Текст книги "Смертельный код Голгофы"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

– Обычно в случае незаурядных успехов в нашей работе она оплачивается сверх предусмотренного гонорара. Могу ли я предположить…

– Ах, вот вы о чем! – Торопливые движения Вероник выдавали ее сильное волнение. Пока она искала в сумочке чековую книжку, не преминула ядовито заметить: – Левезов, я ведь уже говорила, что в случае успеха мелочиться не буду. Так что вы еще хотите?

Он был абсолютно убежден в значительности приобретенных им сведений и ответил:

– Еще пять тысяч.

Черные брови Вероник взлетели вверх, образовав два полумесяца. Немного наклонившись, она взглянула на детектива исподлобья:

– Ну хорошо, если ваши наблюдения действительно поспособствуют моему успеху, я готова дополнительно заплатить. Но вначале я хочу знать, что вам удалось узнать.

Левезов достал из конверта шесть фотографий и выложил их одна за другой на столе перед ней. На фотографиях был Гропиус с какой-то женщиной в Нимфенбургском парке.

Вероник бросила на Левезова недоверчивый взгляд и сказала:

– Гропиус всегда был любимчиком женщин, у него много знакомств. Конкретно об этой я не знала. Хотя в этом случае ему нельзя отказать во вкусе. – Она разочарованно отодвинула фотографии.

Левезов же выглядел так, будто пришел его звездный час.

– Было очень непросто узнать, кто эта женщина на фотографиях. С большим трудом мне это все-таки удалось. – Он вынул из кармана пиджака газетную вырезку о скандале с пересадкой органов и указал на фотографию: – Вот здесь, посмотрите, эта женщина идентична с той, в парке.

Вероник прочитала подпись к фотографии: «Фелиция Шлезингер, вдова загадочно погибшего пациента».

– Этого не может быть! – тихо пробормотала Вероник, пока ее взгляд лихорадочно перебегал от фотографии в газете к снимкам Левезова и обратно.

– Мы оба знаем о подозрении, которое тут напрашивается, – серьезно заметил детектив.

– Не могу в это поверить. – Вероник покачала головой. Она могла ожидать от Грегора многого, но чтобы он был способен совершить убийство? Но все сходится идеально: Гропиус – любовник жены Шлезингера и искал изощренный метод убрать ее мужа. Гропиус был умен, это был холодный расчет, а в таких случаях цель редко преследуют напрямую. Такие, как он, знают, что только в геометрии кратчайшее расстояние между двумя точками – это прямая и что жизнь каждый день переворачивает этот закон с ног на голову. Только такой человек, как Гропиус, мог вынашивать подобный план.

Левезов прервал ее размышления:

– Я думаю, фотографии – недостаточное доказательство того, что смерть Шлезингера на совести профессора. Но случайность того, что они знакомы друг с другом… кажется маловероятной. Кстати, Гропиус ехал в Нимфенбург в объезд сильно петляя, как будто хотел отделаться от слежки.

– И он вас не заметил?

– Это невозможно. Во время слежки я почти не вхожу в пределы видимости объектом. – Левезов достал из кармана брюк серебряную таблетку и протянул ее Вероник: – Это радиомаяк. Мне удалось приклеить такую штучку на бампер его автомобиля, когда он стоял перед домом. С помощью приемника я в любой момент могу узнать о его местонахождении.

Вероник одобрительно кивнула, заполнила чек и передала его Левезову:

– Действительно, хорошая работа, но я надеюсь, что никто, я подчеркиваю, никто не узнает об этом деле!

– Само собой разумеется. – Левезов положил фотографии в конверт и передал его Вероник. – Ваше право распоряжаться ими как вам вздумается. Если еще когда-нибудь понадобится моя помощь – я всегда к вашим услугам.

С этими словами он поднялся и покинул кафе.

* * *

Вероник никак не ожидала, что этот детектив за такое короткое время найдет для нее стоящие материалы, с помощью которых она могла бы отвоевать у Грегора Гропиуса достойную компенсацию. Она долго ждала подходящего случая, чтобы поставить его на колени. Теперь такой шанс представился. И если он не хочет провести остаток дней за решеткой, ему придется согласиться на все ее условия. А ее требования уж точно не будут скромными.

Когда она позвонила ему домой, голос Грегора был измученным и неуверенным. Последний раз они разговаривали по телефону шесть или семь недель назад и тогда не говорились ни о чем другом, кроме как о деньгах. Гропиус не сомневался, что и в этот раз разговор пойдет о том же. Поэтому он отказался говорить, сославшись на то, что в последнее время он и так уже достаточно всего наслушался, по уши погряз в делах, и у него нет никакого желания говорить о деньгах. Все, что он хотел, он уже сказал.

Гропиус уже хотел было закончить разговор и повесить трубку, когда на другом конце провода услышал крик Вероник:

– Не вздумай положить трубку, а лучше соглашайся на мои условия, если не хочешь провести остаток жизни за решеткой.

Грегор замер, и Вероник продолжила:

– Ты хитро все придумал со Шлезингером, но все-таки недостаточно! Теперь ты у меня в руках!

В любой другой ситуации Гропиус уже давно бы прекратил разговор, просто положив трубку и тихо выругавшись; но в этот момент он чувствовал себя как побитый боксер, и те удары, которые раньше он молча отражал, сейчас подкосили его. Он ответил с деланным спокойствием:

– Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь!

Вероник засмеялась, но она была плохая актриса, и надсадный смех звучал глупо и неприятно.

– У меня есть фотографии, которые означают конец не только твоей карьеры, но и твоей свободы!

– Фотографии?

– Восемнадцать на двадцать четыре, отличного качества.

Гропиус задумался. При всем желании он не мог понять, как фотографии могут прояснить дело со смертью Шлезингера. Эта неуверенность разожгла его беспокойство, руки задрожали.

– Ну хорошо, через час в отеле «Четыре времени года». – И тут же пожалел об этом.

Фойе отеля, расположившегося в самом сердце города на респектабельной улице Максимильян-штрассе, было излюбленным местом встреч высшего общества. Агенты и актеры близлежащих театров заключали здесь контракты, дамы полусвета, присматривавшие себе новых жертв, назначали здесь свидания. Когда Вероник появилась с пятнадцатиминутным опозданием, Гропиус демонстративно посмотрел на часы. Отсутствие пунктуальности было не единственной дурной манерой его жены.

Грегор заказал себе кофе, а Вероник перно[8]8
  Перно – французская анисовая настойка. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Они холодно поздоровались. Если Гропиус сделал только намек на то, что собирается подняться из кресла, но при этом остался сидеть, то Вероник сложила губы в презрительной улыбке и села напротив.

Намереваясь закончить дело настолько быстро, насколько это возможно, Гропиус прямо спросил:

– Итак – что ты хотела?

Вероник посмотрела мимо Гропиуса. Даже считая, что у нее в руках все козыри, в отношениях с мужем она все равно чувствовала определенную долю неуверенности. Много лет она восхищалась им, как ребенок своим отцом, ценила его ум и целеустремленность, его независимое обхождение с людьми – все это было для нее примером. Она вдруг ощутила, что эти чувства не отключить просто так, даже если теперь она его и ненавидит. К этой встрече она готовилась иначе, чем Грегор. Она тщательно подбирала нужные слова и представляла себе, как он будет на них реагировать. Но в один момент все это вылетело у нее из головы, а в памяти осталась только одна-единственная фраза. И эту фразу она выпалила тоном, каким обычно кричат грабители банков или похитители заложников:

– Я хочу миллион!

Грегор понимающе кивнул, не думая волноваться. Вероник не ожидала от него ничего другого. Она знала, что он не воспримет всерьез ее требование, поэтому поддала жару, добавив снисходительно-самодовольно:

– Конечно, дополнительно к той компенсации, о которой договорятся наши адвокаты.

Сказав это, она достала из сумочки фотографии и выложила их на стол перед Грегором.

Гропиус, остолбенев, смотрел на эти фотографии. Он понимал, что не стоит показывать свое волнение. В этот момент у него в голове пронеслись тысячи мыслей. Каким образом у Вероник оказались эти фотографии? Как давно за ним следят? Или, может быть, Фелиция Шлезингер и Вероник в сговоре?

Обдумывая эту последнюю возможность, он услышал слова Вероник:

– Ты спишь с женой Шлезингера, и вы оба задумали план, укокошить ее муженька. Неплохая идея – отправить соперника под нож во время операции. И прекрасная наживка для прокурора! – Она триумфально улыбнулась, не подозревая, какое облегчение испытал ее муж при этих словах.

Гропиус молчал, это длилось долго, пока он не привел мысли в порядок. А Вероник наслаждалась тишиной, считая ее своей победой.

– Если я тебя правильно понял, ты хочешь продать эти фотографии и свое молчание за миллион, – сказал Грегор, и его голос звучал удивительно безучастно.

– Если хочешь так выразиться, да. Я знала, мы поймем друг друга.

До сих пор они говорили довольно тихо. Вдруг ни с того ни с сего голос Гропиуса стал громким и настойчивым:

– Тебе еще хоть что-нибудь интересно, кроме денег, денег, денег?

– Признаю, – ответила Вероник и кокетливо выпятила нижнюю губу, – деньги сейчас – это мой главный интерес. Одинокой женщине нужно знать, с чем она останется.

«И на этой женщине ты был женат целых восемнадцать лет», – подумал Гропиус. Потом он решил ответить, исключительно с целью ее поддеть:

– Твоя истерика мне надоела. Если бы я спал со всеми женщинами, с которыми встречался в последние годы, меня бы уже не было в живых. Я бы умер от истощения. – Возвращая ей фотографии, он продолжил: – Только человек с извращенной фантазией или душевно больной увидит в этих фотографиях доказательство интимной связи. А что касается твоей теории об убийстве… эта мысль настолько абсурдна, что я даже не хочу об этом говорить.

Гропиус кивнул официанту, благообразному седому мужчине, который производил такое впечатление, будто и родился в своем черном костюме. Тот подошел, и Гропиус оплатил счет. Лицо Вероник напряглось настолько, что казалось, будто кожа сейчас лопнет, глаза метали молнии.

– Я позабочусь о том, чтобы эти фотографии оказались в газетах, – прошипела она, – так ты погубишь всю свою оставшуюся жизнь! – и, почти плача, добавила: – Один миллион, и ты мог быть счастливым с этой сукой!

Но Гропиус ее уже не слушал. Он встал и, не прощаясь, пошел к крутящейся двери фойе.

Глава 3

Улица Хайльманн-штрассе, 30. Это адрес Федеральной разведывательной службы (ФРС). Снаружи это сооружение выглядит провинциальным и кажется почти вдвое меньше, чем американское ЦРУ. За высокими серыми бетонными стенами с гербовым орлом и тяжелыми железными воротами, которые рывками отъезжают в сторону, чтобы пропустить лимузины с тонированными стеклами, прячутся запущенные здания шестидесятых годов. Едва ли кто-нибудь может предположить, что именно сюда являются шпионы и агенты со всего мира, приходят телефаксы и электронная почта из Латинской Америки и именно здесь прослушиваются телефонные переговоры с Аляской, которые потом расшифровываются и трактуются в соответствии с политической, экономической или военной ситуацией в мире.

Шпионов представляют обычно шикарно одетыми парнями с пистолетами в правой руке, обнимающими левой за талию фигуристых блондинок. Совсем иначе выглядел человек, который около восьми вечера покинул свой особнячок, ничем не примечательное двухэтажное строение в ряду таких же домов этого предместья, и сел в темно-синий БМВ. Ничего подозрительного в нем не было. И звучное имя он не носил, нет, его фамилия была Майер – по крайней мере, именно это имя было написано на табличке перед входом в дом. Выезжая с улицы Маргаретен-штрассе, Майер повернул на Хайльманн-штрассе и через семь минут езды оказался перед тяжеловесными решетчатыми воротами, которые радушно открылись перед ним, как по волшебству.

Фамилия – Майер, имя – Хайнрих, возраст – пятьдесят пять лет. Он был руководителем второго отдела ФРС и имел под началом более тысячи специалистов, компьютерных инженеров, электронщиков и связистов, которые умели легко обходиться со всем тем, что скрыто от глаз и носится по воздуху между Северным и Южным полюсом. Он снабжал информацией пятый отдел – одно из шести подразделений ФРС, которое занималось расследованием дел в таких областях, как организованная преступность, международный наркобизнес, нелегальная миграция, отмывание денег и международный терроризм. Последнему со времен 11 сентября 2001 года уделялось особое внимание.

Отдел Майера с кодовым названием СИГИНТ (аббревиатура от английского signal intelligence – «распознавание сигналов») работал на самом дорогом оборудовании, и поэтому его сотрудникам нередко завидовали коллеги из других отделов, занимавшихся «человеческим фактором» или толкованием СМИ.

В свои пятьдесят пять Майер – о котором ни один сотрудник не мог сказать, что видел шефа иначе как в сером костюме 50-х годов и подходящем галстуке, – был одним из старейших сотрудников организации. Стреляный воробей, от чьего взгляда не ускользала ни одна мелочь. Его кабинет на верхнем этаже этого «добывающего комбината» видел и лучшие времена. Ни следа хай-тека, плоский экран рядом с серым письменным столом был единственной уступкой современной технике. Когда Майер вошел в бюро, в нижнем углу экрана мигал светодиод и Майер набрал пароль на клавиатуре компьютера. От этого на экране появилось слово «срочно», и через секунду поплыли следующие строки:

И-мейл, 4 часа 37 минут. Мобильная связь, Западный район Средиземного моря – центральная больница, Мюнхен. Это была отличная работа, но, без сомнения, это только первый шаг. Итак, продолжать в том же духе и уничтожить последние следы. При необходимости использовать С4. IND.

Майер прочитал еще раз, взялся за телефон и набрал номер. На другом конце провода трубку снял дежурный по фамилии Ховэлер.

– По сообщению для центральной больницы. Почему не были представлены сведения об отправителе и получателе? – резко спросил Майер.

Будучи отчитанным таким способом, дежурный отвечал обстоятельно:

– Шеф, у нас тут одна проблема. Отправитель послал и-мейл с мобильного телефона, а получатель параллельно подключен к университетской клинике. Я бы сказал, тут работали профессионалы, тертые калачи.

– Хм, похоже, – задумчиво пробормотал Майер, – судя по тому, что мы имеем, эти господа даже не сочли нужным зашифровать послание. Для названия американской пластиковой взрывчатки уже давно не используется кодовое название С4. Они определенно в курсе, что из их обмена информацией от нас ничего не ускользает. Но что такое IND?

– Ответ отрицательный, шеф. Код IND у нас нигде не сохранен. Наши электронные распознаватели текста реагируют только на код С4.

– От этого не легче.

– Я знаю. Мне кажется, мы имеем дело с новой группировкой. Либо они полные дилетанты, либо действуют чересчур утонченно.

Майер скривился, как будто ему причинили боль. В конце концов он ответил:

– Ну, и этот орешек мы расколем. И я считаю, нам следует поспешить.

С копией полученного и-мейла Майер пошел на совещание по анализу обстановки. Каждое утро ровно в девять в конференц-зале главного здания собирались на брифинг руководители всех отделов, чтобы доложить о своей работе и скоординировать планы.

Новость, которую принес Майер, взволновала всех. Ульф Петерс, в свои тридцать три года, несмотря на юный возраст, был руководителем пятого отдела оперативного розыска и, таким образом, ответственным за это дело. Он решил, что объекту следует присвоить степень секретности I, и расследование пошло по развернутой схеме.

Поскольку ФРС подчиняется ведомству канцлера, Петерс уведомил министра о деле и степени его секретности и сразу оговорил с ним ситуацию, доложив о временном отсутствии более подробных сведений.

Обеспокоившись делом, связанным с центральной больницей, ведомство канцлера передало сообщение дальше в Баварское министерство внутренних дел, которое, в свою очередь, подключило к работе Управление уголовной полиции (УУП) Баварии.

В управлении дело о скандале с трансплантацией донорского органа было известно и задокументировано. Таким образом, возникло подозрение, что взаимосвязь между загадочной смертью Шлезингера и не менее загадочным и-мейлом если и не напрашивалась сама собой, то хотя бы не исключалась. После недолгого совещания министра внутренних дел Баварии и начальника в УУП было решено созвать особую комиссию из восьми человек под председательством Вольфа Инграма.

Из-за телосложения и манеры держаться Инграма часто принимали за человека грубого, но на самом деле за грубой оболочкой скрывалась в высшей степени чувствительная натура. Уже не раз Инграм, исполняющий обязанности руководителя тринадцатого участка, отдела по борьбе с организованной преступностью, руководил подобными комиссиями и проявлял завидное чутье в сложных нестандартных делах.

У Инграма было совсем немного времени, чтобы ознакомиться с делом, а его команда из восьми молодых, но очень способных помощников, увы, не добилась каких-либо значительных результатов, хотя их деятельность и производила впечатление целесообразной, быстрой и превентивной. Для работы Инграм потребовал шесть розыскных собак, которые были обучены поиску пластиковой взрывчатки. Своих людей он распределил по восьми отделениям больницы, где они должны были составить список всего персонала и всех стационарных пациентов, находившихся там в течение последних суток.

Гропиус уже больше недели не появлялся в клинике. Несмотря на то что это сообщение, посланное на параллельную линию клиники, скорее снимало с него вину, чем в чем-то изобличало, Инграм решил принять за ключевую фигуру в деле о скандале с трансплантацией именно профессора. Инстинкт и опыт укрепили его в этой точке зрения, поскольку кажущиеся случайности на деле крайне редко оказываются простыми совпадениями.

Пока Инграм занимался составлением личностного портрета профессора Грегора Гропиуса с помощью всех предоставленных в его распоряжение возможных источников информации, ситуация осложнилась. В Крипто-Сити в американском штате Мэриленд Агентство национальной безопасности США, сокращенно АНБ (самая тайная из всех мировых секретных служб, на которую работают тридцать восемь тысяч сотрудников и шпионят сто двадцать спутников и сотни разбросанных по всем континентам постов перехвата под видом параболических антенн), получило тот же самый и-мейл с указанием на пластиковую взрывчатку С4 и начало бить тревогу. Уже через пятьдесят минут уполномоченный отдел передал соответствующее сообщение в Контртеррористический комитет (КТК) ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния. ЦРУ, в свою очередь, безуспешно попыталось расшифровать код IND и с пометкой «Срочно» немедленно переправило его дальше в Пуллах, в Федеральную разведывательную службу.

Когда в ФРС поступил сигнал из Вирджинии, эксперты третьего отдела, занимающегося дешифровкой и криптологией, уже ломали головы над интегрированным отчетом, пытаясь связать всю имеющуюся информацию в одно, хоть и немного дырявое целое, из которого можно было бы составить оперативную базу для предотвращения террористического акта.

Самым важным и поэтому самым сложным вопросом для экспертов ФРС и УУП был мотив. Почему именно эта клиника, пользовавшаяся во всем мире великолепной репутацией учреждения без условностей, спасающего жизни людей всех рас и национальностей, должна была стать объектом террористического акта?

Ночью, не привлекая внимания, эксперты-взрывотехники с собаками обыскали клинику. Результат был неудовлетворительным, поскольку выяснилось, что клиника насквозь пропитана бесчисленными запахами, которые сбивают розыскных собак. Сыщики отчитались о своей работе по делу о скандале с трансплантацией, сообщив, что их дальнейшая деятельность, охватившая все отделения клиники, посеяла бы панику. Сверху было передано указание, которое запрещало употреблять выражение «террористический акт» в связи с этим делом.

В это время за профессором Гропиусом велось круглосуточное наблюдение. Гропиус уже на второй день заметил его. В таком небольшом местечке, как Грюнвальд, наблюдательному человеку почти невозможно не заметить слежку. В целом профессор чувствовал себя несколько лучше остальных жителей улицы, когда серый «ауди» или бежевый БМВ, сменявшиеся каждые шесть часов, занимали их парковочные места. Поэтому он исходил из того, что во время встречи с Вероник и, возможно, даже с Фелицией Шлезингер он был под наблюдением. В его ситуации он считал, что разговору с женой не стоит уделять особого внимания. А вот встреча со вдовой, напротив, очень даже могла привести к ажитации. И все, что произошло в последующие дни, увы, не способствовало тому, чтобы эти волнения рассеялись.

* * *

Все началось со звонка Фелиции спустя четыре дня после их встречи. Гропиусу было неприятно, когда вдова заявила ему по телефону, что он должен быть готов к тому, что его разговоры прослушиваются.

Голос Фелиции звучал совсем не так, как во время их первой встречи пару дней назад. Тогда он удивился, насколько независима эта женщина и как спокойно принимает она свою судьбу, при этом не производя впечатления холодности или безразличия. В этот раз Гропиусу послышалось беспокойство и даже отчаяние, когда Фелиция попросила его о встрече. Во время прошлой беседы у нее сложилось впечатление о нем, как о человеке, которому можно доверять. Но на его вопрос, происходили ли с ее мужем какие-либо странности, она пока ничего не ответила. По ее словам, таинственная смерть Шлезингера задала ей не меньше загадок, чем его жизнь.

Если бы Гропиус догадывался, что в это время его слушают и ФРС, и УУП, он бы тотчас же повесил трубку. Но в намеках Фелиции он увидел проблеск надежды, возможность отвести от себя подозрение. Может быть, не хватало лишь небольшой детали, чтобы пролить свет на непроглядную темень этой трагедии. Поэтому он, не колеблясь, согласился на новую встречу, когда Фелиция попросила его приехать к ней домой на Тегернзее.

Дом располагался высоко над озером, и подъехать к нему можно было, только поднявшись с набережной по узкой крутой дорожке, которая несколько раз меняла свое направление. Гропиусу было нелегко вести свой тяжелый автомобиль по серпантину. Когда он все-таки преодолел подъем, его взору открылся захватывающий вид на озеро и обрамлявшие его горы. Тот, кто мог позволить себе построить здесь дом, уж точно не относился к беднейшим слоям населения.

К своему удивлению, Гропиус не заметил машины, которая сопровождала бы его на пути в Тегернзее. Когда он позвонил в дверь, на которой была прибита скромная табличка с надписью «Шлезингер», он еще раз огляделся по сторонам и не заметил ничего подозрительного.

Фелиция проводила гостя в большой зал с наклонным деревянным потолком, который заканчивался французским окном во всю стену, откуда открывался вид на долину.

– Вы должны понять, – сказала Фелиция, сервируя кофе на маленьком круглом столике, – мне нелегко смириться с новой ситуацией, и, конечно же, к вашему предложению встретиться я отнеслась с большим недоверием. Но теперь я поняла, что от смерти Арно вы пострадали не меньше меня. Во всяком случае я не могу себе представить, чтобы именно вы оказались связанным с мафией и торговали человеческими органами.

Озадаченный Гропиус спросил с иронией:

– И что же вас в этом так уверило?

Фелиция посмотрела в окно, за которым робко начинался моросящий дождик.

– Уверило? – переспросила она. – А я не уверена. Это подсказывает мне, скорее, мое шестое чувство, а на него влияют определенные обстоятельства.

Профессор вопросительно посмотрел на Фелицию.

– Несколько дней назад я начала разбирать бумаги, документы, короче, все, что оставил мой муж. Поначалу я взялась за эту работу с отвращением, чувствуя себя незваным гостем в жизни другого человека. Но я понимала, что рано или поздно придется разобраться с его бумагами, и стала ночи напролет корпеть над ними. И чем больше материалов я просматривала, тем более чужим становился мне человек, за которым я была замужем четыре года. Да, я была замужем за незнакомцем. Речь не идет о том, что у каждого из нас была своя профессия и работа, мы оба зарабатывали деньги и иногда не виделись неделями. Все это как раз совпадало с нашими представлениями об отношениях, в которых у каждого есть свое свободное пространство. Я вдруг поняла, что Арно вел совсем другую жизнь, а вовсе не ту, которую выставлял напоказ.

– Другая женщина?! – Гропиус сам испугался своего вопроса и поспешил добавить: – О, извините мне мою бестактность!

Фелиция сосредоточенно мешала ложечкой в кофейной чашке и, не поднимая головы, переспросила:

– Другая женщина? Кто знает, во всяком случае меня не удивит, если я сделаю и это открытие.

– Вы имеете в виду, что ваш муж вел двойную жизнь? В нескольких местах, в разном окружении?

– Я думаю, что можно сказать и так.

– И его смерть может быть связана как раз с этим?

– Ну, пока это мое объяснение всему.

Гропиус состроил мученическую физиономию, как будто хотел сказать: «С каким удовольствием я бы вам поверил…»

Тут Фелиция поднялась и скрылась на минуту в соседней комнате. Когда она вернулась, у нее в руках была папка. Она хотела что-то сказать, как в дверь позвонили. Фелиция положила папку на столик и пошла открывать.

– Это почта, – сказала она извиняющимся тоном, возвращаясь в зал, и отставила посылку, завернутую в желтую бумагу, в сторону. Потом взяла папку и сказала:

– Вот здесь, взгляните, я совершенно случайно на это наткнулась, счет в швейцарском банке на имя Арно Шлезингера с вкладом в десять миллионов евро.

Гропиус слегка присвистнул, что совершенно не вязалось с его манерами.

Профессор спросил:

– И вы ничего не знали об этом счете? В смысле – эта сумма вполне достаточна для того, чтобы отойти от дел еще в юности и наслаждаться жизнью. Вы уверены, что этот счет вообще существует?

Фелиция кивнула:

– Я уже узнавала. Со счетом все в полном порядке. Кроме того, мне даже удалось установить, каким образом деньги оказались на счету. Арно положил их туда сам, наличными. Вот просто так взял и достал из чемодана!

– И ваш муж ни разу ничем не намекнул, что вообще-то вы чертовски богаты, простите мне такое выражение.

– Ни разу. Наоборот, по сравнению со мной Арно жил, скорее, скромно. На одежду и обувь я трачу круглые суммы, но я хорошо зарабатываю. Не прикажешь же мне все это носить в банк и каждый день любоваться выписками со счетов?

– Похоже, что ваш муж именно так и делал!

– Может быть, так и было, – подтвердила Фелиция и добавила: – Но это еще не все.

Она взяла выписки и вышла.

Невольно взгляд Гропиуса остановился на желтой посылке. События последних дней сильно обострили его шестое чувство. А только что услышанное вовсе не способствовало уменьшению его тревог. Поэтому он прочел на посылке, что получателем была Фелиция Шлезингер, а отправителем – известная компания посылочной торговли.

– В этом доме есть и другие загадки! – Фелиция вернулась из соседней комнаты, в ее руках была стопка авиабилетов. – Все на имя Арно Шлезингера, большинство прошлогодние: Рим, Париж, Турин, Лондон, Тель-Авив, один в Майами и дальше до Ки-Уэст, Флорида, даже не использованный. Но все это время Арно должен был находиться, по его утверждению, на раскопках в Израиле.

– Вы уверены в этом? – Гропиус испытующе посмотрел на Фелицию.

– Что значит «уверена», – пробормотала Фелиция раздраженно, и Гропиус впервые увидел, как у нее на виске проступила темная венка, – мы регулярно созванивались, время от времени из Израиля приходили письма. Зачем Арно устраивал передо мной этот спектакль? У нас была неплохая семья, во всяком случае я так думала. Возможно, я была слишком доверчива и наивна, и уж точно слишком глупа.

Голос Фелиции звучал гневно и плаксиво одновременно, поскольку ничто так не обижает женщину, как ее обманутое доверие.

Гропиус сделал вид, будто не обратил на это внимания.

– Вы ожидали эту посылку? – спросил он неожиданно.

Погруженная в свои мысли, Фелиция посмотрела на посылку, потом взяла ее в руки, прочла адрес отправителя, потрясла коробку и ответила:

– Нет, не имею понятия. Какая-то торговля по каталогам.

Нервозность профессора не осталась незамеченной для Фелиции. Она считала Гропиуса человеком, умудренным опытом, который знает, как поступить, в любой ситуации.

Фелиция начала открывать посылку. Гропиус подскочил к ней, вырвал коробку из рук и поставил перед окном на пол. Потом схватил Фелицию за руки и внимательно посмотрел ей в глаза:

– Фелиция! Это бомба! Вы ни в коем случае не должны открывать эту посылку!

Фелиция испуганно смотрела на него:

– Что же делать?

– Это срочно нужно убрать отсюда, выкинуть вон!

– Но куда? – спросила она, охваченная волнением.

– Вон отсюда, главное – подальше выбросить! – Гропиус выбежал из дома, открыл багажник своей машины, вернулся и вынес посылку.

– Может быть, позвонить в полицию? – только и успела крикнуть Фелиция вслед отъезжающему автомобилю.

– Позднее! – едва услышала она в ответ, и автомобиль скрылся за поворотом.

Гропиус мчался вниз к долине, к карьеру. Он уже не был абсолютно уверен, что решение было правильным. Он не понимал, что с ним происходит, чувствовал себя будто во сне. Вероятно, все, что свалилось на него за последние дни, было слишком тяжелым испытанием для психики, и оно не могло пройти бесследно. Может быть, это было самым глупым решением, какое он только мог принять: мчаться по извилистой дороге с бомбой в багажнике, не имея никаких шансов уцелеть, если эта штука взорвется у него за спиной. От страха его затошнило, а горло будто сдавила железная рука. Перед глазами в моросящем дождике расплывалась узкая лента дороги. Гропиус засмеялся громко и без стеснения, как смеются в мгновения глубочайшего страха. Он смеялся как сумасшедший, поняв, что его жизнь может закончиться у следующего дерева, бессмысленно и бесследно.

Он доехал до набережной и повернул направо. В паре километров к северу, в Гмунде, дорога расходилась, и одно из ответвлений вело в направлении Шлирзее. Там был гравийный карьер, он решил остановиться у него и позвонить в полицию.

Едва Гропиус доехал до развилки, зазвонил телефон. Это была Фелиция. Ее голос срывался:

– Гропиус, только что мне кто-то позвонил, спросил, получила ли я посылку, и сказал, что, если мне дорога жизнь, я должна как можно скорее избавиться от нее. В 16 часов она взорвется, и весь дом взлетит на воздух.

Гропиус ничего не ответил, только сильнее нажал на газ.

– Гропиус! – Фелиция почти кричала. – Гропиус, вы меня поняли?

– Да, – ответил он, – который час?

– Ровно 16 часов.

Гропиус ударил по тормозам. Дальше все было как в тумане: он направил машину к пологому спуску, который вел в карьер, остановился на полдороге, выключил мотор и вышел из машины, а потом побежал. Грегор мчался туда, откуда приехал, он пересек дорогу и побежал дальше, прорываясь сквозь мокрые от дождя кусты. Он не знал, сколько прошло времени, когда раздался глухой взрыв и взрывной волной его бросило на землю. Инстинктивно он накрыл голову обеими руками, лицом уткнувшись в сырой мох.