Текст книги "Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма"
Автор книги: Эмиль Золя
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 48 страниц)
© Перевод С. Рошаль
22 января 1888 г.
…Если Вы поищете на генеалогическом древе героиню моего нового романа «Мечта», Вы ее не найдете; это дичок, который я к нему привил… Таким образом, дело пойдет о новом отростке «Ругон-Маккаров», который пересажен в мистическую среду и благодаря специальному уходу окажется видоизмененным. Это научный опыт; но вот что составит любопытную особенность произведения: его можно дать в любые руки, даже в руки молодой девушке. Это поэма любви, но любви насквозь целомудренной, любви под сенью старого романского собора.
………………………………………
Вы знаете, что в последнем томе серии, который я оставил для «Доктора Паскаля», герой должен расширить это древо и установить его окончательно. Вот почему я не испытывал никаких угрызений совести, слегка изменив ту ссылку на него, которую в спешке дал в начале «Страницы любви». В конце серии я дополню генеалогическое древо. В расчете на это я и создал Анжелику. Надеюсь, мне простят эти поправки, тем более что во всем остальном я чрезвычайно строго придерживался моего первоначального плана…
5 марта 1888 г.
……………………………………………
Тот же туман в моих воспоминаниях по поводу Вашего вопроса о «Нана». Быть может, сказать, что гниющее тело Нана – это агонизирующая Франция времен Второй империи – значит уж слишком увлечься символикой. Но, видимо, я хотел чего-то в этом роде…
……………………………………………
Как я Вам благодарен за присланный Вами интересный перевод! Г-н Альбердинг Тим недавно вместе со своим очерком прислал мне письмо. Но, не зная голландского, я и не подозревал, что в этой статье содержатся столь преувеличенные похвалы по моему адресу. Поверьте, я не со всеми согласен. Тем не менее я глубоко тронут, так как чувствую искренность его восторгов. Вы не могли бы доставить мне большего удовольствия, чем если бы перевели для меня эти преисполненные симпатии страницы. Еще раз, еще раз благодарю! Когда чувствуешь вокруг себя столько врагов, так приятно знать, что у тебя есть друзья!..
Что сказать Вам о самом произведении? Я над ним работаю, я тщательно его отделываю, и оно меня мучает, потому что требует огромного количества документов. Боюсь, что оно получится немного прямолинейным и банальным, но я хотел банальности сюжета, потому что все достоинства романа должны заключаться в том, как он будет сделан.
Меня часто упрекали, что я не интересуюсь потусторонним, вот почему я решил в моем цикле «Ругон-Маккары» отвести место «Мечте». Много лет назад я задумал написать книгу, подобную «Проступку аббата Муре», чтобы этот последний роман не стоял особняком в цикле. И оставил пустое место для этюда о потустороннем. В моей голове все замыслы маршируют единым строем, и мне трудно определить время возникновения каждого из них. Они остаются неясными для меня самого вплоть до начала работы. Но будьте уверены, что тут не бывает ничего неожиданного. «Мечта» появилась в свой час, так же как и другие эпизоды.
21 апреля 1888 г.
Дорогой друг, сегодня вечером, вопреки моему решительному возражению, Шатле ставит «Жерминаль». [138]138
Несмотря на протесты Золя, «Жерминаль» был поставлен на сцене театра Шатле со значительными купюрами, искажавшими идейный смысл драмы.
[Закрыть]Я не пойду в театр; я отказался от своей доли билетов на премьеру и сожалею, что не могу прислать Вам билет в кресла, который я для Вас предназначал.
Сердечно Ваш.
Медан, 25 мая 1888 г.
Поскольку на этот раз мой роман развертывается всецело в воображении, [139]139
Речь идет о романе «Мечта» (1888).
[Закрыть]среду для него я полностью выдумал. Бомон-при-Храме – чистейшая фантазия, он сфабрикован из отдельных элементов Куси-ле-Шато, но возведенного в ранг епископской резиденции. Точно так же и развалины замка Куси послужили мне для описания развалин моего замка Откэр. А что касается собора, то он построен, как того требует мой сюжет, по образу и подобию наших французских соборов. Было бы слишком долго Вам объяснять, как я решил остановиться на той среде, в которой я разместил своих героев. Все это тщательно изучено и вместе с тем произвольно, и никто никогда не узнает, скольких хлопот мне стоило, – хоть мне и помогал один из моих друзей, архитектор, – описать один только дом Юберов, дом XV века, почти неизмененный. Словом, эта среда – голая выдумка и истинная правда одновременно. С подробностями в вышивальном искусстве у меня тоже было много забот. К счастью, я нашел книгу «Искусство вышивальщика» Сент-Обена, изданную в прошлом веке; это была для меня драгоценная помощница. Точно так же я долгие дни до изнеможения читал «Золотую легенду»…
Медан, 26 мая 1888г.
Дорогой друг!
Извините меня, что так замешкался с ответом и не поблагодарил Вас за третий том Вашего «Дневника», Заваленный работой, в суете утомительного переезда, я ничего не успевал, только вчера вечером смог закончить Вашу книгу.
Этот третий том тем более меня интересовал, что я сам во многом участвовал. В нем удивительная жизненность, несравненная сила и яркость в передаче чувства. Последние страницы будут жить как самый выразительный крик скорби и нежности во всей нашей современной литературе.
Благодарю за эту прекрасную книгу.
Ваш любящий.
7 июля 1888 г.
…Что касается изучения мест, которые мне предстоит описывать, то я делаю так. Чаще всего я выдумываю нужную мне деревушку, сохраняя при этом соседние города такими, какие они есть на самом деле. Это дает больше свободы моим героям. Так я и сделал в «Земле». Ронь выдуман мной, я воспользовался для него одной деревней Ромильи-ан-Бос, чуть изменив ее. В мае 1886 года я отправился за необходимыми сведениями на две недели в Шатоден и Клуа. Обычно двух недель мне хватает: я люблю короткое и живое впечатление. Однако иногда в ходе работы я возвращаюсь, чтобы снова повидать нужные мне места. Моя жена, как всегда, сопровождала меня. Мы ночевали в Шатодене и Шартре и объездили всю местность в ландо, запряженном парой лошадей: это маленький домик на колесах! Очень удобно: ты как будто у себя дома и прекрасно себя чувствуешь…
Медан, 30 июля 1888 г.
Дорогой друг!
Пишу Вам сразу по прочтении в «Голуа» Вашей статьи «Суждение Гонкура о Золя», чтобы Вы знали, что если она меня и огорчает, то отнюдь не затрагивает глубокого дружеского чувства, которое я питаю к Вам вот уже двадцать лет.
Но Вы неверно сказали, что я Вас «внезапно покинул». Припомните и восстановите факты. Если наши узы понемногу ослабевали с каждым днем, если дошло до того, что сейчас я шагаю в одиночестве, разве я этого хотел?
С другой стороны, зачем порицать меня за то, что я согласился на орденский крест, [140]140
Орден Почетного легиона был вручен Золя 14 июля 1888 года самим Локруа, который лично принес этот орден в гостиную г-жи Шерпантье.
[Закрыть]когда я получил его на тех же основаниях, что и Вы? Меня к этому дружески понуждал Локруа, а Вас – принцесса Матильда; я полагаю, что если Вас не признавали после «Жермини Ласерте», то не признавали и меня после «Земли». Разве Вы не помните, что только год назад меня собирались вычеркнуть из списка писателей и упрятать в больницу? Почему орденский крест, бывший свидетельством признания для Вас, не может быть им для меня?
Наконец, будьте уверены, что если я когда-нибудь выставлю свою кандидатуру в Академию, то сделаю это на таких условиях, что мне не придется отрекаться ни от моей гордости, ни от моей независимости. Это не опошлит меня и не опорочит в глазах тех, кто больше других любил меня, напротив, ибо они поймут, чего я хотел, почему и как я этого хотел.
Очень надеюсь, дорогой друг, что мы с Вами никогда не поссоримся. Мне это было бы очень больно. Мы меньше теперь общаемся, но надо, чтобы при встрече мы всегда могли обменяться рукопожатием. Мне думается, что это и Ваше горячее желание, а что касается меня, я сделаю все, чтобы так оно и было.
Сердечно Ваш.
Медан, 8 августа 1888 г.
Единственное, что волнует меня, единственное, что мне важно, дорогой Гонкур, – это чтобы между нами сохранилось согласие. Поэтому я не хочу с Вами спорить. Но только подумайте, если репортеры извращают Вашу мысль, они извращают также и мою. Я их не опровергаю, я даже соглашаюсь с ними, чтобы избежать еще большей неразберихи; но правда заключается в том, что я вовсе не ждал появления «Бессмертного», [141]141
Роман А. Доде «Бессмертный», содержащий злую сатиру на Французскую Академию, вышел в 1888 году. Золя, впервые выставивший свою кандидатуру в академики 1 мая 1890 года, был оскорблен намеками враждебных ему газет, будто он хотел воспользоваться тем обстоятельством, что роман Доде закрыл для последнего дверь в Академию.
[Закрыть]чтобы выставить свою кандидатуру в Академию; я только сказал вслух одно-единственное словечко, а оно было раздуто, и разбушевалась делая буря; все это скорее результат обстоятельств, чем моей воли. В общем, правда в том, что этот план был у меня уже давно, и теперь его преждевременно привели в действие события, в особенности мое награждение. Доде никогда не поверит этому, и все-таки это чистая правда.
А теперь, допуская, что я появлюсь в Академии, даже, может быть, через долгие годы, – почему Вы говорите, что это нас отправит на разные полюса? Когда-то Доде посвятил нас в план своего избрания в Академию, и мы оба нашли, что он прав; нам тогда в голову не приходила мысль о разрыве с ним.
Итак, я не хочу закрывать двери в будущее и, как всегда, надеюсь, что, когда исчезнут препятствия и недоразумения, которые немного нас отдалили друг от друга, мы снова окажемся рядом, рука об руку, как в былые времена.
Сердечно Ваш.
Медан, 9 августа 1888 г.
Ах, дорогой Мирбо, уж сколько лет мне предвещают конец, а я продолжаю жить!
Из милосердия прощаю Вам, что Вы множите ложь вокруг меня, ибо не знаете, что говорите, толкуя о вещах, Вам неизвестных.
Впрочем, я спокоен. Вы такого сорта верующий, которого легко обратить, и если когда-нибудь истина обо мне пробьет путь к Вашему сердцу, я, зная Вашу порядочность, уверен, что Вы покаетесь в своей ошибке.
Искренне Ваш, несмотря ни на что.
Медан, 7 октября 1888 г.
Дорогой друг!
Возвращаясь с морского побережья, я купил в Париже Вашу новую книгу «Предисловия и литературные манифесты». [142]142
«Предисловия и литературные манифесты»– сборник статей братьев Гонкуров, вышел в свет в октябре 1888 года.
[Закрыть]Я привез ее в Медан и кончаю читать.
Вы глубоко правы, что опубликовали ее, собрав эти разрозненные документы. Они восстанавливают даты и утверждают Ваше право первенства. Затем я был поражен книгой в целом – этим сводом, этим сгустком доктрин. Мне были знакомы все страницы, но я принялся их читать одну за другой со страстным удовольствием заядлого спорщика, которого не укротил даже возраст.
Сердечно Ваш.
1889© Перевод С. Рошаль
Париж, 6 марта 1889 г.
Дорогой собрат!
Ведь я уже говорил Вам, чтобы Вы не беспокоились, когда я долго Вам не отвечаю. Если я не величайший труженик на свете, то величайший ленивец. Правда, я переживаю кризис, вероятно, – кризис пятидесятилетия; но я постараюсь, чтобы он послужил на пользу и к чести литературы. Итак, простите мне долгое молчание. Бывают недели, месяцы, когда во мне бушует буря – буря желаний и сожалений. Лучше всего тогда было бы спать!.. В общем, «Мечту» повсюду приняли хорошо, хотя и мало поняли. Впрочем, все это уже далеко позади. Нужно снова приниматься за работу…
Я знаю, когда я опубликовал «Мечту», многие утверждали, что я сделал это с целью разжалобить Академию своей горькой участью, что я этим как бы говорил: «Видите, какой я стал милый, разумный, примите меня за книгу ad hoc, которую я только что закончил». Будь это правда, я стал бы самым жалким человеком в глазах всего света и, Вы это знаете, недостойным самого себя.
1890© Перевод С. Рошаль
Париж, 9 марта 1890 г.
Я очень польщен, дорогой собрат, и чуть смущен опубликованной статьей о «Человеке-звере», так как в ней содержатся очень серьезные похвалы, даже для человека, который слывет гордецом.
Но в особенности меня восхитило то, что Вы объяснили мое произведение.
Меня терзал ужасный страх, как бы его не приняли за фантазию садиста. А теперь мне уже не страшно, Вы дали верную ноту, все будут Вам следовать.
Да, конечно, я начинаю уставать от моей серии, говорю это между нами. Но мне нужно ее кончить, не слишком заметно меняя свои приемы.
А затем я посмотрю, не слишком ли я стал стар и не слишком ли боюсь, что меня обвинят в перемене взглядов.
Искренне благодарю, дорогой собрат, примите уверения в моей сердечной преданности.
9 июля 1890г.
…Это, конечно, будет самая сложная, самая полная из всех моих книг. Чтобы рассказать Вам ее содержание, мне пришлось бы углубиться в бесконечные подробности. Я хотел не только изучить роль денег в наши дни, но также указать, чем было богатство в прошлом и чем оно может стать в будущем. Вот откуда взялась крохотная историческая и крохотная социалистическая часть книги. Всякий раз, как я начинаю теперь какое-нибудь исследование, я наталкиваюсь на социализм. Короче говоря, в центре романа – история крупного кредитного банка: внезапное его возникновение, потом настоящее владычество золота и, наконец, крах среди грязи и крови. Я снова взял Аристида Саккара из «Добычи». Больше всего я доволен тем, что создал тип женщины, которая будет стоять в центре: ибо мне было очень трудно ввести в роман женщину. Повторяю, для меня почти невозможно яснее рассказать Вам о книге, так все здесь связано и перемешано. Она построена наподобие «Накипи»: много эпизодов, много действующих лиц, но меньше иронии, больше страсти, и я думаю, что все, вместе взятое, более прочно сколочено. Я не ополчаюсь на деньги и не защищаю их, – я показываю их как необходимую до сего дня силу, как двигатель цивилизации и прогресса…
Медан, 4 сентября 1890 г.
Никаких угрызений совести, дружище, я и сам не поеду в Париж на возобновление постановки «Западни». Я бы хотел, чтобы пьесу придержали и попозже поставили на большой сцене; но Бузнах решил, что можно заработать немного денег на сцене в Меню-Плезир; думаю, он ошибается.
И вот я не трогаюсь с места и, без особого, впрочем, удовольствия, корплю над своим романом. Он дается мне с великим трудом, боюсь, что усилия, которых он мне стоит, даже не заслужат благодарности читателей. Положительно, деньги – неблагодарный сюжет, я подразумеваю денежные дела.
И вот, дружище, мы живем, как в пустыне, никого не видим. Однако к концу месяца я попрошу приехать супругов Брюно и Флери. Если Вы снова будете проезжать Париж – навестите нас. На улицу Брюссель мы вернемся только к 15 октября, и я работаю, как вол, чтобы к этому времени закончить восемь глав из двенадцати.
Дружеский привет от нас обоих, искренне Ваш.
Париж, 6 ноября 1890 г.
Дружище, получил вчера Ваш «Порт-Тараскон» [143]143
Это произведение А. Доде вышло в свет в 1890 году.
[Закрыть]и прочел его за один день. В особенности понравился мне конец: судебный процесс описан с эпической простотой, это одно из мест, которые наиболее Вам удались, настоящий взлет: преувеличение и в то же время правдивость; и последние дни Вашего Тартарена смягчили мою веселость бесконечной жалостью, неизгладимый след которой останется в моем сердце.
Хочется повидаться с Вами, пожать Вам руку, но эта негодница парижская жизнь – тут как тут и громоздит препятствие за препятствием. А для меня так важно поскорее сказать Вам, с какой радостью я читал Вашу книгу, что я надеюсь, не мешкая, отправиться к Вам и повторить, какое я испытал удовольствие.
Сердечный привет Вам, старый друг, и всем вашим.
1891© Перевод С. Рошаль
Париж, 1 марта 1891 г.
Дорогой друг, я так болен гриппом, так задыхаюсь и горю, что только вчера мог перечитать новый том Вашего «Дневника», за которым раньше я следил по газетным публикациям. Именно этот том – самый живой и интересный для нас во всей серии; Вы должны быть очень довольны, потому что Ваш памятник, мало-помалу, растет и скоро будет завершен. Одна только и есть радость в литературе – довести до конца то, что хотелось довести до конца.
Искренне Ваш.
Медан, 30 июня 1891 г.
Дорогой Морель, не думаю, чтобы я на самом деле сказал все, что Вы мне приписываете, но меня никогда не коробит то, что выходит из-под Вашего пера; я чувствую за Вашими фразами такую явную симпатию, что весьма тронут статьей и шлю Вам свою горячую благодарность.
Теперь стало очевидно, что меня слишком уж настойчиво заставляют хоронить натурализм. Никогда я этого не делал и с такой бездумностью не предвещал ему смерть. Но что я действительно думаю – это что приемы, внесенные мною в литературу, со мной и умрут. Что касается экспериментального метода и современной научной эволюции, то они жизнеспособны, как никогда, и я весьма сомневаюсь, чтобы писатель, который пренебрежет ими, мог создать в наше время что-либо долговечное.
С благодарностью и самыми дружескими чувствами.
Медан, 4 сентября 1891 г.
Наконец, любезный собрат, решаюсь Вам написать. Вы должны простить мне долгое молчание. У меня были всякого рода неприятности, много работы, и роман мой страшно запаздывает.
Вы просили у меня подробностей о «Разгроме». Мне, право, трудно сообщить Вам что-либо новое, ибо о моем путешествии в Седан, о моих мыслях по поводу войны, о плане книги и т. д. и т. п. сообщается во всех газетах.
Лучше объясню Вам в общих чертах, что я хочу сделать. Прежде всего рассказать правду об ужасной катастрофе, от которой чуть не погибла Франция. И уверяю Вас, что в первую минуту это отнюдь не показалось мне легким делом, потому что существуют вопиющие факты, непереносимые для нашей гордости. Но по мере того, как я погружался во всю эту мерзость, я понял, что высокий долг повелевает сказать все до конца и что теперь после огромного усилия, которое пришлось сделать нашей стране, чтобы вновь подняться на ноги, мы можем сказать все, испытывая законное удовлетворение. Я доволен и надеюсь, что читатели оценят мое беспристрастие. Ничего не скрывая, я хотел «объяснить» наши бедствия. Эта позиция показалась мне самой благородной и самой разумной. Я был бы очень рад, если бы во Франции и в Германии воздали должное великим усилиям, которые я приложил для установления истины. Я верю, что моя книга будет правдивой, справедливой, что она будет полезна Франции самой своей откровенностью.
Как всегда, я хотел охватить в книге всю войну, хотя центральный эпизод в ней – Седан. Под «всей войной» я понимаю: ожидание на границе, походы, сражения, панику, отступление, отношения крестьян с французами и с пруссаками, партизан, горожан, оккупацию с реквизицией съестных припасов и денег и, наконец, ряд важных эпизодов, имевших место в 1870 году. Вы, конечно, догадываетесь, что втиснуть все это в мой план было не просто. Я всегда, как говорится, глазами все бы съел, да желудок не позволяет. Когда я берусь за какой-нибудь сюжет, мне хочется, чтобы в нем поместился целый мир. Вот откуда мои мученья – от этой тяги к огромному, всеобъемлющему, которая никогда не бывает удовлетворена.
Я разделил роман на три части, по восемь глав в каждой; таким образом, всего в нем двадцать четыре главы. Боюсь, как бы этот том не получился еще толще, чем «Земля». Первая часть содержит первые поражения на Рейне, отступление до Шалона и поход от Реймса до Седана. Вторая часть целиком посвящена Седану, – это картина сражения, развернутая на целых двести страниц. В третьей части описывается оккупация, лазареты, личная драма, которая вплетается в эпизод партизанской борьбы, наконец, осада Парижа и в особенности пожары во время Коммуны, под кровавым небом; этим я кончу.
Что касается моих подготовительных работ, то вот они.
Я следовал своему постоянному методу: гулял в тех местах, которые буду описывать, читал все письменные документы, которых невероятно много, наконец, подолгу беседовал с авторами драмы, срок постановки которой я смог приблизить. А вот что мне больше всего послужило для «Разгрома». Когда была объявлена война, среди безработных представителей свободных профессий, среди адвокатов, молодых учителей, даже среди преподавателей университета, бывших профессоров, оставшихся без должности, были люди, очень часто высокообразованные и освобожденные от военной службы, которые добровольно шли в армию простыми солдатами. Вечером, на бивуаке, они записывали свои впечатления и приключения в маленькие записные книжки. У меня в руках побывало пять-шесть таких книжек, которые были мне письменно предложены авторами в оригинале либо в копии; одна или две из них даже были напечатаны. В этих записях меня больше всего интересовала жизнь, пережитое. Все они были похожи друг на друга. Их объединяла совершенная общность впечатлений. И вот самую суть «Разгрома» я получил из этих книжек.
1892© Перевод С. Рошаль
Париж, 26 января 1892 г.
Благодарю Вас, любезный собрат, за быстроту, с которой Вы прислали нужную мне справку относительно формы простого солдата и капитана прусской гвардии в 1870 году. Маленькие рисунки и пояснительные заметки меня вполне удовлетворяют.
А теперь отвечу наконец на вопросы, которые Вы мне задали в начале ноября. Простите, пожалуйста, мое долгое молчание. «Осада мельницы» – рассказ, с начала до конца сочиненный мною; сначала он был опубликован на русском языке в санкт-петербургском журнале «Вестник Европы» – в то время я ежемесячно посылал туда свои материалы. Я лишь воспользовался фактами общего характера, слухи о которых носились в воздухе. Но все – среда, местность, персонажи, фабула – было придумано, причем без малейшей связи с моим будущим романом о войне 1870 года. Мне нужен был сюжет, и я выбрал этот просто потому, что военные сюжеты были тогда в чести.
Вы спрашиваете, не причинило ли мне затруднений то, что я вышел за пределы 1870 года и довел повествование в «Разгроме» до Коммуны. Но я с самого напала намеревался дойти до Коммуны, ибо Коммуну я рассматриваю как прямое следствие краха Империи и войны. Впрочем, много сказать о Коммуне я не могу. Добавлю, что действие «Доктора Паскаля», последнего романа серии – этого научного итога всей работы, будет происходить в семьдесят втором году, если не позже.
Нет, я не работал над романом во время моего последнего путешествия по Пиренеям. Я могу работать, только устроившись хотя бы на несколько дней в одном месте. На сей раз я вез в своем багаже пять первых законченных глав, надеясь их перечитать, а у меня даже и для этого не нашлось времени.
Нет, я не побывал ни в Эльзасе, ни в Лотарингии. Я хотел бы отправиться в Мюльхауз и вернуться через Бельфор, чтобы проделать весь путь отступления седьмого корпуса. Мой роман открывается этим отступлением. Но и я отступил перед скучными хлопотами о паспорте и перед назойливым любопытством, которое, несомненно, возбудила бы моя поездка. А потом, мне надо было написать всего несколько страниц, и я удовольствовался выписками, которые дал мне один из друзей. Моя главная забота – это Реймс и Седан, в особенности окрестности Седана.
Вы пишете о каких-то мыслях Флобера по поводу того случая, когда после разгрома при Седане французские пленные оскорбили проезжавшего мимо императора. Не знаю, что Вы имеете в виду. Мне Флобер на сей счет ничего не говорил. Об этом эпизоде существует легенда. Я выяснял, такая встреча могла произойти; я этим воспользуюсь, хотя сам факт не доказан. Он правдоподобен, а некоторые офицеры мне говорили, что он на самом деле имел место.
Название «Разгром» истории не имеет. Я его выбрал уже давно. Оно яснее всего выражает суть моего романа. Это не только война, это крушение династии, это крах целой эпохи.
А теперь Вы хотите знать, доволен ли я? Разве я Вам уже не говорил, что я никогда не бываю доволен книгой, пока я ее пишу? Я хочу вместить в нее все, я всегда в отчаянии оттого, что меня ограничивает объем книги. Создание романа для меня – мерзкая пытка, потому что он все равно не удовлетворяет мою властную потребность в исчерпывающей полноте. А этот роман мучает меня больше других, ибо он сложнее и запутаннее. Это будет самый длинный из всех моих романов. В нем будет тысяча рукописных страниц, что составит шестьсот печатных. Сейчас я заканчиваю вторую часть, то есть вторую треть книги. Кончу все только в апреле. Печатание начнется в «Лави попюлер» 20 февраля и будет длиться четыре с половиной месяца. Отдельным томом роман выйдет у Шарпантье 20 июня. Одновременно он выйдет в переводах в Германии, Англии, Америке, Испании, Португалии, Италии, в Богемии, Голландии, Дании, Норвегии, Швеции и в России.
Вот и все, любезный собрат. Пожелайте мне мужества и здоровья.
