Текст книги "Киносценарии и повести"
Автор книги: Евгений Козловский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)
– Ты чего, мудила! Красного света не видишь!
Мафиози глядел в пустоту, в Бесконечность. Столкновение явно казалось ему на этом фоне несущественным пустяком.
– Ой, Джабраил-джан! – узнал, наконец, лысый благодетеля. – Не поранились?
– А! – Мафиози приподнял голову и тоже узнал товарища по несчастью. Снова стекло?! Тоже, значит, отъездился в Бухару?! – и расхохотался, как Мефистофель в опере.
Лысый снова не понял, почему тоже, но снова счел за благо согласиться.
Издалека, завывая сиреною, мигая сине, летела ГАИшная машина.
– У нас все в порядке, – выпалил толстяк выбравшемуся из ГАИшного "жигуленка" лейтенанту. – Претензий нету. Как, Джабраил-джан? Согласны, что нету претензий?
Мафиози ухмыльнулся.
– Я к вам завтра наведаюсь, ладно? – сказал на прощанье лысый толстячок и, сев в покореженный автомобиль, поспешно удалился.
– Джабраил-джан, здравствуйте, – узнал Мафиози и ГАИшник. – Стукнулись немножко, да?
– Знаешь, что такое грозел? – спросил Мафиози.
– О! Да вы выпили! Садитесь-ка рядышком, отдыхайте. Довезу, – и, подвинув Мафиози на соседнее сиденье, взялся за руль, крикнул, высунувшись из окна, сержанту в ГАИшном "жигуленке". – Следуй за нами, – и выжал сцепление!
Как в начале нехитрой этой истории высвечивала молния пошатывающуюся фигуру Мафиози, так теперь, в рифму, что ли – тоненькую фигурку Мадонны, стоявшей в ночной рубашке на пороге комнаты Печального!
Мадонна, пережидая удар грома, закрыла ладошками уши, а когда отгрохотало, позвала робко:
– Юсуф! Юсуф, вы спите?
– Я уже несколько ночей не сплю, Мариам, – пробормотал Печальный в стенку, ибо на вопрос Мадонны не обернулся, ухом, что называется, не повел.
– Это упрек? – спросила Мадонна.
– Что вы, Мариам! Какие упреки! Какие могут быть упреки!? – в интонациях Печального не слышалось ни оттенка кокетства. – Эдак мне пришлось бы упрекать всю мою жизнь. И всех людей вокруг. Бывают, знаете, судьбы легкие, удачливые, а бывают!
Молния вспыхнула снова. Мадонна снова вздрогнула, снова зажала руками уши. Гром гневался долго, в несколько фраз, но все-таки умолк, и тогда Мадонна попросила:
– Я, Юсуф, ужасно боюсь грозы. Вы не позволили б мне посидеть здесь, с вами.
– Конечно, Мариам, конечно. Только вы! Только вы отвернитесь, пожалуйста: я брюки надену. – И, прыгая то на одной ноге, то на другой, добавил. – И постарайтесь не бояться. Пожалуйста. У вас ведь там маленький. Вы и его напугаете.
– Я постараюсь, Юсуф, – кивнула Мадонна. – Хорошо. Я постараюсь.
Печальный завернул постель, показал Мадонне место рядом с собою. Она села. В третий раз вспыхнула молния. Мадонна изо всех сил постаралась не прореагировать, но когда грохнул очередной удар, схватила Печального за руку. Дернулась руку убрать, но Печальный прикрыл ее сверху своей ладонью!
Поливаемый небесной влагою, Мафиози колотил в калитку Шестерки. Тот, наконец, появился на крыльце, прикрываясь плащом, вгляделся во тьму.
– Джабраил Исмаилович! Вы?! Заходите, заходите скорее, – и засеменил навстречу – отложить засов.
– Никуда я не пойду!
– Да вы посмотрите, что делается! – проапеллировал Шестерка к стихиям.
– Никуда я не пойду, – нетвердо стоя на ногах, твердо сказал Мафиози и добавил: – Коль коза мужского пола называется козел, то гроза мужского пола называется! Как называется?
– Не знаю, шеф, – покорно ответил Шестерка, тихо отчаявшись выйти сухим из-под воды.
– То-то, что не знаешь! – назидательно сунул Мафиози под нос подручному указательный палец. – Поэтому поиски – пре-кра-тить!
– Зачем, Джабраил Исмаилович? Я уж и на след напал! Вы хоть плащом вот накройтесь!
– Убери! – оттолкнул Мафиози шестеркину руку. – А искать ее больше не-на-до! Если у человека не было детства! А! с кем я говорю! "Тарзана" смотрит! Тарзанщик! – и, махнув рукою, покачиваясь, побрел по лужам.
– Шеф, шеф! – бросился догонять Шестерка.
Мафиози приостановился, обернулся и припечатал так, что Шестерка даже испугался:
– Деньги оставь себе!
Мадонна медленно закрыла глаза и сбивчиво, словно в бреду, начала говорить:
– Я ведь хорошенькая, да? Правда, хорошенькая?
– Вы, Мариам! – задохнулся Печальный, но она прикрыла его рот:
– Молчите, Юсуф, молчите. Я не затем спросила, чтоб вы отвечали.
– Но вы и в самом деле!..
– Молчите, слушайте!
– Ладно, Мариам, – согласился Печальный. – Ладно.
– Хорошенькая, – продолжила Мадонна, снова сосредоточась с помощью недлинной паузы. – Это с самого детства. Значит, получается, что меня послали сюда, в мир, специально для человеческой радости? Так ведь?! Так?! Иначе – зачем хорошенькая? Молчите, не отвечайте! А я их всех! ну, этих! ну, обожателей моих! Я их как бы! как бы в упор не видела. Мне почему-то всегда казалось, что я рождена для другой! для особой! миссии. А они уже! может, от этой вот моей холодности, от этого моего высокомерия! Но это не высокомерие, – перебила самое себя, – вы не подумайте! Это скорее! – задумалась Мадонна, подбирая слово.
– Призвание? – попытался помочь Печальный.
– Да, именно, – облегченно вздохнула Мадонна. – Так вт: они за мной прямо табунами уже ходили. Впору было хоть паранджу надевать. А я не то что бы их презирала! мне даже стыдно было за мое это чувство! но! но они все были для меня какие-то бесповоротно! чужие!
– Чужие? – нервически хохотнул Печальный.
– Ну да, – повторила Мадонна, – чужие. Вы смеетесь? – обернула личико к слушателю. – Я глупости говорю, да?
– Что вы, Мариам, что вы! – жарко забормотал Печальный. – Я над собой засмеялся. Я ведь тоже! потому и один. – И вдруг выкрикнул в голос: Чужие! Чужие! Все – чужие!
– Все чужие, все! – так же громко, страстно, в тон согласилась Мадонна. – А потом, знаете! я все-таки дождалась. Хоть это и был сон.
– Сон? – переспросил Печальный.
– В этом доме, в Бухаре! Где я снимала комнату. Я ведь даже в Бухару из Самарканда сбежала от обожателей. Жила в уголке, зарабатывала шитьем. На улицу не показывалась. Зато там был удивительный сад. Я любила лежать на траве, смотреть в Небо. Я ведь ждала чего-то именно Оттуда. Сигнала какого-то, что ли. Обещания. Нет, не обещания – пообещали мне уже при рождении, красотой пообещали. А! Мне почему грозы страшно?.. – отвлеклась Мадонна. – Мне все кажется, будто это на меня, на меня конкретно, Он гневается. Что я сделала что-то не так. Что я чего-то не сделала! И вот, я лежала однажды так в траве и заснула. И мне привиделось, будто надо мною склоняется красивое лицо. Нет, не красивое, но! Но! вы поймете: мое. То есть не мое, – очертила ручкою собственное личико, – а! мое! Вот! нашла! не красивое, но прекрасное. Этот человек – я почувствовала решил меня поцеловать! А я! а мне вдруг, впервые в жизни, захотелось, чтоб это случилось. И потом! потом – я просто боялась шевельнуться. Боялась спугнуть сон. Боялась пробудиться!
Мадонна помолчала. Дождь за окном шумел ровно, успокаивающе. Печальный тоже боялся шевельнуться, тоже боялся пробудиться ль, спугнуть!
– После всего, что у нас произошло, – продолжила Мадонна, – мы лежали рядом. Он говорил, что скоро-скоро заберет меня. Что я буду жить в небывалом доме. С фонтаном под окном! И с сотней волшебных игрушек! Он подробно описал этот фонтан. Я когда пришла к вам и все это увидела!
– Вон оно что! – протянул Печальный. – Вон оно что!! – но Мадонна его не услышала.
– Когда я проснулась, стояла ночь. Я почувствовала, что улыбаюсь. Несколько недель я прожила с этим сном в душе, богатая и счастливая. И вдруг! вдруг обнаружила, что беременна. Поначалу решила, что сошла с ума: предчувствие предчувствием, но от снов ведь не беременеют. Я ведь, – чуть закраснелась, отвела глаза, – я ведь была! девственна! А потом подумала!
– Потом подумала, – мрачно вмешался Печальный, – что это было не сном, а явью.
– Да, именно так, – не обратила Мадонна внимания на интонацию Печального. – Потом! – продолжила после небольшой паузы, – потом я стала его ждать. Все равно какого: живого, приснившегося. Лишь бы дождаться. Потом, когда прошли все назначенные самой для себя сроки ожидания, я подумала!
– Что он вас забыл!! – мстительно сказал Печальный.
– Нет, как можно! – возмутилась Мадонна. – Я подумала, что он попал в беду.
– Приснившийся? – ехидно поинтересовался Печальный, но Мадонна не стала реагировать на ехидство:
– !и поняла, что должна ему помочь. Мне смутно вспомнилось: он что-то говорил про ваш город. И вот, приехала сюда. Хожу целыми днями по улицам, пытаюсь встретить его или узнать что-нибудь о нем.
– Что ж у меня-то не спросили? – спросил Печальный.
– Н-не знаю. Постеснялась! Ваш дом так похож на то, что он мне рассказывал!
– Это уж точно! – подтвердил Печальный. – Похож!
– Теперь вы понимаете, Юсуф, что я и впрямь несвободна?
Печальный встал, прошелся по комнате.
– Понимаете? – повторила Мадонна.
– Он бросил вас! – жестко и страстно припечатал Печальный. – Бросил и все волшебство. Попользовался и бросил! Его стиль!
– Не смейте так говорить! – тоже вскочила Мадонна. – Не смейте!
– Бросил! – распахнул Печальный окно, подставил лицо под струи дождя. – Бросил! – заорал, перекрикивая очередной удар грома.
Мадонна заплакала. Печальный пришел в себя, приблизился к ней, приобнял осторожно, погладил по волосам:
– Не надо, не плачьте. Я попробую разыскать вам этого человека. Но если окажется, что ни в какой он не в беде?.. – Печальный взял в ладони лицо Мадонны, пристально посмотрел в ее глаза. – Если окажется, что ни в какой он не в беде?.. Вы уверены, что ваше поведение не просто стандартное поведение женщины, которую оставил любовник?
– Я? – высвободилась Мадонна, отошла, потом вернулась. – Я! Я не знаю.
Шпионским шагом, с фоторужьем наизготовку, перебегал Энергичный от одного подслеповатого окошка длинного приземистого барака к другому, ловя видоискателем разгуливающего, словно петух в курятнике, между одетыми в ярокополосые платья работницами поликового кооперативного цеха Мафиози. Раз щелкнул затвором, другой, третий! Нет! недостаточно выразительными получались снимки, не удовлетворяли высоким творческим установкам Энергичного. Он переждал минутку, пока Мафиози стоял к нему спиною, прицелился еще раз, и тут цепкая клешня ухватила охотника за шиворот.
– Что такое?! – диссидент-диссидентом взвился Энергичный. – По какому праву?!
– А вот мы сейчас узнаем, – довольно добродушно ответил огромных размеров охранник, – по какому праву ты ходишь по объекту и фотографируешь. Сведем, куда следует – там пленочку-то проя-а-вят.
– А куда следует? – попытался Энергичный сарказмом перебить нехороший страх.
– Туда! – лапидарно выразился охранник и чувствительно заломил Энергичному руку.
– По какому объекту?! – повизгивал тот, направляемый опытной дланью ко входу. – По какому объекту?! Мастерская кооперативная – тоже мне: объект!!
– Ты? – удивился Мафиози, пойдя на шум и увидев Энергичного.
– Я! – настолько гордо, насколько позволяло ему скрюченное положение, ответил Энергичный.
– За "жигулями", что ли, пришел?
– Фотографировал он, – пояснил охранник.
– Отпусти, – кивнул Мафиози пальцем, и охранник выполнил это распоряжение столь же добродушно, как перед тем проводил задержание.
– И чего снимал? – поинтересовался Мафиози, когда они остались одни. – Материалы на меня для ОБХСС собираешь? Ну-ну. Или, может, для прессы? Поскольку, так сказать! – Мафиози иронически ухмыльнулся, – гласность? Ну? Молчишь?
– А в самом деле! – решился вдруг Энергичный и принял позу партизана на допросе. – Чего это я молчу? Можно и поговорить! Только выйдем отсюда, – демонстративно скривил нос в направлении полуподполикового производства.
Покуда одноклассники, выбравшись на воздух, на лавочку, под тень огромного чинара, раскатывали нелегкий и для одного, и для другого разговор, Печальный беседовал с надменной продавщицею, разделенный с нею прилавком "Детского мира":
– Значит, говорите, если девочка – розовый, а если мальчик – голубой? Младенчику-то, наверное, все равно. Но раз вы говорите, что так принято!
– Ничего я не говорю, – презрительно выдавила из себя продавщица. Сболтнула сдуру, так сразу цепляться! По мне – хоть вообще не покупайте: меньше бегать.
Печальный пересчитал свой не слишком богатый денежный запас.
– Давайте знаете что? Давайте-ка и тот и другой!
– Сорок три шестьдесят в кассу, – уронила продавщица и демонстративно отвернулась.
– Любовь, значит, у них, говоришь? – забарабанил Мафиози пальцами по отполированному тысячами задов дереву скамьи.
– Любовь! – вызывающе ответил Энергичный.
– А ребенок, – не столько спросил, сколько констатировал Мафиози, от меня.
– От тебя! – подтвердил Энергичный.
– А фотография моя, значит, говоришь, нужна, чтоб показать ей, какой я подонок?
– Приблизительно так, – согласился Энергичный.
– А она, значит, говоришь, – продолжал итожить Мафиози информацию, полученную от одноклассника, – порядочная. Что не мешает ей третий месяц жить в квартире Юсуфа.
– Говорю! – гордо вскинул голову Энергичный.
Мафиози замолчал довольно надолго: только пальцы постукивали по дереву да полуподполиковые производственные шумы доносились из открытых окон барака, и именно эти секунды, десятки секунд молчания выбрал почему-то Энергичный, чтобы сказать:
– Ты так со мною, Джаба, разговариваешь, будто!
Что будто так и осталось неизвестным, ибо Мафиози перебил приятеля:
– Не Джаба, а Джабраил Исмаилович! А как я еще должен с тобой разговаривать?! С человеком разговаривают так, как он позволяет с собой разговаривать!!
– Вон оно что! – обиделся, вскочил уходить Энергичный.
– Оно-оно, – равнодушно-дружелюбно удержал его Мафиози за рукав, усадил снова. – Погоди. Я подумаю.
Снова потянулась пауза, но на сей раз нарушил ее сам Мафиози:
– Завтра в шесть подъезжайте оба в шашлычную! знаешь, за Варзобом, на острове? Найдете чем добраться?
– С кем оба? – спросил Энергичный.
– С Юсуфом, – тихо сказал Мафиози и вдруг заорал: – С Юсуфом, понял?! С Юсуфом!!!
– Можно вас, Мариам, на минутку? – крикнул Печальный из ванной. Только быстренько, бумага засветится, – и, когда Мадонна зашла, спросил, полоща в проявителе лист, на котором проступали черты лица Мафиози: Он?
– Он, – подтвердила Мадонна, но не было в ее голосе радости обретения. – И в то же время, – добавила, – кажется, будто не он.
Печальный глянул на озаренное красным фотосветом точеное личико.
– Нет, – пояснила она, – я не в том смысле, что не опознала, а, как бы это сказать!
– Я понял вас, Мариам. Я понял. Не объясняйте.
Лицо Мафиози, при печати, вероятно, переэкспонированное, чернело в проявителе с каждой секундою все сильнее.
– Смотрите, – сказал Печальный, – у него в кармане газета. Сегодняшняя. И на человека, попавшего в беду, он похож мало? Согласны? Стало быть, теперь можете считать себя свободной?
Мадонна вспыхнула, взорвалась:
– А почему вы все время надеваете эти дурацкие нарукавники?! – и выскочила из ванной.
Печальный густо покраснел, что в фотосвете получилось как побледнение, приоткрыл дверь и ответил:
– Папа приучил!
Шумела скачущая по камням река. Покрикивали кеклики в развешанных тут и там клетках. Трое одноклассников, трое выросших мальчиков с давней фотографии сидели за столом у самого берега. Энергичный энергично жевал мясо, два других шашлыка, нетронутых, подернулись уже жиром от вечернего ветерка, скользящего с гор.
– Хорошо, – сказал Мафиози. – К делу так к делу. Только давайте без эмоций, без апелляций к совести и прочей чуши. Договорились?
Энергичный не смог ответить из-за занятости артикуляционного аппарата, Печальный же промолчал просто. Мафиози принял молчание за согласие и продолжил:
– Не знаю уж там почему! не желаю знать! вам нужно, чтоб я от нее отступился. Вероятно, в противном случае свадьба Юсуфа может расстроиться. Так ведь? Так? Ладно, – сказал, послушав паузу. – Я отступлюсь. Я ее не узню.
– Извини, Джаба, – возразил Печальный. – Этого мало. Ты должен сказать ей, что с твоей стороны это было обычным развлечением и что!
– И что половой акт – не повод для знакомства, – мрачно завершил фразу Мафиози.
– То есть, собственно, сказать то, что есть на самом деле, – демонстративно пропустил мимо ушей Печальный сомнительную шутку.
– А откуда это тебе, интересно, знать, чт есть на самом деле? – процедил сквозь зубы Мафиози и, не дождавшись ответа, добавил-спросил: Значит, встретиться и сказать?
– Да, – спокойно ответил Печальный. – Встретиться и сказать.
– Иначе она решит, – встрял дожевавший свой шашлык и косящийся на два нетронутых Энергичный, – что ты ей приснился, и будет ждать тебя до старости.
– Шизофреничка, – поставил Мафиози экспресс-диагноз. – Так я и предполагал.
– Джаба! – с угрозой привстал Печальный.
– Что Джаба?! – привстал и Мафиози.
Напряженная пауза провисела над столиком несколько секунд, пока Мафиози ее не нарушил:
– Хорошо. Продолжим. Хотя твоя беременная невеста мне действительно и на фиг не нужна, я не собираюсь проигрывать пари. Вон с ним, – пояснил, кивнув на Энергичного. – Ты, надеюсь, в курсе?
– В курсе, – подтвердил Печальный.
– В курсе он, – подтвердил и Энергичный, хотя его, в общем-то, не спрашивали.
– Я пока еще ни разу ничего в этой жизни не проиграл, – продолжил Мафиози, – и начинать не намерен. Так вот: если пари будет считаться за мною, жентесь на ком вам заблагорассудится.
– Ну ты, Джаба, даешь! – возмутился Энергичный.
– Это т даешь! – возразил Мафиози. – И не Джаба, а Джабраил Исмаилович – второй и последний раз повторяю. Не получится пропорхать всю жизнь эдакой пташкою.
Мафиози поднялся, подошел к кеклику, просунул сквозь прутья большой палец ногтем кверху, но кеклик не клюнул, отвернулся.
– В какой-то момент приходится начинать отвечать за свои поступки! или там не знаю! слова.
– Понятно, – сказал Печальный.
– И слава Аллаху, – вернулся Мафиози за столик. – Итак, – повернулся в сторону Энергичного, – ты должен мне автомобиль. Будем считать: восемь тысяч. Хотя на рынке девятка идет сейчас за двенадцать. Квартира твоя, повернулся к Печальному, – я узнавал в правлении, четыре с половиной. Увы! Кооператив старый. Один из первых.
– Это почему же это увы? – агрессивно осведомился Энергичный.
– Для Юсуфа увы, – пояснил Мафиози. – Мне-то как раз хорошо.
– Ладно, дальше, – нетерпеливо подогнал Печальный.
– Будет и дальше, – пообещал Мафиози. – Значит, четыре с половиной, не считая износа. Но поскольку мы друзья, износ мы считать не будем, правда?
– Спасибо, – отозвался Печальный.
– Не за что, – кивнул Мафиози. – Остается две с половиной. Всю твою обстановку и это барахло! ну, игрушки! я покупаю за две. Они и десятой доли не стоят, но тоже по старой дружбе! А вот пятьсот рублей! Пятьсот рублей вам придется все-таки где-нибудь набирать. Все понятно?
– Да это ж чистый грабеж! – взвился Энергичный. – Я в милицию на тебя заявлю!
– В милицию? – спросил Мафиози. – Ну да, – сам же себе и ответил: – В милицию. – И резюмировал: – В милицию – дело хорошее.
– Помолчи, Петрович, – оборвал Печальный еще не родившуюся реплику Энергичного и обернул лицо к Мафиози: – Все?
– А что? – приподнял Мафиози брови. – Есть какие-то неясности.
Печальный полез в карман за деньгами – рассчитаться за один съеденный и два несъеденных шашлыка.
– Не надо, – остановил Мафиози. – Это ведь вас сюда пригласил. А тебе деньги еще понадобятся. Другу помочь с должком рассчитаться. Если конечно, – хмыкнул, – милиция не вмешается.
– Спасибо, Джаба, – встал Печальный. – Большое тебе спасибо, – и кивнул Энергичному: – Пошли.
– Так я не понял, – остановил уходящих приятелей Мафиози. – Условия принимаются?
– Мы тебе сообщим, – бросил через плечо Печальный.
– Только не забудьте, – не выдержал до конца усильно взятого спокойного тона, присорвался в крик Мафиози, – срок пари послезавтра.
– Слушай, Джаба! – обернулся Печальный. – А ты, Петрович, иди, иди! Иди, говорю! Подожди на остановке!
Энергичный пожал плечами и побрел к шоссе. Печальный проводил его взглядом и вернулся к столику.
– Хочешь напомнить мне, – осведомился Мафиози, – как твоя мама кормила меня? Лучшие куски подкладывала? Хорошо, за эти обеды я сбрасываю! сделал вид, что прикидывает в уме. – Как по-твоему: двух сотен довольно?
– Джаба, Джаба! – потряс Печальный Мафиози за плечи. – Джаба! Приди в себя! Это же твой ребенок! Твой!
Мафиози сглотнул, прикусил губу и ответил:
– Алименты слупить надеешься? Ты всех ее любовников собери – войду в долю.
– Понимаю, – сказал Печальный и отпустил Мафиози. – Понимаю: ты ждешь, чтобы я ударил тебя. Нет, – помотал головою. – Такого удовольствия я тебе не доставлю!
Двумя днями позже Печальный, Энергичный и Мадонна с коляскою и небольшим количеством носильного скарба осторожно спускались по неметеной лестнице медленно, но неостановимо приходящего в упадок дома. У подъезда поджидал Мафиози. Мадонна отвела от него глаза, он же, напротив, глядел на компанию нагло и открыто, хотя, в общем-то, было понятно, чего этот наглый открытый взгляд ему стоит.
– Возьми, – уронил Печальный ключи в подставленную Мафиози ладонь.
Собака, та самая, которую Энергичный некогда покормил колбасою, подбежала к нему и испытующе заглянула в глаза.
– Нету, – качнул головой Энергичный. – Кончилась колбаса. Вообще многое кончилось.
Из-за угла, обливаясь птом, показалась Соседка: она несла в объятиях кассовый аппарат.
– Ой, как хорошо, что я вас застала-то! – бросилась к Печальному с Энергичным, едва, поставив ношу, чтобы передохнуть, увидела их. – Во, глядите! – ткнула в аппарат. – Добыла! Так что мужа-то вы мне того! сымитировала верчение ручки! – выкрутите?
Печальный улыбнулся и предоставил объясняться Энергичному.
– Мужа тебе, говоришь, тетка? – Энергичный, кажется, впервые в жизни не находился, что ответить.
– Ну да, – как всегда наивно, произнесла – уже Бывшая – Соседка. – Вы ж обещали.
– Мы, тетка, – потупился Энергичный, – видишь, переезжаем.
– А чего, – спросила, встревожась, Соседка, – это надолго?
– Переезжать? – переспросил Энергичный. – Боюсь, что навсегда.
– Не-а, – замотала она головой. – Мужа выкрутить.
– До-олго, – вздохнул Энергичный. – Ой как долго!
– Выходит, – сникла Соседка, – зазря я его сюда волокла?
– Выходит, тетка, зазря!
Соседка присела на кассовый аппарат и пригорюнилась, подперла щеку ладошкой.
Мафиози подошел к Печальному:
– У тебя на такси-то хоть осталось?
– Спасибо, Джаба, – ответил совершенно какой-то просветленный Печальный. – Мы как-нибудь на велосипеде.
Мафиози едва удержал слезу.
– Смотри, – сказал. – Хозяин – барин. А жить где собираетесь?
– У меня пока поживем, – взялся было объяснять Энергичный, но осекся под выразительным взглядом Печального.
– Ну-ну, – кивнул Мафиози. – Счастливо.
Троица принялась прилаживать к велосипеду свой скарб, что не держалось – упихивали в коляску. Мафиози наблюдал. И вдруг под сирену, с крыши помигивая синим фонарем, возник у перекрестка "воронок", притормозил, сориентировался и двинулся прямо во двор. Энергичный встрепенулся, впился в "воронок" взглядом. Машина стала, как вкопанная, выпустила трех ментов, которые, с офицером во главе, направились к Мафиози торжественным шагом.
– Во, видишь! – толкнул Энергичный Печального в бок. – Справедливость-то все-таки торжествует!
– Вот вы где! – зловеще, как показалось Энергичному, обратился офицер к Мафиози. – А мы вас по всему городу ищем.
Энергичный сиял.
– Полковник Рахимов племянницу замуж выдает, – продолжил мент. Снять надо. Распорядитесь, пожалуйста, чтоб сделали. И фильм какой-нибудь новый.
– "Love Story"? – предложил-спросил Мафиози.
– Не-а, – скорчил офицер кислую мину. – Может, "Тарзана", а?
– Справедливость, Петрович, уже восторжествовала, – несколько запоздало отозвался Печальный на реплику друга и продолжил укладку.
Мафиози уселся в "воронок" рядом с водителем, и машина, мигая и завывая, скрылась из вида.
Троица двинулась в путь. Мадонна и Печальный шли по обе стороны велосипеда, держа его за руль, Энергичный трусил сзади с детской коляскою. Рядом с коляской бежала давешняя собака.
Они удалялись по улице, и казалось, что все-то у них в конце концов непременно устроится, потому что может ли быть иначе в этом теплом и добром городе?
Душанбе – Москва, 1988 г.
КАК ЖУЕТЕ, КАРАСИ?..
кровосмесительная история
"КАК ЖИВЕТЕ, КАРАСИ?.."
Киноконцерн "Мосфильм", студия "Союз"
Москва, 1991 год
Режиссеры – Михаил Швейцер, Софья Милькина
В главных ролях:
ПОЛКОВНИК – Николай Пастухов
ЧЕЛОВЕЧЕК – Александр Калягин
БЛАГОРОДНЫЙ КАРАСЬ – Валерий Золотухин
КАРАСЬ-ХУДОЖНИК – Борис Клюев
КАРАСЬ-ЭМИГРАНТ – Евгений Евстигнеев (V)
ВНУЧКА – Анна Назарьева
ЮНОША – Евгений Миронов
САМОЕ ВЫСОКОЕ НАЧАЛЬСТВО – Леонид Куравлев
ТОВАРИЩ МАЙОР – Николай Качегаров
СТОЛЯР – Павел Семенихин
И сынок мой по тому ль по снежочку
Провожает вертухаеву дочку.
А. Галич. "Желание славы"
Из старенькой "Спидолы" почти лишенный электроникою обертонов, но отлично поставленный голос с театральными интонациями декламировал монолог пушкинского Скупого:
!Кажется, не много,
А скольких человеческих забот,
Обманов, слез, молений и проклятий
Оно тяжеловесный представитель!..
Полковник выпил коньяку, постоял, прислушиваясь не то ко вкусу спиртного, не то к голосу из приемника, аккуратно вымыл рюмку под ржавым умывальником, укрепленным в углу летней дачной кухоньки, и через тесный огороженный двор вошел в дом, открыл шкаф, снял с плечиков парадный китель, украшенный джентльменским набором правительственных наград, а также петлицами и кантом того небесно-голубого цвета, под знаком которого пекутся о гражданах нашей страны вот уже без малого две сотни лет, надел, отразился в зеркале, после мелких коррективов отражение одобрил и, позвякивая медалями, вернулся во двор.
Участок круто сходил к реке, и дальний угол небольшого дачного дома поднимался над землею на кирпичном фундаменте на добрые полтора метра. В кладку фундамента, защищенная от непогоды и любопытных глаз дощатым тамбурком, вросла массивная стальная дверь с рычагами-запорами и сейфовыми маховичками. Полковник любовно возился с ними, а из кухни чуть слышалось:
Когда я ключ в замок влагаю, то же
Я чувствую, что чувствовать должны
Они, вонзая в жертву нож: приятно
И страшно вместе.
Дверь плавно, тяжело отошла, Полковник щелкнул выключателем, но, поскольку свет не зажегся, принялся, выругавшись под нос, шарить в пыльной нише. Звякнуло, осыпалось разбитое стекло: фонарик выскользнул из пальцев, упал на ступени, покатился. Брезгливо отряхивая с кителя пыль, Полковник резко направился к кухне, выдвинул ящик стола.
Я царствую!.. Какой волшебный блеск!
Послушна мне, сильна моя держава;
В ней счастие, в ней честь моя и слава!
Голос из "Спидолы" раздражал, пришлось его заткнуть, и тут же нашелся огарок. Полковник вернулся к подземелью, запалил фитиль, в свете неровного, колышущегося пламени, прикрываемого ладонью, спустился вниз. Стеллажи каталогов и низкие тяжелые шкафы с основательностью порядка заполняли бетонированную подвальную комнату. Примостив-припаяв к шкафному карнизу неверный источник света, Полковник нацелился и одним коротким движением руки, подобным падению хищной птицы на добычу, выдвинул узкий, длинный ящик. Ловкие, тренированные пальцы перебирали карточки, губы беззвучно шевелились.
Неизвестно откуда возникший порыв ветра задул пламя, но, судя по всему, дурная примета Полковника не напугала: час спустя он, повесив китель на спинку аскетичного деревянного кресла, спокойно сидел наверху, в доме, у письменного стола и заполнял стандартные бланки вызывных допросных повесток: вписывал фамилии, сверяясь с карточками из каталожного ящика, проставлял дату и время, тут же делая пометки на перекидном календаре 1990 года, а адрес "Ул. Дзержинского, 14" аккуратно зачеркивал, чтобы вместо вписать: "Пос. Стахановец, ул. Садовая, 6"!
Сребровласый английский джентльмен, чьего платья легко коснулась рука благородной бедности, Полковник появился из подземелья метрополитена прямо возле Известного Здания, фасад которого и предстояло миновать. У Главного Подъезда ласково, почти неслышно урчал мотором лаково-серый "ЗИЛ", поджидая, должно быть, кого-то из Самого Высокого Начальства. И действительно: не дошел Полковник до "ЗИЛа" всего десяток шагов, как тяжелая дверь Подъезда отворилась адъютантом, и Важный В Штатском проследовал к лимузину. Полковник замер, замер и Важный В Штатском: на мгновенье или, во всяком случае, ровно на столько, сколько понадобилось обменяться пронзительными, как в кино про Штирлица, взглядами. Часовые напряглись, адъютант сунул руку под мышку.
"ЗИЛ" мягко отплыл, часовые опали. Полковник плюнул под ноги, растер плевок подошвою и пошел к Пушечной, на углу которой остановился и, обернувшись на Известное Здание, достал из папочки пачку давешних повесток. На ощупь, но аккуратно, словно глядя, отправил одну за другою в мрачное чрево почтового ящика с раскрашенным гербом державы, которой не оставалось и полутора лет жизни.
На углу Кузнецкого десятка два человек торговали газетками ДС и каких-то еще Блоков, Союзов, Партий! Разного пола и возраста, на посторонний, непрофессиональный взгляд ничего между собой общего не имеющие, продавцы, безусловно, принадлежали к совершенно определенному клану, описать который Полковник возможно бы и не взялся, но любого представителя которого почуял бы за версту, а как минимум один из последних оказался Полковнику и прямо знакомым, что и подтвердил-продемонстрировал как-то слишком уж, как-то чересчур независимым отворотом в ответ на полковничий кивок. Полковник, впрочем, отнюдь не счел для себя унизительным сделать к знакомцу шаг-другой, достать рубль и потянуться к газетке:
– Неужто не узнаете?
– Отчего же, – не вдруг отозвался Газетный Продавец. – Просто считаю ниже своего достоинства! – и не нашелся как закончить гордую, однако, несколько суетливую фразу.
– Эх! – посетовал Полковник, разворачивая газетку и пробегая взглядом жирный заголовок ЗЛОДЕЯНИЯ КГБ и подзаголовок помельче: Страшная приемная. – Всегда б вам столько независимости!
Дээсовец помрачнел, посуровел, передвинул пачку товара куда-то за спину. Полковник нежно дотронулся до локтя Газетного Продавца. Продавец одеревенел и безропотно повлекся рядом. А Полковник, всего два-три шага-то и пройдя, остановился у ничем не примечательной двери и положил на нее ладонь, словно впитывая идущую сквозь дерево радиацию.
– Вот здесь она и была, эта самая страшная приемная. Справочная!
Голосом Полковника владела глубокая печаль, и Газетный Продавец вышел из ступора, отстранился весьма агрессивно и, оглянувшись по сторонам, сказал-спросил подчеркнуто громко:
– Запугиваете?
– Вас запугаешь, как же! – едва не покатился Полковник со смеху.
