Текст книги "Приманка"

Автор книги: Фелис Пикано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

20

После всего этого самой большой глупостью, которую мог придумать Ноэль, было заняться любовью с Миреллой Трент. Именно это он не раз повторял себе, сидя напротив неё в этот вечер.

В первый раз он подумал об этом в тот момент, когда заехал за ней домой, в большую просторную квартиру в верхнем Вест-сайде. Она предложила ему присесть и выпить. Первое предложение он принял, от второго отказался. Именно тогда она спросила его, нравится ли ему свитер – водолазка цвета весенней листвы, красиво и откровенно облегающая её фигуру. Или, продолжила она, ей лучше надеть вот это – и приложила к себе блузку из китайского шелка. Разумеется, она с ним заигрывала. Ноэль это видел и понимал. С чего бы она стала привлекать его внимание к своему телу, особенно к своей красивой груди, если у неё на уме не было ничего, кроме обыкновенного ужина?

Во время ужина эта мысль пришла ему во второй раз. Практически с первой же минуты, как они присели за столик в маленьком итальянском ресторане, куда она его отвела, она стала, с помощью намеков и разнообразных тонких аллюзий, доводить до сведения Ноэля, что у женщин он пользуется репутацией очень привлекательного, загадочного и замкнутого мужчины. Может быть, это как-то связано с его покойной женой? Мирелла сообщила, что, по слухам, Моника всегда выглядела полностью удовлетворенной – настолько, что аж завидно делалось. У такой красивой женщины, как Моника – у такой привлекательной женщины – должны были быть толпы других поклонников, и, однако же, о ней даже не шептались; это было так интригующе. Её нелепая игра в первое свидание расхолаживала его в той же степени, что её нога в чулке, трущаяся о внутреннюю сторону его бедра и промежность, его заводила.

После долгого неторопливого ужина они решили воспользоваться теплым июньским вечером и прогуляться пешком шесть кварталов до её квартиры, чтобы выпить там напоследок. Ноэль принялся ласкать её ещё раньше, чем они успели войти в квартиру.

Глупо. Он мог не обращать внимания на её намеки. Иначе их дурацкие, бессмысленные отношения возобновятся вновь.

Но ему требовалось выяснить, правда ли то, что написал Лумис.

Это было глупо, потому что теперь он знал наверняка. Насколько могла бы судить Мирелла, Лумис совершенно заблуждался на его счет. Ноэль был выносливым, энергичным и умелым любовником – таким, как она или любая другая женщина только могла пожелать. Годы занятий любовью с Моникой довели его технику до совершенства, позволили ему выучить все женские слабости, все уязвимые и особо чувствительные места на женском теле, научили его точно рассчитывать время. Даже не задумываясь об этом, он сумел отлично исполнить свою роль – настолько, что хоть сейчас снимай для урока по сексуальному просвещению.

Он глубоко поцеловал её, обнимая за шею одной рукой. Покрыл поцелуями её лицо, спустился к шее, обведя губами сначала одно ухо, потом другое, перешел к затылку, подбирая её короткие черные волосы, снова вернулся к шее, к впадинке, откуда начиналась грудная кость, умело проникая одной рукой ей под одежду, минуя молнии, обвил её плечи, потом спустился ниже – к её восхитительной груди, где кофейного цвета ареолы выделялись на загорелой коже, а вокруг отвердевших сосков появились крохотные мурашки, известив его, что всё идет, как нужно. Он снял с неё свитер, юбка медленно сползала – сначала понемногу спереди, потом сзади, и он спустился ещё ниже, скользя губами по кремовой коже к её животу, такому мягкому по сравнению с твердостью её широких бёдер, вниз по нежнейшему бедру, а потом – снова наверх, глубоко проникая языком в её пупок, и снова вниз, мимо шелковистых курчавых волос, целуя её нижние губы, а его руки не переставали ласкать её груди, ягодицы, кисти, бедра, ступни…

И она вновь с такой легкостью обнаружила, что извивается от удовольствия в руках этого мужчины, который даже не был ей по-настоящему симпатичен, которого она считала слабым и так легко поддающимся её влиянию. На самом деле она думала, что он слишком неуверен в себе, слишком мягок для неё. Этот мужчина не останавливался, даже когда она просила его, потом умоляла, а потом не могла больше сопротивляться его неотразимому влажному голоду, пока он не заставил самые глубокие, потаенные уголки её тела дрожать от тепла, и холода, и жара, и льда, и когда он потребовал её, она отдалась, о, она отдалась, сначала противясь, а потом не в силах больше сопротивляться, отдалась с такой благодарностью. Его лицо, как лицо кинозвезды, его блестящие волосы, вьющиеся от пота, глаза, встретившиеся с её глазами, когда он взял её и потребовал отдаться ему снова, этот полубог с длинными мускулами и твердой плотью, эта вечная загадка для неё, и да, она снова не могла устоять, и снова отдалась ему, забывая себя и все свои сомнения, позволила взять себя сзади – новое, неизведанное удовольствие, о котором она лишь слышала прежде и сперва такое трудное. А потом, когда его пальцы, которые она сама направила, поднялись к ней, вошли в неё, она расслабилась полностью, отпуская себя на волю его голода, его ритмичной ярости, и она была королевой в объятиях фаворита, неапольской шлюхой с молоденьким солдатом, женщиной с границ в одинокой хижине, и он был прекраснее любой женщины, любого мужчины или ребенка, которого она видела когда-либо прежде, её задыхающийся Идеальный мужчина.

Насколько могла знать и засвидетельствовать Мирелла, Лумис ошибался.

Она посмотрела на часы.

– Не может быть! Всего полночь. Я думала, мы были вместе несколько часов, – сказала она и нагнулась над ним, раскуривая сигарету. Она боялась дотронуться до него, боялась, что если сделает это, то никогда уже не остановится; что, попробовав однажды, она будет вынуждена выпить его до дна. – Ноэль?

– У?

Казалось, он где-то далеко, там, где ей места нет.

Потом он встал, прошел в ванную. Через пару минут она услышала, как в туалете спустили воду. Он вышел, посмотрел на неё и принялся собирать свою одежду.

– Куда ты идешь?

Он не ответил, поспешно оделся. Она была разочарована, но старалась не подавать вида.

– Ты мне позвонишь?

– Не думаю, – бесцветным голосом ответил он.

Теперь она начинала чувствовать себя обманутой.

– Ты теперь только на одну ночь интрижки заводишь? – поинтересовалась она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал саркастично. – Или просто проводишь не больше одного раза с каждой, чтобы как можно шире распространить свое богатство?

– Я кое с кем встречаюсь, – ответил он, нагибаясь, чтобы надеть ботинки. – С одним парнем.

Он поднял голову, чтобы посмотреть на её реакцию, потом нагнулся снова, завязывая шнурки.

– Это худшая отговорка, которую я слышала, Ноэль.

– Это правда.

Озадаченная, она отпустила его, проводила до двери и остановилась там, на пороге, в одной пижамной куртке, а он стоял всего в нескольких метрах и ждал, пока подойдёт лифт. Она рассчитывала на большее; она чувствовала, что заслуживает большего.

– Я тебе не верю, Ноэль.

Он повернулся к ней, словно собираясь сказать что-то очень важное, что могло бы ей всё объяснить, но промолчал и вновь обернулся к дверям лифта, которые как раз начинали разъезжаться в стороны.

– Я тебе не верю! – крикнула она ещё раз, достаточно громко, чтобы по пути вниз он слышал эхо её крика внутри слишком ярко освещённой кабины.

21

В метро Ноэль пропустил свою пересадку. Когда он спохватился, Сорок вторя улица давно уже осталась позади, и поезд как раз приближался к Четырнадцатой. Он выбрался из вагона, чтобы попытаться воспользоваться линией Канарси, а потом подъехать ближе к дому по линии Лексингтон-авеню или вернуться по этой же ветке на Сорок вторую и пересесть на «челнок», идущим через весь город.

– Ты выглядишь, как будто потерялся в Гринвич Виллэдж.

Знакомый тягучий выговор привлек внимание Ноэля значительно раньше, чем он заметил его обладателя, – а потом появился и сам Малыш Ларри: руки в боки, на лице улыбка. Он стоял, прислонившись к металлическому заграждению метро.

– Как дела? – не получив от Ноэля ответа, он спросил: – Куда направляешься, приятель?

– Чёрт знает.

– Ого. Мы сегодня не в духе, нет, сэр. Эй, как это вышло, что ты сегодня один, без своих друзей?

– У меня сегодня выходной.

– У меня тоже. Садись на местный. Поедем наводить шухер в Виллэдж.

– Не знаю. Меня это будет только ещё больше угнетать.

– Прими что-нибудь. Трахнись. Это тебя взбодрит.

– Только что. В этом-то и проблема.

– Да ну? Обязательно расскажешь. Но только за стаканчиком в «Хватке», – заявил Ларри, подходя ближе и отодвигаясь от края платформы, к которой как раз подходил поезд местного маршрута.

Ноэль последовал за Ларри в вагон и вышел вместе с ним пару минут спустя на Кристофер-стрит, по пути уже начав рассказывать Ларри о том, что произошло у него с Миреллой Трент.

Вайтэл слушал с сочувствием, а Ноэлю слишком хотелось выговориться, чтобы он мог держать всё это в себе, поэтому, пока они шли через полудюжину кварталов, отделяющих их от «Хватки», он позволил Ларри вытянуть из себя всю историю целиком.

В баре они заказали выпить и нашли относительно тихое местечко.

– Мне совершенно ясно, в чем твоя проблема, – сообщил Ларри, облокачиваясь на стойку бара и оглядывая толпу. – Господи! Ну и дерьмовая тут публичка сегодня. Тролли. Драконы. Ящеры. Чудища ночные. Ф-ф-ф. Эй, привет, Том! Каспер.

– Опять «Связь на одну ночь» крутят, – заметил Ноэль, осознав, что снова играет та же мелодия, словно в насмешку. – Ну? И каково же твоё гениальное объяснение?

– Как бы странно это ни прозвучало, я думаю, ты из редкой породы истинных бисексуалов. Вон как Бадди. Эй, Бад, помоги мне поднять Ноэлю настроение. Он тоскует, потому что только оттрахал какую-то девчонку до полного умопомрачения, а сам так и не кончил.

– Пусть перестанет нюхать столько кокса, – сказал Бадди, наклоняясь через стойку. – Он притупляет все чувства.

– Я ничего не нюхал, – возразил Ноэль, слегка встревоженный таким неожиданным обсуждением своей личной жизни.

– Но вообще-то ведь нюхаешь. Там, у… в общем, сам знаешь где.

– Проблема не в этом! – перебил Ларри. – Ты будешь меня слушать? Как я уже сказал, вот он ты, весь из себя такая редкая птица, истинный бисексуал. И сегодня ты совершил простейшую ошибку: нашёл себе девчонку, когда на самом деле хотел парня. Вот и всё.

– Что-о-о?

Ноэль отказывался на это покупаться.

– К слову о котором, – вспомнил Вега. – Рэнди сегодня заходил, искал тебя.

– Господи. Этого мне только не хватало.

– Ну вот смотри, – продолжал Ларри. – Предположим, тебе сегодня хочется китайской кухни, так? Но единственный китайский ресторан закрыт. А в единственном месте, которое открыто, подают пиццу. Нет, пицца это хорошо, классно, так? Но когда ты заказал пиццу и съел, она понравилась тебе не так, как обычно. Почему? Потому что тебе хотелось китайской кухни! Очень просто! Тебе просто нужно по-правильному сегодня трахнуться. Выровняешь свое настроение, уравновесишь свои желания и почувствуешь себя шикарно!

– Я такой чуши уже сто лет не слышал, – ответил Ноэль. Но разговор помог ему почувствовать себя лучше, а соображения Ларри позабавили.

Малыш Ларри, судя по всему, был близок к тому, чтобы последовать своему собственному совету. Он повернулся к лохматому парню, похожему на фермера, и принялся очень откровенно с ним заигрывать. Ноэль очень удивился, когда Вега наклонился к нему через стойку и прошептал:

– Он вполне может быть прав. В любом случае, тут не из-за чего впадать в истерику.

– Да не впадаю я в истерику.

– Впадал, когда пришёл. Успокойся, будь любезен.

Ноэль смотрел на Бадди в упор, пока тот не отошёл, чтобы обслужить очередного клиента. Легко тебе говорить, хотелось закричать Ноэлю. Ты начал спать с парнями, когда тебе было четырнадцать. Ты рано узнал. Как Ларри, который говорил Ноэлю, что выяснил правду о себе, когда ему было двенадцать. Но в двадцать восемь! Двадцать восемь лет, чёрт возьми, на протяжении которых ему и в голову никогда не приходило, что его ждёт именно такая судьба.

Веге с его беззаботным карибским детством было просто. Игры с мальчишками под сенью мангровых деревьев, купание в чистом бассейне или на тропическом пляже. Это, по крайней мере, было естественно, в этом был какой-то смысл. Это не то же самое, что семь лет, проведенных с Моникой, после детства и отрочества, когда все считали, что можно оказаться калекой, немым, умственно отсталым – и это все равно лучше, чем быть… педиком. Дурацкие шуточки в раздевалках, обзывательства – «гомик, девка, педик, пидор, голубой» – которые ранили больнее сильнее любых других. Настоящие педики, изредка попадавшиеся на глаза в кегельбане или кинотеатре. Манерные жесты, вихляющая походка, слабые тела, сюсюканье, женоподобность, кричащие тряпки. Гомики пятидесятых. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что это – отдельная раса, и их надо презирать и чураться, как разносчиков ужасной болезни.

Конечно, один или двое из тех, с кем он учился в старших классах, оказались голубыми. Но он был так привязан к Монике, так далек от всех, кроме неё и её друзей, что даже когда вспоминал этих старых приятелей, то думал о них, как о людях, которые выбрали для себя нетрадиционный образ жизни, лишающий их всех настоящих радостей: брака, детей, возможности общаться с другими парами и хорошо проводить время.

Потом он начал преподавать в Виллэдж, и отношение изменилось; изменилась терминология. Здесь главным термином было «гей, гейский»: гей-клубы, гей-вечеринки, гей-демонстрации, гей– то, гей– сё.

Гомик! Ты же знаешь, если ты педик, ты не умеешь свистеть. По четвергам носи зеленое; это символ, это знак. Поболтайся как-нибудь в мужской душевой после тренировки, глядя на других парней, или хуже того, дотронься до кого-нибудь, даже случайно, – и ты голубой, педик. Нечего хвастаться своими девчонками, мы-то знаем, что ты пидор! Эй, приятель, пойдем пугать гомиков, проучим их как следует. Точно! А лучше не пойдем! Comment ça. Третий пол. Любовь, не смеющая назвать свое имя. Урнинги. Извращенцы. Как небо голубой. Я не хочу, чтобы мой сын вырос слабаком! Ну разве мой сыночек не настоящий маленький мужчина? Ты же не хочешь сказать, что ты один из них!

– Двадцать восемь лет грёбанного программирования. И теперь я жертва своего собственного проклятого согласия с ним.

– Ты о чём? – спросил кто-то рядом с Ноэлем.

– Ни о чём.

– Ну? – спросил Ларри, поворачиваясь к нему. – Мы идём?

– Куда?

– В центр. Развлекаться.

– Я не думаю, что это хорошая идея, – заметил Вега.

– А кто тебя спрашивал? – откликнулся Ларри.

– Да глянь на него! Он не в том состоянии…

– Самое подходящее состояние. У вас клиент, мистер Вега, – добавил Ларри, провожая отошедшего Бадди удовлетворенным взглядом.

– Я думал, ты там кого-то обрабатываешь, – сказал ему Ноэль. Вмешательство Веги его немного разозлило.

– С ним разберёмся позже. Я соскучился по китайской кухне, малыш. Пицца мне подойдет. Пошли.

– Не знаю.

– Вот, возьми. Это создаст правильное настроение.

Ноэль посмотрел на большую плоскую таблетку белого цвета, которую вручил ему Ларри. С одной стороны бороздка делила её надвое, с другой виднелась маркировка «704».

– Смеешься? Таблетка куаалюда. Я же усну.

– От половины не уснешь. Прими полтаблетки сейчас, вторую половину – когда доберёмся. Давай, – скомандовал он, – пей. Это приведет тебя в нужное настроение.

Ларри был готов сам запихнуть в него таблетку, но в конце концов Ноэль сунул половину в рот и запил пивом. Ларри исчез где-то в зале, куда всё продолжал набиваться народ, а Ноэль торчал у стойки, допивая своё пиво, пока наконец не обнаружил, что больше не может ясно вспомнить причины своего отчаяния. Куаалюд начинал действовать, расслабляя его, заставляя забыть о собственном унынии. Скоро ему начало казаться, что весь мир заполняет льющаяся из динамиков музыка.

– Пошли, – сказал Ларри, внезапно возникая рядом. Он вытащил Ноэля за дверь и повёл вверх по Вест-стрит.

Жёсткий жёлтый свет фонарей отражался от металлических опор закрытого для движения Вестсайдского шоссе. Малыш Ларри сыпал непристойностями с того самого момента, как они вышли из бара. Он положил руку Ноэля себе на плечи и пританцовывал на тротуаре. Ноэль не возраал. Впервые за весь день ему было хорошо. Половинка куаалюда сгладила все острые углы, смягчила контуры. Ходьба не требовала никаких усилий, как будто он стоял на движущейся ленте транспортера.

Через несколько кварталов Ларри раскурил косяк, и они затягивались по очереди.

– Тебе там понравится.

От травки восприятие Ноэля слегка искажалось: он по-прежнему был умиротворен, но окружающий мир словно изменился в размерах, и чтобы перейти улицу, требовалось слезть с высоченного тротуара, а потом вскарабкаться на бордюр с другой стороны.

Перекрёсток показался ему знакомым. С чего бы это?

Он остановился и огляделся по сторонам. Потом увидел заброшенное здание федеральной тюрьмы предварительного задержания. Окна с решётками, мусор под стенами, осколки стекла на тротуаре, массивные двери, надёжно запертые от наркоманов и ребятни. Ноэль не был здесь с того жуткого мартовского утра. Сейчас он просто отвернулся. В конце концов, это всего лишь старое здание.

Но он не мог не взглянуть на другую сторону улицы, под эстакадой. Ну разумеется, вот и он – тот склад, где всё началось. И даже он утратил свой угрожающий и таинственный вид. Даже он сейчас казался нелепым. Ноэль засмеяться над этой нелепостью и смеялся так сильно, что ни слова не мог выдавить, чтобы объяснить Ларри причину своего веселья. Поэтому он просто продолжал хохотать, пока они шли мимо этого склада, а потом Ларри шикнул на него, прошептав ему, что они в «Le Pissoir».

Чтобы попасть внутрь, требовалась членская карточка, но швейцар знал Ларри и откуда-то был в курсе, что Ноэль, как он сказал, «входит в семью», поэтому он их пропустил.

В большом, выкрашенном красной краской лифте Ларри начал приставать к Ноэлю, который не дал себе труда это прекратить и которого это даже не слишком волновало, хотя двое других весьма привлекательных парней, ехавших с ними вместе, глаз не могли отвести от того, что выделывал Ларри.

Двери разъехались, открываясь в водоворот чувственной музыки и темно-красных огней. Ноэлю потребовалась минута, чтобы разглядеть большую комнату с голыми стенами и дощатым полом; слева располагался простой стоячий бар, свет над которым горел поярче. Возле стойки что-то пили несколько парней. Виднелись и другие комнаты, по обе стороны от этой. Там бродили какие-то тени. За исключением музыки, которая играла здесь тише, чем в «Хватке», тут не было слышно никакого шума, только раз или два из комнаты за баром донеслись звуки, похожие на отрывистые команды.

Ноэль немедленно заказал пива и проглотил вторую половину куаалюда, не дожидаясь напоминаний. Ларри завел разговор с барменом, а Ноэль облокотился о стойку, пытаясь осмотреться в темноте.

Прежде чем он успел это сделать, из одной из комнат появился мужчина, встал перед ним и стал что-то говорить, но Ноэль не мог его понять. Он был высокий, светловолосый и абсолютно голый, если не считать дважды обернутой вокруг пояса цепи и кожаных браслетов на запястьях. Хорошая мускулатура; натертая маслом кожа блестела в красных огнях. Из сосков торчали металлические штырьки. Пока Ноэль его разглядывал, тот начал поигрывать грудными мышцами, и штырьки запрыгали. Ноэль засмеялся. Мужчина взял его за руку, показывая, как можно крутить штанги в разные стороны. Ноэль отдёрнул руку и отвернулся к бару. Мужчина за его спиной что-то прошептал; Ноэль развернулся и плеснул в него пивом: тонкая жидкая пленка вырвалась из банки, покрывая мужчину с головы до ног. Тот замер, а потом упал на колени и принялся целовать его ботинки, пока Ноэль не оттолкнул его с отвращением. Тот отошел, шепча что-то вроде: «Спасибо, хозяин, спасибо», – пока Ноэль не повернулся обратно к бару и Малышу Ларри.

– Смотрю, ты уже с кем-то подружился.

– Вот ведь чудик.

– Там таких ещё много, – Ларри указал на дверь за барной стойкой. – Это комната для профи: садо-мазо, водный спорт, копрофилия, фистинг, боль и так далее. Думаю, тебе лучше заглянуть в другую. Там народ поприветливей.

– Как ты можешь тут кого-нибудь разглядеть?

– Разглядишь. Не переживай. Развлекайся.

– Куда ты? – спросил Ноэль, чувствуя, что слова поддаются медленно, а язык заплетается.

– В общую комнату.

Ноэль остался у стойки, разглядывая тени, возникающие и неожиданно пропадающие в дверных проемах. Рядом с ним двое парней перешли от поцелуев к ласкам, а потом и к собственно сексу, отбрасывая рубашки, спуская штаны. Ноэль подвинулся, освобождая им место. Кто-то рядом заказал пиво, а потом стал тереть свою промежность, глядя при этом на Ноэля. Вокруг начал собираться народ, чтобы посмотреть, как те двое занимаются сексом. Ноэль отодвинулся снова. Кто-то из посетителей, перегнувшись через стойку, кусал за соски бармена, привлекательного бородатого парня, которого Ноэлю случалось видеть в «Хватке». Из динамиков доносились слова, которые Ноэль сначала принял за текст песни. Они повторялись, мужской голос отчетливо выговаривал: «В задней комнате есть парень, он позаботится о твоих раздутых почках».

Комната заполнялась людьми, и они оттесняли Ноэля от стойки. Каждое из окружающих его лиц казалось воплощенным образом роскоши, греха, эротичности, искушения, похоти: блестящие голодные глаза, влажные приоткрытые губы, чувственно подрагивающие языки, скользящие в полутьме тела; рваные красные огни выхватывали то плечо, то мускулистую грудь.

Несмотря на туман в голове, Ноэль твёрдо решил выбираться отсюда. Когда он добрался до лифта, двери открылись ему навстречу, и в комнату хлынула толпа людей, подхватывая Ноэля, потащила его за собой.

Он словно попал внутрь какого-то пузыря. Музыка всё ещё слышалась, но тихо, словно её заглушал скользящий трущийся звук, как от множества тел, находящихся в постоянном движении. К нёму протягивались руки, касаясь легко и осторожно; он отвернулся от них, попадая к другим телам, в другие руки; они гладили его и ласкали. Он словно плыл по течению, медленно поворачиваясь, мимо него скользили другие тела, а руки становились настойчивей: кто-то расстегивал пуговицы на рубашке, кто-то открывал молнию, кто-то поднимал рубашку на спине, запуская руку за пояс брюк. Всё это время он двигался, вращаясь, в массе тел, пока не увидел рядом знакомое доброе лицо и протянутые к нему руки.

Лицо наклонилось к нему, и он почувствовал, как кто-то ласкает всё его тело: руки спереди и руки сзади, пока вся его одежда не оказалась расстегнута или снята, и он чувствовал себя более свободным, гибким, ему было хорошо с этим незнакомцем, покрывающим поцелуями всё его тело. Следуя музыке, ни о чем не думая и не желая думать, позволяя направлять себя, указывать, что и как делать, Ноэль окончательно отпустил себя.