Текст книги "Та, что гуляет сама по себе"

Автор книги: Ева Софман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Он вопросительно изогнул бровь, но дверь уже затворилась.

Что ж, этап почти завершён. Осталось лишь дождаться продолжения… тут он и узнает, по какому варианту побежит развитие событий.

Единый план хорош. Но рано или поздно настаёт пора, когда ты ставишь кого-то перед выбором, и этот выбор имеет больше, чем два решения, а за развилкой одного выбора расползаются ниточками дороги, ведущие к выборам следующим. И надо учесть их все – или хотя бы возможно большее их количество. Этим и определяется талант кукловода: взглянуть с разных сторон, разными глазами, взвесить, учесть, сопоставить… и не допускать, чтобы любое принятое решение каким-то образом не было тобой предусмотрено.

Выбор… Продолжить или поставить точку?

Прижав ладони к вискам, он прикрыл глаза:

– Помоги тебе Богини, девочка.

Глава восемнадцатая

Там, где кончается тьма

– Вы уверены, что они не бросятся…

– В погоню? На Пустошь? Ночью?

– Мда, глупость сказала…

– С кем не бывает, – дружелюбно улыбнулся Найж. Бело-радужный свет играл на его лице: маленький костерок разжёг альв. Из пустоты. В воздухе. Светлые язычки плясали в паре вершков над колючками вереска.

"Поджигать ничего не стоит: после себя мы должны оставить всё тем же, чем оно было прежде, – заметив удивлённый Ташин взгляд, непреклонно произнёс он. – Пустошь не потерпит изменений в себе".

Сейчас альв сидел по ту сторону костерка и вертел в руках благополучно извлечённый ножик, Алексас, подперев рукой подбородок, внимательно наблюдал за процессом Ташиного излечения, ну а Найж, стоя на коленях, в данный момент изучал рану. Таша смотрела, как кончики пальцев чародея легонько скользят по коже, и ничего не чувствовала: анестезирующее заклятие надёжно лишило раненую ногу возможности каких-либо ощущений.

– Никаких осложнений вроде яда нет, – сказал альв.

– Вроде бы, – согласился Найж, накрывая рану ладонью: золотистое сияние с внутренней стороны мягко просветило пальцы чародея алым.

– А те девочки, – нервно сказала Таша, – которых вы увели… Кайя и Лайя… где они?

– Минутку… ага, – сияние померкло, и чародей убрал руку, приглядываясь к тонкому белому рубцу, – вот порядок. Девочки? Я пристроил их к одной моей знакомой. Ткачихе. Конечно, не самая лучшая работа, но человек она надёжный: привыкнет, полюбит да не хуже матери за ними присмотрит.

– Хорошо, если так, – Таша несколько недоверчиво взглянула на затянувшуюся рану, – а это… всё? Залечено?

– Я всё же кое-что смыслю в чародействе, – чуть укоризненно заметил Найж, поднимаясь с колен. – Еды никто, конечно же, прихватить не удосужился?

– С тебя и "дракона" хватит, – хмыкнул Алексас. – Как всегда, впрочем.

– Что верно, то верно, – покладисто подтвердил Найж. Украдкой взглянул на альва. – Ручаюсь, что кое-кто думает: "В нашей компании спиртное не должно действовать на меня, а в итоге почти чистым спиртом питается и не пьянеет какой-то… человек".

– Что я думаю, мало кого касается, – нарочито безразлично бросил тот.

– А вот наше высочество, – подумав, добавил Найж, – накормить чем-нибудь не мешало бы.

– Я не хочу есть.

Чародей прислушался:

– Кажется, твой желудок утверждает обратное.

– Я же сказала, не хочу.

– Оставьте её, – лениво приказал альв. – Девочка только что пережила первое убийство. При этом все немного нервничают.

Таша вздрогнула, точно от пощёчины, – а он…

…наблюдал.

– Это ведь важнейший ритуал в жизни, – как ни в чём не бывало продолжил альв, – наряду с первым поцелуем и первой брачной ночью.

– И получением первого боевого клинка, – довольно-таки нервно добавил Алексас.

– И первой активированной пентаграммой, – в голосе Найжа прозвучала сладкая ностальгическая нотка.

– Ну, почему бы и нет. Не будем ущемлять женщин в правах: они же тоже получают клинки и активируют пентаграммы… тем более что наше высочество страшно такого ущемления не любит, – альв неторопливо откинулся на вереск спиной назад. – Предлагаю всем поспать. Завтра нам предстоит нелёгкий путь.

– Предположим, я согласен, что, если нас будут искать – никому и в голову не придёт, что найдутся идиоты, способные свернуть с тропы и заночевать на Пустоши, – сказал Найж, следуя его примеру, – но мы-то сами выход к тропе найдём?

В ответ он удостоился взгляда, который отдалённо напоминал снисходительно-уничижительный. Таша под таким взглядом уже спешила бы отползти подальше – но у чародея, судя по всему, за годы общения с альвом выработался глазной иммунитет.

– О, только не начинай знакомые песни о том, что ты Перворожденный. И не надо в меня глазками стрелять, – невозмутимо пожал плечами Найж. – Я же просто спросил… чтобы разговор поддержать.

– Разговорчивый ты наш, – ядовито пропел альв, прикрывая глаза. Костерок медленно истаял в воздухе.

Таша откинулась на вереск. Забавно, конечно, что легли они почти идеально-ровным крестом…

Она посмотрела в небо. Звёзд не было. Небесная чернота была идеальной: абсолютная тьма – будто явившаяся из пропасти в её душе.

В чём искать смысл, когда мир разбивается вдребезги? Когда теряешь всё, когда растворяются иллюзии и исчезают мечты? И стоит ли тогда вообще чувствовать? Так ли уж это страшно и не намного ли проще – просто не помнить, не ощущать и не думать? Атрофировать чувства, идти по жизни в сладком пустотелом забвении себя; перестать ощущать прикосновение ветра, тепло солнца, вкус хлеба; просто жить ежеминутным сейчас, не задумываясь о том, что будешь делать потом – ведь мысли о том, что будет, непременно влекут за собой мысли о том, что было…

…так ли уж это страшно – жить с заледеневшим сердцем?

Она лежала во тьме, и в этой тьме слышались странные шепотки.

…ты потеряла мать…

…ты потеряла сестру…

…ты потеряла его…

…ты совершила убийство…

…ты убила их всех.

Без тебя мне – лишь тьма, лишь померкшие тускло огни. Но могу ли тебя я вернуть? Ты в иные подался края…

Строки всплыли в памяти. Успевшие забыться строки, ждавшие своего часа.

У неё не осталось ничего: только тьма, только кровь – родных, любимых, чужая…

Кровь на её руках.

– Почему ты не даёшь себе жизни? – голос альва был спокоен. Он не пытался что-то сказать или в чём-то убедить: он просто пытался понять.

Интересно, остальные действительно спят?..

– Я не хочу больше жить. Я не хочу больше ничего. Я хочу умереть.

О, день в мнимом несуществовании был почти хорош. Почти обычным. Почти таким, будто ничего и не было. Но за днём неизменно приходит ночь…

…и темнота.

И время всех потом.

– Когда такие вещи говорятся так просто и спокойно, это начинает внушать некоторые опасения, – Кажется, он даже привстал на локтях, чтобы всмотреться в её лицо. Таша почти чувствовала его пристальный взгляд. – Почему же?

Она смотрела в небо, не моргая.

– Они погибли из-за меня. Мама… А его я почти своими руками убила. Если бы вы знали, какой человек из-за меня погиб…

– Он обманывал тебя. Он играл тобой. Ты сбежала от него поэтому. Почему же сейчас ты о нём жалеешь?

Обманывал. Играл. Внушал, использовал… Какой ерундой кажется всё это в сравнении с тем, что ты никогда больше не увидишь улыбки в его глазах. Какой ерундой кажутся все обиды, когда важным становится лишь то, что ты не успела сказать…

– Потому что хотя бы две вещи были правдой.

– Первая?

– Он любил меня.

– А вторая?

– Я люблю его.

Альв задумался о чём-то.

– И что же не позволяет тебе умереть? – спросил он затем.

– Не знаю. Наверное, Лив.

– Наверное?

– А, может, просто боюсь.

– Значит, ты не хочешь спасти сестру?

– Я не верю в то, что я её спасу. Я не верю в то, что вы можете мне помочь.

– А как же то, что добро всегда побеждает зло?

– Я не верю. Но попытаться стоит.

– А если спасёшь?

– Значит… придётся жить дальше.

Альв смотрел в её лицо.

– Тебе действительно всё равно, что с тобой будет, – сказал он, и в голосе его мелькнуло некое удивлённое понимание.

Таша не ответила. Отвечать не было нужды.

– Ты не боишься смерти, – кажется, он усмехнулся, прежде чем снова лечь. – Просто ты помнишь, что они отдали за тебя свои жизни. И если ты дешёво продашь то, за что они отдали столь дорогую цену – ты никогда не простишь себя. И они тебя не простят.

И отвернулся, не дожидаясь ответа. Знал, что не дождётся.

Таша лежала на спине, неотрывно глядя во тьму. Наверное, долго. Время размывалось во мраке. Но в какой-то миг вдруг наступила тишина, отозвавшаяся звоном в ушах – а потом кто-то коснулся её руки.

– Как ты, Таша?

"Ты"? Впрочем, там, на поляне, черту он перешёл однозначно…

– Ты должен спать, Алексас.

– Позволь мне решать, что я должен, что нет, – она почти видела, как юноша невозмутимо растягивается рядом, в паре аршинов от неё. – Джеми наложил руну, но сами переговоры поручил мне, сославшись на нехватку слов по личной причине… так что можешь задавать любые вопросы: нас не услышат.

– Я не склонна к разговорам.

– Почему же?

На мгновение стало слышно, как тихонько шуршит вереск.

– Я смотрю на звёзды.

Наверное, он сощурился:

– Правда? Позволишь к тебе присоединиться?

– Почему нет.

– Астрономия всегда меня увлекала. Вот, к примеру… прямо над нами должно быть созвездие Ланден. Видишь его?

– Да, кажется.

– Шесть звёзд. Рядом с Короной Лариэта.

– Надо же. Да, действительно.

– Ты действительно её видишь?

– Я уже сказала.

Алексас повернулся набок и, подложив руку под голову, внимательно вгляделся в её лицо.

– Поразительно, – заметил он наконец. – Я даже не беру в расчёт то, что и для меня небо заволочено облаками… нет, я просто поражаюсь твоей способности видеть в небе Пустоши наши созвездия.

Таша упорно смотрела вверх.

– Для начала можно задать пару вопросов касательно наших дальнейших планов и твоих новых знакомых, – посоветовал Алексас. – А там, глядишь, и разговор завяжется.

Она едва слышно вздохнула.

– Я совершила убийство. Я убила человека.

– Не человека, а тварь, которая хотела убить тебя.

– Он был живой. Живой, понимаешь? А я воткнула крест ему в лоб и… Я думала задержать его. Думала, это его отвлечёт, а там кто-то выглянет из трактира или вы из таверны… Я думала, это обычное серебро. Но это оказалось не так. И это его убило.

– Ты хотела, – Алексас нахмурился, – только задержать его?

– Да.

– Ты не собиралась его убивать.

– Да.

– Тогда почему ты винишь себя в убийстве?

– Потому что он мёртв.

– Э, нет, – кажется, он покачал головой. – Прошлой ночью я убил четверых… троих, как выяснилось, людей. И нелюдей. И я действительно их убил, потому что хотел убить. Если бы я случайно толкнул тех двоих и они случайно свалились бы в пропасть – я был бы виновен в их смерти. Но убийцей я бы не был.

Как всё просто, подумала Таша. Хотел, не хотел…

Единственным оправданием, которое она себе находило, было то, что это получилось случайно. Но факт оставался фактом.

Хотя в данный момент угрызения совести вполне могли отойти на второй план.

– Он здесь, Алексас. Он рядом. Я чувствую его. И он ищет… ищет меня.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, и всё.

Таше казалось, что она чувствует чей-то взгляд в окружающем мраке. Скользящий.

Он был рядом, он искал её, но не мог найти…

Пока.

– Но… я думал, с его смертью игра закончилась, – произнёс Алексас с осторожностью человека, касающегося голыми руками открытой раны. – Ты ведь нарушила планы Воина. Он хотел, чтобы ты переступила черту, чтобы смогла убить того, кто тебе дорог… и кому дорога ты. Для него это была бы в высшей степени мучительная смерть. Что бы он ни сделал, это жестокая месть… Но ты ведь не захотела. Да и с его смертью круг разорвался – мстить-то больше некому…

– Да. Я тоже так думала. Но… возможно, ему понравилось мной играть.

– Что ему ещё может быть нужно от тебя?

– Не знаю. Может, моё неповиновение его раззадорило…

Таша помолчала. Потом заговорила нарочито спокойно:

– Мне казалось, на Пустоши волшба не действует, а вы все спокойно колдуете.

– Волшба, несущая зло, не действует. Или искажается, – охотно пояснил Алексас. – Мы же зла не несём.

– Ах, да. Конечно. Первый принцип Пустоши, – Таша обдумала что-то. – Мы наделали столько шума… не больно-то осмотрительно. Мне казалось, заговорщики действуют иначе.

– Какая теперь разница? КЕАР всё равно знали, что мы здесь. Вот когда будем пробираться к порталу, тут действительно нужно будет действовать без шума и пыли.

– К порталу?

– В Арпагене ждёт наш человек. Оттуда есть налаженный ход в штаб-квартиру Дол Жураг Нара.

– Значит, мы прибудем туда и…

– И немедленно займёмся поисками Воина, да.

– Нет, я не об этом. Ты говорил, что кто-то помог им вас раскрыть. Как вы узнаете, кто?

– А тебя не интересует, – Алексас склонил голову набок, – что будет с тобой?

– Не особо.

Он весьма странно кашлянул:

– Ну, из Дол Жураг Нара выжили мы трое, и за нас я ручаюсь. В конце концов, не столь глуп предатель: ясное дело, что подозревать будут кого-то из выживших. Он один из тех, кто остался в штаб-квартире и погиб… якобы.

– Уверен?

– Готов поклясться. Я знаю Учителя и знаю Найжа.

Таша слушала, и странная мысль вдруг прокралась в сознание… Да нет, этого быть не может, тут же подумалось ей. Глупости какие. Алексас? И Джеми? Не смешите… И альв бы сразу узнал, ему достаточно ладони коснуться…

Если только…

Предатель ведь вполне может быть не один.

"Что-то совсем тебя в теорию заговоров занесло, Таша Морли…"

Ей-то какое дело? Ну, доставят её прямиком в распростёртые объятия Его Величества – и что дальше? Что ей терять?

– Да, я их знаю, – медленно и почему-то осторожно продолжил юноша. – Я очень хорошо знаю Герланда. И он…

– Герланда?

– Учитель, – сказал, как отмахнулся. – И я знаю, что он будет диктовать каждый твой шаг. Все они… Ты даже шага без дозволения сделать не сможешь.

Таша молчала.

– Ты будешь птицей в золотой клетке. Тебя будут любить, большинство будет уважать, кто-то будет преклоняться – но ты в конечном счёте окажешься лишь разменной монетой в политических играх. И я сомневаюсь, что если мы все доживём до счастливого момента твоего вступления на трон, что-то изменится. Они никогда не оставят тебя в покое.

– Алексас, зачем ты говоришь мне это?

– Потому что мне надоела твоя покорность! – злость наконец прорвалась в шипении. – Твоя индифферентность! Ты неживая, ты… потухшая! Ты от него сбежала, чтобы не быть пешкой в чужих руках, а теперь позволяешь вести себя агнцем на заклание? Ты не можешь не понимать, что стоит тебе переступить порог штаб-квартиры – и до конца твоей жизни каждый твой шаг будут решать за тебя!

– Я понимаю.

– И говоришь это так спокойно?

Таша медленно повернула голову:

– У тебя есть что предложить мне в качестве альтернативного варианта? – глаза её блеснули тусклым серебром. – Ты подстрекаешь меня не доверять Жураг Нара, ты пытаешься лишить заговорщиков их единственной надежды… зачем, Алексас? Чего ты добиваешься? Почему предаёшь их, почему предаёшь своего учителя, почему…

– Потому что он никогда не учил меня лгать!

Слова замерли у Таши на губах.

– Я знаю Учителя лучше, чем он думает. Я чувствую его, мы же с ним связаны. И сейчас я знаю, что он лжёт. Он не может спасти твою сестру – и он это знает.

– Почему…

– Ему об амадэях ведомо куда больше, чем мне, чем Найжу, чем кому бы то ни было. Он Перворожденный. Он знал их. Он говорил с ними. И я вижу, что он знает – ему не победить. Но Герланду нет дела до твоей сестры, Таша. Ему нужна ты и только ты. А она… она твоё слабое место. Привилегией управлять тобой должен владеть только Совет Жураг Нара, а если кто-то похитит Лив, как сейчас… в общем, твоя сестра будет им только мешать, – краткий миг, в который он перевёл дыхание. – Ты пойдёшь за ними ради сестры… а потом, когда её не станет, сломаешься окончательно. И тогда ты пойдёшь уже куда угодно. Будешь подчиняться любым приказам, делать всё, что скажут… а им только этого и надо.

– Тогда я умру.

– О, нет. О нет, ты не умрёшь. Они этого не допустят. Есть много способов возродить в человеке жажду жизни… напоминание о тех, что отдали свои жизни ради твоей – лишь один из них, – он невесело улыбнулся. – Они не остановятся ни перед чем – даже магией вмешаться в твоё сознание. Учитель ещё далеко не самый беспринципный в этой компании…

– Почему?

Всего одно короткое слово – но Алексас каким-то образом понял весь вопрос:

– Почему они такие? – он кивнул с каким-то мрачным удовлетворением. – Потому что это взрослые игры, Таша. Деловой подход. Большая политика. А там всё личное и человечное уходит в подполье.

Таша прикрыла глаза.

У неё из-под ног выбили все опоры, и сейчас она летела вниз, судорожно цепляясь ногтями за случайные выступы, которые замедляли падение лишь на миг – а потом выворачивались, ускользали из-под пальцев, и вновь у неё не оставалось ничего, кроме пустоты и неумолимо приближающегося дна.

Её бросили одну в тёмном лабиринте, и сейчас она блуждала по бесконечным коридорам, по нескончаемому мраку – и порой впереди вдруг мелькал свет, и казалось, что вот сейчас она подбежит к выходу, но она в который раз заходила в тупик, а свет ускользал, оказываясь лишь иллюзией, губительном миражом… В непроницаемой тьме часто мерещится свет.

А как хотелось снова просто верить, просто быть ведомой, просто идти с кем-то рука об руку, зная, что он всегда поддержит, когда ты оступишься, и пусть даже обманывая себя, но знать, что он рядом просто потому, что любит…

– Мне казалось, альвы другие, – сказала Таша вслух, – что они-то не могут поступать… так.

– Для всех альвов люди прежде всего – существа другого сорта, – Алексас пожал плечами. – К тому же Герланд провёл среди людей много лет, и это не могло не повлиять на его… мировоззрение.

– Какая ему выгода во всём этом? Почему он в Жураг Нара?

Алексас украдкой скосил глаза на альва. Тот не спал, конечно, – всем известно, что альвы не знают сна, лишь грезят наяву, – но признаков бодрствования подавать тоже не спешил.

– Он не очень охотно рассказывает о прошлом, – наконец проронил юноша, – но, кажется, когда-то он был Королевским Охотником. А потом его изгнали.

– Изгнали? Королевского Охотника?..

Охотникам было дозволено всё, даже страшнейший грех – убивать. Даже обычным Охотникам, стражам границ. А помимо них сразу после вступления на престол каждая альвийская Королева избирала своего, личного Охотника, и он становился её самым приближённым поданным, доверенным лицом и единственным другом. Второй по значимости персоной при альвийском дворе, чьё слово считалось почти законом.

Что же должен был совершить Королевский Охотник, чтобы быть изгнанным?..

– Да, изгнали. С запретом когда-либо пересекать границу Лесной. Тогда Герланд пришёл ко двору Адаманта и изъявил желание вступить в КЕАР, и Его Величество принял его, конечно же, с радостью, ибо нет равных альвам воинов… Но с тех пор, как Герланд покинул Атталиэн, он не находит покоя. И не найдёт, пока не докажет всему миру, что чего-то стоит, – Алексас вздохнул. – А возвести на трон законную принцессу – весьма стоящая вещь.

– Почему тогда он взял на воспитание вас? Если люди для него…

– Должен был что-то моему отцу. Тот перед смертью взял с Герланда слово, что он позаботится о его сыновьях, а альвы к любым словам относятся очень… щепетильно.

Таша вгляделась в его лицо:

– Ты немного рассказывал об Учителе, конечно, но почему-то мне казалось, что ты его любишь, – заметила она. – Но сейчас…

– Люблю? О, наверное, я его люблю. Но это, увы, безответная любовь, – Алексас горько рассмеялся. – Я бы умер, наверное, только чтобы узнать, что он действительно признаёт меня своим сыном, но он явно не считает меня достойным своих тёплых чувств. За все годы я не видел и намёка на отцовскую нежность.

– Как-то это знакомо, – пробормотала Таша. Помолчав, предположила уже громче, – а, может, тщательно скрывает? Зарывает… в глубинах души…

– Очень тщательно и очень глубоко, – согласился Алексас. – Так, что вовек не докопаешься и вовек не доплывёшь.

Таша поняла, что скатывает между пальцев мелкие трёхгранные листья. Вереск.

– Ты сказал – даже для тебя небо заволочено облаками… что это значит?

– Это место реагирует на твои чувства. Оно очень… отзывчивое. В сущности, Пустошь – отражение твоей души, – Алексас неопределённо обвёл рукой темноту. – Ты бывала здесь раньше?

– Да.

– И какой она была тогда?

– Ну… сначала всё было в тумане… а потом… она была цветущей. Солнечной. Небо голубое.

Алексас кивнул:

– А каким был мост?

– Коромыслом… высокий, резной.

– А ручей был ручьём?

– В смысле?

– Ну, в дурном настроении подходить к нему не стоит. Не говоря уж о дурных людях. Поразительно, в какую пропасть может обратиться ручеёк в зависимости от того, чью душу и в каком состоянии отразит, – он прислушался к чему-то. Потом вновь взглянул на неё. – Можешь честно мне ответить – какой ты видишь Пустошь сейчас?

Таша подняла взгляд, взглянув во мрак – и только тут поняла, насколько холоден ветер, трепавший её волосы, и до чего жёстки примятые стебли, колющие кожу даже сквозь платье.

…а теперь – только ветер холодный несёт меня прочь…

Видимо, ответ Алексас прочёл в её лице.

– Единственное, что здесь имеет настоящую силу – это твоя душа, – добавил он. – Заклятия, оружие – всё второстепенно. В конце концов, здесь ничто не является тем, чем кажется.

Лиственный комок кольнул пальцы.

– Расскажи мне… что-нибудь об альвах. Учитель же наверняка говорил тебе…

– Таша, мы можем ещё долго разговаривать, но ночь не так длинна, как ты думаешь. И руна действует не вечно.

Таша отшвырнула скатанные вересковые листья во тьму:

– Что ты хочешь от меня, Алексас?

– Я просто не хочу, чтобы ты была несчастлива.

– И ты считаешь, что, став свободной, я немедля стану счастливой? Но, не приняв помощь Жураг Нара, я потеряю все шансы вернуть Лив, и…

– Больше всего я хотел бы, чтобы ты пошла с нами. С Герландом, с Найжем… со мной, с Джеми. Чтобы ты была в безопасности. Чтобы ты всегда была рядом, чтобы мы всегда могли тебя защитить. И я бы отдал всё, только чтобы ты забыла сестру, мать… его. Чтобы тебе не за что было мстить, чтобы не было нужды снова рисковать жизнью. Но тогда это будешь уже не ты, – Алексас бесконечно печально смотрел на неё. – Я хочу, чтобы ты жила. Мы хотим. И Жураг Нара не может дать тебе то будущее, в котором ты сможешь остаться собой. А оставаться собой – единственное, что ты обязана делать в этой жизни. Просто быть доброй, спокойной, светлой. Просто… быть.

– Алексас…

– Я не знаю, что ты должна делать сейчас. Я не знаю, как тебе помочь. Я не знаю, как спасти твою сестру. Я знаю только, что сейчас ты идёшь по неверному пути, – он чуть улыбнулся. – "Делай, что должно, и будь, что будет"… наверное, это лучшее, что я могу тебе посоветовать. Действуй – сама. Гори. Пытайся. Пробуй. И тогда никто не сможет тобой играть.

Пытаться… Таша усмехнулась: что она может сделать? Враг близко, он следит за каждым её шагом и, возможно, ещё ночь не кончится, а он уже её найдёт. Даже если сейчас не найдёт, то когда-нибудь всё равно отыщет. Он – обязательно отыщет. И что может противопоставить ему маленькая глупая девочка?

Сердце ледяной волной окатила знакомая жуть – и вдруг захотелось бежать без оглядки, бежать, спасаться, только бы не этот чёрная, холодная тьма…

"…маленькая девочка может быть сильнее всех сил мрака".

…вот тогда она и услышала голос. Который знала. Который различила бы в любом многоголосии, который расслышала бы по ту и эту сторону жизни.

"Ты – солнце, ты – счастье, ты – истинный свет…"

Но это же невозможно – его нет, нет, он ушёл…

Ушёл?..

"…я никогда не брошу тебя. Я буду с тобой, пока буду нужен тебе. И уйду лишь тогда, когда ты захочешь…"

Но пустота, которая осталась там, где был он, мама… было то, что наполняло её. То, что заставляло её отступить.

Память.

…я услышу вновь голос знакомый…

"Ради всего, что вы сделали для меня, ради всего, во что вы верили…"

…я сияю во тьме, я горю для тебя, и лечу – ведь надежда живёт…

"Я должна светить. Я не погасну".

Таша открыла глаза и взглянула в ночь.

– Я буду, – сказала она.

"…я люблю тебя, малыш".

"…я люблю тебя, Таша".

– Я люблю вас.

Таша подняла руку, коснувшись кончиками пальцев холодного металла. Алексас пытливо смотрел на неё.

Пустошь. Почти здесь всё и началось. Забавно, но судьба любит закольцовывать…

Что ж, терять ей всё равно нечего. Блефовать бессмысленно, все карты открыты. Значит, ничего не остаётся, кроме как пойти ва-банк.

Всё или ничего.

– Джеми, ты мне нужен.

– Зачем? – миг спустя спросил мальчишка.

– У тебя есть в арсенале средство, которое позволит мне пройти незамеченной мимо этой парочки, которая наверняка подаст признаки жизни, стоит мне встать?

Джеми хлопнул ресницами:

– Таша, ты что, собралась…

– Можешь? Не думаю, что Пустошь сочтёт это злонамеренностью. В конце концов, мы отправляемся на борьбу со злом.

– Таша, ты серьёзно думаешь, что сможешь…

– Как никогда.

– Нет, ты не сможешь! – его голос сорвался на крик. – Таша, он же амадэй, он Палач, он…

– Знаю.

– А ты…

– Знаю.

– Тебе не победить!

– Знаю.

Джеми уставился на неё во все глаза:

– Тогда зачем ты хочешь его найти?

– Он ищет меня. И обязательно найдёт. Так, по сути, какая разница, кто кого найдёт – я его или он меня? Какая разница, раньше или позже? – Таша качнула головой. – Но на самом разница есть… кто кому бросает вызов. Кто от кого прячется. Кто водящий, кто игрок. Кто кого найдёт по собственной воле. И… он… он об этом же говорил тогда, в Пвилле. Моральный настрой. Понимаешь?

Джеми в раздумьях пощёлкал пальцами.

– Смутно, – наконец кивнул он. – Но думаю, что в таком месте, как Пустошь, моральный настрой особенно важен, – мальчишка вздохнул. – Прости, что втянул тебя во всё это. Мне стоило быть осмотрительнее и не открывать рот при…

– Всё в порядке, Джеми. Ты делал это ради моей защиты. Всё в порядке… А сейчас – мне действительно нужно идти.

– Мы с тобой. До конца.

Таша не стала возражать. Возможно, потому, что сама этого хотела – а, может, и потому, что в голосе мальчишки прозвучали какие-то особые нотки, ясно указавшие: возражения не примутся.

– Конец может быть не столь далёким, как кажется, – только заметила она.

– Ты сама вчера сказала, что умереть за тебя – не самая худшая смерть. Мы с этим солидарны, – Джеми скользнул ладонью по воздуху, легонько шевеля пальцами, будто перебирая невидимые струны. – Ну что, идём?

– Уже? Так просто?

– Ну, если мы вдруг вернёмся, меня живьём съедят за то, что я остановил личное время беззащитных отдыхающих, не ожидавших от своего ученика такого удара… но пока всё хорошо. Прошествия ближайших шести минут они даже не заметят, и за это время нам желательно оказаться достаточно далеко, чтобы они не пытались нас найти.

Таша встала, сжимая зеркальце в ладони.

Она почти видела невещественную, туго натянутую нить, убегавшую во тьму. Она чувствовала, как нить скользит меж её пальцев.

– Обещай мне… обещайте, что не будете вмешиваться, если только я того не попрошу.

– Но…

– Вы сами знаете, чем это обернётся на Пустоши. Для вас – в первую очередь.

Джеми повесил голову.

– Клянёмся, – выдавил он.

Таша чуть улыбнулась.

– Спасибо, что ты здесь, Джеми. Я рада, что ты со мной, Алексас.

– Я счастлив служить вам, моя королева, – ответили одни уста за двоих.

Таша шагнула вперёд, слыша, как шуршит за её спиной вереск, пригибающийся под ногами Джеми.

В ночь они двинулись вместе.

Джеми не знал, сколько они шли сквозь холодную серую мглу. Звёзд не было: во все стороны простирался лишь мрак. Не было тропы, не было направлений – был лишь бесконечный, неожиданно колючий вереск, вкрадчиво цепляющийся за ноги. Будущее струилось в прошедшее, а Таша, не проронив ни звука, шла вперёд: сжимая зеркальце в прижатой к груди ладони, размеренно, уверенно, не сбиваясь с шага. Как бы быстро ни старался идти Джеми, она всегда оказывалась на шаг впереди. Казалось, её влечёт вперёд странная непреодолимая сила.

Ему лишь раз удалось поравняться, чтобы взглянуть в её лицо.

Таша шла с закрытыми глазами.

А потом, когда время уже готово было окончательно размыться в бесконечность, лицо вдруг обдул влажный ветер, и Джеми понял, что девушка остановилась в паре шагов от ручья.

Ручей, как всегда, вынырнул внезапно – а с ним пришли и сопутствующие ощущения. Правда, для Джеми это был не ручей вовсе, а бурно ревущая речушка, порожисто катившая пенистые воды по каменистому руслу-ущелью, плевавшаяся в лицо ледяными брызгами. Утешало то, что до дна было всего-то аршинов семь, да и мост виднелся весьма благонадёжно – пусть и не затейливо-резной, а грубо сложенный из каменных плит на каменных же опорах.

Потом пришло внезапное осознание, что это всё отчётливо виднеется.

А после наступило понимание того простого факта, что ночь сменилась рассветной серостью. Или предрассветной…

Говорят, что темнее всего перед рассветом. Но та предрассветная пора, когда солнце подбирается к горизонту снизу, определённо самой тёмной не является. Она является… серой. И серость-то всегда и была самой опасной. Не свет. Не тьма. Что-то между ними.

Все маги знают, что опаснее всего вещи на грани.

Таша этого не знала, но чувствовала.

Она стояла на краю ручья, тускло посверкивающего в распускающемся свете, и на краю бездны, где плескалась меж краёв сизая мгла. Она чувствовала на щеках тёплый мягкий ветер – и ветер холодный и резкий, ощущала краски цветущего вереска – и вереск серый, жёсткий и колючий, видела светлеющее предрассветное небо – и небо тёмное, тяжёлое, мглистое…

Она стояла в утре и стояла в ночи – одновременно. Всё зависело лишь от того, как посмотреть; от того, какая Таша смотрела. Та, что жила, или та, что из страха бежала в неизвестность.

– Идём дальше? – неуверенно спросил Джеми.

– Нет, – Таша неотрывно смотрела вперёд, куда-то далеко-далеко. В глазах её сияла спокойная уверенность. – Мы у цели.

И, услышав, как она говорит, Джеми вдруг ощутил жуть: не от интонации, не от слов, а от осознания того, что враг действительно близко. Невидимый – здесь, рядом, прямо перед ними…

Да, они его не видели. Но если люди не видели крыльев у альва за спиной, это не означало, что их там нет.

– Некоторые маги это могут, – пробормотал Джеми. – Некроманты… Покидать тело, странствовать… разумом… Я об этом ещё подумал, когда он так легко исчез. Как будто просто отпустил временное тело.

Мальчишка судорожно, в несколько присестов выдохнул:

– Знаешь, я… наверное, я смогу тебе помочь его увидеть, – будто опасаясь собственных слов, прошептал Джеми. – И вызвать… на свет, так сказать.

– Как?

– С тобой должно быть легко, потому что ты кошка. Ты и так видишь то, чего другие не видят, и похожее тебе откроется не впервой… – он говорил так, будто сам себя убеждал. – Когда ты его увидишь, ты поймёшь, что это он. Ты должна удержать его. Остальное на мне. Но времени будет совсем мало – у меня сил просто не хватит.