Текст книги "Вечные хлопоты. Книга 1"
Автор книги: Евгений Кутузов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
ГЛАВА XXVIII
Двадцать девятого августа скончалась Анна Тихоновна.
Она не болела перед смертью и умерла тихо, незаметно, словно бы сделала это нарочно, чтобы не вводить никого в лишние заботы. Просто с вечера почувствовала себя плохо, приняла сердечные капли и снотворное, а наутро не встала – лежала в кровати уже остывшая. В смерти сделалась совсем маленькая, сухонькая...
Долгую свою и нелегкую в общем-то жизнь Анна Тихоновна прожила хорошо и честно, помогала, сколько и чем могла, людям, а для себя ничего не требовала, не просила, обходилась малым. Но получалось, думал Антипов, что вроде и напрасно жила она на свете, потому что не осталось после нее близких и некому плакать и горевать над ее могилой. Была в этом какая-то дикая нелепость, вызывающая содрогание, и – не жалость, нет, мертвых не жалеют, – скорбное чувство безысходности и тоски. И рядом с этим глубоким, искренним чувством, не противореча ему, жило в душе Антипова удовлетворение тем, что он оставит после себя продолжение.
А может, и не прав он: Анна Тихоновна оставила людям частицу сердца своего и доброты, умение высоко и гордо нести человеческое достоинство. Глядя на внучку, Захар Михалыч находил в ней очень много похожего на Анну Тихоновну – она не пожалеет отдать игрушку, поделиться сладостями, хотя и самой перепадает не часто, а разве не это было главным в характере «бабушки Ани» – доброта и открытость, готовность помочь, поделиться последним?..
Хоронили ее скромно, за гробом шли Антиповы всей семьей, Костриковы, соседи. И хоть пришлось пойти против совести, Захар Михалыч, посоветовавшись с Григорием Пантелеичем, исполнил просьбу покойницы: ее отпели в старенькой кладбищенской часовне. Видно, она все же предчувствовала скорую свою кончину, потому что за неделю примерно до смерти обмолвилась как-то: «Вы уже сделайте милость, отпойте меня, когда помру...» Антипов тогда еще рассердился, сказал что-то насчет глупых мыслей, а вот не зря она говорила об этом...
На другой день после похорон принесли письмо от Татьяны.
– «Здравствуйте, дорогие мои Захар Михайлович, Клава и Наташенька! – читала Клава. – Что вам сказать, просить ли прощения, раскаиваться? Сама не знаю. Виновата я перед вами, и особенно перед Захаром Михайловичем. Не стану скрывать и кривить душой: не хотела возвращаться к вам, боялась, что буду обузой, а Ваше письмо, Захар Михайлович, все-все во мне перевернуло, и я поняла, как ошибалась в Вас! И еще поняла, что нет у человека такого несчастья, которое могло бы оправдать его добровольный уход из жизни или разрыв со своим прошлым. Простите меня, дурочку, если можете!..»
– Вот уж правда, что дурочка! – сказала Клава, прочитав эти строки.
– Помолчи, дальше давай, – велел Антипов.
– «Живу я, как вы знаете, в деревне. Работаю фельдшером. Сейчас как раз вернулась из райцентра – возили в больницу мальчика, который заболел корью. Люди здесь очень хорошие, сердечные, приняли меня, как родную. Даже не знаю, как буду с ними расставаться. Я уеду, и опять не будет у них своего фельдшера...»
– Значит, – сказал Антипов задумчиво, – домой собирается.
– Прямо не верится! – воскликнула Клава. – Ну, Наташка, скоро твоя мама приедет, кричи ура!
– А почему она так долго не ехала? – недоверчиво спросила Наташка, наклоняя голову.
– Была у твоей матери необходимость разобраться в себе, – серьезно проговорил Захар Михалыч. – Залечить раны...
– Ее на войне ранило, да?
Антипов погладил внучку, приласкал.
– Разные бывают раны. И военные, и послевоенные... Ну, теперь-то все хорошо.
– А бабушка Аня умерла. – Наташка всхлипнула.
– Ты не думай про это. Всегда так: одни уходят, другие приходят. Давай-ка спать иди.
Захар Михалыч сам уложил ее – на свое место, чтобы не в комнате Анны Тихоновны, – рассказал сказку, а когда внучка уснула, обнявши любимую куклу, вышел на кухню выкурить папиросу.
Тут Клава и ошарашила его неожиданным вопросом:
– Как же мы жить будем, отец?
– Это в каком смысле? – не понял он.
– Тесно.
– Тесновато, твоя правда... – согласился Антипов. Он как-то не думал еще об этом, не успел. – Что-нибудь придумается, образуется.
– Нас сейчас четверо, Татьяна приедет пятая, а потом... – Клава смутилась и покраснела. Все не могла привыкнуть к своему положению и стеснялась отца.
– Можно перегородку поставить. Получится две комнаты.
– А нам не отдадут комнату Анны Тихоновны? Ты бы похлопотал, отец.
– И думать не смей! – возмутился он. – Никуда я не пойду и просить не буду. Для нашей семьи и без того сделано много.
– Анатолий может сходить, – сказала Клава. – Он фронтовик, Татьяна тоже фронтовичка...
– И ему ходить нечего. Сколько он на заводе, чтобы комнату требовать?
– А что особенного?
– Особенно не особенно, а люди всякое могут подумать. – Он вздохнул, понимая, что дочка права в чем-то.
– Видишь, отец, у тебя болит голова о том, что подумают о нас люди, а как мы жить будем, тебя не интересует!
– Хватит, заладила! – Захар Михалыч начал всерьез сердиться. С ним всегда случалось так, когда он спорил, не будучи до конца уверен в своей правоте...
Позвонили в дверь.
– Толя, наверно, пришел, – обрадовалась Клава.
– Насчет комнаты с ним не смей говорить!
Но это был не Анатолий: явился управхоз в сопровождении участкового. Увидев милиционера, Антипов растерялся. Почему-то мелькнула в голове мысль: не случилось ли чего с Татьяной? Нет, они пришли, чтобы опечатать комнату Анны Тихоновны.
– Опечатывайте, раз положено, – сказал Захар Михалыч равнодушно.
– Кровать перенеси, отец, – сказала Клава.
– Верно. – Он направился к двери.
– Минутку! – остановил его управхоз. – Какую кровать вы собираетесь переносить?
– Внучкину.
– А почему она там?
– А вам что за дело? – заявила Клава.
– Вещи, находящиеся в комнате умершей гражданки Зуевой, – пояснил участковый, – выносить оттуда не положено. Нельзя! До выяснения обстоятельств...
– Каких таких обстоятельств? – удивился Антипов.
– Обстоятельств по вопросу наследования имущества гражданки Зуевой Анны Тихоновны.
– Понятно. Но моя внучка всегда спала в этой комнате.
– То есть каким образом?
– Обыкновенным! – вспылила Клава.
– Знаем мы эти штучки-дрючки! – встрял в разговор управхоз. – Каждый норовит, пользуясь случаем, урвать что-нибудь!.. Помню, в девятнадцатой квартире, когда умерла...
– Что ты сказал?! – Антипов, тяжело ступая и наливаясь кровью, двинулся на управхоза.
Тот испуганно отпрянул в сторону и загородился портфелем.
– Отец! – закричала Клава.
– Да как ты смел!.. Чтобы Антиповы на чужое позарились?! – И занес кулак над головой управхоза.
Он и прибил бы его, если б не остановил участковый.
– Не горячитесь, граждане! – перехватывая руку Антипова, сказал он. – Берите кровать, а комнату мы все-таки должны опечатать. Закон есть закон.
Когда, опечатав дверь, они ушли, Клава укоризненно сказала отцу:
– Теперь вселят кого-нибудь, а мы все останемся в одной комнате.
– Отстань! – огрызнулся он.
– Тогда мы с Толей уйдем.
– Далеко?
– Куда-нибудь.
Захар Михалыч посмотрел на дочку тяжелым своим взглядом, но промолчал. Он был зол сейчас больше на себя, чем на Клаву, потому что понимал: не прав в своем упрямстве и нежелании похлопотать насчет второй комнаты. Ведь просить лишнего, необязательного – это одно, а когда речь идет о необходимом, имеет ли он право оставаться как бы в сторонке, полагаться на случай и... на других? Получается, что если начальство догадается само предложить им комнату – молодцы, хорошее начальство, а если нет – сукины дети, эти начальники?.. Как будто у того же директора завода или у Сивова нет никаких дел и забот, кроме как думать о благе Антипова, который из скромности и честолюбия не придет, не попросит, а станет ждать терпеливо, покуда о нем вспомнят...
Вот именно – честолюбие. А принципы и скромность, может, тут вовсе и ни при чем. Не отказался бы ведь, пытал себя Антипов, если б пришли и сказали: «Занимай, Антипов, вторую комнату! Тесно вам». Нет, не отказался бы... Значит, должен переступить через собственный стыд, раз стыд этот ложный, ненастоящий.
– Возьмем и уедем на родину к Толе, – подлила Клава масла в огонь.
– Замолчи ты!
– Не кричи на меня, отец... – Она всхлипнула.
– Нюни-то не распускай. Схожу завтра в партком.
– Ой, папка! – Клава бросилась к нему на шею.
– Ладно, ладно, – хмурясь, пробурчал он. – Выходит, хороший человек умер, а мы с тобой радуемся...
Это беспокоило совесть Захара Михалыча, хотя он и не знал, не чувствовал за собой никакой вины, хотя и мысли у него никогда не возникало о том, чтобы получить комнату Анны Тихоновны, когда она умрет. А кто-то скажет, обязательно скажет: вот, дескать, повезло Антиповым! Была комната – стала отдельная квартира...
Но и дочка права, и никуда не денешься от этого – жить-то надо, а как жить, когда приедет Татьяна – теперь можно ждать ее приезда со дня на день – и когда родит Клавдия?.. Шестеро их станет, не шуточка!..
– Правда, не ходи, отец, – вдруг решительно сказала Клава. – Люди хуже живут. Поставим, как ты говоришь, перегородку.
– Не знаю, что и делать, – ответил он.
Так, в сомнениях, и лег спать...
* * *
Наутро Антипов молча оделся, попил чаю и отправился в партком. Решил, что просто посоветуется с Сивовым. Человек он грамотный, умный, подскажет, как лучше и правильнее поступить.
А Сивова на месте не оказалось.
Пожалуй, с чистой совестью можно было возвращаться домой, не сидеть же в приемной неизвестно сколько времени, а во вторую смену на работу, но так уж всегда получается – сделал один шаг, непременно сделаешь и другой. В коридоре заводоуправления Антипов встретил директора.
– А, Захар Михайлович! На ловца и зверь бежит! Вчера вас вспоминал. Разговор есть. Вы не торопитесь?
– Вроде нет.
– Зайдемте ко мне.
В кабинете директор усадил Антипова в кресло и неожиданно объявил:
– Есть мнение назначить вашего зятя заместителем начальника цеха. Что вы на это скажете, Захар Михайлович?
– Вроде мне неловко давать такие советы, – ответил Антипов. – Родственники мы с ним.
– Это вы оставьте. Я спрашиваю вас, как члена парткома. Все равно обсуждать на парткоме будем. А вы его знаете лучше других.
Приятно было Антипову, что советуются с ним, хотя и случайно это вышло, понимал он. Приятно, что зятя выдвигают на ответственную должность. Однако приятность-то приятностью, а молод Анатолий, неопытен. Справится ли, вот в чем вопрос...
– Ну? – поторопил директор.
– Не знаю, Геннадий Федорович. Молодой еще.
– Ну, это не самый большой недостаток! – Директор засмеялся.
– Опыта тоже маловато...
– Зато дело свое любит и работать умеет.
– Сработается ли с Кузнецовым? – высказал опасение Антипов.
– Кузнецов и предложил его кандидатуру. А вы как будто собрались убедить меня в обратном?
– Нет, почему же. Насчет работы не скажу, правда горячий. Чего-то вот с Серовым изобретают теперь.
– Видите! – сказал директор. – Значит, решено: подписываю приказ.
– Вам виднее, Геннадий Федорович. – Антипов поднялся, собираясь уходить.
– Так дело не пойдет, Захар Михайлович! – Директор погрозил пальцем. – В случае чего... Вы спросить что-то хотели? – догадался он по озабоченному виду Антипова.
– Спросить?.. Дело такое, Геннадий Федорович...
– Что же вы?!
– Соседка умерла.
– Это которая на свадьбе гостей встречала?
– Она, Анна Тихоновна.
– Милая женщина. Жаль... С похоронами нужно помочь? – Директор потянулся рукой к телефону. – Я сейчас распоряжусь...
– Похоронили уже, – сказал Антипов. Он тяжело перевел дыхание. – Комната освободилась, а у нас тесновато... Невестка вот письмо прислала, приедет скоро. Дочка рожать собирается...
Нет, никогда прежде он не испытывал такого жгучего стыда.
– Да что вы говорите?! Зять ведь тоже с вами живет?
– Да.
– Тесно, – сказал директор. – Если бы дом был наш, заводской! Прямо не знаю, Захар Михайлович!.. С исполкомом говорить! – Он безнадежно махнул рукой. – С жильем полный зарез.
– Ладно, – сказал Антипов. – Пойду я, извините, что побеспокоил. Не хотел говорить! Я к Андрею Павловичу шел посоветоваться...
– Постойте! – остановил его директор. – Садитесь, вместе обдумаем.
– Думать нечего, я ж понимаю, Геннадий Федорович.
– Есть о чем думать, есть! Пока государство не может обеспечить всех жильем. В ближайшем будущем тоже. Поэтому принято решение поощрять частное строительство. Почему бы вам, Захар Михайлович, не выстроить себе дом, а?.. Выделим хороший участок на берегу реки...
Антипов поднял удивленные глаза.
– Частный сектор? – сказал он неодобрительно.
– Сразу и сектор! Выход из положения, Захар Михайлович. Давайте рассудим: вас сколько человек?
– Пока четверо...
– Говорите, что скоро приедет невестка – уже пятеро! Дочка родит одного, потом, смотришь, второго. Вот и семь человек! Вам и в двух комнатах будет тесно. И питание дело не простое, верно?
– Не простое, – согласился Антипов.
– А возле домика – огород! Своя картошка, прочие овощи...
– Корова, поросята...
– И это не помешает!
– Я ж рабочий человек, коммунист! – Антипов опять встал.
– Сидите, сидите, Захар Михайлович.
– Не могу я согласиться...
Открылась дверь, в кабинет вошел Сивов.
– А вот и парторг! – обрадованно сказал директор.
Сивов поздоровался с Антиповым, спросил:
– О чем беседуете?
– Пытаюсь доказать Захару Михайловичу, что ему нужно строить свой дом, а он меня частным сектором кроет! Прибавления семейства ждет...
– Поздравляю! – сказал Сивов. – И присоединяюсь к мнению Геннадия Федоровича.
– Как же так?.. Боролись, боролись против частной собственности, а теперь, выходит...
– Личная собственность, Захар Михайлович, будет существовать всегда.
– И при коммунизме?
– И при коммунизме. Вопрос в том, что́ это за собственность и каково отношение к ней человека. Одно дело, если вы станете служить ей, и совсем другое, если она – вам.
– Вам, конечно, виднее... – с сомнением проговорил Антипов. – Только все равно, за какие шиши я дом построю?
– Насчет этого вы не беспокойтесь, – сказал директор. – Завод вам поможет...
– Только мне?
– Нет, всем застройщикам. Исполком выделяет участки, банк дает долгосрочные ссуды, а мы поможем стройматериалами, транспортом.
– Соглашайтесь, Захар Михайлович! – улыбаясь, сказал Сивов.
– Вас послушаешь, так и согласишься. Не знаю прямо. Поговорю с дочкой и с зятем.
– И не тяните. Немедленно подавайте заявление в завком.
* * *
Дома Антипова дожидались вчерашние «гости» – управхоз, участковый и еще представитель нотариальной конторы, который торжественно объявил, что Анна Тихоновна завещала все свое имущество внучке Захара Михалыча.
– Однако, – заглядывая в бумаги, бубнил монотонно представитель нотариальной конторы, – поскольку наследница, гражданка Антипова Наталья Михайловна, является несовершеннолетней, согласно волеизъявлению покойной и на основании закона, вы, гражданин Антипов Захар Михайлович, назначаетесь опекуном. Сейчас мы составим протокол о передаче вам прав наследования, как того требует законодатель...
– Да ничего мне не надо! – заявил Антипов раздраженно.
– Чудак-человек! – удивленно сказал управхоз, пожимая плечами. – Вчера спорил за какую-то несчастную детскую кровать, а сегодня от всего отказывается! Вот и пойми людей.
Антипов угрюмо посмотрел на него, и управхоз замолчал, отступив на всякий случай в угол.
– Ваше желание или нежелание принять права наследования, – опять забубнил представитель нотариальной конторы, точно продолжал читать бумагу, – не имеет законной силы, так как полноправной наследницей имущества гражданки Зуевой являетесь не вы, а ваша внучка, если не ошибаюсь?.. Однако, если вы не согласны взять над нею опекунство, что предусмотрено законодателем...
– Оформляйте, только, ради бога, скорее. Мне все равно. – И вдруг спросил: – А у Анны Тихоновны нет никаких родственников?
– Прямых наследников, которые могли бы в законном порядке оспорить завещание, не имеется. Кроме того, к завещанию приложено медицинское освидетельствование, являющееся бесспорным основанием...
– Я все понял.
– В таком случае вам необходимо лично явиться в нотариальную контору, имея при себе паспорт, справку с места жительства и свидетельство о рождении наследницы, а также документы, подтверждающие, что наследница приходится вам внучкой.
– Где же я возьму эти документы?
– У меня получите справку, – сказал управхоз. – И завтра же, товарищ Антипов, попрошу освободить комнату от вещей.
– Освободим, – легко согласился Антипов.
– А... – заикнулся управхоз. Он не ожидал столь быстрого согласия.
– Освободим! – повторил Антипов.
Во все время этого разговора Клава не проронила ни слова, а когда все покинули квартиру, снявши с двери печати, она сказала:
– Куда же мы денем столько вещей, отец?
– Перенесем пока в нашу комнату. Что не войдет, в прихожей оставим.
– Почему «пока»?..
– Почему?.. – Он вздохнул. – Дом будем строить. Свой.
– Какой дом, ты что, отец?
– Обыкновенный, на берегу реки. – И пересказал разговор с директором и секретарем парткома. – Конечно, – добавил, подумав, – если вы с Анатолием согласны.
– Но это же замечательно! – обрадовалась Клава. – Я всю жизнь мечтала, чтобы у нас был свой собственный дом! Чтобы три... Нет, четыре комнаты, веранда...
– На кой ляд нам четыре комнаты?
– Смотри: нам с Толей одна, Татьяне с Наташкой, тебе и общая.
– И то верно, – покачав головой и улыбаясь, сказал Захар Михалыч. – И все-то у тебя рассчитано, все-то разложено...
– Ой! – испуганно воскликнула Клава. – Где же мы денег возьмем?
– Ссуду дают.
– Ура! – закричала Клава и, подхватив на руки Наташку, закружилась с ней.
– Не дури, слышишь? – строго сказал Антипов. – Нельзя тебе.
А по правде говоря, был он доволен и жалел сейчас об одном только, что не дожила до этого дня Галина Ивановна. Сколько они мечтали о собственном домике, когда ютились по чужим углам, да и после уже, когда получили государственную комнату, мечты своей не оставляли. Случалось, и завидовал Захар Михалыч скрытно тем, кто жил в собственных домах. Видно, все-таки сохранилась в нем какая-то толика, доставшаяся от предков, пристрастия к земле, и так иногда хотелось ему иметь, пусть бы и небольшой, огородик, садик, где бы он мог после работы на заводе отдохнуть душой. Осуществляется мечта... Будет у них свой дом. И сад, и огород. Внукам раздолье, а ему под старость радость огромная. И представлял Антипов уютный зеленый дворик, похожий на тот, где живет докторша невесткина, Елена Александровна, аккуратные, чистенькие дорожки, светлые голубые наличники на окнах, и явственно слышал запах нового дома, и как поскрипывают не слежавшиеся как следует половицы под ногами, и даже как стучит, звонко и дробно, по железной крыше дождик, а они всей большой семьей сидят возле топящейся печки, в которой трещат дрова, и он, уже старик совсем, рассказывает внукам о далеком-далеком прошлом, а Клавдия и Татьяна вяжут, например, что-нибудь или шьют обновы детишкам...
И потом, когда не станет его, по-прежнему будет стоять на берегу реки антиповский дом. Вырастут деревья, которые он непременно посадит вокруг, и кто-нибудь из внуков, а может из правнуков, скажет детям своим: «Это сажал еще прадедушка!»
Дом, он и есть дом. В нем не просто рождаются и умирают. В нем – всегда продолжение фамилии, рода, потому что дом не бросают, из него не уходят.
Птица и та каждую весну возвращается к своему гнезду...
– Дедушка, – сказала Наташка, прерывая размышления Антипова, – а ты возьмешь собачку?
– Собачку? – не сразу понял он.
– Маленькую-маленькую и не кусачую.
– Возьмем, – пообещал он.
– И кошку, – сказала Клава. – А то вдруг мыши заведутся.
– Ладно, пусть и кошка будет, – согласился Захар Михалыч.
– Она не царапается? – спросила Наташка.
– Нет, внучка. Не царапается.
– Тогда я возьму ее спать к себе.
ГЛАВА XXIX
Первой в цехе Анатолия поздравила Артамонова.
– Выходит, Анатолий Модестович, вы теперь мое прямое и непосредственное начальство! Так, кажется, говорят в армии?
– Это не имеет значения, Зинаида Алексеевна.
– Надеюсь, мы по-прежнему останемся добрыми друзьями? Или вы не зачислили меня в свои друзья? – Она усмехнулась со значением. Дескать, хоть вы и стали моим начальством, а все же я сильнее вас, потому что женщина. К тому же женщина красивая, обаятельная. – Что же вы молчите?
– Я тоже надеюсь, – сказал он.
– Разумеется, я не настаиваю на нашей дружбе, не навязываюсь к вам в друзья... – Она опять усмехнулась. – Но, знаете ли, приятнее и легче работается, когда люди понимают друг друга.
– Согласен.
– А мне показалось... Очень приятно, что я ошиблась. Вы всегда такой строгий, недоступный... – Теперь она улыбнулась нежно.
А он покраснел и, пробормотав что-то невнятно, хотел было уйти.
– Уже убегаете! – Артамонова сделала вид, что ее обидело это.
– Дела.
– Ох, дела, дела!.. Я вас поздравила, Анатолий Модестович. Поздравьте и меня.
– С чем?
– С днем рождения.
– Поздравляю, Зинаида Алексеевна! Сколько же вам исполнилось?
– Разве об этом спрашивают у женщин?!
– Простите... Я ведь и так знаю, что восемнадцать.
Артамонова громко рассмеялась.
– Никогда бы не подумала, честное слово, что вы способны льстить! Ну, спасибо. А исполняется мне, между прочим, двадцать шесть. Старушка уже.
– Не сказал бы. – И почувствовал, что снова краснеет.
– Не надо, Анатолий Модестович. А вот если бы вы... – Она подняла глаза и пристально взглянула на него. – Словом, я хотела пригласить вас на свой день рождения. Это не очень шокирует вас?..
– Почему же... – Анатолий растерялся.
– В таком случае считайте, что получили приглашение.
– Когда?
– Сегодня.
– Сегодня не знаю... Все это неожиданно...
Они разговаривали в коридоре. Тут выглянула табельщица и сказала, что Анатолия просил зайти начальник цеха.
– Он ждет.
– До вечера, значит! – кивнула Артамонова и ушла.
«Не сумел отказаться!» – ругал себя Анатолий. Какой-то неприятный осадок остался в душе после этого нечаянного, как ему казалось, разговора. Точно его обманули, обвели вокруг пальца, а он так просто поддался на обман.
Зато беседа с Кузнецовым получилась легкой, без всяких околичностей и намеков.
Начальник ввел Анатолия в курс новых его обязанностей и даже посочувствовал, как бы подчеркнув этим, что отнюдь не считает его своим возможным конкурентом.
– Придется половину шишек вам принять на свою голову! – сказал весело. – Половина мне, половина – вам. Идет?
– А без них нельзя?
– Увы.
– Тогда ничего не остается, Николай Григорьевич.
– Страшновато?
– Немножко есть, – признался Анатолий.
– Обойдется. И, если не возражаете, один совет. Хотя, как известно, нет ничего проще, чем давать советы. С первого же, то есть с сегодняшнего, дня поставьте себя так, чтобы все поняли – вы руководитель и ваши распоряжения до́лжно не обсуждать, а выполнять.
– Но здесь не армия.
– Поэтому, прежде чем отдать распоряжение, взвесьте все, посоветуйтесь с народом. Тогда вам не придется завоевывать авторитет, – Кузнецов усмехнулся, – и искать уважения. И то и другое придет само. Будьте руководителем строгим, бескомпромиссным, но от людей, от коллектива не отрывайтесь и без нужды не напоминайте, что вы – начальник.
– Спасибо, Николай Григорьевич.
– Пообвыкнетесь, осмотритесь, и я наконец-то смогу уйти в отпуск. Надеюсь, месяца вам хватит?
– Не знаю.
– Хватит, хватит. Не прибедняйтесь!
По правде говоря, Анатолий забыл как-то о приглашении Артамоновой. Иначе он нашел бы возможность предупредить Клаву: она была свободна от дежурства. Или хотя бы позвонил в кузнечный цех, попросил бы передать тестю, что сегодня придет поздно. Но не сделал ни того, ни другого, а в самом конце смены к нему подошел Ван Ваныч и сказал, что Зинаида Алексеевна ждет их у себя к шести часам, а сама отпросилась с обеда...
Вот здесь он понял, что оказался в дурацком, безвыходном положении. Не поехать к Артамоновой – обидеть ее. Мало того, нажить себе врага. А уж она-то сумеет отомстить за оскорбление, сомневаться не приходится! Поехать – значило поступить нехорошо по отношению к жене, да и к тестю тоже. Чего доброго, получится семейный скандал!.. Прежде, правда, скандалов не случалось... Может, и теперь обойдется?..
– Давай, Модестович, поспешай! – поторапливал Ван Ваныч.
– Неудобно как-то, – неуверенно возразил Анатолий. – Дома ничего не знают.
– Делов-то куча! У тебя что, семеро по лавкам, а трое на печи? Или, может, тебя в ежовых рукавицах держат?..
А что тут особенного, успокоительно думал Анатолий, если он вместе с Ван Ванычем побывает в гостях?.. Работаем вместе, дело естественное...
– А кто-нибудь еще будет из цеха? – спросил он.
– Николай Григорьевич, а как же.
Это окончательно успокоило Анатолия. Кого-кого, а Кузнецова, да и Ван Ваныча тоже, тесть уважал и ставил высоко. Так что в случае семейных осложнений можно будет сослаться на них.
– Не тяни, Модестович, а то на поезд опоздаем. Осталось двадцать минут.
– Сейчас, попробую позвонить в кузнечный. – Он поднялся к себе в кабинет, но дозвониться не смог: никто не отвечал.
* * *
Все же чертовски противное настроение было у Анатолия, покуда они с Ван Ванычем добирались до квартиры Артамоновой, которая жила в центре Ленинграда. Едва не опоздали на поезд, еле-еле втиснулись в тамбур, и вообще Анатолий чувствовал себя как бы обманутым, как бы втянутым помимо своей воли и желания в неприятность, а самое гадкое, что не сумел, не смог отказаться, хотя считал, что именно так и должен был поступить. Конечно, можно было бы исправить положение – вернуться с дороги, но почему-то он стыдился Ван Ваныча, который откровенно радовался предстоящему застолью...
– Опаздываете, господа! – с шутливой озабоченностью встретила их Артамонова. – Четверть седьмого, и все уже собрались! Надо быть точным, Анатолий Модестович.
– Трамвая долго ждали, – оправдывался Ван Ваныч.
– Будем считать причину уважительной.
В комнате сидели Кузнецов и молодая женщина.
– Нина, – представилась она.
– Моя двоюродная сестра, – уточнила Артамонова.
– Анатолий...
– Модестович, – подхватила Нина и рассмеялась. – Наслышана о вас от Зины.
– Видал? – сказал Кузнецов, подмигивая. – Я же говорил когда-то, что берегись Зинаиду Алексеевну, опасная женщина!
– Она у нас прямо тигрица! – Нина сделала испуганные глаза.
– Интересно знать, почему же до сих пор нет ни одной жертвы этой тигрицы? – оглядываясь, сказала Артамонова.
– Жертвы на столе! – Ван Ваныч согнулся над столом, принюхиваясь и чмокая губами. – Прошу! – пригласила хозяйка.
«Ладно, – сказал себе Анатолий, – посижу часок-полтора и поеду. К десяти буду дома, ничего страшного...»
Кузнецов разлил в стопки водку – женщинам тоже – и предложил выпить за новорожденную.
– А я предлагаю сначала за успехи Анатолия Модестовича, – возразила Артамонова.
– Что вы, Зинаида Алексеевна... – смущенно пробормотал Анатолий.
– Не спорьте, пожалуйста! – И она выпила.
Разумеется, уйти не удалось ни через часок-полтора, ни через два. Где-то после третьей стопки, когда пили уже за здоровье и успехи всех присутствующих, сделалось легко, просто, собственное поведение перестало казаться предосудительным, а возможное объяснение с женой и с тестем ничуть не пугало. Ну, задержался немножко в компании... Ну, выпил... Что из того?.. Не каждый день он задерживается, в конце концов!
– Что это вы такой задумчивый? – наклоняясь к нему, шепнула Нина. – Давайте потанцуем!
– Я бы с удовольствием...
– Извините, – сказала она. И спросила: – Вы на каком фронте воевали?
– На Втором Украинском.
– А Зинин муж на Первом. Вы танкист?
– Нет. А почему вы решили, что я танкист?
– Так просто. – Она пожала плечами. – По-моему, до войны все мальчишки мечтали быть танкистами. Слушайте, какая замечательная песня!.. – Нина подняла руку и в такт мелодии мерно покачивала головой. – На итальянском, – прокомментировала она. – «После тебя я не буду любить...» Исполняет Тино Росси. Вам нравится?
– Честно говоря, я не очень силен в итальянском, – пьяно пошутил Анатолий.
Нина расхохоталась громко, заливисто.
– А вы, оказывается, большой шутник! Хотите выпить со мной?..
– Анатолий Модестович! – окликнула Артамонова. – Я буду ревновать!
– Нечего, нечего! – сказала Нина. – Танцуешь и танцуй, не мешай людям беседовать.
– Вот именно, – подхватил Кузнецов, беря Артамонову за талию.
– Ах вы дамский угодник!
– Как говорится, дорогая Зинаида Алексеевна, такова жизнь. В моем возрасте мужчинам только и остается, что угодничать! А вот Анатолий Модестович может реально угрожать женской добродетели!..
– Вы думаете? – Артамонова внимательно посмотрела на Анатолия, перевела взгляд на сестру и, пожав плечами, закружилась в танце...
Пожалуй, все сложилось бы иначе, если б Анатолий чуть раньше вспомнил, что и Ван Ваныч, и Кузнецов живут в городе – им не надо ехать поездом. А он забыл. Вернее, как-то не подумал об этом. Не подумал даже тогда, когда все вместе – около двенадцати ночи – вышли от Артамоновой и Нина попросила его проводить ее домой.
Она жила у Театральной площади, Артамонова – на Владимирском проспекте, и пока они дошли, был уже почти час.
– Вот и пришли, – останавливаясь у парадной, сказала Нина. – Спасибо вам, что не бросили меня.
– Что вы!.. Мне было приятно.
– Правда?
– Честное слово.
– Зябко что-то. – Она поежилась и вздохнула. – Ночи стали холодные, верно?
Только теперь, услышав слово «ночь», Анатолий спохватился.
– Как отсюда на Московский вокзал добираться? – с тревогой спросил он, оглядываясь по сторонам.
– Вы за городом живете? – Нина сделала вид, что удивлена. В действительности она прекрасно знала об этом.
– Да...
– Что же делать, что же делать?.. Вы опоздали на последний поезд! И такси не найти! Все из-за меня, дурочки!..
– Может, успею? – сказал Анатолий, понимая, что уже поздно.
– Не знаю, ей-богу... – кусая ногти, говорила Нина. – Можно, конечно, переночевать у нас, у меня отдельная комната... Вам ведь больше негде ночевать в городе?
– Негде, – признался Анатолий.
– Значит, ничего другого не остается. Пойдемте. – Она взяла его за руку.
– Не стоит. – Он осторожно освободил руку. – Я, пожалуй, поеду к Ван Ванычу...
– А вы знаете, где он живет? – недоверчиво и явно разочарованно спросила Нина.
– Знаю, – соврал он. – Где тут трамвайная остановка? До свиданья!
– Смотрите, – сказала она, пожимая плечами совсем так, как это делала Артамонова. – Остановка за углом налево. – И вошла в парадную.
* * *
На поезд, конечно, Анатолий не успел и провел ночь на вокзале. Хорошо еще, что пустили – этому помогла солдатская шинель. Но спать не пришлось. Правда, Анатолий нашел в зале ожидания свободное местечко и даже задремал, упрятав голову в поднятый воротник, однако тотчас его растолкал милиционер и потребовал документы. Пришлось предъявить заводской пропуск.
