Текст книги "Последний тайник"

Автор книги: Фернандо Гамбоа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

– Немного… – вздохнула Касси.

– Да, действительно немного, – согласился профессор Кастильо.

– Однако в этих строках наверняка заключен какой-то скрытый смысл, – в который раз повторил я и, заметив краем глаза, как поморщился профессор Медина, стал рассуждать вслух: – Строчка, в которой говорится, что наш таинственный персонаж «сберег путь Быка», указывает, по-видимому, на то, что он спрятал какой-то, возможно зашифрованный, документ, содержащий информацию о местонахождении золота тамплиеров. Спрятал он его в пресловутой «черной Александрии», являющейся тем местом, которое следовало бы пометить на карте крестиком. Но чтобы понять, где она на этой карте находится, нам нужно разгадать смысл фразы «самый убогий город».

– И как ты собираешься определить, какой город имеется в виду? – не скрывая иронии, поинтересовался профессор Медина. – Насколько я знаю, на этой карте нет никаких названий типа «Бедноляндия» или «Убогобург».

– Их там нет или вы их просто не заметили?

В этот момент Кассандра, которая разглядывала карту, низко склонившись над ней, так что расстояние от ее лица до карты составляло едва ли не ширину ладони, вдруг выпрямилась и пристально посмотрела на нас с Мединой.

– Извините, господа, не могли бы вы – естественно, после того как закончите свою интереснейшую дискуссию, – объяснить мне, что за город обозначен на данной карте прямо под «маленьким Крескесом»? – задав этот вопрос с нарочитым равнодушием, Кассандра ткнула указательным пальцем в рисунок, расположенный возле ног чернокожего царя. – Дело в том, что, если мне не изменяет зрение, это единственный на карте город, для обозначения которого картографу не понадобилось изображать крепость или замок. – Сделав короткую паузу, Касси добавила: – Мне кажется, что тот, кто рисовал Каталанский атлас, явно хотел, чтобы данный населенный пункт действительно выглядел как самый убогий город.

23

И в самом деле, возле ног чернокожего царя, как раз под «маленьким солнцем», которое этот царь держал в руке, был нарисован скромный домик с черепичной крышей. Рядом было написано его название на старокаталанском языке – Томбук.

– Я, признаться, не обратил на него внимания… – растерянно пробормотал профессор Медина. – Пожалуй, ты права. И почему я не замечал его раньше?

– Хотите, я вам скажу почему? – усмехнулся я.

Профессор Кастильо посмотрел на меня испепеляющим взглядом, а я в ответ изобразил на своем лице самое что ни на есть невинное выражение.

– Кроме того, – стала вслух рассуждать Кассандра, – он выделяется среди других населенных пунктов, как оборванный ямайский негр в толпе респектабельных туристов. Все остальные африканские города изображены здесь в виде белых строений арабского стиля, с мощными крепостными стенами и вздымающимися к небу минаретами, а этот город, наоборот, представлен слишком просто – маленький домик с двускатной крышей. Стиль строения – явно западноевропейский, и здесь, прямо посреди мусульманской территории, он выглядит совершенно не к месту.

– Да, изображен он довольно странно, – согласился профессор Кастильо, – и был бы неплохим кандидатом на роль конечного пункта путешествия нашего сбежавшего из монастыря ученика, если бы не находился в тысячах километров от той линии, которую мы провели в сторону юго-востока от острова, на котором сейчас находимся.

– Опять ничего не получается… – удрученно вздохнула Кассандра.

Мы уже, казалось, сложили почти все составные части мозаики, но тут, как это часто бывает, самый последний кусочек не вписался в общий рисунок. Проведя в уме эту аналогию, я невольно вспомнил о долгих воскресных вечерах, проводимых мною в детстве в раздумьях над пазлами, которые были посвящены историческим событиям и которые мой отец дарил мне на день рождения и на Рождество. Будучи уже взрослым, я, конечно, понял, что отец, скорее всего, забывал приготовить мне подарок заранее и поэтому покупал в самый последний момент то, что попадалось ему на глаза, а на глаза неизменно попадались лежащие едва ли не на каждом лотке и прилавке пазлы.

Еще я вспомнил о том, что как-то раз мне достался бракованный пазл, в котором недоставало одного компонента, а также о случае, когда в одном пазле, состоявшем из пяти тысяч малюсеньких кусочков (он и посвящен-то был вполне подходящей для него теме – триптиху «Ад» Иеронима Босха), оказалось два очень похожих компонента, и в результате я потратил с десяток воскресных вечеров на его раскладывание, пока не осталась одна незаполненная ячейка, но единственный оставшийся кусочек так и не подошел к ней.

Ассоциация, которая возникла в моем мозгу в связи с охватившим меня сейчас разочарованием и воспоминаниями о конфузах моего детства, оказалась настолько сильной, что я невольно почувствовал себя огорченным ребенком и с моих губ сорвались слова, которые я говорил в подобных случаях в детстве:

– Мы неправильно положили какой-то один кусочек.

– Что? – удивилась Кассандра.

Сверля Кассандру взглядом, но почти не видя ее, я попытался привести в порядок лихорадочно носившиеся у меня в голове мысли.

– Мы неправильно положили какой-то один кусочек пазла, – повторил я.

– Что за чушь ты несешь? – сердито воскликнул профессор Медина, разозлившись, видимо, из-за того, что я своими нелепыми заявлениями отвлек его от собственных размышлений.

Я пробежался взглядом по карте, сам толком не понимая, что сейчас на ней ищу. Все «частички» вроде бы находились на своих местах – и «самый убогий город», и «маленькое солнце», и Мальорка, и мистраль, – но в то же время что-то явно было не так… И вдруг, когда мой взгляд остановился на Атлантическом океане, до меня дошло, в чем заключалась наша ошибка.

– Ну и дураки мы! – воскликнул я и тут же увидел, как на меня уставились три пары широко раскрытых от удивления глаз.

– Знаешь, парень, говори лучше за одного себя, – пробурчал профессор Медина, которого явно рассердило мое нелестное высказывание в наш адрес.

– Я согласен с Луисом, – ввернул профессор Кастильо, решив поддержать своего друга.

– Что ты хочешь этим сказать, Улисс? – спросила Касси, делая знак обоим профессорам, чтобы они помолчали.

– Именно то, что я и сказал, – ответил я. – Один из компонентов выстроенной нами схемы находится не на своем месте, то есть одна из наших догадок была ошибочной. Вот почему мы не можем собрать весь этот пазл.

Профессор Медина, посмотрев на меня с откровенной насмешкой, заявил:

– Если твой глубокомысленный вывод заключается лишь в том, что мы допустили какую-то ошибку, то тебе, как мне кажется, не стоило преподносить его как божественное откровение, которое снизошло на тебя с небес. То, что мы совершили какой-то просчет, понятно и без тебя.

– Безусловно, – ответил я, напуская на себя важный вид. – Но мне хотелось бы знать, понятно ли вам, в чем именно заключалась наша ошибка и как ее можно исправить?

Профессор Медина не нашелся, что ответить на мой очередной выпад, и лишь молча посмотрел на меня. В кабинете на несколько секунд воцарилась напряженная тишина, а затем Профессор Кастильо не выдержал и озвучил вопрос, вертевшийся у моих собеседников на языке:

– А тебе, Улисс, это понятно?

– Думаю, что да.

Все трое молчали. Я с наслаждением смотрел на ошеломленного моим заявлением Луиса Медину, профессора средневековой истории университета Балеарских островов. Секунды медленно текли одна за другой. Наконец Медина, не справившись с нервным напряжением, надрывным голосом произнес:

– Ну и?..

В ответ я с театральным пафосом сделал легкий поклон и, отчетливо произнося каждое слово, спросил:

– Уважаемый сеньор Медина, неужели для вас может иметь значение мнение такого жалкого дилетанта, как я?

С этими словами я повернулся и медленно вышел из кабинета.

– Какая же ты скотина, – сказала Кассандра, которая вышла от Медины вслед за мной. – Этот бедняга, наверное, не будет спать всю ночь.

Мы сидели на скамейке возле входа в здание исторического факультета, дожидаясь, когда появится профессор Кастильо, все еще находившийся в кабинете Луиса Медины. Наверняка он задержался, чтобы извиниться перед своим другом за мое поведение.

– Впрочем, откровенно говоря, профессор Медина оказался полным кретином, – через пару секунд добавила Касси, поразмыслив о чем-то своем.

В этот момент в дверях факультета появился профессор Кас-тильо.

– Улисс, ты вел себя абсолютно неадекватно, – сказал он, подходя к нам и укоризненно качая головой. – Луис, конечно, немного педант, но и ты отнюдь не был образцом дипломатичности. – Присев рядом с нами на лавочку, профессор вздохнул. – Мне пришлось извиняться и за тебя, и за себя, убеждая Луиса, что у моего молодого друга просто такой вот черный юмор.

Профессор пристально посмотрел на меня, и мои губы невольно растянулись в лукавой улыбке.

– Луис, между прочим, вел себя очень корректно, – не унимался Кастильо. – Ты должен это признать. Хотя от твоих реплик его огромная лысая голова стала красной, как помидор, а из ушей едва не повалил дым, он сумел сдержаться. Я признаю, что мой коллега иногда допускал кое-какие колкие высказывания, но они были вполне оправданными... А вот то, что ты проявил себя как хороший актер, стало для меня настоящим сюрпризом. Слушая тебя, Улисс, я чуть было даже не поверил, что ты и в самом деле знаешь, в чем заключалась наша ошибка…

– Дело в том, – поспешно произнес я, перебивая профессора, – что я действительно это знаю. – Выдержав паузу, подобную тем, какие так любил профессор Кастильо, я взглянул на изумленные лица своих друзей и затем произнес слова, которые наверняка повергли их в шок: – Я даже могу сказать, куда именно убежал из монастыря Мирамар наш таинственный ученик, которому было известно, где находится тайник с сокровищами тамплиеров.

– Ты что, насмехаешься над нами? – недоверчиво спросила Кассандра. – Если это еще одна из твоих дурацких шуточек, то как бы тебе через пару минут не пришлось собирать свои зубы на асфальте… – Касси показала мне маленький кулачок и нахмурилась.

– А уж я, Кассандра, обязательно тебе помогу… – сердито добавил профессор.

– Ни о каких шуточках не может быть и речи, – со всей серьезностью сказал я, стараясь не улыбаться.

– Ой, смотри, доиграешься! – Касси снова погрозила мне кулаком.

– Ну что ж, если вы не верите мне на слово, тогда вам придется пойти со мной. – Я встал со скамейки и, жестом показав профессору и Касси, чтобы они не отставали от меня, вошел внутрь здания.

– Уж не собираешься ли ты снова навестить профессора Медину? – с ужасом спросил профессор.

– Нет, уважаемый профессор, не собираюсь. Я просто хочу вам

кое-что показать.

Пройдя несколько коридоров, мы оказались в библиотеке, где, как я и предполагал, имелась копия Каталанского атласа – такая же, как и на стене у профессора Медины, но только разрезанная на части, которые затем были скреплены в виде тонкой брошюры. Я открыл эту брошюру на странице, соответствующей Атлантическому океану и западной части Европы и Африки, а затем, используя в качестве линейки лист бумаги, прочертил позаимствованным у библиотекарши карандашом точно такую же линию, какую Касси прочертила на карте в кабинете профессора Медины, – от острова Мальорка до Ливийской пустыни.

– Если кто-нибудь заметит, что ты чертишь карандашом по этой карте, – прошептала Кассандра, оглядываясь украдкой по сторонам, – то нас могут вышвырнуть из библиотеки.

– Не переживай, я уже почти закончил.

– Прекрасно, – ворчливо произнес профессор. – Я вижу здесь проведенную тобой линию. Теперь объясни, чего я, к сожалению, не вижу.

– Немножечко терпения, мой юный студент.

– Перестань паясничать и побыстрее переходи к делу, – начал злиться Кастильо.

– Если вы не будете меня перебивать, то я вам сейчас все расскажу, – пообещал я и, испытывая чувство гордости за самого себя, начал свое объяснение: – Как вы уже имели возможность убедиться раньше, две из пяти строк указывают на город Томбук, однако та строка, в которой упоминается мистраль, указывает на некий пункт на севере Африки – по-видимому, где-то между Алжиром и Ливией…

– Это мы и сами знаем, – не дала мне закончить Касси. – Лучше объясни, в чем же заключалась наша ошибка. Может, мы ошиблись в том, что перевели «magistro» как «мистраль», а в действительности это слово означает нечто совсем иное?

– Вовсе нет, – поспешно отверг я предположение Касси. – Здесь у нас все правильно. Мы всего лишь ошиблись в определении точки, от которой нужно чертить линию…

– Не может быть! – воскликнул профессор. – Если я в чем-то и уверен, так это в том, что наш «ученик» отбыл именно с Мальорки. Но даже если это путешествие началось в какой-то другой точке Испании или Европы, – с мрачным видом продолжил профессор, – результат будет все тот же: линия, проходящая с северо-запада на юго-восток, никогда даже близко не пройдет рядом с Томбуком.

– Если только… если только вы не перестанете думать как историк и не начнете думать как картограф.

– Что ты хочешь этим сказать? – нетерпеливо спросила Кассандра.

– А то, что для человека, являющегося картографом, отправной точкой является не то место, откуда выехал наш «ученик», и не его родной город, а вот что. – С этими словами я ткнул пальцем на изображенные в левой верхней части карты синие и золотистые стрелки.

– Роза ветров? – удивленно спросил профессор.

– А разве это не очевидно? – ответил я вопросом на вопрос. – Именно здесь написано слово «magistro», и именно отсюда лучше всего задавать на этой карте направления. Если бы вы в своей жизни побольше путешествовали по морю, то знали бы, что роза ветров – это не просто красивый рисунок на карте.

Чтобы подтвердить свое предположение, я взял карандаш и, снова используя в качестве линейки лист бумаги, прочертил на карте линию с севера-запада на юго-восток, однако на этот раз она начиналась из центра розы ветров. Профессор и Касси не смогли сдержать удивленных возгласов, когда увидели, что эта линия, подойдя к ногам чернокожего царя, держащего в правой руке золотой шар, уперлась в Томбук – тот самый населенный пункт, который Авраам Крескес изобразил как самый убогий город.

– Вот это да! – восхищенно воскликнула Кассандра. – Получается, что ты и в самом деле сумел разгадать эту головоломку! – И Касси в порыве чувств чмокнула меня в щеку.

– Должен признаться, Улисс, что ты меня поразил, – с восторгом сказал профессор, хотя его реакция, конечно же, была не такой бурной, как у Касси.

– Мне просто повезло, – решил поскромничать я. – Для меня было очевидно, что мы допустили какой-то просчет, и, когда я случайно заметил, что стрелка, соответствующая мистралю, смотрит прямехонько в сторону Томбука, я догадался, в чем заключалась наша ошибка.

– Да ладно, парень, – профессор Кастильо похлопал меня по плечу, – не умаляй свои заслуги. Твой отец тобой бы гордился.

Упоминание об отце заставило меня помрачнеть, и радость от пережитого триумфа сменилась горечью, вызванной воспоминаниями о не таких уж далеких трагических событиях.

– Ну и что мы будем делать дальше? – спросил профессор, выводя меня своими словами из состояния прострации, в которое он же меня только что и вверг.

– Странный вопрос! Разумеется, поедем в Африку.

– Куда?! – Оторопев от неожиданного заявления, Кастильо отступил от меня на шаг и растерянно улыбнулся. Затем он посмотрел на меня, как на глупенького мальчика, и сказал: – Ты хоть соображаешь, что говоришь? Мы располагаем всего лишь ничем не подтвержденной информацией, что кто-то (мы даже не знаем кто!) спрятал что-то (мы толком не знаем что!) в каком-то месте, о котором нам почти ничего неизвестно. Более того, это событие произошло семьсот лет назад… И в такой ситуации ты собираешься отправиться на поиски? Вот так просто взять и поехать в Африку?

– Ну конечно.

– Уж больно ты прыткий. Даже если наши предположения верны и вся эта история про исчезнувшие сокровища тамплиеров так или иначе связана с Томбуком, не забывай, что прошло уже семь столетий! – Профессор в отчаянии воздел руки. – Да не может быть, чтобы эти сокровища сохранились до наших дней! А если и сохранились, то мы все равно не сможем их разыскать! Неужели ты этого не понимаешь?

– Я понимаю сейчас только одно: если вы не перестанете так громко разглагольствовать, то нас вышвырнут из библиотеки, – сказал я, заметив, что библиотекарша уже несколько раз бросила в нашу сторону сердитый взгляд.

Профессор Кастильо беспомощно взмахнул рукой, словно бы давая понять, что он потерял надежду переубедить такого дурака, как я.

– Я поеду с тобой… – сказала Касси, беря меня за руку. – Если ты, конечно, не возражаешь.

– Как раз об этом я только что хотел тебя попросить.

– Вы что, оба вдруг ни с того ни с сего рехнулись? – негодующе воскликнул профессор. – Тоже мне парочка молодоженов, собирающаяся в свадебное путешествие на курорт Канкун! Вы не поняли, что я вам сказал? Никаких сокровищ вы там не найдете! Это просто невозможно!

– Так же невозможно, как и найти тамплиерский колокол на рифе в Карибском море или разгадать придуманную семьсот лет назад головоломку?

Профессор лишь пошевелил губами, беззвучно артикулируя слова, произнести которые вслух он не решился.

– Нам, правда, пока еще неизвестно, существует ли сейчас этот город Томбук и, если не существует, где находятся его руины, – сказала после небольшой паузы Кассандра.

Мы с профессором растерянно уставились на Касси.

– То есть как это мы не знаем, существует ли этот город? – с недоуменным видом спросил профессор. – Из всей этой глупости Томбук, пожалуй, единственное, что мы знаем абсолютно точно. И чему вас, черт побери, учат в ваших американских университетах?

– Не будьте таким суровым, проф, – вмешался я, приходя на выручку Кассандре. – Не забывайте, что она специалист по подводным раскопкам, а потому ей совсем необязательно знать о том, какие города находятся посреди пустыни в Мали.

– Неужели ты об этом знаешь? – удивилась Кассандра.

– Я-то знаю, да и ты, возможно, слышала об этом городе, – ответил я. – На старокаталанском он назывался Томбук, но сейчас называется немножко иначе – Томбукту.

24

– Хочешь, прогуляемся по городу? – спросил я Кассандру на следующее утро после нашего возвращения в Барселону, когда заглянул в комнату, которую она занимала.

– Я хочу спать… – лениво потягиваясь, ответила она. – А сколько сейчас времени?

– Уже почти десять.

– Ну и гад же ты, Улисс! Зачем ты будишь меня в такую рань? Даже Бог – и тот в воскресенье отдыхал.

– Вставай, не будь такой лежебокой. Я угощу тебя жидким шоколадом и чурро[18]18
  Чурро – крендельки, поджаренные на масле.


[Закрыть].

Кассандра приподняла голову и недоверчиво посмотрела на меня из-под простыни.

– Пользуясь тем, что мы вчера не ужинали, ты пытаешься вытянуть меня из постели?

– Какая же ты догадливая! Приманка, состоящая из шоколада и чурро, действует безотказно.

– Ну хорошо… – сдалась Касси. – Дай мне десять минут. Я уже встаю.

Через обещанные «десять минут», которые по моим часам равнялись как минимум сорока, Кассандра, с непричесанными влажными волосами, одетая в цветастое платье, вышла из ванной.

– Касси, я умираю от голода.

– Десять минут – и я готова, – ответила Кассандра, закрывая за собой дверь в свою комнату.

– Хорошо. Но ни минуты больше!

Наивный мечтатель…

Часов в двенадцать мы наконец-таки вышли из дому.

– И куда ты меня поведешь?

– Ну, раз уж я обещал угостить тебя чурро, то первым делом мы зайдем в один бар, где их очень вкусно готовят. Это неподалеку отсюда. Затем прогуляемся по центру города. Не возражаешь?

– Не возражаю насчет чурро. Но, честно говоря, мне не очень-то хочется топать по туристическим маршрутам этого города.

Выпив по чашечке густого горячего шоколада и полакомившись чурро, мы спустились в метро и доехали до рынка Сан-Антонио.

– Ого, Улисс! А это что такое? – удивленно воскликнула Кассандра, едва только мы вышли из метро.

– Это книжный базарчик. Тут продают старые книги и журналы.

– Чудненько! Пройдемся по нему?

– Если хочешь, пройдемся. Но я тебя предупреждаю, что там ужасная толчея и нам придется буквально протискиваться между людьми.

– Тогда мы туда не пойдем. Мне не нравится толкаться в толпе.

– Мне тоже, тем более что я хотел сводить тебя совсем в другое место.

– Вот и прекрасно, мой поводырь, поступай так, как сам считаешь нужным, – сказала Касси, беря меня за руку.

Мы свернули на улицу Оспиталь – одну из моих любимых барселонских улиц. По мере того как мы по ней шли, цвет кожи встречающихся нам прохожих становился все темнее, а вместо латинских букв на вывесках магазинчиков и парикмахерских все чаще встречались какие-то замысловатые закорючки.

– А что это за люди?

– Марокканцы, пакистанцы, ливанцы… Тут всех понемножку.

– Забавно… – сказала Кассандра. – В центре Лос-Анджелеса, где находился университет, в котором я училась, почти все вывески магазинов были на испанском языке. А здесь, в центре испанского города, – на арабском.

– Знаешь, твои слова напомнили о том, что в центре тех арабских городов, где мне довелось побывать, есть много вывесок на английском, французском и даже испанском языках.

– Интересно…

– Еще как. Однако всегда находятся люди, которых пугает все новое и непривычное, и они воспринимают как некую угрозу для себя всех тех, кто выглядит, думает или разговаривает хотя бы чуть-чуть не так, как они.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я покосился на Кассандру, решая, стоит ли мне ввязываться в разговор на довольно тяжелую тему.

– Дело в том, что, по моему мнению, – сказал я, отважившись все-таки высказаться, – в Барселоне, как и в других уголках старой самовлюбленной Европы, есть люди, которые делят окружающих на «своих» и «чужих». Они с пеной у рта доказывают, что эти самые «чужие» не имеют права жить в таком «цивилизованном» городе, как этот, если не сумеют перенять все местные обычаи и традиции и не откажутся от своего прежнего образа жизни.

– Ты имеешь в виду расизм?

– Не расизм, а нечто более изощренное и продуманное. Впрочем, судить о людях по месту, где они родились, по языку, на котором они говорят, и по их образу жизни, а не по их поступкам – это если не расизм, то во всяком случае нечто похожее на него. – Посмотрев на Кассандру, я добавил: – А ты – наглядный пример того, какой замечательный результат может дать смешение рас.

– Спасибо за комплимент, – усмехнувшись, вставила Касси.

– Да нет, я говорю серьезно. Представь, что твой отец отказался бы жениться на твоей матери только потому, что она разговаривала на другом языке и придерживалась чужих для него обычаев и традиций. Что бы ты в таком случае о нем подумала?

– Ну, в таком случае я вообще не появилась бы на белый свет, а значит, не могла бы ни о чем думать. Но его, наверное, можно было бы считать недоумком.

– Именно это я и имел в виду. Мы все являемся в той или иной степени метисами – как в физическом, так и в культурно-психологическом плане, хотя отдельные личности и пытаются убедить нас в обратном. Я уже несколько лет путешествую по миру, и за это время пришел к выводу, который, кстати, никому не навязываю. А заключается он в том, что все те, кто пытается убедить своих соплеменников, будто у них более развитая культура и более богатая история, чем у других народов, либо являются воинствующими невеждами, либо, разжигая межнациональную рознь, преследуют какой-то личный интерес. Люди из первой категории могут избавиться от своих заблуждений, если будут побольше читать и путешествовать по миру, а вот люди второй категории… – я невольно вздохнул, – очень быстро теряют поддержку народа, как только народ начинает понимать, что они собой представляют и что им на самом деле нужно. Хотя мы на данном этапе развития цивилизации считаем себя высококультурными космополитами, уже освободившимися от древних предрассудков, по своей сущности мы все еще являемся животными, которые стремятся жить в своем стаде и на своей территории. И об этом нам в нашей борьбе за равенство и братство все-таки не следует забывать, потому что, когда кое-кто пытается активизировать заложенные в людях примитивные инстинкты с помощью бесконечных рассуждений, он начинает впадать в безумие, которое заканчивается этническими чистками и лагерями беженцев. А потом все рвут на себе волосы, объявляют траур и ходят с лицами, на которых написано: «А я тогда просто проходил мимо…» или: «Кто бы мог подумать, что такое может произойти?».

– Я понимаю… Но тебе не кажется, что мир вокруг нас не такой уж и плохой? – спросила Кассандра, демонстративно оглядываясь по сторонам.

– К счастью, ничего трагического пока не происходит. Однако если те, кто считает смешение рас и многообразие культур недопустимыми явлениями, начнут перегибать палку, она, пожалуй, сломается, и тогда… и тогда трудно даже представить, к чему это может привести. Хотя я, возможно, и ошибаюсь, – сказал я, осторожно беря Кассандру за талию, – и наша жизнь еще долго будет тихой и спокойной благодаря тому, что мы сумеем учесть Допущенные ошибки – как свои, так и чужие. Я абсолютно уверен, что в будущем дальнейшее смешение рас и культур будет продолжаться, – а иначе вообще не будет никакого будущего.

Продолжая разговаривать, мы прошлись по небольшому рынку, расположенному на бульваре Рамбла в районе Раваль, а затем присели, чтобы выпить чаю в принадлежавшем марокканцам кафе, где столики были заняты преимущественно смуглыми усатыми мужчинами. Я угостил Кассандру сладкими до приторности арабскими пирожными, которые лично мне очень нравились.

Выйдя из кафе, мы пересекли бульвар Рамбла-де-Каналетес, прошли мимо рынка Ла-Бокерия и заглянули на минутку в маленькую синагогу в еврейском квартале. Затем мы немного поблуждали по узким средневековым улочкам старинной части города, пересекли улицу Пау Кларис и оказались в одном из моих любимых кварталов Барселоны, который я окрестил «маленькой Гаваной», – правда, совсем не потому, что он был чем-то похож на своего «тезку» в Майами. Честно говоря, кубинцев здесь было немного, а вот доминиканцев, колумбийцев и выходцев из других латиноамериканских стран – хоть отбавляй. Прогулка по улицам этого района, где из магазинов доносятся звуки меренге[19]19
  Меренге – стиль музыки Доминиканской Республики.


[Закрыть] и кумбии[20]20
  Кумбия – стиль колумбийской музыки.


[Закрыть], где полно мулатов, где звучат самые разнообразные певучие говоры, представляла собой встречу с экзотикой прямо посреди европейского города.

Ближе к вечеру, сидя на газоне неподалеку от старого порта, мы пообедали превосходным люля-кебабом с овощами и лавашем, а затем прилегли отдохнуть под нежарким осенним солнцем на этом же газоне.

– Вопреки всему тому, что я от тебя услышала, мне кажется, что ты, Улисс, живешь в прекрасном городе, который очень любишь, – сказала Касси, подняв голову и разглядывая единственное плывущее по небу облако.

– Да, это верно, – немножко подумав, согласился я. – Здесь я родился и вырос, что для любого человека имеет большое значение. Однако я провел очень много времени вдалеке от родного города, и это изменило мои взгляды практически на все аспекты жизни. Поэтому, возвращаясь в Барселону, я чувствую, что мне здесь очень многого не хватает.

– Возможно, оттого что ты одинок.

– Думаешь, если 6ы у меня была спутница жизни, это избавило бы меня от проблем? Представь, какое выражение лица было бы у нее, если бы я сказал, что уезжаю работать в Индонезию и что к ужину меня ждать не нужно.

– Тогда найди себе женщину, которой на это наплевать. Я слегка приподнялся и посмотрел на Кассандру.

– Это не так-то легко. Моей спутницей жизни, наверное, смогла бы стать женщина, которая ведет примерно такой же образ жизни, как и я, и которая поддерживает идею личной свободы – как моей, так и своей собственной. Женщина, которая смогла бы, не сожалея, пожертвовать кое-какими традиционными семейными ценностями. Женщина, которая…

Я замолчал, любуясь чертами лица Кассандры, которые в слабом свете вечернего солнца казались еще более красивыми.

– Почему ты замолчал? – спросила Касси, поворачиваясь ко мне.

Я, увлекшись разглядыванием ее глаз, не расслышал, что она

сказала.

– Улисс! С тобой все в порядке?

– А? Ой… да, извини. Касси улыбнулась.

– Ты, дружище, замолчал, так и не договорив того, что хотел сказать.

– А-а, это… Хочешь выпить кофе? Я знаю тут одно местечко, где тебе наверняка понравится.

– Ты пытаешься сменить тему… – заметила Кассандра, прищурив глаза. – Но на кофе я согласна.

Мы медленно шли по улице, то и дело останавливаясь, чтобы послушать уличных музыкантов, стоявших в этой части города буквально на каждом углу. В весьма необычном кафе на улице Сан-Доменек-дель-Каль – одном из моих любимых – мы сели на малюсенькие табуреты у круглого стола высотой в каких-нибудь полметра. Кассандра – после того как я предупредил ее, что подаваемый здесь турецкий кофе слывет очень густым и что в него добавляют кардамон, – решила взять себе ароматический напиток из лесных фруктов.

Мы некоторое время сидели друг против друга и молчали, глядя в сгущающихся сумерках на мой дымящийся кофе.

– Когда я на тебя смотрю, – сказал я, нарушая воцарившееся молчание и пытаясь выразить словами нахлынувшие на меня необычные чувства, – мне кажется, что я – кролик, ослепленный светом автомобильных фар. Я чувствую себя загипнотизированным, парализованным, неспособным даже и чуточку пошевелиться, хотя и вижу, что этот автомобиль стремительно надвигается на меня.

– Стало быть, ты теперь полностью в моих руках… – с театральным пафосом произнесла Кассандра.

– Похоже, что да, – признался я, вздыхая. – По правде говоря, меня это даже пугает.

– Не переживай, – сказала Касси и подняла правую руку вверх, словно собираясь произнести клятву. – Торжественно обещаю, что не стану использовать свою власть над тобой тебе во вред. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока ты будешь прилично себя вести.

– Хорошо, если так… Впрочем, я не удивился бы, если бы ты нарушила свое обещание. Однако меня больше всего волнует даже не это.

– Скажи мне, Улисс, – вдруг став серьезной, прошептала Кассандра и взяла мою руку в свою, – что тебя волнует? Я тяжело вздохнул, чувствуя, как сжимается мое сердце.

– Меня волнуешь ты… Помнишь наш первый разговор на палубе? С тех самых пор я почти постоянно думаю о тебе. Чем больше времени я провожу с тобой и чем больше я тебя узнаю, тем больше ты мне нравишься. Ты даже и представить себе не можешь, как сильно ты мне нравишься. Мне кажется… мне кажется, что я постепенно в тебя влюбляюсь…

– И это тебя пугает?

– Меня пугает то, что ты, возможно, не испытываешь ко мне таких же чувств… А еще меня пугает то, что ты, может быть, их все-таки испытываешь.

– Я тебя не понимаю.

– Касси, в моей жизни подобные ситуации никогда ничем хорошим не заканчивались, а мне ведь ни за что на свете не хотелось бы с тобой расстаться. Я знаю, что это глупо, но я всегда вспоминаю вот эти строки Неруды: «Как нам порой легко влюбиться и как нам трудно разлюбить…» Мне кажется… мне кажется, что на то, чтобы разлюбить тебя, у меня ушла бы вся оставшаяся жизнь.