Текст книги "Киносценарии и повести"
Автор книги: Евгений Козловский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)
– Попробую.
– Главное – взять с места. Сцеплением подбуксовывай! Поняла? Или, может, лучше поменяемся?
– Ну не-ет, – протянула Алина, взвесив вариант. – За твою колымагу! Разобью – не рассчитаюсь до смерти.
Они совсем было разошлись по своим автомобилям, как:
– Постой! – вспомнил капитан и снова скрылся в недрах, извлек две коробочки с антеннами. – Уоки-токи! Вот здесь нажмешь – передача. Отпустишь – прием. Ну, в случае чего. Усекла?
Алина кивнула.
Капитан уселся за руль, сказал в коробочку:
– Проверка связи. Как слышно?
– Отлично, – отозвалась Алина.
– Что? Не понял? – переспросил капитан.
Алина отложила коробочку, высунулась в окно, крикнула:
– Отлично слышно, говорю!
– С Богом! – тоже высунулся капитан в окно.
Алина сосредоточилась, мало-помалу отпуская сцепление. "Ока" напряглась и заглохла. Трос провис.
– Спокойненько. Еще попытка, – произнес Мазепа в уоки-токи. – Ты подбуксовывай, подбуксовывай! С одного раза небось не спалишь.
Алина попробовала еще раз. Теперь – получилось, хоть в салончике и запахло подгоревшим асбестом выжимного диска, – и вот: связанные тросом машины поехали потихоньку по вечернему городу: Давид тащил Голиафа.
Алина внимательно вела "Оку", поглядывая в зеркало заднего вида. Протянула руку на соседнее сиденье, взяла уоки-токи, нажала передающую кнопочку.
– Слушай! – сказала. – А этот! убитый! из "Трембиты". Ну, Николай, кажется! Почему он тогда, в детстве, сам натравил на тебя шпану, а потом сам же тебя и спас? Не мог ведь он заранее знать, что ты ментом станешь! Что ваши дорожки пересекутся! Ты, надеюсь, уже в курсе, что это н их тогда на тебя натравил?
– Власть! – донесся из дурного динамика искаженный голос Мазепы.
– Как ты сказал? – задумчиво переспросила Алина.
– Тихонько, тихонько! – крикнул капитан. – Сейчас там на красный переключится!
Алина стала притормаживать, а капитан добавил:
– Власть. Показать: что хчет, мол, – то и сделает!
– Замысловато, – ответила Алина, остановив машину точно перед стоп-линией.
– Нормально, – отозвался Богдан то ли по поводу ее маневра, то ли по поводу ее оценки предложенного им мотива.
Сейчас Алина, едва красный сменился зеленым, тронулась уверенно, на раз.
– Отличная обучаемость! – похвалил капитан.
– Ладно, – ответила Алина. – Предположим! я повторяю: предположим, у тебя был мотив его убить. Один из пяти, самый благородный: защита. Даже не самозащита!
– А мамозащита, – скаламбурил капитан в уоки-токи, что журналистка, впрочем, пропустила мимо ушей.
– Предположим, ты точно узнал, что шланги перерезал он. Хотя, откуда уж так точно?..
– Ну, предполагай, предполагай дальше, – отозвался Мазепа после паузы. – Почему я должен как-то реагировать на твои предположения?
– Я просто хотела узнать, – сказала Алина довольно жестко, неожиданно для себя жестко, – при чем тут бармен?! Его-то – за что?! Ведь это же было еще до всяких тормозных шлангов!
– Какой бармен? – удивился Мазепа так раздраженно, что Алина поверила в искренность этого удивления, несколько опешила даже:
– Но ведь из одного оружия! "Зауэр". Трассологическая экспертиза, баллистическая! – и как-то выдохлась.
– Алина, – твердо, ровно ответил капитан после довольно длинной паузы, – ты свои домыслы оставь, пожалуйста, для детектива. Для "Расскажи, как тебя убивали". Ладно? Не сойдется твоя версия, поняла? Никак, никогда не сойдется! Объективно!
Алина переезжала как раз неширокую улочку, когда по ней, выскочив из-за угла, как черт из коробочки, понесся милицейский УАЗик с включенными сиреною и мигалками. Алина притормозила от неожиданности – да она и все равно не успела бы перетащить через улочку капитанов "Шевроле не Шевроле" – и УАЗик с разлету врезался в трос.
"Оку" и "Шевроле не Шевроле" потащило назад, они даже боками слегка хлопнулись; УАЗик замер в тросе коренником эдакой русской тройки.
Капитан выскочил из машины навстречу выскочившим из своей ментам, и даже присутствие Алины не смогло удержать его от лексического набора, диктуемого ситуацией.
Не говоря уже о ментах!
21. ЧЕРНЫЙ ЗРАЧОК СМЕРТИ
Из почтового ящика в парадной Алина вытащила яркий, плотный, заграничный конверт и заграничную же плоскую бандероль; не удержалась, тут же на лестнице вскрыла; капитан подоспел, заглянул через плечо. В пакете оказался совершенно (на совковую привычку) невероятный по интенсивности цветов, по качеству бумаги журнал, в котором, листнув, обнаружила Алина маленькое свое фото и большую, на иностранном языке набранную, статью. В конверте – ксерокопия чека и письмецо, тоже по иностранному.
– Поздравляю, – сказал капитан и поцеловал Алину в висок. – Постепенно становишься богатенькой. Сколько ж это по черному курсу? – повертел чек. – Приглашают?
– Ты ж журналистов не любишь, – ответила Алина, отпирая дверь.
– Я отечественных не люблю. Неконвертируемых, – пояснил Мазепа.
– Господи, как устала! – едва не упала Алина на диванчик в прихожей, ногу об ногу сняла туфли.
– Я прямо в душ, ладно, – скорее констатировал, чем спросил капитан и, сбросив на ходу свитер, рубаху, брюки, скрылся за дверью ванной.
Алина еще раз взглянула на статью, на копию чека, на приглашение, прикрыла глаза.
"Может, и впрямь – дернуть? Но без Мазепы она не согласна, а он?.."
Алина поймала себя на этом вот "без Мазепы не согласна" и подумала:
"А, собственно, почему? Ведь происшествие в "Трембите", которому она стала полуслучайной свидетельницей, не в первый раз уже мерещится ей в эдаком вот странном ракурсе, и хоть капитан и предостерегает от реконструкций, что ему, с другой стороны, остается делать, как не предостерегать?.."
!Бесшумной тенью, с погашенными фарами, скользит по узким каким-то задворкам капитанов "Шевроле не Шевроле", словно дредноут в ночном тумане посреди грузового порта; ищет местечко поукромнее и, отыскав, припарковывается!
!Мазепа берет из бардачка картонную коробку от шампуня, открывает, вынимает пучок седых волос на ячейчатой капроновой подложке, бутылочку с клеем (кисточка в пробке). Профессионально, двумя-тремя быстрыми мазками обрабатывает подбородок, лепит к нему пучок, глядится в зеркальце заднего вида!
(Алине показалось даже, что она помнит, будто от капитана в тот вечер, в вечер второй их встречи, чуть попахивало спиртовой основою клея: тогда она приняла это за алкоголь, теперь же! А что теперь? "Показалось!" "Будто!" Да одни эти слова говорят сами за себя! Нельзя, нельзя строить даже смутные подозрения на "будто" и "показалось"!.. Хорошо, посомневаться времени еще достанет, она и так тем только и занята, что сомневается. Вперед, вперед, вперед! En avant!)
!Седобородый, Мазепа перегибается назад, извлекает не то из-за, не то из-под сиденья серый макинтош, о пропаже которого так неожиданно и постоянно будет убиваться бедный его отец, широкополую шляпу; на ходу облачаясь, идет проходными дворами. Перед тем, как вынырнуть на освещенную улицу – в десятке метров от "Трембиты" – снимает с предохранителя "зауэр". Резко входит, коротким взглядом окинув публику, мазнув и по Алине с восточным ее приставальщиком (интересно: узнал он ее в тот миг?), и скрывается за служебною дверью. Отстраняет в стремительном движении девушку-подавальщицу, распахивает дверь директорского кабинета.
Директор, склонившийся над бумагами, приподнимает голову, и в глазах его мгновенное недоумение сменяется узнаванием, замешанном на сильном, на грани ужаса, страхе, – директор, однако, пытается страх преодолеть: из скольких переделок вышел – неужто тут не подфартит?!
– Сюда-то ты мог бы не приходить? – говорит Мазепе озабоченно-беззлобно. – Ну как засечет кто? Этот твой маскарад – он только для школьного бала годится.
– Не рассчитал, Коляня? – заботливо осведомляется капитан. – Отпустил шестерок? Решил: народу много – куда этот мудак сунется?
– Слушай, Богдан, а чего ты на меня тянешь? – переходит директор Коляня в наступление, но в наступление, конечно же, липовое: он явно накручивает время в расчете на случайность какую-нибудь счастливую, – и точно: под легким напором снаружи дергается дверь.
– Нина! – кричит Коляня. – Ниноч! – но договорить не успевает: малой секунды хватает капитану достать оружие и выстрелить, да не просто выстрелить, а, как пишут в кодексе, "с особым цинизмом": дырочка: маленькая такая, изящная возникает в том точно месте, в каком возникла год назад во лбу бармена. А с той стороны, с затылка, образуется огромная пробоина, и брызги мозга, крошево кости летят веером над головою, заляпывая свежие обои.
Капитан прячет "зауэр", спокойно отпирает дверь и, потеснив плечом встревоженную Ниночку, углубляется в подсобные коридоры, толкает дверь черного хода, срывая на ходу бородку, макинтош скидывая, но не бегом вовсе – просто энергичным, обычным для себя шагом – пересекает двор, скрывается в подворотне, проныривает сквозь нее, сквозь следующую, тенью проскальзывает в тень-"Шевроле", запускает мощный неслышный мотор – и снова бесшумно – по тем же задворкам – назад. Перед выездом на освещенную улицу включает подфарники, ближний, дальний и рвет с места, как на старте "Формулы-1", возле дверей "Трембиты" бьет по тормозам и, надо полагать, успевает поймать себя на мысли, что сегодня-то тормозные шланги выдержат любое давление. Входит в "Трембиту" и!
Алина почувствовала, что ей что-то мешает, приподняла голову, открыла глаза: мешал уставившийся прямо на нее черный зрачок револьвера, и это было так похоже на кусочек только что воображенной сцены, что Алина почувствовала холодок мистического ужаса.
На самом деле все объяснилось просто: капитан с мокрыми волосами, в коротком купальном халате, держал револьвер на ладони, спрашивая:
– Откуда пушка? – и Алине просто следовало ответить, что это, мол, негр из "Интерпола", Джон, оставил, в подарок тебе передал, она, собственно, и ответила, но ощущение, что черный зрачок глядел на нее какое-то мгновенье вполне осмысленно, так Алину и не покинуло.
– Чего ж не отдала сразу? – поинтересовался капитан. – Еще и зарядила! Только знаешь: в ванной оружие лучше не хранить, даже американское. Ржавеет.
– Что ж не отдала – что ж не отдала! – агрессивно сказала Алина, компенсируя и скрывая агрессивностью собственный испуг. – Забыла!
– Интересное кино, – улыбнулся Мазепа кривой улыбочкою. – Спрятать не забыла, а отдать – забыла?
– А ты меньше обыскивай, пока ордер не получил. В гостях все-таки!
Капитан бросил револьвер Алине на колени (хоть жест был точен, баскетболен, отшатнувшаяся Алина едва успела удержать оружие от падения), а сам стал одеваться, приговаривая:
– Ну да! конечно! штука понятная! Когда имеешь дело с преступником, всегда как-то спокойнее! Особенно, когда это преступник-полицейский и, стало быть, защиты искать не у кого!
Алину забила нервная дрожь: тут все смешалось: и реакция на оружейный зрачок, и обида капитана, который вот-вот, казалось, уйдет навсегда из ее квартиры, из ее жизни, закончит одеваться – и уйдет, и главное, что он заговорил о невысказанных алининых подозрениях прямым текстом.
– Ну, не сердись, слышишь! я не хотела! – поднялась Алина, оставив револьвер на диванчике, нежным пальцем провела по капитановой руке.
Как ни странно, этого пустяка достало Мазепе, чтобы размякнуть: видать, и самому не хотелось покидать уютную квартирку, уютную эту женщину, и он продолжал ворчать по инерции, а вернее – скрывая, как мало ему надо, чтобы размякнуть.
– Да нет, пожалуйста. Каждый человек, я считаю, имеет право носить оружие. Но только с одним условием: уметь им пользоваться. Я даже готов подарить его тебе! на свадьбу. Хоть и очень уж он хорош!
Капитан взял револьвер с диванчика и по-мальчишески погладил его, крутанул барабан.
– Люблю оружие, – признался уже вполне беззаботно. – Так что завтра с утра – стрельбы. На даче. О'кей?
– Пиф-паф ой-ой-ой? – улыбнулась Алина. – И опять, наверное, приставать будешь!
22. !ПОСКОЛЬКУ ИЗЪЯТО БЕЗ ПОНЯТЫХ
Едва ли не зажмуривая глаза, Алина выпустила весь барабан из негрова "смитт-и-вессона".
Капитан прищурился.
– По-моему, очень не густо. Погоди-ка, сниму мишень! – и пошел к обрыву, к мишенному столбу. – Пара дырочек все же есть, – крикнул, удаляясь от Алины, которая как раз перезаряжала барабан, привстал на цыпочки, отковыривая кнопки.
Алина вскинула оружие и зафиксировала капитана в прорези целика: так точно, наверное, фиксировал ее Богдан в той же прорези вчера под вечер.
Капитан оглянулся, как почувствовал, увидел направленный на себя черный зрачок смерти, вполне оценил его выражение и по видимости равнодушно отвернулся, продолжил возню с кнопками.
Алина опустила ствол. Капитан с улыбочкою шел к ней.
– Не так уж и дурно для начала, – продемонстрировал пробоины. – Ладно, постреляй тут сама, – передал ей коробку патронов. – Мама просила прибраться в погребе, – и побрел по направлению к дому не оглядываясь, неожиданно тяжело.
Алина прицелилась в поменянный капитаном плакат. Сейчас она стреляла спокойнее, с небольшими перерывами, от выстрела к выстрелу как бы набирая хладнокровия.
Когда патроны закончилась, Алина откинула барабан, опорожнила, принялась загонять очередную порцию. Смертоносный островерхий цилиндрик выскользнул из-под наманикюренного пальчика. Алина присела на корточки.
Точно драконьи зубы, землю вокруг усыпали гильзы. Одна из них, полувтоптанная, слегка уже позеленевшая, была очевидно меньше других. Алина оглянулась воровато и зажала эту, маленькую, в ладошке, потом так же воровато покралась к столбу со щитом, сорвала плакат, стала исследовать раны подложки. Подняла с земли ржавый гвоздь, не без труда выцарапала одну сплющенную пулю, другую!
Мазепа поднялся из погреба. Взглянул в сторону Алины. Та, застигнутая на месте преступления, подчеркнуто громко и свободно доложила:
– Успехи растут. Шесть из восьми!
Капитан молча приближался. Остановился совсем рядом, лицо в лицо, глаза в глаза, с силой разжал алинину ладонь.
– Можешь долго не мучиться. Не тыкаться на экспертизу. С разрешения полковника. Который, впрочем, даст его более чем охотно. Ты уж поверь моему слову: экспертиза все подтвердит: и пули прошли тот самый ствол, и насечка от бойка совпадает с той самой насечкою. Так что – если, конечно, не собираешься подключить к своему частному расследованию органы МВД – можешь на экспертизу время не тратить. Да даже если и подключишь: изъято-то без понятых, доказательной силы не имеет! – и капитан легонько ударил снизу по алининой руке: и гильза, и сплющенная пуля подскочили, упали, покатились с обрыва вниз, в реку. – Я тебе больше даже покажу: вот, – и капитан достал из кармана маленький "зауэр".
Алина глядела, как зачарованная.
– Все дело в том, дорогая! – добавил Мазепа. – Впрочем, я тебе, кажется, уже это говорил! Все дело в том, что я ужасно люблю хорошее оружие!
– И все равно ничего не расскажешь? – спросила Алина.
– И все равно, – ответил Богдан, – ничего не расскажу!
23. МИНУС ВОСЕМНАДЦАТЬ
Как же там все-таки происходило дело?
Алина полагала, что она – девочка нравственная, то есть она постоянно ощущала в себе присутствие того самого категорического императива, про который писал двести лет назад умный и, главное, чуткий Кант, и если случалось ей когда поступить как-нибудь не особенно хорошо, она всем организмом знала, что поступила нехорошо, и не то что бы переживала и мучилась, но очень ей было некомфортно, и она стремилась исправить нехороший поступок, а, если было это невозможно, никогда о нем не забывала, даже о самых ранних, детских, помнила до сих пор. А, коли так, то не может же она любить капитана Мазепу, любить, в общем-то, радостно и безоглядно, без этого ощущения мухомора во рту, если он убийца, мерзавец и двойной человек! А Алина-то – любит!
Алина вся измучилась этими вопросами и сомнениями, они мало-помалу начали уже отравлять и ее любовь, но Алина списывала отраву не на кантов императив, а исключительно на собственную глупость, которая не позволяет разгадать, как же все-таки там происходило дело!
Устав от бессмысленного, до дыр, проглядывания содержимого папок по двум убийствам: нынешнему и прошлогоднему, – Алина решилась еще раз зайти в "Трембиту".
Она сидела за столиком, потягивала сквозь полиэтиленовую соломинку сок в ожидании жаркого (заказ принял и передал на кухню бармен, он же и соку налил), исподлобья, цепко поглядывала по сторонам.
Наконец, появилась с подносом официантка в гуцульском костюмчике.
– Скажите, пожалуйста, – отнеслась к ней Алина по возможности конфиденциально. – Вы ведь! Нина? Ниночка?
– Ну? – спросила официантка в смысле: что дальше?
– Это ведь вы тогда! ну, увидели?
– Что я увидела? – в интонации Ниночки звучала откровенная неприязнь.
– Вашего директора. Когда его застрелили. Помните: это было при мне.
– Опять из милиции, что ли? – выдавила официантка через нижнюю губу. – Не надоело?
– Из какой из такой милиции?! – сказала Алина со столь тоскливою страстью, словно всю жизнь смертью лютою ненавидела ментов. – Я журналистка!
– А-а! – протянула официантка.
– Вы вообще! давно здесь работаете?
– Некогда мне с вами, – подвела черту Ниночка. – У меня во вас вон еще сколько! – обвела рукою зал, вовсе, надо заметить, не переполненный. – Всем давать – не успеешь трусы надевать.
– Что? – не поняла Алина. – Какие трусы?
– С каждым, говорю, разговаривать!
– Может, попозже? – не желала признавать Алина поражение. – Или завтра?..
– Еще чего! А завтра у меня вообще – выходной, – нагрубила Ниночка и отошла.
Алина ткнула вилкой в бифштекс. Как ни аппетитно тот выглядел, есть не хотелось. И тут к столику подвалил давешний кавказец. Откуда он взялся? Алина точно помнила, что тремя минутами раньше его в ресторане не было. Ладно: предположим: только что появился.
– А я сюда каждый вэчер хажу, – уселся кавказец в такой манере, словно его только здесь и не доставало, словно радостный подарок собственной персоною делая. – Чтобы тибя встретить.
– Жениться решил? – осведомилась Алина: хоть появление приставалы вызвало в ней легкую тревогу, болтовня с ним могла хоть на время выбить из отвратительного настроения, развлечь, устроить, в конце концов, тайм-аут в матче с "Трембитою", ибо считать его проигранным Алина пока не собиралась.
– Да ты чиво!? – испугался немолодой мальчик. – Тоже скажешь: жиница! Я жинат. Влюбился просто.
– Ну и? – спросила Алина.
– Что – ну и? – не понял кавказец.
– Что дальше? – расшифровала Алина.
– А!.. Дальше – вот что, – и кожаный ухажер извлек, как в прошлый раз, молдавский коньяк из внутреннего кармана, замычал, пальцами защелкал, требуя посуды.
Бармен принес рюмки, поставил, но не ушел почему-то.
– Чиво ти? – спросил бармена кожаный кавалер. – Так и будэш тарчать? А если у нас – разговор сикрэтный? Или тибе налить?
– Вообще-то у нас со своим не полагается, – объяснил бармен свое у стола ожидание.
– А! – понял кавказец. – Так би сразу и гаварил, – и, вытащив ее из другого кармана, сунул бармену пятидесятирублевую.
Тот спрятал бумажку, буркнул:
– Разве в порядке исключения, – и отошел за стойку.
Юноша откупорил бутылку, разлил коньячок.
– Будэм здаровеньки? – спросил, подняв рюмку на уровень носа. Звать-то хоть тибя как?
Алина улыбнулась и приподняла свою рюмку тоже.
– Мисс Марпл.
– Как-как, говоришь?
Алина решила, что сначала выпьет, а потом объяснит как-как, но и выпить не успела: заметила, что в разрезе служебной портьеры стоит Ниночка и манит пальцем.
– Меня? – ткнула себя в грудь несколько удивившаяся Алина.
– Тебя-тебя, – закивала Ниночка.
– Извини, – бросила Алина кавказцу и быстро пошла к служебному входу, скрылась за портьерою.
– Вирнешса? – вопросил кавказец вдогон.
– Т-с-с! – приложила Ниночка палец к губам и кивнула Алине, приглашая следовать за собою. – Я же там вся на виду, дура!
Они прошли какими-то тесными коридорами, спустились в подвал. Ниночка приоткрыла тяжелую бронированную дверь и кивнула секретно и приглашающе, оглянулась даже воровато. Чувство опасности, беспокойства, которое несколько минут назад поселилось в Алине, она относила исключительно на счет кавказца, поэтому, хоть тоже оглянулась и даже мгновенье помедлила, – внутрь шагнула.
Дверь за алининою спиною тут же и затворилась. Небольшая комнатка была морозильником: с крюков из-под потолка свешивались бараньи туши, окорока, битая птица; на стеллажах лежали продукты, стояли какие-то ящики; коробки занимали углы. Алина дернулась к выходу: дверь, естественно, не поддалась. Стукнула в нее кулачком! потом – с разбегу – плечом! Потом заорала:
– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-эй! – но, еще не закончив орать, отчетливо поняла, что и это – зря.
Остановилась посреди камеры. Было холодно. Обхватила руками плечи. Потащила из угла большой фанерный ящик. Что-то обрушилось за ним с металлическим лязгом, упало. Алина заглянула: на полу валялась раскрывшаяся в падении жестянка, из которой рассыпались новенькие патроны. Алина пошевелила их ногою, плюнула и выдвинула ящик на середину, села сверху, поджала ноги.
– Ну, идиотка! – сказала вслух по собственному поводу. – Хоть коньяку бы выпила – все теплей сейчас было бы! Нет! – как скаженная понеслась!
Теперь, когда причина тревоги сделалась очевидной, Алина с некоторой надеждою подумала о кавказце:
"Приставуч ведь, неужто смирится с новой потерей дэвушки, если ради нее каждый вечер ходит в этот кабак. Насчет ради нее привирает, конечно, да и насчет каждого вечера, но все-таки"!
Алина пожалела даже, что не дала кавказцу некоторых авансов, но, как говорят в Одессе, быть бы мне таким умным, как моя жена потом.
Кавказец, впрочем, и в самом деле, выждав минут десять и переполовинив бутылку, отправился на розыски пропажи.
– Какая дэвушка?! какая дэвушка?! – передразнивая его интонацию, могучим торсом выталкивал бармен-вышибала немолодого юношу из служебного коридорчика. – Уехала твоя дэвушка. С мужем! Понял, да?
– Она что, точно замужэм?! – сник кожаный.
Тут уж и впрямь оставалось только смириться!
К тому времени, скорчившись на составленных рядом четырех ящиках, Алина дрожала не метафорической, а натуральной крупной дрожью: зуб буквально не попадал на зуб.
Итак, уже можно было сказать со всей очевидностью, что, по той, по иной ли причине, но приставала ее не спасет. Последняя надежда оставалась: нелогичная, иррациональная, но последняя: на Мазепу. Что, как в кино про Бельмондо, ворвется он вот сейчас, вот через секундочку, освободит ее из преступных тенет, прижмет к сердцу, отогреет!
Но секундочка шла за секундочкою, Мазепа не являлся, и в уже отключающемся мозгу Алины мелькнуло даже страшное подозрение: уж не сам ли Мазепа ее сюда и заточил?..
24. ЛЮБИТЕЛЬ СЛАДЕНЬКОГО
Вся беда, все мучения состояли в том, что Алина оглохла: она напрягала последние силы мозга, но услышать не могла ничего – ни слов, ни шума проезжающих за окнами "Трембиты" автомобилей, ни уж тем более поскрипывания тряпки о стекло: бармен, убитый больше года назад, спокойненько стоял за стойкою, протирая бокалы, пока в служебном кабинетике, том самом, где три месяца тому увидела Алина мертвого Коляню, Коляня живехонький орал на Мазепу, жалкого, понурого, даже не пытающегося возражать. Это было ужасно обидно: видеть, как тот орет, и не слышать, чт орет, не понимать!
Алина мучительно трет лоб ладошкой! Чье-то незнакомое расплывающееся лицо склонилось над нею! какая-то белая тень маячит вдали! Алина снова смыкает воспаленные веки в надежде, что, перекрыв один канал поступления информации, зрительный, она активизирует другой, слуховой, – но ни слуховой не активизируется, ни зрительный не перекрывается:
!Коляня, закончив разнос, что-то приказывает Мазепе, вот именно приказывает, и это особенно странно, потому что Алине до самого этого момента трудно даже вообразить было, что Мазепе кто-нибудь может приказывать, особенно – Коляня. Но факт есть факт: Мазепа покорно выслушивает, разве что позою пытаясь сохранить иллюзию собственного достоинства, после чего Коляня открывает ящик стола, передает капитану – рукояткою вперед – маленький "зауэр".
И Мазепа пистолет принимает!!!
– Все дело в том, что я ужасно люблю хорошее оружие! – эту фразу Алина вдруг слышит отчетливо, но зато зыблется, размывается, исчезает зрительный ряд, и не разобрать никак, где и кому, собственно, признается капитан в странной своей любви к орудиям смерти: Алине ли в ее прихожей или Коляне в "Трембите"!
Алина уж и сама не знает, что лучше: видеть, но не слышать или наоборот; лучше всего, конечно, и то, и другое, но так не выходит, не выходит даже по своей воле переключаться из одного режима в другой; сейчас вот снова пропадает звук, но изображение становится четким:
!"Трембита", главный зал, и капитан с веселой дружелюбной улыбочкою подходит к бармену, и уж тут абсолютно не важно, что звук пропал: Мазепа явно несет шутливо-легкомысленную чушь и суть, разумеется, не в ней, а в том, что, спустя некоторое совсем недолгое время, мгновенно, профессионально выхватывает из кармана "зауэр", но до выстрела дело не доходит:
!какой-то сбой, трещинка возникает в видении, и оно, натыкаясь на нее, соскальзывает назад, снова к тому моменту, когда мгновенно, профессионально выхватывает Мазепа "зауэр" из кармана, и еще раз выхватывает, и еще, и еще! Алина пытается сдвинуться с мертвой точки, разрушить дурной этот цикл, дурную бесконечность, кольцо Мебиуса, змею, кусающую себя за хвост!
!но вместо этого возвращается почему-то назад, в директорский кабинет, и видит Коляню с телефонной трубкою в руке, прислушивающегося к двери.
Судя по его реакции, кольцо разомкнулось, выстрел прозвучал-таки: Коляня набирает короткий номер – Алине удается даже разгадать его: ноль-два!
!удается и вернуться в ресторанный зал, где бармен с пробитым лбом уже валяется на полу, а Мазепа со странной улыбочкою палит по бутылкам, по панелям, по витринным стеклам, пока не кончаются патроны.
– Господи! – шепчет Алина в бреду. – Какая чушь! Какая неимоверная чушь, – и открывает глаза, видит перед собою незнакомое лицо человека с трубочками стетоскопа в ушах, поясняет ему. – Смысла, главное, ни на йоту! Витрины-то были побиты автоматом! – и снова откидывается на подушку в беспамятстве.
!Коляня, расплачиваясь за выполненную работу, бросает на стол тугие пачки купюр, Мазепа же, краем глаза отслеживая-пересчитывая их, поигрывает маленьким "зауэром": перепасовывает из одной своей сильной широкой ладони в другую.
"На службе у уголовника?! За деньги?!"
– Нет! – мотается по подушке алинина голова. – Нет!..
– Да, – мягко, но очень уверенно, с большой силою убеждения произносит Шухрат Ибрагимович и сжимает своей рукою алинину.
Алина снова открывает глаза.
– Мужчина, принесший торт, не может сделать зла даме, – улыбается Шухрат Ибрагимович, скосом глаза показывая на сервировочный столик возле алининой кровати, на котором расположился огромный, великолепный торт, произведение кулинарного не ремесла, но искусства. – Вы, надеюсь, уже поняли, что находитесь дома! что все – хорошо! И не спрашивайте, ради Бога: "как, мол, вы сюда попали?.." Помните анекдот про таксиста с топором. Где взял – где взял?! – купил! И с капитаном, с женихом вашим, все в порядке: захватил банду под Ужгородом, первые допросы ведет прямо там, по свежим, как говорится, следам. Полагаю, что к его приезду вы полностью и оправитесь: слава Богу, обморожений не оказалось. Свадьба, так сказать, состоится в срок. И как это, – хлопает с размаха Шухрат Ибрагимович себя по жирным ляжкам, – как это только мне в голову пришло?! попросить у знакомого из "Трембиты" колбаски; знаете, украинской, с печенкой и салом – детишкам в гостинчик. Ниночка пошла с вами поконфиденциальничать, и что-то ее отвлекло! И она попросту! забыла про вас. Женское легкомыслие. Если б не колбаска для детишек!
С кухни донесся свист.
– О! – обрадовался Шухрат Ибрагимович. – Как раз и чайник поспел. Ничего, что я взял эти чашечки? Извините, сейчас, – и скрылся в сторону кухни.
Алина вскочила с постели, схватила халатик, набросила (кто же ее раздевал? У! г-гады!), стала застегивать – появился Шухрат Ибрагимович с чайниками: большим и заварным.
– Встали? Прелестно! Все-таки очень дешево отделались, оч-чень! От души рад! Тогда уж присаживайтесь, коль встали, – и пододвинул к сервировочному столику еще один стул. – Чтобы не вышло картины: Белинский у постели умирающего Некрасова. Или как там? – наоборот?
Шухрат Ибрагимович разрезал торт на секторы, один положил на тарелку Алине, другой – прямо себе в рот, сжевал с аппетитом, запил чаем. Алина, уже несколько в себя пришедшая, дерзко поглядела на незваного гостя и тоже отправила в рот кусочек кусочка, отрезанный ложечкою.
– Ого! даже аппетит проснулся, – восхитился представитель пресс-центра МВД. – Я-то, честно говоря, рассчитывал все это великолепие, – окинул торт широким жестом, – один. Шучу, шучу, конечно. Но вообще – одолел бы запросто. Ладно, Алина Евгеньевна, шутки в сторону: утолив первый голод, перейдем к беседе. Дело в том, что ваш очаровательный! нет, не то! видите – не кокетничал: плохо, плохо дается мне стиль, неточное словечко, а я все же беседую с мастерицею пера! Ваш блестящий жених! так вернее, правда? – вел какие-то свои игры, минуя нас. Он, видите ли, индивидуалист, одинокий волк, как вы сами изволили при нашей первой встрече гениально заметить. А в нынешнее время! да еще в таком государстве! Мы вот и возмечтали, что вы! нет-нет! сами того не подозревая! ничего дурного мы о вас и не думали! – возмечтали, значит, что вы поможете нам разобраться в некоторых деталях!
– Не помогу! – отрезала Алина. – Вам-то уж точно – не помогу!
– А кому поможете? Органам прокуратуры? Комитету государственной безопасности?! Ах да, я и забыл: у вас есть орган повыше: демократическая общественность. Но если вы обратитесь к ней – через столь в последнее время свободную, что даже мы не всегда можем ее контролировать, нашу прессу – дело-то все равно кончится либо прокуратурою, либо – вышепоименованным Комитетом.
– Никому я не помогу! – заполнила Алина паузу со всем возможным презрением в голосе.
– Вот и мне так в последний раз показалось, – согласился Шухрат Ибрагимович.
– И, вероятно, Ниночке? – поинтересовалась Алина.
– Это уж я не в курсе, – улыбнулся гость. – А мне лично, повторяю, так показалось и очень понравилось.
– Даже понравилось?
– А вы как думали? Мы тоже, так сказать, умеем ценить! Может, даже и в особенности умеем! Ну, расследование-то мы провели своими средствами. Параллельно с вами. Как поняли, что не поможете – сразу же и начали проводить. И знаете, что выяснили? Что нашего директора застрелил капитан. Мазепа. Ну, из "Трембиты", не делайте больших глаз, у вас плохо получается. Слишком вы девушка по натуре искренняя, редкая для нашего фальшивого времени! – и как бы в скобках добавил. – Комплимент.
