Текст книги "Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма"
Автор книги: Эмиль Золя
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 48 страниц)
Медан, 26 июля 1878 г.
Любезный Сеар!
Тысячу раз благодарю за Ваши заметки. Они превосходны, и я ими воспользуюсь; описание обеда особенно поразительно. Я хотел бы иметь сто страниц подобных заметок. И сделал бы прекрасную книгу. Если Вам или Вашим друзьям попадется что-нибудь, пошлите мне. Я изголодался по зрительным впечатлениям.
План «Нана» готов, и я очень доволен. У меня ушло три дня на подыскание имен, некоторые мне кажутся удачными; надо Вам сказать, что у меня уже есть шестьдесят персонажей. Сяду писать только недели через две, столько подробностей мне нужно еще уточнить.
Был у меня Мопассан, он привел ко мне мою лодку «Нана». А кроме него – никого, ни одного человеческого лица. Я рассчитываю увидеть Вас в будущем месяце, после моей поездки в Париж. Впрочем, я Вас предупрежу заблаговременно, чтобы Вы и Гюисманс привыкли к мысли провести денек в деревне с пауками и мухами.
Моя жена посылает вам обоим дружеский привет, а я, тоже вам обоим, сердечно жму руки.
Полагаю, что Ваш русский [114]114
Вероятно, Боборыкин; Золя рекомендовал ему Сеара как корреспондента в журнал «Слово». В 1879 году там был напечатан рассказ Сеара «Кровопускание» (под названием «Перемирие»).
[Закрыть]должен написать Вам только в начале августа. Если он не сделает всего до 10-го, предупредите меня, и я вмешаюсь в это дело.
Медан, 26 июля 1878 г.
Любезный собрат по перу!
Я хотел немедленно ответить на Ваше письмо, но пришлось уехать за город, а там хлопоты по устройству заставили меня откладывать ответ со дня на день.
У меня осталось неизгладимое воспоминание от Вашего столь для меня лестного посещения совместно с Пароди. Очень сожалею, что не читал Ваших книг, я недостаточно знаю итальянский язык и не могу бегло прочесть их в подлиннике, поэтому с живейшим нетерпением жду обещанного Вами перевода. Мне говорят столько хорошего о Вашем прекрасном даровании, что мне немного неловко принимать Ваши похвалы, не имея возможности ответить Вам тем же.
Вы говорите, что пишете сейчас о Ваших впечатлениях от моего романа и от меня самого. Вы не можете себе представить, как это меня тронуло и как я буду этим гордиться. Во Франции меня вовсе не баловали; только недавно со мной стали раскланиваться. Поэтому я очень ценю рукопожатие друга из-за границы. А нынче Ваши добрые слова пришли даже не из-за границы, они пришли с первой моей родины, с земли, где родился мой отец.
Примите уверения в моей преданности. Я тоже крепко жму Вашу руку и остаюсь Вашим собратом по профессии, обрадованным и тронутым тем расположением, которое Вы пожелали ему выразить.
Медан, 9 августа 1878 г.
Дорогой друг!
Я не раз собирался Вам писать, терзаемый угрызениями совести, что не послал письма раньше. У меня было много всяких хлопот. Я купил дом, сущий крольчатник, между Пуасси и Триелем, в очаровательном захолустье, на берегу Сены, за девять тысяч франков, – сообщаю цену, дабы Вы не заблуждались насчет солидности покупки. Литература оплатила этот скромный сельский приют, достоинство коего состоит в том, что он расположен далеко от любой станции и что по соседству нет ни одного горожанина. Я один, совершенно один; целый месяц не видел ни одного человеческого лица. Но мой переезд сюда и устройство выбили меня из колеи, и отсюда – моя небрежность.
О Вас я знаю от Мопассана, который купил для меня лодку и сам привел ее из Безона. Таким образом, мне известно, что Ваша книжка хорошо расходится, [115]115
Вероятно, речь идет о книге Флобера «Три повести» (1877).
[Закрыть]чему я очень рад. Вы напрасно сомневаетесь в этом своем произведении: я всегда считал, что его основная идея чрезвычайно оригинальна и что Вы создадите книгу совсем новую и по содержанию, и по форме.
Перед моим отъездом из Парижа Тургенев рассказывал, что Вы читали ему отрывки; он тоже в восторге.
А вот мои новости. Я только что кончил план «Нана», который дался мне с большим трудом, потому что он охватывает среду особенно сложную, и у меня там наберется не меньше сотни персонажей. Я очень доволен этим планом. Но только боюсь, что мне придется трудновато. Я хочу сказать все, а есть вещи очень грубые. Думаю, что Вы будете довольны моим отеческим и благодушным отношением к добрым «жрицам любви». Я сейчас чувствую, как перо мое чуть-чуть подрагивает, а это всегда предвещало мне счастливое разрешение от бремени хорошей книгой. Предполагаю начать ее числа 20-го этого месяца, после очередной корреспонденции для России.
Как Вам известно, наш друг Барду совершил недавно по отношению ко мне весьма недостойный поступок. После того как он пять месяцев всюду кричал, что дает мне орден, он в последнюю минуту заменил меня в списке Фердинандом Фабром; таким образом, я остался в вечных соискателях этой награды, именно я, который ничего не просил и интересовался ею, как прошлогодним снегом. Я в бешенстве, что по милости сего милейшего министра очутился в таком дурацком положении. Газеты судили и рядили об этом и сейчас оплакивают мою горькую судьбу; это невыносимо. Кроме того, я не терплю, когда меня обсуждают: либо пусть меня принимают таким, каков я есть, либо не надо совсем. А знаете, почему Барду предпочел мне Фабра? Потому что Фабр старше меня. Добавим, что я чую здесь проказливую руку Эбрара, а он враг. Если Вы видитесь с Барду, скажите ему, что в моей писательской жизни у меня было немало неприятностей, но этот орден, сначала предложенный, о чем писали в газетах, потом, в последнюю минуту, отобранный у меня, – самая неприятная из всех неприятностей, какие мне пришлось переварить; чего проще было оставить меня в моем углу и не выдавать за господина с сомнительным талантом, который напрасно подкарауливал красную орденскую ленточку. Простите, что так длинно пишу об этом, но я еще полон гнева и отвращения.
Вот, кажется, и все. Я завтракал с Доде, он работает вовсю над своим романом «Королева Беатриса». [116]116
«Королева Беатриса»– одно из первоначальных названий книги А. Доде «Короли в изгнании» (1879).
[Закрыть]Гонкура не видел. Тургенев в России. Супруги Шарпантье в Жерармере. Вот так-то!
Крепко жму руку. Дружеский привет от моей жены. Если будете проезжать через Пуасси, пожалуйте к нам на завтрак. Обратитесь к г-ну Саллю, хозяину каретного двора, он Вас доставит ко мне.
Желаю бодрости и успешной работы!
Медан, 15 декабря 1878 г.
Дорогой друг!
Мы наверняка увидимся только в январе. Меня задержала необходимость наблюдать за каменщиками, а теперь я остаюсь здесь, тая лукавую мысль отменить потихоньку встречу Нового года. И потом мне здесь очень хорошо работается. Деревня восхитительна в морозные дни. Но я не так уж много сделал, как Вы думаете, – когда я вернусь домой, у меня будет написано четыре главы из шестнадцати – четверть книги. Приеду не раньше зимы семьдесят девятого – восьмидесятого года. Но я очень доволен, а это уже награда.
Вы знаете, что около 10 января состоится премьера драмы «Западня» [117]117
Премьера этой драмы состоялась 18 января 1879 года в театре Амбигю.
[Закрыть]– еще один ужасный вечер, уготованный мною для друзей! Правда, моего имени на афише нет, однако же за эту затею расплачиваться придется мне. Декорации будут великолепные; что же касается исполнения, то оно меня немного беспокоит. В конце концов театр интересует только выручка.
Флобер написал мне грустное письмо. Я знаю, что дела его идут очень плохо. Но это вопрос весьма деликатный, [118]118
Друзья Флобера были обеспокоены тем обстоятельством, что, постоянно помогая выпутываться из денежных затруднений мужу своей племянницы, Комманвилю, писатель сам остался без средств.
[Закрыть]и боюсь, что мы не сможем в это как-либо вмешаться.
Вот и все, дорогой друг. Я хотел Вам сказать, что с Вашей стороны очень славно было написать мне, а еще я хотел напомнить, что рассчитываю Вас видеть на премьере «Западни».
Крепко жму руку.
С живейшим любопытством жду «Братьев Бендиго», [119]119
«Братья Бендиго» – первоначальное название романа Э. Гонкура «Братья Земганно» (1879).
[Закрыть]о которых говорили мне Сеар и Гюисманс. Это, кажется, что-то совсем новое, очень личное и очень хорошее. Я рад, что Вы довольны. Кстати, я только что опубликовал французский текст моей статьи о Вас, которая напечатана на русском языке в Петербурге. Вы ее найдете в «Реформ» от 15-го числа – в том самом журнале, который так мало платит своим сотрудникам.
Медан, 23 декабря 1878 г.
Любезный собрат по перу!
Я еще в деревне, несмотря на позднее время года, и только вчера прочитал великолепную статью, которую Вы мне посвятили. Как передать Вам мое восхищение, мое волненье? Не я, а Вы – великий писатель. Это Вы – наблюдатель, это Вы – художник. Спасибо тысячу раз, и снова спасибо. Именно сейчас, когда Вы так чудесно говорите обо мне в Италии, меня поносят во Франции. Хорошо бы уехать к Вам, разбить палатку рядом с Вашей на родине моего отца.
Горячо жму Ваши руки, прошу верить, что вечно буду Вам признателен.
Медан, 28 декабря 1878 г.
Конечно, нет, дорогой Энник, меня не волнует вся эта шумиха; разве только в первый день я немного рассердился. Но правда явно на нашей стороне, и мы можем быть совершенно спокойны. Я очень счастлив, что возвращаюсь в Париж и смогу пожать руки всем вам; тем более что драка вокруг «Западни» нас позабавит. Вы знаете, что я рассчитываю на Вас лично. Я приеду 3-го числа. У нас будет время сговориться, потому что, кажется, пьеса раньше 15-го не пойдет.
Что же это за личность дала материал Монжуайе для статьи в «Голуа»? Впрочем, статья вежливая, хотя и полна неточностей. О Вас пишут хорошо, и мне это приятно.
До скорого свидания. Прочтите мой понедельничный фельетон в «Вольтере».
Искренне Ваш.
1879© Перевод С. Рошаль
Париж, 12 февраля 1879 г.
Милостивый государь!
Я прочел Вашу статью [120]120
Имеется в виду статья Г. Риве о натурализме, помещенная в журнале «Молодая Франция», в номере от 1 февраля 1879 года. Данное письмо Золя к Риве было опубликовано там же, в номере от 1 марта.
[Закрыть]и благодарю Вас, ибо Вы старались быть беспристрастным, это очевидно. Но почему Вы приписываете мне идеи, которых у меня никогда не было? Почему судите обо мне, не читав меня? Кажется, Вы человек молодой; не повторяйте же всех глупостей, которые распространяют обо мне и моих произведениях.
Вы спрашиваете: «Откуда эта узость ума, обедняющая искусство?» Эта узость – любовь к правде, расширяющая сферу науки. Как видите – сущий пустяк.
Впрочем, писать об этом слишком долго. Я только чуть переделаю Ваше заключение: я – ничто, сударь, а натурализм – это все, ибо натурализм – это сама эволюция современной мысли.
Это он двигает наш век вперед, а романтизм был лишь коротким периодом начального толчка.
Вы говорите, что натурализм ограничивает литературный горизонт; напротив, он открывает бесконечность, подобно тому как наука Ньютона и Лапласа раздвинула границы неба, каким его видели поэты. Правда, у Вас о натурализме самое убогое представление, и я советую Вам уступить его репортерам, рыщущим в поисках материала. Ведь есть не только «Западня», сударь, – есть вселенная.
Примите, милостивый государь, уверения в совершенном моем почтении.
Париж, 17 февраля 1879 г.
Мне хотелось написать Вам, друг мой, чтобы сказать, что все мы действовали неуклюже в Вашем деле. [121]121
Чтобы избавить Флобера от бедности, его ближайшие друзья, втайне от писателя, хлопотали для него о должности смотрителя библиотеки Мазарини. Слухи об этом проникли в прессу, что больно ранило самолюбие Флобера. Гамбетта, от которого полностью зависело назначение Флобера, сказал просившему за него Тургеневу: «Нет, этому не бывать! Я не желаю!» В конце концов друзья добились для Флобера просимой должности.
[Закрыть]
Прошу Вас, смотрите на вещи как философ, как наблюдатель, как аналитик. Наша наибольшая ошибка заключалась в том, что мы поспешили, что пошли к Гамбетте напомнить о его обещании, когда и без нас его уже целую неделю изводили просьбами. Так как г-жа Шарпантье лежала больная в постели, пришлось обратиться к Тургеневу, а он на другой день уезжал в Россию и поэтому вынужден был торопить события. Положение сложилось неблагоприятное, возникли всякого рода досадные обстоятельства; я потом расскажу Вам об этом подробнее. Словом, я думаю, что здесь необходима была женщина, она быстро довела бы это дело до конца. Вы тут ни при чем, вы ничего не потеряли, и завтра, если Вы согласны, все можно уладить.
Остается статья в «Фигаро». Не знаю, как газете стало известно это происшествие; но я узнаю. Тут «Фигаро» выступила по специальности: проявила болтливость и хамство, которые она обращает против нас всех со времен своего основания. Лучше всего Вам – просто отвернуться. Все, что она пишет, для Вас только почетно. И будьте уверены, это Вас ни с кем не рассорит. Репутация «Фигаро» известна, все хорошо знают, что Вы не причастны к делам редакции. Для нас пресса не должна существовать; пусть лжет, чернит нас, пусть пытается нас компрометировать – не надо обращать на нее внимания и хотя бы на секунду задумываться над тем, что она пишет. Только такой ценою мы можем обрести покой. Сделайте милость, отнеситесь к этому со свойственным Вам великолепным презрением, не огорчайтесь, скажите себе то, что Вы часто повторяете: в жизни нет ничего важнее нашей работы.
Я бы хотел знать, что Вы в силах стать выше этого. Все это не имеет значения. Для Вас важнее написать хорошую страницу. Ваши друзья не проявили нужной сноровки? Ну что ж! Они просят у Вас прощения, и на этом можно покончить. Если Вы разрешите им пробовать сызнова, они в другой раз своего добьются. Разожгите трубку статьей из «Фигаро» и, когда позволит здоровье, принимайтесь снова за работу. Остальное – дым; оно не существует.
Одно время я думал ехать к Вам и сказать все это на словах; но я был расстроен, а кроме того, боялся Вас утомить. Мы все Вас любим, Вы это знаете, и мы были бы счастливы доказать это Вам сейчас. Самое худшее – что из-за этого злосчастного перелома [122]122
Незадолго до письма Золя Флобер, спускаясь по лестнице, оступился и сломал себе ногу.
[Закрыть]Вы прикованы к Круассе. – Думаю, Вы спокойнее смотрели бы на вещи, если бы Вы были с нами. Старайтесь поскорей научиться ходить и возвращайтесь в Париж. А если выздоровление затянется, позвольте нам как-нибудь, когда Вы окрепнете, приехать к Вам хотя бы на часок. Еще раз прошу Вас, не огорчайтесь, наоборот, держите выше голову. Вы лучший из нас всех. Вы наш учитель и наш отец. Мы не хотим, чтобы Вы страдали в одиночку. Клянусь Вам, вы такой же великий художник сегодня, как и вчера. Что до Вашей жизни, которая немного омрачена сейчас, то все образуется, не сомневайтесь. Выздоравливайте поскорее, и Вы увидите, что все будет хорошо.
Обнимаю Вас.
Париж, 1 мая 1879 г.
Кончаю «Братьев Земганно» и пишу Вам, чтобы Вас поздравить: это одна из Ваших лучших книг.
Но, по зрелом размышлении, я глубоко сожалею, что Вы написали такое предисловие. [123]123
В предисловии к «Братьям Земганно» (1879) Э. Гонкур неожиданно для читателей заявил, что «окончательная победа реализма, натурализма, писания с натуры в литературе» будет достигнута лишь тогда, когда романисты откажутся от народной тематики, будто бы уже исчерпанной; «когда жестокий анализ, который мой друг Золя, а быть может, и сам я, привнесли в изображение общественных низов, будет применен талантливым писателем к воссозданию мужчин и женщин из светского общества…». Это заявление, естественно, вызвало протест убежденного демократа Золя.
[Закрыть]Как-то вечером Вы мне сказали, что кое-кто прилагает много усилий, чтобы посеять раздор в нашей маленькой группе. И вот посмотрите, что начинает говорить пресса о Вашем предисловии: его суют под нос любящей Вас молодежи, Вас обвиняют в том, что Вы от нее отрекаетесь в ту самую минуту, когда ей требуется Ваша мощная поддержка. Меня это очень огорчает.
Я собираюсь ответить на Ваше предисловие, выразив все свое восхищение Вами, но пытаясь в то же время осветить некоторые пункты, которые Вы, мне кажется, оставили в тени.
Искренне Ваш.
Париж, 2 мая 1879 г.
Дорогой друг!
Я знаю Вас и люблю. И ни на мгновение не усомнился в Ваших добрых намерениях. Я жалел, жалею и сейчас о том, что окружающие воспользовались какой-то Вашей фразой, чтобы причинить неприятность нам всем, а мы ведь так глубоко Вами восхищаемся. В нескольких газетах – в «Телеграфе», в «XIX сьекль» – я нашел ту же заметку, что и в «Ви модерн». Сейчас механизм пущен в ход, и нас захотят от Вас оторвать. Вот что меня огорчило, но Вашей вины тут нет.
Только что кончил статью по поводу Вашего предисловия. Я постарался сказать в ней все, что думаю, но так, чтобы нельзя было ни на минуту усомниться в том, что мы единомышленники.
Сердечно Ваш.
Медан, 27 мая 1879 г.
Милостивый государь и любезный собрат по перу!
Охотно даю Вам разрешение поместить мое имя на первой странице романа, который Вы собираетесь опубликовать. Это честь для меня, и мне радостно сознавать, что даже за пределами Франции я буду солдатом правды. Мое имя принадлежит всем, кто сражается в одном бою со мною.
Мне остается поблагодарить Вас. Прошу принять уверения в моей совершенной преданности и наилучших чувствах.
Медан, 23 июня 1879 г.
Милостивый государь!
Я лично не буду отвечать г-ну Катюлю Мендесу. Я хочу сам выбирать себе противников и поле боя. Что касается моих молодых друзей, они поступят, как им заблагорассудится. Но я бы охотно посоветовал им в литературных битвах всегда разить противника в голову и не терять времени, обороняясь от атак, которые должны выдохнуться сами собой.
Самое лучшее – это публиковать все, что Вам принесут. Вы не можете меня обидеть. Я Вам охотно даю право помещать в газете все статьи, содержащие нападки на нас. А потом посмотрим, стоит ли на них отвечать.
Кроме того, Вы ошибаетесь, утверждая, что мне не ответили. У меня здесь больше пятидесяти статей, в них стараются опровергнуть те статьи, которые я в течение шести месяцев давал в «Вольтер». Я не стал отвечать им из принципа. Победа остается за тем, кто бьет прямо, наотмашь, пренебрегая ударами, которые сам получает со всех сторон.
Не рассчитывайте на «Нана» раньше октября. Но с октября месяца я буду давать Вам очерки. Подумаю об этом.
Преданный Вам.
Медан, 24 июня 1879 г.
Мадемуазель!
Надо слушаться отца. У него должны быть причины запрещать Вам чтение моих книг, – причины, в которые я не хочу вникать. Прямая обязанность главы семьи руководить воспитанием и образованием своих детей так, как он сочтет нужным. Позвольте мне добавить, что мои книги – весьма горький плод для молодой девицы Вашего возраста. Когда Вы будете замужем и Вам придется жить своим умом, читайте меня. И желаю Вам, чтобы мои книги, какими бы жестокими они ни казались, подарили Вам хотя бы любовь к правде и немного знания жизни.
Преданный Вам.
Медан, 1 сентября 1879 г.
Милостивый государь!
Это я обязан перед Вами извиниться, что вовремя не поблагодарил Вас за присылку «Парижских хроник».
Я часто живу в деревне, и у меня дома, в Париже, все книги, какие приходят, лежат навалом. Недавно, когда я доставал из этой груды «Хроники», к моему удивлению и досаде, из книги выпала Ваша визитная карточка; а я-то думал, что это от издателя! И тогда я, правда уже поздно, заговорил о книге, чтобы сказать Вам спасибо.
Теперь, после Вашего милого письма, я снова Ваш должник. Нам не так уж трудно понять друг друга. Дело не в том, чтобы сказать в критической статье абсолютно все; нужно сказать правду, а правда не требует грубой и бесполезной болтовни. К тому же всегда можно предположить, что анатомируемый объект уже много лет покойник и что ни он сам, ни его близкие не могут на Вас пожаловаться. Тут все – вопрос такта. Фигура Сент-Бева не дает мне покоя; к несчастью, у меня нет необходимых материалов, а кроме того, – я критик-воитель и сам прокладываю себе дорогу, поскольку больше некому ее проложить. Иначе говоря, моя трудная работа состоит не в этом, и я не располагаю временем, которого потребовало бы изучение документов, – вот чем объясняется поверхность моих статей, испеченных на скорую руку в разгар битвы, из тактических соображений, во имя победы. Кто нам нужен – это критик, который занимался бы только критикой, и занимался бы со страстью.
Еще раз благодарю Вас, милостивый государь.
Преданный Вам.
Медан, 22 ноября 1879 г.
Сударыня!
Мне нужна справка для «Нана». Не будете ли Вы так любезны дать мне ее?
Устраивают ли бал в высшем свете, если вопрос о браке решен, и когда? В день подписания брачного контракта или в день венчания в церкви? Я предпочел бы день венчания. И хотел бы, чтобы бал состоялся в гостиной Мюффа. Ну а если бал решительно невозможен, могу ли я заставить его устроить званый вечер? Теперь другое: если это будет вечером, после подписания брачного контракта, каков должен быть наряд новобрачной? А если это будет после венчания, должен ли я к концу бала отправить новобрачных в положенное свадебное путешествие?
Меня так травят, что я не смею больше рисковать ни одной мелочью. Я только что спорил с моей женой по поводу всех вопросов, которые Вам задал, и избираю Вас арбитром. Сообщите мне побольше подробностей, по возможности точных; я никому не скажу, что Вы были моей сотрудницей по «Нана».
Горячий Вам привет и тысяча благодарностей от нас обоих.
Медан, 14 декабря 1879 г.
Дорогой друг!
Я счастлив, что доставил Вам маленькое удовольствие. Все же моя статья очень незначительна, [124]124
Имеется в виду статья Золя «Флобер и его сочинения», напечатанная в газете «Вольтер» 2 и 9 декабря 1879 года (часть большого очерка, опубликованного в 1875 г. в «Вестнике Европы»).
[Закрыть] – так, кое-какие замечания по ходу мысли.
Ваше письмо прибыло ко мне в деревню, где я кончаю «Нана». Я вернусь в Париж только 15 января, потому что прежде хочу разделаться со всей работой. Вы не можете себе представить, сколько горестей причинил мне, да и причиняет мой роман. Чем дальше, тем все труднее. Я проделываю, в особенности над уже отпечатанными главами, адову работу, чтобы выправить фразы, которые мне не нравятся, а не нравятся мне все до одной. Ведь правда, Вы не захотите меня огорчить, не будете читать «Нана» в газете; она там ужасна, я сам ее не узнаю. Вам должно быть знакомо это чувство, я сейчас в той полосе, когда сам себе становишься противен. И все же думаю, что написал книгу если не хорошую, то, по крайней мере, любопытную. Отдельное издание выйдет в свет в конце января. Вы мне скажете совершенно откровенно Ваше мнение.
Как! Вы не будете с нами и нынешней зимой? Вы меня огорчаете. А я-то рассчитывал Вас видеть у себя самое позднее в феврале! С тех пор как Вас здесь нет, все мы потеряли связь друг с другом. Ну что же, мы Вас навестим с большим удовольствием. Это зависит только от Вас. Напишите нам, назначьте число, когда будет для Вас удобно и когда мы сможем отправиться в путь, так, чтобы Вам не помешать. Уговорились, да? Вот и все, я живу здесь в полном одиночестве. От Гонкура и Тургенева – никаких вестей. С Доде обменялся несколькими письмами, он как будто доволен успехом своих «Королей в изгнании». Сейчас же после «Нана» я ринусь в драму – одну или две, вот вам!
Одевайтесь потеплее, трудитесь в поте лица своего и создайте нам шедевр. Обнимаю Вас.
