Текст книги "Та, что гуляет сама по себе"

Автор книги: Ева Софман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

Слава Богине, хоть наглядные примеры действовали на неё убедительно.

Таша стала осторожней лишь после того, как на очередной прогулке в лесу ей пришлось уносить ноги от голодных волков – и после той истории с колодцем, естественно.

Таша поверила, что люди умирают, только когда сгорел в лихорадке младший сынишка Койлтов.

После того, как ограбили и убили старика Шелмана, Таша поняла, что представители так называемых разумных рас – хотя звери вообще-то тоже обладают разумом – могут причинять зло себе подобным.

Когда скончались Тара и Гелберт, Таша была слишком мала, чтобы что-то понять. А потому до сегодняшнего дня она упорно считала, что умереть, быть ограбленными или убитыми могут только другие – далёкие, малознакомые или вообще незнакомые люди. А Таше и её близким бояться нечего.

Теперь, может, она наконец поймёт: даже у неё не всегда всё будет хорошо.

Что ж, наверное, когда-нибудь Таша вырастет. И тогда Мариэль сможет рассказать ей всё без утайки…

…лежать и чувствовать, как из неё с каждым мигом, с каждой каплей крови, с каждым ударом замирающего сердца уходит жизнь…

…и не хватает сил даже на то, чтобы перекинуться…

– Может, всё-таки надо её…

– Нет. Ей не выкарабкаться.

Их трое. Двое брезгливо обтирают "нечестивые", посеребренные поверх стали клинки, а третий просто наблюдает. Главный. Не опустился до того, чтобы руки марать. Рубленые черты мертвенно-бледного лица, шрам на щеке – три рваные полоски – и жуткие, немигающие водянистые глаза…

– Мне искренне жаль, что так вышло, Ваше Высочество. Но иного пути не было.

Он смотрит на неё сверху вниз. Её девочка у него на руках – головка безжизненно мотается на тонкой шейке, губа разбита: Лив кинулась на одного из них с кулаками, а тот наотмашь, небрежно ударил её по лицу…

– Идёмте. Здесь нам больше делать нечего.

Она знала, что ничего не сможет сделать. Знала, стоило ему окликнуть её из-за двери. Словно вернулся призрак прошлого, чтобы забрать то единственное, что у неё осталось…

Она не могла любить Лив, но это был её ребёнок. И если кто-то думал, что она позволит отнять у неё дочь – он ошибался.

Только бы Таша не вернулась сейчас, Богиня, только бы… Кроме этого – она ничего не боится.

Ведь она уже умерла.

Почти шестнадцать лет назад…

Таша долго смотрела во впадины мёртвых глаз.

А затем тишину трещиной разбил её тихий смех.

– Да, забавный сон получается…

Она закрыла лицо руками.

"Нужно проснуться, нужно срочно проснуться…"

Оловянный запах никуда не уходил.

"Ну же…

Проснись, пожалуйста…"

Но она здесь, она всё ещё была здесь…

Она отняла ладони от лица. Посмотрела вниз. Протянув руку, закрыла чёрной волчице глаза, опустившись на колени, попыталась приподнять тело.

Тяжёлое…

Глядя прямо перед собой неживым, остекленевшим взглядом, – Таша взяла волчицу за передние лапы и поволокла вперёд.

Могилу копала на заднем дворе, там, где они недавно разрыхляли землю – Лив приспичило вырастить "свой собственный" горох. Тёплый ветер веял липовым мёдом: соцветия только вчера зажглись на деревьях жёлтыми звёздочками.

Таша остановилась, когда куча земли стала выше её роста. Выбралась из ямы. Столкнула тело вниз.

Механическими движениями заводной куклы стала засыпать могилу.

Когда всё было готово, она откинула лопату и отошла чуть поодаль, к яблоням. Сорвала две тонкие веточки, перевязала их травинкой и, вернувшись к могиле, положила на мягкую землю только что сделанный крест.

После она долго стояла, глядя куда-то вперёд – её тоненькая прямая фигурка, казалось, касалась диска поднимавшейся над яблонями луны.

А потом Таша перегнулась пополам, упала на колени, скрючилась на земле и заплакала – до судорожной боли в горле, кусая руки. Без слёз.

Глава вторая

Точка невозврата

– Таша, домой!

– Мам, ну ещё чуть-чуть!

На прощание май раскрасил сад яблоневым цветом, и море неярких цветочных звёздочек перешептывалось со звёздной пылью, серебряными веснушками обсыпавшей небо. Сгущённые сумерки окутывали сонные шершавые стволы. Ветер снегом сыпал лепестки на обвившую сад дорожку, утоптанную среди травы, а по дорожке трусила изящная вороная кобылка с юной всадницей. Таша упрямо направляла лошадку на тропу, а та с не меньшим упрямством норовила с неё сойти, отправившись в вольную иноходь меж древесных рядов.

Сидя на террасе и распивая чай, за девочкой наблюдали две женщины. Одна – с тонкими чертами удивительной красоты лица в обрамлении тёмных волос, в простом жемчужно-сером платье; вторая – грузная, круглолицая, в лоскутной юбке и полотняной рубашке явно не первой свежести.

– Балуешь девку, Мариэль, ой балуешь, – качала головой вторая, слушая звонкое "тпру, кому сказала!", – мои в её возрасте носа из дома не казали, как солнце зайдёт…

– В наших садах ей ничего не грозит, – Мариэль спокойно помешивала чай – ложечка приглушённым колокольчиком позвякивала об фарфор чашки. – Лэйна, чай остынет.

– При чём тут "грозит или не грозит", – скривилась Лэйна, – детям в десять спать положено.

– Кем положено?

Что ответить, Лэйна не нашлась, но, опуская чашку на стол, досадливо стукнула донышком о некрашеную столешницу. Светильник посреди стола, – шарик ровного золотистого света в резной оправе, – укоризненно качнулся, бросив тень на её лицо.

– И вообще рановато ей на лошадь, – помолчав, вновь забрюзжала Лэйна, – уж коли приспичило, чтобы дочурка твоя лихой наездницей был – в таком возрасте все на пони прекрасно разъезжают. Вот лет с одиннадцати…

– Таша спокойно брала барьеры в полтора аршина. А выше пони прыгнуть трудновато, – свой чай Мариэль пригубила, словно вино вековой выдержки. – Когда в настоящих условиях ты не можешь добиться большего – значит, настала пора двигаться вперёд.

– Глубокомысленно, – хмыкнула Лэйна. – Как Лив?

– Спит.

– А как вообще?

– Прекрасно, – в голосе Мариэль слышалась прохладца. – Таша!

– Да-да, я уже!

Девочка ловко соскользнула с седла и повела кобылку в конюшню, примыкавшую к дому под прямым углом. Лэйна вскинула бровь:

– Сама рассёдлывает?

– И чистит, и кормит. Любишь кататься – люби и за саночками ухаживать, – Мариэль всматривалась в белоцветную яблоневую даль, простиравшуюся так далеко, что отсюда границ было не разглядеть. – Хорошее нынче лето. Думаю, урожай выйдет неплохой.

– У вас и в самые скверные лета дивные яблоки вызревают. И сидр выходит лучший во всех семи Провинциях, – Лэйна вздохнула, – недаром к королевскому двору поставляется!

– Чтобы этот король им как-нибудь подавился, – процедила Мариэль, – этим сидром…

– Да ладно тебе! Славный король, пусть и незаконный слегка, пусть и Кровеснежная ночь… Но среди простого люда жертв и не было, а знати этой поганой так и надо! Воровали, развратничали, денежки народные на свои празднества безумные просаживали… А теперь мы и голода не знаем, и налоги небольшие… Хотя что это я говорю – король незаконный? На ком корона, тот и законный, – Лэйна, чуточку нервно оглянувшись, залпом опорожнила свою чашку. – Вот я одного не пойму – ведь сады Фаргори, чай, уже вторую сотню лет разменяли, яблони все вон какие старые… и всё плодоносят, и всё богато! Что же это за деревья такие, когда обычные лет через двадцать уже корчевать пора?

– Лэй, не пытайся мне сказать, будто никогда не слышала гуляющих по деревне слухов, что все сорта яблонь в наших садах альвийские…

– Да сама небось знаешь, каково слухам-то верить. Спросить никогда не лишне, – рассудительно заметила собеседница, поднимаясь из-за стола. – Ладно, Мариэль, пойду я. Дойти же от вас ещё надо, до дому от самой окраины-то…

– Что поделаешь, Фаргори издавна живут близ своих садов, – пожала плечами Мариэль. – Ну что же, тогда… до встречи?

– До встречи, – под весом Лэйны террасное крылечко жалобно скрипнуло.

Уже подойдя к калитке, женщина вдруг обернулась через плечо:

– Ты ей не сказала, да?

Лицо Мариэль почти не изменилось.

Почти.

– Нет.

– И что скажешь? – невыразительные глаза смотрели на Мариэль неожиданно цепко. – Сама понимаешь, в таком возрасте… надо как-то…

Взгляд Мариэль был бесстрастным. И бесконечно закрытым. Золотистый свет, игравший отблесками на её лице, не отражался в затенённых ресницами глазах, терялся в чёрной глуби с едва заметным вишнёвым оттенком.

– Скажу, что нам досталось всё имущество, без лишнего рта заживём ещё лучше, да к тому же… – она осеклась. То ли вспомнила что-то, то ли заметила вытянувшееся лицо соседки. – Имеешь что-нибудь против?

– Ну… это… жестоко, – бормотнула Лэйна, разглядывая свои потрёпанные башмаки.

– Зато правдиво. А жизнь, Лэй, вообще жестокая штука, – Мариэль улыбнулась дочери, уже бежавшей к крыльцу. – Ну, хорошо покаталась, малыш?

– Здорово, мам! – девочка птичкой порхнула по ступенькам – белое платьице шлейфом летит следом, ярко-серые глаза сияют серебром, лицо-сердечко в облаке светлых волос светится улыбкой. – Звёздочка уже начинает меня слушаться!

– О, я в этом даже не сомневалась. Вы непременно поладите, – Мариэль, чмокнув дочь в макушку, притушила светильник лёгким прикосновением к медной оправе. – А сейчас – мыться, пить вечерний чай и спать.

– А я хотела на ночь краеведение поучить, – Таша молитвенно сложила тонкие ладошки, – мам, ну можно я карту расстелю, можно?

– Можно, можно, – с улыбкой вздохнула Мариэль.

– Ура! Ну сегодня у меня эти гномы получат! – с воинственным воплем Таша упрыгала в дом.

Яблони что-то шептали в спину Мариэль, когда та перешагивала порог следом за дочерью. Негромкий щелчок закрывшейся двери, скрежет трижды провернувшегося в замке ключа – и сад остался наедине с лунным светом, потихоньку разливавшим серебро по тропке, беспокойной листве и звёздочкам белых цветов…

Когда Таша открыла глаза, небо было выкрашено блеклыми красками предрассвета.

Спросонья она не сразу поняла, что делает на заднем дворе. Без одежды? И почему её руки…

Вспомнила.

Боль была почти физической. Она ныла в сердце глухой безысходностью.

Таша до крови прикусила губу. Если бы она вернулась раньше…

"…и что бы ты сделала? – тоненько возразил внутренний голос. – Тебя бы забрали вместе с Лив, вот и всё".

Лив…

"Ксаш!!!"

Таша, вскочив, метнулась в дом.

"…дура, дура, ду-ра, – безжалостно комментировал голос, – как ты могла забыть о сестре? В следующий раз ещё голову проверь, на месте ли…"

Задыхаясь, ворваться в детскую, втянуть носом воздух – кровь… пот, кожа, табак и немного въевшегося хмеля. Обычный букет наёмника.

Она только восстановилась – но придётся перекидываться, делать нечего… В мейлеру? Или рискнуть по такому случаю в собаку… Нет, нет, никакого риска – она должна быть в себе, это главное.

…раз…

…два…

…три?

Что-то не так.

Недоумённо моргнуть, прислушаться к ощущениям…

"Что за?!"

Перекинуться обратно. Два удара сердца – необходимая пауза – кажутся бесконечно долгими.

…ещё…

…снова?!

И, уже оборачиваясь обратно в человека, Таша вспомнила…

…кое-что.

– Прекрасно, ксаш вас дери, ПРЕКРАСНО! Когда мне нужно догнать троих наёмников, я застряла в обличье КОШКИ?!

Она обвела комнату отчаянным взглядом – что-нибудь, хоть что-нибудь, что можно…

…а это что?

Таша, присев, вытянула из-под тумбочки золотые часы-кулон – на тонкой длинной цепочке, с закрывающей циферблат золотой крышкой… вернее, это вначале она подумала, что там циферблат. И что это часы. Когда девушка откинула крышку, в зеркальном стекле она увидела отражение собственных глаз – с узким кружком серебристой радужки вокруг расширенных зрачков.

Значит, зеркальце-кулон. В закрытом виде легко умещается на ладони, на серебристом стекле ни царапинки, золочёная поверхность снаружи и изнутри испещрена затейливой рунной филигранью, а на задней крышке…

Таша прищурилась.

Молот в короне. Клеймо изготовителя.

И где-то она его определённо…

Таша рванула в свою комнату, пробежалась взглядом по книжной полке, схватила здоровенный талмуд и пролистнула несколько страниц.

Вот оно. Клеймо Риддервейтсов – старинного дома ювелиров. Гномьего.

Таша стиснула зеркальце в пальцах. Такие на каждом шагу не валяются – в том, что зеркальце волшебное, глядя на руны, сомневаться не приходилось, а у Риддервейтсов исключительно спец-заказы… И если только узнать имя…

"…если заказчик сказал своё настоящее имя и если гномы удосужатся тебе его сообщить, что вряд ли, – услужливо подсказал внутренний голос. – А узнаешь, и что дальше? Потеряешь три-четыре дня, добираясь до гномов, и даже если там тебе милостиво скажут имя убийцы – как ты собираешься его искать?.."

Ладно. Другой вариант?

Таша бросила книгу на кровать и, кусая губы, уставилась куда-то на стену.

"Им надо было везти Лив – значит, наверняка прибыли на лошадях…"

А сейчас сухо, пыльно…

Таша опрометью кинулась из комнаты. В коридор, на террасу, в сад. Пробежать по тропинке до калитки, выглянуть на пустую сумрачную улицу – и увидеть в пыли у плетня отчётливые отпечатки копыт. У калитки земля вся истоптана, а дальше тройная цепочка следов уводит по дороге в сторону…

К вившейся среди лугов тропинке, выводившей на Четырёхграничный Тракт.

Сборы заняли не больше пары минут. В свою комнату Таша заглянула лишь для того, чтобы одеться, – в первое, что выдернулось из сундука, – и захватить холщовую сумку. Затем в гостиную, вытащить из тайника над камином перстень, кожаный кошель и последнюю "побрякушку" – громоздкий медальон, тоскливо отливавший золотом. Потом на кухню, кинуть в сумку всё, что найдётся съестного. А после этого, заперев дом – в конюшню, седлать Звёздочку.

Выведя за забор кобылку, крайне недовольную фактом столь раннего пробуждения, Таша прикрыла калитку и с ловкостью привычки вскочила в седло. Окинула взглядом море шелестящей лиственной зелени, прячущиеся в волнах сердечки незрелых яблок и тихий светлый дом – в котором выросла и который видела, возможно, в последний раз. Хорошо, что старенького пони мама давно уже отпустила на вольный выпас, и хорошо, что нет у них ни коров, ни кур, ни иной живности: вполне могут позволить себе покупать яйца-молоко у соседей, а так сейчас бы ещё о них думать пришлось…

Даже интересно, когда их хватятся. Мама не особо любила сплетничать по-соседски с деревенскими кумушками, Таша и Лив нечасто гуляли с ребятами – их исчезновение заметят далеко не сразу. Да и не до них будет. Хотя да, сенокос… таки хватятся… Да и Гаст наверняка забежит сегодня-завтра…

Таша, отвернувшись, хлопнула Звёздочку по боку, и та сонно порысила вперёд.

Поравнявшись с частоколом ближайшего дома, Таша осадила лошадь, спрыгнув, подбежала к калитке Койлтов и – мяукнула. С чувством мяукнула, с толком, с расстановкой. И если это была лишь подделка девичьего голоска под кошачий, то ксашевски хорошая.

Только бы Пушок уходил сегодня гулять… Только бы он уже вернулся…

Никого.

Таша мяукнула снова – тонко, отчаянно.

Какое-то время во дворе было пусто, затем откуда-то из-под поленницы вылез здоровенный, косматый, на меховой шар походящий котяра и воззрился на гостью фонарями ярко-оранжевых глазищ. Таша помахала заботливо припасённым куском солонины, Пушок задумчиво почесался – и наконец изволил приблизиться.

Пушок безбоязненно захаживал в лес самыми холодными и голодными зимами – редкий волк рискнул бы с ним связаться. Несколько раз Таша, перекидываясь в мейлеру (как аллигранцы прозвали больших, в человеческий рост белых кошек), прогуливалась с ним. Конечно, рискованно, – заметь кто мейлеру вблизи Прадмунта, шума было бы много, – но в кошачьей ипостаси находиться рядом с существом, регулярно улучшавшим потомственный генофонд всех кошек в округе, было куда рискованнее.

Впрочем, летом у кота был другой способ проведения досуга – несколько причудливый. Не особо торопясь, охотясь по дороге на пташек и мелких зверюшек, он доходил до Тракта и наблюдал там за прохожими, возвращаясь домой лишь ближе к рассвету.

Дождавшись, пока Пушок расправится с мясом и уставится на неё, – кот прекрасно знал, что альтруизмом по отношению к нему Таша не страдает, – девушка представила себе образ…

…троих всадников в тёмных плащах, на чёрных конях, мчащихся в ночи…

…у одного на руках безжизненная Лив…

По крайней мере, именно такую зловещую картинку ей подсунуло воображение.

А теперь взглянуть прямо в кошачьи глаза и передать мыслеобраз – для оборотня общаться с животными на ментальном уровне так же естественно, как для людей обмениваться словами.

Пушок лениво моргнул, а затем окрестности расплылись в красочном мареве, и Таша увидела…

…уже на самом краю луга шум – стук копыт…

…ветер доносит запах лошадей, людей…

…отойти в сторону…

…одна за другой три лошади…

…мельком заметить маленькую фигурку перед одним из всадников…

…выйти к дороге, сквозь сумеречную дымку разглядев лишь силуэты вдали…

Прежде, чем Ташиным глазам вновь предстал двор Койлтов, она уже знала, куда повернули наёмники – в сторону Равнинной Провинции.

Таша, благодарно мяукнув, кинула Пушку ещё кусок мяса, вернулась в седло и направила Звёздочку на тропинку меж лугов.

Краешек восходящего солнца потихоньку раскрашивал просторное разнотравье алым светом. Уже завтра ведь восьмой липник, начало сенокоса… Девчонки даром что только от той истории с "некромансером" оттряслись, когда из дома и носа боялись казать – уже вовсю вертятся друг перед другом в праздничных нарядах. "Сенокос" – читай "смотрины", а "луг" – "гульбище", где себя во всей красе показать можно. Знай себе работай граблями, запевай общую песню и рисуйся перед женихами. А потом и хороводы, и по ягоды, и на Кристальное всей гурьбой сходить можно, и баловство потом, когда копнить начинают…

Девчонкам всем, конечно же, по нраву Гаст. И статен, и в плечах-то широк, и лицом-то хорош, и кудри-то смоляные буйные… и папенька-то – деревенский голова, и маменька-то – пастырева сестра. Все главы Прадмунта под рукой, так сказать. Хотя на деле-то деревней, пожалуй, один пастырь и управляет…

Вот ксаш, лёгок на помине!

С тропы, ведущей к мельнице, на луг вывернула телега, запряжённая унылой серой клячей. Пузатый, с пролысиной на макушке, на робком солнце сверкающей не хуже золотого креста на груди – пастырь мрачно чернел на месте возницы, в своей мешковатой рясе весьма смахивая на крупного ворона.

Поскольку встреча с отцом Дармиори в Ташины планы никак не вписывалась, она предпочла выйти из ситуации самым бесхитростным способом: сделав вид, что никакой ситуации нет. А именно пригнуть голову и предоставить Звёздочке свободу действий – то есть легко и непринуждённо промчаться мимо.

– Куда в столь ранний час, дочь моя? – надтреснутый тенорок дэя рассёк рассветную тишину.

Звёздочка фыркнула в ответ.

– Дочь моя?..

Ничтоже сумняшеся сойдя с тропы, бойкая лошадка обогнула по траве возникшее в виде телеги препятствие – и помчалась дальше, унося к Тракту старательно хранившую молчание всадницу.

– Тариша Фаргори!!!

– А не пойти ли вам… лесом, святой отец? – бросила Таша по ветру. Впрочем, не особо надеясь, что её услышат. Скорее даже надеясь, что не услышат.

Слишком долгими выйдут объяснения. Хотя эти долгие объяснения в любом случае предстоят ей, когда она вернётся…

Если она вернётся…

Итак, истинный облик похитителей: закутаны в тёмно-серые плащи, один, – наверное, главный, – на белом коне, двое других – на серых в яблоко.

Лив они тоже приодели в тёмный плащ…

Таша стиснула поводья так, что ногти врезались в кожу.

Выследить убийц – задача почти нереальная, подумала она. Но…

Звёздочка выскочила на Тракт.

Увидав перед собой ленту дороги, вьющуюся за горизонт средь туманных лугов с редкими перелесками и пятнами мелких озёр, алевших в рассветных лучах, тёплых чувств кобылка явно не преисполнилась. Свой решительный протест она выразила торможением – до того резким, что Таша едва не вылетела из седла.

Не без труда восстановив равновесие, девушка склонилась вперёд:

– Ничего не поделаешь, Звёздочка. Надо. Во весь дух.

Лошадка скептически стригнула воздух ушами.

– Звёздочка, ну пожалуйста… Ты же у меня самая хорошая, самая быстрая, самая умная девочка…

Звёздочка, полуобернувшись, покосилась на неё. Посмотрела вперёд. Шумно вздохнула.

Звёздочка была тем большей заразой, что прекрасно всё понимала (Таша на полном серьёзе утверждала, что интеллект её лошадки превышает среднестатистический человеческий). И чтобы уговорить её что-то сделать, не нужны были никакие мыслеобразы: требовалось лишь хорошенько её поуламывать.

Напоследок встав на дыбы, – не чтоб покрасоваться, а чисто из вредности, – Звёздочка иноходью помчалась по Тракту в сторону Равнинной.

"Так вот, – Таша попыталась удобнее устроиться в седле. – Выследить убийц почти нереально, но…"

Можно долго рассуждать о пессимистах и оптимистах. Можно упомянуть и о том, что стакан наполовину полон или наполовину пуст, и о том, что один видит свет в конце туннеля, а другой не видит – но принципиальное отличие пессимиста от оптимиста в следующем.

Пессимист видит проблему в любой задаче.

Оптимист видит задачу в любой проблеме.

Полуденное солнце застало Звёздочку порядком взмыленной, а Ташу – усталой, сонной и разве что не падавшей с седла. Море разнотравных лугов по обе стороны от Тракта застыло в безветренной неподвижности. По пыльной дороге расплывалось тягучее жаркое марево, скапливаясь в выбоинах, смеясь над путниками миражами отражённого неба.

Таше часто приходилось на своём пути обгонять длинные воловьи караваны – по два вола на две сцепленные друг с другом повозки, на которых высятся под брезентом груды товара, меланхолично посвистывают возницы, ковыряют ножами в зубах нанятые стражники да дрыхнут прихваченные в трактирах путники. Путешествовать караванами было долго, но затраченное время с лихвой компенсировалось дешевизной, надёжностью и относительным удобством.

А порой ей приходилось сворачивать к обочине, пропуская покачивающуюся навстречу громоздкую карету. По внешним атрибутам легко можно было определить, кто внутри. Пара лошадок и простенький экипаж указывали на купчиху, собравшуюся в гости к какой-нибудь троюродной сестре двоюродной тётки. Четвёрки коней, плюмажи и безвкусно дорогое убранство возвещали о графах, придворных лицах или не самых низко поставленных чиновниках. Если же на обильно позолоченной дверце к тому же красовался герб, на крыше восседали грозные стражники, а позади тряслась карета-другая попроще с челядью – значит, катит никто иной, как герцог. Ну, а если всё скромное убранство однотонно-чёрной кареты заключалось в гербе, зато за ней следовали ещё три экипажа, да на крыше каждого виднелась пара людей в чёрных одеждах, чрезвычайно мирных на вид – значит, за тёмными окнами из дымчатого стекла восседал сам князь. Впрочем, последних повстречать было бы большой удачей – в конце концов, князей всего шестеро, да и за управлением Провинциями не больно-то найдётся время для разъездов… Или большой неудачей – смотря, кто встречает.

Тракт был пусть не самым коротким, но самым безопасным путём. Пролегал в стороне от больших городов, – во избежание пошлин за проезд и товар, – но безлюдными окружающие местности назвать можно было вряд ли: с обеих сторон к Тракту лепились многочисленные деревеньки. Не у самой дороги, а в версте или в двух, но всё-таки.

Хотя пара стражников и в людном городе среди бела дня вряд ли помешает…

Таша, зевая, покосилась на свои руки. Она физически чувствовала грязь – ладони были не только липкими, но и… тяжёлыми. Горячими. Неуклюжими.

О том, что после ночных событий она должна быть чумазой с ног до головы, Таше вспомнилось не так давно.

Не хотелось бы загнать Звёздочку в первый же день, стоит дать лошадке передохнуть – ну, и заодно себя привести в порядок: окружающих пугать своей окровавленностью как-то не очень…

Тракт как раз пересекала очередная речушка с переброшенным через неё дутым каменным мостом. Названия Таша не припомнила бы – такие мелкие юркие речки с крутыми травянистыми берегами испещрили всю их Озёрную Провинцию сплошной водяной сетью, соединяя друг с другом многочисленные озёра и озерца. При дороге купаться не особо хотелось, но вот в стороне от Тракта, среди изумрудных пятен тенистых рощ, сверкало на солнце серебряной монеткой небольшое озерцо. Скорее всего, старица этой самой речушки.

Насколько могла прикинуть Таша – до желанной водяной прохлады было минут пятнадцать езды.

– Тпру!

Звёздочка охотно остановилась.

– Как ты относишься к купанию? Вооон там?

Вместо ответа Звёздочка радостно вскинула морду и свернула с дороги.

Озеро сияющим зеркальцем отражало лазурное небо. Сверкало золотистыми бликами на редких волнах. Дразнило свежим, оставлявшим на губах водяной привкус ветром и манило тенью раскидистых ив на берегу.

– Притормози-ка!

Звёздочка, и не думая останавливаться, на всех парах приближалась к воде.

– А ну стой!!

Никакой реакции.

– Зараза!!!

Девушка всё-таки успела скинуть плащ и швырнуть сумку на землю – перед тем как кобылка с разбегу врезалась в воду грудью и Ташу окатила пенистая волна.

Блаженно расплескав по озёрной поверхности смоляную гриву, Звёздочка принялась жадно пить.

– Вот зараза – она и есть зараза, – проворчала Таша, стягивая туфли и спрыгивая… хотя скорее выплывая из седла. С другой стороны, платье сполоснуть тоже не мешало – наверняка всё в разводах пота.

Одежда, подвернувшаяся Таше под руку, оказалась не самой практичной – она бы предпочла путешествовать всё-таки не в светлом шёлковом платье. И не в плаще чёрного бархата. И уж тем более не в атласных туфлях, которые уже после купания будут иметь весьма плачевный вид.

Ладно, может, потом она подкупит что-нибудь более… "путевое".

А пока Таша кинула туфли на берег, – те благополучно перелетели примятые Звёздочкой камыши и шлёпнулись на травку. Расседлала лошадь – и без того тяжёлые, а сейчас ещё и намокшие потник с седлом пришлось лично буксировать к берегу. Когда же лошадиная экипировка присоединилась к туфлям – зажав нос рукой, Таша наконец окунулась с головой. Вынырнув, откинула с лица разом потемневшие волосы и шагнула вперёд по мягкому илистому дну: со дна немедля поднялись бурые струйки. Щурясь от ослепительных бликов, увидела покачивающиеся на воде поодаль кувшинки и, не торопясь, поплыла к ним.

Таша долго плескалась в воде – отмывая грязь и кровь с кожи, выполаскивая платье, вымывая пыль из волос. На берег за это время она вышла только раз: чтобы сорвать пучок травы – оттирать им Звёздочку.

– Знаешь, иногда ты даже кажешься примерной лошадкой, – задумчиво сказала Таша, глядя на довольно пофыркивающую кобылку.

Звёздочку Таша купила жеребёнком-двухлетком – в Нордвуде, столице Озёрной, шесть лет назад. Вороная кобылка-иноходец с белой звёздочкой на лбу, которой та и была обязана своим именем, приглянулась ей сразу. Как выяснилось, не зря: лошадка оказалась не только красавицей, но и на редкость умной, быстрой и выносливой.

Правда, ко всем положительным качествам прилагалась редкостная вредность.

Вскоре Таша уже сидела на берегу, обсыхая, и грызла медовые лепёшки собственной выпечки. Звёздочка щипала травку под ивой. Платье сохло чуть поодаль – всё равно поблизости не наблюдалось ни одной живой души.

Глотнув воды из фляжки и на этом покончив с импровизированным завтраком, Таша прихлопнула особо назойливого слепня, сорвала травинку и принялась гонять её из одного уголка рта в другой.

За минувшие часы дороги она хоть как-то упорядочила свои мысли. Долгие поездки вообще располагают к размышлениям по одной просто причине: кроме как думать, больше нечего делать. А в Ташином случае это было не столько способом проведения досуга, сколько острой необходимостью – эти самые мысли переплелись и свалялись с убийственной замысловатостью, как нитки в клубке. Попробуй распутать: потянешь за один конец и тут же затянешь ещё с десяток узлов.

Ташу не оставляло ощущение, что всё происходящее – нереально… будто происходит – не с ней, будто просто – сон. Красочный, страшный и ксашевски реалистичный сон. Разве может такое случиться с ней, с мамой, с Лив? Ну не может же… они же счастливая семья. У них всегда всё было хорошо. С ними не могло приключиться чего-то ужасного – просто не за что.

Но… когда-то люди, отнявшие у Таши отца, решили по-другому. Вернее, отнявшие у Таши того, кого она считала отцом.

Вот и бледный мужчина в тёмном плаще рассудил иначе.

Вопрос, зачем им, знакомым в лицо, но неведомым им понадобилось убивать маму и похищать Лив, оставался без ответа, – хотя смутные догадки у Таши были… Но в первую очередь её волновало даже не это.

А то, что ей… рассказала мама.

Человек, которого Таша всю жизнь считала своим отцом, приходился ей отчимом, а родная сестра – сводной. Её мать успела побывать вдовой до того, как по расчёту окрутить деревенского парня, противного ей до тошноты. Её мать жила с ненавистным ей человеком больше девяти лет и родила от него нелюбимую дочь. Ну, и на десерт – нарекли Ташу не в честь бабушки Тары, как это всегда объясняла Мариэль, а в честь папы Тариша.

Её мать всю жизнь лгала: как окружающим, так и родным дочерям.

На фоне всего этого единственная новость, которая могла порадовать, – что Таша самая что ни на есть законная наследная принцесса трона Аллиграна, – как-то блекла.

Таша прекрасно помнила, как зимой у них объявился "некромансер". Забредший в Прадмунт "погреться" крючконосый сальноволосый мужик не особо огорчился, когда пастырь весьма недвусмысленно попросил его убраться восвояси – как, впрочем, отец Дармиори поступал со всяким забредавшим в деревню чужаком. Колдун, однако, никуда убираться и не подумал: обосновался в заброшенной избе рядом с кладбищем, у самого леса. Дом когда-то принадлежал старухе-ведьме Шере – впрочем, помимо ведьмовства, Шера неплохо знала знахарство, так что у деревенских была в почёте. Вот только закончила нехорошо: как-то зимой оголодавшие волки прямо в избе задрали. Старуху схоронили рядом с домом, который с тех пор и стоял заброшенным – до нового владельца-колдуна. Впрочем, скорее временного владельца.

Сестёр Кайю и Лайю, Ташиных ровесниц и не самых плохих её приятельниц, "некромансер", – хотя Таша весьма сомневалась, что колдун действительно был некромантом, – уволок в своё "логово", когда те возвращались с ближайшего к Прадмунту озерца Кристального (зимой деревенские всегда расчищали его под каток). Зачем "некромансеру" сподобились девушки, неделю оставалось вопросом: все Прадмунтские мужики во главе с отцом девчонок, безумным в своей ярости, не смогли даже близко подойти к избе – проклятый колдун окружил логово не самыми паршивыми защитными заклятиями. Впрочем, торжество его было недолгим: в деревню забрёл ещё один путник. Смуглый и светловолосый, весьма и весьма симпатичный молодой человек по счастливой случайности тоже оказался колдуном. По ещё более счастливой случайности – не просто колдуном, а чародеем, выпускником Камнестольнской Школы. И по совсем уже счастливой случайности – чародеем, с пониманием и состраданием отнесшимся к ситуации и в два счёта выкурившим "некромансера" из избы. В обездвиженном виде – прямо в распростёртые объятия мужицкой толпы с топорами и дубинами наготове.