Текст книги "Смертельный код Голгофы"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Почему? – Гропиус понял, что его поймали на слове. Грегор хотел уйти от ответа, но в конце концов сказал:

– В Турине меня спрашивали о какой-то важной папке, которая якобы находилась у Шлезингера. К сожалению, я не смог выяснить о ней подробнее. Но ее содержимое должно быть чем-то взрывоопасным.

Фелиция подняла брови:

– Что же такое взрывоопасное может быть найдено археологом на раскопках?

– Не знаю, но мне предложили десять миллионов евро, если я предоставлю эту папку.

– Десять миллионов? Кто предложил?

– Де Лука и его сообщники.

– Вы же говорили мне, что не встречались с ним!

– С ним – нет. Но вот его посланница, синьора Колелла… Темная лошадка.

– Ах! – сказала Фелиция. Это прозвучало настолько язвительно, почти издевательски, что Гропиус услышал в ее возгласе одно только недоверие, и уже не в первый раз его охватило сомнение, а умеет ли он вообще врать.

Пока он об этом думал, Фелиция вышла и вернулась, держа в руках письмо:

– Оно пришло на днях с почтой. Сначала я не обратила на него внимания. Но теперь задумалась. – Она вынула письмо из конверта и передала его Гропиусу.

Отправитель – центральный офис банка «Австрия», Вена. В письме было напоминание о просроченном платеже – годовой оплате банковской ячейки номер 1157. В случае неоплаты в течение трех месяцев банк грозился вскрыть ячейку и реализовать ее содержимое. С уважением и так далее.

– Вы знали об этой банковской ячейке? – осторожно осведомился Гропиус.

– Нет, – ответила Фелиция, – мне об этом было известно ровно столько, сколько и о десятимиллионном счете в Цюрихе.

– В таком случае вопрос о содержимом ячейки отпадает сам собой, как и о том, почему он завел сейф именно в Вене.

Фелиция молча кивнула. Помолчав, она сказала:

– Когда вы начали расспрашивать меня о папке…

– Думаю, – прервал ее Гропиус, – что у нас с вами одинаковые подозрения.

– А намерения у нас одинаковые? – Фелиция вызывающе посмотрела на Гропиуса: – Я о том, что мы можем вместе съездить в Вену и прояснить ситуацию.

Гропиус ответил очень сдержанно:

– Извините меня, Фелиция, но мне не кажется, что это хорошая идея!

– Почему нет?

– Ну, хотя бы потому, что мы с вами находимся под постоянным наблюдением.

– Вы имеете в виду полицию? Она уже давно прекратила слежку.

– Нет, я говорю не о ней.

– О ком тогда?

Гропиус сглотнул.

– Когда я был в Берлине, я убедился в том, что за мной следят. В Турине около меня постоянно находились какие-то подозрительные личности. Вы думаете, что в Вене нас оставят в покое?

– Нужно было принять меры предосторожности!

– Да-да, – ответил Гропиус отсутствующим тоном. Замечание Фелиции показалось ему и наивным, и резонным одновременно. Наивным, поскольку они имели дело не с какими-то хулиганами, а с серьезными людьми. Резонным, поскольку он вынужден был признать, что до сих пор не предпринял ничего, чтобы ускользнуть от этого «милого общества» или обыграть его. И чем дольше он об этом думал, тем яснее ему становилось, что ни в коем случае нельзя позволять Фелиции действовать одной.

– А почему бы и нет? – заявил он в конце концов с многозначительной улыбкой. При этом сам он совершенно не представлял, как им следует поступить, если таинственная папка действительно окажется в этом банковском сейфе.

Следующие два с половиной часа они провели за разработкой плана поездки, у которой не должно было быть ни единого свидетеля, при этом Фелиция совершенно неожиданно проявила недюжинную фантазию и тонкое знание психологии.

Путешествия, доказывала она, обычно совершаются утром, значит, им следует выехать вечером и сделать при этом вид, что они вместе собираются пойти на какое-то культурное мероприятие. В опере дают «Волшебную флейту» Моцарта, начало в 19 часов.

Следующим вечером около 18:30 Фелиция и Грегор проехали на джипе Гропиуса мимо стойки подземного гаража оперы. Гропиус припарковал машину рядом с серым «фольксвагеном» с гамбургским номером. Они были одеты так, чтобы ни у кого не возникло сомнения, что они собрались в оперу. Уже десять минут спустя в подземном гараже царила толчея. Этой суматохой Фелиция и Гропиус воспользовались для того, чтобы вернуться к своей машине, переложить два небольших чемоданчика из джипа в серый «фольксваген» – машину, взятую ими напрокат, – и покинуть на ней подземный гараж тем же путем, каким приехали сюда полчаса назад. Через час они уже катили по автобану в направлении Вены.

* * *

Гропиус любил Вену, ее площади и переулки, в которых сто лет назад остановилось время, ряды зданий, на которые наложили свой отпечаток и пышность, и декаданс, элегантную Кэрнтнер-штрассе и замызганные кварталы окраин. И конечно же, кафетерии, в которых вместе с кофе подавали один, два или три стакана воды и свежую газету, и где никогда не возражали, если кому-то вздумалось провести там целый день.

Позвонив из телефонной будки, Фелиция забронировала два номера в гостинице «Интерконти». Почти в полночь они подъехали к отелю, располагавшемуся между городским парком и катком, и, обессиленные, сразу же легли спать.

Во время совместного завтрака на следующее утро Гропиус поймал себя на том, что он тщательно разглядывает каждого, кто входит в ресторан (а их было немного, поскольку в это время, в начале декабря, гостиница была заполнена меньше чем наполовину), и подвергает всех обстоятельному анализу. Но гости были в основном заняты собой или лежавшими на стойках утренними газетами, так что Гропиус с облегчением встретил начинающийся день.

Около десяти утра они вошли в помпезное здание банка на Оперной площади. Вычурная солидность помещения даже состоятельному клиенту внушала ощущение, что он всего лишь жалкий проситель.

Гропиус серьезно заметил:

– Итак, еще раз, что бы ни находилось в этой папке, мы оставляем это в ячейке. И никаких дискуссий на повышенных тонах! Тут все стены нашпигованы камерами и микрофонами.

– Да. Как договаривались, – ответила Фелиция не менее серьезно.

Пока Фелиция предъявляла свои документы, свидетельство о смерти Шлезингера и о наследовании, Гропиус наблюдал за этой сценой издалека, с деланным безразличием. Выяснение личности и прав заняло около 15 минут, после чего Фелиция позвала Гропиуса и указала рукой на строго одетую, черноволосую сотрудницу банка в очках в красной оправе:

– Эта дама отведет нас к банковским ячейкам.

Спускаясь по мраморной лестнице, которая распространяла запах дезинфекционного средства и выглядела так, как будто вела в операционную, они попали в подвальный этаж банка и оказались перед решетчатой дверью. Камеры были в каждом углу и усиливали впечатление, что здесь наблюдают за каждым шагом, записывают каждое движение.

Гропиус волновался и совершенно не замечал душевных переживаний Фелиции. Он ломал голову над тем, что может находиться в этой папке, и какую роль в этой истории играла Вена, почему был выбран именно этот город. Правда, все размышления не приводили к сколь-нибудь значимым результатам. После того как они прошли решетку, служащая банка повернула налево, где за узким коридором располагалось ярко освещенное помещение с сотнями ячеек. Гропиус почувствовал себя совершенно подавленным и угнетенным.

Ячейка № 1157 располагалась в дальнем ряду чуть выше уровня плеча, и черноволосая служащая банка привстала на цыпочки, чтобы открыть сейф, после чего тактично отошла. Напряженно Гропиус следил за тем, как Фелиция вынула алюминиевую кассету. Она была достаточно большой, чтобы в нее могла поместиться папка.

Фелиция казалась невозмутимой, во всяком случае она была намного спокойней Гропиуса, когда открыла крышку и заглянула внутрь. Там лежало нечто завернутое в белую ткань. При ближайшем рассмотрении это оказалась подкова из слоновой кости величиной с ладонь, желто-коричневого оттенка.

– Что это? – удивленно спросила Фелиция, вовсе не ожидая, что Гропиус ответит на ее вопрос.

– Видимо, археологическая находка. Исследователи древности пишут о таких вещах целые тома научных работ.

– Но зачем он хранил эту штуку в сейфе? И почему именно здесь?

– То, что кажется нам совершенно не имеющим значения, может быть весьма ценным для археолога. – Гропиус покачал головой. – Подкова. – он разочарованно посмотрел в сторону. Вдалеке ему почудился язвительный хохот, как будто Шлезингер тайно наблюдал за ними и радовался, что так удачно подшутил. Он почувствовал, как кровь ударила ему в голову.

– Это все? – пробормотал он сквозь зубы. – Это точно все?

– Похоже на то, что вы рассчитывали на большее, не так ли, профессор? Или, может быть, вы знаете, что с этим делать? – мрачно заметила Фелиция.

Гропиус удивленно поднял брови.

– Нет, – возразил он, – при всем желании. Пойдемте отсюда!

Фелиция торопливо закрыла сейф.

Живописную Оперную площадь почти полностью заволокло влажным декабрьским туманом, сквозь который тот тут, то там просвечивали огоньки праздничного предрождественского освещения. Фелиция и Гропиус, желая поскорее укрыться от сырости, зашли в кафе недалеко от отеля. Невероятно важный администратор, поджидавший посетителей за стеклянной дверью и зорко следивший за тем, чтобы в знаменитое заведение могла проникнуть только приличная публика, проводил их к одному из лучших столиков у окошка. Официант принял заказ, два кофе меланж[16]16
  Меланж – обычно означает смесь различных сортов кофе. – Примеч. пер.


[Закрыть], что по старой традиции венских кофейных домов означало – очень крепкий кофе с высокой шапкой пены из взбитых сливок.

Фелиция казалась совершенно подавленной. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем оцепенение прошло и она рассеянно улыбнулась:

– Это прямо абсурд какой-то, мы подготовили это дело в лучших традициях Джеймса Бонда, чтобы избежать возможного преследования, и что мы находим? Старую, потертую подкову из слоновой кости!

Гропиус, не торопясь, помешал напиток. Потом заметил, не глядя на Фелицию:

– Возможно, эта вещь намного более ценна, чем кажется на первый взгляд. Но кто может судить об этом? А что касается Вены, то вполне возможно, что у Шлезингера был такой же ход мыслей, как и у нас, – он просто хотел замести следы.

Гропиус задумчиво смотрел перед собой. За соседним столом пожилой господин холеного вида боролся с утренними газетами, при этом намного меньше времени тратя на чтение новостей, чем на громкое шуршание страницами, их громкое перелистывание и складывание. Между делом он одобрительно или негодующе комментировал заголовки, издавая громкие хрюкающие и свистящие звуки. Он сидел спиной к окну, из чего можно было заключить, что на открывающийся из окон вид он насмотрелся вдоволь. Не спрашивая ни о чем, официант принес этому усердному читателю уже третью чашку кофе и добавил:

– Пожалуйста, господин профессор!

Чтобы заслужить такое обращение в венском кафе, достаточно просто надеть на нос очки.

После беглого просмотра «профессор» положил газеты на стул. Взгляд Гропиуса упал на центральный заголовок одной из газет, оказавшихся сверху. Едва осознав написанное, Гропиус насторожился, его мозг пронзил сноп искр.

– Вы разрешите? – Не дожидаясь ответа соседа по столику, Гропиус взял газету и прочитал: «За таинственным убийством в Турине стоит мафия. В пятницу в месте слияния рек Стур и По к северу от Турина из воды был извлечен автомобиль, в котором был найден труп биохимика Лучано де Луки. Машина на полной скорости пробила парапет набережной и упала в реку. Вначале в полиции предположили, что профессор де Лука, руководивший в Турине лабораторией генной диагностики, погиб за рулем в результате инфаркта миокарда. Но вскрытие показало, что де Лука умер от отравления высокотоксичным веществом: ему была сделана инъекция хлорфенвинфоса. Почерк инсценированного несчастного случая говорит о причастности к делу итальянской мафии. Ведется следствие».

Гропиус побледнел и, не говоря ни слова, передал Фелиции газету.

– Боже мой! – тихо произнесла она, прочитав заметку. – Это тот де Лука, с которым Арно должен был встретиться в Берлине?

– Тот самый, но этого мало – его убили тем же ядом, что и Шлезингера: хлорфенвинфосом!

– Что это значит? – Фелиция посмотрела на Гропиуса. Она цеплялась за его взгляд, как утопающий за соломинку. – Что это значит? – тихо повторила она.

– Не знаю, – ответил Гропиус, – я знаю только, что недалек от того состояния, которое называют сумасшествием. Всего пару минут назад я был уверен, что де Лука – организатор, а теперь он сам превратился в жертву. Фелиция, я ничего не понимаю. До сих пор я думал, что могу доверять логике, но теперь клубок запутался совсем. Кто эти люди и какую цель они преследуют?

Фелиция схватила Гропиуса за руку, но он даже не заметил этого трогательного жеста.

– Нам обоим не помешает немного отвлечься и развеяться, – заботливо сказала Фелиция, – в опере сегодня дают «Набукко». Вы любите Верди?

Гропиус все еще смотрел на заголовок газеты.

– Верди? – переспросил он. – Да, конечно.

– Вот и хорошо, тогда я позабочусь о билетах. Увидимся в отеле.

* * *

Позднее Гропиус с трудом мог вспомнить о вечере, проведенном в Венской опере, и это было понятно. Пока глаза и уши безучастно следили за происходящим на сцене, где рассказывалось о пленении иудеев вавилонским царем и о соперничестве двух женщин за еврейского царевича Измаила, мысли Гропиуса снова и снова возвращались к случившемуся за последние недели. Как в замедленной киносъемке, он прокручивал события одно за другим, надеясь, что таким образом сможет прийти к какому-то выводу, но напрасно. Вавилонскому царю Набукко и его дочерям Фенене и Абигайль не удалось отвлечь Гропиуса от Лучано де Луки и двуличной Франчески Колеллы.

– Поход в оперу, похоже, был не такой уж плохой идеей, – заметила Франческа, когда они вернулись в отель и уселись в баре выпить на сон грядущий.

– Нет-нет, – прервал ее Гропиус, – я должен извиниться, мне правда непросто было сконцентрироваться на опере. Убийство де Луки просто потрясло меня.

Тут впервые за весь вечер он внимательно посмотрел на Фелицию. На ней было роскошное черное платье с широким шелковым воротником и глубоким узким вырезом. Одержимый страхом и любопытством, он совсем забыл о том, что Фелиция была женщиной, чертовски привлекательной женщиной. Несколько минут царило скованное молчание.

Неприятное воспоминание о случае с Франческой в Турине – больше всего ему тогда хотелось провалиться сквозь землю – и неожиданный отпор Риты вовсе не содействовали укреплению его уверенности в общении с женщинами. Так что этот вечер в Вене едва ли окончился чем-то достойным упоминания, если бы Фелиция совершенно неожиданно не взяла инициативу в свои руки.

Вскоре после полуночи, когда Гропиус уже лежал в постели, но никак не мог заснуть, в дверь, соединявшую его номер с номером Фелиции, постучали. Когда он не ответил, стук стал настойчивей. Гропиус выпрыгнул из кровати, натянул халат и открыл. Перед ним стояла Фелиция в тонкой белой футболке, которая едва прикрывала бедра. Больше на ней ничего не было.

– Я боюсь, – сказала она тихо и, оттеснив Гропиуса, вошла к нему в комнату.

– Чего вы боитесь? – удивился тот, не понимая, что она всего лишь искала повод.

– Кто-то стоит у меня за дверью. Я ясно слышала!

Гропиус храбро вошел в соседнюю комнату, резким движением распахнул дверь и выглянул в коридор. Никого.

– Вам определенно показалось, – сказал Гропиус, вернувшись к себе в номер. Только теперь, когда он увидел Фелицию лежащей на кровати, ему стало все ясно.

Она заметила его растерянную улыбку, хотя он прилагал все усилия к тому, чтобы скрыть смущение. Фелиция откинула одеяло и приглашающим жестом предложила ему лечь рядом.

– Я хоть чуточку вам нравлюсь, профессор?

«Конечно-конечно», – хотел сказать он. Или даже «Ну что вы!» Но оба варианта показались ему в этой ситуации слишком нелепыми, и он предпочел молча лечь рядом.

Подперев голову левой рукой, Фелиция посмотрела на Грегора – он решил ей подыграть и лег к ней лицом, опершись на руку, так же как она. Другой рукой он начал ласково поглаживать ее.

Фелиция наслаждалась его нежными прикосновениями, и ее охватила сладкая волна, заставившая задрожать все тело. Внезапно он почувствовал, как ее рука продвигается по его животу все ниже и ниже.

– Я уж думала, что ты голубой! – засмеялась Фелиция.

– А я и есть, – бойко ответил он, – а ты случайно не девственница?

– Сейчас проверим! – шаловливо воскликнула Фелиция, сорвала с себя футболку и уселась на Грегора верхом, который, в свою очередь, сделал вид, что крайне удивлен ее поведением и никак такого не ожидал.

Тело Грегора задрожало, когда он почувствовал тепло Фелиции, она начала плавно двигаться. Он восторженно наблюдал за ней, разглядывая соблазнительные изгибы ее тела, с жадностью впитывая глазами вид ее больших темных сосков.

– Тебе нравится? – прошептала Фелиция и вдруг замерла. – Скажи, что тебе это нравится!

– Да, мне нравится, – быстро ответил Грегор. Он был готов сказать все, что бы она ни пожелала, только бы она продолжала свой чувственный танец.

Как будто отгадав его мысль, Фелиция снова начала двигаться в плавном ритме змеиного танца. Только дыхание выдавало, какое блаженное удовольствие доставляли эти движения ей самой. В экстазе Грегор закрыл глаза. Все произошедшее за последнее время показалось чем-то очень далеким, почти забылось – и внезапный закат его карьеры, и непрекращающийся страх… В конце концов, эти события позволили им встретиться.

Возможно, что удовольствие, которое доставляла ему Фелиция, длилось полчаса, а возможно, и пять минут. Но это наслаждение было столь велико и всеобъемлюще, что Гропиус больше ни о чем не думал, а о времени тем более. Когда он кончил и к нему пришло сладкое ощущение внутреннего взрыва, он вскрикнул, будто задетый пущенной в него стрелой, приподнялся на постели и упал как подкошенный.

Фелиция дрожала всем телом от возбуждения, она наклонилась и лизнула его в губы, осторожно продолжая двигаться, пока из ее губ не вырвался счастливый стон. Изогнувшись, она обессиленно опустилась на него.

* * *

Когда Гропиус проснулся, ему понадобилось некоторое время, чтобы понять, что все это ему не приснилось. Рядом с ним лежала обнаженная Фелиция, ее волосы растрепались по подушке. Грегор тихо приподнялся на кровати и в бледном утреннем свете, проникавшем через приоткрытое окно, стал разглядывать ее. До сих пор у него не было возможности более внимательно рассмотреть ее тело, он только чувствовал его, полностью отдаваясь ощущениям. Теперь он наслаждался этим вуайеризмом, зная, что его никто не видит, а объект его вожделения никоим образом не может избежать его откровенных взглядов.

Фелиция была очень привлекательной женщиной. Ее нежная юность уже была позади, на смену ей пришла пышная зрелость. У нее были красивые бедра, ягодицы четко очерченной формы и грудь, полная сладких обещаний. Шелковый блеск ее кожи манил прикоснуться.

– Ты всегда подсматриваешь за беззащитными голыми женщинами? – вдруг спросила Фелиция, не открывая глаз.

– Только если они прекрасны, как ты!

Фелиция открыла глаза, и Грегор поцеловал ее, они долго смотрели друг на друга.

– Я бы очень хотел, – сказал Гропиус, – встретиться с тобой при других обстоятельствах.

Глава 8

Женщины по-разному ведут себя после первой ночи с мужчиной. Что касается Фелиции, то она решила воспользоваться событиями, произошедшими с ней в Вене, чтобы расстаться с наследством Шлезингера. В доме все еще чувствовалось присутствие Арно, с ним она прожила здесь четыре года. Она не могла открыть ни один шкаф, не натолкнувшись в нем на его вещи: одежда, фотографии, маленькие подарки из поездок, книги, которые были для нее совершенно чужими, лежали везде и не давали воспоминаниям уйти. Ей казалось, что все эти вещи наблюдают за ней, и это неприятное чувство становилось все сильнее. И Рождество, и Новый год были позади. Фелиция провела эти праздники вместе с Гропиусом. Теперь же она хотела сжечь все мосты, соединявшие ее с прошлым, или хотя бы те, которые мешали начать все сначала.

Это была нелегкая задача. Фелиция все еще не была уверена, стоит ли ей скорбеть над судьбой Шлезингера или лучше отдаться чувству ярости, которое разгоралось в ее душе при мысли о его двуличной жизни. Помог ей конверт. Он случайно попал к ней в руки, когда она складывала одежду своего мужа в большие коробки. На конверте была наклеена израильская марка и стоял почтовый штемпель, который Фелиция не смогла расшифровать. В графе «Отправитель» стояло – Шеба Ядин. Ни указания места отправления, ни адреса.

Шеба Ядин? Фелиция никогда не слышала это имя.

Несколько мгновений она колебалась, вынуть ли ей письмо из конверта или уничтожить его не читая. В свете последних событий приятным для нее оно определенно не будет. В конце концов любопытство победило: Фелиция хотела ясности. С тех пор как Арно умер, Фелиция уже нашла достаточно оснований считать, что он жил двойной жизнью.

Резким движением она вынула письмо из конверта. Скромный девичий почерк, зеленые чернила. В конце письма оттиск поцелуя, сделанный красной губной помадой. Фелиция буквально глотала глазами неровные строчки, написанные по-немецки.

Тель-Авив, 3 марта. Мой любимый котеночек! Прошло уже семь дней, целых семь дней, когда я не чувствовала тебя, и я не знаю, сколько еще смогу выносить это. При этом не проходит и минуты, когда я не думаю о тебе и о тех часах, которые мы провели с тобою вместе в Иерусалиме. Почему ты заставляешь меня так страдать? Неужели у тебя нет такой же потребности любить меня? Или, может быть, ты успел поменять свои планы? Неужели твоя жена лучше меня? Скажи мне, если это так, я все для тебя сделаю. С деньгами мы сможем начать новую жизнь, где-нибудь в Европе или Америке. Будь уверен, я умею молчать, как могила. Если же ты все-таки изменишь свое решение и вернешься к жене, я буду вынуждена как следует подумать над моими дальнейшими действиями. Ты знаешь, сколько может стоить мое знание. Но об этом я вообще не хочу думать. Я люблю тебя и хочу тебя. Тебя, тебя, тебя!

С любовью, шалом. Шеба.

Зеленые строчки задрожали у Фелиции перед глазами.

– «Мой любимый котеночек»! – тихо прошипела она и спустя некоторое время добавила с нескрываемой ненавистью в голосе: – Мерзкая еврейская сучка!

Не в силах сдержать свой гнев, она скомкала письмо, чтобы через несколько секунд его расправить, разгладить и прочитать снова.

«Старая глупая карга, – ругала она сама себя, – зачем ты доверяла ему? Ни один мужчина, проводящий больше половины времени вне дома, не заслуживает доверия!» Содержание письма мучило ее. Было больно не потому, что это письмо стало письменным доказательством того, что Арно обманывал ее, нет. Ей доставляли почти физическую боль ее собственные наивность и доверчивость. И если раньше ее останавливал тот факт, что Арно умер, так сказать, под ножом у Гропиуса, то это письмо развеяло все ее сомнения. Наоборот, Фелиция стала считать Грегора мстителем.

Ее двойственные мысли были прерваны телефонным звонком. Молодой голос в трубке сообщил, что говорит доктор Раутманн из Археологического института Университета Гумбольдта в Берлине. Вначале он вежливо извинился за беспокойство, потом в традиционных фразах выразил Фелиции свои соболезнования по поводу безвременной кончины ее мужа, которого так ценили его коллеги и он сам.

– Что вы хотите? – Фелиция прервала его высокопарную сочувственную речь.

Мужчина на другом конце провода сделал долгую паузу и наконец ответил:

– Полагаю, мне не нужно говорить вам о том, что ваш муж был одним из самых уважаемых специалистов в своей области. Он слыл большим оригиналом, что в современной науке большая редкость. Но эти оригиналы, чудаки, если можно так сказать, которые преследуют свои цели, не оглядываясь на конвенции и соглашения, являются истинными героями науки. У вашего мужа, как вам, вероятно, известно, были враги, прежде всего на основании его финансовых возможностей. Вы позволяли ему заниматься такими проектами, которые государственные институты откладывали в долгий ящик. Мы все завидовали ему. Пока большинство из нас вынуждены были протирать штаны за письменным столом, ваш муж делал свою работу непосредственно на местах раскопок. Он знал Ближний и Средний Восток как свои пять пальцев и посещал такие места, которые большинству из нас были знакомы только по книгам. В самом деле, было чему позавидовать! Он мог сам выбирать для себя исследовательские проекты и институты, с которыми хотел сотрудничать. Но что я рассказываю, вы и сами все это отлично знаете!

Хвалебная песнь Шлезингеру повергла Фелицию в шок; ведь от Арно, если он и говорил о работе, она слышала скорее обратное. Не раз он негативно отзывался о научных руководителях в государственных институтах и госструктурах, даже смеялся над их узколобым мышлением и ограниченных возможностях.

– Чем я могу вам помочь, доктор Раутманн? – спросила Фелиция с нажимом.

Раутманн смущенно откашлялся, ища дипломатичный ответ:

– Как вы знаете, в последнее время он работал над проектом для Иерусалимского университета, но не успел опубликовать результаты исследований. Мы, то есть наш институт, очень заинтересованы в этих материалах. Скорее всего, он многое оставил вам. Что вы думаете с этим делать?

– Я об этом еще не думала, – возразила Фелиция.

– Понимаю. Пожалуйста, простите мне мою настойчивость. Мы хотели бы успеть раньше других институтов, которые определенно еще обратятся к вам, я уверен в этом. Можно ли взглянуть на наследие, оставленное вашим мужем?

Это неизвестный разжег в ней недоверие, но одновременно – и любопытство. Ей показалось, что этот доктор Раутманн знал о работе ее мужа гораздо больше, чем она.

– Да, конечно, – ответила Фелиция, – когда вы хотите это сделать?

– Как насчет завтра, в 14 часов?

– Завтра? – переспросила она.

– Я буду завтра в Мюнхене по делам. Очень хорошая возможность заехать и к вам. Я не задержу вас долго, только составлю первичный обзор. Я вполне отдаю себе отчет в том, что господин Шлезингер оставил немалое количество документов. Итак, до завтра и большое спасибо за любезность!

Как только она повесила трубку, ее охватило сомнение, стоит ли ей доверять этому доктору. В справочной она узнала телефон Археологического института в Берлине. Она набрала номер и попросила позвать доктора Раутманна. Когда он подошел к телефону, она повесила трубку. И позвонила Гропиусу.

– Как у тебя дела? Что нового? – спросил Гропиус, когда услышал голос Фелиции.

– О, целая куча новостей! – ответила Фелиция. – Шлезингер – свинья!

– Боже мой, что стряслось? – Гропиус услышал, что на том конце телефонного провода она усиленно борется со слезами.

– Он изменял мне с израильской потаскухой!

– Откуда ты знаешь?

– Я упаковывала его одежду в коробки, и именно в том самом костюме, который он надевал на нашу свадьбу, я нашла любовное письмо от какой-то Шебы Ядин. «Мой любимый котеночек!» Какая пошлость!

– Мне очень жаль, – сказал Гропиус.

– Не стоит! – ответила Фелиция. – Если и была причина скорбеть по Арно, то он сам ее уничтожил. Он врал мне без зазрения совести, а я, глупая старая карга, доверяла этому человеку. Как я могла быть такой наивной!

– Как мне тебя утешить? – нежно спросил Гропиус.

– Приезжай ко мне и оставайся. Мне было бы приятно, если бы ты побыл со мной тут завтра. Какой-то исследователь из Берлина пожелал завтра приехать, он заинтересован в научном наследии, которое оставил Арно. Его зовут доктор Раутманн. Я справилась в институте: такой сотрудник у них действительно числится. Тем не менее мне кажется, что тут что-то нечисто. Хотя он очень многое знает о работе Арно.

– Я еду, – ответил Гропиус.

* * *

Когда на следующее утро Гропиус проснулся в постели Фелиции, ему понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, где он. Уже давно прошли те времена, когда он просыпался в кровати чужой женщины. Из кухни было слышно тихое шипение кофейного аппарата и распространялся приятный запах поджаренных тостов. Грегор уже давно не чувствовал себя так хорошо. Судьба свела его с Фелицией при сомнительных обстоятельствах. Но ему вдруг показалось, что в конце концов оба они обретут что-то хорошее.

Вид через террасу на другой берег Тегернзее был фантастическим. Утреннее солнце еще не поднялось высоко, и его лучи проникали сквозь оголившиеся ветви деревьев, росших на отвесных горах.

Фелиция появилась в спальне в короткой футболке, с подносом такого размера, что едва могла его удержать. Она была в отличном настроении.

– Доброе утро, дирекция отеля решила сервировать вам завтрак в постель вместе с горничной!

Гропиус не удержался от смеха.

– Этот адрес мне нужно будет как следует запомнить, – шутливо сказал Гропиус в ответ и залюбовался тем, как Фелиция ставила поднос на маленький приставной столик. Он шаловливо протянул к ней руку, но Фелиция отпрянула:

– Персоналу отеля строго запрещены личные контакты с постояльцами.

Гропиус и Фелиция позавтракали в постели. Вообще-то Гропиус ненавидел есть в кровати из-за крошек. Но с Фелицией все было по-другому. Ему показалось, что он начал новую жизнь. В такие моменты он старался не вспоминать о прошлом, но такого настроя ему хватало минут на пять. Потом к нему снова возвращались мучительные вопросы, которые преследовали его уже несколько недель, вопросы, на которые у него не было ответа. Тогда он смотрел перед собой, уставившись в пустоту, вот как сейчас, и пытался навести в своих мыслях порядок.

– О чем ты думаешь? – спросила Фелиция, которая уже долгое время наблюдала за ним.

Гропиус вздрогнул. Он лежал в постели с почти обнаженной женщиной, наслаждался обильным завтраком, глядя на открывавшийся из окна сказочный вид на Тегернзее, но мыслями был далеко отсюда – в Турине.

– Смерть де Луки не выходит у меня из головы, – ответил Грегор, не гладя на Фелицию, – я мог поклясться, что он – один из них, а теперь он сам нашел печальный конец. Что происходит? Я ничего не понимаю!

– Возможно, между этими людьми возникли разногласия, спор или просто несовпадение во мнениях.

– Может быть, но в таком случае людей обычно устраняют тихо, не привлекая внимания, чтобы никто и никогда больше не услышал о них. Смерть де Луки была уж слишком показная. Не случайно же все газеты трубят об этом. Я уверен, что смерть де Луки – знак.

– Кому?

Гропиус посмотрел Фелиции в глаза:

– Может быть, и мне. Это уже не первое предупреждение.

Робко и бережно Фелиция взяла ладонь Грегора в свою:

– Сколько ты еще собираешься этим заниматься? Иногда у меня возникает такое впечатление, что ты одержим желанием уничтожить самого себя. Почему ты не хочешь остановиться и передать все в руки полиции?

Гропиус горько усмехнулся.

– Ты же сама видишь, насколько хорошо полиция занимается этим делом. Для нее главным подозреваемым все еще остаюсь я. Я бы уже давно сидел за решеткой, если бы у них было хоть какое-то приемлемое доказательство. У меня такое впечатление, что в полиции сделали ставку на время. Там надеются на комиссара Случая, который решает у них половину всех дел. Но если так будет идти и дальше, то я могу точно распрощаться с карьерой и, как и многие медики, знавшие лучшие времена, могу идти работать фармацевтом или медицинским агентом и рассказывать сельским врачам о преимуществах нового слабительного.