Текст книги "4-05. Finale spiritoso (СИ)"
Автор книги: Евгений Лотош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 44 страниц)
– Но дэй Юно...
– Пожалуйста, попросите также дэя Юнару комментировать ваш рассказ, если он заметит упущения. Понимаю, что вам очень сложно воспринимать два мира одновременно, но пока что мы ничего поделать не можем.
– Ну... ладно.
Объяснив ситуацию невидимому Юно, Фуоко принялась излагать свои приключения – начиная с внезапного попадания в самую гущу сражения и кончая сценой в кабинете Брагаты.
– ...и потом я повисла в ночном мире, а Кира больше не слышала, – закончила она. – Я побарахталась какое-то время, пыталась канал услышать, а потом бац, и вот в таком состоянии. И здесь, и там одновременно.
– Но при том вы не ощущали ничего, идущего от дэя Сэйтория? – уточнил Дзии.
– Нет. Только кожу покалывало, когда с линиями в ночном мире пересекалась.
– Понятно, – задумчиво отозвался неб. – Должен заметить, что передача ощущений из виртуальности с каждым разом все улучшается. Судя по вашим рассказам, ваши ощущения приближаются к натуральным. Кто бы ни поддерживал вашу психоматрицу, ему все лучше и лучше удается адаптировать к ней входящий поток информации. Могу предположить, что ваши ощущения в виртуальности скоро станут полностью идентичными тем, что передавало бы ваше настоящее тело.
– Почему-то меня совсем не радует перспектива, – буркнула Фуоко. – Ох...
Она зажмурилась и подавила отрыжку, тяжело сглотнув.
– Чем я могу помочь? – немедленно осведомился неб.
– Ничем, спасибо... Только горло слегка саднит от трубки. И тот мир совсем взбесился. Такие переливы цветов, что тошнит. Буквально. Дэй Юно! – она подняла руку и взглянула на пустое запястье. – Я компас плохо вижу. Надо выбираться... Нет, не надо нести, я идти попробую. Я придумала, как. Кир! Отнеси меня в терминал Арены.
– А? – переспросил Кирис.
– Балда! Я там могу ногами перебирать, когда в воздухе вишу. Здесь в воздухе, а там идти смогу. Заодно в реальном времени стану репортаж с места событий вести, а то задрало кодом общаться. Давай, действуй.
Она щелкнула его по макушке.
Кирис молча поднялся, подхватил ее на руки (ему лишь кажется, или она и в самом деле похудела? ребра торчат, нужно у Дзии спросить) и понес в испытательный зал. Парсы, опередив его, с разбегу прыгнули на дверь и растворили ее синхронным ударом лап. Дотащив подругу до терминала (его уже успели поправить, и он снова стоял ровно), Кирис осторожно запихал ее в дверцу, где девушку тут же втянуло, подхватило и расположило вертикально суспензорное поле. Дверца захлопнулась, а изображение Фуоко появилось на настенном экране.
– Мы идем, – сообщила она после нескольких странных телодвижений, действительно начинав перебирать ногами в воздухе. – Дэй Дзии, погасите свет в терминале, чтобы с толку не сбивал, буду смотреть одним глазом. Дэй Юно, ведите меня. Кир, брысь отсюда. Мы теперь не один час бродить станем, так что займись чем-нибудь полезным.
Настенный экран погас, наступила тишина.
– Дэй Сэйторий, присоединяюсь к совету дэйи Винтаре, – невозмутимо сказал Дзии. – Перспективы ее дальнейших приключений пока неясны, так что вам не следует сидеть здесь в напряженном ожидании результатов. Я вижу, что ваши нервы напряжены до предела. Кому-то другому я бы предложил мягкие успокоительные, но на вас, к сожалению, они не подействуют. Вам следует расслабиться другими способами. На занятия вам в таком состоянии идти незачем. Предлагаю заняться составлением отчета об утреннем тестировании двигателя. Дэйя Баркхорн о своих ощущениях уже рассказала, а вот вы – нет. Между тем, ваши видения и эмоции чрезвычайно важны.
Кирис нечленораздельно буркнул под нос и вышел обратно в жилую комнату. Похоже, сегодня день сплошных обломов. Все его отшивают, а ему даже приткнуться некуда. Вара по-прежнему сидела за столом, протирая тряпочкой разложенные на столе части пулемета. На полированной столешнице виднелось несколько свежих глубоких царапин. Сестрица одарила Кириса косым взглядом, хмыкнула и вернулась к своему занятию. Парень заложил большие пальцы рук за кромку шорт и задумчиво покачался с пятки на носок. Мерзкий привкус во рту, оставленный сценой в медпункте, проходить не собирался, но узел напряженного нетерпения в солнечном сплетении потихоньку ослабевал и распускался. Занятия... В последнее время он пропускал куда больше обычного, и геометрия, тригонометрия, физика и эсперанто снова угрожающе нависали над его учебным табелем. Как-то так получалось, что связанные с паладарами и Арасиномэ приключения отъедали все больше времени. Если так пойдет и дальше, придется переходить на индивидуальную программу – но не так, как Фучи, далеко впереди всех, а в хвосте процессии. Скорее всего, даже ее замыкающим. И что тогда? Оставаться вечным дурачком на содержании паладаров? Ах, да, наследство же обломилось. Ну, значит, не на содержании, а богатым бездельником. Так, что ли? Ну уж нет, в жопу такую жизнь! Никогда он ни у кого на шее не сидел и сидеть не собирается, даже если речь о старикашке, расщедрившемся на наследство. Надо учиться.
Но Дзии, как всегда, прав во всем. И учебник в таком состоянии в голову не полезет, и отчет надо оформить. Авось у паладаров появятся идеи, что за кодла такая внезапно к движку ломанулась и о каком пахане речь. А заодно он успокоится (потом еще купнуться можно по-быстрому для пущего расслабления) и займется учебой. Не на уроки пойдет – лучше пока далеко от Фучи не отходить – но хотя бы домашку сделать. Кирис задумчиво поглядел на Варуйко, уже собравшую пулемет, но разобравшую и протирающую пистолет. Она заняла его стол, но сгонять ее значило нарваться на ее острый язык. Да еще и оба парса запрыгнули на стол и с интересом наблюдали за происходящим – и они наверняка что-то свое добавят. Нет, пусть кто-нибудь поумнее с ними в перебранку ввязывается. Фучи, например. Он слегка пожал плечами, подошел к столу Фуоко, уселся и включил паладарский монитор, благополучно вернувшийся на свое место вместе с пададарами.
– Дэй Дзии, – сказал он в потолок, – давайте отчет забацаем. Я готов.
04.31.1232 (Палла). Реабилитационная виртуальность Демиургов «Академия-Си»
Празднично одетая толпа на площади перед дворцом Даорана волновалась и бурлила. Рикона наблюдала за ней, забравшись на тумбу фонарного столба. Она старалась не обращать внимания на нескольких мелких ребятишек, гроздью повисших на том же столбе с другой стороны и ужасно галдящих. Она знала, что дети являлись частью декораций – Бокува наделила ее способностью видеть зеленоватый нимб вокруг нэмусинов, который у мелюзги отсутствовал. Пихались и шумели они, однако, как настоящие, периодически чуть не спихивая ноги Риконы с ребристой покатой вершины тумбы.
Отсюда, с дальнего края площади, большое крыльцо, куда полагалось выходить графам Сайлавата или их представителям в Даоране, выглядело совсем маленьким. Рикона могла бы приблизить его, пользуясь новым телескопическим зрением, но ей не хотелось. Она купалась в волнах ностальгии, пробуждаемых почетным караулом из кадетов всех четырех Академий, окруживших крыльцо плотной цепью. Красные мантии боевых священников Махотрона перемежались в ней с серой униформой паладинов Академии Белладора, а зеленые кители будущих государственных чиновников из Академии Белой Башни – с сине-желтыми мундирами Академии Высокого Стиля. Когда-то – а ведь еще совсем-совсем недавно! – Рикона отдала бы правую руку, чтобы самой оказаться в том карауле. Но сейчас...
После возвращения декорации Академии-Си поразили ее своей убогостью. Кофейня «У Мараты», куда кадеты Академии Высокого Стиля так любили заходить во время редких увольнительных, со своими потертыми золочеными люстрами и тяжелыми дубовыми столами выглядела унылой и безнадежно провинциальной. Любая закусочная в торговом квартале Колуна дала бы ей сто очков форы – и в части несолидно легкой, но удобной мебели, и в части меню, и в обслуживании. Сламы, которые и в прошлой жизни выглядели угрюмым скопищем полуразвалившихся лачуг, сейчас казались просто грудами плохо сложенных бревен, по какому-то недоразумению еще не сгнивших до конца. Королевский дворец? Донельзя помпезен, забит громоздкой и жутко неудобной мебелью, заполнен тьмой мельтешащих слуг и придворных – в отсутствие королевы все до одного куклы. Площадь Цветов? Просто большое пустое пространство с грустно текущей из примитивного фонтана струйкой воды.
Вот и Площадь славы в Цетрии, когда-то казавшаяся просто огромной, сейчас выглядела маленькой и захолустной. Вымощенный брусчаткой квадрат со стороной от силы пятьдесят метров – или двадцать пять уже почти позабытых саженей – окруженный с трех сторон двух– и трехэтажными домиками с деревянными наличниками и высокими крышами, просто дышал провинциальностью. Даже вычурная резьба и фигурки по всему фронтону дворца придавали ему пафос, столь нелепый по сравнению со строгой функциональностью стекла и бетона административных зданий Хёнкона. А помпезность нарядов мужчин и женщин, толпящихся на площади, казалась позаимствованной из любительского спектакля вроде тех, что ставили студенты университета «Дайгака».
Умом она понимала, что город не изменился – изменилась она сама. Но за каких-то три декады, проведенных на Палле, и еще несколько дней на Текире?..
Однако же Цетрия, пусть и ненастоящая, всего лишь одна из площадок нарисованного Ракуэна, оставалась единственным городом, известным Риконе до Паллы. Ложные воспоминания, когда-то засунутые ей в голову медицинскими небами Яны Мураций, за три декады в Университете поблекли и размылись так, что она уже почти ничего не могла вспомнить. Фальшивый дом, ненастоящие папа с мамой, якобы родной город – от всего остались лишь невнятные обрывки. Вместо них изредка прорывались такие же невнятные настоящие воспоминания из прошлой жизни: высокие городские здания, автомобили, отличающиеся стремительными зализанными формами от тех, что она видела на Палле, какая-то река, стадо шипящих гусей, от которых она, совсем мелкая, стремительно улепетывает к маме – настоящей маме... Настоящая память казалась такой же искусственной, как и ложная, одна Цетрия выглядела живой и красочной. Но предложи ей кто сейчас вернуться сюда, в Академию Высокого Стиля или любую другую академию, и Рикона наотрез отказалась бы. Детский сад же!
Подчиняясь команде офицера, командующего почетным караулом, кадеты повернулись и взяли шпаги на караул: будущие паладины и Защитники – синхронно и четко, боевые маги и чиновники – вразнобой и расхлябанно. Рикона снисходительно усмехнулась про себя. Хотя она и знала теперь, что каждая из академий создана специально для реабилитации ко-нэмусинов с разными типами психики, чувство внутреннего превосходства перед штатскими осталось. То есть не перед всеми штатскими, разумеется – среди студентов университета «Дайгака» военных не было совсем, а служба охраны держалась в стороне и как можно незаметнее. Но перед ЭТИМИ штатскими грех не задрать нос. Тоже мне, кабинетные крысы и перекрашенные священники! Впрочем, ты сама сейчас никто, одернула она себя. У тебя даже лицо чужое, чтобы не опознал случайно кто-нибудь из знакомых.
– Привет! – раздался сзади веселый знакомый голос, и Рикона обернулась. Маюми стояла рядом. Она носила свое местное обличье костлявой девчонки-сорванца, больше похожей на мальчишку, ради шутки напялившего женский мундир Академии Высокого Стиля. Она сияла озорной улыбкой, затмевающей даже блеск рубина в ее золотом кубирине. Рядом с ней находилась молодая незнакомая женщина, одеждой смахивающая на мелкую мещанку – скромное длиннополое платье, дешевые льняные перчатки до локтей, небольшие серебряные серьги и брошь, волосы гладко зачесаны назад, лицо заурядное и невыразительное. Судя по ореолу, она являлась нэмусином. – Развлекаешься представлением?
– Ага, – девочка повернулась обратно к крыльцу, наблюдая, как на него выходят представители графств в строгих костюмах, помахивая руками в знак приветствия. Ни один граф, впрочем, на нынешний Даоран не явился в силу его незначительности, так что особого интереса она не испытала. Куклы и куклы, тупые и безмозглые... или нет, один нэмусин среди них есть. Судя по эмблеме на пиджаке, из Мейсары. Интересно, он пробужденный сотрудник санатория или все еще на посмертной реабилитации?
– Ну, развлекайся и дальше. Дзии только что прислал разрешение на трансграничный переход, но если хочешь еще задержаться...
– Нет! Я на Паллу! – Рикона соскочила c тумбы на землю. Только сейчас она поняла, что за сутки с лишним отчаянно соскучилась по Университету. Если бы противный Дзии не заявил, что для обратного перехода ей нужно немного отдохнуть и восстановиться, она вернулась бы вместе с остальными паладарами. Освежить Цетрию в памяти оказалось хорошей идеей, но хорошего помаленьку. – Давай прямо сейчас!
– Не торопись, – Маюми хитро прищурилась. – Не узнаешь?
Она кивнула на женщину рядом. Рикона озадаченно взглянула на незнакомку.
– Здравствуй, госпожа, – вежливо сказала она. – Мы ведь не встречались раньше? Рада знаком...
– Встречались, и совсем недавно, – перебила ее женщина, улыбнувшись странно материнской улыбкой. – Но как ты повзрослела, Рика! А ведь чуть больше периода прошло...
– У меня же лицо случайное, – пробормотала девочка. – Конечно, я иначе выгляжу. А-а, госпожа...
– Сиори.
– Госпожа Сиори... что?!
Если бы не подтверждающий кивок Маюми, Рикона решила бы, что ее разыгрывают. Она любила ректора Академии Высокого Стиля за ее почти материнское отношение – а если подумать, и то не «почти». Дама баронесса Сиори Сэйсона, в соответствии с легендой – Защитница, после тяжелых ран в бою временно прикомандированная к Академии да так в ней и прижившаяся, выглядела импозантной бабушкой с черными волосами, наполовину побитыми сединой. Считалось, что в местном тысяча четыреста пятьдесят пятом году ей исполнилось шестьдесят четыре года. Хотя сейчас Рикона и понимала, что в Ракуэне внешность и возраст не значат ровным счетом ничего, энергичная ректор, до сих пор не гнушавшаяся подменять Грампу на занятиях по физподготовке, решительно не вязалась в ее голове с незнакомой женщиной рядом с Маюми.
Как следует переварив новость (женщина наблюдала за ней с хорошо знакомой улыбкой), Рикона вытянулась во фрунт.
– Дама Сиори! – отрапортовала она. – Докладывает второй сержант Рикона К...
Ректор остановила ее, приложив палец к губам девочки.
– Тихо! – прошептала она, сделав таинственное лицо. – Не кричи, все испортишь.
Ректор тут же хихикнула, отчего ее и без того молодое лицо стало почти девчоночьим.
– Да, ты повзрослела – и в то же время прежняя Рикона Кэммэй, – кивнула она. – Знаешь, Рика, человек – не просто лицо. Манера держаться, говорить, двигаться сохраняется под любой маской, если буферный контроль не включен. Но им пользуются только Демиурги, да и то не все. А ты действительно повзрослела. Я вижу, реальный мир превосходно на тебя действует. Маю, – она покосилась на Маюми. – Как твоя подопечная успевает на Палле? Учится хорошо?
– Бездельница она бессовестная! – отрезала девчонка-неб, презрительно вздергивая нос. – Пользуется своим уникальным статусом, чтобы целыми днями и ночами где-то шляться в компании подозрительных личностей из местной молодежи. Я даже и не знаю, кто на кого хуже влияет – она на Дзару или Дзара на нее. Пороть их обеих некому, вот что!
Рикона показала ей кулак.
– Она сама там в лису превратилась и с детишками гуляет все время, – наябедничала она. – А мне еще выговоры делает!
– У меня официальная должность воспитателя, если ты не забыла, – фыркнула Маюми. – Мне так и положено в соответствии с должностной инструкцией. Ну что, тащить тебя на Паллу? Или еще хочешь с Сирой поболтать?
– Ну... – Рикона растерялась. – А... а почему ты в таком виде, дама Сиори?
– Просто Сиори вполне достаточно. Видишь ли, Рика, я ухожу в отставку.
– Почему?
– Пора, Рика, – ректор опять улыбнулась своей задумчивой материнской улыбкой. – Все-таки я двадцать восемь лет субъективного времени Академией заведую, пусть даже часть из них – ложная память. Хорошего помаленьку. Академия больше не уникальна, реабилитация ко-нэмусинов подросткового возраста поставлена на поток, спасибо Бокува и Яни, а мне... хочется чего-то нового, что ли. В Ракуэне развертывают новый проект по воспитанию младенцев, умерших до срока. Тут еще Рите должность королевы надоела до смерти, и наследника рожать ее не тянет даже понарошку, так что нас с ней почему-то сочли нужным пригласить.
– Не прибедняйся, – Маюми укоризненно пихнула ректора в бок. – Рика, чтоб ты знала – наша скромница-Сира ведущий эксперт по воспитанию ко-нэмусинов. Знает о них, кажется, даже больше, чем Яна Мураций, и теперь ее знания нужны в совершенно новом проекте. Она просто переросла Академию-Си.
– Жаль, – искренне сказала Рикона. – Дам... Сиори, ты такой хороший ректор! Вот я бы на твоем месте не ушла.
– Да, со временем пускаешь корни, свыкаешься, становится лень... даже не лень, просто страшно что-то менять, – задумчиво кивнула женщина. – И обрезать ниточки, связывающие тебя с другими людьми, зачастую очень больно. Но видишь ли, Рика, у нас впереди вечность, и мне вовсе не хочется провести её в одном Сайлавате. Но не стану тебя задерживать. Если собралась на Паллу – беги. Мне пообещали, что привезут туда на экскурсию и дадут тебя в гиды. Там и поговорим.
– Тем более что, – добавила Маюми, – в Тасиэ вот-вот начнется первое собрание младшей возрастной группы игроков на Арене, и тебя хотели представить в качестве инструктора. У тебя времени в обрез на то, чтобы туда сместиться и отдышаться после трансграничного перехода.
– Ладно, – согласилась девочка, пристально вглядываясь в новое лицо ректора Академии Высокого Стиля, чтобы запомнить как следует. – Тогда я пошла. Я буду ждать, Сиори. До свидания!
Она вопросительно взглянула на Маюми. Та кивнула и щелкнула пальцами в воздухе.
Душная тьма маленькой смерти обрушилась на Рикону и проглотила ее...
...и тут же отпустила, оставив с идущей кругом головой и путающимися мыслями.
– Все, приехали, – прозвучал в окружающей гулкой пустоте голос Маюми. – Палла, конечная станция, поезд дальше не идет. Ты в личном пространстве, я отключаюсь. Придешь в себя – зови, на собрание пойдем вместе по первому разу. Девяносто семь местных минут до начала собрания. Таймер включаю. На твоем месте я бы еще раз перечитала типовой регламент, а то наверняка все забыла уже.
И посреди кромешной тьмы вспыхнули неяркие цифры табло, отсчитывающего время.
Тот же день. Тасиэ, столица Ценганя. Палла
Огромный экран, установленный над площадью на высоком здании Небесного казначейства, вспыхнул и рассыпался ярким салютом, заискрился мириадами ярких точек. Потом точки медленно погасли, и сквозь них проступило изображение: большой мускулистый мужчина и миниатюрная изящная женщина, оба в неприлично облегающем трико и перчатках, разукрашенных яркими пятнами и картинками. От шеи трико поднималось выше, таким же облегающим капюшоном закрывая всю голову, включая лоб, щеки и даже глаза под большими выпуклостями, как глаза у насекомых. Открытыми оставались только рот и нос. У женщины из-за спины торчали подрагивающие стрекозиные крылья, а на капюшоне мужчины возвышался высокий кроваво-красный хохол волос, забранных в толстый пук. Мужчина и женщина синхронно развели руки, словно намереваясь обнять друг друга, а потом вдруг словно прыгнули в пропасть. Как гимнасты на цирковых трапециях, они кружились, взлетали и падали друг вокруг друга, демонстрируя каскад разнообразных поз и ужимок, а на заднем плане появлялись и исчезали другие картины. Вот две обезьянки в синих ципао наперегонки прыгают с облака на облако, по пути собирая бананы и яблоки; вот несколько парней и девушек в обычной одежде играют в странную игру, паря в воздухе и с силой бросая друг в друга разноцветными мячами; вот сошлись в рукопашном бою двое полуголых мужчин, кулаки и ступни перемотаны тряпичными лентами, как у уличных боксеров, руки и ноги так и мелькают в воздухе; вот велосипедисты наперегонки мчатся по гоночной дорожке...
Нян Су завороженно смотрела на меняющиеся картины. Она видела их не в первый раз и даже не в десятый раз, но всегда – словно впервые. Они завораживали и увлекали, обещали какой-то совершенно иной мир, другую жизнь. «Арена», всплыли поверх изображения крупные буквы. «Прими участие, спаси мир! Паладары ждут тебя на площади Небесного генерала прямо сейчас!» Да, Арена. А еще таинственные паладары во главе с Кариной Мураций, воплощением нескольких богов и богинь одновременно. И Хёнкон, еще год назад далекое пиратское логово, о котором даже никогда упоминали по радио, а сейчас блистающий новый мир с тысячами студентов со всего мира. И еще там, говорят, строят большой космодром, и скоро все желающие смогут сесть на корабль и улететь к звездам, спасаясь от зловещей Красной Звезды, которую нельзя увидеть без специальных штуковин, но которая всегда там, возле солнца. Ах, если бы сама Нян могла улететь отсюда, от ворчливой старой тетки, от ежедневной работы по дому и в прачечной, от дразнящихся соседских мальчишек, с первого дня невзлюбивших приезжую провинциалку. Тоже мне, столичные жители! Сами в драных халатах ходят, живут двумя чашками риса в день, а туда же, нос задирают!
Нян фыркнула, но тут же спохватилась. Сколько можно стоять тут и пялиться? Ее уже несколько раз сильно толкнули прохожие: по тротуару тек бесконечный поток людей, и хотя она автоматически отступила вплотную к прилавку с горками помидоров и яблок, уклониться от столкновений не удавалось. Девочка вздохнула. Ей уже четырнадцать, и она дефектная. Нет, лучше «эйлахо» – тоже неприятное иностранное слово, но все-таки не такое обидное. Через год-другой её выдадут замуж в лучшем случае второй или третьей женой, а то и просто продадут куда-нибудь служанкой, чтобы сбыть обузу с рук. Ей не светят не то что Хёнкон и Университет, но и просто возвращение в школу. Читать, писать, складывать и вычитать числа ее научили, а больше, по мнению тетки, женщине знать и незачем. Сама тетка даже читала по складам, с большим трудом, и слегка гордилась своей неумелостью. Племянница-приживалка за мечты об Университете вполне могла схлопотать от нее нотацию на тему своего места в жизни, а то и незлой, но чувствительный подзатыльник. Нян поудобнее перехватила сумку с тяжелым кочаном капусты, парой продолговатых сладких редек и большим пакетом риса и зашагала в сторону дома. По крайней мере, сегодня она умело торговалась и сэкономила не менее десятка канов. Можно рассчитывать, что тетка одобрительно кивнет, а то и расщедрится на сахарный шарик. А потом... потом опять зал со стиральными машинами и гладильными прессами, тюки с грязным бельем, горячая электропалка для запаивания пластиковых пакетов с постиранным и отваливающиеся к вечеру ноги. Хотя другие работницы прачечной и жалели ее, стараясь не слишком нагружать работой, тяжелая усталость в последнее время стала ее постоянной спутницей. А ночью приходили странные тревожные сны, от которых в памяти оставались лишь большая рыжая обезьяна и страх, а в теле – густая сонливость.
В последний раз глянув на экран с рекламой Арены, девочка обогнула сверкающий стеклом небоскреб Палаты промышленности и свернула на улицу Деревянных Крыш. У прилавков с сувенирами, как всегда, толпились туристы: большинство – приезжие провинциалы, падкие до пластмассовых бус, выглядящих совсем как жемчужные, и латунных браслетов, заколок для волос и нашейных цепочек, почти неотличимых от золотых. Тут и там мелькали черные султаны над шапочками-эбоси и широкорукавные синие и белые носи аристократов – тоже туристов из провинции, иногда чиновников из Кайнаня, по служебной надобности оказавшихся в столице Ценганя и тратящих свободное время на осмотр достопримечательностей. Кое-где толпа почтительно расступалась перед сопровождаемыми гидами группами заокеанских туристов из Кайтара – в неприличных шортах, рубашках и майках, которые носили даже женщины. Со сноровкой, выработавшейся за шесть декад жизни в этом районе, Нян пробралась сквозь толпу, иногда выскакивая на дорогу в опасной близости от потока машин и мотоциклов, и за воротами в храм Теребохи свернула в безымянный переулок, где располагался дом тетки.
Большинство туристов, посещающих столицу, ни за что бы не поверили, что всего в двух-трех десятках танов от одной из главных площадей Тасиэ могут располагаться такие места. Переулок в ширину имел не больше трех метров, так что два автомобиля здесь разъехаться не смогли бы. Впрочем, о такой роскоши, как автомобиль, местные обитатели даже и не мечтали, обходясь раздолбанными тарахтящими мотоциклами. Половина из двух– и трехэтажных домов здесь являлись дешевыми гостиницами для провинциалов, грязную одежду постояльцев которых прачечная тетки Нян в основном и стирала. Вторая половина служила пристанищем для разнообразного народа, зачастую занимавшегося темными делишками типа игры в наперсток или карманничества. Пытливые самостоятельные туристы, обратившие внимание на переулок, могли найти здесь магазины старьевщиков, где за удивительно низкую цену попадались тысячелетние антикварные статуэтки богов и слонов (с бивнями из натуральной слоновой кости!), шкатулки с ручной резьбой, ветряные колокольчики из давно забытых храмов и так далее. Знаток мог весьма дешево, всего за несколько тысяч, приобрести здесь ценнейшую вещицу, стоящую в респектабельных заведениях десятки и сотни тысяч канов... точнее, так утверждали владельцы магазинов. Муж тетки Нян зарабатывал тем, что в подвале дома вытачивал с помощью камнерезного станка и разнообразных жужжащих и воющих приспособлений именно такие статуэтки, снабжая ими половину местных старьевщиков, а также кучу сувенирных магазинов по всему городу.
– Вполне честная работа, малышка! – однажды сказал он Нян в приступе откровенности. – Я мастер, я свое дело знаю, и мне за продукт не стыдно. Нормальный турист купит слона за две-три сотни как сувенир, увезет домой и поставит пылиться на стол, чтобы иногда вспоминать поездку. Ну, а жадины, ищущие, как бы нажиться на простофилях, пусть себе платят вдесятеро, их не жалко.
Еще он вырезал ножом из какого-то легкого коричневого дерева кота с философской мордой, сидящего в позе лотоса, словно монах, и подарил Нян несмотря на ворчание тетки. Кот стоял у девочки на маленькой полочке над кроватью, и перед сном она иногда брала его в руки и гладила, глядя в глаза со зрачками из синих пластмассовых бусин. Ей хотелось поговорить с ним, чтобы пожаловаться на усталость и одиночество, но в общей спальне всегда находился кто-то из работниц прачечной, и она жаловалась про себя – впрочем, недолго и незло, потому что человек не должен винить других в своих проблемах. Надо еще сказать спасибо тетке, что приютила сироту-эйлахо после смерти матери. Жизнь в дорогой столице и без того нелегка, так что лишний рот – серьезная обуза. А что тетка ворчит – ну так не бьет же и даже со свету не сживает нотациями...
От воспоминания о коте на душе у Нян потеплело. Ей вдруг захотелось увидеть фигурку еще раз. Она споро зашагала по улице, тихой и безлюдной днем, сгибаясь набок под тяжестью сумки. Желудок вдруг пронзило острым приступом голода, таким обычным в последнее время. Матерчатые ручки резали пальцы, и в десятке метров от дома все-таки пришлось остановиться, чтобы перехватить их другой рукой.
И вот здесь-то ее и поймали соседские мальчишки.
Компанию возглавлял, как обычно, Бунта. Хотя ему не исполнилось еще и десяти лет, зловредности в нем хватило бы на двух или трех мальчишек на в полтора раза старше. Он верховодил среди пацанят во всем квартале, и даже взрослые парни остерегались сталкиваться с его шайкой: град камней и палок, который мог обрушиться на обидчика в самый неожиданный момент, отбивал охоту связываться с мелкими, но шустрыми пакостниками. Трое его дружков тоже относились к разряду самых злых озорников. Выскочив из узкой щели между двумя зданиями, они в мгновение ока окружили Нян и прижали ее к стене.
– Привет, деревенщина! – лениво сказал Бунта, пиная ее сумку полуразвалившейся сандалией. – Что купила? Ну-ка, покажь.
– Не дам, не твое! – сердито ответила Нян, исподтишка озираясь по сторонам. Улица оставалась пустынной. Только у третьего от нее дома стоял какой-то мужчина в кожаной жилетке на голое тело, прислонившись спиной и уперев подошву согнутой ноги в стену. Судя по склоненной голове, вмешиваться он не собирался и вообще мог не замечать каких-то детей. Закричать? Бесполезно. Все равно тетка и работницы сейчас возятся с шумными машинами, они не услышат. А остальным все равно.
– А может, мое? – нагло усмехнулся мальчишка. – Ну-ка, дай сюда.
Он потянулся за сумкой. Девочка оттолкнула его руку и вжалась спиной в стену. До спасительной двери прачечной рукой подать, но с тем же успехом она могла располагаться и в десяти цулах.
– Ты чо борзая такая, шо? – Бунта сощурился. – Ты девчонка. Ты должна мужчинам подчиняться, не знаешь, что ли? Я кому сказал? А ну, дай сюда!
Нян снова оттолкнула его руку, и тут же, словно по сигналу, на нее набросились все четверо. Хотя каждый из них был на голову ниже девочки, все вместе они с легкостью вырвали у нее из рук сумку, повалили на землю и начали топтать – не столько сильно и больно, сколько унизительно и обидно. Нян съежилась, подтянув колени к животу и закрывая руками грудь и голову. Глухая ярость начала закипать у нее глубоко в сердце. Пока еще глубоко.
– Эй, шо! – окликнул ее Бунта, когда ему с дружками надоело пинаться, и они остановились, запыхавшись. Сумка валялась на земле. Пакет выпал и лопнул, высыпавшийся рис перемешался с дорожной грязью. – Ты же эйлахо, типа. Чё ж ты меня молнией не шарахнешь, а? Зассала?
Нян убрала руки от лица и с ненавистью взглянула на него. Ярость кипела уже у самого горла, просясь – нет, требуя! – выпустить ее наружу. Тонкая голубая змейка с еле слышным шипением пробежала по ее пальцам и запястью и нырнула в рукав. Тетка много раз нудила, что нельзя, нельзя, нельзя показывать такое на людях – неприлично, опасно, невежливо, не подобает воспитанной молодой девице, и еще и одежду портит! Нян знала, что среди соседей несколько человек охотно пускали из ладоней молнии и огненные шарики на потеху детворе, но все они были мужчинами, а не женщинами. И как же ей самой хотелось сейчас на самом деле шарахнуть молнией скверных мальчишек!
– Уйди! – глухо сказала она. – Я тетке скажу! Ты рис растоптал, он денег стоит.
– Кто растоптал? – удивился Бунта. – Я? А кто видел? Сама упала, сама рассыпала. Точно?
