной, «выйти за ограду храма» звал я его, а он упирался чуть не в прямом смысле: у нас, мол, это не принято – завлекать, человек сам должен к Богу прийти, это сектанты и стучатся в квартиры, и ловят народ на улице…

Тогда в Отрадной сперва уговорили его сняться в документальном фильме «Хранитель»: в рясе и в клобуке батюшка поднимался к полуразрушенному храму св. Георгия – единственному, что осталось от древнего Шоанского монастыря, расположенного высоко над осетинским селом Коста Хетагурова в Карачаево-Черкесии: над православной «Осетиновкой». Потом вместе с режиссером Игорем Икоевым, успевшим снять уже второй фильм о наших местах – «Где Ложкин прячет золото…» – упросили батюшку прийти на просмотр и сказать коротенькое слово в кинотеатре, который – обычное дело! – находился в здании бывшей Рождество-Богородицкой церкви. После, заметно смущаясь, он прошел в районном Доме культуры в президиум и сел рядом со своими недавними гонителями из райкома партии: от неожиданного соседства тоже потупившимися…

Затем раздался его звонок в моей квартире в Москве: это, мол, верно, что вы вошли в число учредителей университета в Отрадной и приедете на открытие?.. В таком случае тоже, пожалуй, соглашусь.

Вскоре его перевели в Армавир – благочинным округа и настоятелем Свято-Троицкой церкви. Когда там увиделись, он повел к фундаментам неподалеку от храма:

– Догадаетесь, что здесь строим?.. Не университет, правда, – и руками развел: куда, мол, нам до Отрадной! – Институт всего-навсего. Православный.

К середине 2001-го, когда мы сидели летом в нашей квартире в Москве и вели неторопливый, с моими долгими вздохами, разговор о родной Кубани, основанный отцом Сергием Токарем Армавирский Православно-социальный институт, имеющий теперь статус государственного, уже успел сделать три выпуска и вел восьмой набор студентов: на три факультета. Хлопот у батюшки-ректора было хоть отбавляй, но он собирался взять на себя еще одну, новую заботу: только что Владыка Арсений, глава канцелярии Святейшего Патриарха, благословил отца Сергия основать училище, которое должно готовить войсковых священников, и батюшка созванивался теперь с большими армейскими начальниками, пытался договориться о встрече…

Само собой, я радовался успехам своего земляка и, смею верить в хорошие дни – соратника, но, когда стал ему рассказывать о своих делах, в голосе у меня наверняка послышалась грусть… Хвалиться мне было нечем.

Надо сказать, что в Москве северокавказцу из русских вообще не так-то просто живется. Хоть горцы и обижаются на это, само собою дурацкое – «лицо кавказской национальности» – но тем не менее они сплочены диаспорой, объединены непременно работающим в столице представительством, да и вообще, вообще – с молоком матери приобретенной родовой привычкой к взаимопомощи, которой русским остается только завидовать… Сам ты никому не нужен, и москвичам – в первую очередь. У них, видите ли, свое представление и о Кавказе, и о его многочисленных проблемах… деваться некуда! Еще в прошлом веке над чиновниками, много лет на Кавказе прослужившими, посмеивались – не вынесли, мол, никаких знаний об этом уникальном крае кроме того, что жареный фазан очень хорош под кахетинское… Что скажешь тогда о современном чиновнике? Предшественники его по сравнению с ним были просто гигантами!

И что тогда говорить о москвичах, за пределы Садового кольца ни разу не выезжавших, но тем не менее имеющих свое «видение» Кавказа?.. Стригут библиотечную «ксеру», из которой по принципу «детского конструктора» составляют свои якобы глубокомысленные компиляции… эх! Сколько раз вставал я и уходил с посвященных нашим южным проблемам писательских собраний: не то, чтобы скучно было – стыдно!

Как-то уже приходилось рассказывать: к 70-летию профессионального джигита Ирбека Кантемирова, циркового наездника, народного артиста СССР, дал о нем в московскую газетку статью, в которой кроме прочего написал, что по дружескому уговору мы с ним, несмотря ни на что, пытаемся жить в Москве по горскому этикету… Утром спешу в киоск, покупаю десяток экземпляров – юбиляру в подарок, а дома открываю газету и в изумлении долго молчу… Вместо «по горскому» в статье стоит: по городскому!

Еле дождался начала рабочего дня, звоню в редакцию, а они мне: думали, у вас опечатка – решили поправить. А что, есть такой этикет – горский?.. А скажите мне, вопросом на вопрос отвечаю: есть такой в Москве у нас нынче – городской? Это не по нему ли шестнадцатилетняя кроха должна идти по улице с откупоренной бутылкой непременно в левой руке, а сигаретку держать – в правой?!

Два года назад Ирбек Кантемиров неожиданно скончался вдалеке от Москвы, в городишке на Юге, где навещал на конном заводе последнего своего скакуна, тоже давно – «пенсионера»… Знаменитого на весь мир наездника похоронили в родном Владикавказе на Аллее Героев, там теперь стоит памятник ему…

Своим товарищеским долгом я посчитал подготовить книгу рассказов об этом удивительном человеке – хранителе высоких горских традиций. Работал над ней и заранее печалился: куда я с ней пойду?.. Кто и на какие шиши ее издаст?

Сошлось так, что почти готова была еще одна «кавказская» моя книжка, а тут вдруг прислал свою ну, прямо-таки очень «сырую» рукопись Чуяко: помогай, кунак!

Отказал бы – не до того. Но случай-то, и в самом деле, особый: «Милосердие Черных гор, или смерть за Черной речкой» – повесть о Пушкине. Святое дело!..

Но… кабы только святым Духом и питались мы нынче. И в железнодорожной кассе билет бы получали за «Христа ради»…

Когда-то считалось, что профессия писателя по нервным перегрузкам сродни шахтерской… И уж коли черная не только от угольной пыли «шахтерская революция» первым делом самих горняков ниже прожиточного минимума давно опустила – какое дело ей до писателя!

– Невостребованность, батюшка, не одного меня угнетает, – многих, – говорил я отцу Сергию. – Не только в Москве, где много наших земляков пером добывают хлеб насущный, – то же самое и на Кубани, и на Ставрополье, и в горских республиках – я ведь нет-нет да вижу кого-то из друзей: беда общая! Я даже не о себе: мне еще как-то удается держаться. И даже не о нас обо всех. О положении дел на Северном Кавказе: хотели бы помочь, да не нужны… Что может быть печальней?

– А не хотели бы написать обо всем об этом Казанцеву? – немного помолчав, предложил мне вдруг мой собеседник. – От его встреч со священническим кругом у меня осталось впечатление, что настойчиво ищет и духовной опоры, и хочет помощи… Благословляю вас на такое письмо пока я, а там с Владыкой Исидором поговорю – не сомневаюсь, он тоже благословение даст…

И вот вышагал я в раздумье как бы положенные перед таким непростым делом километры… И неделю потом не отрывался от письма, которое должен был, я на это надеялся, прочитать державный человек – хлебнувший на Кавказе лиха генерал-полковник Казанцев…

Написал давно выношенное: что «войной кавказскую проблему не решить: на смену обоюдно кровопролитной осаде давно уже должен придти мозговой – штурм, основанный, как на достижениях информационных технологий, так – и это не менее, а, может быть, еще более важно – на традиционных для Кавказа духовных ценностях». Что оно-то и должно быть восстановлено в первую очередь – нарушенное духовное пространство. Что для этого необходима не только четкая культурно-нравственная концепция, включающая как новейшие наработки, так и веками проверенные старые (создание кадетских училищ, где совместно обучались бы представители разных народов, в том числе горцев и казаков, и где непременно преподавался бы один из кавказских, в зависимости от места расположения училища, языков, а также основы арабского и турецкого (тюркского). Что необходима самая широкая пропаганда лучших из тысячелетних традиций кавказского этикета – рыцарского «кодекса чести». Что надо учесть опыт аталычества и ученичества – канства для детишек и молодежи, форму которых наверняка можно приспособить к современным условиям. Что надо поощрять на государственном уровне побратимство и куначество среди взрослых…

Посчитал нужным включить в письмо и конкретные предложения по своей, «писательской» части: возрождение переводческого дела на государственной основе. Создание общего для Северного Кавказа журнала с объявлением в первом же номере миротворческого литературного конкурса. Поощрение специальными премиями: «Кавказская премия Пушкина», «Кавказская премия Лермонтова», «Кавказская премия Толстого», а также премиями национальных горских просветителей – какая, не удержусь, откроется плеяда полузабытых Россией, занятой нынче совсем другими проблемами, блестящих имен!

На основе конкурса можно начать издание современной «Библиотеки народов Кавказа», которая включила бы в себя также произведения, давно здесь ставшие классикой: вспомним лишь «Последнего из ушедших» абхазца Баграта Шинкубы или «Из тьмы веков» ингуша Идриса Базоркина – а сколько еще можно назвать достойных авторов, сколько прекрасных книг?!

Написал я об этом обо всем и копию отправил батюшке в Армавир. В подмосковном сельце под Звенигородом, где в то время работал, получил вскорости из Ростова короткое извещение из управления Полномочного представителя Президента РФ в Южном федеральном округе: мол, ваше письмо находится на контроле… Но сколько же ему находиться там? Да и дошла ли, и правда, моя «грамота» до адресата или так и блуждает в администрации по кабинетам помощников?

И вот – оторвавший меня от работы звонок от батюшки из Армавира.

С другой-то стороны: назвался груздем – полезай в кузов. Делать нечего – надо ехать!

Армавир встретил мелкой осенней мжичкой, но когда выехали на трассу и взяли курс на Ставрополь, дождь припустил такой, что «дворники» батюшкиной «самары» едва справлялись с потоками на лобовом стекле… Саша, сопровождавший нас старший сын отца Сергия, сидел позади, а я на переднем сиденьи рядом с батюшкой то и дело наклонялся влево и вправо, пытаясь всмотреться в хорошо знакомые места, в которых столько лет не был. По обе стороны от нас простиралась та самая «Долина Ажитугай», описанная Султаном Казы-Гиреем в одноименной его повести: в 1836 году Пушкин напечатал ее в том же номере своего «Современника», где было опубликовано его «Путешествие в Арзрум» – в Майкопе я только что сидел над текстами того и другого.

Там и тут вдоль дороги встречались отмытые дождем легковушки и мокнущие возле них кучки овец. Сперва показалось странным, что при обилии техники, на которой можно не просто гонять по равнине – и в самом деле, стадами скотину гнать, отары стали такие крошечные, но вот рядом с лежавшими около «жигуленка» овцами промелькнула вздетая на крюк туша… выходит, – придорожный сервис: хочешь – клади в багажник живого барана, хочешь – уже освежеванного…

Невольно головой качнул, и батюшка понял это по своему:

– Хотите сказать, что в такую погоду хороший хозяин собачку дома оставит, а я вас вызвал, – сказал с нарочитою виной в голосе. – Не жалеете, что поехали?.. Помню, как-то сказали о себе: массовик, мол, – затейник. Я тогда посмеялся, а нынче и сам себя на том же ловлю…

О чем он, я хорошо понимал. Признался как-то, посмеиваясь: когда, мол, в восемьдесят восьмом впервые вытащили в президиум – шел, ноги подкашивались, сердце стучало так – казалось, и в зале услышат, а нынче приходится по нескольку раз в день и на собраниях бывать, и открывать двери важных кабинетов, а то и за столом сидеть после крестин в доме у «новых русских» – и что же? Как так и надо. Нынче без широкого общения, и в самом деле, нельзя. Так что спасибо, мол, «киношникам» за ту «отрадненскую прививку»!

Кого только нынче он, и правда, не окормлял: как-то в Москве позвонили домой бойцы-рукопашники. Мол, можно зайти? Письмо вам – от отца Сергия… Чуть ли не первым делом спросил теперь о них в Армавире, и батюшка разулыбался: «У них все хорошо. Дали им большое помещение, так они, знаете, что?.. Давайте, говорят, отец Сергий, в одной из комнат откроем церковь? Пришлось маленько охладить: не торопитесь. Устройте там пока библиотеку с православными книжками, в храм ко мне почаще заглядывайте, поститесь и причащайтесь – готовьтесь потихоньку… представьте, стали чаще ходить!»

Дорогу к Епархиальному управлению батюшка нашел в Ставрополе безошибочно – это на обратном пути пришлось нам немножко поплутать…

Но тут придется сделать небольшое лирическое отступление… О сибирском товариществе. Можно?

Три десятка лет назад, во времена якобы всеобщего безбожия, жена Ивана Григорьевича Белого, секретаря парткома с нашей «ударной-комсомольской» в сибирском Новокузнецке, Роза Каримовна, подарила мне старую, семнадцатого века, икону: «Огненное восхождение святого преславного пророка Илии». Сказала, не вдаваясь в подробности: «Вы это любите – сыновья домой принесли. Отобрала у них – еще затаскают…»

Икона эта была с нами, когда мы вскорости перебрались в Майкоп, была в Краснодаре и среди других висит теперь в «красном углу» рабочего кабинета в Москве… Все эти годы я постоянно возвращался в Сибирь, подолгу там живал и несколько лет работал «инженером лаборатории социологии» на родном своем Западно-Сибирском металлургическом, на Запсибе. Так вышло, что мне пришлось стать одним из инициаторов восстановления полуразрушенной церкви в старинном селе Ильинском: сперва уговорил бывшего генерального директора комбината Бориса Александровича Кустова завернуть к ней вместе со всем своим всесильным кортежем, когда мы ехали мимо… Потом, когда он, отзывчивая душа, удивился разору, царившему в храме и вокруг, я и воодушевлять его на доброе дело принялся, и слегка подзадорил… Храм во имя пророка Илии, старинного покровителя Кузнецка, восстановили стремительно – да в какой, в какой красоте! – и только потом уже, когда его торжественно освятили и когда через день после этого молодой настоятель отец Михаил нас с женою в нем обвенчал, все, все у меня в «ударной-комсомольской» моей башочке сложилось: и зачем икона пророка Илии, старинного покровителя Кузнецка, была мне давным-давно подарена, и почему в моем гостиничном номере лежит теперь благодарственная грамота Кемеровского Владыки Софрония и подписанный им собственноручно новенький том Библии…

«Не мне, не мне, но – имени Твоему», как верующие наши предки говаривали.

В сияющем храме, пропахшем увядающими листьями березы и ладаном, – дело было на Троицу – мы с женой и с друзьями, «поручителями» нашими, полукругом стояли после венчания напротив ильинского батюшки, в который раз восхищаясь великолепием всего восстановленного и устроенного заново, и он сказал, тоже умиляясь:

– Эх, видел бы все это Владыка Гедеон – теперь он в Ставрополе, а тогда был нашим Новосибирским Владыкой, в Кемерово епархии еще не было… Когда первый раз вошли сюда вместе с ним, все разбито, разрушено… На полу телята лежат… Один подошел к нему, голову вытянул и – смо-отрит. Владыка положил ему руку на шею, погладил, а у самого в глазах – слезы…

– Владыка Гедеон – казак, батюшка, – сказал я тогда отцу Михаилу. – Мой кубанский земляк. Если удастся когда-нибудь быть с ним рядом – непременно подойду, расскажу ему…

Мог ли я, ответьте, такою возможностью теперь не воспользоваться?!

В Епархии было не протолкнуться: священноначалие с Северного Кавказа, гости из Ростова, Волгограда и Астрахани…

– Попробуем попасть, попробуем, – утешил меня мой армавирский друг и духовный наставник.

Подвел к секретарю Владыки:

– Тут не совсем обычное дело, отец Леонид – пожалуйста, выслушайте писателя.

– Где это было – еще раз? – переспросил секретарь обремененный заботами наверняка посерьезнее моих.

– Сибирь, отец Леонид, – заторопился я. – Новосибирская Епархия. Храм Ильи под Новокузнецком…

У него был вид опытного царедворца – положение, как говорится, обязывает, – и тем не менее, одной только интонацией отделяя нас с батюшкой от остальных желающих к Владыке Гедеону попасть, он негромко сказал:

– Подождите, пожалуй, гм…

До начала общего нашего мероприятия оставалось всего-ничего, Владыка все занят был предстоящим своим выступлением, и помощники его уже поторопили остальных отправиться на заседание: в приемной остались лишь мы с отцом Сергием.

– Наверное, не удастся нам, – вздохнул батюшка. – Отец Леонид наверняка хотел бы вам помочь – сам из Иркутска…

– Иркутянин? – переспросил я. И заступил дорогу готовому войти в кабинет Владыки секретарю. – Отец Леонид!.. Неужели мне останется передать Валентину Григорьичу Распутину, что сибирское товарищество в Ставрополе уже умерло?!

Эх, как у него блеснули глаза!

И какой молодой голос, что-то радостное объяснявший Владыке, послышался потом из-за плотно прикрытой двери…

Владыка вышел уже во всем облачении. Глаза его тоже сияли далекой молодостью.

Сложив ладони для благословения, я торопливо принялся за свой сбивчивый рассказ, но он не стал класть руку на мои, лодочкой, а поднял правую и всей пятернею хорошенечко шлепнул по голове… не помню, и правда, более сердечного жеста, будто соединившего в себе общее наше сибирское прошлое с кавказским настоящим! Нет, правда: Владыка словно заботился, чтобы благословение его подольше оставалось в писательской башочке – он будто вбил его и слегка попридержал. Зафиксировал.

«Самара» наша потом едва поспевала за «мерседесом» Владыки, мест в небольшом зале уже не было: не только за громадным «круглым» столом, но и на креслах второго ряда, и на стульях вдоль стен. Распорядители едва успели найти нам с батюшкой два местечка недалеко от входа, и вот уже заседание началось, и сказал свое краткое вступительное слово Полномочный представитель Президента Казанцев, заговорил Владыка Гедеон… но почему в зале слышится и полушепот, и разговор погромче?

Еще раз оглядел всех, кто только мог мне быть виден: епископы в рясах и клобуках, муфтии – одни в высоких серых папахах и цивильных костюмах, наши, другие в халатах и тюрбанах – татары с Волги. Раввин с ермолкою на самой макушке… Похожий усиками на Лермонотова молодой генерал в голубой форме юриста. Несколько человек за столом были в обычной штатской одежде, самый молодой из них дружелюбно поглядывал на батюшку, и батюшка, ответив ему на уважительный кивок, тихонько сказал мне: «Выпускник наш. Армянская церковь.»

Речь шла о вещах серьезней некуда: Межконфессиональный миротворчесий Совет создавался на постоянной основе, надо было определить будущий состав его и рабочую группу. В розданных участникам документах предлагался проект заявления о строгом осуждении «экстремизма и терроризма во всех их проявлениях» и каких бы то ни было попыток придать ему межнациональную или религиозную окраску… а в зале все упорно продолжали бубнить, что такое? Неужели даже в такой высокодуховной аудитории… и вдруг я понял: в разных концах работали переводчики, усердно толмачили что-то на ухо хорошо одетым господам с лицами как бы сладко-приятными и в то же время малоприметными, как бы со стертыми в длительных поездках по разным странам и континентам чертами: пасторы!

Кто только не значился в списке участников: кроме представителей традиционных верований – и «евангелисты-пятидесятники», и «Адвентисты Седьмого дня», и «христиане-баптисты»… Вообще-то, если на то пошло, то слово могли бы получить и они, тоже как бы давно свои, куда денешься – «российские», как нынче принято… Но, вслед за сановитыми священниками и муфтиями объявляют сперва германского пастора Освальда Вутцке, «генерального уполномоченного евангелическо-лютеранской церкви по Северному Кавказу», а вслед за ним следует: американец Нэд Кларк Арнольд, представитель «церкви Иисуса Христа святых последних дней по Южному региону»…

Не знаю, что при этом подумали остальные из участников высокого собрания, а мне, грешному, представлявшему тут давно известную на Руси организацию «Сбоку припека», опять вспомнился бессмертный наш Александр Сергеевич: «Сколько их, куда их…» Ну, с немцами понятно, еще от государя Петра Алексеевича, но американец, который рассказывает, что у президента Буша на приеме, где тоже осудили терроризм, среди руководителей двадцати шести религиозных объединений и он, значит, присутствовал… Хочет, чтобы и у нас их было не меньше?

«А-енасын»! – как черкесы говорят.

Примерно: «Надо же»!

Но мало, мало того, что обоим дали слово – когда объявили перерыв, то они первыми нашего Виктора Германовича и «ограчили», оттеснив своих, которые, по привычной скромности своей терпеливой жались сзади… Но батюшка с папкой, где лежали общие наши письма, сам упрямо пробирался вперед и меня подталкивал: «Давайте, давайте, не стесняйтесь – никто за нас этого не сделает!»

Развязал, значит, руки старой сибирской школе. Вернее сказать, – язык.

И я почти закричал:

– Да что же это?! Опять переводчики с немецкого да английского, а если с адыгейского переводишь – никому до тебя и дела нет?! Непр-р-раильна!

Симпатичный человек средних лет с бумагами в руках тоже взялся, дружелюбно посмеиваясь, подталкивать к Полномочному представителю. Батюшка сделал отчаянную попытку представить меня: мол, с благословения Владыки Исидора еще три месяца назад послал вам письмо.

– Не получал! – по военному коротко отрезал Казанцев.

– Да как же, как же?! – зачастил я, называя фамилии московских заместителей Казанцева. – И Слепцов вам должен был доложить, и Акульчев обещал…

– Писателям на Северном Кавказе журнал нужен, – взялся помогать батюшка. – Который бы всех объединил…

– Нужен такой журнал, Виктор Германович? – перехватил я. – Обращаюсь не только как к большому чиновнику. Не только к державному человеку – еще и – к коллеге нашему, который тоже умеет перо в руках держать… нужен?!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю