Текст книги "Тридцать ночей (ЛП)"

Автор книги: Эни Китинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

Глава 46

Залп

В «Ровере» я свернулась клубком на коленях Айдена, его руки, подобно тискам, сжались вокруг меня. Я не могла вспомнить ни то, как мы вышли из офиса Боба, ни как мы оказались на заднем сидении машины. Я лишь воспринимала сандалово-коричный запах Айдена. Когда фрагмент одной мысли оформился в моей голове, это заставило плакать меня ещё сильнее. Мысль, которую я предпочла бы не иметь. Какая любовь победит?

– Как долго длится тюремное заключение за препятствие свершению правосудия? – просопела я ему в шею.

Его мускулы завибрировали. Он не ответил. Может быть, он не знал ответа. Или может быть не хотел мне этого говорить.

– М-м-может быть лучше поступить таким о-о-образом, – мой голос дрожал. – Хавьер будет в безопасности. Я всё ещё буду з-з-здесь некоторый период времени. И, может быть, ты сможешь приходить и навещать м-м-меня?

Мои слёзы впитывались в его кожу, несмотря на то, что слова казались сюрреалистическими. Сюжет для творческой фантазии, а не для жизни.

Неожиданно "Ровер" остановился. Мы были дома.

Бенсон вышел из машины и открыл нам дверь. Три глубоких морщины прорезали его лоб – точно так же, как это бывало у Хавьера. Спотыкаясь, я начала вылезать из машины, Айден поддерживал меня за талию. Бенсон взял меня за руку, помогая выйти.

– Спасибо, Бенсон, – прохрипела я.

– Всё будет хорошо, мисс С – Элиза, – он обменялся взглядом с Айденом. – Я запаркую машину и проверю, как обстоят дела со слежкой за Фейном, сэр. Затем отправлю Кардоза на поиск свидетелей.

Айден единожды кивнул и прижал меня к своему боку, и мы зашагали вниз по выложенной щебнем тропинке, устремившись в сторону двойных дверей дома. Я вошла в фойе в трансе. Он провёл нас мимо гостиной, направившись в свою библиотеку, ни на секунду не выпуская мою руку. Как только мы шагнули внутрь, он закрыл за нами дверь.

– Элиза, – произнёс он ещё до того, как освещение перестало мерцать. Его голос был тихим.

Я повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо, желая броситься ему в руки. Но его глаза остановили меня. Они больше не были цвета непроглядной тьмы. Они были цвета чистого кобальта.

– Дорогая, ты должна его сдать.

Я видела движение его губ. И я слышала его голос, но слова были мне незнакомы.

– Что?

Он сделал шаг навстречу мне.

– Ты должна отступиться от него, – произносил он очень медленно.

На этот раз у меня не возникло никакого заблуждения насчёт его слов. Воздух стал ледяным. Острым, как январская ночь.

– Нет! – слово хлёстко сорвалось с моего языка, пронизывающе и опустошающе. – Нет! Я не могу этого сделать! Я не хочу!

Сокрушительный звук моего голоса поразил меня, но не его. Он сделал ещё один шаг в мою сторону, разведя руки, словно собирался поймать меня. Я отступила назад.

– Элиза —

– Почему бы тебе просто не дать мне СВУ и попросить меня положить его им под подушки, Айден? Это должно избавить тебя от какой бы там ни было, подготовленной тобой речи, пока я сидела на твоих коленях, считая, что ты поддерживаешь меня!

На этот раз он вздрогнул. Когда он вновь заговорил, его голос был очень нежным – в противовес моему голосу.

– Я поддерживаю тебя. Я буду поддерживать, даже если ты не захочешь этого с моей стороны. Но такое... такое самоуничтожение не правильно. Подумай о своём будущем, своих мечтах, своей жизни, своём здоровье. Если всё это канет в небытие, в той же степени твои родители вновь погибнут. Но на сей раз, за рулём того грузовика будешь сидеть ты, любимая.

Его слова задушили меня. Поскольку они несли в себе правду. И они ничего не меняли.

– Эти самые причины работали и для тебя, Айден?

Он нахмурился в замешательстве.

– Когда ты торговался своей жизнью ради Маршалла, они работали?

Его челюсть сжалась. Тектонические плиты тотчас переместились, как только его глаза потемнели до синевато-серого цвета.

– Нет, не работали, – его голос был сдержанным. Практически холодным.

– Тогда почему они должны работать для меня?

– Потому что Маршалл не нарушал закон. У него были все права вернуться сюда назад.

Задыхаясь, я отступила назад ещё на один шаг.

– И жизнь Хавьера почему-то имеет меньшее значение из-за этого?

– Не его жизнь. Только его право находиться здесь за твой счёт, в то время когда ты играла по правилам, пока он выбирал лёгкие пути.

– Лёгкие пути? Да, он работает больше, чем —, – произнесла я сквозь стиснутые зубы.

– Прекрати! – его голос выпалил подобно выстрелу пистолета в воздух. – Я не собираюсь участвовать в политических дебатах с тобой. Речь только о твоём будущем, о твоей жизни. И я отказываюсь наблюдать за тем, как ты отправляешься в тюрьму из-за ошибок некого мексик —

– Мексиканцы? И это всё, кем они для тебя являются?

– То, кем они являются для меня, к делу не относится. Единственное, что имеет значение, так это то, кто они для тебя. Я понимаю, что ты их любишь, но прямо сейчас, они представляют для тебя угрозу.

– Они моя семья! Они, те самые люди, которые спасли жизнь девушки, которую по твоим утверждениям ты любишь!

Я шагнула вперёд, чтобы выйти из библиотеки, но изменения, произошедшие в его глазах, застопорили мои ноги. Вспышка ярости зажигалась в его тёмных зрачках – снова и снова, подобно электрическому току над сердцем, неспособному возродить его. Но плиты не переместились. Они стояли всё так же, как будто мои слова раскололи их.

– Утверждаю, что люблю? – его голос был низким, гортанным. Его голова немного повернулась в сторону: – Хочешь знать всю правду, Элиза? Если бы ты была у меня в тот день, когда умер Маршалл, если бы я знал, что ты ждёшь моего возвращения домой, возможно, я не стал бы торговаться своей жизнью взамен его. Возможно, я прорвался бы через те стальные тросы гораздо быстрее. Лишь ради того, чтобы снова увидеть твоё лицо. Даже если бы я уже и без того помнил каждую твою пору на твоей коже и каждую прядь твоих волос. Лишь полюбив, люблю я вечно! – он перестал говорить, но его голос отражался в тишине библиотеки.

Лишь полюбив, люблю я вечно.

Я сделала шаг навстречу к нему и протянула руку, испытывая потребность ласково прикоснуться к его шраму, но он отвернул голову.

– Хочешь и ты знать правду? – поинтересовалась я. Мой голос не вторил эхом; это был шепот, текущий по воздуху, как будто хотел проникнуть внутрь него: – Я люблю тебя ровно также. Ты вернул меня к жизни. Но даже если бы не было того несчастного случая в ту январскую ночь, и мы бы встретились при других обстоятельствах, я всё равно переехала бы сюда ради тебя одного. Мы не так уж сильно отличаемся друг от друга, любимый.

Что-то промелькнуло в его глазах – как если бы электрический разряд, наконец-то, подействовал на сердцебиение.

– Тогда ты можешь на меня рассчитывать, – сказал он. Его голос уже не был холодным. В нём слышались нежные нотки, без пяти минут готовым признать поражение: – Сдай его и ты можешь владеть мной.

Я воспроизвела его слова в своей голове – один раз, дважды – но они не несли никакого смысла.

– Что?

– Сдай его и я твой. Навсегда. Насколько бы ты ни захотела меня. Но не таким образом. Не с посещением тюрьмы и не с телефонными звонками, в то время как я беспомощно буду восседать тут, наблюдая за тем, как ты теряешь всё ради того, кто в любом случае может закончить тем, что будет депортирован. Если я вернул тебя к жизни, я хочу, чтобы ты проживала её, – он сделал дрожащий вздох и сглотнул. – Пожалуйста, Элиза, – его слова были не громче хриплого шепота. Словно это было единственным, что осталось у него, чем можно было торговаться.

Слёзы застили мои глаза от увиденной в его глазах опаляющей агонии, поскольку я знала, что не смогу избавить его от неё. Так как я сама и являлась причиной этого. Я опустила взгляд на его полуботинки.

– Я не могу, – прошептала я. – Я люблю тебя. Люблю тебя больше своей жизни. Но и Солисов я тоже люблю. Я не могу придать их лишь потому, что могу врезаться в "Жука" своих родителей. Или лишь потому, что не могу оставить тебя. Я не могу выбирать между вами.

Начались рыдания и стремительно-текущие слёзы сильным потоком хлынули к моему подбородку. Я единственная, кто должна была лежать под гранитом и розами. Я проклятье для всех, кто когда-либо меня любил.

– Ох, но ты выбираешь, Элиза. Ты решила пожертвовать собой, решила отобрать себя у меня.

– Нет! Никогда! Я-я-я останусь здесь нелегально. Я откажусь от науки. Моего о-о-отца. Всего этого —, – я замолчала, чтобы сделать вдох сквозь рыдания, когда холодный озноб резко заледенил мою шею. Подобно дыханию из могилы. Я понимала, что это было игрой моего воображения. Но от этого менее правдоподобным это не становилось.

– Я буду просто р-р-работать с Марией в отеле. Я хорошая уборщица. Это стоит того, если я по-прежнему смогу иметь вас всех... Если ты в-всё е-е-щё будешь иметь меня, тогда..., – я больше не могла говорить из-за рыданий.

На фоне туманных слёз, картина, обрисованная Бобом, преобразилась. Я все также в больнице, но теперь шваброй намываю пол. Сквозь приоткрытую дверь, я вижу Айдена со светловолосой, голубоглазой, стопроцентной американской девушкой, у которой не было моего проблемного багажа. Которая делает его счастливым. Которая подарила ему мальчика с глазами цвета сапфиров.

– О, чёрт! – его взбудораженный голос с трудом просочился сквозь гул рыданий, стоявший в моих ушах.

Сквозь завесу слёз, я видела, как его полуботинки развернулись. Он уходил прочь. Подальше от меня.

– Пожалуйста, не уходи! – потрясенно выговорила я, и схватила его за руку со спины.

На долю секунды время застыло, и я осознала, что только что послужила залпом, сыгравшим роль спускового механизма. Но было слишком поздно. Он двигался молниеносно быстро.

Он резко развернулся, и его локоть, словно пушечное ядро, врезался мне в грудь. Я пролетела через всю библиотеку, что-то тупое рвануло мой левый бок, комната затуманилась, послышался раскалывающийся, разрывающийся звук; и я ударилась об книжные полки, расположенные у противоположной стены. Острая боль охватила мою спину, и мучительная агония начала исходить из моей левой руки. Рядом со мной обвалились книги, глухой стук их падения был заглушен пронзительным криком. Моим собственным криком. Сквозь страницы и ослепляющую боль, я видела, как кисть руки Айдена крепко зажала мою руку. Вследствие его дробящей кости хватки, я повисла над полом.

Его глаза были сосредоточены на чём-то позади меня, они были дикими и отрешёнными. Он резко дёргал рукой из стороны в сторону, подобно тому, как лошадь противиться путам. Его дыхание было быстрым и поверхностным. Его лицо искривилось в страдании, а его шея и плечи напряглись в борьбе с невидимыми удилами. Мрачный рёв прорвался сквозь его стиснутые зубы.

– Айден! – кричала я, но мой голос надломился из-за его мощи. – Айден! Пожалуйста! Вернись ко мне... ты здесь, ты дома, – молила я, но он был вне досягаемости.

Боль в моей руке становилась обескураживающей, и я начала отбиваться, чтобы вырваться из его хватки.

В библиотеку ворвался Бенсон, Кора следовала за ним по пятам.

– Бенсон! – вскрикнула я. – Пожалуйста, помоги ему! Я не могу... я не могу достучаться до него!

– Элиза, не двигайся! Оставайся очень-очень спокойной! Закрой глаза! – немедленно приказал Бенсон. – Давай, малыш. Закрой свои глаза ради меня.

Я не могла закрыть их. Мучение Айдена было настолько примитивным, что принесло мне куда больше боли и пронзило меня глубже, чем его хватка.

– Элиза – Иза, закрой свои глаза, – Бенсон повторил уже гораздо громче, пока сам подкрадывался к Айдену со спины.

В этот момент, я поняла, что Бенсон будет делать. Он мог освободить меня лишь единственным способом – только если обхватит руками Айдена и одёрнет его назад. Это спровоцирует другую ретроспективу, и Бенсон не хотел, чтобы я это увидела.

– Иза, пожалуйста! – вынуждала меня Кора, подойдя ближе ко мне.

Я посмотрела на Айдена.

– Я люблю тебя, – произнесла я и закрыла глаза.

– Кора, на счёт три, – прокричал Бенсон. – Раз. Два. Три.

Я поняла, что Бенсон обвил руками Айдена, поскольку гортанный стон вырвался из чьей-то груди. Раскаты рёва взорвались, и что-то шумно, с оглушительным звуком, рухнуло на пол. Хватка Айдена ослабла и я упала. Я резко открыла глаза.

Айден с Бенсоном сцепились в жёстокой схватке, действие происходило так быстро, что я не успевала следить за ними. Звуки, вырывающиеся из них, были примитивными. Два льва в рукопашном бою. Причина, лежащая в основе такого обескураживающего размера Бенсона, была очевидна. В бою Айден был страшён. Он двигался со смертоносной грацией, словно его разум декламировал удары, прежде чем они производились. Его глаза были отсутствующими. Истинный Ахиллес с памятью, вместо пяты.

– Выбирайтесь отсюда, – изрёк Бенсон.

Только сейчас я заметила, что нахожусь в объятиях Коры. Неожиданно до меня дошло, что делает Бенсон. Он пытается выиграть для меня время, чтобы я смогла убраться прочь из библиотеки.

– Нет! – заметалась я. – Нет, не причиняй ему боль! Не причиняй ему боль! Пожалуйста, Бенсон! Помоги ему. Помоги ему. Это всё моя вина, – хрипло кричала я сама себе, но Кора тащила меня, ступая прямо по книгам, скандируя слова которые я не могла расслышать, пока мы не оказались за пределами библиотеки.

Дверь громко захлопнулась за нашими спинами, и щёлкнул замок, запирая её изнутри. Звуки крушений и криков становились громче. Я вырвалась из хватки Коры и с силой дёрнула ручку двери, но дверь не поддалась. Я выкрикивала имя Айдена и билась о дверь снова и снова, ударяя по ней изо всех сил.

– Айден! Айден! Я люблю тебя. Пожалуйста, позвольте мне войти! Позвольте мне войти! Позвольте мне войти!

Дверь так и оставалась неумолимо запертой. Я не могла остановиться, поскольку если бы я остановилась, я бы предала его. Айден. Айден. Айден. Я не знала, как долго билась об дверь, но, в конечном счете, моё тело сломилось, и я рухнула на пол. Кора присела рядом и начала поднимать меня.

– Тише, милая. С ним всё будет в порядке. Позволь мне отвести тебя в свою комнату, – её слова начали обретать смысл.

Она упёрлась плечом мне под руку и подняла меня. Мы шли медленно, тело Коры было якорем, который удерживал меня от плавания по течению. Сквозь пелену слёз я увидела террариум с цветами, полученными в честь выпуска, когда мы проходили мимо гостиной комнаты.

Глава 47

Моё самое дорогое

Вы когда-нибудь задавались вопросом, как много ударов совершает сердце за час? Прежде чем вы умножите количество ударов за минуту на шестьдесят, позвольте мне вас остановить. Эта формула неверна. Главный знаменатель в задаче: а какой именно час. Есть часы, когда ваше сердцебиение это целая жизнь. Часы, когда вы настолько живы, что не уверены, проживаете ли вы эту жизнь или уже в следующей жизни. У меня были такие часы, когда я находилась в руках Айдена.

А есть часы, когда кажется, что ваше сердце вовсе не бьётся. Часы, когда единственная известная вам причина, почему вы всё ещё живы – так это душевная боль, которая отвергает ваше право на жизнь после смерти. Вот это и был один из таких часов.

Такие часы не подсчитывают тебе, как долго они длятся. Поэтому сидя на диване в комнате Коры, я не могла с точностью наверняка сказать прошли минуты или дни. Её нежные руки меняли пакет со льдом за пакетом на моей руке. Её голос начал приобретать очертания слов, потом слова стали предложениями, а предложения превратились в надежду.

– С ним всё будет в порядке, дорогая. Это не твоя вина.

Я слушала её голос, крутя подол моего нового тёмно-красного платья – Айден разорвал его левую сторону в клочья – и читая следующие строки из стиха Байрона:

"Она в душе хранит покой.

И если счастье подарит,

То самой щедрою рукой."

Наконец, дверь открылась. Появился Бенсон. Я подскочила на диване.

– Как он? – прохрипела я.

Бенсон сел рядом со мной. На нём не было синяков и его стоическое лицо, которое обычно приводило меня в смущение, теперь дарило мне успокоение.

– Стабилен. Мне пришлось вызвать психиатра, и он дал ему седативное средство. Некоторое время он будет в отключке. Ты как?

– Хорошо. Он пострадал?

– Нет. Я, в основном, блокировал его, но когда я сначала бросился на него, чтобы отбить тебя, то привёл в действие его ретроспективу о плене. В своём сознании, он боролся с повстанцами. Но он не пострадал.

– Ох, Слава Богу. Слава Богу, – комната качнулась, так что я продолжила говорить. – А что насчёт тебя, Бенсон? Ты в порядке?

Он улыбнулся.

– Требуется нечто посерьёзней этого, чтобы вывести меня из игры. Не волнуйся обо мне.

– Бенсон, спасибо тебе огромное. Если бы ты не вошел..., – я не смогла закончить свою фразу.

Как бы всё это закончилось? И всё из-за моей глупой ошибки.

– Я рад, что вошёл, – он сделал глубокий вдох. – Элиза, доктор всё ещё здесь. Он хочет поговорить с тобой, если ты найдёшь в себе силы на это. Ты через многое сегодня прошла, – голос Бенсона был нежным. Но вместо того, чтобы успокаивать меня, он побуждал меня действовать.

Я могу помочь Айдену. Я могу сделать нечто иное, чем просто беспомощно сидеть на диване.

– Конечно! Да. Пойдём. Спасибо тебе, Кора, – я начала выбегать из комнаты Коры раньше, чем закончила свою фразу, Бенсон последовал за мной.

Кора накинула мне на плечи длинный кардиган.

Когда мы прошли мимо плотно запертых дверей библиотеки, мои колени задрожали.

– Где Айден, Бенсон?

– В вашей спальне.

Не знаю, что меня на это толкнуло, но до того, как я осознала, я остановила его. Его лицо выражало некого рода упорядоченное замешательство, если такое вообще существовало.

– Спасибо, – признательность расплавила мой перемёрзший голос до состояния тягучего шепота.

– За что?

– За то, что назвал спальню нашей.

Взгляд Бенсона смягчился так, что теперь изобличал уязвимость, которая, должно быть, позволила ему создать связь со своим истязуемым боссом куда сильнее, чем смогло их общее военное прошлое.

– С твоего позволения хочу высказать своё личное наблюдение, Элиза. Я никогда не видел его счастливее, чем в те дни, когда он с тобой. Я считаю, что он очень сильно любит тебя, – Бенсон выглядел стеснённым.

Но в моей опустошенной груди я услышала свой первый удар сердца, после того, как покинула библиотеку.

Я неловко кивнула, не в силах найти слова для ответа.

Доктор Корбин сидел в кресле в гостиной комнате, неистово делая записи в жёлтом блокноте. Когда он увидел меня, он встал, с улыбкой на устах. У него была белая, стриженная бородка, но при этом вовсе не было волос на голове, карие глаза и высокое худощавое телосложение.

– Вы, должно быть, мисс Сноу. Я Виктор Корбин. Очень приятно с вами познакомиться, – он протянул мне руку.

– Я тоже рада познакомиться с вами, Доктор. Сожалею, что мы не встретились с вами при других обстоятельствах. И, пожалуйста, зовите меня Элизой. Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить?

Кора появилась до того, как Корбин смог ответить, принося нам напитки и – благослови её – "Бачи". Я опустилась на диван, набросившись на воду со льдом с жаждой, которая исходила не из моего тела.

– Элиза, если позволишь, я бы хотел сначала осмотреть тебя, с целью убедиться, что ты не травмирована. А потом мы могли бы обсудить произошедшее.

Мне хотелось сразу же перейти к выяснению способа помочь Айдену, но Корбин и слушать этого не захотел, так что мне пришлось позволить ему себя осмотреть. Ничего сломано не было, но к завтрашнему дню у меня появится несколько серьёзных синяков.

Наконец Корбин взял в руки свою авторучку и блокнот.

– Мы сможем сделать перерыв в любое время, если это станет слишком невыносимо. Но если ты в состоянии, я бы хотел услышать твою версию событий. Со слов Бенсона, я сделал вывод, что у тебя был напряжённый день?

Я кивнула, делая глубокий вдох, и рассказала ему всё, за исключением имени Хавьера. Корбин довольно продолжительное время что-то быстро и небрежно писал в своём блокноте. Я ела "Бачи", поскольку не имела возможности читать его записи.

– Элиза, должно быть, это было ужасно. Но ты справилась с этим самоотверженно и с любовью, и это всё, что ты могла бы сделать в этой ситуации. Это было чрезвычайное происшествие, и ты не должна себя винить. Таково предписание доктора.

Слова Корбина прозвучали, как хорошая оценка, но я не могла согласиться с ними. Он всё повторял, что это не моя вина, но он не видел ужаса в глазах Айдена, когда его память рывком отбросила его обратно в агонию. И спусковым механизмом всего этого послужила исключительно я.

– Доктор, я не желаю тратить ни единой минуты на себя. Пожалуйста, скажите, чем я могу помочь.

– Очень хорошо, – он призадумался и, глубоко вздохнув, продолжил: – Это одна из причин, почему я хотел встретиться с тобой. Боюсь, мне потребуется твоё участие, если мы хотим ему помочь.

– Всё что угодно. Я сделаю всё что угодно ради него. Что вам нужно?

– Я уклоняюсь от компетенции психотерапевтической неприкосновенности ради его безопасности, – выдохнул он. – Мне нужна твоя помощь, чтобы уговорить его согласиться на лечение ПТСР – и не просто согласиться на это, но и продолжать курс. Последний раз, когда он виделся со мной, произошёл после того, как он напал на свою мать. Но после нескольких сеансов: боль, его яркие воспоминания... всего этого стало чересчур много для него. Я не могу представить, что с ним сделает этот второй эпизод. Но мы не можем позволить ему вновь бросить лечение.

Мои руки тряслись настолько неистово, что вода из моего стакана расплескалась.

– И вы считаете, что я смогу убедить его?

– Да, – его убеждённость наполнила комнату.

– Почему?

– Потому что он влюблен. Вчера он мне прислал электронное письмо с кратким изложением последних нескольких лет, чтобы я смог подготовиться к нашей встрече. Он сказал, что делает это ради тебя. Твоё имя встречалось едва ли не в каждом абзаце. На этот раз у него есть причина для борьбы.

Как я могла отказать? Я отдам свою жизнь, если это излечит его.

– Я сделаю всё, что смогу, Доктор – до самой последней секунды моего нахождения здесь.

Я заметила, как его плечи немного сникли, и поняла, что он заботился об Айдене.

– Вы не могли бы высказать мне своё мнение о прогнозах, касаемо Айдена? Он, похоже, считает это пожизненным заключением.

– До тех пор пока Айден не захочет излечиться, надежды нет никакой. Но если он позволит себе это, есть возможность даже для кого-то с его степенью тяжести и его памятью.

– Какая?

– Физиологическая экспозиционная терапия. Это значит, что он будет подвергаться сходным травмирующим ситуациям снова и снова, пока не станет менее восприимчив. Этот метод высокоэффективен с ПТСР. Он может оказать влияние на его общие симптомы, но также и на его рефлекс Моро. Но мы должны продолжать вводить его в оцепенение столько раз, сколько потребуется – тысячи раз – пока он не привыкнет к этому.

Внезапно я расстроилась, что тут не было его матери. Если кто и знал каково это, так это она.

– Я могу что-нибудь ещё сделать, чтобы помочь?

– Ну, он будет переживать очень глубокое чувство вины, когда проснется и осознает произошедшее. Давайте подождём появление зацепок со стороны Айдена в отношении того, как нам с этим быть.

– Каким он будет, когда проснётся?

– Препарат, который я ему дал – "Версед" – подавляет воспоминания. Он не будет ничего помнить, что произошло после приёма препарата, но он будет помнить всё то, что случилось до его приёма. Сложно предугадать каким он будет, когда проснётся. Время от времени, одни люди неистовы. Другие же склонны к преувеличению своих истинных способностей, к примеру, они теряют всякий контроль. Зачастую, они бывают в смятении и напуганы. Мы увидим, что выпадет на долю Айдена.

Мы всё досконально обсудили и разработали план.

– Итак, если у тебя больше нет никаких других вопросов, Элиза, могу ли я посоветовать тебе немного поспать? Я могу выписать тебе что-нибудь, если пожелаешь.

– Нет, я в порядке, спасибо. Я могу сейчас увидеть Айдена? Могу прикоснуться к нему?

– Да. Ничто его не разбудит до тех пор, пока действие "Верседа" не ослабеет.

Я бросилась бегом в спальню – ноги быстры, разум вял. Дверь была приотворена. В углу комнаты, в кресле сидел Бенсон, но мой взгляд был прикован к постели. Я прислонилась к стене, от увиденного мои ноги потеряли все силы и стали неспособны поддерживать меня в прямом положении.

Айден лежал на спине, его руки покоились на животе. Губы были приоткрыты. Его грудь вздымалась в едва уловимом ритме – это был единственный признак жизни. Всё остальное в нём было инертным. Та резонирующая жизненная сила, которой он обладал, отсутствовала.

Слёзы хлынули из глаз, и я преклонила колени у нашей кровати. Я положила руку поверх его головы. Он не двигался. Но биение его сердца с гулким стуком билось в бесперебойном, жизненном ритме. Это приносило немного воздуха в его лёгкие. Я кончиками пальцев обследовала его кожные покровы. Поцеловала его лоб, нос, щёки, подбородок, горло, оставив напоследок его губы. Когда я подарила поцелуй его губам, его слабое дыхание ласково овеяло мои губы.

Его кожа была влажной и слегка прохладной. Я не могла допустить этого. Я сняла с него одежду, смутно осознавая ненавязчивую помощь Бенсона. Мы не разговаривали. Я смочила махровую салфетку в теплой воде и обмыла тело Айдена. Я вытерла его, и мы переодели его в любимые им тёмно-синие пижамные штаны и футболку. Я не хотела, чтобы он проснулся голым и неприкрытым, или в той же самой одежде, в которой он был, когда напал на меня. И то и другое заставит его возненавидеть себя ещё больше. Когда мы закончили, Бенсон положил руку мне на плечо.

– Я оставлю вас, Элиза, – сказал он, и незаметно скрылся в патио.

Я оставила стеклянную дверь открытой, чтобы поступал свежий воздух, и села в изножье кровати. Каким будет Айден когда проснётся? Будет ли он всё ещё хотеть бороться за нас? Или он изгонит меня, как и свою мать? Мой живот пульсировал намного острее, чем моя рука. Испытывая безумное побуждение двигаться, но не в состоянии быть вдали от него, я устало потащилась в гардеробную, где его запах ощущался гораздо сильнее.

Как и всегда, мои глаза отыскали красивую деревянную коробку, стоявшую на высоком шкафу. Свет вновь осветил её, единственным отличием от прошлых раз, когда я смотрела на неё, было то, что она находилась чуть ближе к краю, будто кто-то совсем недавно заглядывал в неё. Я приподнялась на цыпочки, потянулась вверх и стала подталкивать её к краю, пока она не оказалась в моей власти. Затаив дыхание я пробежалась пальцами по вырезанному орнаменту и открыла отполированный медный замочек.

Ох!

Глубоко внутри складок тёмно-синего бархата были сложены: армейский жетон Айдена, его "Пурпурное сердце"⁶² и стопа пожелтевших запечатанных конвертов. Ни марок, ни дат, ни печатей, на них даже не было чернильных меток. Бумага была грубой, зернистой. Странно, но клапан верхнего письма был распечатан.

Я приподняла клапан и извлекла клочок бумаги, сложенный пополам. Струйка песка соскользнула с места сгиба вниз на мою ладонь – песок был иным, нежели тот, что я когда-либо видела. Красноватый, более тёмный, крупнодисперстный. Круговым движением пальца я сформировала в ладони вихрь из песка, подобно тому, что навивался в моей груди, и затем высыпала его обратно в пустой конверт. Затем я развернула письмо. И осела на пол гардероба.

Апрель 13, 2003

Моё самое дорогое,

я думал, что буду чувствовать себя по-идиотски, когда начну писать воображаемой женщине. Я оказался прав. Но и ошибался. Кому ещё может писать мужчина в такую ночь? Конечно же, не своей матери – она лишь ещё сильнее будет плакать. Ни другу – он итак уже всё знает. Он пишет своей женщине, поскольку она дарует прощение.

Всё кончено, любимая. Багдад сравняли с землёй. Ни мостов. Ни библиотеки. Ни зоопарка. Я не знаю, как много мужчин, женщин и детей погибло, и сколько из них от моей руки.

Маршалл просит Бога и Жасмин о всепрощении. Но я не особо хорошо лажу с Богом, так что я сотворил тебя. Ты идёшь во всей красе, светла как ночь... (даже Байрон не передаст всю твою красоту по достоинству).

В следующем письме я расскажу тебе, чем бы я предпочел с тобой заняться, нежели писать письмо. Но – настоящая ты или нет – у меня хорошее воспитание. Я придержу это до нашего второго свидания. А сегодня я прошу лишь об одном одолжении, любимая. Если ты можешь, то просто приляг рядом со мной и дыши – я хочу синхронизировать свои лёгкие с твоими. Пока не почувствую запах твоей кожи вместо пороха, не услышу твои вздохи вместо звука сирен, пока не буду держать в своих руках твоё тело, а не винтовку.

Ладно, может быть мы и займемся этим на нашем первом свидании (что является настоящим подвигом, учитывая моё существующее положение в песчаном окопе, с надетой бронезащитой паха). Как бы там ни было, ты моя и ничья больше. Твоё тело пробуждается и трепещет в моих руках. Твоё дыхание меняется – становится быстрым, порывистым, как сильная песчаная буря. А затем оно прерывается! И превращается в одно-единственное слово. Моё имя. Вот так ты кончаешь. Вот так ты живешь. С моим именем на своих устах, не видя никого, кроме меня, и только ради меня одного.

Когда ты засыпаешь на моей груди, твоё дыхание замедляется. Становится глубже. Я слушаю его и медленно засыпаю. Наконец-то, покой.

Твой,

Айден

Я поняла, что испытала дежавю, но раньше я никогда не понимала, что же это такое. А теперь, когда я прочитала его самодостаточную рукопись – и увидела нас в каждом до единого слове – у меня появилось странное чувство, словно я оглядываюсь на саму себя со стороны.

Я поднесла письмо к губам и поцеловала его. Оно не восполняло отсутствие Айдена, так что я вытащила из коробки армейский жетон и повесила его себе на шею. Потом я накинула на себя одну из его футболок и натянула свои спортивные брюки – игнорируя первые проявления сиреневых пятен на моей коже. Спотыкаясь, я подошла к нашей кровати и легла рядом с Айденом, положив голову ему на грудь. Ужас последних двух дней сломил меня, и я провалилась в сон.