Текст книги "Смертельный код Голгофы"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

По этим и другим причинам, называть которые не принято, говоря об умершем (обычно писали что-то вроде: «К радости бульварной прессы, Бертрам состоял в так называемом открытом браке»), у него не было детей. Это привело к тому, что в то солнечное, но холодное весеннее утро у гроба стояли и давали волю слезам четыре вдовы, одетые в черные костюмы и вуали от лучших дизайнеров. Этот факт поверг священника, читавшего по заказу утешительные слова по потрепанному листочку, в крайнее замешательство. Он не знал, на какую из четырех женщин ему следует смотреть утешительным взглядом.

Несколько телевизионных съемочных бригад и множество газетчиков боролись за лучшее место. Священник говорил о Царствии Небесном, при этом его голос был похож на голос Эриха Хонеккера. На деревьях, обступивших кладбище, сидели вороны и иногда прерывали речь проповедника громким карканьем.

Было не меньше двухсот гостей – они столпились вокруг открытого гроба, те кто стоял позади, старательно тянули шеи. Большинство пришло из любопытства. Были и те, кто ходил на похороны как на работу. На приличном отдалении от толпы, спрятавшись за деревом, стоял Вольф Инграм.

Несмотря на свою профессию, Инграм ходил на похороны без отвращения. Не то чтобы он, как это бывает в плохих фильмах, ожидал, что поймает убийцу у гроба покойника. Но как он говорил, убийца как-то по-особому пахнет. Что касалось его нюха, то, похоже, в этот раз Инграм ошибся. Несмотря на то что он внимательно осмотрел каждого гостя, насколько это было возможно, он не обнаружил ничего подозрительного.

Через полчаса толпа скорбящих поредела. Начали расходиться и журналисты – одни почти бегом, другие – чинно шествуя. На кладбище воцарилась тишина. Только сквозь высокую стену прилегавшего к погосту юридического учреждения время от времени слышались неразборчивые приказы.

Инграм с интересом рассматривал букеты и венки на могиле, а особенно красные ленточки с золотыми буквами, на которых фирмы, друзья, близкие и родственники, как, впрочем, и различные дамы, передавали усопшему последний привет. С намерением записать все имена он достал из кармана блокнот, как вдруг услышал голос:

– Все работаете? Похвально, похвально!

Инграм обернулся.

– Вас-то я меньше всего ожидал тут увидеть, господин прокурор. Вероятно, прекрасная погода не дала вам усидеть за письменным столом?

Маркус Реннер посмотрел отстраненно, хотя в этом ему, не обладавшему актерскими талантами, помогали блестящие стекла очков, скрывавшие глаза.

– А вас? Что-то заметили, что могло бы нам помочь в расследовании?

– Честно говоря, нет, господин прокурор. Я как раз собирался переписать имена с венков. Никогда не знаешь…

Реннер схватил комиссара за рукав и потащил на правую сторону могилы, где покоилась целая гора венков. Он наклонился и разгладил рукой лиловую ленту, которая была прикреплена к венку из оранжево-голубых стрелиций, которые иногда еще называют «райские птицы». Золотыми буквами было написано: REQUIESCAT IN РАСЕ – IND.

– Что вы теперь скажете? – спросил Реннер с надменностью, за которую его все так не любили. И добавил тем же тоном: – Вообще-то в ваши обязанности входило это найти!

Инграм не видел причины, по которой ему следовало бы оправдываться перед этим выскочкой: у этого юнца еще молоко на губах не обсохло. Поэтому он воздержался от комментариев и сказал:

– Крупный улов.

Реннер не отставал:

– Вы знаете, что означает эта надпись? Вы ведь знаете латынь?

– Если бы я знал латынь, – ответил Инграм, – мне бы не пришлось ходить по похоронам незнакомых мне людей, я бы грел свою сморщенную от долгого сидения задницу в каком-нибудь министерском кресле.

– Это означает, – ответил Реннер, не реагируя на его замечание, – «Покойся с миром». Это цинично, мой дорогой Инграм!

Инграм наморщил лоб.

– Во-первых, я не ваш дорогой, господин прокурор, и, во-вторых, любое убийство цинично.

Реннер подумал, что в этом смысле он прав, и кивнул. Пока Инграм занимался тем, что снимал с венка «циничную» ленточку, Реннер заметил:

– Вы должны узнать, где заказали этот венок.

Инграм убрал ленточку в карман и сказал с иронией:

– Как вы думаете, зачем я ее снимал? Но все равно спасибо большое за совет!

Они не выносили друг друга. И поскольку вероятность того, что дело на кладбище дойдет до рукоприкладства, была высока, Реннер поспешил поскорее проститься:

– Хорошего дня.

В этот момент у Инграма зазвонил мобильный телефон.

– Да? – Инграм услышал голос Мурау.

– Этого просто не может быть! – ответил он тихо и убрал телефон в карман. – Господин прокурор! – закричал он вслед Реннеру.

Тот сделал вид, что не слышит.

– Господин прокурор! – повторил Инграм так громко, что слова эхом разнеслись по кладбищу.

Реннер повернулся, а Инграм энергично замахал ему рукой.

– Это вас, скорее всего, заинтересует, – сказал Инграм, догоняя Реннера, – мне только что сообщили, что в центре трансплантологии Кильского университета от инфаркта умер пациент. После вскрытия было обнаружено, что смерть наступила в результате отравления пересаженного органа хлорфенвинфосом.

Глава 11

Франческа вернулась в отель неподалеку от центрального вокзала совершенно расстроенная. Гостиница называлась «Рихард Вагнер», и композитор перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что это здание назвали его именем. Это был типичный отель для коммивояжеров, располагавшийся в центре города, с маленькими дешевыми номерами. Франческа провела тут два дня, ожидая Гропиуса, а теперь это…

Она была безмерно огорчена, надеясь, что новость о ее свободе приведет Гропиуса в то страстное состояние, которое овладело им в Турине, пока она не столкнула его с горькой реальностью. С тех пор Франческа все время вспоминала о нем, ее тянуло к нему с каждым днем все сильнее. Она уже не помнила, когда последний раз спала с мужчиной, это было давно, очень давно… Гропиус понравился ей с самого начала – привлекательный мужчина, чья открытость пришлась ей по душе. Франческе с трудом удавалось сдерживать свои чувства. Но теперь, после напряженных нескольких часов, закончившихся горьким разочарованием, у нее совсем не осталось сил, чтобы держать себя в руках. Она бросилась на кровать убогого номера, забарабанила кулаками по подушке и дала волю слезам.

Слезы приносят облегчение, и после рева от души, который занял у нее добрых полчаса, Франческа поднялась, пошла в ванную и умылась ледяной водой. Это ее успокоило. Потом она надела очки и встала перед зеркалом, разглядывая себя с головы до ног.

«Неужели ты стала настолько непривлекательна, что тебе уже не удается завлечь мужчину?» – говорила она себе. Или та отрешенность, в которую поверг ее несчастный случай с Константино, настолько изменила ее внешность и манеры, что она стала синим чулком? О небо, она чувствовала себя обязанной Константино, она взвалила на себя это бремя, но теперь, когда он мертв, она хочет все забыть. У нее есть право на новую жизнь, на секс, на любовь.

Гропиус, думала она, раздеваясь перед зеркалом, Гропиус был как раз тем мужчиной, которому бы она с радостью отдалась. Его отстраненное поведение обидело и возмутило ее до глубины души. Она критически оглядела себя в зеркале. «Для твоего возраста, – начала она разговаривать со своим отражением, – ты очень хорошо сохранилась, во всяком случае тебе нечего опасаться конкуренции со стороны молодежи. Густые волосы, полная грудь, тонкая талия, черт возьми, чего ему еще надо?»

Франческа решила принять ванну, и, наслаждаясь лаской теплой воды, она приняла решение: ей нужен мужчина только на одну ночь. Таким образом ей удастся отомстить Гропиусу. На сей раз она сама будет ставить условия. Эта мысль взбудоражила ее.

Видимо, она уснула в ванне и очнулась от холода – вода совсем остыла. Она энергично растерла тело полотенцем, высушила волосы и накрасилась. Макияж она нанесла ярче, чем обычно, надела черные чулки, узкую черную юбку, а сверху прямо на голое тело – тот самый зеленый пиджак, который в Турине свел Гропиуса с ума. Ее лодочки на высоком каблуке как нельзя лучше подходили к наряду.

Ближе к вечеру она поинтересовалась у портье, который, как и отель, уже давно пережил свои лучшие времена, куда можно пойти женщине без сопровождения, и получила исчерпывающие сведения – в отель «Баварский двор», находившийся неподалеку, там ей нечего будет опасаться.

В начале десятого Франческа вошла в бар, располагавшийся в полуподвальном помещении, с небольшими столиками на четверых и большим танцполом. Звучала приглушенная музыка. Франческа уселась на высокий табурет рядом с барной стойкой, заказала мартини: смешивать, но не взбалтывать, как в фильме про Джеймса Бонда, и с деланным скучающим взглядом начала высматривать для себя возможную жертву.

Но в баре народу было немного. На танцполе двигалась одна пара, тесно прижавшись друг к другу, не обращая внимания на музыку. Большинство столиков были свободны, а бармен был рад хотя бы одному гостю, с которым он мог поболтать. Когда через полчаса все темы для разговора, ведущегося за барной стойкой, про погоду, бизнес, футбол и автомобили, были исчерпаны, а к ним так никто и не присоединился, Франческа расплатилась и собралась уходить. Тогда к ней подошел мужчина средних лет, который до сих пор сидел за столиком в углу. Он был невысок, темноволос, а лицо казалось чересчур бледным, что еще больше подчеркивал его черный костюм.

– Собрались уходить? – спросил он необычно глухим голосом по-английски, но с жестким акцентом, выдававшим в нем иностранца.

– Не слишком-то тут весело, – ответила Франческа, – может быть, загляну сюда позднее.

Мужчина рассыпался в вычурных любезностях и заявил, приглашающе протянув руку:

– Если бы я умел танцевать, то с огромным удовольствием пригласил вас на танец. А теперь мне остается только выражать по этому поводу сожаление. Меня зовут Рамон.

Франческа улыбнулась.

– Вы испанец? – спросила она.

– Нет. Каталонец. Это очень большая разница! – ответил Рамон. – А вы?

– Итальянка.

– Милан?

– Почему вы так решили?

– В Милане живут самые красивые итальянки. Они объединяют в себе южный шарм и северную элегантность. Как и вы, синьорина! – При этих словах он, не отрываясь, смотрел на ее грудь.

– Я из Турина, – ответила Франческа, смеясь, – ни шарм, ни элегантность там не живут. К сожалению, я не говорю по-испански. Едва ли хотя бы один итальянец знает ваш язык.

– Как мы знаем, также весьма мало испанцев со знанием итальянского.

Сами того не заметив, Франческа и Рамон перешли в разговоре на немецкий.

– Вы позволите угостить вас шампанским? – вежливо спросил он.

Рамон был не из тех мужчин, о которых мечтают женщины, но он вел себя очень приветливо и располагал к себе. Так что Франческа не нашла достаточно веской причины, чтобы ему отказать.

– Меня зовут Франческа, – сказала она, поднимая бокал.

– Мы знаем, – заметил Рамон, манерно подмигнув ей.

Франческа не знала, как ей понимать ответ и подмигивание испанца, но она предпочла сильно не задумываться над этим.

Постепенно бар наполнялся гостями, но чем больше она высматривала для себя волка-одиночку, который подошел бы ей для страстной ночи, тем больше разочаровывалась. Она видела только пары или одиноких женщин, которые, как и она, искали сказочных принцев.

К неоспоримым достоинствам Франчески относилось умение переносить очень большие дозы алкоголя, совершенно не пьянея. Рамон между тем, ведя ничего не значащую беседу и опрокидывая стакан за стаканом, начал осыпать ее двусмысленными комплиментами. Он шептал блаженно, что она греховна, как Мария Магдалина, и прекрасна, как Мадонна Рафаэля, и для нее он готов совершить любой грех.

Франческа ненавидела пошлые разговоры, поэтому Рамон не нравился ей все больше и больше. Он же пожирал ее глазами, при этом не приближаясь к ней ни на сантиметр. Все больше ее охватывал гнев, и в бешенстве на этого зажатого похотливого испанца она сказала:

– Рамон, вы говорите так, как будто вы священник!

Как ребенок, которого застали за воровством сладостей, Рамон опустил глаза и, наклонив голову набок, сказал, еле ворочая языком:

– Абсолютно верно, я и есть священник.

– Вы?.. – Словно ища свидетелей своему недоумению, Франческа посмотрела по сторонам. Потом попыталась критично оценить Рамона.

Бледная кожа, черный костюм и елейный голос – нет сомнения, ей следовало бы заметить это раньше.

– Каждому из нас суждено испытать искушение, даже помазанникам Божьим. – При этом Рамон сложил руки в молитвенном жесте, и Франческа испугалась, что он сейчас начнет обращаться к небу с какой-нибудь проникновенной речью, чтобы Всевышний избавил его от лап греховной бабы, но все случилось иначе.

– Дитя мое, – бормотал он, тяжело дыша, – зачем ты связалась с Гропиусом? Это неподходящее общество для тебя. Скажи нам, что ему от тебя надо?

– Гропиус? – Франческа растерялась, – вы сказали – Гропиус?

Рамон прижал ладонь ко рту, как будто хотел сдержать себя, чтобы не сболтнуть еще чего-нибудь лишнего. Но алкоголь оказался сильнее.

– Мы уже давно следим за ним, – сказал он с трудом, стараясь произвести впечатление трезвого человека.

– Но что вы хотите от Гропиуса? Что он сделал?

– Тебе следует это узнать, дитя мое. Гропиус владеет кое-чем, что ему не принадлежит. Он играет с огнем, этот профессор! А что касается тебя, девочка: где товар?

За одну секунду в голове Франчески пронеслись сотни мыслей. Какой товар? Он говорит о наркотиках? Видимо, этот пьяный, зажатый субъект, который пялился из-под набрякших век на ее грудь, знал о тех загадочных событиях, которые расследует Гропиус. Может быть, он даже как-то связан с убийством Константино? Со смешанным чувством удивления и отвращения Франческа смотрела на этого нетрезвого типа, сидящего напротив.

«Ты должна сохранять хладнокровие», – сказала она сама себе, улыбаясь Рамону. Это был шанс завоевать Гропиуса. Она должна постараться разговорить этого загадочного попа, если он действительно был таким. Вооружившись всеми приемами, которые доступны настоящей женщине, она должна узнать, на кого работает Рамон и что он ищет. Обстоятельства были ей на руку, и, скорее всего, такая удача не повторится.

Пока Рамон опрокидывал в себя очередной бокал шампанского, Франческа нагнулась к нему с намерением открыть сладострастному священнику самый выгодный вид на свое декольте. При этом она с невинным видом спросила:

– Вы живете здесь, в отеле?

– Почему вы спрашиваете? – возразил Рамон, как будто не понимая, что она замышляет.

– Да так. Просто мы могли бы устроиться поудобнее. Я имею в виду – не поймите меня превратно – здесь так накурено, и музыка чересчур громкая.

– Двести тридцать один, – пробормотал ее собеседник, – номер двести тридцать первый!

Правой рукой Рамон обнимал ножку пустого бокала из-под шампанского. Его лицо, постепенно принявшее ярко-багровый оттенок, казалось, готово было лопнуть, была видна отчаянная внутренняя работа, может, как раз в этот момент он боролся с искушением. Наконец, он с театральной интонацией и просветленным выражением лица заявил:

– Когда я слаб, тогда я силен!

Франческа непонимающе посмотрела на него:

– Что, простите?

– …пишет святой апостол Павел во Втором послании к Коринфянам!

– Умный мужчина. Так чего же мы ждем?

Рамон швырнул кредитную карточку на стойку.

– Счет! – крикнул он бармену.

Незаметно Франческа бросила взгляд на имя, которое значилось на кредитной карточке: Рамон Родригес. Гропиус однажды упоминал имя Родригеса. Она была на верном пути.

– Где товар? – повторил Рамон свой вопрос, когда они, поддерживая друг друга, поднимались по широкой мраморной лестнице, которая вела в лобби-бар отеля.

– Давай поговорим об этом позже, – сказала Франческа, сохраняя присутствие духа, а Рамон временно, удовлетворился таким ответом. У нее с трудом получалось тащить наверх пьяного мужчину. Дальнейшие события произошли настолько быстро и неожиданно, что Франческа не успела ничего понять и хоть как-то отреагировать.

Когда они поднялись на лестничную площадку, с двух сторон к ним подскочили двое одетых в темное мужчин, схватили Родригеса за руки и потащили его к крутящейся двери на улицу. Это нападение произошло совершенно бесшумно и не привлекло ничьего внимания, а Рамон ничуть не сопротивлялся.

Только спустя пару мгновений, пока она, ошарашенная случившимся, стояла столбом, Франческа поняла, что произошло, и тут ей стало очень страшно. Осторожно посмотрев по сторонам, она вышла на улицу и побежала к такси, которые стояли напротив входа в отель.

Поездка от отеля «Баварский двор» до гостиницы «Рихард Вагнер» длилась пять невыносимых минут, во время которых она, сидя на заднем сиденье, постоянно оборачивалась, проверяя, не едет ли за ней машина. Прибыв на место, она протянула водителю деньги и попросила проводить ее до входа в отель. Водитель, коренастый тип южной наружности, и за меньшие деньги выполнял странные поручения, поэтому он с удовольствием подчинился просьбе симпатичной женщины.

В отличие от приличных дорогих отелей, холл в «Рихарде Вагнере» или, правильнее сказать, входное помещение, выглядел совсем сиротливо. Франческе пришлось позвонить в звонок, стоявший на стойке, лишь тогда из дальней комнатки появился бородатый пожилой господин и выдал ключ.

У Франчески было нехорошее предчувствие. Оно появилось после того, как она вышла из лифта на третьем этаже. Беседуя с Рамоном, Франческа ввязалась в опасную игру. Она не сомневалась, что за ее беседой с похотливым священником наблюдали и намеренно прервали ее, чтобы заставить разговорчивого Родригеса замолчать. Опасной ситуация показалась ей еще и потому, что товарищи Рамона, скорее всего, решили: во время попойки он выболтал ей слишком много.

Когда она вошла в свою комнату, то увидела, что дверцы всех шкафов распахнуты настежь, а одежда, выброшенная из них, валяется на полу. Франческа ожидала увидеть нечто подобное. Не оглядываясь, она закрыла дверь и побежала по лестнице вниз, где встретила ночного портье.

– Кто-нибудь меня спрашивал? – крикнула она на старика.

Тому понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить. Потом он ответил:

– Нет, уважаемая. Но вам звонили. Мужчина спрашивал, в номере ли вы, а когда я ответил, что нет, спросил о том, в каком именно номере вы остановились. Это все. Что-то не так?

Ничего не ответив, Франческа выскочила из отеля, пересекла улицу и поспешила к стоянке такси вблизи вокзала.

– В Грюнвальд, – пробормотала она водителю, переводя дыхание.

Вскоре такси подъехало к дому Гропиуса. Свет в окнах не горел. Что делать, если его нет? Она попросила шофера подождать и пошла к дому.

На звонок никто не ответил. Сколько она прождала, Франческа не знала. Отчаявшись и совсем позабыв о водителе, она опустилась на холодные ступеньки и в отчаянии закрыла лицо руками. Франческа уже ни на что не надеялась, как вдруг в доме зажегся свет. В следующий момент она услышала недовольный голос Гропиуса:

– Кто там?

Она махнула водителю, чтобы тот уезжал, потом сказала виноватым голосом:

– Это я, Франческа.

Какое-то время стояла тишина, потом в замке заскрежетал ключ. Она с облегчением вздохнула.

– Ты с ума сошла? – прикрикнул Грегор на Франческу. – Ты хоть знаешь, который сейчас час? Что означает весь этот спектакль?

Он уже собирался захлопнуть перед ней дверь, но в последний момент заметил, что Франческа вся дрожит, и передумал.

– Ну, входи! – сказал он великодушно.

Франческа благодарно посмотрела на него и проскользнула в дом.

– Ты однажды упомянул некоего Родригеса, который преследовал тебя в Берлине, – начала она с порога.

– Да, а что с ним такое?

– Он здесь.

– Откуда тебе это известно? Ты же даже не знаешь этого типа!

– Я пила с ним шампанское в баре, он сказал, что его зовут Рамон, а на его кредитной карточке было написано «Рамон Родригес».

– Он подошел к тебе сам и заговорил?

– Наша встреча явно не была случайной! Родригес, во всяком случае, знал мое имя и предупредил меня, что твое общество мне не подходит.

Гропиус недавно заснул и все еще не мог окончательно проснуться. Он слушал сбивчивый рассказ Франчески, пытаясь вникнуть и при этом оглядывая ее критическим взглядом. Она была одета так же, как тогда в Турине, и выглядела суперсексуально. Но внезапно Грегор вспомнил, что было потом, и одернул себя.

– Итак, по порядку, – сказал Гропиус с деланным спокойствием и усадил Франческу в кресло в гостиной.

– Этот Родригес заговорил с тобой на улице и пригласил выпить шампанского…

– Не на улице, – вставила Франческа, – я хотела как-то развеяться и вечером пошла в бар отеля «Баварский двор». Там он ко мне и подошел, наверное, следил. Потом он выпил, много ему не надо было, и вскоре начал говорить такие вещи, которые на трезвую голову вряд ли бы сказал. О своей профессии, например.

– Это неинтересно.

– Он священник.

– Что? – Гропиус удивленно посмотрел на Франческу.

– Он не только выглядит как священник, он еще на память цитирует послания апостола Павла.

– И что он хотел? – Гропиус оглядел ее. – Могу себе представить.

– Да, и это тоже, – Франческа смущенно улыбнулась, – но еще он хотел какой-то товар.

– И как закончился вечер? – улыбнулся Гропиус.

Франческа, почувствовав в его голосе пренебрежение, решила этого не замечать и продолжила:

– Внезапно к Родригесу подбежали двое мужчин и утащили его. Я не видела, куда именно. Когда я вернулась в отель, в моей комнате все было перевернуто вверх дном. Грегор, я боюсь. Можно мне переночевать у тебя сегодня?

– Конечно, – ответил Гропиус, думая о своем. Он размышлял: священник, который следит за ним определенное время (и не только за ним, похоже, что он и Франческу не выпускает из поля зрения), заинтересован в том, чтобы расследование смерти Шлезингера было приостановлено. Странно. На какой-то момент ему показалось почти невозможным, что у убийств Шлезингера, де Луки, Бертрама, Константино был один и тот же заказчик. Ведь у каждой из этих смертей был свой, индивидуальный мотив. И еще эта чертова папка, о которой он ничего не знал: ни ее содержания, ни того, куда Шлезингер ее спрятал.

Гропиус покачал головой.

Он подошел к Франческе и взял ее за руки:

– Что тебе еще удалось узнать от этого Родригеса? Подумай, малейшее наблюдение может стать полезным!

Франческе было нелегко вспомнить подробности прошедших трех часов. Ведь шампанское не прошло бесследно и для нее. После недолгих раздумий она ответила:

– У него была очень странная манера говорить, он говорил о себе во множественном числе, как будто стыдился произнести слово «я».

– Странно. Еще!

– Когда мы стали уходить, он назвал мне номер своей комнаты в гостинице: двести тридцать один. Расплатился золотой кредиткой. И все время нервировал меня вопросом о каком-то товаре.

Гропиус отошел от Франчески и сел в свое кресло.

– А ты, – задал он ей вопрос, – ты сама делала Родригесу какие-нибудь намеки?

– О чем ты говоришь! – возмущенно вскричала Франческа. – Я не буду утверждать, что была абсолютно трезва, но я вполне контролировала ситуацию. Нет, от меня Родригес не узнал ни единого слова! Поверь!

Гропиус взволнованно вскочил и выбежал из комнаты. Затем он осторожно посмотрел сквозь зарешеченное окно, выходящее на улицу. Все машины, припаркованные около дома, были ему знакомы, он не заметил ничего подозрительного. Гропиус взглянул на часы. Было начало второго. Он вернулся в гостиную.

Франческа удобно устроилась на диване.

– Извини, – прошептала она, – я устала как собака.

– Хорошо-хорошо, – ответил Гропиус и вышел. Когда он вернулся, у него под мышкой было одеяло и пижама, но Франческа уже спала.

– Эй, проснись, – прошептал Гропиус, – ты не должна засыпать в одежде.

На короткое мгновение Франческа открыла глаза, потом закрыла их и с недовольным ворчанием отвернулась.

– Эй, – повторил он и потрепал ее по щеке, – я принес тебе пижаму.

Франческа тяжело поднялась, села и с полузакрытыми глазами начала раздеваться. Через минуту она уже сидела перед ним обнаженная. У нее было безупречное тело: полные груди, тонкая талия, упругие бедра. Все – один сплошной вызов.

Он почувствовал возбуждение и на какой-то момент задумался, стоит ли ему подчиниться желанию. Но потом им овладело сомнение: может быть, усталость Франчески была всего лишь игрой, может быть, она просто решила воспользоваться ситуацией, чтобы его соблазнить?

«Возможно, ты сильно пожалеешь об этом в будущем», – сказал его внутренний голос, а потом добавил: «Или нет». В общем Гропиус взял пижаму, натянул на Франческу рубашку и застегнул пуговицы, потом надел на нее штаны, накрыл одеялом и погасил свет.

Он был в полном замешательстве.

* * *

Гропиус пролежал в постели без сна до рассвета. Фелиция – зрелая женщина, самостоятельная, уверенная в себе и при этом ласковая, с легким характером. С другой стороны, Франческа – внешне хладнокровная, почти неприступная, но по отношению к нему податливая, словно воск. Каждый сантиметр ее тела действовал на него как провокация, даже в тонких пальцах и точеном носике было что-то возбуждающее. С такими мыслями он наконец уснул уже на рассвете.

После душа Франческа оделась. И без косметики она все равно оставалась удивительно привлекательной женщиной. Она прошла на кухню и не без труда привела в действие кофеварку и тостер.

Запах завтрака распространился по всему дому, когда в доме у Гропиуса раздался звонок входной двери. Франческа открыла, как будто это было само собой разумеющимся делом.

– Да? – сказала она.

Хорошо одетая женщина, стоявшая на пороге, казалась очень удивленной. Даже более того, она, похоже, была в полной растерянности, когда произнесла:

– Кто вы, позвольте спросить?

Только теперь Франческа поняла, в какое положение она поставила Грегора. И непринужденность как ветром сдуло, а на ее месте появилась явная нервозность.

– Я Франческа Колелла, – ответила она и застегнула верхнюю пуговицу на своем кожаном жакете. – А вы?

– Фелиция Шлезингер, – ответила та обиженно, – если бы я знала, что вы здесь, я бы, конечно, не приехала. А где Грегор?

– Думаю, он еще спит, – ответила Франческа и в тот же момент поняла, что это замечание еще больше усугубило ситуацию, – я имею в виду… Все не так, как вы подумали. Грегор вам все объяснит. Проходите же!

– Нет-нет. В этом нет необходимости. Может быть, в другой раз!

Фелиция собралась уходить, когда за спиной у Франчески показался Гропиус в халате. Франческа бросила на него молящий о помощи взгляд, желая сказать: «Мне очень жаль».

– Фелиция? – сказал Гропиус.

– Я вижу, ты меня совсем не ждал! – заметила Фелиция с ехидной улыбкой.

– Нет, – ответил Гропиус и смущенно закашлялся, – входи же! Ситуация снова изменилась.

Фелиция с большой неохотой приняла его предложение и, думая, что уличила его в измене, сказала:

– Ты вовсе не обязан давать мне отчет, Грегор.

Но слова ее звучали так, как будто думала она совсем обратное.

Пока Гропиус провожал Фелицию в дом, он услышал, как Франческа крикнула ему в дверях:

– Думаю, мне лучше уйти. Ты сможешь найти меня в отеле!

Гропиус хотел ее задержать, но, когда он подошел к двери, Франчески уже не было.

– Итак, в чем же снова изменилась ситуация? – язвительно поинтересовалась Фелиция.

И Гропиус поведал ей о Родригесе и странной встрече с Франческой, сказав, что он все больше и больше склоняется к мысли – за всей этой неразберихой вокруг смерти Шлезингера кроется что-то еще, кроме преступных действий некой организации. И возможно, Шлезингер умер не благодаря стараниям Фихте. Его смерть может иметь и какую-то совсем другую причину.

– Ну и как она тебе? – спросила Фелиция, после того как выслушала весь его рассказ без единого замечания. Связь Гропиуса с Франческой, казалось, интересовала ее больше, чем нечто связанное с убийством мужа. С тех пор как она узнала о двойной жизни Шлезингера и о его связи с молодой израильтянкой, она старалась всячески изгнать его из своей памяти.

– Ничего не было! – постарался заверить Фелицию Гропиус. – Номер Франчески обыскали, пока ее не было. Она испугалась.

– И из страха она пришла к тебе и спросила, нельзя ли ей с тобой переспать!

– У меня, Фелиция, у меня. Это большая разница!

– Уф! – Фелиция с силой выдохнула, как будто хотела сказать: «Да кто тебе поверит!» Наконец она заметила с явной неприязнью:

– Если бы я случайно не оказалась здесь сегодня утром, я бы никогда и не узнала об этой истории. Да что там, все мужики одинаковые!

Она встала и, уходя, добавила:

– Я так надеялась, что ты не такой, но заблуждалась. Жаль. Спасибо, я найду дорогу.

Когда дверь захлопнулась, Гропиусу показалось, что он получил пощечину. В смятении он потер щеку. Фелиция была гордая, это качество он всегда ценил в женщинах. Но оскорбленная гордость – это очень опасный яд. Большинство отношений распадаются из-за этого.

Им овладели противоречивые чувства. С одной стороны, он понимал всю двусмысленность ситуации, а с другой – зачем Фелиция решила заехать к нему? Был ли настоящий кризис, который рано или поздно случается в любых отношениях? В любом случае он чувствовал, что она была не права и поступила с ним несправедливо. В порыве цинизма Гропиус похихикал про себя, вспомнив старую пословицу: везет в картах, не везет в любви. Нет, что касается любви, то этого счастья в его жизни было немного, так что, думал он, как раз пришло время попытать счастья в игре.

Вспомнив о Родригесе и о том, что Франческа о нем рассказала, Гропиус решил поговорить со священником и поехал в отель.

Он был знаком с менеджером гостиницы «Баварский двор», это был Боб Куш, они иногда вместе играли в гольф.

На просьбу Гропиуса узнать адрес, оставленный Родригесом при регистрации в отеле, Боб отреагировал с большой неохотой, намекнув, что он лишится работы, если кто-то об этом узнает. Гропиус поклялся сохранить тайну. Куш ввел какой-то запрос на ноутбуке, стоявшем перед ним на столе. Не говоря ни слова, он развернул компьютер так, чтобы Грегору было видно. Гропиус записал на листочке: Рамон Родригес, Каррер Каральт, 17, Барселона.

Гропиус удивленно поднял брови.

– Номер, – заметил между тем Куш, – был оплачен кредитной картой юридического лица.

– Что? Его здесь уже нет?

Куш снова пробежался по клавиатуре и, взглянув на экран, подтвердил:

– Сеньор Родригес покинул отель сегодня в 2:10 ночи. Его счет был оплачен действующей кредитной картой. Больше меня ничего не интересует.

– Боб, – взволнованно сказал Гропиус, – вам не кажется странным, что гость покинул свой номер в середине ночи?

Куш скорчил хитрую физиономию:

– Вы знаете, Грегор, крупная гостиница размещает много странных людей. Такое событие, как это, для нас, скорее, обыденность. Намного более странным мне кажется, например, то, что этот гость при бронировании номера настоял на том, чтобы это был именно 231-й. Положа руку на сердце, можно сказать, что этот номер не принадлежит к лучшим номерам отеля, скорее наоборот, он один из худших, между комнатой техперсонала и грузовым лифтом, с видом на внутренний двор. Мы селим в нем крайне редко, только если нет других мест.