Текст книги "Вечные хлопоты. Книга 1"

Автор книги: Евгений Кутузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Нет, никак нельзя считать эти обязанности платой Анне Тихоновне за ее труды и заботу о внучке. Обязанностями не расплачиваются. Их выполняют, и все. Вот в чем дело.

И вспомнилось Антипову, как зашел однажды разговор о Клавдии с Анной Тихоновной и как та нахваливала дочку.

– Золотая жена кому-то достанется. За такой женой и самый захудалый мужчина гоголем ходить станет. И как ловко она со всем управляется, смотреть приятно!

– Привыкла, раз в больнице работает.

– Нет, Захар Михайлович, это в крови. На нашей площадке до войны врачиха жила. Кому и быть чистоплотной, если не врачу!.. А у нее дома черт ногу сломит – грязища, хаос... Муж из-за этого ушел, не выдержал.

– В грязи жить – оно, конечно...

– От Клавочки не ушел бы. Разве что самый последний дурак.

– Ну, это еще как сказать, – возразил Антипов, вроде и не соглашаясь с похвалами, а сам гордился дочерью, но думал, чтобы не перехвалили ее раньше времени.

Зашевелилась, забормотала Наташка во сне. Захар Михалыч встал и на цыпочках подошел к ее кровати. Нет, спит крепко. Должно быть, сны интересные видит, в которых продолжается немудреная ее дневная жизнь, овеществляются, оживают сказочные зайцы-хвастуны, лисицы-сестрицы, простодушные и глупые волки, баба-яга и все такое прочее...

Как-то случайно Антипов подслушал разговор внучки с Анной Тихоновной. «Баба-яга хромая, да?» – спрашивала Наташка. «Не в том дело, что хромая, – ответила Анна Тихоновна, – а в том, что злая, недобрая...» Внучка подумала и заявила: «Она потому и злая, что хромая. Верно, бабушка Аня?..»

Вот именно, бабушка Аня.

«Кто ее знает, – тяжело размышлял Антипов, ворочаясь без сна. – Может, и правда, что ей лучше с нами вместе? Худо, когда человек один. Хуже некуда...»

Он уснул только под утро, ничего не решив, ни в чем не разобравшись до конца.

ГЛАВА XVI

Едва Антипов отковал первую поковку, как прибежала табельщица, сказала, что просил зайти начальник цеха по срочному делу. Что делать, пошел. Если зовут, значит, надо.

В кабинете сидел еще Иващенко, и Захар Михалыч почему-то подумал, что, наверно, собираются ставить на ремонт молот.

– Присаживайся, – пригласил начальник. – Мы тут с парторгом покалякать с тобой решили.

Иващенко, он и был секретарем партбюро цеха, отвернулся.

– Заявление на тебя поступило, – сказал начальник и показал бумажку. – Догадываешься, от кого?

– От Бондарева, от кого же еще. – Антипов усмехнулся.

– И что ты скажешь на это?

Иващенко по-прежнему смотрел в окно.

– А что говорить? Было дело, не отрицаю.

– Как же так, Михалыч?! – удивленно сказал Иващенко, поворачивая голову. – Кто бы другой... – Он ненароком уронил карандаш и полез под стол искать его.

– Оправдываться не буду, – сказал Антипов. – А ты, Борис Петрович, вылезай из-под стола, не век ке тебе там сидеть.

– Дело серьезное, – сказал начальник.

– Ну, помог парню, судите!

– «Помог, судите»!.. Не так все просто. Вот, в заявлении написано, что в получку Гурьев вернул твоей бригаде деньги за эти болты.

– Вернул, ясное дело, – согласился Антипов. – Василию двенадцать рублей. Надюхе девять.

– И тебе двадцать один...

– Дудки! – Антипов вскочил. – Я денег не брал. Вранье. Ишь ведь, сукин сын, что придумал!.. Получается, что вроде обманно имею дополнительный заработок? Обкрадываю государство?..

– Получается, – вылезая из-под стола, сказал Иващенко.

– Но ты понимаешь, что не брал я этих денег?!

– Я, может, и понимаю. Пал Палыч тоже...

Начальник цеха кивнул согласно.

– Другие, Михалыч, могут не понять. Или не захотят. Дело-то не в одном тебе. Да сядь ты, не мельтеши перед глазами!..

– Послушай, что пишет Бондарев. – Пал Палыч развернул листок. – «В результате подобных махинаций тт. Антипов, Пожидаев и Смирнова не выплачивают полностью подоходный налог государству, получая деньги непосредственно от т. Гурьева, в то время как бригада Гурьева имеет высокий средний заработок за счет работы, выполняемой в действительности Антиповым, что, в свою очередь, ведет к незаконным выплатам по больничным листам, отпускных и к повышению себестоимости продукции...» Улавливаешь? – Начальник снял очки и потер переносицу. – Уголовщиной попахивает.

– Это ж было один-единственный раз, – оправдывался Антипов. – И то со злости.

– Поди докажи, единственный или не единственный! – сказал, вздыхая, Иващенко. – Заварил ты кашу, Михалыч!.. На... тебе это нужно было, объясни?

– Да мне-то не нужно ни на то место, ни на другое. Бондарев же, сукин сын, пришел с меня хронометраж снимать. А болты эти, будь они неладны, делать-то не мне! Скажи, Пал Палыч, что заработает тот же Федька, если нормы по мне устанавливать?.. Шиш и ни шиша!

– Допустим.

– А что допускать, когда так оно и есть!

– Не горячись, Михалыч, – сказал Иващенко. – Это не оправдание. В лучшем случае, смягчающее обстоятельство.

– А какого черта суете мне работу четвертого разряда?! – осердился Антипов.

– Это, конечно, справедливо, – согласился Пал Палыч, – но в данном случае в наряде указано, что работа четвертого – шестого разрядов. Выходит, и ты, и Гурьев обязаны ее выполнять...

– И без доплаты, – уточнил Иващенко. – Потому что разница не в два, а в один разряд.

– Постойте, постойте... – Антипов насупил брови, вспоминая. И живо припомнил, как поссорились они с Бондаревым и как он совал под нос нормировщику наряд, где был указан только четвертый разряд. – Не было, – сказал он, – там никакого шестого разряда. Один четвертый стоял.

– Мы проверяли, есть, – возразил Иващенко.

– Может, сейчас и есть, а тогда не было! Я точно помню.

– Не путаешь? – спросил начальник.

– Я ж потому и прогнал Бондарева. Ступай, говорю, к молоту Федьки Гурьева, там и снимай хронометраж, а у меня седьмой разряд, и я тебе не мерка.

– Выходит, Пал Палыч, кто-то задним числом исправил? – сказал Иващенко, словно бы радуясь этому.

– Минутку. – Начальник вышел из кабинета.

– Как дома? – поинтересовался Иващенко.

– Нормально. Смотри ты, какая тля!..

– Успокойся, разберемся во всем. Внучка здорова?

– Здорова. Он тогда и пригрозился, что не оставит этого дела. Обиделся, видали его!

– Да успокойся же ты, Михалыч! От невестки ничего нет?

– Нет, – ответил Антипов и покачал головой. – Как в воду канула. Ты вот что, Борис Петрович... Вопрос этот, я полагаю, нужно вынести на партбюро.

– Взыскание захотелось получить? Не имел еще?

– Заслужил – получу. Не в том дело. А это ненормальность получается. Нормы устанавливают с потолка, как взбредет в голову Бондареву, а у него свои резоны.

– Какие же?

– Будто не знаешь! Вперед вылезти, премии получать за экономию фонда заработной платы, за снижение себестоимости... – Он посмотрел на Иващенко. – Слушай, и ты, наверное, получаешь?

– Я – нет. Мы ремонтники, не основное производство. У нас свои показатели.

Вернулся начальник. Следом за ним вошел Бондарев.

– Александр Петрович, – сказал Пал Палыч, – вот Захар Михайлович заявляет, что в наряде был указан только четвертый разряд. Объясни, откуда появилось «тире шестой»?

– Мало ли что заявит Антипов! – ответил Бондарев, но смотрел при этом в сторону.

– Любой гадости от тебя ожидал, – проговорил Антипов, – но чтобы ты пошел на такое...

– Спокойно, товарищи! – остановил Иващенко. – Постарайтесь, Александр Петрович, вспомнить, как было дело. Ваше заявление очень серьезное, мы вынуждены будем дать ему ход... Вероятно, этим делом займутся в другом месте...

– Я подтверждаю то, что написано.

– Мы с Пал Палычем вполне доверяем Антипову, – продолжал спокойно Иващенко. – А ведь существует экспертиза...

– При чем тут экспертиза? – насторожился Бондарев.

– Как при чем? Вы говорите одно, Антипов – другое. Экспертиза установит, кто из вас прав. Это очень просто установить, если шестой разряд приписан позднее...

– Я пока нормировщик и вправе устанавливать, какого разряда та или иная работа!

– Во-первых, это дело технологов, во-вторых, разряд устанавливается до, а не после выполнения работы...

– А он вообще взял за моду чирикать в нарядах свои черточки. Что ни наряд, то обязательно черточка, – сказал Антипов. – Вроде и вашим, и нашим.

– Да погоди ты, Захар Михалыч! – вспылил начальник. – А ты, Бондарев, не юли, как минога! Говори прямо и откровенно: приписывал потом шестой разряд или нет?

– Павел Павлович, поскольку с работой одинаково справились и Антипов, и Гурьев, хотя разряды у них разные...

– Так что же ты, ...твою мать! – закричал начальник. – Мутишь воду в луже и еще заявления строчишь?! Антипова... Цех решил опозорить, а сам чистеньким из мутной воды вылезти?.. Да за такие штучки по-хорошему тебе надо морду начистить!..

– Не так шумно, – беря его за руку, сказал Иващенко. – Сядь, Пал Палыч.

– Гусь лапчатый!..

– Тише! – повторил Иващенко, морщась. – Надо что-то решать с заявлением. – Он смотрел на Бондарева, не скрывая брезгливости.

– Задницу им подтереть! – сказал начальник.

– Захар Михайлович вел себя неподобающим образом, – проговорил Бондарев, – и моя реакция...

– Неподобающим! Реакция! – передразнил его Антипов. – Пал Палыч прав: подобающе было бы по шее накостылять.

– А вот за это можно попасть под суд и лишиться партийного билета, – сказал Бондарев.

– Насчет лишиться – это вы прекрасно можете оба, – сказал Иващенко. – И ты, Александр Петрович, в первую очередь.

Начальник схватил заявление и протянул нормировщику.

– Порви! Сию минуту!

– Стоп! – Антипов перехватил бумагу. – Зачем же рвать документ?.. Пускай остается. Я виноват, не отрицаю, и готов отвечать за свою вину. Но дело-то серьезное, сами говорили! Вот и обсудим на партийном бюро. А нужно будет – и на партийном собрании, и на парткоме.

– Ладно, Захар Михайлович, – примирительно сказал Бондарев. – Оба мы погорячились. Не хуже меня знаешь, что с нас требуют повышения норм выработки...

– И этот вопрос обсудим. Вообще я считаю, что нам есть о чем потолковать. Назрело.

– Твое же, Михалыч, персональное дело придется разбирать, – сказал Иващенко. – Ты член парткома, неловко!..

– Неловко штаны через голову надевать, а какая же неловкость отвечать перед своими товарищами? А то мы здесь поговорим и разойдемся чинно-мирно...

– Брось, на самом-то деле! – вступил в разговор и начальник. – Все мы отлично понимаем, что это случайно получилось, не система ведь. А Бондарева... – Он свирепо посмотрел на нормировщика. – Получит выговор, и лишу премии. Наладим и с нормированием, дадим ему в помощь технолога, пусть разберутся. Ты прав, какой-нибудь «блин» отличается от другого пятью миллиметрами, а расценки вдвое расходятся...

– Чем не серьезный разговор для коммунистов? – встрепенулся Антипов. – Отсюда же, Пал Палыч, всякие злоупотребления происходят, недовольство. Одна работа выгодная, другая невыгодная, почему Федьке дали выгодную, а Гришке невыгодную?.. Значит, люди делают выводы, Федька со старшим мастером на рыбалку вместе ездят, друзья-приятели.

– Есть такие разговорчики, – поддержал Иващенко. – Нечего закрывать глаза. И план, случается, в конце месяца выгодной работой покрываем. Предлагаю эти вопросы обсудить ка открытом партийном собрании, а сначала на бюро, чтобы подготовиться. Но без персональных дел. Ты как, Александр Петрович, не против?

– Раз нужно, значит нужно, – сказал Бондарев, пожимая плечами. – А с заявлением как быть?

– Отдай ты ему заявление, – попросил Антипова начальник. – Не хватало еще этой грязи.

– Отдам я или не отдам, этим грязь не смоешь, – возразил Антипов. – А ты, Пал Палыч, всю жизнь на компромиссах. И меня туда толкаешь. А мне важнее совесть свою очистить, чтобы людям мог прямо в глаза смотреть, не стыдясь.

– Строгачом? – сказал, улыбаясь, Иващенко.

– Хоть бы и строгачом.

Однако вернул заявление Бондареву, и тот немедленно порвал его.

* * *

Как будто все уладилось, конфликт был исчерпан, но Антипов был неспокоен. Никогда он не трусил, не бегал от ответственности – правда, не часто и случалось, чтобы приходилось отвечать за грехи, – а теперь выходило, что испугался, раз согласился, чтобы дело замяли.

И когда шел на партбюро, не было у него на душе покоя и порядка. Не было. Понимал, что поступился совестью, своим добрым именем, покуда ничем не запятнанным, и не становилось легче от того, что не себя защищал, а честь всего цеха...

На заседании бюро присутствовал парторг ЦК Сивов. Ничего удивительного в этом не было – он любил бывать на собраниях, а все-таки Антипов воспринял это как неожиданность, как невысказанный намек. Бюро в общем-то прошло на уровне, выступавшие говорили заинтересованно, горячо. Докладчиком на собрании утвердили начальника цеха. Сказал несколько слов и Сивов, одобрительно отозвавшись о постановке столь острого и насущного вопроса... «Сейчас все разойдутся, – подумал вдруг Захар Михалыч, – а я...»

– Хочу добавить. – Он поднялся с места и увидел, что Иващенко поморщился, а Пал Палыч вытянул и без того длинную свою шею.

– Ну-ка послушаем, что скажет товарищ Антипов, – поощрил его Сивов.

– Хорошего не скажу. – И он рассказал, как велел подручному подкинуть Гурьеву болты, однако не обмолвился о том, что поссорился с Бондаревым и что тот задним числом исправил наряд.

Это не на его совести.

Долго молчали все. Потом медленно, с видимой неохотой, встал Иващенко.

– Инцидент, о котором рассказывал товарищ Антипов, действительно имел место. К сожалению... Мы не стали выносить этот вопрос на партийное бюро. Обсудили в рабочем порядке...

– Что значит «в рабочем порядке», и с кем обсудили? – спросил Сивов.

– Вместе с членом партбюро Соловьевым, – ответил Иващенко. – Должен доложить, что никакой личной выгоды товарищ Антипов не извлек. Он даже не взял денег за эти болты. Я сам разговаривал с Гурьевым.

– А сговор между ними вы исключаете?

– Да. Собственно, сегодня мы и собрались здесь по предложению, я бы сказал, по настоянию Антипова. О беспорядках с нормированием было сказано много, и я думаю, товарищи, что повторяться не стоит...

– И тем не менее, Борис Петрович, чем был вызван поступок товарища Антипова? – снова спросил Сивов. – Допустим, личной корысти нет. Но причина, причина какая?..

– Я отвечу, – сказал Иващенко. – Причина одна: нормировщик Бондарев собрался снять хронометраж на рабочем месте Антипова. Захар Михалыч был против, считая, что болты – слишком простая для его квалификации работа, поэтому не выявится истинной картины. А если бы нормы были установлены...

– Понятно, – прервал его Сивов. – Ложь во спасение. Так, если не ошибаюсь, это называется?.. – Он улыбнулся.

– Ну... – Иващенко развел руками.

– И что же вы решили... в рабочем порядке?

– Указать товарищу Антипову на его недостойный поступок.

– А почему не доложили партийному бюро?

– Да как-то запамятовал... Я ведь впервые на этой работе, опыта не имею...

– У меня больше вопросов нет. Что скажут другие члены бюро?

– Что тут говорить, – сказал с места нагревальщик Трошин. – Не было бы этого случая, не было бы и сегодняшнего бюро. Я так понимаю. А что касаемо лично Антипова и учитывая его чистосердечное признание и что он не получил для себя выгоды, предлагаю поставить ему на вид.

– Другие предложения будут? – спросил Иващенко с облегчением. Он осмотрелся. Все молчали. – Тогда ставлю на голосование. Кто за то, чтобы товарищу Антипову Захару Михалычу «поставить на вид», прошу поднять руки.

Антипов сидел опустивши голову. Это было маленькое, скорее символическое взыскание, но оно было и первым в его прежде безупречной биографии...

– А вы, Захар Михайлович, не согласны с таким решением? – спросил Сивов.

– Согласен, почему же... – И он поднял руку.

* * *

Сразу за проходной, едва Антипов вышел с территории завода, его окликнул кто-то. Он оглянулся.

– Минуточку, Захар Михайлович! – Это был Сивов. Видно, очень спешил, потому что дышал тяжело, прерывисто. – Ходок вы отменный, – сказал он, поравнявшись с Антиповым. – «На вид» не давит?

– Переживем. Бывает хуже.

– Это верно, бывает. Нам, кажется, по пути?

– Не знаю, – буркнул Антипов глухо.

– Я на Троицкой живу, неподалеку от вас.

– Тогда, выходит, по пути.

– Знаете, когда я получил первый в жизни выговор, – рассказывал Сивов, приноравливаясь к широкому, размашистому шагу Антипова, – думал: все, конец света! И пойти некуда, поделиться не с кем...

– За что же это вам выговор дали?

– Не шуточки: за моральное разложение и развал семьи! С женой мы разводились... – пояснил он. – Да. Вышел, помню, на улицу и ничего не вижу. Слышу, машины идут, трамваи грохочут, а я совсем как слепой. Чуть под извозчика не угодил. Он меня, извозчик, таким стоэтажным матом покрыл, что я мгновенно пришел в себя. Давайте-ка закурим.

Они остановились. Сивов достал папиросы, щелкнул зажигалкой.

– Кнутом огрел? – спросил Антипов.

– В тот раз до кнута не дошло. А вообще-то моя спина хорошо, близко знакома с этим средством малой механизации... В молодости я на конюшне работал у нэпмана одного. Забыл его фамилию... Часто попадало. И кнутом, и чересседельником.

– От хозяина?

– Нет, в основном от извозчиков-лихачей. Злой народ был! И всегда пьяные. То стойло, кричит, плохо выскоблил, хотя вылижешь все, то овсом его жеребца обидел... А вы, сколько мне известно, с малолетства на этом заводе?

– Где же мне еще быть, как не на заводе? – ответил Антипов, как бы удивляясь вопросу. – Слабые у вас папиросы и кислые. – Он, не докурив и до половины, выбросил папиросу.

– К чему привыкнешь, – сказал Сивов. – Вот говорят, что человек на девяносто девять процентов состоит из привычек. Отними привычки и – развалится!.. Может, заглянем ко мне в холостяцкую берлогу? Угощения хорошего не обещаю, а немножко выпить и чем закусить найдется.

– А чего же холостяком живете? – поинтересовался Антипов.

– Бобыль я, как и вы. Кажется, я вам рассказывал, что у меня сын в блокаду умер?.. Вскорости за ним и жена.

– Извините, не знал.

– Пустое, Захар Михайлович. У каждого свое горе, свои печали. Так заглянем?

– Удобно ли?.. – засомневался Антипов.

– Это вы бросьте! – сказал Сивов, беря его под руку. – Вот моя деревня, вот мой дом родной.

Они стояли возле хорошо знакомого Антипову дома. Был он неказист, этот дом, построенный, должно быть, в незапамятные времена. Во всяком случае, сколько Захар Михалыч помнит себя, дом был всегда старый и какой-то обшарпанный. Сейчас на стенах его появились еще и осколочные отметины. А все-таки устоял, не угодила в него бомба или снаряд, хотя соседние дома оказались разрушенными. Прежде внизу, в полуподвале, помещался трактир с бильярдом, и здесь в дни получек собирался рабочий заводской люд. И драки бывали, и до смертоубийства, случалось, доходило. Всего хватало. Торговали в трактире спиртным – в основном самогоном – и во времена гражданской войны, когда было строго запрещено. Заходил сюда до женитьбы и Антипов. Нечасто, правда. Разок осмелился и кий взять в руки. Продул всю получку...

– Злачное, говорят, было местечко? – спросил Сивов.

– Это уж точно – злачное. – Захар Михалыч, вспоминая, как его обставили на бильярде, усмехнулся и покачал головой.

Они поднялись по скрипучей, узкой лестнице на последний – третий – этаж. Сивов постучался. Дверь открыла пожилая женщина.

– А, – сказала, – Андрей Павлович. Что-то вы рано сегодня.

– Добрый вечер, Нина Игнатьевна. Я с гостем, знакомьтесь: Захар Михайлович Антипов.

– Очень приятно.

– Мне не звонили?

– Я сама только что пришла.

Сивов открыл дверь в комнату, пригласил:

– Проходите в мою берлогу. Прохладно у меня, может затопим?

Возле круглой рифленой печки-«голландки» лежали дрова.

– Вам виднее, – сказал Антипов.

Он с интересом оглядывал комнату, покуда Сивов возился с растопкой. И это не было обычным, простым любопытством. Он впервые оказался в доме высокого начальства и как бы даже с неожиданностью и удивлением отмечал, что высокое начальство живет обыкновенно. Комната небольшая, метров пятнадцать. Единственное окно во двор. Повсюду холостяцкий беспорядок, но чисто. Мебели – ничего лишнего: стол обеденный круглый, обставленный стульями, шкаф зеркальный, фанерный, кровать, этажерка с книгами, на подоконнике – два горшка с пожухшей геранью. Занавесок нет, окно до половины закрыто газетами.

В печке затрещал, стреляя, огонь, и было слышно, как потянуло в трубу. «Дымоход что надо, – подумал Антипов. – Сработал мастер не хуже Кострикова».

– Я сию минуту, – сказал Сивов, распрямляясь. – Посмотрю, что у меня насчет закуски отыщется.

Он вышел.

Антипов выглянул в окно. На улице ничего не видно, потому что в комнате горел свет. Тогда он присел на корточки у этажерки, стал рассматривать корешки книг. Названия и фамилии авторов были ему незнакомы. Вообще он мало читал, если только иногда возьмет какую-нибудь книжку после дочери. Но писателей не запоминал, хотя прочитывал, когда брался, любую книгу от корки до корки. Интересную или не очень, все равно. Оттого, наверное, что к печатному слову относился с почтением и большим уважением. Считал, что раз написано и напечатано, значит, это нужно, а что ему неинтересно, не имеет значения. А газеты просто любил.

Вернулся Сивов, принес на тарелке несколько ломтиков соленого огурца, штук пять вареных картошек в мундире, банку – початую – рыбных консервов и горбушку хлеба. Сказал виновато:

– Больше ничего не нашел.

– А куда больше, – сказал Антипов смущенно. Он подумал, что сейчас они съедят весе, а утром Андрею Павловичу нечем будет позавтракать.

– Я вообще-то питаюсь в столовой, – проговорил Сивов, точно извинялся за свою бедность. – Сегодня опоздал. Перекусим, чем бог послал. – Он открыл шкаф и вынул бутылку водки. – Давно стоит, как бы не прокисла, – сказал, улыбаясь.

– Это добро не киснет.

Они выпили по первой «за скорую победу», и Антипов не выдержал, задал-таки мучивший его вопрос:

– Андрей Павлович, по какому случаю вы меня в гости к себе позвали?..

– По какому случаю?..

– Ну да.

– Именно по случаю, Захар Михайлович! – Сивов расхохотался громко, неистово. – Вы, значит, решили, что я затащил вас по делу?

– А как же...

– Без дела, просто так, разве мы с вами не имеем права посидеть, поговорить?

– Я не знаю... – растерянно бормотал Антипов. – Не бывает же так, чтобы начальство...

– Клянусь вам, что нет у меня никаких, решительно никаких дел! Вы симпатичны мне просто как человек. А сегодня у меня был случай убедиться лишний раз в вашей кристальной честности и порядочности. Не подумайте, ради бога, что я в этом сомневался раньше... С вашей мнительностью, страшно и говорить, не знаешь, на чем споткнешься!

– Если так, – все же с сомнением произнес Антипов, – спасибо за приглашение и за угощение. Другой раз ко мне милости прошу.

– Непременно, Захар Михайлович! Дочку не собираетесь замуж отдавать?

– Рано. И женихов нет, воюют.

– Женихи скоро вернутся, – сказал Сивов, – В общем, не забудьте позвать на свадьбу. Устроились нормально?

– Лучше не бывает. Да, что я хотел спросить, Андрей Павлович...

– Спрашивайте.

– С комнатой и вообще... Ну, кто это сделал?

– А-а! Сейчас, сейчас... – Сивов задумался, вспоминая. – В вашем же цехе работает. Чертова память! – Он пощелкал пальцами, получилось громко.

– Костриков? – подсказал Антипов.

– О! Совершенно верно – Костриков. Григорий... Пантелеевич?..

– Да.

– Он самый. Нашел квартиру, где жила одинокая старушка. Явился ко мне, кулаки на стол, давайте, требует, Антипову комнату. Он семью везет, а жить негде...

– Я знал, что это он, – удовлетворенно проговорил Антипов. – Человек, Андрей Павлович, каких поискать и не вдруг найдешь. Ведь всю семью потерял, а за других бегает, хлопочет. Если вы не против, давайте за него, а?.. – Поднявши стакан, он посмотрел на Сивова.

– Всегда готов за хорошего человека!

Выпили.

– И еще у меня один вопрос... Насчет Кудияша все хочу спросить.

– Арестован, ведется следствие, – ответил Сивов. – В подробности я не входил, он ведь беспартийный, но, кажется, дела крупные проворачивал.

– Вот сукин сын!

– Увы, в семье не без урода.

– Случается, один урод всю семью поганит.

– Малоприятная история, вы правы.

– Надо бы, Андрей Павлович, чтобы суд над ним устроили показательный, на заводе.

– Думаете?..

– А что же! – сказал Антипов гневно. – Пусть людям в глаза посмеет взглянуть.

– Это мы посмотрим, посоветуемся, когда до суда дойдет. Боюсь я, что не все правильно поймут. Кто-то решит, что и другие... начальники пользовались какими-то привилегиями. И судить его, по-видимому, будет военный трибунал...

В дверь заглянула Нина Игнатьевна:

– Андрей Павлович, чайку не поставить?

– Сделайте одолжение, если вас не затруднит.

– Что вы, господь с вами. – Она прикрыла дверь.

Они посидели еще, выпили чайку, поговорили о том о сем, когда дело вроде не делается и разговор пустой, а интересно и расходиться не хочется. Пригрелись тоже – у печки было тепло и уютно.

– Пойду, – Антипов встал.

– Я провожу, – сказал Сивов, тоже поднимаясь.

– Глупости, – запротестовал Захар Михалыч. – Я не маленький и не женщина.

– На нашей лестнице с непривычки ноги можно поломать.

Уже на улице, когда стояли у парадной, прощались, Сивов все-таки высказался:

– А дело-то замяли, Захар Михайлович? На себя все взвалили... Молчу, молчу и ничего не знаю! – Он поднял руки. – Это я к слову. В продолжение нашего разговора о людях хороших и... разных. В общем, все правильно. Как выясняется, сотворить из мухи слона гораздо легче и проще, чем наоборот. Ну!..

Рука у него была сильная и жёсткая.

– Спасибо за угощение, – сказал Антипов.

– Не за что. А на свадьбу позвать не забудьте!