Текст книги "Виктор! Виктор! Свободное падение"

Автор книги: Ф. Скаген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Днем позже

старший инспектор уголовной полиции Трондхейма Кристиан Рённес получил сообщение о неудачной операции захвата в почтовой конторе на площади святого Мартина. Он был здорово раздосадован и в разговоре с инспектором Френген ом даже не думал скрывать это:

– Надо же, а я еще считал этих парней из ДУРа ловкачами!

При наличии определенных связей вовсе не нужно было обладать семью пядями во лбу, чтобы бесследно раствориться в таком огромном городе, как Лондон. Кроме всего прочего, теперь полиция утратила преимущество внезапности своих действий. Отныне Мартенс знал, что его разыскивают, и мог замаскироваться еще тщательнее. Даст ли какие-нибудь результаты, если патрульные констебли начнут показывать в пабах фотографии норвежца с бородой и без нее? Вряд ли. Даже если кто-то и опознает подозреваемого, он наверняка давно уже сменил квартиру. Предчувствие Рённеса, что Мартенс возникнет в поле их зрения еще до окончания чемпионата мира по футболу, оправдалось. Однако мошенник лишь сделал ручкой на прощанье и снова был таков.

Ну, а его бывшая жена – интересно, знает ли она больше, чем говорит? До сих пор она не очень-то им помогла. Поначалу Кари Ларсен твердо стояла на том, что у экс-мужа просто недостало бы мужества лишить себя жизни. Услышав о польской афере, она отказалась в нее поверить. Если он где-то и скрывается, она, во всяком случае, не имеет об этом ни малейшего представления. В конце концов она как будто поверила в самоубийство. Рённес никак не мог ее понять, однако при этом допускал, что у женщины в ее ситуации вполне могут быть не в порядке нервы. Когда он неделю назад намекнул ей, что, по-видимому, Мартенс отправился в Англию, она, похоже, даже разозлилась. Может, теперь, когда он подтвердит, что Мортен действительно скрывается там и полиция уже напала на его след, она что-нибудь добавит к прежним показаниям?

Рённес позвонил в банк, где она работала; трубку взяла другая сотрудница.

– Кари Ларсен? К сожалению, она недавно уехала в отпуск.

– А вы не знаете, куда?

– На юг. Они с подругой собирались провести две недели на Родосе.

– И дочь, с собой взяла?

– Нет, она с ней не ладит.

Отношения между Кари Ларсен и ее четырнадцатилетней дочерью удивляли старшего инспектора. После развода Кари взяла свою девичью фамилию и заставила Аниту сделать то же самое. Сначала они вместе переехали в стандартный домик на Фоссегренде. Отца судьба Аниты, похоже, мало волновала. Однако, когда стало известно, что он, по всей видимости, покончил с собой, дочь ушла от матери и поселилась у одноклассницы, чьи родители оказались необычайно чуткими людьми. Говоря о дочери, Кари Ларсен не скрывала горечи – оказывается, в самоубийстве отца та обвиняла именно ее. Анита всегда любила его больше, чем мать. Тем не менее, Рённесу казалось, что от слов Кари все время веет каким-то цинизмом: похоже, она была даже рада, что ответственность за воспитание дочери ей удалось свалить на чужие плечи.

Был вторник; часы показывали четыре. Рённес позвонил домой и предупредил, что слегка запоздает к обеду. Он что, забыл, что сегодня футбол, чемпионат мира? Нет, напротив, в пять десять он рассчитывает уже сидеть у телевизора и смотреть матч Польша – Перу.

Сев в стоявший у управления автомобиль, он отправился в сторону Сингсакера. Там в старой вилле, построенной еще в тридцатые годы, проживала семья Свендсенов, У них самих было двое детей; младшая Хеге – ходила в один класс с Анитой Ларсен. Когда Рённес постучал в дверь, вся семья сидела за обеденным столом. Открыла ему фру Свендсен.

– А, это опять вы.

– Простите, но мне нужно поговорить с Анитой.

– Только прошу вас, не слишком мучайте ее. Ей и так нелегко. Знаете, девочка так переживала, когда в прошлый раз вы сказали, что ее отец, возможно, находится в Лондоне.

– Да-да, разумеется. Думаете, мне самому это доставляет удовольствие? Я весьма ценю то, как вы и ваш муж помогаете ей. У меня у самого есть дети, и я прекрасно могу понять, насколько это неприятно для ребенка – оказаться на попечении социальных служб…

– Откровенно говоря, я не понимаю ее мать, – сердито перебила фру Свендсен. – Вот теперь взяла и умчалась на Родос вместо того, чтобы побыть с дочерью. Ну ничего, мы возьмем ее с собой, когда сами соберемся в отпуск.

– Очень мило с вашей стороны.

– Фру Ларсен, похоже, заботит в жизни лишь одно – ее собственное благополучие. А Анита как же? Такая милая и рассудительная девочка! – Лицо женщины пылало от негодования.

– Однако, как я понял, она и сама, вроде бы, не горит желанием вернуться к матери, – негромко заметил инспектор.

– Да от такой мамаши девочку просто с души воротит, и я ее прекрасно понимаю. Единственное положительное, что мы можем сказать о фру Ларсен, так это то, что она всегда в срок вносит деньги за Аниту. С этой точки зрения, нам не составляет особого труда содержать ее. Да и собственным нашим детям полезно убедиться, что не во всех семьях все идет так же гладко, как у нас… Ну да ладно, я сейчас ее позову, а поговорить вы сможете у нее в комнате – там вам никто не помешает.

«В ее комнате», – отметил про себя Кристиан Рённес. Нет, ей-Богу, здорово все же, что есть еще люди, готовые поступиться чем-то своим ради ближнего.

Анита Ларсен выглядела еще более бледной, чем неделю назад. Не говоря ни слова, она в сопровождении инспектора поднялась по лестнице и вошла в свою комнату. Обстановка здесь была в точности такая же, как в комнате любого подростка, но сама Анита как будто не имела отношения ко всему этому забавному беспорядку. Инспектору снова пришло на ум, что девочка выглядит старше своего возраста – старше и серьезнее.

Пытаясь держаться непринужденно, он присел на ее кровать, которая, однако, оказалась слишком низкой, чтобы он мог удобно устроиться. Девочка встала у окна, и, глядя на нее, инспектор краем глаза видел Мункхолмен и белоснежную яхту, стоящую в гавани.

– Э, да тут у тебя отличный вид.

– Да.

– В прошлый раз, когда мы с тобой беседовали, я сказал, что, по нашему мнению, твой отец может быть сейчас в Англии.

– Да.

– Теперь мы в этом убеждены. Его видели в Лондоне, однако он скрылся.

– Понятно.

Он взглянул на нее, пытаясь по выражению лица понять, как она отреагировала, – по односложным ответам судить было трудно. Однако юная мордашка была угрюмой и неприступной.

– Скажи мне честно, Анита… ведь ты, несмотря ни на что, все же рада, что он оказался жив? Что он… хм, не покончил с собой?

– Да.

На мгновение ему показалось, что в ясных глазах девочки мелькнула тень облегчения. Однако она тут же вновь посерьезнела; внезапно ее как бы прорвало:

– Да я никогда и не верила, что он покончил с собой. Зачем ему это делать?

– Вот как?

– Кроме того, это неправда, будто папа присвоил деньги, которые должны были идти на Польшу. Все это полиция выдумала!

– Но…

– Может, он действительно что-то там напутал. Но все было совсем не так, как думает полиция. Папа… он хороший!

Она еще больше побледнела; руки ее судорожно сжимались и разжимались. Рённес почувствовал, как внутри у него тоже что-то сжалось. «Папа… он хороший!» Кари Ларсен рассказывала, как когда Анита была маленькой, отец порол ее и запирал в ванной. И тем не менее – такая трогательная солидарность с отцом. Беспомощная надежда. Рённес чувствовал себя не вправе отбирать ее у девочки.

– Разумеется, до тех пор, пока обратное не доказано, отца твоего ни в чем нельзя обвинять. – Он тут же почувствовал, насколько фальшиво прозвучали его слова. – Но в любом случае нам с ним необходимо поговорить.

– Понимаю. – Девочка уставилась в пол; пальцы ее перебирали легкие, василькового цвета занавески.

– Это точно, что тебе о нем ничего не известно? Ты правда не знаешь, где именно в Лондоне он проживает?

– Да, точно.

Глаза ее внезапно блеснули, и инспектору показалось, что он ее понял. Анита была бы счастлива, если бы отец подал о себе весточку, если бы он тайно обратился именно к ней. Рённес вдруг ощутил всю двусмысленность своего положения. Попытался представить, как повела бы себя в подобной ситуации его собственная дочь. И не смог. Как хорошо все же, что Анита Ларсен оказалась сильной девочкой. Неразрешимый конфликт в семье, к счастью, не приучил ее к злоупотреблению алкоголем или наркотиками, как бывает сплошь и рядом. Он едва сдерживался, чтобы не встать и не потрепать ее ласково по щеке. Однако вместо этого он лишь откашлялся, прочищая горло, и спросил:

– Какой у тебя любимый предмет в школе, Анита?

– Мне там вообще не нравится.

– А фру Свендсен говорила мне совсем другое. Она утверждала, что в английском ты делаешь заметные успехи.

– Ну, может быть…

– Ты, наверное, такая же способная, как твой отец. В типографии считали, что в английском он просто гений.

И снова в ее глазах на мгновение блеснул огонек.

– Верно. Он часто покупал иностранные книжки. Сейчас они здесь.

Рённес встал и подошел к книжной полке. В основном это были детективы, Бэгли, Форсайт, однако среди них стояло несколько книг Грэхема Грина, и Джона Стейнбека. А также Шекспира.

– Если появится что-то новое, обещаю поставить тебя в известность, – официальным тоном сказал он. Подойдя к двери, он медленно повернулся и добавил: – Вообще-то я приходил, чтобы предупредить: если отец попытается связаться с тобой, ты обязана сразу же сообщить об этом.

Девочка едва заметно кивнула.

– Договорились?

– Да.

– Вот увидишь, все будет хорошо.

Она чувствовала, что полицейский изо всех сил пытается быть доброжелательным, что ему тоже нелегко говорить о ее отце. Когда дверь за ним закрылась, она еще некоторое время стояла неподвижно. Слышно было, как инспектор обменялся парой слов с фру Свендсен, Подойдя к окну, она наблюдала, как Рённес вышел из дома и быстро зашагал по садовой дорожке к своей машине. Видимо, он человек неплохой. Хорошо, что не пришлось ему врать – об отце. Она уже давно не верила в его гибель, и радовалась теперь, что он действительно не вздумал дать о себе знать. Да и каким образом? Ведь он даже не знает, что она перебралась сюда с Фоссегренды.

Анита почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и уткнулась лицом в голубенькую занавеску. Так она и стояла, пока ласковый голос фру Свендсен не позвал ее вниз закончить прерванный обед.

Никто в деревне

не поднимался с постели так быстро – пока еще не стих первый крик петуха, – как Мэрион Сиджвик. Сказывалось тут, конечно, и близкое соседство птичьего двора миссис Престон – окна спальни девушки выходили прямо сюда, на навозную кучу, – однако главной причиной было то, что спать она ложилась очень рано. Делала она это вполне сознательно и добровольно. Поскольку, если Мэрион Сиджвик и мота отказаться от многого, то только не от своих утренних прогулок, уже вошедших у нее в привычку. В мглистом свете приближающегося рассвета, когда восточный край неба озаряло слабое сияние, деревня принадлежала ей одной. Она наслаждалась каждой секундой этого времени. Встречать день таким образом представлялось ей единственно доступным блаженством в этом мире, который во всем остальном был суров и страшен для беззащитной девушки.

Позже – осенью и зимой – с Бристольского канала натягивало густой туман, но сейчас – в начале июля – лишь прозрачная дымка преграждала путь ярким солнечным лучам. Мягкий свет озарял волнистый пейзаж Костволда, где на склоне одного из невысоких крутых холмов раскинулась небольшая деревушка. Девушка неторопливо двинулась по безлюдной в это время суток Хай стрит, прошла мимо почты, миновала бар и лавку мясника. На некоторое время задержалась у продуктового магазина, рассматривая всевозможные объявления о местных лошадиных торгах, собрании по случаю религиозного праздника, аукционе, зеленном базаре и ежегодном торжественном утреннем чаепитии на лужайке перед замком. Прочитав последнее сообщение, она поморщилась. Затем, спустившись по склону холма, девушка миновала фабрику пластмассы и углубилась в поля.

Мэрион Сиджвик, худощавой девушке в легких летних брюках, блузке и свитере, был двадцать один год.

Две лошади на отгороженном пастбище молча подняли головы и посмотрели на Мэрион; так они делали каждое утро. В ответ Мэрион махнула им рукой, однако ближе подходить не стала. Ей ужасно хотелось потрогать мягкие морды – лошади выглядели такими смирными, – однако она не решалась. Девушка перелезла через изгородь по другую сторону дороги и пошла по старой тропинке, ведущей к Грейт Бадминтон. Пройдя несколько метров, она свернула и двинулась вдоль берега небольшой тихой речушки – одного из притоков Эйвона. Описав таким образом широкую дугу, она снова возвращалась в деревню. Из кустов выпорхнула пара темных птичек, вспугнутых ею; девушка с наслаждением вдохнула полной грудью запах диких гиацинтов, луговых сердечников и лошадиного навоза, и от избытка чувство принялась вполголоса напевать.

Каждое утро Мэрион слегка изменяла маршрут. Она находила все новые и новые тропинки и проходы, осторожно пробиралась сквозь кусты, выискивая незнакомые уголки, стремилась изучить каждую ложбинку в округе: интересно, а как выглядит вот эта живая изгородь с той стороны?

На этот раз она решилась подойти поближе к старому каменному дому. В окружении семи огромных столетних буков он производил поистине идиллическое впечатление. В округе его называли Рэттблоун [18]18
  Rattlebone – «гремящие кости» (англ.).


[Закрыть]коттедж, однако вовсе не это зловещее название удерживало ее до сих пор на расстоянии. Дом привлекал ее, несмотря на царящее здесь запустение.

Хотя стены, сложенные из желтовато-серого костволдского камня, были еще крепкими, прогнувшаяся крыша свидетельствовала о том, что потолочные балки насквозь прогнили и еле-еле держатся. Белая краска на оконных рамах облупилась. И все же девушка с радостью поселилась бы тут, настолько живописны были окрестности. Однако когда нынешней зимой ей предложили снять этот дом, она отказалась: уж слишком он был на отшибе. А теперь было уже поздно. Мистер Престол недавно сказал, что сюда въехал новый жилец – какой-то малоизвестный писатель лет тридцати с небольшим. Присутствие в доме чужого в этих краях мужчины и заставляло, собственно, Мэрион обходить коттедж стороной.

Но стоит ли чего-то опасаться в такую пору дня? Ведь сейчас не было еще и половины седьмого, а она весьма сомневалась, чтобы писатель принадлежал к числу ранних пташек. До сих пор, проходя мимо, она не замечала тут никаких признаков жизни. Скорее всего, в данный момент он еще спит где-нибудь на верхнем этаже под сводами прогнувшейся крыши. Вообще говоря, делать ей тут было нечего. Но, с другой стороны, никому ведь не возбраняется просто пройти мимо. Местные жители, те постоянно так делали.

И все же было тут еще кое-что. Мэрион влекло сюда отнюдь не одно только врожденное женское любопытство. Интересно, конечно, было взглянуть на дом поближе, но кроме всего прочего это одна из тех проверок, которым она себя регулярно подвергала. Опасность крылась в темноте. На свету же, как сейчас, она чувствовала себя куда увереннее. Да и деревня была всего лишь в каком-то километре. Так что ничего не случится, если она…

Еще не додумав до конца эту мысль, она уже пошла по тропинке, огибающей дом сзади. Там оказался красивый сад, но и его вид свидетельствовал о царящем здесь во всем упадке. Кусты рододендрона разрослись так, что почти совсем скрывали дорожки, а на лужайках и клумбах садовые растения совсем уже было уступили свои позиции траве и дикорастущим цветам. Если бы участок принадлежал ей, уж она-то знала бы, как навести тут порядок. И все же было в этой дикости и запущенности что-то непреодолимо соблазнительное, сказочное, что-то из тех времен, когда с ней еще не случилось то, ужасное.

Поднявшись на холм, она очутилась на одном уровне с домом менее чем в десятке метров от него, и тут внезапно услышала какой-то звук – слабый, едва различимый шорох. Девушка замерла. Поднеся руку к горлу, она затаила дыхание, напряженно вслушиваясь.

Вероятно, это всего лишь лисица или кролик.

Затем вдруг раздалось мерное поскрипывание. Она в страхе подумала, что никакое животное не издает подобных звуков. Хуже всего было то, что поскрипывание как будто приближалось откуда-то сзади. Ну и дура же она – позволила этому каменному дому увлечь ее, заманить в ловушку, рискнула, и ради чего? – чтобы доказать себе самой, какая она бесстрашная! И вот ловушка захлопнулась. Сделав над собой усилие, Мэрион заставила себя пройти еще несколько шагов. Заросшая тропинка сворачивала направо еще ближе к дому. Девушка никак не могла заставить себя оглянуться, ибо ей казалось, что неизвестное стоит прямо за спиной. Впереди в кустах показался просвет. Стоит ей выйти на лужайку, поросшую маками и красной наперстянкой, как она тут же окажется на виду. Какого ж дурака она все же сваляла!

Девушка спряталась за высокую густую тую и, повернувшись спиной к заросшим клумбам, приготовилась ждать. Красно-коричневая бабочка, весело плясавшая в лучах встающего солнца, опустилась на рукав ее зеленого свитера. Рассвет зажигал на ее крылышках все новые и новые краски. Мэрион стояла, как зачарованная, не в силах оторвать от нее взгляд. В утренней тишине стук собственного сердца казался девушке громче ударов литавр.

Зловещий скрип между тем неуклонно приближался; вот он звучит уже совсем рядом, по другую сторону туи. Бабочка наконец вспорхнула с рукава, и девушка осмелилась поднять глаза. За завесой хвои двигалось что-то большое. Это был не зверь, а какой-то ящик на колесах. Садовая тачка. Девушка разглядела лицо толкавшего ее человека: борода, во рту торчит трубка. Хотя внешне он, в общем-то, ничем не отличался от обычного садовода-любителя, Мэрион почувствовала, что внутри у нее все сжалось от страха. Да, это тот самый недавно въехавший сюда писатель; она уже пару раз мельком видела его в деревне. Но вовсе не этот конкретный человек был причиной овладевшего ею сейчас безотчетного ужаса. Его вселяло то, что она находится один на один с мужчиной. В мозгу снова одна за другой проносились сцены былого кошмара, жуткие, неизгладимые воспоминания, заставляющие бедняжку цепенеть от страха. И ко всему прочему она сама виновата, что оказалась в такой ситуации.

Психолог-женщина, лечившая ее, пытаясь помочь девушке, действительно советовала ей время от времени подвергать себя испытаниям, но, похоже, имела в виду вовсе не это. «Ты должна научиться побеждать свой страх, – говорила она. – То, что с тобой произошло, дважды с одним человеком не случается. И только тогда, когда ты сумеешь чувствовать себя абсолютно спокойно в компании с посторонним мужчиной, ты полностью излечишься и станешь таким же полноценным человеком, каким была прежде».

Сейчас она чувствовала себя далеко не спокойно. Вместо того, чтобы выйти из своего убежища и, как подсказывал ей здравый смысл, поздороваться, она потихоньку стала двигаться вокруг куста по мере того, как человек с тачкой обходил его с другой стороны. На мужчине был расстегнутый вязаный жакет; Он вовсе не казался таким уж страшным. Однако она по-прежнему не решалась объявить о своем присутствии. К тому же он мог счесть ее поведение предосудительным: как бы она объяснила, почему вдруг в такую рань оказалась в чужом саду?

Медленно передвигаясь вокруг туи, девушка оказалась спиной к зарослям рододендрона. Это несколько успокоило ее, – путь к бегству был открыт.

Между тем мужчина остановился посреди лужайки и отпустил ручки тачки. Когда-то, по-видимому, на этом месте был разбит газон. Достав из тачки кирку и лопату, он положил их на землю и, вероятно, только теперь обнаружил, что трубка его погасла. Поднеся к ней спичку, он выпустил целое облако сероватого дыма. Мэрион невольно улыбнулась. Выходит, она ошибалась – не все писатели лентяи и сони.

Однако улыбка ее быстро потухла. Внезапно мужчина поднял голову и внимательно осмотрелся по сторонам, словно почувствовав, что за ним наблюдают. Настороженный взгляд его скользнул от дома к кустам, за которыми притаилась девушка. Она съежилась и замерла. На несколько секунд взгляд мужчины задержался на туевых зарослях, как будто силясь проникнуть сквозь их толщу. Девушка надеялась, что свитер, сливаясь с зеленью, делает ее невидимой. А вдруг он еще из окна заметил, что в его владения вторгся посторонний? Однако взгляд мужчины медленно двинулся дальше и в конце концов обратился в сторону деревни. Похоже было, что он задался целью осмотреть каждый дюйм местности. И вдруг она поняла, что он собирается сделать что-то, что хочет сохранить в тайне. Совершенно случайно, сама того не желая, она становилась свидетельницей того, что, по-видимому, нельзя было сделать при свете дня. Нужно было как можно скорее обнаружить себя, однако девушка по-прежнему не решалась издать ни звука. Незнакомец явно не хочет, чтобы его видели. Иначе зачем этот тщательный осмотр местности? Да и огонек, поблескивающий у него в глазах, был каким-то странным похоже было, что он задумал что-то недоброе.

Наконец он поднял лопату и решительно вонзил ее в грунт.

Девушка стала свидетельницей довольно своеобразных садовых работ. Вместо того, чтобы перекапывать землю, странный хозяин дома аккуратно срезал верхний слой дерна и откладывал его куски в сторону. Обнажив таким манером небольшой четырехугольный участок, он начал копать вглубь, складывая извлеченную землю в тачку. Постепенно Мэрион стало ясно, что он и не думает облагораживать газон; истинной его целью, по-видимому, было вырыть яму, достаточно глубокую, чтобы что-то в ней спрятать. После этого он закидает яму землей и тщательно замаскирует место аккуратно срезанными кусками дерна.

Беззвучно хватая губами воздух, девушка строила самые мрачные предположения относительно того, что должен скрыть зловещий четырехугольник. Быть может, детский трупик? Выходит, она становится свидетелем попытки убийцы-маньяка замести следы своего гнусного преступления?

Да нет, этого, конечно же, не может быть.

Тем не менее смотреть дольше девушка не стала; кроме всего прочего, это могло стать опасным. Стараясь соблюдать максимальную осторожность, она попятилась, однако, при этом оказалась недостаточно внимательной. Под ногой у нее с треском сломалась ветка; мужчина тут же выпрямился, вскинул голову и, глядя в ее направлении, резко спросил на незнакомом ей языке:

– Hvem der? [19]19
  Кто здесь? (норв.)


[Закрыть]

Она повернулась и что было сил бросилась наутек, не разбирая дороги. Сразу же потеряла тропинку, по которой пришла. Увидев слева просвет, она кинулась туда. На траве ясно отпечатались следы тачки, ведущие к углу дома. Мужчина, вероятно, бежал за ней по пятам; девушке казалось, что затылком она ощущает его дыхание. Собрав все свои силы, она кинулась за угол, надеясь решительным броском достичь буков, за которыми, как она знала, пролегала дорога, однако споткнулась о край фундамента и с размаху шлепнулась, растянувшись во весь рост. В ту же секунду она вскочила было, однако опять рухнула на землю: одна нога, вероятно, была более или менее серьезно повреждена и отказывалась слушаться. Повернувшись на бок, девушка жалобно всхлипнула и вся сжалась в комок, прикрыв голову руками, как будто ожидая пинков и ударов.

Их, разумеется, не последовало; незнакомец склонился над девушкой.

– Что, колено? – участливо спросил он негромким голосом, на этот раз по-английски.

Она еле заметно кивнула; он же явно никак не мог взять в толк, почему девушка так дрожит.

– Я вовсе не хотел тебя так напугать.

В голосе звучало искреннее сожаление; Мэрион наконец решилась и украдкой взглянула на него. Короткие волосики его бороды в лучах солнца казались золотыми. Мужчина протянул руку, желая помочь ей подняться. Как бы не замечая этого, она попыталась было встать сама, однако нога вновь подвела. Колено пронзила острая боль, и девушка со стоном опустилась на траву.

Ощутив его прикосновение, она вся покрылась гусиной кожей. Как бы со стороны она увидела, что ее отрывают от земли и несут в сторону дома.

– Нет!.. Нет!..

Не обращая внимания на ее протесты, он ногой распахнул дверь, вошел внутрь, осторожно положил девушку на старый диван и отступил на шаг. Пробежка и последовавшая за ней транспортировка беглянки в дом, вероятно, его утомили, ибо он раскраснелся и тяжело дышал.

– А ну-ка, попытайся разогнуть колено.

Она машинально подчинилась и, несмотря на боль, сумела вытянуть ногу.

– У-уже почти в-все п-прошло…

– Замечательно. Полежи тут немного, а я пока приготовлю чай.

Не переставая дрожать, Мэрион попыталась изобразить на лице признательную улыбку. Голос писателя звучал так заботливо; о том, чем он занимался в саду, она уже не думала. Если уж на то пошло, она ведь сама виновата, что очутилась в такой ситуации. Пока хозяин хлопотал на кухне, она осмотрелась и понемногу успокоилась. Большая комната с закопченными потолками, у торцевой стены – глубокий камин. Окна с частым переплетом создавали как раз ту самую атмосферу, которая, по ее мнению, должна была царить в Рэттлбоун коттедж. Если не считать кое-каких предметов мебели, обстановка здесь полностью отвечала ее вкусам.

– Тебе не холодно? А то можно растопить камин. – Фигура хозяина на мгновение появилась в дверном проеме.

Девушка вдруг почувствовал жгучий стыд. Покачав головой, Мэрион ответила, что температура тут в самый раз. Она очень надеялась, что колено повреждено не слишком серьезно и ей удастся добраться до деревни без посторонней помощи. Но как объяснить ему свое присутствие в саду? Что он может о ней подумать? Вообще-то, при ближайшем рассмотрении незнакомец выглядел совсем не страшным.

Он заварил чай, зачерпнул его прямо из вмурованного в каменную плиту котла, и присел на табурет у низкого стола.

– Может, тебе с молоком?

– Нет-нет, не стоит беспокоиться… Все так неудобно вышло…

– Что ты, напротив. Ведь я живу здесь в полном одиночестве и всегда рад, если ко мне кто-то заглядывает.

– Я вовсе не хотела…

– Я тоже. Сперва я решил, что это какой-то зверь, и собрался поймать его себе на обед. – Набивая трубку, он лукаво взглянул на нее. – Должен сказать, юная леди, здесь в округе полным-полно кроликов. А бедный писатель вынужден питаться тем, что посылает ему Господь Бог. Когда ты появилась, я как раз мастерил ловушку для кроликов.

Кровь так и бросилась ей в лицо. Ну и дура же она! Трусиха и психопатка. Способность спокойно рассуждать постепенно возвращалась к ней. Этот человек не причинит ей вреда. Да он ей в отцы годится.

– Между прочим, а как тебя зовут?

– Мэрион… Мэрион Сиджвик. Я помогаю мистеру Бентли в антикварном магазине.

– И любишь совершать прогулки по утрам.

– Да, я… – Она пригубила чай и осторожно улыбнулась.

– Ты, вероятно, думаешь, что писатели – кровожадные людоеды, а?

– Я… что касается мужчин, у меня есть определенный печальный опыт.

Он понимающе кивнул, однако не стал развивать дальше эту тему.

– Ты, наверное, знаешь, кто я такой? Зовут меня Уильям Смит, для друзей – просто Билл.

– Ты пишешь.

– Пытаюсь писать.

– А я вот явилась мешать. – Она наконец отважилась поддержать разговор.

– Да нисколько. Видишь ли, сегодня у моей пишущей машинки выходной.

Она проследила за его рукой. Машинка стояла на маленьком столике под серым чехлом.

– Я и впрямь снял этот дом, чтобы поработать в тишине и покое, однако пока что моя муза меня что-то не посещает. Даже таким гениям, как Уильям Шекспир, необходимо вдохновение, своего рода…

– Divine fire [20]20
  Божественный огонь (англ.).


[Закрыть].

– Вот именно.

Она снова отхлебнула чай. Он был слегка горьковатым на вкус. Видимо, немного перекипел.

– И что же ты пишешь?

– Да всего понемногу. Исключительно чтобы отогнать призрак голода, публикую помаленьку разные новеллки под псевдонимами. А время от времени пишу стихи, которые никто не читает.

Она едва не созналась, что тоже пробует сочинять стихи, однако вовремя прикусила язык. Вместо этого она заметила:

– А знаешь, ведь здесь бывали Колридж и Вордсворт.

– Где, в Рэттлбоун коттедж?

– Нет, в деревне. По крайней мере, они однажды тут ночевали.

– Давненько, вероятно, это было.

– Более ста восьмидесяти лет назад. Интересно, как тут все тогда выглядело?

– Во всяком случае, дома, думаю, были почти такими же.

Внезапно ей пришло в голову, что в данный момент она абсолютно спокойно беседует с посторонним мужчиной, да еще лежа у него дома на диване! Интересно, откуда он родом, что за человек? По произношению не определишь – его английский был почти оксфордским, однако некоторые слова звучали как-то своеобразно. Иногда он умолкал, очевидно, подыскивая выражение. Может, такая манера речи у всех писателей? Ей еще никогда в жизни не приходилось видеть ни одного, и она сказала об этом вслух:

– Ты первый настоящий писатель, с которым я встретилась.

– Уильяма Смита нельзя считать настоящим.

Снова все тот же взгляд с лукавинкой.

– А что, это у тебя псевдоним?

– Не, я имею в виду другое, – быстро ответил он. – Я хочу сказать, что настоящий писатель не стал бы подниматься с постели в такую рань, чтобы соорудить кроличью ловушку. В это время все «настоящие» просто-напросто дрыхнут без задних ног. А как только просыпаются, сразу же пьют красное вино. Писать начинают только ближе к вечеру, да и то только этими – как бишь они? – гусиными перьями.

Девушка улыбнулась. Чувствовалось, что поговорить он любит.

– Вообще-то я родился в Ридинге, однако большую часть жизни провел за пределами Англии. На континенте. Точнее, в Скандинавии.

– Как интересно. А я из Бристоля.

– И что заставило такую красивую девушку похоронить себя тут, в глуши? Безработица?

– Не совсем. Я… – Она с трудом сглотнула и умолкла.

– Что, наступил на больную мозоль?

– Да.

– Прости. Может, еще чаю?

– Нет, благодарю. – Мэрион посмотрела на часы. – Мне пора возвращаться, надо готовить завтрак.

– Я тебя отвезу. Вообще-то стоило бы показаться врачу.

– У тебя есть машина?

– Нет. Всего лишь велосипед. Мне его сдали в придачу к дому. В газетном объявлении так прямо и было сказано. Это меня окончательно убедило.

Она сделала движение, собираясь подняться. Смит протянул было руку, желая ее поддержать, однако тут же отдернул, увидев, с каким жаром девушка отвергает помощь.

– В чем дело, юная леди? Я не кусаюсь.

Ей не нравилось, когда он называл ее «юная леди». На какое-то мгновение во время их беседы ей показалось, что они с ним ровесники. Поднявшись наконец, она попробовала осторожно ступить на ногу. Колено по-прежнему болело, но, похоже, ничего сломано не было. По дороге к двери она обошла Смита, для чего ей потребовалось описать довольно-таки значительную дугу. По какой-то причине к девушке вновь вернулся страх. Смит, вероятно, все понял, ибо отстал шага на три и не пытался приблизиться. Заперев дверь, он несколько раз подергал ручку, проверяя.