Текст книги "Виктор! Виктор! Свободное падение"

Автор книги: Ф. Скаген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Он близок к завершению процесса, который, что ни говори, является уникальным в фальшивомонетном деле. Таких безукоризненных подделок мир еще не видывал. Даже в Банке Англии затруднятся отличить его фантики от настоящих денег. Мягкие, деликатные тона, рисунок без единого огреха. Он едва не забыл, что водяные знаки бутафорские. Сумма саммарум: подлинное произведение искусства. Идеальная иллюзия!

И его верный гейдельбергский GTO потрюхал дальше. Неспешно – он считался одной из самых медлительных машин. Теперь Мартенс желал лишь одного – чтоб он побыстрей управился. Стопка в стапеле самонаклада таяла, а на выходе все росла. Вот это дело! Не то что какой-то убогий сбор пожертвований для Польши, который он провернул в июле. Хотя и тогда все прошло «на ура», и без особого напряга с его стороны. Просто пошел на центральный почтамт, оплатил абонентный ящик и открыл корреспондентский счет на имя благотворительной организации и ее директора – господина Мольтке. А дальше как по-писаному: добросердечные люди и те, у кого в кошельках больше, чем нужно им самим, по привычке стали слать деньги. Через три-четыре недели поток иссяк – в соответствии с расчетами. И все благодаря брошюре, которую он сварганил за два вечера… Но сумма не дотянула до его выкладок. Просто он рано проявился, когда бедственное положение в Польше не стало еще столь трагическим, чтобы сбором средств занялись искушенные благотворительные организации. В утешение себе он прокатился в Англию, открыл счет в швейцарском банке и привез домой идею, которой цены нет. Просто невероятно, что он так долго не мог распознать, какие возможности таит его профессия по части махинаций в крупных масштабах. Просто на поверхности лежит – не плутать кружными путями, а обратиться непосредственно к источнику богатства, к деньгам.

Он присвистнул и взглянул на часы. Без десяти час. Осталось всего несколько сотен листов. Он обошел машину, раскурил трубку и сунул коробок обратно в карман.

Сначала он увидел тень на полу. Потом он обернулся вполоборота и поднял голову. Меньше, чем в восьми метрах от машины стоял человек в форме и держал на поводке собаку.

От пронзившего его страха он едва не выронил трубку. Но заставил себя устоять на ногах. Пол ходил ходуном, или это только отчаяние? Охранник и пес казались пугающе реальными. Они вошли, когда он стоял спиной к дверям.

А шум машины заглушил шаги.

Немыслимо. Теперь, у самого финиша, случилось то, чего он боялся все время: что кто-то сорвет его планы. Ему казалось, что он видит осуждение в глазах парня. Огромных, как блюдце, больше собачьих. А псина, гадкая серо-коричневая тварь, рычит.

Глаза!

Он с облегчением ухватился за соломинку. Ну может ли охранник с такого расстояния увидеть, что изображено на листе?

Нет, разве только он болезненно дальнозоркий. Или просто знает, чем он тут занимается. И они терпеливо выжидали, чтоб схватить его с поличным? Опять нет. Тогда бы брала его полиция. Но ради всего святого, эту ищейку нельзя подпустить ни на шаг ближе!

Мартенс действовал инстинктивно, не думая. Он вскинул руки и загородился ими, как будто защищаясь от собаки. И медленно пошел на них. Охранник перехватил поводок. Выждал, как показалось Мартенсу, целую вечность и медленно попятился. До него наконец дошло, что этот трехнутый печатник до смерти боится урчащего добермана. Мартенс медленно наступал на них, помня лишь одно: отогнать их подальше от машины!

Удалось. Он уже отогнал охранника метров на пятнадцать от стопки божественных подделок. Кривая извиняющаяся улыбка. Парень ничего не увидел, не понял, что творится у него под носом. Потому что такого не бывает в приличных типографиях, особенно в Трондхейме.

Стукнувшись спиной о дверь, охранник остановился. В ту же секунду стихла GTO, сообщив Мартенсу, что последний, седьмой прогон позади. Человек в униформе зачастил резким тоненьким голоском:

– Простите, если напугал вас.

– Ничего, ничего… Это от неожиданности.

– Он не кусается.

– Может быть. Меня однажды искусала собака.

– Понятно.

– До сих пор не могу забыть.

– Вот оно что. – Охранник нагнулся и похлопал добермана по спине. – Я просто проверял, все ли в порядке.

– Все в порядке.

– Ну тогда мы пойдем дальше, да, Рекс?

– Р-р-р.

Охранник открыл дверь, кивнул слегка высокомерно и потянул за собой пса.

Мартенс опустился на стул и просидел несколько минут, приходя в себя. Если б он замешкался и охранник сунул бы свой нос в листы! Больше таких шуточек нельзя допускать. Когда он послезавтра будет разрезать листы, надо как-то обезопаситься.

Он поднял последний отпечатанный лист. Порядок. Теперь все убрать. Для начала спрятал листы в папку, снял форму и вымыл. Потом снес папку и плато в шкаф в гардеробе. Запер дверцу и подергал ручку. Теперь можно перевести дух. Он слил остатки краски и протер валики. Потом снял нумераторы и положил на место, на полку. Потом залил синюю кобальтовую краску, вставил плато Бернтсена и тиснул несколько экземпляров. Потом, насвистывая мелодию из «Летучей мыши», вернулся к оставленной машине. Когда он настраивал все необходимое для заказа сети магазинов, руки заметно дрожали.

Сейчас они не тряслись. Он стоял перед вертикальной камерой в фотокомнате и думал о неожиданном приходе Аниты. Сегодня сочельник, и нечего пороть горячку. Может, и лучше, что он не выберется в типографию завтра. Хотя Грегерсен дал завтра всем выходной, это не означает, что сам он не явится сюда. Для разрезания он выкроит какой-нибудь вечер на рождественской неделе. Потом он заляжет на дно до весны. Постепенно и методично будет доказывать, что у Мортена Мартенса нелады с головой.

Около четырех служащие стали собираться домой. Они попили кофе с тортом, все до единого заглянули к Грегерсену за конвертиком. Причитавшееся Мартенсу относилось к эксклюзивному классу «огромнейшее спасибо».

– Мортен, желаю действительно всего наилучшего!

– Спасибо, и тебе того же.

– Отдохни и расслабься.

– Непременно.

– Ты… один встречаешь?

– Да нет.

Зря соврал. Отличный случай намекнуть на подступающую депрессию. Но признаться в том, что одинок, он вслух не мог. К тому же он тоже будет праздновать, у него веский повод повеселиться. Разве только с мыслью о Рождестве он припрятывал бутылочку виски? Он безусловно заслужил право разговеться вволю.

По лестнице он спускался вместе с фру Карлсен. Он была вдовой и обращалась с Мартенсом неизменно приветливо. Будь она лет на двадцать помоложе…

– Как поживает твоя дочка?

– Как сказать…

– Детям всегда тяжелее всех.

– Да… Послушай, а ты не поможешь мне выбрать для Аниты подарки?

– Сейчас?

– Да. Мы с ней завтра празднуем Рождество у Эриксена.

– С удовольствием. Мне все равно надо в центр.

Они на трамвае доехали до улицы Олава Трюггвасона. На Нурдре, где елочки, свечки и сердечки тонко и ненавязчиво создавали предрождественское настроение, она помогла ему выбрать украшения и красивое белье. Потом заглянули в магазинчик «Нарвесен» за столичными газетами. Она купила «Верденс Ганг», он – «Дагбладет». Перед ними в очереди стоял господин средних лет в кожаной куртке и с карточками тотализатора в руке. Он был явно огорчен.

– А разве сегодня не среда?

– Среда. Но карточки можно оформлять после Рождества до вторника. До второго января все равно игр не будет. – Продавщица с тоской смерила взглядом пухлую стопку карточек – у нее и от покупателей газет голова кругом идет.

– Как скажете… – Мужчина пожал плечами, отошел и растерянно улыбнулся.

Мартенса поразило выражение его лица: детская обида.

Фру Карлсен поинтересовалась:

– Мортен, а ты играешь?

– Да нет. Я и не знаю, что в Англии творится.

Верный своим привычкам

агент Сигварт Ествик тянул до последнего. Директор Вегардсон дал ему на выполнение задания четыре недели, и поначалу агент честно хотел разделаться побыстрее. Но найти какой-нибудь ходовой легкораскупаемый товар ему удалось только к Рождеству. Тащиться на Фрейю без гарантированного солидного навара ему и в голову не приходило. Да еще эти мучительные холода! Местный ледниковый период не собирался сменяться потеплением; а он боялся ехать по мерзлым загородным дорогам на машине, двигатель которой давно следовало перебрать.

Но главной головной болью оставалось фотографирование. Сам по себе процесс оказался не таким сложным – он на пробу нащелкал порядка двадцати фотографий и остался весьма доволен результатами. При плохом освещении продавец посоветовал ему пользоваться пленкой Три-Х. Так делают все газетные репортеры. Прекрасно. Фотографирование на Фрейе совершенно неоспоримо подпадало под категорию «шпионаж», и прочесывание острова, напичканного секретными объектами, с фотоаппаратом навскидку превосходило его компетенцию. Правда, директор АО «Совкупе» уверял, что ему лично ничто не угрожает. Но вдруг на острове вообще запрещено снимать, и его арестуют, как только он приблизится к ограждению? Вывод: он должен внимательно примечать все сигналы опасности.

После Нового года Ествик предпринял первые конкретные шаги. Он побывал в агентской фирме, которая среди прочего торговала карманными калькуляторами. Не интересует ли их распродажа в сельской местности? Если товар действительно такой, как расписывает реклама, он гарантирует, что разлетится прекрасно. О да, фирма очень, очень заинтересована в распродаже. Представьте, кроме указанных в прайс-листе моделей по цене от ста крон до тысячи, они только что получили новейшую разработку, исполняющую электронную музыку. Как раз что надо, остался доволен Ествик. На прощанье он пообещал вернуться через пару недель с чеком на солидную сумму.

Показания термометра оказались обнадеживающими. Только минус три. А на побережье всегда еще теплее. Правда, повалил снег. Он забронировал себе номер в пансионате, для начала только на одну ночь.

Около девяти утра одиннадцатого января началась экспедиция Сигварта Ествика на отдаленный остров Фрейя. Его снаряжение на момент отправки с Удбюесгате состояло из двухсот пятидесяти карманных калькуляторов плюс такого же количества батареек и инструкций по пользованию, рубашки, носков, смены белья, туалетных принадлежностей, провизии и десяти кассет для стереомагнитолы. Хоть Дагмар и убеждала его, что по многим приметам зима уже началась, он оставил кожаную куртку отвисать в шкафу и облачился в летнюю канареечную хламиду Подпевая Фредди Кристофферсену, он тронулся в путь. Заправившись на Эльгесетергате, он в снегопаде стал пробираться на юг. Это был тот самый памятный понедельник, когда ехавшие из пригорода в Трондхейм опоздали минимум на два часа. Он одолел Окстадбаккене, добрался до Хеймдала и тут обнаружил, что забыл самое главное – фотоаппарат! Пришлось вернуться за ним и тремя пленками. Вот была бы штука – оказаться на Фрейе без аппарата! Но все хорошо, что хорошо кончается. Если б еще не этот дурацкий снегопад!

Юахим Шредер из службы контрразведки мысленно уже махнул рукой на Банана – такую кличку они дали Ествику из-за его пальто.

Перед самым Рождеством Колбьернсен сообщил, что парень мечется как одержимый с фотоаппаратом по Удбюес и щелкает все подряд. Совершенно бесперспективное с точки зрения промышленного шпионажа, если только он не сунется к Технологическому институту. Потом чинно и тихо отпраздновал Рождество со своей Датар, и все время тише воды. Интересно, на что они живут? В другой раз Ествик навестил публичную библиотеку на Конгенсвейн, знаменитую особо убогими фондами. Устроившись в старомодном читальном зале, он с час усердно ковырялся в старых газетах. Потом пошел в монопольку и купил красное вино и водку.

Агент Ествик не был ранней пташкой. Он никогда не выходил из дому раньше десяти утра, да и то чтобы купить провизию и пиво у Люкке на Эльгесетергате. Жена Банана оказалась еще более убежденной домоседкой, она лишь пару раз показывалась на веранде, видимо, желая убедиться, что город, в котором она живет, все еще существует. Ее супруг любил иногда посидеть в кафе, но в «Британию» больше ни разу не совался. Никаких интересных контактов или противозаконного использования фотоаппарата. Никаких подозрительных поступков. Просто вообще ничего. Только однажды что-то новенькое – он побывал в торговой фирме на Фьордгате и там погрузил в машину несколько картонных коробок. Разрабатывает новые контакты? Оттуда Ествик отправился домой и поменял резину на машине. Они договорились, что еще через восемь дней снимут наблюдение за Бананом и будут считать его случайно попавшим под подозрение. У контрразведки хватает работы. Единственно непонятным моментом, из-за чего человек в канареечном пальто продолжал числиться «объектом», была его связь с директором Вегардсоном. И фотоаппарат. Колбьернсен предложил прослушивать телефонные разговоры, хотя знал, как немыслимо трудно выцарапать разрешение на это. Его давали, только когда полиция могла документально подтвердить преступления подозреваемого, – и последние должны были быть посерьезнее желания помочиться в общественном месте – самого серьезного проступка Ествика на сегодняшний день.

Понедельник одиннадцатого был последним днем наблюдения, и Бьёрн Хатлинг уже примерялся к новым делам, которые он получит по завершении бдения на Удбюесгате. Расслабленный Банан уже надоел ему до чертиков. Без десяти десять Бьерн подъехал к дому «объекта» на оливковом «Опеле», которым они не пользовались после «Пальмового сада» ни разу. К своему раздражению, он констатировал, что «тойоты» Ествика выпуска 1975 года нет на обычном месте позади дома. Может, ее просто замело снегом? Нет. Он бегом обежал весь двор и убедился, что машины нет. Что теперь делать? Шредер вряд ли порадуется сообщению. Шеф не погладит по головке за то, что наблюдающий исходит из неизменности привычки «объекта» покидать дом не раньше десяти.

Ему пришлось сматываться на первой скорости, когда он узрел наконец зеленую «тойоту». Она вывернула с Магнес-де-гудегате и остановилась прямо у входа в дом. Ествик вылез из машины, не выключив двигателя, и скрылся в доме, что означало его скорейшее возвращение. Бьёрн Хатлинг облегченно присвистнул.

Три минуты спустя Банан вернулся. Уж не аппарат ли у него в руках? Именно. Значит, он забыл его, уезжая первый раз. Но аппарат ему сегодня нужен. Повезло мне с его забывчивостью, подумал Хатлинг. «Тойота» отъехала от тротуара, он отпустил ее на несколько сот метров и тронулся следом. Половина заднего стекла «тойоты» была загорожена картонными коробками. Может, это обычный торговый рейс? Эх, была ни была. Он зарабатывает себе на жизнь как сотрудник тайной полиции, и чем он ни занимается по службе, денежки капают. А девяносто пять процентов попаданий в молоко неотъемлемая часть его работы.

«Тойота» мчалась по Е6 в сторону Клетта. Там на развязке она повернула вправо по направлению к Оркангеру. Что может заинтересовать шпиона там? Хатлинг не мог вспомнить ничего стоящего. Похоже, надо настраиваться на езду без определенной цели.

Непрекращающийся снегопад вряд ли подсластит пилюлю. Ясно же: Сигварт Ествик попал в их сети случайно. Желтый «опель» преследует желтого Банана – звучит не более идиотически, чем есть на самом деле.

На вполне приемлемой скорости машина катила по горам меж сугробов и остановилась только у паромной переправы в Сюнде. По накатанной зимней дороге поездка заняла почти три часа, время близилось к часу. Спаси и помилуй, Господи, в отчаянии подумал Хаттлинг, парень собрался на Хитру. Ночевка и все прочие радости. Сугробы, в которых мертво вязнет машина. Неужели Банан не слышал мрачные прогнозы синоптиков на выходные? В общем, влип.

К дальней поездке он совершенно не готовился, хотя в багажнике, как положено, и болтался чемодан – на всякий случай. Пока предрасположенный к полноте торговец отправился узнавать расписание паромов, Хатлинг нажал на кнопку, и высунулась антенна рации.

Шредер, понятное дело, откушивал в столовой, и агенту пришлось дожидаться звуков родного голоса минуты три. Тем временем вернулся Ествик и отряхивался, собираясь залезть обратно в машину.

– Алло.

– Привет. Я в Сюнде.

– Это еще где?

– У Стиллфьорда. Банан, кажется, собрался в Хитру. Порадует там народ калькуляторами, которые купил на той неделе.

– Так. А чего ты звонишь?

Шредер в своем репертуаре. Невозмутимый, как доктор.

– Да я… Тут снег валит как в преисподней.

– У нас тоже. Так в чем дело?

– У него с собой аппарат.

– Крепись.

– Я?

– Ха-ха!

Оставалось только вдавить антенну обратно.

Загундел паром, серой тенью вырастая из снежной пелены, и все скопившиеся машины въехали на него. И Ествик, и Хатлинг решили скоротать время переправы внизу в салоне. Ествик попивал кофеек из термоса и закусывал захваченными из дому бутербродами, а Хатлингу пришлось и то, и другое покупать за свои кровные. Потом Ествик спичкой прочистил зубы и молниеносно выкурил сигарету. Поездка не заняла и двадцати минут, но прежде, чем они поднялись к машинам, Ествик успел спустить три кроны в игровом автомате.

Так тебе и надо, подумал Хатлинг. У него самого не было ни мелочи, ни желания играть.

В Санстаде они съехали на берег. Снегопад стих, но жутко задул ветер. Уж не собирается ли он на Фрейю, ужаснулся Хатлинг. Тогда ночевка неизбежна. И где, к слову сказать, устроится он сам?

Его худшие опасения сбылись. Зеленая «тойота» пронеслась через Филлан без остановок. Потом немного сбавила темп, поскольку пришлось пристроиться за снегочисткой. В Херрингвог, на северной оконечности Хитры, снова посадка на паром. За пределами бухты море отчаянно штормило. Паром стоял наготове и ждал те пять машин, которым нужно на тот берег; пришлось въехать на борт. Хатлинг не любил таких близких контактов с наблюдаемым, но других вариантов не было. К тому же Ествик совершенно ни о чем не подозревал. Он даже кивнул, когда Хатлинг спустился в салон. Улыбнулся, когда они вышли из бухты и посудину затрясло. Снова кофе. Еще сигарета. Опять автомат. На этот раз победил Банан. Простой, честный парень, с раздражением думал Хатлинг. Ествик – просто торговец, честный, насколько возможно. Паромы честности. Тьфу, черт, что за чушь! Знали бы налогоплательщики, на что контрразведка транжирит их денежки.

Когда они съехали на берег во Флатвале, было уже без четверти три. Ну и что дальше? Фрейя, к счастью, небезбрежна, и скоро поездочке конец. Добравшись до развилки, «тойота» замешкалась. Видимо, Ествик собирался на восточную сторону, но парень на красном гусеничном чудовище завопил, что дорогу в третий уже раз полностью занесло. И «тойота» свернула на север.

Воздух снова закружил хлопья снега, и дворники из сил выбивались, чтоб хоть как-то расчистить стекло. Понимает ли Банан, во что ввязался? В такую погоду людям нужны снегоступы и тягачи, а не карманные арифмометры.

Тем временем Сигварт Ествик пришел к такому же неутешительному выводу. Его привычный бесшабашный оптимизм уступил место сомнениям и депрессии. Мурлыканье Фредди Кристофферсена о его безмерной любви к польке не укрепляло дух. Темнота сгущалась, а в такой снегопад нечего и думать фотографировать. К тому же шоссе на Титран временно заблокировано. Остается надеяться, что завтра погода улучшится, хотя в это слабо верится. Придется зарегистрироваться в пансионате и попробовать походить по домам в Систранде – если удастся сделать хоть шаг в такой ветродуй. Потому что ветер страшно окреп. Пару раз Ествику пришлось буквально вцепляться в руль, чтобы его не сдуло.

Сквозь снежную завесу он различил очертания дома, потом нескольких. Дорога расширилась, и он стал узнавать окрестности. Он был на Систранде пять лет назад. Деревня наискосок пересекал восточное побережье Фрейи и в этот вечер имела не самый гостеприимный вид. Но сейчас поздно было раскаиваться, что не выбрался сюда раньше, когда и видимость, и освещение были лучше; но зато какие были холода!

Настроение Ествика подправилось. Он отыскал пансионат, припарковался и вылез из машины. Желтый «опель», тянувшийся за ним всю дорогу, проехал мимо и скрылся в снеговерти. Ествик немного постоял, дрожа от пронизывающего ветра, и засеменил в дом. Хозяйка, хлопотушка лет пятидесяти, по-домашнему встретила горячим обедом. Котлеты: надо же так угодить клиенту! В одиночестве в маленькой столовой он смаковал еду и бутылку эля. Потом на мэкающем трёндском говоре он расспросил о погоде и дорогах. Хозяйка сказала, что не припомнит такого снегопада как в последние два-три дня. Обычно тут бесснежные зимы, но в субботу занесло почти все дороги. В некоторых местах за двенадцать часов нападал чуть не метр снега. Накануне вечером дорожная инспекция сообщила, что расчищены все шоссе, но гарантировать ничего невозможно. Новые наносы опять выгнали на дороги команды уставших чистильщиков. Ему нужно в Титран? В таком случае разумнее подождать до завтра.

Ествик выяснил, что даже и после обеда обязанности торгового агента не манят его, хоть он и уговорил хозяйку обзавестись новым поющим калькулятором меньше чем за пару минут, но на улице вихрилась снежная пена сплошной стеной. Он поднялся в номер и осмотрел кровать. Она казалась мягкой и соблазнительной. Распаковав свои мелочи и угостив себя стопочкой, он устроился на одеяле с «Адрессеависен». Заголовки на первой полосе кричали: «Ни с чем не сравнимое переживание – 23 часа в погребенной под снегом машине».

Его передернуло. Сигварт, мужайся! А если б подобное приключилось с ним, а он в тоненьком пальто? Более неподходящего момента просто не придумать. А все-таки приятно немного пощекотать себе нервы. Блаженствуя в тепле, он прислушивался к завыванию ветра за стеной.

«Хвост», инспектор Бьёрн Хатлинг, осторожно подал назад, увидев, что Ествик останавливается. Поняв, что клиент нашел приют в пансионате, инспектор по рации связался с шефом. Шредер твердо знал, как поступить. В Систранде есть контора ленсмана [5]5
  Ленсман – полицейский чин.


[Закрыть]. «Отправляйся туда, он подыщет тебе ночлег. Проследи, чтоб он подобрал тебе на завтра другую машину – чтоб Банан ничего не заподозрил. Сейчас я позвоню ему и предупрежу». И все. Никакого приказа возвращаться домой. Хатлинг вздохнул и спросил дорогу к конторе ленсмана.

Нильс Рюльстад оказался приятным мужчиной, не задававшим лишних вопросов. Он знал, что такое секретность, и без понуканий организовал ночлег и машину. В течение вечера Хатлинг трижды подъезжал к пансионату. Но клиент и носа не казал. Что и понятно: погода не располагала.

Во вторник в восемь утра, пока не развиднелось, Хатлинг сел за руль ленсманской синей «вольво», снабженной рацией. Он проехал пансионат и убедился, что «тойота» стоит на прежнем месте. Инспектор нашел небольшой проулок, выключил мотор и стал ждать. Погода немного улучшилась. С востока по-прежнему наползали тяжелые темные тучи, но снег шел с перерывами. Инспектору пришлось потомиться часа два, пока на пороге пансионата возник господин в желтом пальто – сегодня все шло по обычному графику. В бинокль Хатлингу было видно, с какой тоскливой неохотой Банан протирает переднее стекло. Интересно, он поедет дальше на север, к Дюрвику, или вернется обратно во Флатвал чтобы прорываться на запад?

Ествик выбрал последнее. Когда его машина проезжала мимо, Хартлинг пригнулся, пряча лицо – напрасная предосторожность, водитель «тойоты» не отрывал глаз от дороги – видно, старая резина здорово вела. Хатлинг позволил ему оторваться на несколько сот метров и пристроился сзади.

Горожанин Хатлинг наслаждался красотами природы, хотя догадывался, что в другое время года Фрейя производит более сильное впечатление. Пейзаж очаровывал его, чем дальше к востоку, тем больше. Что-то удивительно трогательное чувствовалось в этой безлюдности. И в странном освещении. Снежные равнины напоминали высокогорье. С трудом верилось, что летом эти белые сугробы тают, приходит море и заливает всю округу. Мыслима ли в самом деле такая идиллия, как расписал ленсман? Дорога то протяжно стелилась по равнине (видимо, вересковым пустошам), то вдруг принималась петлять вверх-вниз по горам, чередуя продуваемые ветрами перевалы с умиротвореннными долинами. Хатлинг разложил рядом с собой карту и примерно представлял себе, где они находятся.

Погода менялась так же резко, как и ландшафт, и несколько раз Хатлинг, к своему удивлению, видел куски чистого моря, неба и линию горизонта. Он покосился на спидометр. До западной оконечности Фрейи километра четыре. Небольшое селение у самого берега, которое они проехали, должно быть Бюствикеном. Как раз развиднелось, и он увидел кольца в воде у берега. Разведение лосося, успел похвастаться вчера ленсман Рюльстад. Он знает эти игрушки как свои пять пальцев, поскольку ему приходится гоняться и за рыбными ворами.

Дорога снова полезла вверх, на последний перевал. Открывшийся с вершины вид подавлял своей мощью. Драматически срежиссированное небо с резкими переходами от кипенно-белого к сине-серому напомнило ему морской пейзаж Педера Балке – у отца дома висела репродукция. Или все дело в маяке, отсвечивающем на заднем плане? Шлетрингский маяк. Самый высокий в Норвегии, насколько он помнит. Чуть ближе маяка торчит еще что-то, три мачты, цветом почти сливающиеся с небом. Они стоят особняком, влево наискосок от дороги.

«Тойота» сбавила скорость. Банан тоже решил полюбоваться видом? Потом вдруг остановил машину, съехав на стоянку у обочины. Хатлингу некуда было деться, пришлось проехать дальше. Хорошо, за первым же поворотом нашлась еще одна стоянка. Едва инспектор вылез из машины, как холодный ветер продрал до костей. Хатлинг натянул на глаза меховую шапку и застегнул кожаную куртку. Потом вприпрыжку помчался назад к повороту.

Вот это да! В двухстах метрах от него Ествик – в негреющем летнем пальтишке – вылез из машины и, как цапля, зашагал куда-то по снегу. Явно не по нужде, укрыться там негде. Хатлинг не верил собственным глазам. Сейчас для торговца карманными калькуляторами Ествик, как ни крути, вел себя в высшей степени подозрительно. Инспектор поискал глазами что-нибудь необычное в том направлении, куда пробирался Банан. МАЧТЫ. Хатлинг развернулся и бегом бросился назад к «вольво». О том, чтобы идти по пятам за объектом в чистом поле не может быть и речи. Остается одно – бинокль.

Ествик не ценил оказанную ему Конторой честь, к тому же он забыл шапку. Ледяной ветер сжал голову, и больше всего агенту хотелось плюнуть на всю операцию. Но удобными случаями не разбрасываются. Он наконец-то нашел описанное во «Фрейяависен» место; и видимость приемлемая. Наверняка к мачтам есть дорога, но или ее бесследно замело, или она отходит от шоссе где-то в другом месте. Поначалу, пока он поднимался на холмик, все шло сносно. С перешейка стало видно, что до мачт полкилометра максимум. Но ветер стоял, как стена взбаламученного воздуха. Снег забился во все неровности и воронки пересеченной местности, превратив ее в снежную топь. Идти лучше по отрогу холма, где проглядывает черно-серая порода. Но чем выше, тем сильнее лютует ветер.

Он оступался и падал, ругался и матерился. Неужто его чуть теплящиеся книжные коммунистические идеалы стоят таких мучений?

Три мачты, на вид одинаковые, располагались треугольником метрах в ста одна от другой. Не видно ни людей, ни домов. Более того – ни ограды, ни запрещающих объявлений, никаких там «Проход запрещен», «Не фотографировать!» или «Военный объект». Только море чернеет вдали – пугающие залысины между шапками пены. И ощущение опасности, разлитое в этом воздухе, что-то враждебное, неестественное, застывшее. Кладбищенский пейзаж.

Как бы пригодились сейчас снегоступы! Или лыжи. Во всяком случае, резиновые сапоги и летнее пальто были не лучшей идеей. Просто в тот вечер, когда он попивал шерри в «Пальмовом саду», все представлялось совершенно иначе. Как именно, он не знал, но только не так. Ему пришлось постоять немного, чтобы продышаться, он совершенно выбился из сил, шагая по глубокому снегу. Удастся ли ему удержать камеру и сфотографировать что-нибудь на таком ветру? Надо было взять шубу. И маскхалат. А вдруг они следят за ним, держат его на мушке – выдрессированные натовские солдаты, вооруженные автоматами с мощнейшими оптическими прицелами. Спокойно, Сигварт! Ты здесь один, как перст. Беспокоиться тебе имеет смысл только из-за погоды. Он вздохнул поглубже и потащился дальше.

«Черт!»

Нога провалилась в снег; пока он ее вытаскивал, сапог снялся и остался в снегу. Ествику пришлось сесть. Снег был холодный и отвратительный. Окоченевшими пальцами он ухватился за голенище и выдернул сапог, потом вытряхнул из него снег и натянул на ногу. Пальцы уже промокли и одеревенели. Нет, это не работа для изнеженного домоседа пятидесяти лет. Правда, работодатель не мог предполагать, что это задание окажется в прямом смысле слова опасным для жизни. Вряд ли Центр собрался заплатить ему несколько тысяч крон за физическую трудность реализации задания. Значит, дело в другом. И все трудности еще впереди. Он с трудом переставлял ноги. Время от времени приходилось идти задом наперед, чтоб не задохнуться от ветра.

Ветер.

Вдруг до него дошло. Наверняка на этом мысу дует, как на заказ, круглый год. Дурак догадается использовать ветряную энергию. И нет тут никакого секретного объекта.

Его собственная воспаленная фантазия вызвала к жизни эту идиотскую экспедицию – надо же было увидеть такое в рядовой газетной заметке. А КГБ попалось на удочку. Ну и ситуация, со смеху помрешь! Осточертело!

И все-таки он не бросил дурацкую затею.

Мачты были вмонтированы в бетонный цоколь. Мощные стальные тросы, по девять на каждую мачту, удерживали их в вертикальном положении. Когда Ествик наконец добрался до первой мачты, ему пришлось ухватиться за такой трос, чтоб не упасть. Он задрал голову. Мачта оказалась не меньше ста метров в высоту, если не больше. Вблизи она производила внушительное впечатление. По внутренней стороне стального остова наверх вела лестница. Нет, увольте, он никуда не полезет. К тому же низ лестницы забит досками как раз от таких искателей приключений. В нескольких метрах от земли крутился шарик. У Ествика хватило технических знаний понять, что это – измеритель силы ветра.

По всей высоте мачты их было несколько, через равные промежутки. Что ж, придется попотеть для разоблачения идей Центра – хотя по большому счету это идея его собственная, и, доказав ее ошибочность, он недополучит несколько тысяч крон. Он открыл кофр, вытащил фотоаппарат, установил стрелку экспонометра, опять задрал голову и тщательно навел на резкость. Щелкнул три раза, меняя выдержку и диафрагму.

Потом он обошел мачту. Никаких табличек. Только несколько цифр внизу деревянной заплатки. Он исполнительно сфотографировал и их тоже.