Текст книги "Смертельный код Голгофы"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Если твой труп вытащат из реки, как де Луку, ты даже этого уже не сможешь сделать, – заметила Фелиция, – пожалуйста, будь благоразумным!

– Фелиция, эти люди могли убить меня уже десять раз, но не сделали этого. Почему? Потому что я им нужен. По какой-то причине я необходим им живым, а не мертвым!

– Звучит очень жизнеутверждающе!

Гропиус пожал плечами и посмотрел из окна на озеро.

– Они уже десять раз могли меня убить, – повторил он.

* * *

Доктор Раутманн прибыл точно в 14 часов, как и обещал. Его одежда была столь же корректной, как и его фразы: серый костюм, белая рубашка и – какое ребячество! – галстук в красно-черную полоску. Его темные кудрявые волосы и густые усы делали его старше, чем он был. Фелиция дала бы ему сорок – сорок пять лет.

С выраженным поклоном он передал ей свою визитку, а Фелиция представила Гропиуса как друга дома, который помогает ей в разрешении дел, которые обрушились на нее в связи с кончиной мужа.

Раутманн повторил свои извинения, которые он уже выражал ей по телефону, по поводу того, что он связался с ней так скоро, почти сразу после ухода из жизни Арно Шлезингера.

– Но дело в том, – заявил он с серьезным лицом, – что тот исследовательский материал, который оставил после себя ваш супруг, чрезвычайно важен для науки, чтобы оставлять его просто так. Кроме того, наш институт готов в случае дарения или добровольного пожертвования оформить все как полагается.

Грегор и Фелиция удивленно посмотрели друг на друга.

– Один момент, – вставил Гропиус, – вы ведь еще даже не знаете, что оставил Арно Шлезингер!

– Ах, ну что вы! – Раутманн поднял руки. – Мы знаем, чем он занимался. И его публикации хотя и появлялись от случая к случаю, всегда были чрезвычайно интересны!

– И чем же занимался Шлезингер в последнее время? – поинтересовался Гропиус.

Раутманн стал более сдержанным. С улыбкой, которую не могли понять ни Фелиция, ни Гропиус, он ответил:

– Ну, Шлезингер посвятил себя истории раннего периода Ближнего Востока, но имя он сделал себе именно как археолог, занимавшийся преимущественно Священным Писанием. Не так ли, госпожа Шлезингер?

Фелиция хладнокровно кивнула. То, что Арно занимался в основном библейской археологией, было для нее новостью, во всяком случае Шлезингер никогда об этом не говорил.

– Вы должны знать, – продолжил Раутманн, обращаясь к Гропиусу, – Палестина и места действия Нового Завета были до конца XIX века совершенно не исследованы с археологической точки зрения. Сегодня ситуация в корне изменилась. Сегодня Израиль и Палестина причислены к странам, наиболее хорошо изученным археологами. И не последний вклад в это дело внес Арно Шлезингер. Во всяком случае он тоже заплатил высокую цену.

– Высокую цену? – Гропиус вопросительно посмотрел на Раутманна: – Это вы о чем? Что значит «заплатил высокую цену»?

Раутманн бросил на Фелицию взгляд, полный мольбы о помощи, как будто ему было трудно ответить на вопрос Гропиуса.

– Ну да, – начал он неуверенно, – дело с этим несчастным случаем. Сначала говорилось, что Шлезингер наехал колесом своего джипа на старую мину, но это госпожа Шлезингер расскажет лучше меня.

– Вовсе нет! – запротестовала Фелиция. – Мой муж никогда не рассказывал, как произошел этот несчастный случай. Он не хотел меня беспокоить. Так это была не авария?

Раутманн нервно поправил галстук и тихо сказал:

– Это был взрыв бомбы. Я знаю это от Пьера Контено, нашего французского коллеги, который руководит раскопками в Беер-Шеба. Он был поблизости, когда это произошло.

– Взрыв бомбы, – повторил Гропиус, – в этом уголке мира бомбы взрываются чуть ли не каждый день. И это вовсе не означает, что взрыв бомбы имел какое-то отношение именно к Шлезингеру!

– Поверьте мне – все так, как я рассказываю. Там, где Шлезингер проводил свои раскопки, еще ни разу ничего не взрывалось, – сказал Раутманн.

Гропиус задумался.

– Но тогда это значит, что бомба была адресована именно Арно Шлезингеру!

– Или должна была уничтожить его работу.

– Или то и другое! – сказал Гропиус. – Все это не имеет смысла! Кто на всем свете может быть серьезно заинтересован в том, чтобы подорвать немецкого археолога на раскопках в Израиле? Если только…

– Я могу задать вам один очень серьезный вопрос? – продолжил Гропиус. – Существует ли в вашей области знания что-то похожее на конкурентную зависть? Вы понимаете, о чем я? Я врач и всегда считал, что не существует такой профессии, в которой бы профессиональная зависть была бы развита больше, чем у врачей.

– Конечно, она существует! Занятие наукой – дело нелегкое, большинство штатных должностей распределено, было бы смешно скрывать это.

– Скажите, в археологических кругах любили Арно Шлезингера?

Раутманн украдкой взглянул на Фелицию, она перехватила его взгляд и сказала:

– Вы можете не стесняться, доктор Раутманн, щадить меня не нужно!

Раутманн сглотнул.

– Если быть честным: Арно Шлезингера в научных кругах и ненавидели, и уважали одновременно. Уважали за его эрудицию и острый ум. Ненавидели, потому что он – извините меня за выражение – всегда имел огромные суммы на то, чтобы получить лицензии на раскопки, которых другие археологи напрасно ждали половину своей жизни.

– То есть вы считаете возможным, что…

– Нет! – прервал его Раутманн. – При каком угодно соперничестве я не знаю ни одного ученого, который был бы способен совершить убийство, ни одного! – Он повернулся к Фелиции: – Могу ли я напомнить вам о цели моего визита…

– Да, конечно. – Фелиция встала и попросила доктора Раутманна следовать за ней. На некотором отдалении, именно так, чтобы посетитель не подумал, что за ним наблюдают, Гропиус пошел за ними.

У Раутманна загорелись глаза, когда он увидел папки, сотни которых стояли на полках в кабинете. На большинстве были наклеены пожелтевшие листочки, сообщавшие об их содержании. Вместе с географическими названиями, такими как Саламис, Тирос или Тель эль-Фара, можно было увидеть ссылки на определенные эпохи: Микены III, Бадарийская культура или Вилланова.

– Тут беспорядок, – заметила Фелиция, перехватив изумленный взгляд Раутманна, – полиция конфисковала некоторые папки, но вскоре вернула. Похоже, что археологические термины им мало помогли.

То тут, то там Раутманн вытаскивал папки, перелистывал содержимое и понимающе кивал головой, потом ставил на место. Гропиус заметил, что Раутманн никак не отреагировал на замечание Фелиции по поводу изъятия некоторых папок полицией. Он просто принял это к сведению. Казалось, его ничем нельзя было вывести из себя, и он интересовался, по-видимому, всем подряд без разбора. При этом для чтения он надевал очки с такими линзами, которые превращали его глаза в совиные.

– Может быть, выпьете с нами кофе? – спросила Фелиция и, не дожидаясь ответа, исчезла из комнаты.

– Какой трагичный конец постиг Шлезингера, – заметил Раутманн, когда они остались наедине.

Гропиус гадал, знает ли посетитель, в каких отношениях со Шлезингером состоял он сам. Он решил оставить это замечание Раутманна без комментариев, и в комнате ненадолго повисла пауза. Потом Гропиус спросил как бы мимоходом:

– Разрешить спросить, вы ищете что-то конкретное?

– Да, определенно, – ответил Раутманн, не отвлекаясь от работы, – здесь собрано дело всей жизни выдающегося исследователя, в котором крайне заинтересован наш институт, – и добавил, немного подумав: – Вы не могли бы замолвить за нас словечко? Если госпожа Шлезингер захочет добровольно пожертвовать нам научное наследие своего мужа, у нее будут грандиозные налоговые преимущества!

– Я понимаю! – ответил Гропиус, в действительности слабо соображая, что имел в виду Раутманн. – Я посмотрю, что можно будет для вас сделать. Но разрешите мне еще вопрос, этот французский археолог…

– Контено. Пьер Контено!

– …Этот Контено, как вы считаете, может знать подробнее об обстоятельствах происшествия со Шлезингером?

– Думаю, да, – ответил Раутманн не колеблясь, – правда, у меня сложилось впечатление, что он не готов делать какие-то заявления. Контено пустился в какие-то намеки, которые меня, честно говоря, не очень-то интересовали. Он немного странный, как все археологи.

– А где он живет?

– Насколько мне известно, полгода – в Иерусалиме, а лето он всегда проводит с женой и дочерью в Париже. Ему можно позавидовать.

– А вы? Извините за настойчивость…

– Я женат на науке – если вы об этом. Она не оставляет мне времени ни на что другое. Увы, у нашего института недостаточно средств на проведение широкомасштабных раскопок за границей, так что мои исследования проходят на территории площадью два метра на метр – на рабочем столе! – Раутманн грустно усмехнулся.

Фелиция принесла кофе, и Раутманн приостановил свою работу. Он обратился к Фелиции:

– Ваш муж оставил выдающиеся исследования. Если позволите, в ближайшие дни наш институт представит вам письменное предложение, как и на каких условиях это наследие можно будет принести в дар. Такая форма будет иметь для вас преимущества – будет отдано должное уважение и почести имени Арно Шлезингера, кроме того, вы многие годы сможете пользоваться налоговыми льготами. Вам вовсе необязательно решать прямо сейчас.

* * *

– Как он тебе показался? – спросила Фелиция Грегора, когда посетитель ушел.

– Трудно сказать, – ответил Гропиус, – сначала он произвел на меня двойственное впечатление, как будто толком не знал, что ему нужно.

– А сейчас?

Гропиус пожал плечами:

– При разговоре он вел себя очень правдоподобно. Раутманн прав, в этих папках собрана работа на полжизни, и похоже, Шлезингер был действительно весьма уважаемым ученым.

– Он был свиньей!

– Одно не исключает другого. У Шлиманна тоже был отвратительный характер, но он был гениальным археологом. Наполеон, если оценивать его как человека, тоже был свиньей, но при этом он еще был великим полководцем.

Фелиция скрестила на груди руки и отвернулась к окну. Потом тихо сказала:

– Какой резон был Арно скрывать, что это был целенаправленный взрыв, а не случайность?

Гропиус подошел к ней и положил руку ей на плечо:

– Если бы мы это знали, то продвинулись бы в поисках уже значительно дальше.

* * *

Около десяти вечера Гропиус вернулся в Мюнхен. Неясное чувство заставило его отказаться от второй ночи с Фелицией. Он издалека увидел машину с невыключенными габаритными огнями, припаркованную рядом с его гаражом. В какой-то момент он хотел развернуться и уехать. Но подумал, что, скорее всего, ожидающая его машина – Левезова. Уже несколько дней от него не было никаких новостей.

Когда Левезов увидел Гропиуса, он вышел из машины и пошел ему навстречу.

– Я целый день пытаюсь разыскать вас, профессор! Дело очень срочное!

– Входите, – предложил Гропиус. Он уже достаточно успел изучить частного детектива, который был склонен драматизировать события. Возможно, в этот раз речь опять пойдет о деньгах.

– Что случилось?

– Мне нужны деньги! – ответил детектив с требовательными нотками в голосе.

– Вот как, – язвительно заметил Гропиус, – а я уж подумал, что вы провели какое-то серьезное расследование, которое могло бы мне помочь.

Левезов высокомерно ухмыльнулся и уселся на тахту. Потом начал говорить, активной жестикуляцией придавая вес своим словам:

– Геллер сообщил, что ваш коллега доктор Фихте послезавтра вылетает в Прагу в десять утра.

– Интересно! – Гропиус задумался.

– Я хотел предложить свои услуги – я могу полететь завтра в Прагу и следовать за Фихте по пятам. Я могу начать сразу же, как только он приземлится.

– Неплохая идея, Левезов, просто замечательная. Сколько вам потребуется?

– Пять тысяч? – осторожно предложил тот. – В конце концов, я не знаю, что может ожидать меня в Чехии, а отели в Праге, как известно, не самые дешевые!

Гропиус выписал чек и передал его Левезову.

– Я хочу, чтобы вы информировали меня о каждом шаге Фихте. Любая мелочь может оказаться важной. Я вам доверяю. Пожалуйста, держите меня в курсе всех событий. Прежде всего, мне надо знать, когда вернется мой уважаемый коллега!

– Вы можете на меня положиться, профессор.

* * *

На следующее утро Левезов вылетел в Прагу. Пражский аэропорт Рузыне, находящийся в сорока километрах к западу от Праги на пути в Кладно, располагался в уродливом здании, как и большинство аэропортов, построенных во времена социализма. Зато он относительно хорошо просматривался, и в нем было довольно трудно заблудиться, в отличие от франкфуртского или парижского аэропорта. Левезов довольно быстро нашел нужный ему выход – тот, которым пользовались пилоты и пассажиры частных самолетов. Левезов взял напрокат машину и поехал к центру города через Бревнов, потом свернул на юг в сторону дворца культуры в Вышеграде, откуда уже был виден отель «Коринтия Тауэрс», комплекс из двух примыкающих друг к другу стеклянных башен. Пятьсот номеров и расположившаяся рядом станция метро – с какой стороны ни посмотри, идеальный выбор для частного детектива.

Левезов уже бывал в Праге, этого город был ему немного знаком. Послеобеденное время он провел в знаменитых кафетериях старого города, в «Каетанке» на эстакаде перед Пражским Градом, «Славии», откуда открывался чудесный вид на Национальный театр, Пражский Град и Карлов мост, и в «Альфе» на Вацлавской площади. В пивоварне с пятисотлетней историей «У Флека» на улице Кременцова, в прокуренном зале с незабываемой атмосферой, Левезов немного поел и выпил кружку темного пива, а потом вернулся в гостиничный номер, оставив портье задание разбудить его завтра ровно в семь утра.

Левезов прекрасно спал, крепкое чешское пиво не прошло для него бесследно. Во всяком случае телефонистке отеля пришлось дважды звонить в его комнату, чтобы поднять заспавшегося гостя.

На такси Левезов доехал до Рузыне к 10:30. Все шло по плану, что детектива весьма радовало. Он еще раз прошелся по аэропорту и удостоверился в том, что нет никаких лифтов или дверей, которые могли бы помешать его прямой слежке.

Без десяти минут двенадцать появился мужчина в черном пальто из тончайшего сукна, высокий, с мрачным взглядом. Он со скучающим видом расхаживал взад-вперед – казалось, что он посматривал за тем же выходом, что и Левезов. Он не знал этого человека, поэтому не мог понять, было ли его присутствие здесь случайностью или же было как-то связано с его заданием. Находясь на приличном расстоянии от него, Левезов достал свою фотокамеру и сделал несколько снимков незнакомца.

Он уже хотел спрятать камеру, когда на выходе, за которым он следил уже довольно долго, показался доктор Фихте в сопровождении еще одного мужчины и подошел к человеку в темном пальто. Левезов нажал на пусковую кнопку фотоаппарата.

Беседуя, трое мужчин приближались к выходу на парковку. Левезов подозвал такси и с помощью купюры в двадцать евро дал понять водителю, за кем надо ехать, ни в коем случае не упуская из виду. Троица села в темный «мерседес».

– Поехали! – скомандовал Левезов водителю.

Пражскому таксисту со спутанными волосами и помятым лицом слежка доставляла видимое удовольствие. Обрадованный поставленной задачей, он постоянно менял полосу движения, иногда игнорировал красный сигнал светофора, и на площади Венцеля остановился почти вплотную к черному «мерседесу», который припарковался около отеля «Европа», роскошного здания с богатым, выполненным в стиле модерн фасадом.

Левезов наблюдал, как носильщик увез чемоданы вновь прибывших внутрь здания отеля. Потом вошел в холл гостиницы и уселся в одно из кожаных кресел так, чтобы ему хорошо была видна стойка. Фихте и его сопровождающий начали заполнять карточки гостей, третий не последовал их примеру. Либо он уже жил в этом отеле, либо должен был только проводить их сюда.

Левезов чувствовал себя в полной безопасности, он был уверен, что Фихте его не знает. Двух других он тоже никогда не видел. Поэтому детектив решил встать и пройтись по холлу, заложив руки за спину, как будто кого-то поджидая. На самом деле Левезов пытался расслышать обрывки разговора троих мужчин.

При этом он все-таки попал в неловкую ситуацию. Внезапно к нему подошел портье и обратился по-немецки:

– Господин, могу я вам чем-нибудь помочь?

Левезов испугался, его застали врасплох, но через секунду сориентировался и ответил: «Нет, спасибо, я жду человека».

В этот момент трое мужчин отправились к лифту. Левезов успел услышать, что они договорились в три часа дня поехать в Поде… точное название он не расслышал.

Как ему поступить в этой ситуации? Левезов задумался. Наконец, он подошел к портье, который обращался к нему незадолго до этого. Хотя детективом он был каких-то пару лет, но он отлично знал, как проще всего получить нужную информацию: никогда не задавать прямых вопросов, и всегда с предполагаемым утверждением. Поэтому он обратился к портье следующим образом:

– У вас только что остановился доктор Фихте из Мюнхена. Что за люди сопровождали его?

– Сейчас, господин! – ответил портье, бросив взгляд на экран стоявшего за стойкой компьютера. – Соединить вас с его номером?

– Нет, спасибо! – ответил Левезов. – Мне бы хотелось узнать только имена двух мужчин, которые его сопровождали.

– Я не имею права разглашать имена наших гостей.

– Я знаю, – прервал Левезов речь сознательного портье, достал из кармана купюру и незаметно передвинул ее по стойке.

Пятьдесят евро. Такая сумма была целой кучей денег для пражского портье, во всяком случае достаточной, чтобы забыть предписания и конфиденциальность.

– Присядьте, пожалуйста, на минуточку, – прошептал портье и указал головой на уголок с мягкой мебелью в дальнем конце холла.

Левезов послушался. Ждать ему пришлось недолго: портье появился перед ним с запиской, которую передал ему без единого слова.

– Один момент, вы не знаете такого места, которое начинается на «Поде» или как-то так?

– Может быть, Подебради, господин?

– Да, Подебради.

– Все знают Подебради, это один из самых знаменитых наших курортов, километров сорок на восток, на берегу Эльбы. Вы обязательно должны посетить этот город!

Левезов дружелюбно кивнул, и портье удалился. Левезов взглянул на записку. Корявым почерком было написано: «Доктор Фихте, доктор Алексей Прасков, Томас Бертрам. Если Вам понадобится еще что-то, почти каждый вечер с 19 часов Вы сможете найти меня в „Золотом тигре“, ул. Хусова, 17».

На метро Левезов проехал три остановки до станции «Вышеград», где располагалась его гостиница, там сел в машину и поехал по улице Легерова обратно в сторону центра, к площади Венцеля, где в нескольких метрах от отеля «Европа» нашел место для парковки. Склонившись к рулю, он отлично видел вход в гостиницу, перед которым все еще стоял черный «мерседес».

Без нескольких минут три из отеля вышли трое: Фихте, которого Левезов знал еще с Мюнхена, Прасков, к которому подходило описание Гропиуса, и Бертрам, чье имя было в списке очередников на трансплантацию. За руль сел Прасков, машина поехала по широкой улице Вильсонова и после автовокзала Флоренц свернула на Соколовскую улицу, длинную городскую магистраль, ведущую на восток. Прасков ехал этой дорогой не впервые, во всяком случае Левезову стоило немалого труда не отставать от заправского водителя.

Выехав на автобан, Левезов попытался дозвониться Гропиусу на мобильный телефон, но безуспешно. Примерно через полчаса ехавший впереди него автомобиль свернул с шоссе в сторону Подебради и поехал в центр города.

В зимнее время знаменитый курорт со своими старинными романтичными домиками и заброшенным парком производил впечатление уснувшего места. Только в многочисленных кафе, гнездившихся вокруг курортной зоны, царило оживление. На безопасном расстоянии Левезов следовал за черным автомобилем.

Перед представительным зданием, находившимся в одном квартале от парка, машина остановилась. С тихим гудением открылись железные ворота, и «мерседес» исчез за забором.

Левезов остановил машину, взял камеру и метров пятьдесят пешком прошел до виллы, на территорию которой заехал «мерседес». С противоположной стороны улицы он увидел табличку с надписью: «Клиника доктора Праскова».

– Ну надо же! – тихо сказал Левезов. Здание начала предыдущего столетия производило впечатление ухоженности и порядка. В обе стороны от входа, который обрамляли четыре мощные колонны, простирались одноэтажные флигели с трехстворчатыми окнами, из которых освещено было только одно окно. Клиника как будто вымерла, невозможно было представить себе, что за этими стенами вообще есть пациенты.

Спустились сумерки, Левезов осмотрел местность, сделал множество снимков и решил вернуться в Прагу.

По дороге из Подебради в Прагу Левезов вспомнил о записке, которую дал ему портье. Имена трех мужчин он запомнил как следует, да это и не составляло для него никакого труда.

Вернувшись в Прагу, Левезов разыскал фотоателье, чтобы проявить и напечатать пленку. Через час, побродив по старому городу, он вернулся в отель уже с готовыми фотографиями, попросил на стойке дать ему конверт, положил в него фотографии и записку с именами, которую вручил ему портье, написал на нем адрес Гропиуса и попросил служителя за внушительные чаевые отправить письмо ранним утром.

Это было последнее сообщение, которым дал о себе знать Левезов.