Текст книги "Смертельный код Голгофы"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Глава 14

Пребывая в полной уверенности, что разгадал ловкий ход Шлезингера и твердо встал на его след, Гропиус провел беспокойную ночь. Около восьми утра его разбудил телефонный звонок. Грегор подумал, что это могла быть только Франческа. Только она знала, где он находится, поэтому, еще заспанный, он схватил телефонную трубку.

– Шебу Ядин убили! – закричала в трубку Франческа. Голос ее был громок и звучал очень взволнованно.

– Что? – Грегор приподнялся и посильнее прижал трубку к уху. – Шебу?

– Убили! Ее труп нашли в здании института профессора де Луки. Мне страшно, когда я думаю о том, что носилась вчера по городу в обличье Шебы Ядин. Алло, ты здесь?

Грегор уставился в пустоту затемненной комнаты. Гардины в номере все еще были задернуты. Как и во всех гостиничных номерах мира, здесь пахло кондиционером, пылесосом и испарениями ванной комнаты. И как во всех гостиничных коридорах мира, в коридоре за дверью царил такой же утренний ажиотаж, какой обычно встречаешь на вокзале: носильщики, служащие, громкие звуки и возгласы, призывавшие поторопиться, бесконечно болтающие горничные. Нет, это был не сон, это была реальность!

– Да, – тихо ответил он, – извини. Мне это нужно переварить. Уже известно, кто за этим стоит?

– За решетку посадили пока только синьору Сельвини. Но она все отрицает. Сегодня она предстанет перед судьей, занимающимся проверкой законности содержания под стражей.

– Ты веришь в то, что это она ее убила? В том смысле, ты ведь успела пообщаться с ней немного.

Франческа глубоко вздохнула:

– Что я могу сказать, Грегор? Синьора Сельвини, конечно, ведьма та еще. А ведьмы злые, но они никого не убивают, по крайней мере не таким профессиональным способом.

– Что значит «не таким профессиональным способом»?

– Газеты пишут, что Шеба умерла от смертельной инъекции хлорфенвинфоса.

– Хлорфенвинфос. О мой Бог! По-видимому, Шеба должна была умереть, так как слишком много знала. Странно, как я до сих пор жив.

– Я думаю, что старая змея Сельвини заодно с этой загадочной организацией. Она знала о ценности образцов, представленных для анализа, и я подозреваю, что нам она подсунула нам подделку. Мне кажется, что те образцы, что ты спрятал в гостиничный сейф, – всего-навсего муляжи.

– Ты действительно так думаешь? – Грегор разочарованно вздохнул. – Кажется, все было напрасно. Мы имеем дело с такой организацией, которая выходит далеко за рамки наших представлений о ней. Ты, я, все мы, кто хоть в малейшей степени затрагивает их интересы, находимся под постоянным контролем с их стороны. А они просто развлекаются, наблюдая, как какой-то наивный профессор, для которого мораль и этика все еще остаются высшими ценностями, предпринимает смешные попытки уличить их. Я постепенно начинаю спрашивать себя: зачем все это? Зачем?

Франческа почувствовала, что Грегору срочно нужно утешение. Поэтому на его речь она ответила вопреки своим убеждениям:

– Ты не можешь сдаться сейчас. Ведь ты уже так близко подошел к решению этого дела, твоего дела. Речь идет о тебе и твоей жизни. Если потребуется, я буду рядом, буду помогать, сколько смогу. Я люблю тебя!

Это неожиданное объяснение в любви пришло к Гропиусу в такой ситуации, в которой его голова меньше всего была способна на реорганизацию чувств и наведение в них порядка. Находясь в состоянии покорности судьбе и слабости, он был совершенно невосприимчив к проявлениям симпатии.

– Давай поговорим об этом в другой раз, – ответил Гропиус, ни в коем случае не отвергая ее, – пожалуйста, пойми меня.

– Извини, я не хотела тебе говорить. У меня просто сорвалось с языка! – Это внезапное откровение изрядно удивило и саму Франческу. Немного подумав, она сказала:

– В газете написано, что Шеба Ядин, умирая, оставила знак, предположительно указание на убийцу. Она пальцем написала на столе, на который ее положили, три буквы: IND. Что бы это могло значить?

– IND? – Это сокращение показалось Гропиусу знакомым. – «IND? Не называлась ли так фирма, от имени которой Родригес расплатился кредитной картой за гостиничный номер в Мюнхене? Ну конечно!» – Теперь он вспомнил совершенно точно. – «Родригес!»

– Ты права, Франческа, – ответил Грегор, – сдаваться нельзя. Возможно, что сейчас я намного ближе к решению, чем думал. А что касается остального… Я бы хотел еще к этому вернуться.

* * *

Встав под душ, Гропиус попеременно включал то холодную, то горячую воду и лил ее себе на голову, как будто хотел направить мысли в верное русло. При этом любовное признание Франчески не шло у него из головы, ведь Фелиция Шлезингер все еще играла в его жизни очень большую роль.

Весь мокрый, обернувшись банным полотенцем, Гропиус раздвинул занавески – молочное утреннее марево обещало солнечный день. Он подошел к телефону и набрал номер Фелиции.

Она ответила через силу и, скорее, из вежливости поинтересовалась:

– Где ты пропадаешь?

– В Турине, я прилетел из Израиля, и у меня есть важные новости!

– Угу. – В ее голосе не чувствовалось и намека на участие. – Если в этих новостях речь идет о прошлом Шлезингера, у меня нет к этому интереса. Я тебе уже не раз говорила об этом!

Гропиус чувствовал, что между ними возникла непреодолимая стена. Холодность, с которой Фелиция в последнее время встречала Гропиуса, зародила в нем сомнение в том, а была ли она вообще когда-нибудь близка ему. Да, они спали друг с другом, и в этом смысле у Грегора были связаны с ней самые наилучшие воспоминания. Но секс и любовь – это две разные вещи, и в противоположность сексу, любовь так и остается нередко лишь в планах. Может быть, они слишком усердно планировали свою любовь – она была в тот момент так кстати, так нужна им.

– Случилось ужасное, – вновь начал Грегор, – убили Шебу Ядин, здесь, в Турине.

Некоторое время на другом конце телефонного провода царило гробовое молчание, потом он услышал голос Фелиции:

– Я надеюсь, ты не ожидаешь от меня, что я сейчас разрыдаюсь от горя?

– Конечно же, нет. Я только хотел, чтобы ты об этом знала.

– Ее убили? – Казалось, что Фелиция только сейчас поняла всю важность этой новости. – Убийца уже пойман?

– Нет. Но что еще ужаснее, Шеба Ядин умерла от того же яда, что и твой муж. От инъекции хлорфенвинфоса.

– А что говорит полиция?

– Пока ничего, полиция вообще не знает о связи между смертью Шебы и о пациентах, которым проводилась трансплантация.

– Ты должен рассказать им все.

– Да. Может быть, ты права. И в связи с этим у меня к тебе вопрос: ты не припоминаешь, упоминал ли Арно Шлезингер когда-нибудь аббревиатуру IND?

– IND? А что это означает?

– Я бы тоже хотел знать. Шеба Ядин написала эти буквы на столешнице. Возможно, это указание на убийцу.

– Да, конечно! IND! Во время кремации Шлезингера принесли венок с лентой. На ней было написано: REQUIESCAT IN РАСЕ. IND – «Покойся с миром». Я тогда спросила себя о двух вещах: кто мог знать о кремации и что означает это таинственное сокращение?

– Ты никогда не упоминала об этом!

– Зачем? Разве я могла подумать, что эта безобидная история может иметь какое-то особое значение? Я хотела вычеркнуть из памяти все обстоятельства, связанные с мужем. Мне важно поскорее забыть Арно, совсем. Зачем ты опять начинаешь все сначала?

– Прости меня, но выходит так, что и Шеба Ядин, и Арно Шлезингер были убиты одной и той же организацией!

– Это и неудивительно. Наверное, Арно раскрыл этой сучке секрет того, каким образом он получил свои десять миллионов. В конце концов, большую часть времени он проводил с ней.

Гордость Фелиции была глубоко уязвлена. Она ненавидела мужа, который все четыре года их брака бессовестно ее обманывал. У Гропиуса даже сложилось такое впечатление, что сейчас она ненавидит все человечество. Это состояние грозило тем, что в нем можно совсем потеряться.

– Я понимаю, как тебе горько, – сказал Гропиус, – но ты должна попытаться преодолеть себя. Шлезингер мертв, а ты продолжаешь жить. В конце концов, он оставил тебе такую сумму, с которой ты можешь позволить себе беззаботную жизнь.

Как будто не расслышав слов Грегора, Фелиция задала вопрос совершенно о другом:

– А эта итальянка, эта Франческа, она с тобой?

– Нет, – заверил ее Гропиус, – пожалуйста, верь мне!

Он внезапно увидел всю абсурдность необходимости защищаться. И поэтому раздраженно добавил:

– А если и так, то мне ведь не нужно спрашивать у тебя разрешения. Я правильно понимаю?

– Да, ты все понимаешь правильно, – ответила Фелиция.

На этом их разговор закончился.

* * *

Убийство Шебы Ядин освещалось многими европейскими газетами – и везде под сенсационными заголовками. Прежде всего, обсуждали загадочное сокращение IND, которое Шеба Ядин, умирая, из последних сил написала на лабораторном столе. Оно вдохновляло газетчиков на самые дикие спекуляции. ФРС Германии, которая не смогла решить эту проблему даже с помощью самых современных дешифровальных методик и технических устройств, снова была задействована по полной программе.

Вольф Инграм, руководитель спецкомиссии, которая уже несколько месяцев блуждала впотьмах, не имея возможности представить хоть какой-нибудь конкретный результат, решила использовать остроту момента и пойти в наступление. В одном интервью итальянской газете открылась возможная взаимосвязь между убийством израильской ученой-археолога и немецкими пациентами, умершими после трансплантации органов. Этот факт стал излюбленной темой для обсуждения в желтой прессе по всей Европе.

Через день после заключения под стражу синьору Сельвини отпустили. Ее адвокат смог предоставить для нее безупречное, подтвержденное двумя свидетелями алиби на период совершения убийства и внес за нее залог.

* * *

В отель Гропиусу позвонил комиссар Артоли. Он не говорил по-немецки, но превосходно знал английский и настоял на том, чтобы Гропиус не покидал отель до тех пор, пока он сам туда не приедет. Гропиусу необходимо дать показания по делу об убийстве Шебы Ядин. У Гропиуса появилось плохое предчувствие. Откуда Артоли было известно его имя и откуда он знал, что Гропиус остановился в этом отеле?

Вопреки ожиданиям, Артоли не произвел на Гропиуса отталкивающего впечатления. Он был очень вежлив, обходителен и начал допрос с того, что предложил расположиться в уютном уголке гостиничного холла.

– Мне очень жаль, господин Гропиус, что я отрываю вас от дел такой малоприятной процедурой.

Гропиус отмахнулся:

– Прошу вас, не беспокойтесь, комиссар, я знаю, о чем идет речь. Так что вы хотели у меня узнать?

– Ну, что ж. – Артоли производил впечатление человека, у которого в запасе куча времени и он вообще стоит над всеми этими хлопотами. Во всяком случае он излучал такое спокойствие, которое иногда даже казалось провоцирующим.

– Профессор, – начал он с легкой улыбкой, – вы сняли со счета банка в Турине двадцать тысяч евро. Не могли бы вы мне рассказать, что вы сделали с этими деньгами?

Вопрос оказался для Гропиуса совершенно неожиданным и застал его врасплох.

– Откуда вам это известно? – раздраженно возразил он.

Артоли пожал плечами. Пока Гропиус медлил с ответом, комиссар объяснил:

– Одна синьора из банка вспомнила о транзакции, когда прочитала в газете, что у убитой и у синьоры Сельвини при себе нашли именно такую сумму.

Гропиус понял, что загнан в угол. Как вести себя теперь? Он никоим образом не должен раскрывать правду! Правда была настолько абсурдна, что он только навлечет на себя подозрения. Никто не может принудить его отчитываться о местонахождении его денег.

– Двадцать тысяч евро – большие деньги, по крайней мере для рядового комиссара. Но даже профессор не ходит на прогулку или за покупками в магазин с такой суммой в кармане. Итак, где же эти деньги, профессор?

– Я не обязан давать вам отчет по этому поводу! – не сдержавшись, ответил ему Гропиус. – Эти деньги заработаны честным путем и обложены налогами в Германии. Никто не может принудить меня к тому, чтобы расходовать или выдавать их в Италии.

– Тут вы абсолютно правы, профессор. Но объяснение могло бы снять с вас все подозрения.

– Какие подозрения? Не хотите ли вы сказать, что обвиняете меня в убийстве Шебы Ядин?

– Вы знали убитую?

– Нет.

– Вы уверены?

– Да.

– Странно. Вот ведь какое удивительное совпадение. Вы сидите с ней в одном и том же самолете из Тель-Авива в Рим, потом пересаживаетесь в другой самолет из Рима в Турин, и кто же снова там оказывается? Шеба Ядин. А два дня спустя эта Шеба Ядин погибает от руки убийцы. Жизнь и впрямь рассказывает нам странные истории. Вы не находите?

Гропиус растерянно посмотрел на него:

– Откуда вам все это известно?

Комиссар с чувством превосходства улыбнулся и ответил:

– Итальянским полицейским и правда плохо платят, но из-за этого они не стали глупее других. – С этими словами он достал из кармана сложенный пополам листок бумаги и развернул его перед Гропиусом:

– Это факс из полицейского управления в Мюнхене. Здесь написано, что вы в данный момент освобождены от занимаемой должности. Поскольку пациент в вашей клинике умер после трансплантации печени от смертельной инъекции хлорфенвинфоса. Шеба Ядин умерла от укола этого же препарата. С ума сойти, правда?

Гропиус почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Он думал, что все это у него уже давно позади, а теперь эта предательская игра началась вновь. В отчаянии он провел ладонью по лицу:

– Да, я признаю, что звучит это странно. Несмотря на это, я никоим образом не причастен к этому убийству. Наоборот.

– Наоборот? Профессор, как прикажете мне это понимать?

– Я следил за Шебой Ядин, чтобы выяснить обстоятельства той смерти в клинике!

– Вы считали Шебу Ядин убийцей?

– Нет, но я думал, что она приведет меня к ним! У Шебы Ядин были контакты с мафией или с какой-то другой тайной организацией.

Самоуверенный взгляд комиссара привел Грегора Гропиуса в бешенство. Артоли всем своим видом показывал, что не верит ни единому его слову. В ту же секунду, повинуясь какому-то сумасшедшему импульсу, Гропиус вскочил, перепрыгнул через кресло и помчался в направлении выхода из отеля. Однако там у него на пути встали два карабинера. Они цепко держали Грегора, пока к ним не подошел Артоли.

Он покачал головой, подойдя к Гропиусу, и вымолвил с присущим ему спокойствием:

– Ну-ну, профессор! Почему вы хотели убежать, если ни в чем не чувствуете себя виноватым? Нет, это была плохая идея. А пока я заключаю вас под стражу. Вы находитесь под подозрением в убийстве. Вы имеете право воспользоваться услугами адвоката и с этого момента отказаться от дачи показаний.

Слова Артоли Гропиус слышал как будто издалека. Когда комиссар потребовал от него в сопровождении карабинеров подняться в свой номер за вещами, Гропиус последовал его приказу, как будто под гипнозом. Позднее он не мог вспомнить, как дошел до номера и спустился обратно к выходу из гостиницы. Единственное, что Грегор отчетливо помнил, был Пьер Контено, с которым он столкнулся, выходя из лифта. В первый момент профессор не был уверен в том, что это действительно Контено. Но после его гадкой ухмылки все сомнения отпали.

* * *

Кардинал Паоло Кальви, государственный секретарь Святого Престола, сцепил руки за спиной и выглянул на площадь Святого Петра через высокое окошко. Он стоял так, чтобы его не было видно с улицы: курящий одну за другой сигарету кардинал – это не очень хорошо. За свое пристрастие он расплачивался язвенной болезнью желудка, следы которой явственно читались на его лице. Глубокие морщины под глазами и вокруг рта делали шестидесятилетнего кардинала на вид восьмидесятилетним стариком. Солнце бросало яркие лучи в прокуренное помещение – зал с красными тканевыми обоями и музейными экспонатами, непосредственно находящийся под жилыми комнатами папы римского.

Паоло Кальви считался человеком, имевшим реальную силу в стенах Ватикана, насколько можно было вообще говорить о силе применительно к этой среде. В качестве кардинала-госсекретаря он обладал в церкви своей собственной «домашней» властью, которая наводила страх даже на его друзей. Он определял ведущие линии политики Ватикана, а его подчиненные шептали, старательно это скрывая, что он страдает болезненным властолюбием. Этому феномену подвластны многие клирики, достигшие вершин церковной иерархии, поднявшись из самых низов, зачастую из крестьянских семей.

В зал вошел монсеньор Антонио Круцитти, и, пока кардинал-госсекретарь стоял к нему спиной, судорожно махал рукой перед своим лицом, разгоняя едкий дым.

– Laudetur, Eminenza[19]19
  Дословно: «Слава, высокопреосвященство!» Укороченное традиционное католическое приветствие от Laudetur Jesus Cristus! – «Слава Иисусу Христу!» (лат.) – Примеч. пер.


[Закрыть]! – воскликнул монсеньор, чтобы обратить на себя внимание.

Кальви повернулся, искусственно прокашлялся, так что казалось, сигарета в любой момент упадет на пол, и начал без обиняков, медленно подходя к Круцитти:

– Я позвал вас, монсеньор…

Как церковная колокольня, возвышался над коренастым кардиналом долговязый Круцитти, так что кардиналу даже пришлось задирать голову. Но, как и в любом Божьем храме, при котором колокольня играет довольно скромную роль, в то время как в низеньком сооружении и происходят основные события, здесь тоже главное слово принадлежало невысокому кардиналу Кальви.

– Я знаю, – начал Круцитти и кивнул в сторону письменного стола, на котором лежали свежие газеты, – довольно глупая история. Этот человек мог бы нам еще очень пригодиться.

– Почему это «мог бы»? Этот человек нам еще пригодится, и даже очень! – воскликнул Кальви высоким голосом. При этом его почти лысый череп побагровел.

– Но его посадили в тюрьму! – Круцитти сделал шаг назад. – Здесь пишут, что профессор из Германии находится под подозрением в убийстве!

– Что-нибудь доказано? Действительно мог этот самый – как там его имя?

– Гропиус!

– Действительно мог этот самый Гропиус совершить убийство?

Монсеньор Круцитти, так называемый поздно призванный, о ком говорили, что у него темное прошлое, про которое никто ничего не мог сказать, был в Ватикане ответственным за вопросы безопасности, шпионаж и борьбу с терроризмом. Круцитти ответил:

– Не имею понятия. Во всяком случае это очень загадочная история.

– Еще одна загадочная история! Монсеньор, это ведь ваша задача – предвосхищать такие события. Почему вы не предупредили профессора де Луку? Он мог бы и сегодня еще жить и приносить пользу. Мы же не можем все время валить всю ответственность на мафию!

– Ваше высокопреосвященство, вы же знаете, что причиной смерти де Луки стала его страсть к деньгам. Мы достаточно заплатили ему за молчание. «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне»[20]20
  Евангелие от Матфея, 6.24. Мамона – божество древних сирийцев, олицетворяющее богатство, земные блага. – Примеч. пер.


[Закрыть].

– Да, именно так!

– Вот именно, ваше преосвященство. Во всяком случае де Лука мог бы остаться в живых, если бы его не призвал к себе мамона и не заставил согрешить против Бога и Церкви.

* * *

– Вы рассуждаете как деревенский священник с гор Абруццы, – сказал Кальви.

Круцитти побагровел от гнева, совершенно нехристианской добродетели, поэтому приложил все усилия к тому, чтобы подавить в себе любые эмоции.

– Позаботьтесь лучше о том, чтобы этот Гропиус ничего им не выложил. Это не должно произойти ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли, монсеньор? – Голос Кальви сорвался.

– Профессор сидит в камере предварительного заключения, ваше преосвященство! Что мне делать?

– Что вам делать? – закричал кардинал-госсекретарь в высшей степени возбуждения. – Вы должны вытащить его из тюрьмы! Он ни в коем случае не должен попасть на допрос. Привлеките лучших адвокатов страны, в конце концов. Пригласите доктора Паскуале Феличи. Он не только лучший адвокат, у него самые надежные связи в сфере высшей юстиции. Объясните этому адвокату, что для нас в высшей степени важно: этот профессор Гропиус должен оказаться на свободе во что бы то ни стало. Но поостерегитесь рассказывать ему всю правду. Я могу на вас положиться?

Круцитти сложил руки в молитвенном жесте и преклонил голову, как будто стоял перед алтарем, – кардинал-госсекретарь был очень восприимчив к этому жесту, – и ко всему прочему раболепно добавил:

– Ваше высокопреосвященство, я сделаю все, что в моей власти. И во власти Всевышнего.

Кардинал-госсекретарь поморщился, при этом его глубокие морщины обозначились еще больше, и прикурил новую сигарету.

– Мы поняли друг друга, – заметил он, покашливая, не столько из физиологической потребности, сколько из-за многолетней привычки, – выдумайте какую-нибудь историю. Скажите, что профессор из Германии приехал сюда, чтобы позаботиться о здоровье его святейшества. Немецкие врачи пользуются отличной репутацией. Но не смейте делать ни малейшего намека, почему мы так заинтересованы, чтобы Гропиус оказался на свободе. Также необходимо потребовать от адвоката Феличи соблюдения абсолютной конфиденциальности.

– Абсолютной конфиденциальности, – повторил монсеньор Круцитти, – само собой.

– Да, и еще одно, – кардинал Кальви направил указательный палец в потолок, – было бы неплохо, если бы там, наверху, никто и ничего не узнал о подробностях дела.

– Я понимаю, ваше высокопреосвященство. Мы будем действовать максимально осторожно и незаметно. Laudetur, Eminenza, laudetur!

* * *

На следующее утро, около десяти часов – а может, было уже одиннадцать, ведь в тюрьме теряется всякое ощущение времени, – пришел охранник и отвел Гропиуса в комнату без окон, куда дневной свет попадал только через стеклоблоки, вмонтированные на ширину ладони под самым потолком. Пол был выложен серым кафелем, голые стены – выкрашены в белый цвет. В центре комнаты стоял стол из стальных трубок, с одной стороны к нему были приставлены два одинаковых стула. Из двери со стеклянным круглым окошком, которая находилась как раз напротив той, через которую ввели Гропиуса, появился элегантно одетый мужчина в двубортном костюме цвета антрацита, с зачесанными назад темными влажными волосами. В руках у него была черная папка с блестящими латунными замками. Он вошел внезапно, едва Гропиус успел присесть.

Грегор, очень удивленный, в ходе этой встречи обращал внимание на все мелочи, поскольку он не имел понятия о том, что же тут на самом деле происходило.

– Меня зовут доктор Паскуале Феличи, я адвокат, и мне поручено вытащить вас отсюда! – начал господин на чистейшем немецком и протянул Гропиусу руку. Его лицо казалось застывшей маской. Это впечатление усиливали очки в прямоугольной черной оправе, обрамлявшие его глубоко посаженные глаза.

– Гропиус! – в свою очередь ответил профессор на приветствие, – Грегор Гропиус. Позвольте спросить, кто поручил вам позаботиться обо мне?

– О да, конечно, вы можете спросить, – ответил адвокат с деловым видом, открывая папку и вынимая из нее блокнот для записей, – но не ждите, пожалуйста, от меня, что я отвечу вам. Так вы хотите выйти отсюда или нет?

– Да, конечно. Меня только интересует… Это Франческа вас прислала?

– Хм, – Феличи неприветливо скривился, – сегодня до 16 часов должна состояться проверка обоснованности вашего ареста. В 16 часов 30 минут вы будете свободны, в том только случае, если предоставите мне право задавать вопросы. Вы можете мне доверять.

«Почему бы и нет, – подумал Гропиус, – человек, который взялся вытащить тебя из тюрьмы, не может быть по другую сторону баррикады. И почему я должен сопротивляться этому?»

– Итак, начнем сначала. Вы убили Шебу Ядин?

– Господи, конечно же, нет! – воскликнул Гропиус, возмущенный до глубины души.

Адвокат оставался абсолютно спокоен.

– Где вы находились в момент совершения преступления – то есть позавчера, между 15 и 17 часами? Есть ли у вас свидетели?

– Я был с синьорой Франческой Колеллой в кафе, потом мы прогулялись пешком до центра города.

– Хорошо, очень хорошо. А кто эта Франческа Колелла, где она живет?

– Я думал, вы пришли по ее просьбе, доктор Феличи!

– Ваш комбинаторный талант достоин признания, но вы должны постараться отвечать на мои вопросы. Время поджимает.

Значит, все-таки не Франческа. Гропиус неуверенно назвал ее адрес и телефон.

Феличи записал его показания. После чего спросил:

– В каких отношениях вы находились с Шебой Ядин?

Предполагая этот вопрос, Гропиус успел подготовиться, но все равно ему пришлось изрядно себя сдерживать, чтобы не сорваться. Его мозг работал как в горячке. В сотые доли секунды он выработал для себя стратегию, дырявую, далекую от совершенства, но ничего другого ему не оставалось, он должен был что-то говорить.

– Дело в следующем, – начал Гропиус обстоятельно, чтобы выиграть еще хоть немного времени, – я хирург-трансплантолог. И во время одной из моих операций произошел, ну, скажем так, инцидент. Один известный археолог, его зовут Арно Шлезингер, умер после удачно проведенной операции. После вскрытия оказалось, что пришитый орган был отравлен. Загадочная история, виновником которой полиция подозревает мафию, да и я тоже. Но во время расследования, которое организовал я сам, выяснилось, что Шлезингер сделал сенсационное археологическое открытие, хотя особо не афишировал это. Такое открытие, которое для определенных заинтересованных групп людей имеет огромное значение. У Шлезингера была любовница, Шеба Ядин. Похоже, что эта любовница знала о том таинственном археологическом открытии. Чтобы пролить свет на это темное дело, я последовал за ней в Турин, где она хотела забрать в институте профессора де Луки ДНК-анализы. Эти анализы стоили двадцать тысяч евро.

Театрально воздев глаза к потолку, Паскуале Феличи следил за рассказом Гропиуса. Выслушав, он иронично спросил:

– И откуда же вам все это известно с такой точностью?

– Последние четыре месяца я не занимаюсь ничем другим, как только расследованием этого случая.

– Понимаю. А вам не кажется, что двадцать тысяч евро – это слишком высокая цена за подобный анализ?

– Конечно, но как я уже говорил, речь идет об археологической сенсации.

На губах у адвоката снова появилась ухмылка превосходства, он сказал:

– По-видимому, Шлезингер думал, что нашел останки Иисуса Христа.

Гропиус удивленно посмотрел адвокату в глаза. Феличи казался совершенно спокойным, ироничная усмешка выглядела примерзшей к его губам. По выражению его лица невозможно было понять, сказал он это просто так, ради шутки, или действительно знал об этом намного больше. Может, он вообще знал все?

– Что же вы не рассказываете дальше? – спросил адвокат через несколько тягостных мгновений, пока оба молчали.

Гропиус не был уверен, что ему отвечать теперь. Он решил ответить вопросом на вопрос:

– А если и так? Я имею в виду, а что, если Шлезингер действительно нашел останки Иисуса?

Феличи самоуверенно кивнул и задумался. Наконец он ответил:

– Он уже не первый, кто попал под это безумие. Вы знаете, на каменном саркофаге можно выдолбить много разных имен. Между нами говоря: ранние христиане не были особо щепетильны в вопросах правды. Я вполне допускаю, что какой-то человек в первом или втором тысячелетии соорудил каменный саркофаг с именем Иисуса и выдал его за оригинал. Кто может об этом знать? И кто знает, не положили ли тысячелетие спустя туда какие-нибудь другие кости? В этом случае все можно было бы довольно легко объяснить.

Слова Феличи звучали странно, они как будто были вызубрены им наизусть. Казалось, он уже был подготовлен к этой дискуссии. Постепенно Гропиусу начало казаться, что адвокат не столько пытается вытащить его из застенка, сколько прилагает все силы, чтобы отговорить его от продолжения розыскной деятельности. Это взбесило Гропиуса, и он ответил:

– При этом вы упускаете одну деталь, доктор. Естественные науки в наш век ушли так далеко, что вполне возможно точно установить принадлежность останков, при условии что в наличии имеется объект для сравнения, то есть что-то такое, что все без сомнения признают принадлежавшим Иисусу. Сотой доли грамма вполне достаточно, чтобы восстановить истину.

– Я знаю, о чем вы думаете, профессор Гропиус, – о Туринской плащанице.

– На плащанице находятся следы крови, и, если анализ ДНК этой крови и тех костей совпадает, можно точно говорить о принадлежности их Иисусу. Это доказывает, что он умер и никуда не возносился, как утверждает церковь. Я думаю, Шеба Ядин об этом знала, и поэтому она должна была умереть – так же как и Шлезингер.

Странное дело, но адвоката слова Гропиуса вовсе не удивили и не впечатлили. Грегор ожидал, что Паскуале Феличи точно так же потеряет самообладание, как и он сам, когда в Иерусалиме палестинец предоставил ему на откуп это открытие. Но адвокат оставался спокоен.

– Вы ведь не так давно занимаетесь этим вопросом, в том числе и Туринской плащаницей, – начал Феличи в излюбленной им манере, с чувством глубокого превосходства над собеседником.

– Нет. С тех пор, как пытаюсь выяснить обстоятельства смерти Шлезингера. Раньше религиозная проблематика меня не занимала. Но я и сейчас придерживаюсь точки зрения Зигмунда Фрейда, который однажды сказал, что религии, как объект научного исследования, представляют большой интерес, но душу его ни одна из них не трогает. А почему вы спрашиваете?

– Ну, я не хотел бы вам досаждать, но вы должны знать, профессор, что Туринская плащаница – это всего лишь средневековая подделка. Это признает даже Ватикан. В 1988 году научно-исследовательская лаборатория Британского музея провела три независимые экспертизы в институтах Аризоны, Оксфорда и Цюриха. Там были сделаны анализы – измерения дат по радиокарбону, которые достоверно доказали, что плащаница была соткана между 1260 и 1390-ми годами. Даже если признать, что Шлезингер нашел останки Иисуса, анализ, о котором вы говорили, не мог бы послужить доказательством его теории.

Слова адвоката были словно удар обухом по голове. Феличи выражался предельно ясно, несбивчиво, как будто речь шла о самых тривиальных в мире вещах. Во всяком случае Гропиус не видел причин сомневаться в его утверждениях. Но все же он решил задать ему вопрос:

– Доктор, вы ведь адвокат, а не библейский археолог. Откуда вы все это знаете?

– Профессиональная необходимость!

– Как это понимать?

– Где-то за год до проведения анализа Туринской плащаницы кто-то проник в Туринский собор. Гангстеры не взяли никаких материальных ценностей. Но когда внимательнее осмотрели плащаницу, то обнаружили, что в правом нижнем углу ножницами отрезан кусок, полукруг величиной с ладонь. Преступников схватили через несколько дней. Но их добыча исчезла. Речь шла о двух мафиози, Энрико Полакке и Гвидо Фокарино, двоих заказных убийцах, которых разыскивали уже несколько лет. Дело было громким, я выступал их адвокатом. Но даже я не смог ничего сделать, они получили пожизненное. Прокурор смог доказать еще два убийства, совершенные их руками. Тогда вся эта канитель с подделанной плащаницей не произвела никакого фурора.