Текст книги "Смертельный код Голгофы"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Снова и снова вспоминал он о Праскове. Неужели он так сильно ошибался в этом человеке? Возможно, Прасков искал его дружбы только для того, чтобы в нужный момент использовать для своих нужд? В любом случае то, что Прасков в открытую обделывал с Фихте свои делишки, потрясло Гропиуса. Он больше не знал, что думать. Но одна мысль уже не казалась ему совсем нелепой, а именно, что и он сам, и Шлезингер могли стать жертвами мафии.

Как оглушенный, одержимый только этой мыслью, Гропиус спустился на первый этаж своего дома, доплелся до кухни, достал бутылку пива из холодильника и опустошил ее – не столько потому что его мучила жажда, сколько от отчаяния. Потом он снова лег, закинул руки за голову и уставился на свет фонаря, проникавший в комнату сквозь портьеру и образовывавший на потолке причудливый геометрический узор. Неожиданно для себя он заснул.

Гропиуса разбудили яркие лучи восходящего солнца. Он удивился, что ему все-таки удалось поспать. После ванны он приготовил себе завтрак, если можно так назвать чашку растворимого кофе и два поджаренных тоста. При этом его мучила мысль, стоит ли заявить в полицию о том, что он видел вчера вечером. В конце концов, Праскова ведь ищут. Но его тайная встреча с Фихте, невольным свидетелем которой Грегор вчера оказался, настолько выбила Гропиуса из колеи, что он не мог найти в себе сил донести на коллегу. Кроме того, у него не было ни малейших доказательств. И чем дольше он думал о своем неожиданном открытии, тем яснее ему становилось, что оно порождало больше вопросов, чем ответов на них.

Было около десяти, когда дверной колокольчик прервал размышления Гропиуса. Он испугался. Последние несколько дней все незнакомое нагоняло на него страх. Перед дверью стоял сухопарый лысый мужчина в хорошем костюме довольно приятной наружности – Гропиус, поколебавшись, открыл.

– Моя фамилия Левезов, прошу извинить меня за неожиданное вторжение, – сказал незнакомец, вежливо поклонившись. И прежде чем профессор успел вставить хотя бы слово, продолжил: – Я бы очень хотел с вами поговорить. Речь идет о вашей бывшей жене и о взрыве. Я прочел об этом в газете.

– Вас прислала Вероник? – безразличным тоном спросил Гропиус.

– О нет! Совсем наоборот! – воскликнул незнакомый мужчина. – Ваша жена наверняка проклянет меня, если узнает, нет, я пришел по собственному желанию, точнее, даже потребности.

Гропиус внимательно осмотрел посетителя и сказал:

– Ну, хорошо, входите. Я надеюсь, это не займет много времени.

Они сели в гостиной, и Левезов начал свой рассказ:

– Те снимки, где вы с госпожой Шлезингер, – их делал я. Но прежде чем вы начнете меня отчитывать, я все же прошу меня выслушать. Я частный детектив, зарабатываю тем, что шпионю за людьми. Мне платят за то, что я добываю информацию, которая иногда стоит больших денег. Существуют приличные профессии, я знаю, но, как однажды сказал римский император Веспасиан своему сыну Титу, когда тот стал осуждать его за обложение налогом общественных туалетов, – деньги не пахнут. В общем, не так давно мне позвонила ваша бывшая жена и поручила следить за вами. Я должен был найти ей сведения, которыми она могла бы вас шантажировать. Она считает, что вы обдуманно убили Шлезингера, поскольку состояли в связи с его женой.

– И что же убедило вас в обратном, господин…

– Левезов. Ничего, но, когда я услышал о бомбе и о покушении на вас, у меня закралось подозрение, что за этим могла стоять ваша бывшая жена.

– И вы считаете, что Вероник на это способна?

Левезов смущенно потер руки.

– Она очень холодная, расчетливая женщина – во всяком случае такой она мне показалась при знакомстве. И если позволите мне это замечание, ее ненависть к вам не знает границ.

Большим и указательным пальцем руки Гропиус водил по переносице, что было знаком его большого напряжения. «Крепковат табачок для такого солнечного утра, – подумал он, ничего не отвечая Левезову. – Но зачем он мне все это рассказывает?»

Как будто прочитав его мысли, Левезов продолжил:

– Вы, конечно же, удивитесь, почему я решил перед вами открыться. Знаете, я еще не окончательно очерствел от моей профессии, не превратился в шпика. Да и возможность быть замешанным в денежной афере не радует. Хуже того, я боюсь этого. Пусть отвечает тот, кто действительно виноват. Я больше не хочу работать на вашу жену.

Гропиуса одолело недоверие. Слова Левезова звучали для него слишком пафосно. Почему он должен ему верить? Детективы живут на человеческой злобе, а злоба заразна, как чума. Он промолчал.

Левезов сделал несчастное лицо.

– Я хочу вам кое-что сообщить, вы должны знать, что я установил маячок на капот вашего автомобиля.

Гропиус ошарашенно посмотрел на Левезова:

– Вы?

– Я уже некоторое время в курсе всех ваших перемещений. И в тот день, когда вы ездили к госпоже Шлезингер, я был неподалеку от ее дома и видел того курьера, который привез посылку. Если быть точным, их было двое. Один остался сидеть в машине, пока другой вручал посылку. Меня это насторожило. Я еще никогда не видел, чтобы курьеры работали по двое. Но я не мог даже подумать, что это может привести к взрыву.

Гропиус был как наэлектризованный.

– Вы можете описать тех мужчин, машину?

– Да, безусловно. Такие наблюдения – моя работа. Мужчина был высокий, на нем был комбинезон и кепка с козырьком. Машина – «форд-транзит» с надписью GT – German Transport. Когда я прочитал в газете о бомбе в посылке, я попытался что-нибудь выяснить об этой фирме.

– И что? Да говорите же!

Левезов кивнул и многозначительно улыбнулся:

– Фирмы с таким названием не существует, и никогда не было. Если вы меня спросите, то я скажу – работали профессионалы.

Гропиус задумался и наконец сказал:

– Вы сообщили о своих наблюдениях в полицию?

– Нет, с какой стати?

Профессор встал и подошел к окну.

– Если я правильно понял, вы хотите что-то получить за эту информацию? – спросил он, не глядя на Левезова.

– Не совсем, скажем, может быть, я пригожусь вам в вашем положении.

Предложение Левезова оказалось для Гропиуса полной неожиданностью. Он задумался на секунду, имеет ли смысл доверять этой темной лошадке. С другой стороны, Левезов лучше других был осведомлен о положении вещей и, возможно, действительно мог помочь.

* * *

Грегор Гропиус и Фелиция Шлезингер договорились встретиться на ланч в ресторанчике напротив оперы. С момента их страстных объятий в холле отеля между обоими установилось заметное напряжение, очень неприятное, но непринужденность (насколько вообще можно было говорить о непринужденности в их случае) пришла на смену неуверенности.

Возможно, это было к лучшему, что они не виделись пару дней. Но ситуация был слишком взрывоопасной. Фелицию допросили еще раз, но она не сообщила полиции ничего нового. И их надежда на то, что она собьется и начнет себе противоречить, себя не оправдала. При этом она сделала для себя странное открытие, что чем больше ее спрашивали о жизни Шлезингера, тем больше она злилась на Арно. Это ее пугало, но Гропиус, которому она призналась в переполнявших ее чувствах, успокоил ее: шок от смерти близкого человека вполне может поменять чувства к нему на противоположные. Часто случается, что один из партнеров испытывает к своему покойному супругу внезапную ненависть.

Когда официант унес тарелки, Фелиция достала из сумочки органайзер, открыла календарь и протянула его Гропиусу через стол.

– Это его ежедневник, – сказала она, – мне выдали его в клинике вместе с бумажником, часами и кое-какими вещами.

Гропиус вопросительно посмотрел на Фелицию.

– Поймите меня правильно, – сказала Фелиция, – я просто не хочу знать, что там написано. Может быть, вам удастся найти там какие-то доказательства, которые бы смогли продвинуть нас в наших поисках.

Профессор колебался, не желая брать эту черную книжечку и копаться в чужой жизни. Но вскоре перевесила мысль о том, что смерть Шлезингера и его собственная дальнейшая жизнь находятся в неразрывной связи, и он взял ежедневник. Пока Фелиция демонстративно смотрела в окно, в которое было видно, как солнечные лучи пляшут по фасаду оперного театра, Гропиус пытался разобрать некоторые записи. Это было непросто, поскольку почерк Шлезингера был почти нечитаем, а некоторые слова были написаны греческими или еврейскими буквами.

– Ваш муж был очень образован, он говорил на нескольких языках, – заметил Гропиус.

Фелиция кивнула:

– Он знал несколько языков, семь или восемь. Ему доставляло удовольствие делать записи на разных языках или использовать арабское написание цифр. Меня это очень злило, а он веселился.

Очень аккуратно и совершенно разборчиво был записан день, когда Шлезингер обратился в клинику, даже срок трансплантации был отмечен крестиком. На этом записи кончались. Гропиус замер.

– Здесь есть еще одна запись: 23 ноября, 16 часов, гостиница «Адлон», проф. де Лука. Вам что-то говорит это имя?

Фелиция задумалась, потом отрицательно покачала головой и сказала:

– Не слышала ни разу. Как я уже говорила, я не вмешивалась в дела мужа. Честно говоря, я особо и не интересовалась.

Гропиус начал листать назад.

– Имя – профессор де Лука – встречается несколько раз.

Некоторое время оба молчали, каждый думал об одном: кто был этот профессор де Лука? Знал ли он о двойной жизни Шлезингера?

– Стоит просто спросить его об этом, – заметил Гропиус.

Фелиция удивленно посмотрела на Гропиуса.

– Я имею в виду, – продолжил Грегор, – возможно, это наш единственный шанс. Сегодня 21 ноября. Если вы согласны, я полечу послезавтра в Берлин, чтобы встретиться с де Лукой.

– Вы сделаете это? Конечно же, я беру все расходы на себя!

– Ерунда! – расстроенно ответил Гропиус. – Не забывайте, что именно я, как никто другой, заинтересован в прояснении всех этих печальных событий.

* * *

Гропиус был рад покинуть город на пару дней. Он заказал в гостинице «Адлон» комнату и запланировал на вечер визит в оперу. Ему очень нужно было отвлечься.

Послеобеденный самолет рейса из Мюнхена в Берлин был заполнен лишь наполовину, а солнечный полет над морем облаков, которые затянули в последние дни всю Северную Германию, оказался очень приятным. Во время поездки из аэропорта в центр Берлина Гропиус узнал от таксиста, типичного берлинца, чье сердце билось на кончике языка, все, что могло интересовать господина его положения: высокие цены на жилье, несмотря на полупустые дома, бесконечные объезды и что вообще-то город давно обанкротился.

В «Адлоне», который располагался в самом престижном районе города, Гропиус поселился в комнате на пятом этаже с видом на Бранденбургские ворота, которые после многолетней реставрации наконец сияли во всей красе. Он попросил принести ему в номер большой сэндвич и кофе, уселся в высокое кресло и наслаждался уютом и спокойствием около получаса. Потом мысленно пробежал еще раз свой план, который подготовил для встречи с профессором де Лукой, после чего отправился на первый этаж, в холл гостиницы. Это была довольно современная конструкция с балкончиком на полуэтаже и с большим стеклянным куполом, напоминавшим о стиле модерн. Гропиус занял один из столиков в маленьком кафе, отсюда ему отлично была видна входная дверь, и стал ждать.

Он ждал уже пятнадцать минут, наблюдая за входящими и выходящими людьми. Это были актеры, шоумены, незнакомцы с толстыми бумажниками… Совсем молоденькая девушка-посыльный в темно-красной ливрее и маленькой шапочке, едва прикрывавшей ее прямые светлые волосы, приветливо улыбнулась ему. На руках у девушки были перчатки, а к ее ливрее была прикреплена латунная табличка. Гропиус вскочил: на табличке мелом было написано: «Господин Шлезингер».

Значит, де Лука еще ничего не знает о смерти Шлезингера, и ему предстояло сообщить об этом. Он подошел к стойке администратора:

– Кто ищет господина Шлезингера?

Приглашающим жестом метрдотель указал на темноволосую женщину в изящных очках, которая стояла рядом с ним у стойки. Гропиус не мог скрыть своего замешательства. Но прежде чем он что-либо смог сказать, дама подошла к нему и сказала:

– Господин Шлезингер? Меня зовут Франческа Колелла. Я приехала по поручению профессора де Луки. Профессор считает, что ему будет лучше не появляться. Он просит у вас прощения и передает огромный привет.

Некоторое время Гропиус колебался, представиться ему Шлезингером или нет. Но его одолевали сомнения, прежде всего, он не видел разумного повода для такой игры в прятки и потому ответил:

– Извините меня, но мое имя Гропиус. Я прибыл по поручению Шлезингера.

Итальянка строго взглянула на него. Ситуация ей не нравилась. В конце концов она ответила на превосходном немецком, но с уловимым итальянским акцентом и довольно жесткой интонацией:

– Я надеюсь, у вас имеется доверенность.

Это озадачило Гропиуса, он заволновался еще больше, когда они заняли место за столиком и он заметил, что в левой руке она держала черный портфель, который был прикован к ее запястью цепью.

– Мне не нужна доверенность, – возразил Гропиус с наигранным равнодушием и спешно добавил: – Я шурин Шлезингера и его лучший друг.

Синьора кивнула, замерла на секунду и спросила:

– Что это значит – шурин?

– Я брат жены Шлезингера.

– A, cognato[10]10
  Cognato (ит.) – родственник, близкий человек. – Примеч. пер.


[Закрыть]!

Познаний в итальянском Гропиусу едва хватало для трех дней пребывания во Флоренции или пяти дней в Риме, и в этот набор слово cognato не входило. Но чтобы прекратить эту неприятную ситуацию, он утвердительно кивнул:

– Да-да, cognato. Арно Шлезингер вам не рассказывал обо мне?

Франческа положила ухоженную ручку на грудь и, сделав преувеличенный жест, как это умеют только итальянки, добавила:

– Я вообще не знаю господина Шлезингера. Профессор де Лука пригласил меня только для этого поручения. Я сотрудница компании «Вигиланца», охранной фирмы в Турине, которая занимается транспортировкой произведений искусства и антиквариата.

Невольно Гропиус посмотрел на ее внушительную грудь, которая была обтянута черным блейзером. Он спросил себя, что скрывается под этим: щедрость Творца или крупнокалиберный пистолет.

– Ах, вот в чем дело, – ответил Гропиус и постарался скрыть свое разочарование. Значит, антиквариат и произведения искусства. Шлезингер заработал свое состояние на контрабанде ценностей из раскопок, которыми занимался. Похоже, что дело Шлезингера все-таки не касалось его, Гропиуса.

– Вы, вероятно, хотите сначала посмотреть на товар, – сказала Франческа Колелла так, как будто это было чем-то само собой разумеющимся, и Гропиус смущенно ответил:

– Да, конечно.

– Вы живете в этой гостинице?

– Да, – ответил Гропиус.

– Тогда поднимемся, там нам никто не помешает. – Синьора встала.

Гропиусу не нравилась ситуация, он чувствовал себя вовлеченным в какую-то вероломную затею, и с этой самоуверенной итальянкой тоже что-то было не так. Он надеялся хоть что-то разузнать о Шлезингере, а оказалось, что его втянули в какое-то грязное дело с контрабандой. Но, ввязавшись в игру, нужно было доигрывать.

Они молча прошли к лифту и поднялись на пятый этаж. Оказавшись в комнате, Франческа с помощью ключика освободилась от цепочки на запястье и поставила чемодан на письменный столик у окна.

– Деньги при вас? – осведомилась синьора.

– Сколько? – сухо спросил Гропиус.

– Как договаривались: двадцать тысяч!

Гропиус слегка вздрогнул; но нескольких мгновений ему хватило, чтобы с невозмутимой миной игрока в покер сформулировать наглый ответ:

– Скажем, десять тысяч!

– Это против договоренности! – возразила Франческа с чувством, и ее глаза сверкнули недобрым огоньком. – У меня приказ – обменять товар на двадцать тысяч евро. Я считала, что в деле все ясно.

Гропиусу ситуация казалась уже гротескной. Он играл партию в покер на предмет, который никогда не видел и не имел никакого понятия о его ценности. И все это только из-за одной строки в записной книжке Шлезингера.

Профессор решил удовлетворить свое любопытство:

– Я могу взглянуть на товар?

– Ну конечно, вы же не можете покупать кота в мешке!

Другим ключом Франческа открыла замки чемоданчика. В отличие от Гропиуса, она при этом совсем не волновалась. В чемодане лежал футляр из матового металла, где-то двадцать на тридцать сантиметров, не слишком отличавшегося от тех, которые используют в банках. Футляр был закрыт на шестизначный кодовый замок. Гропиус вопросительно посмотрел на Франческу.

– Числовой код выставлен по дате рождения господина Шлезингера, для безопасности так сказать. Таким образом, даже у меня нет доступа к содержимому. Ведь вы же знаете день рождения вашего cognato? Не так ли? – и синьора лукаво улыбнулась.

– Да, в смысле нет, во всяком случае неточно, – пробормотал Гропиус. Он чувствовал, что его надули, и ему было не по себе. Да, он в первый раз всерьез засомневался, действительно ли способен самостоятельно, без чьей-либо помощи разобраться в деле Шлезингера, как собирался. Это еще раз напомнило ему о делах, которые ждали его дома и в которых странностей было хоть отбавляй. Но тут в его мысленный монолог вмешался внутренний голос: не это ли было доказательством того, что все эти события находятся в тесной связи между собой?

Гропиус и Франческа стояли друг против друга в нерешительности. За пару мгновений между ними выросла прочная стена недоверия. В конце концов синьора Колелла взяла инициативу в свои руки, схватила телефон и предложила:

– Так позвоните господину Шлезингеру, и все!

Гропиус кивнул, желая потянуть время. Ему пришла в голову идея: он набрал собственный номер телефона и начал ждать ответа с кажущимся смирением. Через какое-то время он сказал:

– Мне очень жаль, но никто не отвечает. Я предлагаю перенести нашу сделку на завтра. К этому времени я узнаю код замка и попробую еще раз обговорить с профессором де Лукой условия продажи.

Сжав губы и уставившись в потолок так, как будто сказанное заставило ее крепко задуматься, Франческа ответила:

– Вообще-то это идет вразрез с договоренностью, но я не вижу в данный момент другой возможности.

– Вы остановились в другом отеле? – осторожно поинтересовался Гропиус.

Итальянка кивнула и улыбнулась:

– Такой отель, как этот, выходит далеко за рамки бюджета простого курьера! Прошу вас меня понять, если я умолчу о названии моей гостиницы. Из соображений безопасности, вы же понимаете.

«Профессионально, не подкопаешься», – подумал Гропиус. Ему осталось только наблюдать, как синьора закрыла футляр в чемодане и снова закрепила цепочку на запястье.

– Значит, сегодня вечером я не смогу вас никуда пригласить – из соображений безопасности? Я бы счел за честь…

– Нет, ни в коем случае! – возмутилась Франческа. – Такие вещи строжайше запрещены.

Она говорила так, как будто Гропиус сделал ей непристойное предложение, а он имел в виду всего лишь приятный ужин. Определенно, у этой итальянки была своя излучавшая таинственность изюминка, которая будила в мужчинах все их низменные инстинкты. Но Гропиус был достаточно умен, зная, что такие женщины чаще всего не играют роль – они этим живут. А что касалось строгой синьоры Колеллы, то она определенно спала вместе с чемоданчиком, пристегнутым к руке.

– Тогда мне остается только пожелать вам приятного вечера, – сказал он. После чего они договорились встретиться завтра в кафе, адрес которого Франческа написала на клочке бумаги.

* * *

У Гропиуса пропало всякое желание идти в оперу. Не хотелось даже в кабаре, хотя он ходил туда всякий раз, когда бывал в Берлине. Ничто не манило его настолько, чтобы выйти из гостиничного номера. Вместо этого он позвонил Фелиции Шлезингер, чтобы сообщить ей, как идут дела.

Фелиция уже съехала из отеля, и Гропиусу удалось застать ее дома. Фелиция была взволнована и расстроена, почти плакала. Вольф Инграм, руководитель специальной комиссии, вместе с командой полицейских перевернул весь дом вверх дном, они обыскали каждый уголок, даже ванную и котельную в подвале. Кабинет Арно был похож на поле только что завершившейся битвы: книги, папки, отдельные листки бумаги, перевернутые ящики. При этом она сама согласилась на обыск – и сделала это после того, как Инграм убедил ее в том, что тот подрывник не собирался убивать ни ее, ни Гропиуса. Его цель была – взорвать дом, так как он считал, что в этом доме остались какие-то следы другого преступления. Ни одно, ни другое открытие ее не успокоило. После многочасового обыска они ушли, забрав с собой пять коробок с документами и архивами из кабинета Арно. Она не может себе представить, что в этих бумагах они сумеют найти хоть какую-то зацепку, которая поможет найти убийцу Шлезингера. Фелиция закончила свою длинную речь вопросом: может быть, у него есть какая-то обнадеживающая информация?

Фелиция сначала подумала, что Гропиус разыгрывает ее, когда он сказал, что возможный успех был близок, но дело не удалось из-за того, что он не знал дату рождения Шлезингера. Потом он подробнее рассказал о событиях прошедшего дня, о таинственном курьере и металлической коробочке, которая открывалась только с помощью числа – даты рождения Шлезингера. У него не было конкретных зацепок, но он подозревает, что Шлезингер был вовлечен в международную контрабанду антиквариатом и прокручивал дела на огромные суммы.

Слушая, Фелиция пыталась сопоставить новую информацию с разговорами, замечаниями и нестыковками из своего прошлого. Догадка Гропиуса казалась ей правдоподобной. Она отлично знала, какие суммы крутились на рынке произведений искусства и что существовал так называемый серый рынок (для культурного достояния, экспроприированного у нацистов) и черный рынок (для краденых ценностей). Ей самой однажды предложили полотно Рафаэля, которое еще двадцать лет назад висело в Дрезденской картинной галерее, а теперь было в розыске. В любой отаре найдется паршивая овца. Почему бы им не появиться среди археологов и антикваров?

Гропиус же чувствовал, что эти розыски приводят его в упоительное состояние, почти экстаз. Он не мог остановиться, как собака, взявшая след. После того как он упомянул о требовании заплатить двадцать тысяч евро за таинственный футляр, Фелиция попросила его ничего не предпринимать или передать полученные сведения в полицию. Но Гропиус с негодованием отверг ее предложение. Они уже видели, что выяснилось в результате розыскной деятельности полиции: ничего! Он, Грегор Гропиус, докажет всем, что убийство Шлезингера было тщательно спланировано преступной группировкой, и его никто не сможет призвать за это к ответу. И цена двадцать тысяч вовсе не кажется ему слишком высокой.

Так закончился их разговор. Несмотря на это, Гропиус положил трубку с чувством глубокого удовлетворения. Он узнал код, который поможет ему открыть футляр: 121057.

* * *

На следующий день Гропиус появился в означенном месте заранее. Кафе находилось под метромостом на Фридрих-штрассе, вокруг него располагалось множество антикварных магазинчиков. Здесь можно было приобрести старые книги, газеты, обычные предметы мебели, картины старинных мастеров, чемоданы и сумки для гольфа.

В обычное время Гропиус провел бы здесь минимум полдня: он очень любил старинные вещи, но в этот раз он решил проехать мимо и сперва найти место встречи. Кафе оказалось довольно своеобразным. На стенах и даже на потолке висело бесчисленное количество зеркал и рекламных плакатов. Белые шарообразные светильники мягко освещали старомодные столики и стулья. Бородатые, небрежно одетые мужчины громко разговаривали, пахло дымом и чесноком, который добавляли для остроты в знаменитые котлеты, прославившие это кафе.

Гропиус выбрал свободный стол в углу и заказал светлое пиво. Он удивился, почему итальянка выбрала именно это кафе, которое периодически трясло от проходивших над ним поездов. Хотя тем, кто привык проводить здесь время, это, казалось, вовсе не мешало. И вообще, Франческа была для него загадкой. Он чувствовал себя в своей роли очень неуютно и вынужден был сдерживать свое недоверие к ней – человеку абсолютно чужому, нахально вторгшемуся в его личную жизнь. Тогда как она казалась совершенно невозмутимой и знакомой с подобными ситуациями. С хладнокровием почтальона она выполняла свою работу, ни в малейшей степени не интересуясь содержанием посылки. При том она определенно знала, что носит с собой в чемоданчике, и это явно было для нее не первым заданием. Гропиус даже засомневался, а действительно ли она работает курьером в компании, доставляющей ценные грузы, и не находится ли с профессором де Лукой в более тесном контакте.

Имя профессора в календаре Шлезингера было единственной зацепкой, имевшейся у Гропиуса. Между Шлезингером и де Лука совершенно определенно существовала договоренность. Но почему профессор не приехал сам, а прислал вместо себя Франческу?

Чем больше он думал о вчерашнем дне, тем больше убеждался в том, что вел себя не слишком умно. Где были его чувство собственного достоинства и непринужденность в общении с людьми? Этой женщине отлично удалось его припугнуть. Теперь он сердился на себя за то, что вел себя так неуклюже и неуверенно.

Прошло около получаса нервного ожидания, во время которых Гропиус изучал каждую входившую в кафе женщину. Сладковатый цветочный аромат, которым был наполнен зал, вызвал у Гропиуса сильный голод, и он решил заказать мясные тефтели с картофельным салатом. У девушки, которая принимала у него заказ, были длинные светлые волосы, а на талии был повязан белый передник, доходивший ей до щиколоток. Гропиус посмотрел ей вслед, разглядывая красивые длинные ноги. Он продолжал нервно крутить в руках бумажку с записанным на ней числовым кодом, который должен был открыть таинственный футляр. Тут блондинка развернулась, снова подошла к его столу и спросила:

– Господин Гропиус, это вы?

Гропиус с удивлением посмотрел на нее и ответил:

– Да, а в чем дело?

Блондинка положила перед ним лист бумаги с факсовым сообщением.

– Это мне? – Гропиус озадаченно взял лист и начал читать:

Я считаю, что вы не тот, за кого себя выдаете. Если господин Шлезингер и далее заинтересован в сделке, пусть он сам напрямую свяжется с профессором де Лукой.

Франческа Колелла.

* * *

На улице дул холодный ветер, гоняя по краям дороги желтую листву, которую разбросала пришедшая осень. Гропиус решил вернуться в гостиницу пешком. Этот ветер нравился Грегору, ему казалось, что он сможет хорошенько проветрить его мысли, – профессор снова и снова возвращался к одному и тому же. Постепенно для него стало ясно, что он имеет дело с силой, с которой едва ли может тягаться. При этом его охватило неприятное ощущение, даже страх, что он, действуя в одиночку, рискует запутаться и увязнуть в этом неравном противостоянии еще глубже.

Он шагал по аллее, спрятав руки в карманах пальто. Вдруг очередной порыв ветра бросил ему в лицо облако пыли. Тыльной стороной руки он начал вытирать выступившие у него слезы, маленькие кафе и богатые магазины по обеим сторонам этой роскошной улицы расплывались у него перед глазами. Поэтому человека в темной одежде на противоположной стороне улицы, уже некоторое время шедшего с Гропиусом в одном направлении, он не заметил. Но тот внезапно подошел к нему:

– Профессор Гропиус? Довольно прохладно сегодня, вы не находите?

Гропиус вздрогнул от неожиданности, но не остановился. Он не знал, как следует реагировать. В голове у него был сумбур, вопросы сыпались один за другим: откуда незнакомец знает его имя? Откуда он знает, что Гропиус именно в этот час решил прогуляться по этой улице? Интересно, за ним следят круглосуточно? Кто и с какой целью?

Не останавливаясь, Гропиус посмотрел на незнакомца: невысокий коренастый мужчина с длинными темными волосами, которых осталось немного и которые он тщательно зачесывал справа налево. Его лицо было очень бледным и сильно контрастировало с темной одеждой. Для такого невысокого человека его двубортное пальто было слишком длинным, что делало его шаг весьма затруднительным, а походку – смешной. Он не производил впечатление человека несимпатичного, но, без сомнения, просто так Гропиус вряд ли сам заговорил бы с таким на улице, например, чтобы узнать дорогу.

– Что вы хотите? – спросил он наконец, после того как изучил его внешность. Все же нужно было что-то ответить, чтобы не показалось, что Гропиус испугался.

– Ничего особенного, – ответил незнакомец, – вообще-то меня зовут Родригес.

– Я надеюсь, вы не ожидаете от меня, что я отвечу: очень приятно! – зло ухмыльнулся Гропиус и ускорил шаг, как будто хотел отделаться от Родригеса.

Но невысокий человек держался рядом. Он прокричал против ветра, который дул им навстречу со стороны Бранденбургских ворот:

– Я хотел вас предупредить, профессор Гропиус. Вы должны прекратить розыски по делу Шлезингера. Его смерть не имеет к вам никакого отношения, и ваши шансы добраться до истинных мотивов равны нулю.

Вначале Гропиус ничего не заметил, но сейчас ему стало совершенно ясно: этот бесцветный голос и медленная манера говорить – именно так звучал загадочный голос в телефонной трубке, тот самый, который уже предостерегал его. Больше всего ему хотелось вцепиться коротышке в глотку и выжать из него всю подноготную: на кого он работает и почему Шлезингер должен был умереть. Но его остановило одно незначительное наблюдение: до сих пор он думал о возможной случайности, теперь же он окончательно отбросил эту мысль. С того самого момента, как с ним заговорил Родригес, он заметил, что по проезжей части очень медленно едет темный лимузин. Гропиус сделал вид, будто не замечает машины, и продолжал идти, но на душе у него сделалось скверно.

– Эта история навсегда останется тайной, – заметил незнакомец, при этом равнодушно глядя перед собой.

Гропиус еле сдерживал злость:

– Вы хотите этим сказать, что я никогда не отмоюсь от позора? Послушайте, кто бы вы ни были, ни вы, ни какая-либо организация не сможет помешать мне доказать свою невиновность!

Мужчина посмотрел на Гропиуса и сочувственно улыбнулся:

– Если бы я только знал, как вас можно переубедить. Ведь вы же светлая голова, а сейчас ведете себя как Дон Кихот.

– Он боролся с ветряными мельницами, насколько я знаю!

– Именно. И вам должно быть известно, чем закончилась эта борьба!

Между тем они уже почти дошли до гостиницы «Адлон», где выходившую из дверей стареющую поп-звезду окружила стайка молоденьких девиц. Гропиус огляделся, но Родригес уже исчез. Он только успел заметить, как темный лимузин быстро исчез за поворотом.

В гостинице Гропиуса охватило нехорошее предчувствие. Лифт ехал бесконечно долго, прежде чем остановился на нужном этаже. Гропиус почти побежал к своему номеру, вставил ключ в замок, толкнул дверь и включил свет. Он какое-то время колебался, прежде чем войти в комнату. Уже довольно давно он жил своими фантазиями и догадками, которые оправдывались все чаще. Теперь Гропиус страдал от того, что ему казалось – кто-то заходил в его комнату, пока его не было. Конечно, у него пошаливали нервы, да, у него были проблемы, с которыми непросто справиться. «Но нужно собраться», – сказал он себе в тишине и вошел.