Текст книги "Виктор! Виктор! Свободное падение"

Автор книги: Ф. Скаген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

«Зачем ее поставили отдельно – думал Грибанов, приближаясь к мачте. Неужели здесь другая сила ветра, всего в каких-то двух километрах и примерно на таком же расстоянии от моря? Он лег на землю, надел телевик и сделал несколько быстрых снимков. Хотя здесь тоже не было никаких щитов или объявлений, запрещающих фотографирование. Конструкция та же, что и у тех трех. От щитка в нижней части мачты тянулись толстые серо-белые кабели и вдоль склона уходили к югу. Но тут никакого барака не было, а он не помнил, чтобы в тот общий барак шли четыре кабеля.

Он внимательно рассмотрел мачту: лестница на внутренней стороне есть, а вот ветромеров нет, хотя крепеж для них смонтирован. Грибанов почувствовал, что холод добрался до тела, и, бросив последний взгляд на пустынный ландшафт с морем на заднем фоне, он заторопился к машине.

На холме на окраине Титрана, на границе городской застройки, он обнаружил монумент и решил, что его необходимо рассмотреть поближе. Он подрулил к нему и вылез из машины. Впервые за все время старые познания из области геологии всплыли у него в памяти. Он сообразил, что монумент сделан из разновидности лабрадорского камня, видимо, суенитта. На высоком постаменте вглядывалась в даль женщина, трое ребят цеплялись за ее юбку. В ПАМЯТЬ О РЫБАКАХ, ПОГИБШИХ ВО ВРЕМЯ БУРИ В НОЧЬ С 13 НА 14 ОКТЯБРЯ 1899 ГОДА. Скульптора звали Кристофер Лейрдал, и на четырех сторонах постамента были высечены имена ста сорока погибших.

В библиотеке Трондхейма он читал о той страшной штормовой ночи, но сейчас, повернувшись лицом к ветру и посмотрев в сторону Шлетринга, он осознал, какой сокрушительной силы может достичь здесь бешенство природы. И он вспомнил слова Писания, которые мама повесила рядом с иконой дома в Кирове: «Посеешь ветер, пожнешь бурю».Предостережение, что безмерная самоуверенность человека наказуема? Сто сорок рыбаков вышли в море, несмотря на штормовое предупреждение. Путина и связанные с ней возможности колоссального обогащения пересилили страх перед стихией. Фактически у них не было выбора. Для бедных людей возможность заработать перевешивает все, и даже самые слабые духом не посмели отказаться.

Судоходная акватория у северо-запада Титрана сплошь дыбится подводными шхерами. Как завтра лодка будет маневрировать здесь? Не слишком ли рискованно? Но, с другой стороны, это скорее заботы команды. Лодка оснащена всем мыслимым наисовременнейшим оборудованием. Радар, сонар и лазер ежесекундно будут держать капитана в курсе дел.

Нет, сомневался он из-за мачт. Как тут задувает, он убедился на собственной шкуре. Что может быть естественнее во время энергетического кризиса, чем пользоваться бесплатной энергией ветра? Возможно, за несколько лет мощные ветряные мельницы обеспечат энергией все острова. ГРУ будет потешаться до скончания веков, если окажется, что КГБ купился на такую утку. Он впервые очутился в районе, где ему не встретилось ни одного человека в форме.

Во втором часу он снова подъехал к кафе, такой вымокший и продрогший, что теплое помещение показалось ему райскими кущами. Утренней толстушки не было; вместо нее за стойкой сидела молодая симпатичная девушка и, пользуясь свободной минуткой, вязала свитер.

– Какая красивая шерсть, – искренне восхитился он и подумал, как бы обрадовалась такому наряду Лариса.

Она смущенно покраснела:

– Я сама и пряла, и красила ее.

– Вы профессиональная пряха?

– Вроде как. Но денег этим особенно не заработаешь, приходится тут. А вы и есть тот геолог?

Он улыбнулся и постучал по рюкзаку:

– Он самый. Сегодня не жарко, но несколько образцов я все же сумел раздобыть.

– Вы к нам надолго?

Сказано безо всякого намека, просто природное любопытство.

– Нет, завтра возвращаюсь в Трондхейм.

– Но вы сами не из Трондхейма.

– Нет, я южанин. – Хотя он не понимал некоторых слов, ее безразличная манера говорить нравилась ему. – А что, слышно?

– Конечно.

– Я не прочь бы пообедать. Что у вас сегодня?

– Фрикадельки с коричневым соусом и ванильный пудинг.

– Замечательно. – Пока она управлялась с заказом, он спросил: – И всегда у вас так дует?

– В общем-то да. В начале недели было тихо, а теперь снова задуло.

Грибанов не разобрал ее ответа.

– Я был рядом с мачтами. Здесь правда будут ветряные мельницы?

– Не думаю. Они бы разрушили весь пейзаж. Мы до сих пор прекрасно обходились, зачем они нам?

– Так-то оно так. Но ученые носятся с ветряной энергией.

– Ученые? Что-то я не очень уверена, что мачты принадлежат ученым. Мой парень говорит…

– Что? – он поднял брови и одарил ее своим самым чистым взглядом.

– Да так…

Он прикусил язык, боясь развивать тему. Но взял на заметку, что ни одному ему представляется сомнительным исключительно гражданское предназначение мачт. А островитяне могут делать такие выводы только на основе собственных наблюдений. Надо будет после обеда пообщаться еще с кем-нибудь из них.

Когда она подала ему тарелку обжигающих фрикаделек, он заговорил о другом, чтоб не привлекать внимания к своему любопытству по поводу мачт:

– Смотрите чемпионат?

– Меня это не занимает, зато мой парень просиживает перед телевизором целые дни. Он учитель, и сейчас у него каникулы. Кстати, сегодня там русские в героях. Сметанина выиграла золото на двадцатикилометровке. Я за них рада.

– Молодцы, – просиял Грибанов. В Воксеносене он перекинулся с Раисой парой слов. – Значит, теперь у нас две.

– Нас?

Он готов был откусить себе язык, но – поздно. Из всех классических ошибок он совершил самую типичную. И хотя он поспешно добавил, что «у них, конечно», он просто оговорился, у девушки меж бровей залегла настораживающая складка, и Грибанов разливался соловьем, чтоб ее разгладить. А вдруг она не такая простушка, какой кажется? И заметила слабый акцент, который несомненно есть, хоть он его и не замечает….

Когда он расправился с по-деревенски сытным и добротным обедом, девушка спокойно вязала за стойкой, внушая надежду, что дурацкая оговорка забыта. Тысячи раз инструкторы втолковывали ему, что он должен полностью отказаться от своего «я». Они инсценировали разговоры за границей, и он справлялся с этой задачей лучше многих. Но одно дело – теория и совсем другое – практика. На долю секунды он расслабился и допустил непростительный для профессионала промах. Больше это не повторится!

Проглотив пудинг и расплатившись, он еще немного поговорил с ней, для убедительности достал несколько камешков и заговорил о геологии, сыпя специальными терминами. Если она сомневалась в его легенде, то теперь все ее опасения развеялись. Он улыбнулся от уха до уха, она ответила тем же. Тогда Грибанов распрощался и пошел к себе в домик.

Сив Юхансен долго позволяла очаровывать себя ясным взглядом и вкрадчивым, густым голосом, но едва незнакомец шагнул за дверь, она отложила вязанье и снова наморщила лоб. «У нас»,вспоминала она. И слабый акцент…

Когда она вечером вернулась домой в Стаббен, трансляции чемпионата уже кончились; Эспен Эвьен встретил ее обычным поцелуем. Взвесив все, она решила пересказать ему случай в кафе. Ее друг не просто заинтересовался, он буквально потерял голову. Зашагал взад-вперед по комнате. Геолог? В такое время года? Она бесконечно должна была вспоминать все новые детали об Эйнаре Стигене, обосновавшемся в одном из летних домиков в Хамбюргланде. Когда они попили кофе, Эвьен пошел проветриться и собраться с мыслями.

Прошло две недели с тех пор, как в школу побеседовать с ним приезжали из Трондхейма двое в штатском. Они представились как Юахим Шредер и Арне Колбьернсен. Они показали ему документы, удостоверявшие, что они работают в полиции, и попросили разрешения задать ему несколько вопросов в связи с письмом, которое он направил в «Народное движение против войн». Как им в руки попало его письмо, они не сказали, и он понял, что имеет дело с тем подразделением полиции, о котором до сих пор знал лишь понаслышке. Ему пришлось растолковать им, что он как раз получил письмо от редактора «Ненасилия» с сообщением, что редакция должна провести собственное расследование, прежде чем обнародовать его рассуждения о ветряных мельницах. А кстати, в Норвегии больше нельзя высказывать свои сомнения? Тот, что помладше, Колбьернсен, сказал, что это никому не возбраняется, но нельзя забывать и о судьбе исследователя-миротворца Гледича – счастье для Эвьена, что сооружение в Титране не имеет абсолютно никакого касательства к обороне. Но если инспектор не лукавил, то зачем два полицейских чина тащились к черту на рога, на остров Фрейю?

Для начала они решили прощупать его на предмет политических пристрастий. Они уже знали, что он пацифист и зеленый, но не скрывали, что подозревают его в симпатиях коммунистам, особенно просоветского толка. Эспен Эвьен расценил это как несказанную наглость со стороны государственных служащих демократического государства, но сдержался. Резко враждебно был настроен Колбьернсен, но начальник его оказался даже очень симпатичным дядечкой, Вполне допускающим у оппонента иную точку зрения. Шредер, например, понял, что можно быть несогласным с политикой американцев, но при этом недолюбливать и русских. Это было больше, чем Эвьен мог ожидать, потому что в принципе полицейский однозначно делил всех на друзей и врагов Норвегии. Потом они разложили перед ним стопки голубых листочков – труды и отчеты Института энергетики в Хеллере, неопровержимо доказывающие мирные и сугубо гражданские интересы ученых. Титран является частью национальной программы по альтернативным источникам энергии.

«Пять лет назад я участвовал в дискуссии в Студенческом клубе в Трондхейме, – парировал Эвьен, – и представитель Института атомной энергетики четко заявил, что единственный стоящий источник энергии будущего – энергия атома. Он буквально издевался над теми, кто упоминал альтернативные источники энергии: ветряную, солнечную, приливную. Теперь они переименовались в Институт энергетики, но наверняка продолжают свои прежние исследования. Я бы не доверял этим отчетам».

«Они заслуживают абсолютного доверия, – отрезал Шредер. Общественное мнение в Норвегии не принимает атомной энергетики, и ученым пришлось переориентироваться».

«Я не верю этим ребятам. Они всегда слишком тесно сотрудничали с военными».

«Опасное заявление». – Это был Колбьернсен.

«Мачты устанавливали солдаты».

«Предположим, – согласился Шредер. – Но тогда все ваши заявления о предвзятом отношении норвежцев ко всякой секретности – фантазия чистейшей воды. Представим на минутку, что мачты действительно являются частью системы обороны Норвегии. Разве не должно это тогда держаться в тайне?»

«О планах военных и вам ничего неизвестно. Дело не в том, держится что-то в тайне или нет. А в том, что одновременно замалчивается небезынтересный факт: сегодня такое сооружение является частью не столько оборонной системы Норвегии, сколько наступательной доктрины Америки. И таким образом наша страна втягивается в противостояние двух сверхдержав, а население ничего об этом не знает».

«Чепуха», – авторитетно парировал Колбьернсен.

Заметив, что Шредер настроен не так категорично, Эспен Эвьен обратился к нему: «Вовсе нет. Вспомните, что американцам всегда удавалось избегать войны на собственной территории, и впредь они намерены действовать точно так же. Почему бы и нам не занять такую позицию? Разве это мы бесконечно соперничаем с русскими? Так какого черта втягивать нас в разборки о балансе сил?»

«Большинство населения высказалось за присоединение к НАТО».

«Большинством бесстыдно манипулируют с 1948 года. Вы действительно не понимаете, что если мачты и впрямь являются тем, чем я их считаю, то они – лакомая стратегическая целью для бомбардировщиков русских?»

«Мачты не являются тем, чем вы их считаете», – отрезал Колбьернсен.

«То-то здесь все время вертятся разные нюхачи. Русские до смерти боятся американцев, особенно когда речь идет о предварительном складировании и тайных базах. У них, как вы знаете, есть опыт – от Наполеона до Гитлера. Американский ковбой-президент для них того же поля ягодка. Американцы всем уши прожужжали, что русские превосходят их в вооружении. А спросите Рейгана, не хочет ли он махнуться с русскими оружием. Спасибо, не надо! Чего ж тогда удивляться, что русские боятся американцев?»

«Все-таки в вас живет коммунист», – понял Колбьернсен.

А если бы и так, подумал Эвьен. «Я просто старался объяснить вам…»

«Давайте вернемся к мачтам», – грубо встрял Шредер, но вид у него был весьма смущенный. Из-за Колбьернсена?

«Давайте. Я разговаривал с метеорологом. Он утверждает, что давно накоплена масса информации об этом острове и нет никакой необходимости строить мачты, чтобы выяснить общеизвестный факт – на Фрейе очень ветрено».

«Вы ж понимаете: чтобы использовать ветряную энергию промышленно, нужно иметь точные данные с Титрана. Так?»

«Разве для этого недостаточно одной мачты?»

Шредер беспокойно заерзал. «Не могу сказать, я не специалист. А вот вы называете в письме двоих людей. Мы знаем обоих. – Он вопросительно посмотрел на Колбьернсена, и тот отрицательно покачал головой. Они так и не сумели договориться, как много можно Эвьену рассказать. – Если один из них действительно шпионил в пользу СССР – это бы что-нибудь изменило для вас?»

«Отчасти. Если они помогут нам доказать, что здесь речь идет о тайной базе, норвежский народ осознает, что его водят за нос».

«Давайте также гипотетически договоримся, что речь идет исключительно об обороне Норвегии. Вас бы это отвратило от русских шпионов?»

«Конечно!» – Эвьен не стал заходить слишком далеко и сообщать им, что он вообще против оборонных мероприятий.

«Как вы сами понимаете, у нас физически нет возможности приставить охранника к каждому военному и гражданскому объекту, что-бы пресечь попытки шпионажа. И если проводящий эксперимент институт утверждает, что в исследованиях на Титране нет ничего секретного, то мы полагаемся на их мнение. Но, как вы справедливо заметили, могут найтись люди, которые, как и вы сами, принимают мачты за военные объекты…. – Опять взгляд в сторону молодого коллеги, который нехотя пожал плечами. – Такие люди нас очень интересуют. Они могут входить в агентурную сеть, ведущую работу с целью подорвать безопасность нашей страны.»

«Мне претит то, чем вы занимаетесь, но я понимаю, что это необходимо в сложившихся условиях…»

«Другими словами, хотя вы пацифист и отказываетесь от военной службы, судьбы родины вам небезразличны?»

«А то!… Но интересы родины я понимаю не так, как вы».

Юахим Шредер посмотрел на него со всей серьезностью: «Это ваше личное дело. Значит, мы можем рассчитывать, что, если кто-нибудь начнет проявлять специальный интерес к этим мачтам, вы дадите нам знать?»

Напоследок – высокомерный взгляд Колбьернсена и вежливый кивок старшего. После чего они удалились.

Эспен Эвьен поежился на ветру и повернул назад к дому. По какой-то непонятной причине он чувствовал к Шредеру симпатию; он был куда миролюбивее коллеги и старался вникнуть в то, что ему говорили. Без предубеждений, сказал бы социолог. Во всяком случае, Шредер играл в открытую – странная особенность для сотрудника конторы, делающей общее дело с ЦРУ.

За неделю лыжного чемпионата посещение как-то забылось, и он даже стал подумывать, что, может – только «может»! – Шредер прав и на этот раз богатое воображение заманило его слишком далеко.

Но вот полчаса назад Сив возьми да и расскажи о чудном посетителе кафе. То, что люди наезжали в эти края, довольно естественно. Можно понять и их интерес к этим несуразным мачтам. Но эта оговорка, которую поймала Сив, да еще иностранный акцент геолога, не означает ли все это… Нет, он не собирается ставить себя в дурацкое положение. Хотя Шредер оставил ему номер своего телефона, он помнит, как презрительно и высокомерно смотрел на него Колбьернсен. Сначала он должен убедиться. Вот черт, жаль что не он подрабатывает в кафе.

В воскресенье в полвосьмого утра Эспен Эвьен сел за кухонный стол дома в Стаббене и положил рядом с собой бинокль. Он поглощал завтрак, но мысли его были заняты совершенно другим. Буквально в воздухе чувствовалось, что сегодня будет необычный день. Над Титраном пластались серо-желтые облака, и казалось, ветер никак не может решить, в какую сторону дуть. Впредь до выяснения море отдыхало, полный штиль. Сквозь туман просвечивает маяк, и впервые сирена показалась ему не механическим звуком, а голосом.

Может, очень низкое давление создает такую атмосферу чреватого бедой уныния?

Краем уха он уловил прогноз погоды: «Юго-юго-восточный ветер, усиливающийся от умеренного до крепкого, облачность. В течение дня ожидается сильный шторм, скорость ветра на побережье до 25 м/сек. Дожди». Если постоялец из летнего домика отправится сегодня собирать камни, это будет чудовищное мероприятие.

Эвьен как раз допил кофе, когда в белом доме все пришло в движение. Он навел на него бинокль. Человек в зеленой аляске и с огромным рюкзаком запер дверь и направился к припаркованной неподалеку машине, красной «хонде». Что теперь делать: бежать за ним или все-таки обуздать фантазию и посмотреть телевизор себе в удовольствие?

Но все равно гонка на 50 километров начинается лишь через три часа. И побыть немного на воздухе только полезно. Он собрался в мгновение ока. Теплое исподнее и свитер. Затем безрукавка из кроличьего пуха, подарок Сив. Сверху похожая на геологову зеленая куртка, только рюкзака не хватает. Сгреб бинокль. Он заглянул в спальню и поцелуем разбудил Сив.

– Чего? – спросила она сонно.

– Я прогуляюсь немного.

– Ты что, правда собрался…

– Именно, агент 008 отправляется на холод.

– Эспен, тебе лечиться надо…

Он гордо усмехнулся:

– Только одна вещь на свете может удержать агента дома – акт любви.

– Убирайся!

Он вскочил на мопед, прогрел мотор и рванул навстречу ветру к Стаббену. Выехав на шоссе, он увидел красную «хонду». Она шла на восток по направлению к Бюствику. Но так далеко ей было не надо. Проехав пару километров, машина стала сбавлять ход, и когда Эвьен проезжал мимо, геолог как раз вылезал из машины. Мачты, подумал он. Тысяча процентов, что парня интересуют мачты. Проехав еще два поворота дороги, Эвьен тоже остановился и спрыгнул с мопеда. Он завел его в вереск и спрятал за валуном. Потом пошел на юг. Никаких сомнений относительно намерений геолога у него не осталось. Минут через пять он увидел зеленую куртку и присел, чтоб не попасться на глаза. Геолог шел довольно споро, пригнувшись от ветра.

Он специально огибает проплешины снега, чтоб не оставлять следов? Дважды он садился на корточки и изучал почву. Ученый, подумал Эвьен. А что, может, и это тоже.

Он шел за ним. Хоронился по низинкам и впадинам. Прежде чем форсировать очередной перекат, он высовывал голову и внимательно осматривался. Он никогда не служил в армии, но более менее представлял себе, как передвигаться незаметно. Он не сомневался в себе. Он хорошо ориентируется на местности и в прекрасной форме. Правда, обычно он ходил здесь не таясь. Видели б его ребята: на каникулах учитель играет в шпионов!

Метрах в двухстах от мачт он нашел удобную гряду и укрылся за ней. В просвет между двумя камнями он увидел, что геолог дошел до первой мачты и, задрав голову, посмотрел в небо. Потом прошел дальше и скрылся в воронке между мачтами.

Прошло пять минут, потом десять. Что он там делает? Может, это террорист – а в рюкзаке тащил динамит и сейчас закладывает его под пол барака, чтоб потом жахнуть все это к чертовой матери? И тут Эспена Эвьена как громом поразила простая мысль. А вдруг это просто сотрудник Института энергетики, который время от времени проверяет сооружение? Но зачем он тогда называет себя геологом? Вдруг его домыслы были чистой правдой, и Эйнар Стиген на самом деле – военный радиоэксперт; и в эти минуты проверяет в бараке правильность посылаемых навигационных сигналов? Тогда удача сама идет ему в руки, и он легко докажет, что мачты – закамуфлированный военный объект, а парень – иностранец и служит в НАТО.

Эспен Эвьен осторожно подполз поближе к мачтам. Ползти по траве между камнями и снегом было холодно, и он похвалил себя, что навьючил столько одежды. Но геолога по-прежнему не видно. Эвьен очутился между двух мачт, отсюда начинался спуск. Если геолог сейчас пойдет ему навстречу, спрятаться не удастся, но он все-таки решил рискнуть. Он должен выяснить, что происходит. Он прополз еще немного, добрался до края воронки и заглянул вниз.

Сначала он увидел барак. Дверь была закрыта. Рядом на камне, спрятавшись за стеной, сидел Стиген. Рюкзак валялся тут же, а в руках геолог держал что-то вроде радио, потому что он, казалось, слушал. Гонка на 50 километров? Рано. К тому же зачем забираться в такую даль, чтобы послушать восклицания Лиллелиена. Нет, совершенно очевидно, этот человек обделывает весьма темные делишки.

Аккуратно-аккуратно Эвьен расчехлил бинокль, вжался еще глубже в вереск и навел на резкость. Геолог сидел к нему боком. Если он неожиданно дернется, Эспен успеет пригнуть голову. Так он пролежал довольно долго. Кроме завывания ветра, больше никаких звуков. Лишь изредка гудит ревун маяка. Шторм уже начинается? Он попробовал удержать бинокль совершенно неподвижно, чтоб рассмотреть лицо сидящего мужчины. Рубленые черты лица. Довольно запоминающиеся, как выразилась Сив. Наверняка грубиян неотесанный. Густые волосы торчком. Возраст? От тридцати до сорока. Геолог выкурил сигарету. Потом поставил радио на землю, поднялся на ноги и стал боксировать с воздухом. Бедняга не приспособлен к местным условиям – совсем извелся. Чего он ждет? Эспен Эвьен посмотрел по сторонам, оглянулся, но нище ни души. Время приближалось к десяти, и он тоже начал подмерзать. Но он и не думал сдаваться. Раз этот мистический геолог терпит, то и он сдюжит. Вот-вот начнется самое интересное.

В десять пятнадцать объект наблюдений заговорил сам с собой. По крайней мере, это так выглядело. Слов Эспен Эвьен разобрать не мог, но в бинокль видел, как у геолога шевелятся губы и ходит кадык. Стиген сидел на лестнице барака и держал на коленях радио. Пару раз он принимался что-то подкручивать в нем, как будто не мог чисто найти станцию. Потом снова начинал говорить.

Антенна, вдруг подумал Эспен. Может, это не радио, а walkie-talkie? Еще минут через пятнадцать геолог вскочил на ноги и поскакал вверх по склону, к счастью, по другой от Эспена стороне. Добежав до гребня, он замер и стал смотреть на юго-запад, на море. Он прикрыл глаза рукой и замер темным силуэтом на фоне болезненно-желтого неба. Как будто лодку высматривает, пришло в голову Эвьену. Геолог тоже пользовался биноклем. Потом он поднес к лицу радио, но так как он стоял спиной, Эспен не понял, наговаривает ли геолог или слушает. Во всяком случае, геолог несомненно поддерживал связь с каким-то судном в море.

Стиген снова спустился на дно воронки. Поставил радио на землю, встал на цыпочки и притиснулся лицом к окошку барака. Странное поведение, даже для ученого. Тут «геолог» спрятал радио обратно в рюкзак, вскинул его на спину и собрался уходить. Эвьен моментально спрятал бинокль в футляр и стал ползком ретироваться. Потом что было духу домчал до первого подходящего камня и спрятался за ним. Как раз вовремя. Рядом с ближайшей мачтой показался геолог, он быстро шел в сторону дороги. Эспен Эвьен сжался за своим камнем. Не антенна ли торчит из рюкзака?

Она самая. Капитан лодки вышел на связь с Грибановым в десять десять. В четверть мили юго-западнее Шлетрингского маяка лодка выбросила на поверхность воды антенну-поплавок. При известии, что лодка благополучно добралась до цели, Грибанов почувствовал облегчение. Но у бортового радиооператора не было времени на поздравления. На всякий случай он спросил у Грибанова, нет ли поблизости других кораблей. Сама лодка находится на глубине, но несколько пеленгаторов и инструментов закреплены в поплавках, болтавшихся по растревоженным волнам. Все сигналы – по всему спектру сверхнизких частот – регистрируются и обрабатываются бортовым компьютером.

Грибанов доложил, что не видит никаких кораблей. Его попросили подождать, просто находиться рядом с мачтами и время от времени посматривать на море. От радиооператора он узнал о штормовой опасности. Но о том, как идет их совместный эксперимент, не узнал ничего. Информация поступает непрерывно, но, возможно, окончательные выводы можно будет сделать только когда лодка вернется на базу в Полярном.

Часам к одиннадцати капитан дал отбой. Теперь лодка совершит маневр и займет позицию северо-западнее Титрана. Так что пока он может отдохнуть, но через полтора часа он должен находиться у четвертой мачты, имея при себе оговоренные инструменты и радио. Другими словами, он вполне успевал перекусить в кафе.

Вот задание почти и выполнено. Он рассмотрел все собственными глазами и сделал фотографии. Вот только поможет лодке – и может возвращаться в Трондхейм. Будет там через несколько часов. Завтра вернется в Осло, еще захватит последний день соревнований.

В кафе по-прежнему почти не было посетителей, все торчали дома у телевизоров. Работала не девушка, а пожилая толстуха. Поев, он заехал домой и стал собираться. Покончив с делами на северной оконечности острова, нет нужды заезжать обратно в Титран. Лучше поскорей убраться с Фрейи. Он навел марафет, снял постельное белье и отнес его хозяйке. Вернул ключи и вежливо поблагодарил за гостеприимство.

Если ее и удивил столь скорый отъезд геолога, она этого никак не выдала.

В двенадцать пятнадцать он, надев на себя всю свою спортивную одежду, сел в «хонду». Утром он основательно продрог, а с тех пор ветер еще усилился. Он выехал на шоссе к Хьервогсюнду, а потом свернул с него на ту дорожку, где парковался вчера. Когда он закрывал машину, мимо протарахтел мопед и скрылся за следующим холмом. Точно так же, как утром, когда он остановился у Шипхейа. Насколько безумна мысль, что за ним целенаправленно следят?

Абсолютно больное воображение. Он давно оторвался от них, когда оглушил того парня в Трондхейме. Им теперь его не достать. Закинув на спину рюкзак, Грибанов зашагал к мачтам.

Несколько раз он оборачивался, но нище ни души. Когда он забрался на небольшой пригорок, ветер так вцепился в него, что он решил поискать место поспокойнее с северной стороны. Вид на море будет примерно тот же. Он спустился еще метров на пятьдесят и притулился у валуна, бросив рюкзак рядом. Потом вытащил из него радио и подкрутил громкость. Уже слышался знакомый треск в эфире, и Грибанов поспешно откликнулся.

– РТ, я КТ. Я на месте.

– Мы тоже. Регистрация сигналов на новом месте прошла за десять минут. Ты немного припозднился, браток. В море на севере никого нет?

Грибанов поднес к глазам бинокль и оглядел горизонт от края до края. Беспросветная серая мгла, но местами вихрится что-то белое.

– Нет, никого нет. Но действительно начинает штормить.

– Нам это без разницы.

На самом деле Грибанов немного лукавил. Он видел судно, идущее вдоль берега – маленькая моторка шла из Хьервогсюнда к западу. Он увидел на руле одинокую фигуру в рыжей штормовке. Суда такого класса ребят с подлодки не интересовали. Прошло еще несколько минут. И радио опять заговорило:

– Кэп хочет, чтоб ты рассмотрел эту мачту поподробней.

– Я стою чуть поодаль.

– Так подойди.

Грибанов поднялся на ноги, подхватил рюкзак и взял радио. Приблизился к мачте. Оглушил гудящий в металлических тросах ветер, он заставил Грибанова пригнуться к земле. В таком местечке ветряная мельница будет крутиться как белка, подумал он. Чтобы говорить, пришлось развернуться в другую сторону.

– Я у мачты.

– Кэп велел забраться на мачту и посмотреть, какое оборудование на макушке.

– Он ума сошел!

– А он говорит, что ты известный качок.

– Матерь Божья, вы что, не слышите, какой здесь ветродуй?

– Слышим.

– К тому же меня могут увидеть, а тогда… – Новый порыв ветра не дал ему договорить.

– Ладно, погоди.

Он сжался в комок и стал ждать. Он любил риск, но не в такой форме. Тело превратится в ледышку, прежде чем он одолеет половину мачты – если он раньше не задохнется или не свалится. Хорошо им там в своей жестянке, подумал он.

– Кэп спрашивает, нет ли в изножии мачты щитка?

– Есть.

– Если тебе удастся его открыть, наверно, можно будет не лазить наверх.

– Открыть? Это можно.

– Когда ты его откроешь, увидишь внутри крепежные болты. Твоя задача отрезать идущие из земли кабели от проводки внутри…. Если там такая схема.

– Наверняка.

Последнее Грибанов сказал в утешение себе самому. Он извлек из рюкзака самый большой гаечный ключ. Щиток представлял собой массивный металлический ящик, крышка которого была прикручена четырьмя основательными болтами. Чтобы до нее добраться, надо было выкорчевать заборчик из плотно пригнанных коротких досок.

– Как делишки? – поинтересовался радиоголос.

– Я только начал.

– Скажи, когда откроешь щиток. Нам нужно знать точно, когда ты вырубишь связь.

Грибанов разгадал задумку ребят из подлодки. Если он одолеет болты и перережет связь, возможные сигналы прекратятся, и компьютер тут же выдаст, на какой они посылались частоте. С помощью ключа он сдвинул в сторону три доски, потом сунул его в зазор между стальными опорами и подступился к первой гайке. Он подналег изо всех сил и почувствовал, что ключ лег точно на гайку. Теперь посильней. Болт подался почти сразу, и он почувствовал веселое облегчение. Видимо, обойдется без альпинистских трюков.

Ему пришлось отвернуть лицо от ветра. Изменить позу, чтоб вдохнуть. И тут он увидел идущего к нему человека в зеленом.

– Чем ты тут занимаешься?

Грибанов чуть не треснулся головой о ящик. Его парализовало от страха. Потом сверкнула мысль: парень один или их несколько? И сейчас они окружают меня? Он бросил ключ и сунул руку под мышку, к кобуре. Черт бы побрал этот свитер! Как раз когда он нащупал рукоятку, проснулся оператор:

– Очень срочно. Долго ли еще ждать?

Русский, подумал Эспен Эвьен. Сив была права, а он сам полный кретин. Особенно ясно он понял это, снова взглянув на геолога. Впервые в жизни он смотрел в дуло пистолета.