Текст книги "Смертельный код Голгофы"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Сзади открылась дверь. К нему подошли двое мужчин, один слева, другой справа. Их появление было похоже, скорее, на неожиданную театральную сценку. Тот, что справа, оказался маленьким и полным, он был одет в идеально выглаженную одежду монсеньора[15]15
  Монсеньор – в Италии почетный титул высшего духовенства. – Примеч. пер.


[Закрыть] с лиловой перевязью на животе. Его покрасневшее лицо выдавало частые скачки высокого давления, он ухмылялся. Другой был совсем не похож на церковника, хотя его белый воротничок, выглядывавший из черного костюма, тоже явно говорил о принадлежности к сану священника. Он был молод и силен, у него были длинные черные волосы, как носили в 70-х.

На мгновение Гропиус снова обрел надежду, хотя одеяние обоих мужчин его несколько смутило. Оба возвышались над Гропиусом, скрестив руки на груди, и разглядывали его. В ушах у Гропиуса бешено отдавался пульс. Чего они ждут? Чего хотят от него? Гропиус решил помолчать. Гордость – это последнее, что у него осталось.

Две, а может быть, три бесконечные минуты они стояли рядом с ним в абсолютной тишине. Вдруг молодой внезапно исчез из поля зрения Гропиуса. Едва это произошло, как монсеньор повернулся к лежащему на скамейке шприцу. Широко раскрытыми глазами, не в состоянии закричать или молить о пощаде, Гропиус молча наблюдал, как этот толстый господин открыл пластиковую бутылочку и взял в руки шприц. Манера обращения с этими предметами доказывала то, что делал он это не первый раз. Набрав в шприц пять кубиков из пластиковой бутылочки, он повернул его острием вверх и выпустил короткую струйку, потом подошел к Гропиусу.

«Мой бог, – подумал он, – пять кубиков, этого хватит, чтобы убить слона». Гропиус задрожал всем телом, все в нем завибрировало. Он закрыл глаза, ожидая последнего укола, который покончит со всем. Но успел задуматься, сколько же времени пройдет до тех пор, пока он потеряет сознание.

Ожидание растянулось в бесконечности. Ему стало плохо, его тошнило. Кишки начали скручиваться, как будто он проглотил огромную живую змею. Тут он услышал голос, звучавший отвратительно высоко, как будто говорил кастрат, и когда Гропиус открыл глаза, то увидел перед собой красное лицо монсеньора, который спросил его по-немецки, но с иностранным акцентом:

– Где папка?

Папка? Папка! В мозгу Гропиуса носились бессвязные обрывки мыслей. Папка! Боже мой, о чем говорит этот толстобрюхий? В какой-то момент он запутался: кто же, он, Гропиус, или все-таки Шлезингер был главной фигурой этой загадочной игры. Внезапно его осенило, в голову пришла стратегия, которая, возможно, поможет ему спасти свою шкуру.

– Папка? – спросил он, не в силах сдерживать дрожь в голосе. – Вы же не думаете, что я ношу ее с собой.

– Естественно, нет! – ответил монсеньор. Решительный ответ профессора явно произвел впечатление. Чтобы еще более подчеркнуть серьезность своего вопроса, толстяк помахал шприцем перед носом Гропиуса: – Я хочу знать, где спрятана папка. Расскажите, и мы вас освободим! В противном случае… – И он язвительно ухмыльнулся.

Гропиусу стало ясно, что только папка, что бы в ней ни находилось, эта чертова папка, которая якобы у него, может спасти его от смерти. Они не посмеют его убить, пока не найдут ее. Его жизненная стойкость и желание жить, предательски покинувшие его недавно, снова вернулись к нему. Он даже попытался многозначительно улыбнуться, когда заявил:

– Уважаемый, кто бы вы ни были и какой бы маскарад тут ни устраивали, неужели вы рассчитываете на то, что я расскажу, где спрятана папка? Тогда моя жизнь уж точно не будет ничего стоить!

Монсеньор, казалось, разозлился.

– Тогда скажите, сколько вы хотите, – недовольно прокаркал он, – еще десять миллионов?

Гропиус не знал, что больше его напугало, предложение денег или осознание того, что именно эти люди убили Шлезингера. Но это вызывало новые вопросы: зачем они перед смертью осыпали Шлезингера деньгами? Был ли он одним из них?

– Мне не нужны деньги, – возразил Гропиус с наигранным спокойствием. Шприц перед глазами вовсе не добавлял ему невозмутимости. – Единственное, чего я хочу, это моей реабилитации как хирурга. Тогда вы получите папку. Мне она не нужна.

– Это невозможно сделать, – пронзительно вскрикнул толстяк.

– В таком случае для меня тоже будет невозможным отдать вам папку. Вам не остается ничего другого, как убить меня. Чего же вы ждете? Кстати, чтобы в будущем избежать казусов, хочу сообщить, что госпожа Шлезингер не имеет обо всем этом ни малейшего представления. Она не знает ни того, что это за папка, ни где она находится.

Монсеньор запустил шприцем в стену и выбежал из комнаты. Гропиус услышал возмущенные голоса из соседней комнаты. Их было двое или трое. Так прошло некоторое время. Гропиус спрашивал себя, не слишком ли он увлекся этим покерным блефом, в конце концов, он имеет дело с профессионалами. Он почти не дышал, пытаясь разобрать, о чем говорят, но все напрасно. Мужчины разговаривали на неизвестном ему языке, это был не немецкий, не английский и не итальянский.

Резко распахнулись двери, и это не сулило Гропиусу ничего хорошего. Он не видел, что происходило позади, и рассчитывал на худшее. На него надели мешок, отвязали от стула и подняли. Удар дубинкой или бейсбольной битой точно в первый позвонок отключил его, он снова потерял сознание.

* * *

Громкий звук клаксона вернул его к действительности. Гропиус едва мог пошевелиться, настойчивый и резкий звуковой сигнал разрывал его голову на части. Руки были связаны, он лежал посередине проселочной дороги, похожей на те, которые связывают между собой деревеньки на севере Италии. Рядом с ним гудела трехколесная тележка, какими пользуются крестьяне для перевозки урожая, ее владелец, думая, что перед ним пьяный, уснувший на дороге, пытался разбудить Грегора, нажимая на клаксон изо всех сил.

Нечеловеческим усилием Гропиусу удалось подняться. Ноги заплетались, он пошел навстречу водителю и попытался объяснить ему, что он не пьян, на него напали. Попытка разбилась о языковой барьер, поскольку итальянский профессора был плох, а крестьянин разговаривал на совершенно непонятном ему диалекте. Но денежная купюра способствовала общению, и водитель был готов отвезти этого странного иностранца до самого Турина, который, как выяснилось, находился в двадцати километрах отсюда. Им понадобится на это добрых полчаса.

Во время поездки по дикой горной местности Гропиус понял, что похитители отвезли его на юг, в направлении Асти, где на километры растянулись сельские дома, стоявшие пустыми. Поездка до южных границ города продолжалась уже около часа, Гропиус решил пересесть в такси и к вечеру оказался в своем отеле.

Совершенно обессиленный, он заказал себе какую-то еду в номер. После чего принял горячую ванну. Вода хорошо подействовала на его измученное тело, он наслаждался приятным теплом. Очень медленно он начал осознавать, что же с ним произошло. «Нет, – говорил он себе, – тебе это не приснилось, и в последнюю секунду тебе удалось избежать смерти».

Смутно он начал понимать, какую роль играла в этой истории Франческа. Эта женщина умело возбудила в нем страсть. Почему сначала она колебалась, а потом так легко дала ему адрес де Луки? Это действительно была случайность, что похитители схватили его именно перед институтом де Луки? И тогда в Берлине, после неудавшейся встречи с Франческой, с ним заговорил один из этих людей, член этой организации. Все это было, как обычно бывает в жизни: у самых красивых ножек внизу оказывается чертово копытце.

Гропиус чуть не уснул в ванне, но, услышав шум за дверью номера, почувствовал, как его снова обуял страх перед неизвестностью, ощущение, которое еще несколько недель назад было ему совершенно неизвестно. Он осторожно встал, пытаясь не шуметь. Беззвучно надел халат и посмотрел в комнату сквозь дверную щель. Нервы у него отказывали. Только не сегодня! Он забыл набросить на дверной замок цепочку. Теперь он корил себя за это. Ему совершенно не хотелось снова ощутить у себя на затылке бейсбольную биту. Осторожно он приоткрыл дверь ванной и уставился на входную дверь. На полу лежала записка, написанная служителем на фирменном бланке отеля и подсунутая под дверь.

Гропиус поднял бумагу:

Сообщение для вас в 17 часов 30 минут. Звонок от синьоры Колеллы. Пожалуйста, перезвоните.

Что, черт возьми, это может значить? Чего хочет от него Франческа? Унизить? Или она должна снова послужить приманкой?

Совершенно обессиленный, Гропиус упал на постель. Зазвонил телефон. Гропиус положил на него подушку. Он больше не хотел иметь с Франческой никаких дел. Ему хотелось только одного – попасть домой. Следующий рейс был утром, в 9:10.

Глава 7

Оказавшись снова в Мюнхене, Гропиус был почти в отчаянии. Он не мог сконцентрироваться, не знал, что ему делать. Как подвести под общий знаменатель смерть Шлезингера, махинации Праскова, двойную жизнь Фихте, непонятную роль де Луки, глупые попытки Вероник шантажировать его и охоту за неизвестной папкой, из-за которой он чуть не погиб.

Наша жизнь – это результат случайностей, пересечение биографий и событий. Уже давно Гропиус понял, что искусство состояло только в том, чтобы, начав в месте пересечения всех нитей, размотать их к исходному положению. Почти невыполнимая задача для одиночки. И впервые с того момента, когда он начал свои розыски, ему всерьез пришла мысль покончить с игрой в детектива.

Если взрыв бомбы он пережил достаточно спокойно, насколько это было возможно, поскольку покушение было не на него, то нападение у дома Левезова и в первую очередь похищение в Турине убедили в обратном. Страх стал его постоянным спутником.

Но даже если он все прекратит, если в одночасье перестанет заниматься поисками, это все равно не даст ему гарантию спокойствия и безопасности. Когда он был студентом, он запоем читал Сартра, который утверждал, что страх – есть страх перед самим собой, перед своим непредсказуемым поведением. Только теперь он понял правдивость этих слов. Нет, он никогда не сдастся!

Это решение подкрепилось звонком Левезова, который утверждал, что у него на крючке крупная рыба, а он, Гропиус, ввязался в такую заваруху, которую трудно себе представить. Левезов показался ему крайне взволнованным.

Гропиус пригласил детектива к себе. Не прошло и двадцати минут, как тот уже стоял у него в дверях.

– Это было непростое задание, – начал Левезов с порога, Гропиус даже не успел предложить ему присесть, – куда бы я ни приходил, везде я наталкивался на стену молчания. Но хороший детектив никогда не сдается!

– Давайте по порядку, господин Левезов! Что вы предприняли?

– Сначала я поступил в соответствии с вашей рекомендацией и выбрал из списка тех пациентов, ожидающих донорский орган, что являются не самыми бедными гражданами. Это владелец строительной фирмы из Штутгарта, хозяин кирпичного завода из Баварии, биржевой спекулянт, владелец отеля и так далее, все люди с деньгами.

Гропиус нетерпеливо кивнул:

– Могу себе представить, что эти люди не захотели рассказать вам о состоянии их внутренних органов.

Левезов сделал суетливый жест рукой.

– Первый, к кому я обратился, владелец строительной фирмы, выбросил меня из дома и спустил собак. Таким образом я пришел к выводу, что мне следует прощупывать информацию через окружение этих людей. Но и это не привело к ожидаемым результатам, и я поставил себе более долговременную задачу, когда случайно познакомился с домработницей хозяина пивного завода, который тоже находится в этом списке. Она оказалась настоящей крепкой крестьянкой с тугой косой и большим желанием общаться. Эта женщина и рассказала мне, что Груббер, так зовут хозяина пивного завода, недавно сделал операцию по пересадке печени. Она также оговорилась, что это дико дорого и даже немного вне закона.

– А вы смогли узнать подробнее? Рассказывайте же! – заволновался Гропиус.

Левезов наслаждался такими моментами. В эти секунды, он, простая ищейка, которая существовала благодаря вынюхиванию чужих тайн, чувствовал себя важным участником событий, ощущал свою нужность и значимость. Поэтому говорить он начал нарочито медленно:

– Я сделал вид, будто тоже стою в очереди на трансплантацию печени. Проклиная спиртное, я сообщил, что в листе ожидания я только на восемьдесят пятой позиции, что равносильно смертному приговору. А потом спросил, как пивовар получил свою печень. Девушка рассказала, что в Мюнхене есть один профессор, который может достать любой орган и пересадить его, правда за бешеные деньги, а пациенты должны подписывать бумагу о неразглашении. Адрес клиники она не знала, но имя профессора вспомнила быстро: Фихте.

Гропиус подпрыгнул. Он догадывался об этом. Этот мерзкий выскочка, коротышка Фихте, работает на мафию! Профессор нервно заходил по комнате, сложив руки на груди. Он кипел от ярости, от злобы на себя самого, потому что всегда доверял этому вероломному человеку и неизменно отметал в сторону все подозрительные несуразности, связанные с ним. Он вспомнил сверхурочные, на которые Фихте с радостью соглашался, и выходные дни, которые он постоянно брал в счет этих переработок. Теперь все это представало совсем в другом свете. Как врач Фихте вел двойную жизнь. С одной стороны – разыгрывающий порядочность главврач с хорошей зарплатой, а с другой – подпольный хирург по пересадке органов, зарабатывающий на своих операциях бешеные деньги. «Я завидую ему, – подумал Гропиус, – завидую его выдержке и стальным нервам». Ведь эта система могла функционировать только до тех пор, пока в ней не возникли сложности. Одна-единственная операция, прошедшая неудачно, могла означать для Фихте полный конец.

Теперь обретала смысл и смерть Шлезингера. Видимо, для Фихте запахло жареным. Скорее всего, он, Гропиус, сделал какое-то незначительное для него самого замечание, настолько сильно взволновавшее Фихте, что он придумал это жестокое решение проблемы – чтобы убрать Гропиуса с должности. Понятно, что Фихте было проще простого отравить печень, предназначавшуюся для операции! Тот факт, что именно Шлезингер оказался в тот день на операционном столе, человек, который сам был нечист на руку, было случайностью или лишний раз доказывало то, что каждый из нас в течение жизни прячет хотя бы один скелет в шкафу.

– Вы ничего не говорите! – осторожно заметил Левезов. – Это же как раз то, что вы хотели узнать.

– Да-да, – сказал Гропиус, смотря на него отсутствующим взглядом, – вы действительно великолепно справились, Левезов. Отличная работа. Вы не узнали, где Фихте проводит операции?

– Увы. Я думаю, что домработница этого не знает. Если хотите, я могу заняться и другими из списка.

– Нет, думаю, вам следует последить за Фихте. Но действуйте при этом с максимальной осторожностью. Фихте не догадывается о том, что я знаю. Он должен и дальше пребывать в неведении. И держите меня в курсе всех новостей!

Едва Левезов ушел, как Гропиуса охватило сомнение: а было ли это объяснением всех произошедших событий?

Ясно, что двойная жизнь Фихте вызывала множество вопросов, но если рассудить трезво, то эта новая информация о причастности главврача к организованной преступности едва ли объясняла и половину всего произошедшего. Посылка де Луки и похищение Гропиуса совсем с этим не увязывались. И ведь где-то еще была эта чертова папка, за которую кто-то готов отдать десять миллионов.

А если Левезов водит его за нос? Этот субъект охотится за деньгами лучше, чем черт за грешными душами! Может быть, он просто все это придумал, чтобы выудить еще парочку чеков? Уж чересчур безупречно он работал: получил задание и уже через пару дней представил готовый результат. А ведь он имел дело не с обществом книголюбов, а с преступной группировкой. Эта история не давала Гропиусу покоя. Ему нужна была ясность и возможность испытать Левезова.

Уже на следующий день такая возможность ему представилась. В общем-то Левезов сам напросился.

Он позвонил Гропиусу:

– Мне ведь следует держать вас в курсе дела, если узнаю что-то новое, профессор? Не уверен, важно ли это. Может быть, это известный факт: у Фихте есть личный самолет!

Гропиус сглотнул.

– После всего того, что вы уже успели рассказать о нем, меня ничем не удивить. Откуда вы узнали об этом?

– Это я расскажу позднее. Его двухмоторный Piper стоит на летном поле Йезенванг, в сорока километрах к западу от Мюнхена. Сегодня он заказал полет в Ниццу на 14 часов. Можете делать из этого выводы, профессор! Я еще позвоню.

Гропиус поблагодарил и положил трубку. Новость о том, что у Фихте есть самолет, уже не могла вывести его из равновесия. Тем не менее он сел в машину и поехал на запад от Мюнхена. Если бы его кто-нибудь спросил, зачем он это делает, Гропиус бы ответил: не знаю.

Около часа Гропиус свернул на магистраль А96. Холодный декабрьский ветер уже гнал по предгорьям Альп первые снежинки. Через тридцать километров Гропиус съехал с автобана и поехал по разбитой проселочной дороге.

Йезенванг, баварская деревенька, каких много, едва ли была достойна упоминания, если бы рядом с ней не располагалось летное поле, которое служило местом парковки для частных самолетов спортивных летчиков, бизнесменов и просто богатых мюнхенцев. Гропиус припарковал свою машину в отдалении, рядом с ангаром, откуда открывался хороший вид на все поле. Одномоторный самолет Cessna и двухмоторный Piper были готовы к полету. Пара десятков других небольших самолетов стояла припаркованной в стороне на площадке. Никакой суеты, как обычно это бывает в аэропортах.

Гропиус ждал около двадцати минут, после чего увидел, как из здания аэровокзала вышел Фихте в сопровождении женщины, они быстро шли к трапу ожидавшего их самолета. На Фихте была темная рубашка, на голове кепка, в руке элегантный дорожный чемоданчик.

Пока Фихте открывал дверь над правым крылом и помогал женщине войти в самолет, порыв ветра сорвал платок у нее с головы. Гропиус вытаращил глаза. То, что он увидел, никак не укладывалось у него в голове. Разум отказывался ему служить и верить в увиденное: это была Вероник.

Затаив дыхание, Гропиус напряженно следил за тем, как взлетел самолет. Он был как во сне, едва слышал гудение моторов, видел пролетавшую мимо птицу, потом все смолкло.

Ничего. Гропиус не чувствовал ничего, ни злобы, ни гнева, ни даже сострадания к самому себе – только пустоту. Он совершенно запутался. Безо всяких эмоций он проследил за тем, как, подпрыгивая на взлетной полосе, приземлился какой-то маленький самолетик, прокатился и встал.

Вплотную к машине, в которой сидел Гропиус, подъехал старый «фольксваген». Это был Левезов.

– Я не ожидал увидеть вас здесь, – сказал детектив, – вы видели, кто сел в самолет вместе с Фихте?

Гропиус молча кивнул. Ему нечего было сказать.

– Сегодня довольно сыро, – заметил Левезов и огляделся, – пойдемте, здесь есть бар, что-нибудь горячее нам сейчас не помешает.

В ресторанчике под названием «На посадку» были заняты почти все столики, только радом с дальним окном, совсем запотевшим от тепла, было два свободных места. Они заказали горячий чай с ромом.

– Ром и немного чая, – уточнил Гропиус.

– Один мой старый друг Петер Геллер работает тут авиадиспетчером, – начал Левезов, – мы как-то разговорились с ним о знаменитых хозяевах этих самолетов. В разговоре он упомянул доктора Фихте. Конечно же, я постарался разузнать об этом поподробнее, но, к сожалению, безуспешно. Мой друг знал только, что его самолет стоит не меньше миллиона и записан на него лично. Если хотите, вы можете сами поговорить с ним. Пойдемте, профессор!

Бюро Геллера находилось на верхнем этаже башни и отличалось чрезвычайной компактностью. Когда Левезов и Гропиус вошли в эту крохотную комнатку, она оказалась набита людьми. Геллер, моложавый мужчина за сорок, в одежде свободного покроя сидел перед экраном и тремя телефонами. Он даже не взглянул на вошедших.

– Ах, это опять ты! – улыбнувшись, произнес он, увидев Левезова. И добавил, обратившись к профессору: – Мы любим подколоть друг друга. Чем я могу помочь?

Левезов представил профессора, и Гропиус спросил про Фихте.

– Фихте? – Геллер сделал удивленные глаза. – Так он уже улетел! – добавил он и сделал плавный жест рукой в непонятном направлении.

– Я знаю, – ответил Гропиус, – с моей женой, бывшей женой, – поправился он.

– Ах, вот оно что. Очень сожалею, профессор!

Чего Гропиус терпеть не мог, так это такого сочувствия, поэтому поспешил заверить:

– Не стоит сожалеть об этом.

Геллер кивнул.

– Понимаю.

– Скажите, – начал Гропиус осторожно, – ведь в вашем компьютере сохраняются все данные о перелетах?

– Да.

– И каждый пилот сообщает информацию о пункте назначения?

– Конечно. Этого требует безопасность.

– Тогда вы, вероятно, сможете мне сказать, куда летал Фихте, скажем… последние три месяца.

Геллер вопросительно посмотрел на Левезова, и тот кивнул.

Немного раздраженно Геллер пробурчал:

– Ну, ладно. Если вам это так нужно. Но имейте в виду: все, что вы узнаете, я вам не рассказывал.

Диспетчер поискал что-то в компьютере, и через пару минут на принтере появился листок бумаги со столбиками чисел и имен. Один из телефонов зазвонил, и сразу за ним – второй.

Левезов взял распечатку, Гропиус поблагодарил за помощь, после чего оба спустились вниз.

Они вернулись в кафе, сели за столик у окна и стали изучать распечатку. Сведения были выведены начиная с сентября. Перелетов за это время было двадцать шесть: двенадцать в Ниццу и четырнадцать в Прагу.

Левезов вопросительно посмотрел на Гропиуса:

– Вы что-нибудь понимаете, профессор? Ну, с Ниццей понятно. В Ницце ближайший к Монте-Карло аэропорт. Если бы у меня были апартаменты в Монте-Карло, я бы тоже проводил там каждую свободную минуту. Но Прага? Зачем Фихте летал в Прагу четырнадцать раз за три месяца?

– Я бы тоже хотел это знать, – задумчиво сказал Гропиус, – тогда бы мы значительно продвинулись в поисках.

В голове была каша: неуверенность, подозрительность, недоверие и худшие предположения сменяли друг друга. Да еще то, что Фихте завел интригу именно с его женой – на бумаге-то они все еще оставались супругами – это довершало всю историю.

На летном поле тем временем царило оживление. Друг за другом приземлились два самолета, третий выкатили из ангара, и теперь шла его заправка. Рукавом Гропиус протер запотевшее стекло окна.

– Иногда, в такие моменты, как этот, – сказал он, глядя на улицу, – мне хочется превратиться в птицу и просто улететь прочь, далеко-далеко, подальше от прошлого.

* * *

Спустя два часа Гропиус решил позвонить Рите, но она не отвечала. Настроение у него было на нуле, и в голове у него не осталось никаких мыслей, кроме одной – о ее чувственном теле. Она была срочно ему нужна, прямо сейчас. Наконец, на четвертый или пятый звонок она ответила. Было уже десять вечера.

– Я приеду, – сказала Рита как обычно, когда он звонил ей.

Через полчаса Рита стояла в дверях. Гропиус поцеловал ее, как обычно, и задал традиционный вопрос:

– Что будешь пить?

Рита покачала головой, и Гропиус вопросительно посмотрел на нее.

– Я хочу тебя, – сказал Гропиус без обиняков, но Рита осталась в пальто и схватилась за воротник обеими руками, а ее взгляд, обычно весьма вызывающий, теперь был совершенно отсутствующим. Рита вела себя по-другому, впервые с тех самых пор, как они познакомились.

– Я знаю, – начал Гропиус, – в последнее время я вел себя грубо и уделял тебе мало внимания, но ведь ты знаешь причины.

Все еще оставаясь в пальто, Рита села на диван в гостиной. Резким движением она закинула ногу на ногу и спокойно сказала:

– Грегор, мне нужно тебе кое-что сообщить!

– Я слушаю тебя. – Гропиус сел напротив.

Рита откашлялась.

– Я выхожу замуж.

Ее слова повисли в воздухе, как зловещее предзнаменование, во всяком случае так показалось Гропиусу. Он не знал, как себя вести. Такие ситуации происходят не каждый день: любовница вдруг заявляет, что собирается замуж.

– Поздравляю! Рад за тебя! – сказал он, пытаясь не показать, как расстроен, но голос выдавал его. – А почему я узнаю об этом только сейчас?

– Потому что я приняла это решение только на этой неделе.

– Ага! – Гропиус пожал плечами и с негодованием отвернулся. Нет, сегодня точно был не его день. Сначала удар под дых, который дала ему Вероник, а теперь еще и это!

– И кто же счастливчик? – поинтересовался он.

– Он инженер-геодезист в отделе постройки подземных сооружений. Я делала ему снимок грудной клетки, тогда-то все и произошло.

– С каких это пор девушки влюбляются в человеческие внутренности? – не сдержавшись, съязвил Гропиус.

Рита рассмеялась.

– Вообще-то во всем виновата его внешность, его ласковый голос, забота. Я понимаю, ты расстроен, особенно в такой трудной ситуации; но ведь мы оба знаем, что наши отношения были всего-навсего обычной постельной историей без продолжения.

– Но черт побери, какой восхитительной историей! Или ты уже успела изменить свое мнение?

– Ни в коем случае. Я даже не могу исключить того, что когда-нибудь вспомню одну из наших ночей. И несмотря на это, я не могу всю жизнь оставаться милой любовницей, которая при желании всегда находится в твоем распоряжении.

Конечно, Рита права, подумал Гропиус, и по большому счету, ему не следовало сердиться на нее за этот шаг. Но почему именно сейчас? В то самое время, когда его жизнь покатилась под откос, когда любая женщина вызывала в нем чувство недоверия? Теперь при взгляде на Риту перед ним, как в кино, проплывали сцены их страстной любви, переживания, которые были недоступны ему с Вероник даже в их лучшие времена. А тот рейс в Гамбург, когда они, занимались любовью сидя в последнем ряду кресел самолета. Или отель в Париже, когда они целый день не вылезали из постели и им пришлось объяснять свои ближайшие планы горничной, желавшей прибраться в их номере. Или на автобане между Флоренцией и Вероной, когда он чуть не врезался в дорожный бордюр, поскольку Рите обязательно нужно было сделать «это» во время езды.

– Может быть, мы останемся друзьями, – вернула она его к реальности.

– Да, может быть, – тихо ответил Гропиус. Он ненавидел эту избитую фразу, которую всегда произносят в глупых фильмах. В этот момент его разочарование было намного горше, чем он сам мог представить.

На прощание были нежные объятия и пара слезинок. На этом история с Ритой окончилась.

* * *

Фелиция Шлезингер прилетела в Мюнхен из Амстердама после удачной продажи кельнскому фабриканту двух голландцев XVII века из коллекции торговца бриллиантами. Эта операция, кроме того что принесла комиссионные в размере ста пятидесяти тысяч евро, стала для нее также значительным взносом в копилку ее доброго имени среди маклеров.

Фелиция пригласила Гропиуса на чай к себе домой, на Тегернзее. Ей хотелось узнать, что нового выяснил профессор в Турине о де Луке.

– Де Лука был в отъезде, мне не удалось с ним поговорить, – начал Гропиус, когда они уселись в гостиной. Он твердо решил не рассказывать Фелиции о своем похищении, чтобы не беспокоить ее.

– Значит, вы съездили зря! – Фелиция стала серьезной.

– Я бы так не сказал, – возразил ей Гропиус, – в любом случае теперь я знаю, что де Лука – фигура крайне подозрительная и что синьора Колелла, с которой я познакомился в Берлине, с ним заодно.

– Значит, эти десять миллионов пришли от де Луки?

– Этого я не могу утверждать, по крайней мере пока. Ситуация все еще слишком запутанная. Кстати, выяснилось кое-что совершенно новое, что мы и не предполагали связывать с де Лукой. Очень может быть, что я знаю, кто убил вашего мужа!

Фелиция замерла.

– Ну да, – в некотором смущении продолжил Гропиус, понимая, что зашел в своем рассказе слишком далеко, – я говорю «может быть». Есть некоторые подозрительные обстоятельства, хотя они ничего не доказывают.

– Так рассказывайте же скорее, профессор!

– Фихте! Наш главврач. По всей вероятности, он подпольно проводит операции по пересадке органов. Я могу доказать это по меньшей мере на двух случаях.

– Но ведь для трансплантации столько всего нужно! Я имею в виду, что такую операцию невозможно осуществить в обычном кабинете врача! И Арно умер после операции именно в вашей клинике. Я не вижу связи.

– Для этого есть одно простое объяснение: удар Фихте должен был сразить меня. Другими словами, Фихте устроил смерть Шлезингера, чтобы устранить меня из клиники.

– Вы считаете, что он на это способен?

– И не только на это! – Гропиус опустил глаза. Он раздумывал, стоит ли посвящать ее в его наблюдения на летном поле, но потом понял, что Фелиция все равно узнает об этом рано или поздно, и поэтому сказал:

– Видимо, для укрепления чувства собственного достоинства он решил завести интрижку с моей бывшей женой.

Фелиция посмотрела на него скептически:

– Откуда вам это известно?

– Откуда? – Гропиус горько усмехнулся. – Я собственными глазами видел, как она поднялась в самолет к Фихте, кстати в его личный самолет. А лететь он собирался в Ниццу, полчаса от Монте-Карло. Та «мадам» в Ницце, с которой вы разговаривали по телефону и которая говорила на таком непонятном французском, была, скорее всего, Вероник.

Фелиция молчала, пытаясь найти хоть какую-то связующую ниточку между ее мужем и Фихте, но чем больше она об этом думала, тем более невероятной представлялась ей такая связь, и тем более правдоподобной казалась теория Гропиуса.

– Может быть, Арно все-таки попытался достать для себя печень на черном рынке? – спросил Гропиус. – В конце концов, именно в его записной книжке мы нашли телефон Фихте в Монте-Карло. Зачем еще мог понадобиться его номер?

Фелиция беспомощно всплеснула руками:

– Арно очень редко говорил о своем здоровье. И никогда не показывал, насколько ему плохо. О предстоящей операции я узнала лишь за несколько дней до нее.

– Откуда такая скрытность?

– Это совершенно соответствовало его натуре. Арно не привык жаловаться и любил окружать себя таинственностью. Сейчас я абсолютно уверена, что это был его способ осуществления власти. Ему доставляло огромное удовольствие знать больше, чем все остальные. Вероятно, именно поэтому он и стал археологом. Он хотел находить такие вещи, о которых до него никто не знал.

Гропиус кивнул, потом спросил, как бы между делом:

– Арно когда-нибудь упоминал о папке, об особой папке, которая была для него чрезвычайно ценна или важна?

– Не припоминаю, – неуверенно ответила Фелиция, – да, он иногда носил с собой какие-то папки, в которых хранил результаты своих исследований, рисунки, фотографии и протоколы. Но для практикующего археолога в этом нет ничего особенного, – она указала на соседнюю комнату, – вы видели его шкафы. Сам Арно утверждал, что в них все устроено по четко упорядоченной системе, хотя я бы назвала это, скорее, хаосом. А почему вы спрашиваете?