Текст книги "Многоярусный мир: Ярость рыжего орка. Лавалитовый мир. Больше чем огонь."

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 46 страниц)

– И в твоем тоже.

Психиатр продолжал развивать эту тему. Он принадлежал к числу тех проводников, которые предоставляют своим клиентам самим составлять карту по ходу путешествия. Только путешественник не мог предугадать, в какую сторону его ведет проводник.

Под конец сеанса доктор велел Джиму каждый день заходить в аптеку за прописанной дозой торазина.

– Будешь некоторое время принимать его, но в этот период тебе не следует возвращаться к Орку. Мне хочется, чтобы ты оценил пережитое тобой и свои чувства по отношению к этому опыту. Вот тогда и поговорим о возвращении. Решительно настаиваю – и я знаю, что делаю – на том, чтобы ты не пользовался знатрой, пока я не дам разрешения. Полеты отменяются до улучшения внутреннего климата, договорились?

– Ладно. Вас понял.

Выйдя в коридор, Джим вдруг испытал озарение. Однако он не мог вернуться и сказать доктору, что ему неожиданно открылось. Порсена бы сильно встревожился и принял нежелательные для Джима меры. Хотя, возможно, он и так уже кое-что заподозрил. Джим привык быть Орком, то есть стал оркоманом.

ГЛАВА 27

Было несколько обстоятельств, которые обошли молчанием во время беседы и доктор, и Джим. Одно из них заключалось в том, что Джиму не требовалось беспокоиться насчет того, казнили Орка или нет. В конце концов, разве Фармер не написал, что молодой Владыка, ныне известный как Рыжий Орк, был жив и здоров в середине двадцатого века нашей эры? Стало быть, опасения Джима, что Орка могли убить, ни на чем не основаны. Почему же тогда Джим так волнуется?

Еще одним обстоятельством являлось расхождение между тем, что писал о Владыках Фармер, и тем, что знал Джим. В серии «Многоярусный мир» Вала считалась сестрой Ринтраха и Джадавина. На самом деле Вала была женой брата Лoca, а Ринтрах – вторым ребенком Лoca и Энитармон, то есть младшим братом Орка.

Доктор Порсена и его сотрудники считали – хотя никогда не говорили этого пациентам – что Многоярусный мир являлся чистым художественным вымыслом. Но Джим лучше знал ситуацию. Ведь не зря поговаривали, будто Фармер пережил несколько настоящих мистических озарений – должно быть, он был, а возможно, по-прежнему оставался, своего рода приемником, получавшим каким-то образом сведения о мирах Владык. Их свет доходил до него сквозь стекло, затемненное межвселенскими психическими вибрациями или чем-то иным. Но писатель не всегда бывал точно настроен на их частоты, и «атмосферные помехи» портили качество приема, к тому же он в силу своей профессии отдавал дань сочинительству, так сказать, для заполнения пробелов.

Тем не менее, несмотря на некоторые ошибки в хронологии и идентификации, ММ-стрелы Фармера обычно попадали в цель или где-то рядом. К тому же некоторые Владыки, лично известные Джиму или о которых он был наслышан, совсем не обязательно являлись персонажами Фармера. Ничего не мешало им быть потомками героев романа или их родственниками.

У Джима имелись проблемы и поважнее этих. Джим привык к Орку, и теперь, из-за невозможности войти в него, испытывал симптомы настоящей «ломки». Однако ему удавалось в какой-то мере держать себя в руках при помощи методики, применяемой Орком. Джиму она напоминала некоторые приемы ментальной техники йогов, о которой он читал, тем не менее овладеть ею можно было гораздо быстрее. В конце концов тоаны потратили не одну тысячу лет на ее совершенствование. Хотя эта техника не могла полностью снять эффекты «ломки», но все-таки уменьшала боли и раздражительность. Поэтому Джиму удавалось сдерживаться и не рычать на людей, а также не оскорблять их.

Его самочувствие несколько улучшилось, когда позвонила миссис Выжак и снова подтвердила свое приглашение – жить в ее доме, когда Джим перейдет на амбулаторное лечение. На похоронах Сэма миссис Выжак, рыдая, прижала Джима к груди и обещала дать ему приют, сразу предупредив, что он должен будет соблюдать ее правила. Никаких наркотиков, никакого курения в ее доме, никакой ругани, каждый день мыться, вовремя приходить к столу, никакой громкой музыки и т. д.

Джим пообещал, что будет делать все, как ей хочется. На его взгляд, больших трудностей у него возникнуть не должно. Он вполне мог в присутствии миссис Выжак держать свои «антиобщественные» мысли при себе. Однако всю радость от ее приглашения ему подпортили на следующий же день. Позвонила мать и сказала, что придет к нему вечером. И сообщила она ему именно то, что Джим был готов услышать, – они с отцом через пять дней уезжают в Техас. К глазам мгновенно подступили слезы, сердце больно сжалось. Хотя Джим и подготовился к этому моменту – или думал, что подготовился, – слова матери причинили ему сильную боль. Но он не позволит ей увидеть его плачущим. Не хватало еще, чтобы она рассказала отцу, как глубоко на него подействовало сказанное.

Джим не спрашивал, почему не пришел отец. Трус!

Ева Гримсон пообещала, что будет переводить деньги на больничную страховку. А также была уверена, что сможет присылать Джиму деньги на одежду, учебники и прочие необходимые вещи. Отец обязательно найдет хорошую работу, но Джиму придется набраться терпения.

– Я буду терпеть вечно, – крикнул он вслед матери, когда она, спотыкаясь, брела к лифту. – И вы будете вечно ждать меня в Техасе! Возможно, я приеду до того, как отец умрет!

Это было жестоко – но недостаточно жестоко для Джима в его нынешнем настроении!

Через несколько минут, когда он шел по коридору к себе, его остановила радостная Санди Мелтон. Ее маниакальные фазы смягчились благодаря терапии. И, кроме того, она получила письмо от отца и хотела прочесть его Джиму. В другое время он охотно разделил бы с ней ее радость. Но как раз сейчас вид чужого счастья вызывал у него прилив гнева. Тем не менее он поборол свое нетерпение.

– Папе дают работу здесь, в штаб-квартире компании! Вот слушай! «Дорогая Санди, моя самая любимая дочка». А у него, знаешь ли, только один ребенок, я. «Как я говорил тебе слишком много раз, мне надоели анекдоты про коммивояжеров и достало самому быть им». Это он про свою работу. «Так или иначе, мне предложили стать начальником отдела сбыта в моей любимой, холодной, бессердечной корпорации „Акме Текстайлз“. Думаешь, я отвергну это предложение по каким-либо этическим, моральным, философским или финансовым соображениям? Подумай получше! Итак, дорогая доченька, я перехожу Рубикон, сжигаю за собой мосты и вновь иду на штурм крепости – твоей бедной матери. Будь то ясный полдень или мрачная полночь, но у нас с ней произойдет окончательная разборка. Теперь у меня появилась возможность содержать ее, независимо от того, разойдемся мы или разведемся – как уж решат Бог и ее скверный характер».

Санди запрыгала, и письмо трепетало в ее руке, словно флаг победы.

– Ну, разве он не молодец? Ну, разве не чудо? Должно быть, он преодолел свое чувство вины по отношению к ней – я бы тоже хотела и обязательно это сделаю, – и он будет теперь ночевать дома, и я тоже там буду!

Джим обнял Санди и сказал:

– Мне пора идти.

– Но я хочу отпраздновать это событие!

– Черт возьми, Санди! Не хочу задеть твои чувства, но я не в состоянии этого вынести! Извини. До скорого!

И Джим широким шагом двинулся прочь – слезы угрожали хлынуть, прежде чем он успеет добраться до своей палаты.

– Я могу чем-нибудь помочь, Джим? – крикнула вслед Санди.

Ее сочувствие и забота сработали, как детонатор. Джим, рыдая, влетел к себе, захлопнул дверь и упал на стул. Ему хотелось броситься на кровать и зарыться лицом в подушку. Но он не стал этого делать, поскольку именно так и поступила бы какая-нибудь женщина.

Эта мысль пришла к нему посреди рыданий и запустила эффект домино где-то в его мозгу. Костяшки-мысли повалились во мрак, и последней оказался совет, который дал когда-то Джиму его дед, Рагнар Гримсон.

– Характерная особенность норвежской культуры, а также английской и американской заключается в том, что мужчинам не полагается плакать. Держи хвост трубой и все такое. А вот викинги, твои предки, Джим, плакали, словно женщины, – и на людях, и наедине с собой. Они орошали бороды слезами и нисколько этого не стыдились. Мечи, кстати, они обнажали столь же быстро, как и проливали слезы. Зачем нам вся эта чушь насчет обязательности для мужчин сдерживать свою печаль, горе и разочарование? Держа хвост трубой, они только наживают себе разные язвы, инфаркты и инсульты – точно говорю, старина.

Орк, как почти все тоаны мужского пола, в определенных ситуациях вел себя стоически, а в других не стеснялся плакать и стонать. Испытывая физическую боль, он не подавал виду. Но, охваченный радостью или горем, он выл, плакал и бесился сколько душе угодно. Такое поведение представлялось Джиму желательной чертой характера. Однако если бы Джим перенял эту часть образа Орка, то здесь и сейчас, в этом времени и пространстве, его сочли бы тряпкой. Какую бы силу характера ни почерпнул Джим у молодого Владыки, ее все же недоставало – во всяком случае, пока – на то, чтобы игнорировать мнение других.

Ко времени сеанса групповой терапии Джим во многом справился со своим горем и гневом. По крайней мере, ему так казалось, хотя он знал, что сильные эмоции – штука коварная. Они прятались, а потом выскакивали наружу, когда что-то отворяло им ворота. Что ж, если родители а бросили его, то не от хорошей жизни. Им давно следовало уехать отсюда, если они хотели как-то выбраться из нищеты. И совсем не их вина, что он не мог поехать с ними. Ну, частично, допустим, и их. И все-таки он в состоянии позаботиться о себе – разумеется, когда пройдет терапию.

Трудновато будет теперь браться за учебу, тем более – закончить среднюю школу с хорошим средним баллом. А учиться в колледже, зарабатывая при этом себе на жизнь, будет еще тяжелее. Но он с этим справится. Чем он хуже других – наделенных куда меньшей волей и умом?

Такая мысль удивила его самого. Что это с ним? Еще не так давно он считал, что такому тупице, как он, вообще не получить аттестат. А теперь вдруг – собирается в колледж, да еще намерен хорошо там учиться. Даже горит желанием поскорей приняться за учебу.

Странная трансформация, подумал Джим. Метаморфоза. Таракан всего за ночь превратился в человека [13]13
  Намек на «Превращение» Ф. Кафки.


[Закрыть], причем повыше классом, чем раньше. И этой переменой он обязан Орку. Нет. В конечном счете это произошло благодаря доктору Порсене, Сфинксу. Но психиатр сказал бы ему, что Джим Гримсон все сделал сам, хотя ему, конечно, и помогли.

В приподнятом настроении Джим отправился на сеанс, намереваясь рассказать тринадцати остальным членам группы, как ему хорошо и по какой причине он шагает по Дороге, Вымощенной Желтым Кирпичом, ожидая увидеть радугу за первым же поворотом [14]14
  Из сказки Л. Ф. Баума о стране Оз.


[Закрыть].

Однако сегодня все «Многоярусные Мушкетеры», как они себя называли, тоже были возбуждены. Все так рвались выступить, что доктору Сцеволе – он сегодня вел группу – не без труда удавалось поддерживать порядок. Часть его трудностей проистекала из отношения к нему больных. Доктор Сцевола, хотя и энтузиаст многоярусной терапии, явно не верил в реальность их путешествий. И тон, и мимика психиатра отчетливо выдавали это.

По словам одной пациентки, Моники Брэгг, которая иногда работала в канцелярии, ей как-то случайно удалось услышать, как Порсена и Сцевола спорили о концепции параллельных миров. Порсена утверждал, что недавние открытия в теоретической физике указывают на возможность существования параллельных миров. А Сцевола отнесся к этому утверждению с откровенным пренебрежением.

Кроме того, у Сцеволы возникали некоторые трудности в отношениях с фанатами рок-музыки, так как доктор любил только итальянскую оперу и композиторов-классиков.

Наконец Сцевола все-таки успокоил группу. Первым выступил восемнадцатилетний Брукс Эпштейн, высокий, поджарый, внешне похожий на Линкольна. Но вот голоса своего – тонкого и пронзительного – Брукс стеснялся. Такой не пойдет ни юристу, ни хирургу – представителям весьма уважаемых профессий. Хотя Брукс страстно желал стать профессиональным бейсболистом. Он заявил родителям, что поступит в колледж, а потом в Гарвард только в том случае, если не сумеет стать игроком высшей лиги. Брукс не поддался ни их давлению, ни нажиму со стороны своей невесты, которая была целиком на их стороне. Неожиданное самоубийство отца – хотя причина казалась ясной: крах сети скобяных магазинов и неизлечимый рак костного мозга – окончательно добило Брукса. Мать никогда открыто не говорила, что именно переживания из-за сына довели Эпштейна-старшего до банкротства и рака, но считала именно так.

Поступление в Гарвард отошло в область невозможного, и Брукс радовался этому, хотя одновременно чувствовал себя за это еще более виноватым. А затем богатый дядюшка из Чикаго предложил оплатить учебу Брукса в любом университете по выбору племянника. Условие состояло в том, что Брукс вернется к вере предков (от которой он отказался) и получит диплом либо юриста, либо врача. Мать и невеста усиленно нажимали на Брукса, вынуждая его принять это предложение.

В одну прекрасную ночь Брукс, по его выражению, вконец спятил. Вооружившись бейсбольной битой, он переломал мебель, перебил коллекцию фарфора и окна. Хуже того, он угрожал размозжить головы матери и невесте. Брукса забрали в полицию. После неудачного лечения многими последователями школ Фрейда и Юнга он поступил наконец под опеку доктора Порсены.

Брукс выбрал для воплощения барона Лаксфалька, фигурировавшего в первой книге серии. Он жил на Дракландском ярусе планеты-зиккурата типа Вавилонской башни, подвластной Владыке Джадавину. Хотя на этом ярусе обитали существа, созданные Джадавином, его также населяли и потомки землян. Джадавин, столь же бессовестный, как любой тоан, похитил из средневековой Германии несколько семей немцев и евреев и поместил их в свой мир. Эти группы образовали два отдельных феодальных общества, устроенных, при поощрении Джадавина, по образу и подобию легенд о короле Артуре. В первой книге серии странствующий рыцарь Лаксфальк присоединился к Кикахе и Вольфу после турнира. Позже он погиб, храбро сражаясь рядом с Вольфом против банды дикарей. Но Брукс решил стать бароном в годы его приключений, предшествующих последней битве Лаксфалька.

Брукс Эпштейн сообщил группе, что на сегодняшний день тяжелое бремя вины, которое он нес на себе, стало как будто немного легче. И вызвано это пониманием Брукса, что барон, если бы у него умер отец, не стал бы изводить себя, н!е будь он ответственным за его смерть. Отнюдь не он, Брукс, стал причиной банкротства, заболевания раком и самоубийства отца. Следовательно, ему незачем мучиться сознанием своей вины. Что до профессии, то он по-прежнему намерен стать бейсболистом. Ничего криминального в этом занятии нет, чего нельзя сказать о деятельности многих юристов и врачей.

После того как Брукс рассказал о приключениях, которые пережил прошлой ночью, они всей группой поговорили о своем отношении к барону и о том, как бы они изменили его положение. Джиму казалось, что «Многоярусный мир» использовался в качестве своего рода общности. У каждого из них свои, очень личные и неконтролируемые мании, несовместимые с реальностью желания, и галлюцинации. Но теперь они все причастны к одной общности, тянутся друг к другу, слетаются, словно мухи на мед. И все они бессознательно модифицируют свои взгляды на миры Владык, формируя из них некий общий мир. Только когда они продвинутся в своем излечении, станет ясно, какую же он принял форму. И все увидят, что разломали свои личные маленькие лодки и построили из обломков большой корабль.

Возможно, Джим просто дал увлечь себя своему воображению, не говоря уж о метафорах. В любом случае, он чувствовал, что большинству из них такая терапия идет на пользу. Однако тот мир, в который входил он, Джим, отнюдь не являлся фантазией. Он был так же реален, как и этот. Даже еще реальнее, в некоторых отношениях.

Следующим выступил четырнадцатилетний Бен Лайджел. У него бывали какие-то галлюцинации и под влиянием наркотиков, и без них. Главной проблемой этого парня была почти паническая застенчивость в незнакомых ситуациях или при общении с кем-либо, кроме немногих близких друзей. Теперь же он почти не испытывал такого невыносимого стеснения, когда бывал с другими. Путешествие в другие миры всегда восстанавливало его силы, и он мог еще какое-то время терпеть «социальное давление».

Затем все внимательно выслушали семнадцатилетнюю Кэти Майданофф. Она, не стесняясь, сообщила группе о своем диагнозе: пограничные расстройства личности, нарушение половой ориентации и нимфомания. В больнице она пока соблюдала воздержание, но получала сексуальную разрядку путем эротических снов. Для этого она клала одну книгу серии к голове, а другую на лобок. Тогда ей почти всегда снился сексуальный акт с персонажем мужского или женского пола. Она только-только вступила в ту фазу терапии, когда ее учили контролировать свои сны – не только ради удовольствия. Этот процесс имел какое-то отношение к предоставлению ей возможности контролировать свои мании. Потом она постепенно избавится от них совсем, уже с помощью других методов.

Джим пока ни разу не упомянул, что он мастерски овладел техникой управления снами, для этого не требовалось помощи книг. Находясь в Орке, он научился через него видеть сны по заказу. И теперь вызывал эротические сны для снятия напряжения, что оказалось гораздо эффективнее мастурбации. Джим заметил, что партнершами Орка в его снах обыкновенно бывали его тетка, Вала, и мать, Энитармон. Гримсон тоже весьма часто вводил этих женщин, более прекрасных, чем Елена Троянская или Мерелин Монро, в свои запрограммированные ночные видения – порой одновременно. А то, что это был инцест, хотя и опосредствованный, только добавляло остроты ощущениям.

Тем вечером Джим принял решение – он нарушит приказ Порсены. Промежуток до шести утра даст ему время швырнуть себя через интервалы во много лет. И без десяти восемь Джим прошел сквозь черную дыру в центре знатры. Несмотря на запрет, он собирался войти в Орка. Поскольку он не смел совершать путешествие каждую ночь – слишком велика опасность быть пойманным – то ему придется за одну ночь как можно больше успеть.

Чего там он читал на занятиях у мистера Лама? Тогда проходили того самого поэта, Уильяма Блейка:

В одном мгновенье видеть вечность

огромный мир – в зерне песка

в единой горсти – бесконечность

и небо – в чашечке цветка [15]15
  Пер. С. Маршака.


[Закрыть].

Уже собравшись читать заклинания, Джим явственно увидел перед собой лицо Порсены. Оно выражало неодобрение и печаль. Порядок слов в заклинании нарушился. Но Джим ощутил более сильное тяготение. Орк и экзотические миры за стенами Земли прорвались сквозь черную дыру и вдребезги разбили лицо Порсены. Его осколки разлетелись в разные стороны, и Джим пролетел сквозь эти осколки в знатру, словно бомбардировщик времен Второй мировой сквозь зецитный огонь.

Внезапно он ощутил сильную боль и беззвучно закричал.

ГЛАВА 28

Орк стискивал зубы и не издал даже тихого стона. Он не доставит отцу удовольствия послушать его крики. Юноша был распят на кресте – ноги стояли на земле, но руки были прибиты к горизонтальной перекладине. Ему казалось, что он не сможет больше ни секунды вытерпеть эти муки, – и все-таки терпел. Иное дело Джим. Он и так уже достаточно настрадался вместе с Орком и через посредство Орка. Хватит, сколько можно!

Крест Орка стоял высоко на склоне горы; далеко внизу, у ее подножия расстилалось широкое озеро, в которое впадала река. А на берегу озера высилась Голгонуза, новое творение Лоса, Город Искусств. Здания из разноцветного металла поднимались от земли под плавным углом, а затем постепенно достигали высоты примерно тысячи футов. На разных уровнях они точно сливались друг с другом. Многие из них покрывали зеленые, алые, оранжевые и лимонно-желтые деревья, росшие под прямым углом к вертикальным стенам зданий.

Лос работал над этим городом-дворцом в течение нескольких веков, задумав его как самое великолепное из тоанских строений, более величественное чем Дворец Уризена.

Лос поймал Орка, как только тот вошел во врата, ведущие в этот мир. А вчера распял сына на кресте, несмотря на отчаянные мольбы Энитармон. Он уже собирался вогнать второй гвоздь, когда она бросилась на него. Прежде чем ее оглушили, женщина в кровь исцарапала ему лицо. Теперь мать Орка держали под стражей где-то в Голгонузе.

Не в силах больше выносить боль, Джим вернулся в свою палату. На часах по-прежнему было без десяти восемь – минутная стрелка едва-едва сдвинулась с места. Дрожа от только что перенесенного испытания, Джим попил воды в ванной и немного отдохнул сидя на стуле. Спустя некоторое время он снова затянул свое «АТА МАТУМА М’МАТА». Заклинание не пришлось твердить долго. Семь повторений швырнули Джима через черную дыру. В следующий раз, был уверен Джим, потребуется только пять. Затем – три. Джим не знал, откуда ему было это известно, но смирился перед фактом.

Джим собирался вернуться год спустя – и попал в Орка при обстоятельствах, которые в былые времена смутили бы его. Орк занимался любовью с Валой, неистово и яростно. У Джима, подхваченного бешеным водоворотом страсти, не было ни времени, ни желания замечать окружающее. Только когда любовники насытились, он получил возможность действовать самостоятельно. Хотя Джим тоже страдал от эффектов «малой смерти» – так некоторые называют посткоитальную расслабленность, – в нем осталось достаточно сил, чтобы рассмотреть окружающую обстановку.

Двое Владык находились в великолепно обставленной спальне, величиной с целый особняк, где стены и колонны постоянно меняли цвета. В окне, размером с два футбольных поля, Джим увидел черное небо со множеством звезд. Позже в поле зрения появилась верхушка планеты. Как выяснил через некоторое время из беседы Орка и Валы Джим, они сейчас находились на спутнике, орбита которого представляла собой восьмерку.

Любовники спасались бегством через множество вселенных после того, как Вала сняла Орка с креста. Лос, точно неумолимый рок, преследовал сына и его спутницу. Мир, в котором они находились сейчас, принадлежал раньше Эллайолю. Пройдя через несколько врат, снабженных множеством ловушек, Орк и Вала убили Эллайоля, его жену и детей.

Этот бесхитростный рассказ глубоко расстроил Джима. До чего же Владыки жестокие, а Орк, похоже, утратил те человеческие чувства, какие у него некогда имелись.

На спутник Орк и Вала отправились с целью заняться любовью. Узнав об этом, Джим вскоре воспылал тем же огнем, который горел в них. Потом снова отдых, а затем увлекательное занятие все продолжалось и продолжалось, без долгих разговоров в перерывах между любовными схватками и без особых мыслей о прошлом. Когда они начали терзать друг друга ногтями и слизывать кровь, Джим отважился «потрогать» мозг-призрак. Он по-прежнему не знал, захватил ли уже чужак разум Орка или присваивает его себе так же медленно, как некоторые раковые опухоли поглощают здоровые клетки тела. Джима «бросило в дрожь» – потому что мозг-призрак в ответ тоже «тронул» его: что-то совершенно определенно, хотя и мимолетно, коснулось его «пальцем». Тут Джим в порыве отвращения пулей вылетел из Орка, но у него осталось ощущение чего-то смутно знакомого.

Вернувшись к себе в палату, Джим отдыхал несколько минут. Слева сквозь стену слабо доносились девичьи рыдания. А справа Джим Моррисон орал «Лошадиные широты», под аккомпанемент звона, бренчания и грохота «Дорз». Текст этой песни Джим считал настоящей поэзией. Он давно уже не слышал этот хит 1967 года, но Моника Брэгг любила настраиваться на программу «Золотое ретро».

Джим вздохнул. Ему не хотелось откладывать возвращение, но сексуальное неистовство слишком вымотало его, чтобы он смог вновь прочесть заклинания. Хотя физически он, в прямом смысле, не напрягался, роль не столь уж невинного наблюдателя тоже порядком изнурила его. Джим уже узнал все, что только можно было узнать о любви, усвоив эту науку, пока Орк занимался любовью с туземками. А теперь еще узнал даже чересчур много о бурной страсти, которую недавно продемонстрировали Вала и Орк. Хотя эротические похождения Джима на Земле были немногочисленны, в качестве Владыки он пережил столько любовных приключений, что Казанова и Генри Миллер [16]16
  Автор эротического романа «Тропик Рака».


[Закрыть]ему в подметки не годились.

Прошло еще несколько минут – и Джим пронесся сквозь черный центр, рассчитывая встретиться с Орком шесть лет спустя. Возможно, это будет счастливый период в его жизни, ведь согласно статистике такие просто обязаны выпадать.

Молодой Владыка снова находился в покоях старого города-дворца своего родителя. Ни звука не доносилось через открытое, забранное крепкой решеткой окно. Он снова попал в плен при попытке пробраться через город Голгонузу с целью убить Лoca. Вала отправилась на поиски приключений семь месяцев назад. А его, Орка, доставили туда, где он провел детство – в заоблачный дворец, – и заточили там.

Потрясенный Джим обнаружил, что Лос сделал с сыном не только это. Вплоть до гениталий нагое тело Владыки было прежним, но его нижняя часть превратилась в туловище змея пятьдесят футов длиной, покрытое ярко-зеленой чешуей с алыми пятиугольники.

Джим достаточно разбирался в тоанской науке и истории, чтобы сообразить, кто произвел эту метаморфозу. Лос, вместо того чтобы убить сына, снова подверг его мучениям. Использовав свое знание биологии и средства, пока еще доступные Владыкам, он превратил Орка в чудовище.

Иногда Лос являлся в свой покинутый ныне дворец поиздеваться над Орком. Он сказал сыну, что Энитармон вернулась к нему. После их примирения у них родилось еще трое детей: дочь Вала, названная так по желанию Энитармон, и двое сыновей – Паламаброн и Теотормон. Их выносили суррогатные матери, потому что Энитармон не хотелось рожать самой.

– Я усвоил урок, – заверил Орка Лос. – Впредь, как только дети повзрослеют, я буду отправлять их в другие миры, где им предстоит помериться умом, ловкостью и силой с их правителями.

Энитармон не знала, что ее сына держат в заточении, превратив в чудовище. Лос сказал ей, что Орк проживает в мире Манату Ворцион. Эта древняя женщина усыновила его, и Орк продолжает свое образование в ее мирной вселенной. Когда-нибудь Лос разрешит Энитармон навестить сына – но лишь тогда, когда остынет испепеляющая ненависть между Лосом и Орком.

Орк не знал, правду ли говорит отец. Возможно, мать все еще томится в заточении или убита.

Джим решил побыть с Орком еще немного, заинтригованный соединением человека и змеи. Первое, на что он обратил внимание, – это совмещение кровеносных систем обоих тел. Рептилия была теплокровная, а значит, не принадлежала к числу настоящих змей. Ее тело изготовили в лаборатории Лoca для соединения с телом Орка – а для этого и в том, и в другом теле должна была циркулировать та же самая кровь. В змеиной половине было свое сердце – поскольку одно лишь человеческое сердце никак не справилось бы с перекачкой крови по всей огромной туше.

Змеиная половина соединялась с человеческой чуть пониже ануса и гениталий Орка. Но Орк был избавлен от унизительной необходимости испражняться на спину змея, пачкая себя при этом. Пища, которую он ел, проходила по кишкам в его желудок, а потом – в желудок змеи. Моча частично выходила через его собственный мочеиспускательный канал, но большей частью через змеиный.

Для поддержания жизни и здоровья Орк был вынужден поглощать еду и питье в огромных количествах. Если бы он попытался уморить себя голодом, он бы мучился и за себя, и за змею.

– Образно говоря, ты всегда был змей, – заметил Лос. – А теперь образ и действительность объединились.

– Я – змея, умеющая кусаться! – взвыл Орк. – Берегись!

Лос только посмеялсд над его угрозами:

– Когда я поймаю Валу, то сделаю из нее достойную подругу для тебя. Жду не дождусь возможности посмотреть, как вы сплететесь, занимаясь любовью по-змеиному. Вот будет зрелище!

Орк не ответил – не желал, чтобы Лос знал, как его сын скучает без человеческого общества, особенно ему не хватало Валы.

Бегство казалось невозможным. Врата, снабженные ловушками, были установлены сразу за единственной дверью и четырьмя окнами. Лос никогда не входил в комнату, хотя открывал иногда дверь, чтобы поглумиться над сыном. Обычно он общался с Орком через телеэкран во всю стену, предпочитая будить его среди ночи. На самом деле это не раздражало Орка. Время дня или ночи мало что значило для него, и он был рад случаю увидеть и услышать человека – даже если это был его отец.

Через три месяца после пленения из сдвоенного тела Молодого Владыки посыпались драгоценные камни.