Текст книги "Вечные хлопоты. Книга 1"
Автор книги: Евгений Кутузов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Евгений Кутузов
ВЕЧНЫЕ ХЛОПОТЫ
Роман
КНИГА ПЕРВАЯ
ПРОЛОГ
Род Антиповых древний, крепкий, и, сколько возможно проследить в потемках прошлого, обитали они на Новгородской земле. Из поколения в поколение кузнечным делом занимались и тем славились. Коня ли подковать, ворота кому кованым сложным узором украсить, телегу на колеса поставить, чтоб мягкой на ходу была и служила долго, – все умели Антиповы, оттого и в самые голодные и тяжелые годы не бедствовали. Случалось выполнять заказы и для знатных людей, а те платили наличными.
Так и жили, не думая о чужой стороне и о легком хлебе, покуда не явилась большая беда, болезнь какая-то неизвестная – выкосила почти всю деревню, и остался из всей огромной семьи Антиповых только Михайла. Невмоготу ему сделалось жить на земле предков, все тут о горе напоминало, куда ни повернешься, и подался он на чужбину. Не в Новгород или там в Псков, а прямо в Петербург – знай Антиповых! И уж какими судьбами занесло его на казенный завод в недалеком столичном пригороде, бог один знает.
Было это в тысяча восемьсот девяносто первом или втором году.
Чиновник из главной заводской конторы направил Михайлу в паровую кузницу. Начальник цеха был в офицерской форме, важный, толстый, и Антипову показалось тесно в просторном кабинете. Никого прежде не боялся он – ни лешего, ни домового, чувствовал в себе большую силу, – а тут одолела его робость: стоит возле двери и слова молвить не может.
– Ну, кто таков? – спросил начальник. – Что скажешь?
– Да вот... – Михайла переступал с ноги на ногу. – На работу, стало быть, ваше благородие...
– На работу? – Начальник повесил на нос золоченое пенсне. – Откуда явился?
– А новгородские мы, – смущенно ответил Михайла, сминая огромными своими ручищами картуз.
Начальник смерил его взглядом, прикинул: похоже, здоров мужик, и силой, кажется, бог не обидел. Такие нужны в кузнице.
– Новгородские – это хорошо. А звать как?
– Михайла Антипов, ваше благородие. Захаров по батюшке.
– Делать что-нибудь умеешь? – Начальник съежил нос, и пенсне опять повисло на шнурочке.
– Кузнецы мы, – вроде как обиделся даже Михайла.
– Ну-у, братец! – недоверчиво проговорил начальник и подумал, что из этакого здоровенного детины отменный молотобоец получится. Вон на сварке якорных цепей редко кто выдерживает долго, а этот выдержит, сразу видно. Под рубахой мускулы перекатываются, дышат. – Ладно, – сказал, – ступай к мастеру, пробу он даст сделать. Передай, что я приказал.
А часа через два мастер, красный от возбуждения, с которым совладать не мог, виновато втолкнул в кабинет смущенного Михайлу.
– Ну, что там еще? – поднимая от бумаг голову, строго спросил начальник.
– Вот-с! – сказал мастер, кладя на стол теплую еще поковку и почтительно отступая к двери.
– Что сие значит?! – Начальник взял поковку, оглядел, и брови у него поползли кверху.
– Изволите видеть, птаха-с!
– Вижу, что не свинья. Откуда, спрашиваю, сие?
– Он отковал, – подталкивая Михайлу ближе к столу, доложил мастер. – И как есть, одним ручником, сукин сын!
– Ты?! – Начальник поднялся.
– Стало быть, ваше благородие, – ответил Михайла, отирая со лба крупный пот. – Как велено было. – И, расплываясь в улыбке, добавил: – Страсть люблю птах разных. И как поют они, особенно, ваше благородие, утром рано, на солнышко...
– Воробей ведь, а?.. – бормотал начальник, не слыша, что говорит Михайла. – Ишь ты, новгородский! Молодец. На вот, возьми. – И он протянул Михайле серебряный рубль, а кованого воробья, завернув аккуратно в чистую бумагу, положил в стол...
Кузнецом Михайла Антипов стал знаменитым, и начальство его отмечало: квартиру даже дали казенную с огородиком, на берегу речки. Мастера, считавшие себя особенным сословием, но до офицерских чинов не доросшие, отчего и были злобны, Антипову бранного слова сказать не смели. Может быть, начальства боялись, а может, и от уважения.
Вскорости он женился. Жить бы и жить ему, как у людей заведено, своих детей рожать, внуков под старость нянчить, да не сложилось настоящего и долгого счастья, чтоб в глубокой старости, когда земля к себе позовет, умереть безгрешной и спокойной смертью. Видно, беда за ним по пятам бродила, своего часа ждала. Ну, зато дал жизнь сыну, не оставил без продолжения антиповский род. Корень, значит, силен был, раз, несмотря на все невзгоды, есть Антиповы на земле.
А беда случилась под новый, девятисотый год.
Лопнул в кузнице паропровод. Бросился Антипов, чтобы перекрыть вентиль... Одежду с него снимали уж вместе с кожей, но могуч был Михайла, промучился все-таки еще два дня и в муках тяжких скончался.
Захару, сыну его, названному так в честь деда, шел всего четвертый год.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА I
В тот день, двадцать девятого декабря, Захар Михалыч Антипов работал в дневную смену. В самом конце, когда и осталось-то всего прибрать инструмент и подмести вокруг молота, подошел мастер. Угостил вкусной папиросой, спросил, как поработалось, а после, собравшись идти дальше, как бы между прочим сказал:
– Михалыч, ты поднимись-ка в контору. Начальник цеха звал.
– А что такое?
– Не знаю. Велел позвать, а что и зачем, не докладывался. – Мастер пожал плечами. – Не забудь.
– Не забуду, не забуду, – буркнул Антипов недовольно.
Не любил он ходить по кабинетам. Да и устал зверски. Двенадцать часов отстоять у молота и просто так легко не будет, где там, а прошедшая смена выдалась особенно тяжелая. Поковки шли под сто килограммов каждая, и все на руках, потому что козловой кран пока не установили.
– Вы тут, – сказал машинистке и подручному, – наведите порядок. Я пойду узнаю, в чем дело.
Поднимаясь на второй этаж, где располагалась цеховая контора, он не думал задерживаться надолго. Помыться бы скорее и домой. Похлебать, чего там найдется горячего, и спать, спать...
Однако спать сразу не получится, дела есть дома: дров нужно наготовить, колотые все вышли. Еще надо стенку под окном повыше снегом завалить: дует все-таки в щели. Бараки-то не на век ставили, временно, потому щелей и в стенках, и в полу хватает. А ведь и добраться домой тоже надо, не близкий свет – полчаса хорошего шагу. Мороз нынче за сорок, какие и здесь, на Урале, не часто бывают. Зато и приятно войти с улицы в тепло, когда дохнет на тебя привычным и добрым запахом жилья. Не будь сильных морозов и больших расстояний, кто бы и ценил простой домашний уют.
Антипов даже зажмурился от удовольствия, представив, как жена уже принесла из кухни разогретые щи, водрузила кастрюльку на стол и разливает по мискам и как от мисок поднимается дразнящий пар. И еще о том подумал, что, может, пришло наконец письмо от сына: писем от него не было с июня, как началась война.
Начальник цеха ругался с кем-то по телефону. Махнул рукой, показывая на стул: садись, мол, я сейчас, только доругаюсь.
– Да знаю я, знаю! – кричал он в трубку. – А не могу. И через немогу тоже не могу!
Антипов присел, – стоять было трудно. Гудели ноги. По радио передавали сводку Информбюро. Выходило, что опять ничего существенного не произошло. Наши войска, говорил диктор, вели по всему фронту бои местного значения. Антипов слушал и пытался понять, что это значит – «бои местного значения». На одном месте, что ли?.. Пожалуй, вот он участвовал в боях местного значения. Нет все-таки. Какие же они местные, когда у самых стен Ленинграда?..
* * *
23 июня, в понедельник, как и многие другие, а можно сказать – как все, Антипов отнес в военкомат заявление с просьбой отправить на фронт. Не взяли. Дежурный, который принимал добровольцев, сказал, что пока надо работать. Он именно так и сказал: «Пока, товарищ Антипов, надо работать». И, сложив, вернул заявление.
А работа была какая? Вспоминать страшно: демонтировали оборудование для отправки его в глубокий тыл, и по цехам ходили саперы, минировали завод. «Неужели фашисты дойдут сюда?» – думали люди, боясь высказать эти мысли вслух. Это ж не где-то и не какой-то завод, а свой, родной... Смотрели на саперов испуганно, с надеждой, а те, понимая все, объясняли: «На всякий случай...»
С одним из первых эшелонов Антипов проводил на Урал жену и дочку. Они не хотели уезжать и, возможно, остались бы в Ленинграде, если б Галина Ивановна не работала машинисткой парового молота, а без машинистки молот – просто нагромождение металлических конструкций. Ответственная и важная профессия.
Прощались скоро, без лишних слов и вздохов – война.
По радио пели: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...» Уходили, второпях сформированные, на восток эшелоны, и не все из них дошли до Урала.
Рабочим выдали старенькие винтовки, отполированные до блеска руками осоавиахимовцев. Инструктор – или кто он там был – показал, как заряжать, как вгонять патрон в патронник, но забыл объяснить, как целиться.
Завод превратился в военный объект, в казарму. Работали с винтовками за плечами и тут же, прямо в цехах, жили. По вечерам патрулировали улицы и переулки. Много было разговоров о парашютистах и диверсантах.
В августе, когда немцы вплотную подошли к Ленинграду, Антипова тоже взяли в народное ополчение. Даже не в ополчение, просто отряд из рабочих организовали – и в окопы под Ям-Ижору. Страшно было, и он никогда не скрывал этого. Нельзя не бояться, когда смерть вот она, каждую минуту, каждое мгновение настигнуть может, когда на твоих глазах товарищи умирают.
Однажды послали Антипова в боевое охранение. Вместе с ним был Чураков, тоже из кузнечного цеха. Залезли они в большую воронку, затаились, а сверху прикрыли себя щитами для снегозадержания – железная дорога рядышком. Как будто эти дощатые щиты могли спасти их от мины или снаряда. Смирненько в общем сидят на дне воронки, хотя поговорить хочется, и мысли у обоих одинаковые: не выдать себя, спокойно отбыть положенное время и вернуться в окопы. Там свои.
Была у них одна винтовка на двоих, которую Антипов в Осоавиахиме получил, с десяток патронов и по гранате РГД.
Ночь приближается, а тишина кругом стоит, даже звон в ушах. Не подумаешь, что фронт это, передовая. Редко-редко пальнет где-то. И вдруг какой-то шорох появился, вроде кто-то идет.
– Надо бы взглянуть, – прошептал Чураков.
– Сиди, – шикнул на него Антипов. – Нашей смене рановато...
А шорох уже совсем близко, песок в воронку посыпался. И заговорили тут двое по-немецки. Ни Антипов, ни Чураков ничего не понимают, но догадались, что фрицы не меньше ихнего боятся, потому что тоже шепотом разговаривают. Ну, раз двое на двое, не так страшно. Антипов жестами показал Чуракову, что вылезать надо (лазейка была оставлена)... Как на счастье, пулемет затарахтел; под этот-то шум они и вылезли из воронки и увидели, что фриц один остался – второй куда-то исчез. Антипов перехватил винтовку за ствол и прикладом фрицу под коленки. Тот охнул негромко и повалился. Чураков на него сверху и рот заткнул.
Героями себя чувствовали, когда возвращались с пленным в свои окопы, а их чуть под военный трибунал не отдали. Младший лейтенант – во всем отряде он один и был из кадровых военных – прямо рассвирепел:
– Кто вам дал право покинуть пост в боевом охранении?! Под суд, под расстрел!
– Да ведь мы пленного взяли... – оправдывался Чураков, не понимая гнева командира.
И Антипов не понимал.
– Один должен был доставить пленного, а другой – оставаться на посту! – кричал младший лейтенант, но уже не так громко. – Рядовой Чураков, немедленно возвращайтесь в боевое охранение! С вами пойдет товарищ Шишов. А вы, Антипов, отведете пленного в штаб батальона. Потом будем разбираться.
Чураков с Шишовым в ту ночь и погибли. Накрыло их в воронке шальным снарядом, хоть и говорят, что два раза в одно место снаряды не попадают.
Антипов тяжело переживал смерть товарищей, словно был он виноват в чем-то...
Может быть, это и впрямь были бои местного значения, потому что воевали в виду завода и до цеха рукой подать. Оглянулся – и вот он, цех, где отработано больше двадцати лет.
Жена, когда Антипов провожал их на Урал, говорила:
– Убьют тебя, Захар. Чует сердце мое, что убьют. Ведь ты стрелять не умеешь...
А сам Антипов, хоть и страшно было ему, не допускал мысли, что погибнет. Словно какая-то уверенность в нем жила. А скорее, надежда. Как у всех, кто побывал рядом со смертью.
Под трибунал Антипова не отдали, даже к медали «За отвагу» представили. Младший лейтенант Сазонов был отходчив. Вспыхнет, накричит – и отойдет тотчас. Понимал, должно быть, что с таких вояк, как Антипов или Чураков, спрос невелик, если прежде они и винтовки в руках не держали. Откуда им знать воинскую дисциплину!.. Сам он был сибиряк и все мечтал, как приедет после войны в Ленинград – памятники, говорил, посмотреть и на могилу Петра Первого сходить. Зачем ему эта могила была нужна, Антипов не мог взять в толк.
– Приеду, – говорил, – Захар Михайлович, к вам в гости. Груздей соленых привезу и рыбки. У нас рыба сама во рту тает. Ее возьмешь в рот, а она тает!..
– Довоевать еще надо, – скажет Антипов.
– Ну, это-то мы скоро управимся! Отмобилизуемся как положено, соберемся в железный кулак и ударим, только пыль пойдет!
Не довоевал...
Отряд попал в окружение. Очень нелепым казалось это Антипову. Да и не только, наверно, ему. Завод в двух шагах, дом, в котором жил, видно, и – окружение. Правда, немцы тоже были окружены, но тогда этого никто не знал, сидели на дне окопов в воде – дожди пошли, отстреливались, ждали...
На пятые сутки ночью поступил приказ по рации: «Прорываться в сторону кладбища».
Похоже, что немцы услышали этот приказ – в атаку бросились. Не выдержал пулеметчик, побежал, прикрывая руками голову. Его мгновенно скосило автоматной очередью. Младший лейтенант Сазонов сам лег за пулемет. Стрелок он был отличный, немцы залегли. А он кричит:
– Кто живой, пробивайтесь на кладбище. Я прикрою.
Где ползком, где короткими перебежками четверо – в том числе и Антипов – добрались до своих. А младший лейтенант погиб.
Наутро все рабочие формирования снялись с позиций. Вместо них пришли в окопы солдаты.
А через несколько дней, уже по Ладожскому озеру, Антипов выехал на Урал к семье.
* * *
Радио заиграло марш, прервав воспоминания Антипова.
Начальник положил трубку.
– Черт бы их всех побрал, – сказал он как-то очень спокойно, точно и не ругался вовсе, а мирно беседовал. – Скоро башка лопнет, честное слово, Михалыч. Все орут: давай, давай, давай! А что я, господь бог, что ли?.. Сам подумай.
– Не бери в голову, – посоветовал Антипов. – Слушай всех, раз должность у тебя такая, а делай как лучше и как надо.
– Ты не возьмешь, другие возьмут. А в общем ты прав. – Он закурил, затянулся жадно, так что папироса сразу почти до половины сгорела. – Очень устал, Михалыч?
Вопрос показался Антипову пустым, однако он ответил:
– Как всегда. На то и работа, чтобы уставать. Я смотрю, и тебе несладко достается, даром что в кабинете сидишь. – Он оглянулся невольно. Кабинет-то одно название, закуток просто.
– Не говори. Другой день от звонков сумасшедшим делаешься.
– Ничего, образуется, – проговорил Антипов и потянулся за папирссой. – Можно?
– Извини, сам не предложил. – Начальник подвинул пачку. – Скоро собственное имя забудешь. И на фронт не отпускают.
– Не всем же на фронт идти. Кому-то и в тылу нужно работать.
– Это верно. – Начальник вздохнул. – Устал я, Михалыч. Как распоследний сукин сын устал.
– Я и говорю, что после худого всегда бывает хорошо, Алексей Василич. – Хоть начальник и был моложе, хоть и знали они друг друга не первый год, а все-таки называл его Антипов по имени-отчеству. Из уважения. – Не должно быть, чтобы всегда одно плохое.
– Не должно, не должно, – рассеянно повторил начальник за ним. – Ох, как не должно! Ведь если не мы уничтожим эту нечисть проклятую, то кто же еще, Михалыч?.. – Он поднял голову и посмотрел на Антипова так, словно сомневался в чем-то.
– Некому. Ладно, говори, зачем звал.
– Да ведь как тебе сказать...
– А прямо, Алексей Василич, прямо. Я не красная девица. Ты меня хорошо знаешь.
– Знать-то знаю.
– Ну?..
– Да сиди ты, сиди. Осипов вот заболел.
– Я ж его утром менял! – удивился Антипов.
– Утром был здоров, а днем в больницу увезли. Война, понимаешь, а у него аппендицит. – Начальник усмехнулся, покачал головой. – Болезнь-то вроде мирная.
– Что верно, то верно.
– Выходит, Михалыч, некому на твоем молоте работать.
– А подручный его?
– Какой там подручный! Мальчишка.
Широко, уверенно распахнулась дверь. В кабинет вошел директор завода. Шинель на нем была распахнута, шапка торчала из кармана.
– Здравствуйте. – Он протянул Антипову руку. Потом посмотрел на начальника, спросил: – Все обговорили, Алексей Васильевич?
– Не совсем еще, – ответил тот и почесал карандашом за воротом рубахи.
– Почему же не совсем? – сказал Антипов, поднимаясь. – Все ясно: надо остаться на вторую смену.
– Именно надо, Захар Михайлович. – Директор тоже закурил. – В девять ноль-ноль подадут платформы. А мы не имеем на двенадцати машинах буксирных крюков. Мне доложили, что эту работу доверяют только вам и Осипову. Это так?
– Давыдову разве?.. – как бы размышляя вслух, сказал Антипов. – Нет, напортачить может, скорострел. А больше, получается, некому, раз Осипов заболел. Двенадцать?
– Да.
– Нет, никто не управится. Придется мне.
– Спасибо, – сказал директор. – Огромное вам спасибо.
– А благодарить меня не за что вроде, – с достоинством и даже с обидой ответил Антипов. – Дело наше общее.
– Общее, это вы правильно заметили. Да, Алексей Васильевич, – директор повернулся к начальнику цеха, – я приказал, чтобы бригаду накормили в итээровской столовой. Ты проследи.
Кивнув, он вышел, пообещав заглянуть попозже.
– Такие дела, Михалыч, – обронил начальник. – Бригада выдержит вторую смену?
– Дусю надо заменить, у нее ребенок маленький. А подручные вдвоем пусть работают. Все полегче.
– Добро. А сам как?
– Что сам? Сам как надо.
– Смотри, Михалыч.
– Смотрю, смотрю.
Спустившись в цех, Антипов увидел жену. Она ждала его возле раздевалки.
– А ты чего здесь? – строго спросил он. – Поправилась?
– В амбулатории была, – сказала Галина Ивановна. – Тебя зачем начальник вызывал?
– На вторую смену остаюсь, мать.
– Ты с ума сошел!
– Никло не сошел, – резко сказал Антипов. – Ступай себе домой, нечего.
– А что хоть случилось-то?
– Осипов заболел.
– Голодный ведь ты...
– Накормят. Директор приказал. Иди, иди.
После хорошего обеда – гороховый суп, макароны с тушенкой и по стакану компота – Антипов со своим подручным Сашкой, покуда второй, осиповский, грел заготовки и готовил инструмент, полежали с полчаса на досках за печкой. Доски эти кто-то натаскал, чтоб иногда передохнуть, и уложены они были удобно, с наклоном. Дневная усталость теперь не очень сильно давала знать о себе, гуд в голове и в ногах прошел, однако Антипов-то знал, что бодрость эта обманчивая и ненадежная, ей особенно доверяться нельзя. Он с самого начала решил почаще устраивать перекуры. А если нажать с вечера – до утра ни за что не дотянуть. Двенадцать буксирных крюков – это не мало. Работа каверзная, сложная, даром что название несерьезное – крюки. Тут одного инструмента – подкладок разных, подставок, штампов подкатных – до десятка наберется.
В обычные дни Антипов как раз и поспевал за смену отковать двенадцать-тринадцать крюков. А Осипов поменьше, девять или десять. Штук пять-шесть мог бы и Давыдов, если не торопясь, вдумчиво, только он не умеет не торопиться, а не зря говорится, что поспешишь – людей насмешишь. Да ведь и инструмента у него подходящего нет. Не любит, видишь, впустую возиться! Не возьмет в толк, хоть Антипов не раз говорил ему об этом, что на хороший инструмент никогда не надо жалеть времени. Никогда. Инструмент, он всегда окупит себя. Не сегодня понадобится, так завтра. А без него все тяп-ляп и получается.
– Нагрелись, дядя Захар, – позвал осиповский подручный.
– Поехали, значит, – сказал Антипов. – Поднимайся, народ трудовой.
Сашка нехотя поднялся с досок и потянулся.
Работал Антипов спокойно, сосредоточенно, а сам косил глазом на Сашку: не сдал ли уже парень? Ему всего-то шестнадцать, не окреп еще, не вырос в мужчину. Подросток, и только. До войны таких и близко к кузнице не подпускали, а тут – вторую смену кряду. Сутки. Можно, конечно, поставить его у печки, там полегче, чем у молота, но Антипов боялся, что с чужим подручным не управится отковать двенадцать крюков. Привычка друг к другу нужна. Сашка хоть и молодой, а знает, когда и что подать, подложить. Приноровился. А Осипов, тот по-другому работает. Не плохо, но по-другому. Правда, его подручный тоже паренек сноровистый, спорый. Не лентяй, словом.
– Ну как? – спрашивал время от времени Сашку.
– Порядочек в танковых частях! – Это у него поговорка такая, гордится, что причастен к изготовлению танков.
– Ну-ну.
По себе Антипов знал, что без привычки, какая вырабатывается долгими годами, и на самой тяжелой физической работе не одолеть сна бывает. А зимой тем более, когда на дворе заворачивает мороз, а ты в тепле находишься. Это сильно расслабляет и утомляет. Так и клонит в сон, так и клонит...
Ничего, подбадривал он себя, бог даст, и Сашка выдержит. Кровь-то у него молодая, не застоявшаяся, небось кипит, клокочет в жилах, требуя постоянного движения, работы. «А нет, – подумал Антипов, – дам среди ночи поспать часок...»
* * *
Они заканчивали четвертый крюк, когда Антипова позвали к телефону. Звонила жена. Что за наваждение! Не бывало такого, чтобы она звонила в цех. Разве случилось что-нибудь?..
Он тяжело поднимался на второй этаж, лесенка – обычно это не очень заметно – крутая и неудобная, в один марш.
Теперь в кабинете, кроме Алексея Василича, сидели директор завода и военный с черной повязкой на правом глазу.
Антипов осторожно взял трубку.
– Ну, что там? – сказал он недовольно и подумал, что пачкает трубку грязными руками.
– Сейчас... – как-то неестественно ответила Галина Ивановна.
Голос у нее был трескучий и чужой. В жизни Антипову не приходилось разговаривать с женой по телефону.
– Оглохла, что ли? Зачем звонишь?
– Ты домой собираешься или нет?
– Сказано же! Или не спится? – пробурчал он и покосился на военного.
И тут в трубку ворвался другой, вовсе уж незнакомый мужской голос («Алло, алло!» – кричал он), но в то же время он был как бы и знаком Антипову, потому что это почти его собственный голос, только моложе и оттого звончее и мягче.
– Отец, отец! Ты слышишь меня, отец?!
Конечно же это был Михаил, сын! А у него как будто язык отнялся, сделался неудобным и непослушным. Точно деревянный. И дрожь в ногах появилась.
– Отец!..
– Слышу, – сказал Антипов.
– Здравствуй, отец.
– Здравствуй, сынок. Откуда ты взялся?
– Проездом на фронт, – ответил Михаил. – На несколько часов. Отпустили. Прибегут за мной, когда надо.
– Дома был? – И понял, что спросил глупость.
– Тебя ждем. Давай быстрее, отец. А то каждую минуту могут прибежать.
Да, разумеется, надо быстрее. Надо велеть подручным, чтобы убрали все, заготовки чтобы из печи вытащить не позабыли, а то погорят, и бежать домой. Михаил приехал, чертушка рыжий! Какое же у него звание, ведь в училище был? Командир, в общем. Поди ж ты – командир! Здоровущий вымахал, по фотокарточке и то заметно. Пожалуй, с ним теперь и не совладать. Нет, где там!.. Как же он в танк залезает, такой большой и здоровый?.. Помогают, наверно. В танке-то внутри тесно.
– Ты что молчишь, отец? – хрипело в трубке, которую Антипов держал на расстоянии, не прижимая к уху.
На него внимательно смотрели все: начальник цеха, директор и этот военный с повязкой на глазу. Почему они здесь?.. Ведь ночь уже. Ах да, утром – в девять ноль-ноль – подадут вагоны, будут грузить танки, или, как их называют на заводе, машины. А он отковал всего четыре крюка. Четвертый почти отковал. Подкатать осталось, и будет готов. Сложная все-таки работа.
– Мы ждем, отец, – повторил Михаил, и голое у него стал неожиданно громкий и близкий, словно он вошел в кабинет и стоит за спиной.
– Не ждите, – сказал Антипов. – Я не могу. Работа срочная.
– Ну как же это, отец? Объясни там начальству!
– Надо, сынок. – И он положил трубку.
Никто не обронил ни слова, пока Антипов шел к двери, а вот когда открыл уже дверь, его окликнул начальник цеха:
– Михалыч, постой-ка!
Антипов не ответил, не обернулся даже.
На лестнице, спустившись на три-четыре ступеньки, он все же остановился в нерешительности. В конце концов, думалось, полчаса до барака, полчаса обратно. Пять... Нет, десять минут побыть дома. Хоть бы обнять Михаила, посмотреть на него, какой он. После можно и поднажать, до утра далеко. И даже если восемь оставшихся крюков он откует не сегодня ночью, а завтра днем?.. Сын не каждый день приезжает. Когда еще удастся свидеться? Война.
Он уже готов был вернуться в кабинет: всего на несколько часов заехал сын, пусть директор и военный с повязкой на глазу («Интересно, на фронте он ранен, что ли?..») не обессудят, но ему непременно нужно сейчас домой.
И – как ножом остро: «Осипов же заболел!» А это значит, ему одному придется справляться со всеми крюками, и эти восемь, которые он не откует сегодня ночью, уже никогда не будут откованы. Никогда.
И тут Антипову ясно-ясно представилась заснеженная дорога и метель – даже свист ветра он услыхал, – и как будто стоят на этой дороге в белой степи (именно в степи, хотя он и не видел ее) безжизненные, покрытые инеем, мертвые восемь танков, стоят и не могут вытащить друг друга из глубокого снега, который мало-помалу заносит их, потому что ни у одного нет буксирных крюков, не за что зацепить тросы... А в переднем танке – обязательно в переднем, в главном – сидит сын Михаил со своим экипажем...
И почему-то тут же бегает младший лейтенант Сазонов.
Он отер со лба пот и пошел вниз.
Возле молота копошились две девчонки, укладывали на тележку горячие еще крюки, и рукавицы у них дымились. Сашка с осиповским подручным стояли рядом и зубоскалили.
– Давайте, девочки, давайте! – кричал Сашка.
– А ну возьми клещи! – разозлился Антипов. – Совесть совсем потеряли, что ли?!
– Да мы... – заикнулся растерянно осиповский подручный. Но схватил клещи и в один миг уложил крюки на тележку.
– Поехали, – сказал Антипов уже спокойно, миролюбиво. Надолго зла у него никогда не хватало.
Было двадцать минут четвертого, когда подошел начальник цеха.
– Кажется, сын, Михалыч.
Да, это был сын, и звонил он со станции.
– Все, отец, – потерянно и тихо сказал он. – Уезжаем.
– С богом, сынок, – пожелал Антипов и закусил губу. – Смотри там, воюй как следует.
– Что ты сказал?!
– Воюй, говорю, как положено! Не подведи нашу фамилию!
Невесть откуда взявшийся девичий голос повторил: «Отец вам говорит, чтобы воевали хорошо и не подвели свою фамилию!»
– Верно, – подтвердил Антипов и улыбнулся невольно.
– Будет исполнено! – очень издалека отозвался Михаил.
– Вот и ладно... Да, какое у тебя звание?
И опять продублировала телефонистка: «Отец спрашивает, какое у вас воинское звание?»
– Лейтенант.
– Это сколько же кубиков?
– Два, отец, два. – Михаил засмеялся в трубку, и смех его был слышен громко, отчетливо.
«Значит, главнее Сазонова», – подумал Антипов и сказал:
– Ну, давай.
– Отец, я хотел тебе сказать...
– Говори, раз хотел.
– Дело, понимаешь, такое...
И тут в ухо ударили короткие, прерывистые гудки, и, сколько Антипов ни кричал, сколько ни дул в трубку, голоса Михаила так больше и не услышал.
– На линии что-то, – виновато сказала телефонистка. – С железной дорогой вечно... Прямо несчастье, а не связь.
– Спасибо, милая. Всё уже обговорили.
* * *
Директора, теперь только обратил внимание Антипов, в кабинете не было, а военный спал, уронив голову на край стола. Начальник цеха вздохнул, но ничего не сказал, отвернулся. И хорошо, что не сказал. Слова были не нужны Антипову. Ничьи слова. Он протянул руку, взял папиросу и стал искать в карманах спички, хотя их там и не было вовсе, и он знал, что нету, а уходить от телефона сразу нельзя: вдруг на линии все наладится и Михаил позвонит снова...
Он стоял у стола пять или, может быть, десять минут. Телефон не звонил, начальник молчал, понимая, почему Антипов не уходит, но вот пошевелился военный, вздернул голову и одним глазом удивленно посмотрел по сторонам.
– Задремал, кажется, – сказал он, стыдясь этого.
Антипов пошел из кабинета.
Спускался он медленно, нисколько не надеясь, что его могут позвать, окликнуть, а просто усталость, с которой не было уже сил бороться, ломала его. Ныл каждый мускул, каждый нерв, отдаваясь в висках и в затылке долгим, глухим звоном.
Сашка не дотянул-таки до конца смены: уснул где-то около шести утра прямо здесь же, у молота. Спящего, его отнесли в раздевалку, и сонный он был совсем ребенком – шлепал губами и пускал пузыри.
За Антиповым директор прислал свою машину. Она подъехала прямо к цеховым воротам. Он не сел в машину, отказался. Пошел посмотреть, как на платформы грузились танки. Тут же были и военный с повязкой на правом глазу – Антипов догадался, что он военпред, – и директор. А Михаила не было. Да ведь и не могло быть, понимал Захар Михалыч, раз он уехал ночью.
К нему подошел молоденький командир с розовыми, пухлыми щеками.
– Отличные боевые машины делаете! – сказал он восторженно. – Спасибо вам, отец.
– На здоровье, – не очень-то ласково ответил Антипов и пошагал быстро – откуда и силы взялись – к проходной.
