Текст книги "Приманка"

Автор книги: Фелис Пикано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

16

Ноэль был в своей спальне и пытался, по настоянию Эрика, читать Кастанеду, когда раздался писк, и на телефонной консоли зажегся зеленый огонек. Это значило, что звонят ему. За те две недели, что Ноэль прожил в доме Рэдферна, он так и не привык к этой системе. Имена кодировались цветом; все входящие городские звонки принимались автоматически и передавались на каждый этаж, где консоль пищала и мигала лампочками, пока кто-нибудь не поднимает трубку.

Звонила Алана.

– Я думал, ты на съемках?

– На съемках. Но нам тут в студии кое-что нужно. Конверт с фотографиями, мужские портреты. Я его забыла. Будь ангелом, привези его?

– Наверное, можно. Дай мне уточнить у Эрика. Он сегодня весь день занят, приехал кто-то с Побережья. Сомневаюсь, что я ему понадоблюсь.

Ноэль знал, что конверт с легкостью мог отвезти и курьер. Наверное, Алана решила, что совсем его забросила. Они не особенно много общались с тех пор, как он переехал. Несколько раз ему даже казалось, что она избегает его, чтобы снять напряжение между ним и Эриком. Может быть, так она пытается исправить положение.

– Окку скажет тебе адрес. Конверт должен быть у меня в гостиной, на столике. Ты сможешь приехать побыстрее?

– Как только скажу Эрику.

Он перевел её звонок на Окку, который ответил из кухни. Потом нажал на интеркоме красную кнопку – вызов для Эрика. Ответа не было. Он вызвал Эрика ещё раз. По-прежнему тишина. Возможно, он ушёл куда-то со своим гостем.

Конверт, который требовался Алане, Ноэль нашёл с легкостью. Там было около дюжины информационных листков мужчин-моделей: их данные и фотографии.

Он оделся и уже был на пути к двери, когда заметил Окку.

– Если Эрик вернется, передадите ему, куда я уехал?

– Мистер Рэдферн никуда не уходил, – ответил дворецкий, указывая одним пальцем вниз, потом развернулся на каблуках и скрылся в глубине дома.

Первым порывом Ноэля было просто уйти, посчитав, что Окку передаст сообщение. Но кто знает, что сделает этот невозмутимый скандинав? Ноэль ещё не видел от него ничего, что хоть отдаленно напоминало бы дружелюбие. Лучше уж отпроситься у Эрика самому. Учитывая капризы Рэдферна, с него станется выйти из себя как раз по такому ничтожному поводу.

Окку показывал вниз, но в спортзале никого не оказалось. Только следы того, что двое мужчин тренировались тут чуть раньше: полотенце, брошенное на скамью, несколько штанг, снятых с подставок и оставленных на полу. Вода в душевой не шумела. В большой ванной комнате горел свет – как будто ею тоже пользовались совсем недавно, – но и там было пусто.

Ноэль уже было повернулся, чтобы уйти прочь, как вдруг заметил, что в комнате что-то не так: вторая дверь, ведущая в Красную комнату, дверь, которую он никогда прежде не видел не запертой на замок, сейчас была приоткрыта.

Эрик говорил, что открывает эту комнату лишь тогда, когда намерен ею воспользоваться. Мог ли Генри Стил приехать из Сан-Франциско ради этого?

Ноэль попытался представить его себе: длинноногий, с узкими бедрами, за метр восемьдесят ростом, похожий на ковбоя. Потом попробовал вообразить это длинное тело привязанным к мраморной столешнице: грудь пересекают кожаные ремни, лицо, возможно, закрыто маской, глаза завязаны, он бьется и выгибается то ли от боли, то ли от наслаждения – как на тех фотографиях в садо-мазо журнале, который кто-то притащил в «Хватку» несколько недель назад и который там все засмотрели до дыр. Представить себе роль Эрика Ноэлю было совсем не трудно. В любую секунду он ожидал услышать из комнаты вопль мучительной боли.

Надо оставить наверху записку и понадеяться, что Эрик её найдет. Вот что надо сделать. Хотя стоп. Эрик не мог оставить Красную комнату открытой случайно. Ноэлю полагалось заглянуть внутрь. Всё было подстроено затем, чтобы показать ему то, чего Эрик никогда ему не расскажет. Или нет? Может быть, это ловушка. Может, он войдет, Эрик и Стил вместе набросятся на него, и…

Он услышал голоса. Они разговаривали – недостаточно громко и недостаточно ясно, чтобы разобрать, о чём именно. Один из голосов принадлежал Эрику, второй, очевидно, Стилу, и это одинаково мало походило и на секс, и на пытки.

Оставь наверху записку. Или окликни Эрика. Сделай же что-нибудь!

Зеркальная стена напротив двери позволяла Ноэлю заглянуть в двухдюймовую щель. Красная комната не была красной – ни цветом стен, ни освещёнием. Всё, что он мог разглядеть, – это какие-то металлические стеллажи. Больше похоже на кладовку или кабинет.

Стараясь не дышать, Ноэль попятился к двери, неотрывно следя за комнатой в зеркало. Чувствуя, как от страха на коже выступает липкий холодный пот, он потихоньку приоткрыл дверь ещё на дюйм, готовый в любую секунду отскочить прочь. Ничего. Ни малейшего признака, что внутри его заметили. Голоса совершенно не изменились.

Зато теперь он мог разглядеть обстановку получше. Это и вправду были стеллажи. А на стеллажах конверты и папки-гармошки. Кабинет. Мимо двери прошел Стил, расхаживая по комнате, снова скрылся из вида, потом, наконец, опустился на стул. На нем по-прежнему были спортивные шорты; он наклонялся вперед. Теперь Ноэль слышал его более отчетливо.

– На Западном побережье все по-другому, Рэдферн. Полиция там не та, что здесь.

– Полиция везде одинакова, – откликнулся тот.

– Но у вас тут не бывает с ними проблем.

– Это как не бывает? – возмутился Эрик.

– Они не устраивают налетов на бары, клубы и так далее, – сказал Стил. – Верно?

– Какая разница. Вернёмся к делу, Стил. Сможете ли вы обеспечить поддержку от своего округа? Это всё, что мы хотим знать.

– Какую поддержку? Деньгами? Или давлением?

Ответа Ноэль так и не услышал. Снова загудел телефон, но на этот раз его оборвали на середине звонка. Эрик снял трубку. Последовала пауза. Потом он сказал:

– Спасибо, Окку. Наверное, он меня ищет. Я посмотрю в спортзале.

Уверенный, что подслушал обсуждение планов, не предназначенных для его ушей, Ноэль выскользнул из ванной и тихо, словно индеец, взобрался по ступенькам к площадке у входа в зал. Остановился, глубоко вздохнул и позвал Эрика по имени.

Мужчины вышли из ванной. Стил подмигнул Ноэлю в знак приветствия, потом подошёл к свисающим с потолка кольцам, подпрыгнул и ухватился за них. Эрик приблизился к лестнице. Заметил ли он, что дверь была открыта?

– Алана попросила меня отвезти кое-что в студию, – сообщил Ноэль небрежно.

– Можешь взять «мерседес», если хочешь.

– Спасибо.

Если Эрик что-то и заметил, виду он не подавал.

– Я должен вернуться к какому-то времени?

– Нет.

– До встречи.

Не заметил. Хорошо.

Ноэль открыл дверь, но Эрик его окликнул.

– Да?

– Тебе нравится мой гость? – Эрик задал вопрос таким тоном, что Ноэль не смог понять, какого ответа от него ждут.

Он бросил взгляд в ту сторону, где Стил только что закончил делать сальто и теперь красиво покачивался на кольцах. Его торс напоминал стиральную доску. В «Хватке» бы его определенно сочли очень горячей штучкой. Красивые мускулы на руках и ногах, широченные плечи. Трудно было представить, что эти двое всего минуту назад обсуждали… что? Преступление? Политику? Ноэль знал, что они вернутся к разговору, стоит ему только ступить за порог.

– Он хорош. А что? Решил мне пару поискать? Или у тебя на уме что-то поизощрённей? – Ноэль пытался держаться того же флиртующего тона, который, похоже, предпочитал Эрик.

– Я подумываю устроить в честь него вечеринку, – сказал Эрик. – Вроде как сюрприз. Человек двадцать очень горячих парней и несколько унций прекрасного MDA, [28]28
  MDA (3,4-метилен-диокси-амфетамин) – наркотик из группы психостимуляторов, по своему воздействию сходен с «экстази».


[Закрыть]который я только что достал.

Репутация этого наркотика Ноэлю была известна – полугаллюциноген и сверхафродизиак.

– По мне, больше похоже на оргию.

Когда Ноэль во второй раз дошёл до двери, Эрик добавил:

– Поцелуй за меня Алану.

17

Фотостудия располагалась на пятом этаже старого здания на северной окраине театрального квартала, в одной из двух квартир на этаже. Полквартала, наверное, занимает, думал Ноэль, следуя за худой блондинкой в кудряшках, встретившей его у дверей. Стены бесконечных коридоров, словно фрески, украшали увеличенные снимки Энтони Брикоффа – самые известные портреты знаменитостей и рекламные плакаты. Миновав с полдюжины студий – часть была занята, часть пустовала – и несколько комнат, которые выглядели как жилые, они дошли до той, где снимал Брикофф.

Студия была размером с гостиную Рэдферна, хоть и не такая элегантная, да и потолок тут был ниже. Собственно, большая её часть пустовала, на деревянном полу сгрудились экраны, ящики и разнообразные приспособления, о назначении которых Ноэлю оставалось только догадываться. Часть помещёния, видимо, выделили для переодевания и накладывания макияжа. Большая складная ширма лишь отчасти скрывала передвижной гардероб и туалетный столик с зеркалом-трюмо.

Напротив располагалась площадка для съемок, с трёх сторон окруженная окнами, через которые на неё лился уличный свет. По полу стелился бледно-серый бумажный лист метра четыре с половиной длиной, отмотанный с подвешенного к потолку рулона. На листе высились четыре алюминиевых треножника, к которым крепились зонты, отражающие падающий на них яркий свет на разной высоте и под разными углами. Ещё два треножника держали камеры. На полу в беспорядке стояли другие камеры, экспонометры и прочее фотооборудование.

В комнате было человек шесть, большинство из которых сидели, уткнувшись в журналы, и не обращали внимания на съёмку. Ноэль догадался, что это, должно быть, ассистенты, костюмеры и другие подручные.

Брикофф, впрочем, с первого взгляда бросался в глаза. Высоченный, с косматыми волосами и бородой, он был одет в огромный старый свитер и такие же изношенные брюки с сандалиями. Он крался вдоль края бумажного листа, потом вдруг оборачивался и принимался снимать Алану, стоящую в центре бумажной площадки и одетую во что-то тонкое и прозрачное. Отсняв плёнку, Брикофф передал камеру кому-то из помощников, взял следующую, начал бродить маленькими кругами вдоль края листа, бормоча что-то себе под нос, потом вдруг надвинулся на Алану, продолжая что-то тихо говорить, и снова принялся фотографировать, указывая ей, как двигаться или изменить позу.

Ноэль остался стоять в сторонке, зажав конверт под мышкой. Он наблюдал за фотосессией, но куда в большей степени он наблюдал за Аланой. Казалось, она не слышит Брикоффа, двигаясь, как во сне – в ином, недостижимом измерении, которое Ноэль мог лишь видеть и ощущать.

Внезапно она остановилась и пошла вперед.

– Достаточно, – сказала она.

– Ну ещё одну, – взмолился Брикофф.

– Нет. Нет. Ты и так снял слишком много, – мягко укорила она. Брикофф продолжал её снимать, хотя она и покинула свое место. Она вскинула руку. – Я сказала, нет!

Брикофф отвернулся, передал ассистенту последнюю камеру, с которой работал, и уселся на бумагу.

– А, вот и ты!

Алана помахала Ноэлю, которого только теперь заметила.

– Иди сюда, – позвала она через всю комнату.

Ноэль протянул ей конверт.

– Это нам не нужно, – сказала она, отбирая у него конверт и роняя его на пол. – Иди сюда, – повторила она, опуская обе руки ему на плечи, заставляя повернуться и подводя к тому месту на бумажной площадке, где недавно стояла сама. – Энтони, – прошептала она. – Посмотри!

Брикофф озадаченно уставился на них снизу вверх.

– Что думаешь, Энтони? – тихо спросила она. – Разве он не в точности то, что нам нужно?

– Возможно, – щурясь, сказал фотограф. Особенно впечатленным он не выглядел. Ноэль был уверен, что он просто старается быть вежливым.

Но Алане не было дела до его колебаний.

– Отлично! – сказала она. – Иди переодевайся. Джанет, дай ему то, в чем снимался Питер.

Женщина, на которую Ноэль едва обратил внимание прежде, поднялась со своего места и направилась к отгороженному ширмой гардеробу.

– Давай! – подтолкнула его Алана. – Иди.

– Зачем?

– Ну разумеется, затем, что мне нужен партнер, чтобы позировать. Мы стоим в чудесном саду перед дворцом, рядом со мной мужчина, и на мне это восхитительное платье.

– Фон мы потом подставим, – добавил Брикофф, вставая. Он выглядел уже более заинтересованным.

До Ноэля наконец дошло, что его собираются снимать.

– Но я никогда раньше этого не делал.

– Ну, ты же фотографировался прежде, правда? – спросила она. – Не верю, что нет. Все фотографировались.

– Да, но…

– Иди, переодевайся. Ради меня, Ноэль. Иначе мне придется опять ехать сюда завтра, на весь день. У нас было трое других мужчин, а этот, этот fou, [29]29
  Fou (франц.) – сумасшедший; псих (разг.)


[Закрыть]– она погрозила Брикоффу пальцем, – он так всех изводил, что они сбежали. Что мне делать, если ты откажешься со мной позировать? Опять приезжать завтра и послезавтра, да?

Ноэль не знал, стоит ли ей верить. Он был уверен, что она специально повернула съемки таким образом, чтобы ему пришлось приехать и позировать. Но и сказать, что он так уж против, он не мог. Она так мило его просила, делая вид, что он оказывает ей услугу, что он просто не мог сказать «нет».

Когда десятью минутами позже он вернулся из гардеробной, его побрили, волосы зачесали совсем не так, как он привык, на лицо наложили какие-то пудры с лосьонами, а самого одели в официальный костюм. Прежде Ноэль надевал костюм всего раз в жизни – в тот день, когда женился на Монике. Стройная кудрявая блондинка сунула ему в руки листок бумаги и карандаш.

– Это расписка, – объяснила она. Потом повернулась к Алане: – Кто его агент?

– Я! – Алана засмеялась. – Ты так замечательно выглядишь, такой красивый. Посмотри в зеркало.

Она обернулась к Брикоффу:

– Видишь, глупенький Энтони, я была права. Он чудесно нам подойдёт. Теперь я смогу быть такой томной и романтичной, как только пожелаешь.

Ноэль присоединился к ней на серой бумажной площадке, гадая, что должен делать. Она немедленно взяла его за обе руки и принялась с силой их трясти, пока не удостоверилась, что мышцы полностью расслабились.

– Ты должен расслабить всё тело, как руки. А потом просто следуй за моими движениями.

Но у него не получалось. Он чувствовал неловкость и дискомфорт, пока вдруг, меняя в какой-то момент позу, она не обернулась к нему, и её волосы коснулись его щеки. На миг его отбросило в прошлое, в тот вечер в «Витрине», когда он на мгновение вынырнул из миллиона затопляющих его видений и ощутил запах её духов, услышал её голос и увидел подле себя её волосы. С этой секунды съёмки стали напоминать медленный замысловатый танец, в котором он знал каждое па, но ему требовалось одно маленькое указание, легчайший толчок с её стороны, чтобы начать двигаться.

Они гуляли по дворцовым паркам, струнный квартет вдалеке играл Моцарта, нежные музыкальные переливы струились в ночном воздухе, мешаясь со свежестью фонтанов, блеском свечей, ароматом невидимых цветов. Теплый радостный весенний вечер. Он. Она. Их молчаливый разговор – лишь жесты, прикосновения, мельчайшие движения, каждое из которых было исполнено смысла. Где-то далеко-далеко мужской голос тихо подталкивал их, направлял, заставляя сплетать свою невыразимую связь все ближе, тесней. Он приподнял её лицо и поцеловал её.

– Отлично! Да, замечательно! Очень величественно. Держите. Держите! Прекрасно! Можете остановиться.

Алане пришлось высвобождаться из его рук, из легкой хватки на своих плечах. Когда она все-таки разорвала контакт, Ноэль внезапно пришёл в себя, но все равно снова потянулся за ней.

– Нет! – резко одернула она, вырываясь и отходя туда, где он уже не мог до неё дотянуться. – Достаточно, да, Брик?

– Замечательно, la! Да, на сегодня достаточно. Может быть, потом нам понадобиться ещё парочка снимков. Сомневаюсь. Этого хватит. Ты хороший партнёр, – сказал он, обращаясь к Ноэлю. – Лучший, кого я видел за весь день. Вы будете хорошо смотреться.

Ноэль едва слушал, ему было всё равно. Волшебство ночи разрушилось, и, хоть это и была лишь иллюзия, Ноэль не испытывал ничего, кроме чувства потери.

Алана вышла из комнаты, чтобы переодеться, сказала блондинка, намекая Ноэлю, что ему стоило бы последовать её примеру.

Он ждал возле студии в холле с высокими окнами, пока она не вышла. На ней были джинсы, большая шляпа и крохотная жилетка поверх водолазки.

– У меня машина, если тебя нужно подвезти, – предложил он. Она так решительно вырвалась от него прежде, что он не знал теперь, как к ней подступиться.

– Конечно, – радостно сказала она, как будто никакой фотосессии никогда не было. – Давай где-нибудь перекусим. Умираю с голода!

Они зашли поесть в кулинарию напротив.

– Спасибо, что дала мне такую возможность, – сказал он, пытаясь подобраться к наиболее интересующей его теме наименее очевидным путем.

Она поняла только то, что он сказал, не то, что он имел в виду.

– Стоит понравиться Брику, и тебя все захотят.

– Я не знаю, смогу ли это повторить. Ну, знаешь, сам.

Она настойчиво держалась сухого тона.

– Конечно, сможешь. Просто будь таким, каким ты был со мной.

– Именно это я и имел виду. Я не уверен, что смогу.

– Не будь глупеньким. Это была просто работа на камеру.

– Ей не обязательно быть только этим.

– Конечно, обязательно, – она избегала его взгляда. – Ну, где же этот официант с нашей едой!

Он взял её за руку, но она резко отдернула ладонь.

– Не вынуждай меня сердиться на тебя. Не думай, что можешь воспользоваться мной, чтобы убедиться, что с твоей уязвленной мужественностью всё в порядке. Я не позволю так меня использовать.

У него не было никакой возможности защититься от этого обвинения, даже если бы он был уверен, что она совершенно неправа, – а он не был так уж в этом уверен. Поэтому Ноэль оставался сдержанным и молчаливым, пока не принесли сэндвичи, едва поместившиеся на тарелках, и Алана снова не развеселилась, жуя соленые огурчики и одалживая приправы за соседним столиком.

Она начала говорить, но почти в каждой фразе она вспоминала Эрика: что Эрик сказал, или сделал, или собирался сказать или сделать. Как бы неприятно ему ни было это слышать, особенно после того, как он сам получил такой нагоняй, новой информации в её словах было в избытке.

– Судя по тому, как ты о нем говоришь, Эрик должен быть очень необычным человеком.

– Так и есть.

– Но чем? Что он такого сделал? Чего добился?

– А ты не знаешь? – она посмотрела на него в изумлении. – Ну как же, когда ему было четырнадцать, он разработал транзистор, на основе которого создаются все системы «Халл-Рэдферн». Он был не самым первым, но зато самым маленьким, самым долговечным, самым недорогим и самым простым в использовании. Поэтому «Рэдферн» и может доминировать над всей электронной промышленностью. Это источник огромного состояния их семьи. Эрик ещё мальчиком разработал в лабораториях своего отца семьдесят девять патентов, которые используются сегодня. Он до сих пор бывает в большой лаборатории на севере штата, когда у него появляется очередная блестящая идея. Он сам разрабатывал все звуковые системы в «Витрине», в «Облаках», да повсюду!

– Правда? – спросил Ноэль. – Он был вундеркиндом?

– Он долго был очень грустным маленьким вундеркиндом. Пока не встретил меня. Теперь я делаю всё, чтобы ему никогда не было грустно.

Ноэль подумал, что начинает понемногу понимать суть их отношений.

– А что он делает для тебя?

– Ему ничего не нужно делать, – быстро ответила она. – Просто быть Эриком.

– Значит, он счастливчик.

– Он помог мне. Когда мне была нужна помощь, а больше никто не мог или не хотел помочь. Много лет назад в Париже. Очень много. Я была очень несчастна. Я хотела покончить с собой, а потом появился Эрик и всё изменил. Теперь у меня есть замечательная работа, которую я обожаю, и Эрик, и все его чудесные друзья, которых я люблю.

– Но ты в него не влюблена? – продолжал настаивать Ноэль.

– Что ты имеешь в виду, говоря «влюблена»? Одержима? Увлечена? Нет. Я не люблю Эрика в этом смысле. Теперь я уже взрослая. Больше мне такого не нужно.

– Одного раза было достаточно? – рискнул Ноэль.

Она улыбнулась ему.

– Вы задаете так много вопросов, мистер Каммингс, что иногда я думаю, что вы не социолог, а психиатр!

Ноэль опять задумался над тем, как Эрик выяснил его настоящую профессию. Пол Воршоу рассказал Чаффи? Другой студент? Или Вега? Ноэль сосредоточился на Алане.

– Кем он был?

– Просто мальчик.

– Ты думаешь о нем когда-нибудь?

– Иногда. Он умер. Он был почти мужчина. Но на жизнь смотрел, как мальчишка. Всякие идеи, глупые идеалы – мальчишеские идеалы. Из-за этих идеалов он и погиб. Он не ожидал этого. И смерти тоже не ожидал.

– Тебе грустно. Не будем говорить об этом.

– Это уже не важно. Когда-то, да, было. Но теперь уже нет. Это случилось во время manifestations de mai. [30]30
  Manifestations de mai (франц.) – майские манифестации; студенческие волнения в Париже весной 1968 года.


[Закрыть]

Ноэль не знал, о чем она говорит.

– Студенческие демонстрации. В Сорбонне, в Париже. В 1968 году. Он бросился туда со всеми на второй день, зная, что полиция делает с людьми своими дубинками и слезоточивым газом.

Ноэль вспомнил, как видел отрывки из репортажа о волнениях во Франции в новостях, ещё когда учился в колледже. Кажется, это было так давно.

– Ты была с ним там?

– Нет! Я пошла в кино. Или по магазинам. Дурочка. Но его избили дубинками. Мне говорили, что flics [31]31
  Flics (франц., разг.) – полицейские.


[Закрыть]схватили его и били, пока он не перестал двигаться. Его отвезли в больницу. Выписали. Арестовали. Отпустили. Казалось, что всё в порядке. Он был такой гордый, так гордился, что был там.

– Ты же сказала, что он умер.

– Вот это и есть грустная часть. Прошло уже восемь, может быть, девять недель. Мы были в кафе на Буль-Миш, [32]32
  Буль-Миш (франц. Boul’ Mich) – разговорное название бульвара Сен-Мишель в Париже.


[Закрыть]я, он и его друзья, они, как всегда, спорили о какой-то политике. А Робер вдруг замолчал. Он приложил руку к голове, вот так. Как это называется? Ах да, к виску. Он дотронулся до виска и сильно побледнел. Я помню, как у него изо рта полилось вино, которое он пил, и я подумала, что ему стало плохо. Внезапно он стал таким… ох, не знаю, он выглядел просто ужасно. Он встал, наверное, ему было ужасно больно, а потом он упал. И тогда он умер. Прямо там, а я и его друзья сидели рядом. Нам сказали, что это была аневризма у него в голове, так сказал medecin examinaire. Как это называется?

– Коронер?

– Правильно. Аневризма, вызванная нанесенными ранее ударами по голове. Разумеется, во время manifestation. Гримо и его cochons [33]33
  Cochon (франц., разг.) – свинья, козел, сволочь.


[Закрыть]– полицейские говорили, что никто не погиб, никто не был убит. Они лгали. Робер умер. Я видела это своими собственными глазами.

Она откинулась назад на своем стуле и зажгла сигарету. Пока к ним подходил официант и наливал им кофе, они молчали. Ноэль нервно отковырнул вилкой кусок роскошного чизкейка.

– Прости, – сказала она. – Это мерзкая история.

– Я сам спросил. Я рад, что ты мне рассказала.

– В любом случае, те, чьи идеалы приходится проверять в реальной жизни, всегда умирают вот так. Они обречены.

– Что ж, значит, это исключает из списков обреченных всех, кого я знаю.

– Надеюсь, – ответила она. – Со мной не так.

– У тебя всё ещё остались идеалы? – удивился он, но тут же понял, кого она имела в виду. – Или ты про Эрика?

– Да, у него есть идеалы. Он очень увлечен политикой. Он участвует в каком-то движении геев. Он помогает деньгами, связями с важными людьми, с правительством. Не знаю, чем ещё. Он очень всем этим занят, очень занят… и очень глуп.

– И обречен? – спросил Ноэль, но она его как будто не услышала.

– Иногда я думаю, что ты из тех, кто может потерять голову из-за какой-нибудь идеи, – сказала она. – Да?

Для Ноэля это прозвучало предупреждением, и он поспешил развеять подозрения.

– Смеёшься? Ты же видишь, как меня легко купить. Я всего лишь шлюха.

– Надеюсь, что так, Ноэль. Я правда очень надеюсь, что это так.

Она допила свой кофе и с сомнением разглядывала Ноэля до тех пор, пока он, нервничая, не попросил счет.