Текст книги "Та, что гуляет сама по себе"

Автор книги: Ева Софман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

– А что за Иллюзионист? – Джеми прислонился было спиной к колонне, у которой занимали выжидательную позицию они с юным сиятельством – и, вдруг ойкнув, поспешно юркнул за неё. – Ааа, только этого не хватало…

– Что там?

– Герцогиня Эмбенская!

– А, Ролана? – Леогран проводил взглядом черноволосую востроглазую девицу в алом платье, дикой кошкой скользившей сквозь толпу, цепко оглядываясь по сторонам, явно выискивая кого-то. – Наша троюродная кузина со стороны внучатой племянницы нашей матери, свет ей небесный… И с чего такая реакция? Вы же накануне так мило с ней любезничали.

– Так то было накануне…

– Ролана склонна строить из себя крепость, но вас она явно сочла исключением из правил. Никогда её такой не видел. Не знал, что вы и в этой области одарены, – Леогран, ухмыльнувшись, подкрутил ус. – Даже сами на себя непохожи были.

– В том-то всё и дело, – буркнул Джеми. Проследил, как маково-алый шёлк канул в пучину пёстрой толпы, и опасливо выбрался из укрытия. – Так что за Иллюзионист?

– Его из Арпагена дядя вызвал. Как и оркестр, – рассеянно откликнулся Леогран, высматривая кого-то среди разномастной и шумной пестряди гостей. – Оркестр, кстати, весьма приличный… дирижирует Гилнер Вилмердан – вы же знаете, что его сам князь Равнинной частенько на балы приглашает? Ну вот… да, и… а о чём вы меня спрашивали?

– Что за Иллюзионист? – повторил Джеми, мужественно сдерживая зевоту, судорогой сковавшую челюсть.

– Ну, так его прозвали. Он настоящего имени своего не сообщает… как и все волшебники, впрочем.

Мальчишка замер – с полуоткрытым ртом, в таки одолевшем его и теперь застывшем в замешательстве зевке:

– Волшебник? Так это… тот самый Арпагенский Мастер Иллюзий?!

– Ну да. Выпускник Адамантской Школы. Дядя вроде бы сдружился с ним, ещё когда в Арпагене жил. Вы бы видели, какие он фейерверки запускает… Хотя почему "бы"? Вы и увидите – и, поверьте… Джеми? Джеми!

Завершая очередной танец, дирижёр витиевато расчеркнулся палочкой в воздухе. Пары раскланялись, спеша к новым партнёрам или возвращаясь к прежним. Джеми же прокладывал себе путь сквозь толпу сиятельнейших, светлейших и чрезвычайшейших гостей с неумолимой целеустремлённостью слона – до того, как увидел Элль, которая с не меньшей целеустремлённостью павой плыла по мраморному зеркалу навстречу брату.

Застыв столпом, абсолютно невзирая на тот незначительный факт, что наткнувшиеся на него возмущённые сиятельные персоны только что веерами не огрели вдруг возникшее на пути досадное препятствие, мальчишка зачарованно взирал, как дама его сердца обходит на поворотах пару герцогинь с супругами, мельком бросив им приторно-приветственные улыбки, и, наконец поравнявшись с братом, шепчет ему пару слов.

Толпа танцующих застыла на изготовке. Протерев платочком проплешину на макушке, дирижёр бодро засучил рукава, постучал палочкой по пюпитру, вскинул руку…

В разлившейся по залу тишине театрально громкий скрип входных дверей прозвучал, как трубный глас.

Дирижёр оглянулся через плечо и замер с палочкой, поднятой в высшей точке замаха. Музыканты застыли со вскинутыми смычками. Треть присутствующих обернулась сама, ещё треть – заинтересовавшись, на что смотрят соседи, последняя треть – недоумевая, на что смотрят все.

Сто шестьдесят с лишним человек повернулись, чтобы взглянуть на девушку, стоявшую на верхней ступеньке. Наступившая тишина звенела натянутой струной.

Таша взирала на зал сверху вниз, и надменная самоуверенность истинно высокородной особы, прекрасно осознающей свою цену, окутывала её, словно облаком сладких духов. И, странно – почему-то казалось, что в воздухе за её спиной колышутся странные радужные тени…

Таша улыбнулась и сделала шаг.

Цокот каблучка по каменной ступени прозвучал звоном спущенной тетивы.

…а где-то в зале обязательно должен быть он…

Леогран шагнул вперёд, нарушив идеальную обездвиженность. Он был весь в белом: длинная нижняя туника и вышитая серебром короткая верхняя, штаны, сапоги, плащ. Только волосы сверкали медными отблесками.

Шаг.

…и он обязательно должен пойти навстречу…

Леогран медленно двинулся вперёд. Белое отражение в чёрном мраморе двинулось вместе с ним.

Шаг.

…сквозь толпу, которая обязательно расступится…

Толпа зашевелилась, расступаясь – единогласно и неосознанно, открывая дорожку, ведущую от одного конца зала до другого.

Шаг.

…и когда они встретятся у подножия лестницы…

Он склонился с поцелуем над её рукой – и повёл в центр зала, откуда будто сама собой отхлынула к стенам безмолвствующая толпа.

Дирижёр опустил палочку. Оркестр заиграл вальс.

Таша и Леогран закружились в танце. Потом к ним осмелилось присоединиться несколько других пар; а вскоре всё закружилось – будто бал был музыкальной шкатулкой, которую нужно было снова завести.

А стоявший за колонной у самой лестницы дэй наконец отвёл взгляд от девушки в чёрном, едва заметно качнул головой, и, никем не замеченный, выскользнул из зала.

– Что ты с ней сделала? – выдохнул Леогран сестре, когда у танцующих перевелось первое дыхание и он смог наконец привалиться к колонне. Элль только руками развела.

Наследный герцог повернул голову: стоявшая в окружении сиятельных особ Таша, с очаровательной небрежностью придерживая двумя пальцами за ножку опустевший бокал вина, в данный момент вела беседу с юным герцогом Рембельским.

– Но вы же появитесь при дворе Равнинной? – с надеждой спросил юноша в десятый раз.

– Ну конечно же, – чуть улыбнулась Таша. – Это моя обязанность, предстать перед глазами князя… его сиятельство же должен знать, кто станет будущей герцогиней Броселианской.

– О, я буду так этого ждать! – пылко воскликнул герцог. – И когда наш двор удостоится чести видеть вас?

– Вирлендин, ты утомишь бедную Морли-лэн своими вопросами, – промурлыкала его матушка, обмахиваясь шёлковым веером и одаривая Ташу красноречиво-настороженным взглядом.

– О, приятная беседа меня ничуть не утомляет, – Таша по-прежнему улыбалась. Она держалась безукоризненно вежливо, улыбчиво, приветливо – но настолько отстранённо, что расстояние между ней и простыми смертными казалось непреодолимым. Словно все эти люди были простыми крестьянами, представшими перед королевой: пусть королева и добрая, и внимательная, и участливая, но она королева. И все вокруг – не ровня ей и никогда не смогут этой ровней стать.

Она была воистину сиятельной особой. И – она ведь действительно излучала сияние. Сияние, почти видное… ведь тень её действительно странно отливала чем-то радужным.

– Впрочем, – девушка кинула взгляд на пустой бокал, который держала в руке, – беседа могла бы быть ещё приятнее, если бы кто-нибудь принёс мне ещё один бокал этого чудного вина…

Из окружившего её скопища высокородных особ вырвалось сразу пятеро молодых людей, которые, задыхаясь от счастья быть чем-то полезными будущей герцогине Броселианской, полетели отлавливать лакея. Плащи летели за ними, как крылья любви.

– Морли-лэн, а верен ли слух, будто вы являетесь суженой юного Леограна? – словно бы невзначай поинтересовалась супруга господина посла Озёрной Провинции.

– Смею вас заверить, что это не слух, – склонила голову Таша.

– Но… ведь Леогран вроде как помолвлен с наследницей рода Дурминданов, очаровательной Лилу?

– О, эти помолвки по расчёту… – Таша изобразила рукой некий неопределённый, небрежный и исполненный изящества жест. – Обязанности наследников родов – ничто перед истинным чувством. Тем более что помолвка в любом случае близилась к разрыву.

– Да и, – прокашлялся сам посол, – учитывая, что ваш род не менее, а то и более знатен… да и восстановлен теперь во всех правах…

Чей-то веер закрылся с сабельным свистом.

Сверкнув фиолетовым отблеском юбочной тафты, вздёрнув нос, мимо около-Ташиного круга прошествовала старшая герцогиня Дурнимдан. Леогран торопливо отвернулся.

– А что, тебя что-то не устраивает в новоявленной невесте? – хмыкнула Элль.

– Да нет, – Леогран задумчиво мотнул головой, – просто изумлён её… непредсказуемостью.

– Платье такое. Вся душа в потёмках.

– Леогран!

Юные сиятельства обернулись – и Леогран вжался спиной в колонну, страстно желая провалиться сквозь неё.

– Лео, будь мужчиной! Это всего-навсего маленькая влюблённая в тебя дурочка, а когда такие влюблены, они к тому же глупеют ещё раза в два. Справимся, – расплываясь в самой любезной улыбке, прошипела Эль. – О, ваша светлость! Лилу-лэн, вы сегодня ослепительны!

Тщательно перебирая атласными туфельками плиты мраморного пола, не сводя с Леограна взгляда огромных синих глаз, к ним подошла маленькая смуглая девушка в лазуревом платье. Прижатые серебряной сеткой волосы струились по спине тёмным шёлком.

– Здравствуйте, Лилу-лэн, – ровно произнёс Леогран.

– Норман-энтаро… – не опуская глаз, Лилу присела в реверансе, – та девушка…

– Да, – улыбнулся Леогран, – это и есть моя любимая.

Глаза его оставались холодными.

– Так это она… – Лилу повесила головку. – Она так красива…

– Она красива настолько, чтобы быть достойной моего брата, – с улыбкой уточнила Лавиэлль.

Лилу помолчала.

– Да, наверное, – прошептала она наконец.

Эль взглянула на брата, и во взгляде её сверкнуло торжество.

– Но почему-то мне кажется, что сама она не очень хочет ей быть…

Голосок Лилу был тонким, чуть срывающимся, но одновременно – уверенным.

– С чего… – Леогран растерянно моргнул, – Лилу-лэн, с чего вы это взяли?

– Вернее, хочет, но… просто… в её взгляде нет любви, – Лилу не поднимала головы. – Такие, как она, никого не любят, кроме себя.

Юный герцог издал короткий нервный смешок:

– Лилу-лэн, как мне ни жаль это говорить, но в ваших словах звучит банальная ревность.

– Может быть… Но я… – тонкие пальчики обречённо стиснули лазоревый шёлк, – я слишком люблю вас, чтобы ревновать.

Всплеснулся чёрный бархат, блеснули в пламени свечей старым золотом светлые волосы.

– Готовы к следующему туру? – Таша чёрной кошкой скользнула меж братом и сестрой, по-прежнему сжимая в руке пустой бокал – не успела поставить. – О, а кто эта очаровательная особа?

– А, вот и пришла пора вас представить друг другу, – наконец отведя глаза от полотняно-белого лица Лилу, пропела Элль. – Таша, знакомься: Лилу Дурнимдан.

Рыжеволосая герцогиня юная и светловолосая герцогиня потенциальная обменялись хладнокровными взглядами двух заметивших лань и хорошо понявших друг друга волчиц.

– А, так вы и есть Лилу-лэн? – Таша широко улыбнулась. – Безмерно приятно.

– Норман-энтаро рассказывал вам обо мне? – вновь присев в реверансе, спросила Лилу.

– Упоминал, – Таша, улыбнувшись ещё шире, собственнически приняла предложенную ей Леограном руку – их ладони соединились, – раз или два, быть может…

Щёки Лилу на миг вспыхнули, а потом вновь побледнели – почти до синевы.

– Но я не ревную и не держу на вас зла, о нет, не подумайте. В конце концов, дети не несут ответственности за опрометчивые решения родителей, – Таша заговорщицки понизила голос. – Я очень надеюсь, что мы с вами станем хорошими подругами… Знаете, вы просто очаровательны. Правда. Редко увидишь столь красивое лицо, столь учтивые манеры…

– Спасибо, – прошептала Лилу.

– …и я правда думаю, что вы прекрасно будете смотреться в роли второй подруги невесты, – непринуждённо и улыбчиво продолжила Таша. – Простите, что не первой: эта честь, конечно же, принадлежит Элль. Ты же не будешь против… любимый?

Взгляды глаз зелёных и глаз серебристых обратились друг на друга.

– Твоя воля для меня – закон, – превосходно умело подправив голос капелькой страсти, выдохнул Леогран, – моё сердце…

– Лилу-лэн? – Элль вскинула бровь.

Лилу моргнула. Раз, другой. Странно, судорожно вздохнула. Опустила глаза. Отступила на шаг назад.

Сейчас она казалась совсем ребёнком.

– Лилу?

– Простите меня, – прошептала маленькая герцогиня Дурнимдан и побежала куда-то через пёструю толпу: опрометью, толкая гостей, закрыв лицо руками.

– И враг бежит, бежит, бежит, – подвела черту Элль. – Браво, Таша. Если я не ошибаюсь, – а ошибаюсь я очень редко, – только что мы увидели поднятие белого флага.

Таша смотрела вслед Лилу – странно задумчиво:

– Она же ребёнок…

– Не старше вас, – хмыкнул Леогран.

– И, право же, сколько искренней нежности было в твоём тоне, – Элль улыбалась. – Со стороны взглянешь, так тебя за заботливую старшую сестру примешь…

Ребёнок, как-то сонно думала Таша. Живой маленький ребёнок. Живой маленький ребёнок, который бежал, глотая слёзы – от меня.

Ребёнок.

Сестра…

– Таша?

Тренькнул хрусталь бокала, лопнувшего в сжатом кулаке.

– Таша!

Медленно, медленно она разжала пальцы, позволив алым осколкам зазвенеть по полу. Удивлённо взглянула на окровавленную ладонь.

Ей снилось, что она – самая прекрасная девушка на балу. Ей снилось, что она – королева. А потом…

– Таша, Богиня, да что с тобой?!

– Руку нужно перевязать!

Голоса где-то далеко…

…словно очнувшись ото сна и перенесшись в другое сновидение…

… в ночной кошмар.

Одна среди душной толпы, в незнакомом зале, среди сплошь незнакомых лиц, захлебываясь в море шумной пестроты – а где-то там Лив, которая ждёт…

Таша развернулась и бросилась бежать, расталкивая попадающиеся на пути пары. Ноги путались в складках ставшей вдруг слишком длинной юбки. Туфли поскальзывались каблуками на мраморе.

– Таша!

Бежать, бежать – вот что важнее всего. Прочь от бала, от музыки, от пестроты, прочь от душной волны, подкатившей к горлу. Бежать, бежать… Пусть скорее кончится этот вечер, Богиня, пусть скорее всё кончится – и они немедленно отправятся дальше, сразу, в ту же минуту…

Она замерла, тяжело дыша. Вокруг была лунная темнота пустого неосвещённого коридора и тишина… хотя – не совсем. Тишина была: она размывала едва слышную музыка из зала где-то далеко, но… пространство вокруг звучало.

Таша подняла раненую левую руку и лизнула ладонь. Поморщилась – кажется, где-то в ране застрял хрустальный осколок…

…но боль образумливала. Она заглушала странный шёпот: подсознательный… что-то вроде потом – но другое…

…новая Таша внутренняя?..

Воспоминания всплывали на волнах памяти, вызывая подкатывавшую куда-то к щекам жаркую волну. Что это было? Кем была она?..

Таша вдруг поняла, что в тишине шелестели не только бальные отзвуки.

Где-то пела одинокая скрипка.

Она посмотрела на узкую, круто взбирающуюся наверх винтовую лесенку прямо перед собой. Шагнула вперёд и неуверенно замерла у первой ступеньки: ближайший факел на стене произвольно вспыхнул.

Плач скрипки мягкими волнами накатывал откуда-то сверху и выплескивался на лестницу. Мелодия пела – неторопливо, бесконечно печально. Пронзительные звуки откликались щемлением в сердце. Музыка звала, манила…

Куда? К кому?

Стащив с ног дурацкие туфли и держа их в руке, Таша побежала вверх по лестнице.

Факелы вспыхивали при приближении и гасли за спиной. Впечатление было такое, будто рядом вышагивает огненный призрак. Не успела Таша подумать, что впечатление это довольно жутковатое, как факел за спиной потух, а новый вспыхнуть не поторопился.

Лестница обратилась в каменный колодец.

Тёмный.

…часы в жидком льду. Размывшееся время. Немеющее тело, боль в усталых руках. Меркнущий кружок над головой – смеркалось…

А потом свет исчез.

Колодец стал глубже, а стены сблизились – будто вот-вот сомкнутся окончательно, похоронив её. Одну. Навсегда. В темноте.

Она упёрлась руками в камень, чтобы не дать ему сдвинуться. Но в какой-то момент – словно шепотки в голове зазвучали…

"…зачем ты борешься, зачем бьёшься, зачем выбиваешься из сил? Это бесполезно, и ты это сама прекрасно понимаешь…

…конец всё равно настанет, так прими его спокойно, как облегчение…

…когда всё закончится, станет легче…"

Она почти сдалась.

Но конец настать не успел.

Её нашли мама с госпожой Шарлин. Мариэль потому и уезжала, чтобы привезти чародейку из города: кто-то же должен наложить на яблони обычные ежегодные заговоры плодородия. Но госпожа Шарлин, как выяснилось, не только на заговаривание цветочков годилась: без лишнего шума она вытащила девочку из колодца и облекла иллюзией одежды, а, вернувшись в дом, приготовила целебный отвар и сплела защитную паутинку, чтобы пребывание в ледяной воде обошлось без особых осложнений.

Найти девочку помог Пушок. Узнав о пропаже, мама первым делом обратилась к наблюдательному котяре, и тот любезно показал, как Альмон волочет белую кошечку к заброшенной избе. А о том, что это пропажа, мама сделала вывод сама: мужа почему-то не обеспокоило, что дочь не возвращается, пропустив ужин и вечерний чай. Загуляла. Бывает.

Потом Таша спросила, почему госпожа Шарлин им помогла. И помогла так, чтобы не привлекать всеобщего внимания.

"Она знает, почему мы не должны его привлекать", – сказала мама.

"Она знает? – Таша, трясясь в ознобе, плотнее закуталась в одеяло. – Но почему ты ей рассказала?"

"Потому что ведьмы тоже отличаются от всех", – последовал ответ.

…факел вспыхнул.

Она перевела дыхание. Бальные отзвуки вконец затерялись в высоте, и вокруг не было ничего уже, кроме бесконечного ряда ступеней и песни неведомого скрипача – почти близко, почти ясно…

Закусив губу, Таша продолжила восхождение.

Она не знала, сколько поднималась: время размылось, и здесь, как в сказках, было лишь "долго ли, коротко ли". Но когда лестница закончилась, она упёрлась в деревянный люк – открытый.

Тихо и неслышно Таша выбралась на крышу – круглую площадку, обнесённую широким парапетом. Стемнело не так давно. Бархатный ветер легко коснулся лица. Скрипач стоял у обвитых плющом мраморных перил, и лунные лучи чётко обрисовывали его тень на каменных плитах пола. Глаза прикрыты, пальцы левой руки мягко перебирают по струнам, рука неторопливо и плавно ведёт смычок – а музыка поднимается ввысь, в бездну чёрного неба, оплетая чарующей вязью серебристый диск луны, искрящиеся звёздные россыпи, юношу у каменного парапета, девушку у открытого люка.

Музыка смеялась, музыка плакала. Музыка приказывала и молила о чём-то. Музыка рисовала сказку и открывала глаза на грешный мир, рождалась с каждым звуком и умирала со следующим, взмывала ввысь на призрачных крыльях, в отчаянье летела вниз…

Последние звуки истаяли в прозрачности ночного воздуха. Их эхо унёс лёгкий, цветами веющий ветер.

Скрипач послушал звучание тишины. Медленно открыл глаза. Опустил руки: в одной скрипка, в другой – смычок.

– А вы, оказывается, любите музыку, Таша-лэн…

– Могу сказать о вас то же самое.

Алексас оглянулся через плечо:

– Вы хороший слушатель.

– А вы… неплохой… исполнитель. Откуда у вас скрипка?

– Леогран подарил в знак благодарности за избавление его рода от двух чудищ сразу, – Алексас изящно взмахнул рукой со смычком, обведя движением тёмный горизонт. – Не желаете ли полюбоваться чудесным видом на Пвилл и окрестности?

– Благодарю, нет.

– А, – Алексас, усмехнувшись, чуть склонил голову, – полагаю, я всё ещё не отделался от навязанного мне образа посягателя на вашу честь?

Таша только фыркнула. Всё-таки порой молчание – очень удобный выход из ситуации…

– Ой…

– Что случилось?

– Да так… – поморщившись, девушка опустила взгляд на окровавленную ладонь: боль, на время подъёма по лестнице забывшаяся, вновь напомнила о себе.

– Что… о, Богиня, что с вашей рукой?

– Пустяк… порезалась.

Алексас присел на корточки, быстро, но бережно уложил скрипку тёмного дерева в лежавший у его ног чёрный кожаный футляр и щёлкнул застёжками.

– Меня поражают многие ваши способности, но одна из них, пожалуй, напоминает о себе чаще других, – ещё не поднявшись на ноги, он мягко, но цепко ухватил Ташу за руку. – Вам кто-нибудь говорил, что у вас просто поразительная способность находить неприятности?

– Скорее это они меня находят, – она настороженно следила, как он встаёт, – что вы…

– Даже на балу? – юноша осторожно ощупал рану. – Тише, тише, не шипите…

– Ой!!

– Вот и всё, – он кинул за парапет хрустальный осколок. – Попробуйте согнуть. Легче?

– Ну… – Таша послушно чуть сжала кулак, – болит, но, похоже, там больше ничего нет.

– Собственно, как я и думал, – Алексас сосредоточенно ощупывал свои карманы. – Жаль, Джемино время на сегодня истекло, он бы это в два счёта вылечил… но после полуночи он к нам вернётся, а пока будем действовать по старинке, – он наконец нашёл, что искал: в руке юноши был белый кружевной платок. – Пожалуйте ещё на миг вашу руку… уж извините, что без сердца.

– И вы ещё говорите про якобы навязанный вам образ? – уточнила Таша – руку, впрочем, послушно пожаловав.

– Говорю. Впрочем, у святого отца были некоторые основания оклеветать меня в ваших глазах, дабы вы были осторожнее… и повод я давал, что уж там, – Алексас аккуратно затянул хитрый узелок. – Не туго?

– Вроде бы… – Таша согнула перевязанную ладонь, – нет. Спасибо.

– Всегда к вашим услугам, – юноша небрежно облокотился на парапет, и его пушистые, уже успевшие отрасти кудри взлохматил ветерок. – Почему вы ушли оттуда?

Девушка отвернулась:

– Не люблю толпу.

– Надо же, какое совпадение.

– Действительно интересно, какое, – Таша покосилась на него. – И всё-таки… значит, вы считаете это образом?

– Ну, чтобы уже окончательно развеять наше с вами некоторое недопонимание… – Алексас вздохнул. – Если бы я хотел, Таша, все баррикады вашей нравственности растаяли бы, как снег на летнем солнышке. Потому что я одарён неоспоримой привлекательностью в глазах женщин, и мою способность очаровывать… охмурять, простите мой просторечный, создания женского пола даже Учитель в своих целях использовал: порой близкое знакомство с чьей-либо служанкой весьма облегчало проникновение в чей-либо дом…

– Решили сразить меня наповал своей откровенностью?

– А почему бы и нет? Уж всяко лучше, чем каждый раз терпеть с вашей стороны явственную нерадость меня видеть… но вы дадите мне закончить?

Скрыв озадаченность недовольной гримаской, Таша кивнула.

– Благодарю. Итак, если бы я только хотел, то не преминул бы своей привлекательностью воспользоваться…

– А вы, стало быть, не хотели?

– Ваш папенька принял за определённый интерес простое желание быть учтивым. Впрочем, скорее даже не принял, а захотел, чтобы так приняли его вы… из осторожности, наверное. Не знаю его истинных мотивов, конечно. На деле же быть любезным с женщинами для меня естественно, как дышать. Впрочем, не скрою, что порой я чуточку переигрывал. Вы такая забавная, когда сердитесь, что не мог удержаться. О, тот поединок… да, у меня так и не было времени извиниться за тот мой переход на "ты", но я должен был убедительно сыграть роль Джеми. И не стану отрицать, что затеял поединок я отчасти потому, что мне хотелось увидеть в ваших глазах восхищение… Естественное желание каждого рыцаря. Но на то, чтобы отбить желание вас охмурять, нашлось сразу четыре причины.

– Изволите их перечислить?

– Как прикажете. Первая: место и время несколько неподходящие. Вторая: предпочитаю не заниматься развращением малолетних. Третья: кукольные блондинки не в моём вкусе. Ну, и четвёртая: любовь королевы – высочайшая честь, но эта самая честь создаёт рыцарю ещё и массу проблем, терзаний и метаний между чувством и моральным долгом, ибо между рыцарем и его королевой не может иметь место иная любовь, кроме восхищения и преклонения перед светлым и недостижимым идеалом… Не самое приятное сочетание, согласитесь.

– Рыцарю?

– Клятву произносил Джеми. Но уста у нас общие. И по всем вышеупомянутым причинам… да, мне самому не верится, что я это говорю, но… Таша-лэн, давайте останемся друзьями.

– Могли хотя бы в момент откровенности обойтись без издевки…

– Просите невозможного, ваше высочество.

С тихим стуком поставив туфли на каменные плиты, Таша приблизилась.

– Пока меня вполне устраивает стабильная неприязнь и взаимная игра на нервах, – она оперлась на парапет и взглянула вниз. – Впрочем, наше высочество рассмотрит ваше предложение дружбы… и будет следить за вашим поведением.

– Вы осчастливили меня, о великодушнейшая из королев.

– Рада за вас, о саркастичнейший из рыцарей.

Сад был далеко – но Таша ясно видела прямо под собой фонтан, накрытые столы на скошенных по такому случаю лужайках, яркие нити бумажных фонариков и гирлянд на розовых кустах. Судя по фонтану, они с Алексасом на крыше одной из башен восточного крыла…

А ещё Таша увидела оркестр, уже рассевшийся вокруг фонтана, и толпу, которая струилась по садовым дорожкам.

И что они все в саду делают? Ах, да – фейерверк…

Прищурившись, она разглядела, как маленькая фигурка в синем вскидывает руку.

Первый салют вспыхнул, казалось, прямо над ними: он рассыпался на сотни сверкающих искр, которые сложились в белоснежный, распустившийся прямо в небе цветок с шестью лепестками в изящном венчике. И тут же, словно в ответ, и над садом, и над крышей зажглись сотни волшебных звёздочек, вспыхнувших на фоне тёмного неба точно в промежутках между звёздами настоящими. Гирлянды распустились алыми, жёлтыми и белыми сияющими цветами, фонарики зажглись белым и мягким светом – будто маленькие отражения сиявшей в небе луны; из ниоткуда разноцветным дождём посыпались сверху яркие кружочки конфетти, оседая на одежде, путаясь в волосах…

– Может, чтобы уже до конца выдержать откровенность, – Таша смотрела на сияющую сеть, окутавшую сад, – вы заодно скажете, с чего так невзлюбили Арона?

Алексас задумчиво запрокинул голову, вглядываясь в узоры звёздной пыли:

– Взлюбливать таких, как он – дело рискованное, – заметил он. – Наверное, именно поэтому я и предпочёл его невзлюбить.

– Таких, как он? А чем он так отличается от остальных? Тем, что дэй, телепат и целитель в одном флаконе?

Алексас замер. Быстро выпрямился:

– Скажите мне, что вы шутите…

– С чего бы? – Таша нахмурилась. – Мне искренне интересно, почему вы не в первый раз говорите что-то о "таких, как он".

Музыканты ударили по струнам. К крыше, смешавшись с залпами салютов, ликующими криками, аплодисментами и хлопками откупориваемых винных бочонков, вознеслась радостная, почти волшебная в своей простоте музыка.

– Так, – наконец изрёк Алексас. На губах его играла какая-то нехорошая улыбка. – Подождите-подождите… и вы хотите сказать, что ваш "папенька" никогда и словом не обмолвился о том, что он – амадэй?

Слово прозвучало так значимо, несомненно подразумевая под собой понятие столь важное, что Таша не сразу решилась спросить:

– А кто это?

Алексас долго смотрел на неё. Потом вдруг рассмеялся:

– Да, видно, зря я в последние дни даже начал менять своё о нём мнение… Хотя это слово предано забвению, да… То есть он вообще ничего-ничего не рассказывал о том, кто он?

– Что он пастырь из деревеньки в Озёрной… Да что такое, вы мне можете сказать?

Алексас повернулся спиной к простиравшейся за парапетом пустоте:

– Вначале скажите мне, что значит слово "амадэй".

– Амадэй… м… "избранный Богиней"?

– Совершенно верно. Думаю, вы уже догадались, что это слово, равно как "лоридэй" и "эндэй", имеет особое значение?

– И кто такие эти амадэи?

Алексас помолчал, прикрыл глаза – и заговорил.

– Их всегда двое. Один – Зрящий: тот, кто видит всё, кому власть дана знать, что творится в умах и душах – тот, кто судит и дарит жизнь. Другой – Воин: тот, кто не ведает страха, кто повелевает силами тьмы, чья сила неоспорима – тот, кто карает и дарит смерть, – слова ронялись неторопливо и уверенно, будто цитируя. – Судья и Палач. Свет и Тьма. Друзья. Братья. Соратники. Каждый дополняет другого, каждый уравновешивает другого, на каждого не действует сила другого… но только один всегда защищает другого.

Наконец взглянул в её лицо, он добавил:

– Говоря привычным языком, один – целитель и телепат. Лучший телепат из всех, что когда-либо знал мир: он не просто читает чужие мысли, а может контролировать их. Изменять, заменять собственными, думать чужим разумом, смотреть чужими глазами… Второй – некромант и мечник. И его магическим силам позавидовал бы любой архимаг, а мечом он владеет наравне с лучшими альвийскими воинами. Впрочем, он и наделён нечеловеческой силой, скоростью, ловкостью… Оба амадэя не совсем люди – у них даже болевой порог выше простых смертных, – Алексас мельком оглянулся в тёмную пустоту. – Зрящий не может ни читать мысли, ни излечивать своего Воина. Заклятия Воина, в свою очередь, потеряют всякую силу, будучи направленными против Зрящего. И силы двух "братьев", как вы видите, неравны, ибо телепатия телепатией, но крепкая сталь вкупе с тёмной магией куда надёжнее… и потому издавна Воины были щитами Зрящих. Нет, последние, конечно, тоже далеко не лори белокрылые, особенно если забывают о том, что созданы воплощениями света и справедливости – но Воины всегда были сильнее.

– Почему так? – зачем-то спросила Таша. – Почему так, а не иначе?

– Почему Воины сильнее Зрящих? Хотя должно быть наоборот, потому что Зрящие есть добро, которое всегда побеждает зло? – Алексас задумчиво перебрал пальцами по камню парапета. – Свет не всегда добро, Таша. А зло всегда сильнее. Просто потому, что оно не утруждает себя наличием моральных принципов. Там, где добро предупредит, зло без раздумий перережет горло. Добро не может ненавидеть – а ведь сколько сил порой даёт ненависть…

– Почему я никогда не слышала об амадэях?

– О них сейчас почти никто не знает. Почти никто не помнит. Когда в Аллигране не было иных королей, кроме Королевы альвов и Короля гномов, амадэи правили людьми. Им, избранникам своим, завещала хранить род людской Кристаль Чудотворная. Тогда, в самом начале, только наметились Провинции, и людей было совсем мало, и больших людских городов было всего три, потому что амадэев было шесть – трое Зрящих и трое Воинов, и одна пара правила одним городом…

Отстранился от перил, тихо ступая подошвами сапог по камню, Алексас прошёлся от одного края крыши до другого:

– Тогда в Аллигране царила абсолютная справедливость. От Зрящего невозможно было ничего утаить, а приговоры его были всегда бесстрастны и суровы. Впрочем, он ведь не только судил: умирающих невинных он излечивал… а порой, как вы могли понять, и вырывал их из объятий смерти. Воин приводил приговоры в исполнение, и он не щадил никогда и никого… – он наконец обернулся, глядя на Ташу. – Для амадэев не было никаких законов, ибо они сами были – закон. Впрочем, нет, закон всё же был. Один-единственный закон: запрещающий любить.

– Почему?

– Таша, они – абсолютная справедливость. А абсолютная справедливость должна быть абсолютно беспристрастна. Уста Судьи могли изречь любимому человеку неверный приговор, а меч Палача – дрогнуть над шеей дорогого сердцу существа. Какова была расплата за нарушение этого закона, неизвестно, ибо за всё время владычества амадэев никто не помнит случая этого нарушения… а владычество их было долгим. Вот только все вещи, как известно, имеют свойство рано или поздно заканчиваться.