Текст книги "Последний тайник"

Автор книги: Фернандо Гамбоа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

30

Следующие полчаса ушли у нас на то, чтобы убедить «мсье Тенде», что у нас нет никаких дурных намерений. Ради того, чтобы уговорить старика рассказать нам, как найти семью, в доме которой хранится его драгоценный свадебный подарок, пришлось клятвенно пообещать, что мы всего лишь посмотрим на этот подарок и ни в коем случае не станем пытаться забрать его с собой.

Предстоящее путешествие до населенного пункта Табришат не вызывало у меня особого энтузиазма, потому что у нас было всего лишь два варианта, как туда добраться. «Более удобный» вариант состоял в том, чтобы дождаться подходящей попутной лодки, которая доставила бы нас до города Гао, а уже там найти машину, направляющуюся в отдаленный город Тесалит – именно на полпути к этому городу и находился Табришат. Недостаток данного варианта заключался в том, что на дорогу ушло бы более недели, поскольку в ожидании попутной лодки пришлось 6ы провести еще несколько дней в этой деревне, где по ночам к нам снова могли нагрянуть тарантулы и кобры.

Согласно второму варианту, нам надлежало отправиться к колодцу, который находился в нескольких километрах к северу от этой деревни и к которому, как сообщил нам Модибо, пару дней назад из Тесалита прибыл небольшой караван туарегов. Оставалось только убедить этих самых туарегов, собирающихся обратно в Тесалит, взять нас с собой. В этом случае мы добрались бы верхом на верблюдах до Табришата максимум за три дня. Недостаток данного варианта заключался в том, что нам пришлось бы ехать по одной из самых жутких пустынь мира, а наш опыт езды верхом на верблюде был, мягко говоря, более чем скромным.

Мы попрощались с Диамом Тенде и отправились обратно в деревню, споря между собой, какой же вариант является для нас более приемлемым.

– Откровенно говоря, меня не очень прельщает перспектива оказаться в глубине Сахары, – сказал профессор. – Я даже и в Барселоне-то почти никогда не ходил на пляж, потому что не люблю, когда потом из одежды сыплется песок. Еще я очень плохо переношу температуру свыше пятидесяти градусов. Кроме того, после твоих рассказов о туарегах они не вызывают у меня особого доверия.

Касси, заново заплетая на ходу свою косичку, посмотрела на небо и тяжело вздохнула.

– А вот для меня жара не проблема, – сказала она, – да и езда верхом на верблюде по пустыне с ночевками под звездами меня вполне устраивает… Лишь бы только… – Касси с отвращением поморщилась, – лишь бы только не находить по утрам в своих ботинках змей.

– В пустыне водятся скорпионы… – напомнил профессор.

– Не надо меня стращать, – криво улыбнувшись, произнесла Кассандра. Затем она посмотрела на меня и спросила: – А ты? Почему ты молчишь?

– Я – за то, чтобы обратиться к туарегам.

– Ура! – радостно воскликнула Касси. – Двое против одного.

– Однако профессор, в общем-то, прав.

– Что ты хочешь этим сказать? – ошеломленно пробормотала Кассандра.

Я несколько секунд шел молча, уставившись в землю и размышляя о том, как бы изложить свои мысли так, чтобы они не показались моим друзьям обидными.

– Мне кажется, – наконец заговорил я, взвешивая каждое слово, – что мы подвергнем себя излишнему риску, если все трое поедем через пустыню. – Оторвавшись от созерцания носков своих ботинок, я поймал на себе взгляд пары настороженных зеленых глаз. – Пустыня – это совсем не то романтическое место, каким ты ее себе представляешь. – Я обнял Кассандру рукой за талию. – Находиться в пустыне опасно не только потому, что там очень жарко и нет воды, но и потому, что по ней бродят различные разбойничьи шайки. Я считаю, что будет правильнее, если вы с профессором вернетесь в Томбукту и подождете там, а я попытаюсь добраться до Табришата. Я возьму с собой цифровой фотоаппарат и постараюсь сделать огромное количество снимков этого таинственного ящичка. Из Табришата я отправлюсь по автодороге в Гао, а оттуда на лодке вернусь в Томбукту, где мы и соберемся опять все вместе.

– То есть ты предлагаешь, чтобы мы с профессором прохлаждались в комфортабельной гостинице, а ты отправился в пустыню с какими-то незнакомыми людьми и рисковал там своей жизнью? – По мере того как Кассандра произносила эти слова, ее голос звучал все более негодующе.

– Да, именно это я и предлагаю.

Кассандра убрала мою руку со своей талии и преградила мне путь, уперев руки в бока.

– Понятненько… – процедила она сквозь зубы, едва сдерживая ярость. – Девочка и старичок отправятся в укрытие, а наш бравый герой в одиночку ринется навстречу смертельным опасностям.

– Я совсем не это хотел сказать.

– Не прикидывайся дурачком, Улисс.

– Касси, дорогая, я просто не хочу, чтобы с тобой и профессором случилось что-нибудь плохое. Я…

Я попытался положить руку на плечо Кассандры, но она рез-ко оттолкнула ее.

– Не зли меня, приятель! – выпалила она и с вызывающим видом произнесла: – После того как мы проделали такой огромный путь, я не собираюсь взять и повернуть назад только потому, что ты вдруг решил изобразить из себя настоящего мужчину.

Стояла такая ужасная жара, что я не нашел в себе ни душевных, ни физических сил спорить с этой строптивой женщиной.

– Хорошо. Поступай, как ты считаешь нужным. Я всего лишь высказал свою точку зрения.

– В следующий раз, прежде чем высказывать свою дурацкую точку зрения, хорошенько подумай, – сердито проворчала Кассандра.

Мне не хотелось продолжать этот спор, в котором я все равно не смог бы победить, а потому я ограничился тем, что шумно вздохнул и посмотрел на профессора, наивно ожидая получить от него поддержку.

– Профессор, а вы? – спросил я. – Вы-то что думаете по этому поводу?

Профессор, к тому моменту успевший опередить нас на несколько шагов, остановился и задумчиво посмотрел на носки своих ботинок.

– У меня нет ни малейшего желания шастать по пустыне, однако я согласен с Касси. Я готов рискнуть ради того, чтобы добраться до пресловутого ящичка с изображением символа тамплиеров, и если уж ехать в Табришат, то всем троим.

Итак, решение было принято: мы едем втроем. После того как мы собрали свои вещи, Модибо дал нам провожатого, чтобы тот довел нас до колодца, возле которого разбили свой лагерь туареги – «люди в синих одеждах». Дела у нас обстояли, в общем-то, не так уж и плохо. Мы узнали о местонахождении предмета, ради которого приехали в эту страну (хотя нам все еще не удалось толком разобраться, что же это все-таки за предмет), болезни пока что обходили нас стороной, а на небе появлялось все больше белых облачков, с которыми мы связывали надежду на ослабление удушающей жары. Тем не менее, как только мы решили отправиться в Сахару, у меня появилось какое-то неприятное предчувствие.

Предчувствие, которое, к сожалению, оказалось не напрасным.

Несмотря на то что мы пробыли в деревне менее суток, прощание с ее жителями было таким трогательным, как будто мы прожили здесь несколько месяцев. Нам пришлось обняться буквально с каждым из жителей, и при этом потребовались большие усилия, чтобы убедить их, что мы не можем задержаться в их гостеприимной деревне еще на какое-то время. Следуя своим обычаям, они хотели приготовить для нас прощальный обед, после которого мы должны были пройти обязательный, как принято у африканцев, ритуал обращения к добрым духам с просьбой защитить нас в пути от духов злых. Я с грустью подумал, что подобная защита, если бы, конечно, она и в самом деле существовала, пришлась бы очень даже кстати.

Окруженные толпой детей, мы вышли из деревни, и посреди этих беззаботно снующих туда-сюда босоногих и почти голых ребятишек я в своей куртке, штанах и ботинках на рифленой подошве и с громадной дорожной сумкой в руках выглядел, наверное, довольно нелепо.

После того как мы прошли пару бесконечно длинных километров под безжалостно палящим солнцем, которое все никак не могли закрыть собой набежавшие на небо облака, наш проводник остановился и, вытянув руку, показал на расплывчатое темное пятно, маячившее впереди, как мираж.

– Туарег, —произнес проводник всего одно слово и затем, пожав каждому из нас руку, развернулся и пошел по своим следам обратно в деревню.

Мы остались втроем.

По мере того как мы шагали дальше, высушенная зноем саванна постепенно сменялась бесплодной местностью, которая, как мне показалось, десятилетиями не видела дождя. Здесь не росли даже акации, и лишь немногочисленные чахлые кустики своей тенью нарушали светло-коричневое однообразие пейзажа. Это была далеко не та кишащая живностью саванна, которую мы привыкли видеть по телевизору в документальных фильмах об Африке – антилопы гну, зебры, львы… Здесь не было никакой живности. Вообще никакой. Если бы у смерти был свой дом и на двери этого дома висел бы посвященный ей плакат, то он, наверное, представлял бы собой фотографию местности, по которой мы сейчас шли.

– Ну и долго мы будем так шагать? – сердито пробурчал профессор, останавливаясь и бросая свою дорожную сумку на землю.

Касси вытерла платком пот со лба.

– Вон видите там, впереди? – сказал я, протягивая руку вперед. – Это, должно быть, и есть лагерь туарегов.

Кассандра тоже поставила свою дорожную сумку на землю и тут же плюхнулась на нее.

– А вам не приходило в голову, что они могут отказать нам и не взять нас с собой? – спросила она, по-видимому растерявшись от только что пришедшей ей в голову мысли.

– Дорогая моя, а не поздновато ли ты об этом подумала? – недовольно спросил профессор, который пребывал далеко не в бодром расположении духа.

– Да это просто шутка. Я уверена, что они не откажут нам в помощи.

– Ну что ж, – сказал я, снова трогаясь в путь, – сейчас у нас есть только один способ это проверить.

Вскоре мы подошли к лагерю туарегов так близко, что различили и их шатер, который имел характерную форму, и полсотни находившихся вокруг него верблюдов светло-песочного цвета, и даже неподвижную фигуру в черной одежде, одиноко стоявшую у шатра. Мы брели, еле передвигая ноги и то и дело прикладываясь к своим флягам с водой, которые очень быстро пустели.

Еще минут двадцать ходьбы – и мы вплотную подошли к стоявшему у входа в шатер человеку, голову которого почти полностью покрывал черный тагельмуст – головной убор туарегов, оставлявший открытыми только глаза. Глаза эти смотрели на нас с явной настороженностью. Свою левую руку человек положил на пояс, поближе к висевшему там кинжалу, а правой снял с плеча и как бы невзначай направил в нашу сторону длиннющее одноствольное ружье. На вид оно было таким древним, что, пожалуй, при стрельбе могло оказаться опаснее для самого стрелка, чем для его цели. Но, тем не менее, ружье служило очевидным предостережением для непрошеных гостей.

Никаких других людей поблизости не было, однако я не сомневался, что внутри шатра есть кто-то еще, потому что вряд ли один человек смог бы управиться с таким большим количеством верблюдов.

– Ас-саламу алейкум, —сказал я, подходя к туарегу.

– Ва алейкум ас-саламу, – недружелюбным тоном ответил он, да и то после довольно длинной паузы.

– Parlez-vous français?[40]40
  Вы говорите по-французски? (фр.)


[Закрыть] – без особой надежды спросил я. Туарег продолжал стоять неподвижно, как статуя, и с его губ не слетело ни единого звука.

– English?[41]41
  Английский? (англ.)


[Закрыть] Испанский? – спросил я, еще меньше веря в успех.

Молчание.

Касси разочарованно вздохнула:

– Ну и вляпались же мы!

Ситуация была критической, потому что у меня появилось подозрение, что если мы не сумеем быстренько преодолеть возникшие лингвистические трудности, то наш немногословный друг, чего доброго, еще отправит нас пинком под зад обратно в деревню.

– Я – Улисс, – представился я, решив использовать отработанную вчера в деревне манеру общения и тыкая себя пальцем в грудь. Показав затем на профессора и Касси, я назвал их имена.

Туарег поочередно посмотрел на каждого из нас, задержав взгляд на Кассандре, а затем, к моему большому облегчению, переложил ружье в левую руку, а правую протянул мне в знак приветствия.

– Ибрагим, —сказал он.

Потом он завел нас внутрь шатра, где в полутьме сидели пятеро мужчин, выражение лиц которых не внушало особого доверия. Они пригласили нас присесть на потертые ковры и выпить с ними по стакану чая.

Затем с помощью жестов, географической карты региона, в котором мы находились, и огромного терпения нам кое-как удалось объяснить туарегам, что от них требуется. Поразмыслив несколько секунд, Ибрагим произнес по-французски всего три слова:

– Trois cent mille[42]42
  Триста тысяч (фр.).


[Закрыть].

– Что он сказал? – спросил у меня профессор, не веря тому, что он и сам, по-видимому, понял.

– Он просит триста тысяч франков КФА, – ответил я.

– Для человека, не говорящего по-французски, он довольно легко оперирует цифрами, – заметила Кассандра.

– Готов поспорить, что этот тип говорит по-французски получше меня, – ответил я, покосившись на Касси.

Профессор снял с себя шляпу и тыльной стороной ладони вытер со лба пот.

– Да хоть по-корейски, но триста тысяч франков КФА пускай просит у своей любимой тети, – раздраженно произнес Кастильо.

– Не переживайте, профессор, торги еще только начинаются. Они просят триста тысяч, я им предложу пятьдесят тысяч, и в конце концов мы сойдемся где-то посередине. В Африке всегда торгуются – по любому поводу.

Это был уже не первый раз, когда мне приходилось торговаться, находясь в крайне неблагоприятной для себя ситуации, и я знал, что, если я хочу добиться более-менее приемлемой цены, мне придется выдержать долгую и трудную дискуссию, потому что у меня, образно говоря, не было козырей. Да какие там козыри – оставшейся у нас питьевой воды не хватило бы даже на обратную дорогу в деревню. Поэтому я очень удивился, когда, вопреки моим ожиданиям, мне удалось довольно быстро сойтись на весьма выгодной для нас цене.

– Ну вот мы вроде бы и договорились, – сообщил я своим спутникам. – Они сказали, что довезут нас до Табришата за восемьдесят тысяч франков КФА.

– Ты молодец! – похвалила меня Кассандра. – Это хорошая цена.

– А когда мы выезжаем? – спросил профессор, с довольным видом похлопав меня по спине.

– Завтра рано утром. В Табришате мы будем дня через три-четыре.

– Замечательно! – воскликнул Кастильо, потирая руки. – Мне не терпится добраться до того таинственного ящичка.

Однако лично я был весьма далек от эйфории, охватившей моих друзей, потому что поведение туарегов вызвало у меня определенные подозрения. Мне показалось, что они украдкой посматривали на нас, как лиса на курицу.

Касси, заметив мою озабоченность, взяла меня за руку.

– Что с тобой? – тихонько спросила она.

– Ничего. Все в порядке. Я просто не ожидал, что мне удастся так быстро сбить цену.

Касси удивленно подняла брови:

– И это тебя беспокоит?

– Меня беспокоит то, насколько быстро у меня это получилось. Вспомни, что люди этой народности всю свою жизнь занимаются торговлей, и, стало быть, им то и дело приходится торговаться. Они имеют в этом огромный опыт и, учитывая ситуацию, в которой мы оказались, могли бы вытянуть из нас столько денег, сколько сочли бы нужным. Однако все вышло совсем наоборот: мне почему-то позволили значительно сбить цену, причем слишком быстро.

Я посмотрел на туарегов, которые в этот момент о чем-то между собой разговаривали и пересчитывали деньги, которые я им только что передал.

– Слишком быстро, – повторил я.

31

Я всю ночь не сомкнул глаз, переживая не столько из-за гиен (их противный запах отчетливо чувствовался по всей округе), сколько из-за подозрительного поведения туарегов, от которых можно было ожидать чего угодно. Когда я поднялся рано утром, у меня под глазами были большие темные круги, а когда мы тронулись в путь, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не уснуть, сидя верхом на верблюде: он шел, равномерно покачиваясь, и это только усиливало мою сонливость.

Караван продвигался по равнине так, чтобы солнце все время было у нас с правой стороны. Мы восседали на импровизированных, специально сделанных для нас Ибрагимом и его товарищами сиденьях из переметных сумок. Эти сумки были предназначены для перевозки соли, а теперь должны были сослужить добрую службу и нам троим. Насколько я понял, эти люди как раз и занимались тем, что доставляли соль из внутренних регионов Сахары в населенные пункты, расположенные на берегу Нигера. На днях они сбыли очередную партию соли – частично продали, а частично обменяли на ходовые товары – и теперь возвращались вглубь Сахары, согласившись сделать по дороге небольшой крюк, чтобы доставить нас к нашему месту назначения.

Окружавшая нас местность, необычайно сухая и равнинная, была, можно сказать, плоской, как стол. Нигде не было видно не то что дерева, а даже кустика. Здесь, похоже, уже многие годы не выпадало ни капли дождя, и я бы очень сильно удивился, если бы встретил в этой пустыне, измученной безжалостным солнцем и ветром-суховеем, какое-нибудь живое существо. Ветер даже в это раннее утро был настолько горячим, что, когда он дул мне в лицо, казалось, будто я нахожусь у мартеновской печи.

– Привет, бедуин… – услышал я звонкий голос, который вывел меня из состояния полусонной задумчивости. – Давно здесь кочуешь?

Повернувшись, насколько было возможно на этом сиденье, я увидел Кассандру, обмотавшую голову синим платком – таким, какой носят туареги, – и воодушевленно смотревшую на меня своими блестящими глазами.

– А ты, я вижу, очень быстро приспосабливаешься к новой обстановке.

– Его мне дал Ибрагим, – радостно сказала Кассандра, прикасаясь к платку. – И он мне очень нравится, потому что в нем я чувствую себя первопроходцем начала двадцатого века.

– Мне, конечно, не хотелось 6ы омрачать твое настроение, – ухмыльнувшись, сказал я и посмотрел на Касси, – но известно ли отважному первопроходцу, что этот платок пропитан краской индиго и, как только открыватель новых земель начнет потеть, его кожа и волосы приобретут своеобразный синий цвет?

Кассандра, ничего не сказав в ответ, послюнила кончики пальцев левой руки и потерла ими край своего платка. Как я и предсказывал, ее пальцы стали синими.

Касси резко повернулась в мою сторону, и я уже приготовился к тому, что она сейчас обругает меня за то, что я не предупредил ее о «побочных эффектах» ношения туарегского платка. Однако Кассандра вдруг округлила глаза, отчего ее лицо приобрело безумное выражение, и воскликнула:

– Ерунда! – Она подняла руку со сжатым кулаком вверх. – Я – Кассандра Брукс, царица пустыни!

С этими словами она подхлестнула своего верблюда и помчалась на нем галопом, вопя, как Буффало Билл.

– Что с ней случилось? – спросил ехавший впереди меня профессор, когда Кассандра проскакала на верблюде мимо него.

– Жара, проф, – с улыбкой ответил я, глядя вслед исчезнувшей за облаком пыли Кассандре. – Она, наверное, перегрелась на солнце.

К полудню у нас пропала охота шутить.

Наши проводники, которые, похоже, не очень-то страдали от жары, с невозмутимым видом покачивались на своих верблюдах. Мы втроем находились в голове каравана, казавшегося мне гигантским червяком, состоящим из пятидесяти горбов песочного цвета. Сразу же за нами ехали двое из туарегов, а остальные четверо равномерно распределились вдоль всего каравана и заботливо наблюдали за шагающими верблюдами.

По сравнению с лошадьми, на которых мне когда-то тоже доводилось ездить верхом, верблюды – даже если не брать во внимание возвышающийся у них посередине спины горб – показались мне гораздо менее приспособленными для того, чтобы на них ездили люди. Я даже подумал, что, когда Бог создавал этих животных, ему, наверное, даже в голову не приходило, что люди когда-нибудь захотят ездить на них верхом. Кроме того, верблюды, как я очень быстро убедился, были более упрямыми, чем ослы и мулы, и более вонючими по сравнению с другими животными (во всяком случае от доставшегося мне верблюда исходила такая вонь, что аж с души воротило). А еще эти животные отличались злобным нравом, что они наглядно демонстрировали буквально на каждом шагу. В частности, верблюд, на котором ехал профессор, несколько раз пытался укусить своего всадника.

– Вот ведь чертова тварь! – возмущался Кастильо. – Если ты еще раз попытаешься укусить меня, я тебе горб отрежу!

Подстегнув своего верблюда, я догнал профессора и поехал рядом с ним. У него был очень усталый вид, а пот, струившийся по лбу, попадал даже на оправу и стекла очков. Лицо профессора было неестественно бледным, и он показался мне похожим на большую пластмассовую куклу, почему-то решившую проехаться верхом на верблюде.

– Улисс, – с обеспокоенным видом позвал меня профессор. – Меня уже некоторое время мучает один вопрос.

– И что это за вопрос?

Профессор наклонился в мою сторону, чтобы его слова не услышала ехавшая чуть-чуть впереди нас Кассандра.

– А что мешает этим типам, – профессор оглянулся и выразительно посмотрел на одного из туарегов, – вместо того чтобы выполнить свое обещание, убить нас и завладеть нашими деньгами?

– Да, в общем-то, ничего. Если они захотят нас убить, мы не сможем им в этом помешать…

– Спасибо, ты меня успокоил.

– Но вы не переживайте, – продолжил я, стараясь говорить с уверенностью, которой у меня на самом деле, конечно же, не было. – Я дал им только половину денег и сказал, что вторую половину они получат в Табришате, где нас ждет друг, который приедет туда из Гао.

– Ты, получается, их обманул?

– Ну что ж, когда я вернусь домой, то схожу в церковь и исповедаюсь в своих грехах. А пока для меня самое важное состоит в том, чтобы они боялись остаться без второй половины денег и в связи с этим старались не причинять нам никакого вреда.

– Надеюсь, что эти туареги окажутся достаточно порядочными людьми.

Я вытянул руку вперед и, похлопав своего верблюда по шее, сказал:

– Пусть они окажутся хотя 6ы достаточно жадными.

С наступлением вечера, как часто бывает в пустыне, налетел сильный северный ветер, поднявший с земли тучи песка. Песчинки забивались в глаза (не помогали даже солнцезащитные очки), нос, уши и рот. Слизистая оболочка рта от этого ветра становилась сухой, губы трескались, а на зубах начинало противно хрустеть.

Часа за два до наступления темноты наши проводники остановили караван у подножия одного из первых встретившихся нам больших барханов. Он защитил нас от ветра, и мы, хотя и чувствовали себя изможденными, помогли туарегам разбить лагерь, состоявший из шатра и работавшей на газойле горелки, предназначенной для приготовления главного местного напитка – чая. В качестве ужина туареги предложили нам финики и большой кувшин верблюжьего молока. Сами они пили это молоко с удовольствием, а вот мы, опасаясь, что у нас могут возникнуть весьма неуместные в данной ситуации проблемы с желудком, вежливо отказались от молока и довольствовались лишь финиками.

Когда ужин подошел к концу, солнце уже начало заходить за линию горизонта. Несмотря на то что продолжал дуть сильный ветер, мы с Кассандрой решили забраться на какое-нибудь высокое место, чтобы полюбоваться закатом солнца в этой бескрайней пустыне. Мы вскарабкались, тяжело дыша, на самую верхушку бархана и уселись там на песок, наслаждаясь лицезрением окружавшего нас пейзажа.

Бесчисленное множество поднятых ветром песчинок образовывало у самой поверхности земли неосязаемый слой, который, пропуская сквозь себя лучи солнца, скрывал реальные очертания простиравшихся перед нами барханов и придавал им красноватый оттенок, отчего казалось, что мы сидим на берегу огромного океана крови.

– Красотища-то какая! – восторженно прошептала Кассандра. – Уже только ради этой красоты стоило сюда приехать.

– Да, подобные картины не забываются никогда, – согласился я. – Вот ради таких моментов и стоит жить на белом свете.

Оторвав взгляд от багряного заката, Кассандра повернулась ко мне:

– Именно поэтому ты и избрал себе такую жизнь?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что ты постоянно переезжаешь с места на место и нигде не задерживаешься дольше шести месяцев… Скажи, а у тебя не возникает желания завести себе дом, семью, жену?

– Конечно, возникает. Это ведь заложено в наших генах. Подыскать себе плодовитую самку, найти пещеру побольше и побезопаснее, чтобы можно было вырастить там потомство, которому передадутся твои гены, а потом дождаться рождения внуков и, если повезет, добиться под старость уважения всех своих соплеменников. Так происходило с людьми на протяжении сотен тысяч лет, и я тут не исключение.

– Ты говоришь о людях, словно они пещерные жители, – сердито заметила Кассандра.

– Так ведь мы, люди, и есть пещерные жители. То, что мы сейчас пользуемся мобильными телефонами и компьютерами, по большому счету не делает нас умнее людей каменного века, а поведение каждого из нас не отличается от поведения наших далеких предков. Мы, конечно, отличаемся от них внешне, но это не имеет определяющего значения. Вполне возможно, что тысячу лет назад – или же целых тридцать тысяч лет назад – точь-в-точь на таком же бархане сидели какие-то люди и разговаривали о том же, о чем сейчас разговариваем мы с тобой.

– Значит, смысл твоего образа жизни заключается в том, чтобы вести себя не так, как тебе диктуют твои гены?

– Нет, я ведь тебе уже сказал, что от генов никуда не денешься. Просто я, осознав это, решил все-таки добиться для себя определенной степени свободы. Я пытаюсь оградить свою жизнь от влияния общества, которое постоянно стремится воздействовать на подсознание человека, внушая ему, как он должен себя вести, чтобы обеспечить продолжение рода. А еще – от влияния полученного мною образования, влияния родственников, учителей… В общем, я стремлюсь скептически относиться ко всему тому, что не является результатом моих умозаключений, сделанных на основе собственного опыта. Я просто наблюдаю за явлениями, происходящими вокруг меня, и стараюсь как можно лучше к ним приспособиться. Таким образом, я всего лишь хочу быть счастливым, сохранив при этом ясность ума, и пытаюсь управлять своими инстинктами, чтобы не идти на поводу чувств, которые обуревают меня.

– Мне кажется, ты рассуждаешь о человеке, как о животном. Тебе не нравится, что у человека есть инстинкты? Ты считаешь, что их нужно подавлять? – спросила Кассандра, все больше и больше смущаясь от моих заявлений.

– Конечно же, нет. Я, видимо, не совсем понятно выразился. Инстинкты человека, которые проявляются в его чувствах, необходимы нам, людям, для выживания, ведь зачастую именно они оберегают нас от совершения разных глупостей. Без инстинктов самосохранения, продолжения рода и самоутверждения в глазах окружающих, а также множества других инстинктов у нас не было бы мотивации чем-то заниматься, к чему-то стремиться и мы даже не захотели бы вставать утром с кровати. Я не могу и не хочу быть человеком, лишенным этих инстинктов. Единственное, чего я в данном смысле остерегаюсь, так это не быть их рабом. Я стремлюсь держать под контролем свой страх и свои желания, чтобы не позволить им затуманить рассудок, в какой бы жизненной ситуации я ни оказался.

– По правде говоря, Улисс, я считаю, что подобный подход может сделать твою жизнь довольно тоскливой. Слезы лить ты, конечно, не станешь, но и особых радостей у тебя не будет.

– Касси, речь идет не о том, чтобы закрыть дверь к моему сердцу на замок, а ключ от этого замка бросить в реку. Я вовсе не прочь открывать эту дверь, когда мне захочется, и наслаждаться чудесными моментами, которые дарит мне жизнь. Пойми, я просто хочу научиться закрывать эту дверь, когда, по моему мнению, в этом возникает необходимость. – Я на несколько секунд замолчал, подыскивая в уме какой-нибудь подходящий аргумент. – Вот, к примеру, что тебе больше всего нравится кушать?

– Не знаю… Я обожаю шоколад.

– Прекрасно. А когда ты проходишь мимо магазина, в котором продают шоколад, ты всегда заходишь в него и покупаешь столько шоколада, сколько сможешь съесть?

– Конечно же, нет.

– А почему?

– Ну, потому что… потому что я умею себя сдерживать. – Касси с понимающим видом кивнула.

– Я вижу, ты поняла меня. И ты, и другие люди сдерживают свои стремления, хотя большинство из них делает это на подсознательном уровне. С другой стороны, люди зачастую ведут себя подобно животным. Я же хочу сделать один шажок вперед и научиться осознанно относиться к своим поступкам и их мотивам, потому что это позволит мне лучше понять и самого себя, и окружающих, а заодно научиться избегать таких негативных и бесполезных для меня состояний души, как подавленность, беспокойство, уныние.

– Если смотреть на все это под таким углом зрения, то… то твой подход к жизни не такой уж плохой.

– Лично мне он кажется разумным – вот и все, что я могу тебе по этому поводу сказать. Он обеспечивает мне душевное спокойствие и подталкивает меня к тому, чтобы жить сегодняшним днем, то есть наслаждаться текущим моментом и не переживать по поводу того, что произойдет со мной завтра.

– Получается, что ты не задумываешься о будущем? Не пытаешься обеспечить себе безопасность?

– Безопасность?.. – Я снисходительно улыбнулся. – Драгоценная моя, вынужден сообщить тебе неприятную новость: никакой безопасности не существует. Мы всего лишь пытаемся создать для себя иллюзию безопасности – и все ради того, чтобы не сойти с ума от страха и переживаний. Никто в этом мире не знает, какие удары судьбы ожидают его завтра или послезавтра. Ты можешь быть самым богатым человеком в мире и погибнуть, поскользнувшись на лестнице и ударившись головой о ступеньку. Ты можешь работать в стабильной компании, но при этом в один прекрасный день узнать, что тебя увольняют, потому что эта компания решила перенести свои производственные мощности в Китай. Ты можешь быть замужем за респектабельным и вроде бы порядочным человеком, но однажды, в свой день рождения, прийти домой и прочитать в оставленной им записке, что он навсегда ушел от тебя к другой женщине.

– Черт тебя побери, Улисс, ну ты и пессимист!

– Как раз наоборот! Я просто осознаю, что не могу полностью контролировать события, происходящие в моей жизни. Большинство людей приходит к осознанию этого довольно поздно – обычно после первого инфаркта. Я же – хорошо ли, плохо ли – понял это давно и сделал вывод, что единственный способ жить полнокровной жизнью заключается в том, чтобы полностью подавить в себе какие-либо проявления страха перед будущим. – Я прилег на поверхность бархана, упершись локтями в песок, и продолжил: – Конечно, я не ясновидящий, а потому не знаю, что произойдет со мной в будущем. Поэтому я ограничиваюсь тем, что живу сегодняшним днем и наслаждаюсь каждым его моментом – как, например, сейчас. Любой из сменяющих друг друга эпизодов нашей жизни уникален, он никогда не повторяется, и я не хочу проморгать ни один из них только из-за того, что все время буду размышлять над какими-то событиями, которые, возможно, никогда так и не произойдут.