Текст книги "Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма"
Автор книги: Эмиль Золя
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 48 страниц)
© Перевод А. Тетерникова и М. Трескунов
Париж, 12 февраля 1867г.
Милостивый государь!
Я собирался написать для Вашего журнала рассказ, и вот теперь этот рассказ превратился у меня в голове в роман.
Роман в нескольких частях, – Вы бы не испугались? Ведь Вы уже печатали подобные сочинения, и не думаю, чтобы это Вам повредило.
Вот что я предлагаю.
Я давно уже ищу какой-нибудь сборник, для которого можно было бы написать произведение, где я полностью излил бы себя. Фельетон в ежедневных газетах, который все время приходится прерывать и печатать короткими кусками, мне не подходит. Я бы хотел иметь возможность каждый раз давать большие отрывки. Итак, я предлагаю Вам роман в шести частях, роман из шести одинаковых кусков, каждый длиной с мою статью об Эдуарде Мане.
В основу сюжета ляжет история, которую я как-то кратко рассказал в «Фигаро»: «Брак по любви». [77]77
«Брак по любви»– первый вариант будущего романа Золя «Тереза Ракен» (1867).
[Закрыть]
Я уверен, что по этой канве можно создать значительное произведение. Я хочу попытаться написать это произведение, вложить в него всю душу и сердце, сделать его живым и захватывающим. Хотите помочь мне произвести его на свет? По-моему, Вы тот редактор, который мне нужен, – молодой и широкий ум, бескорыстно влюбленный во все, что волнует и увлекает.
Жизнь моя заполнена работой, и написать глубоко пережитое, чисто литературное произведение я могу, только если меня будет толкать необходимость, связанная с его изданием. «Брак по любви» останется, быть может, ненаписанным, если я не найду умного человека, который согласится принять этот роман на веру и печатать часть за частью, по мере того как я их буду сочинять. Около 9-го числа каждого месяца я буду посылать Вам один фрагмент с тем, чтобы Вы напечатали его в следующем месяце. Таким образом, я произведу на свет этот роман благодаря Вам.
Скажите «да» – и я принимаюсь за работу. Я чувствую, что это будет самое крупное произведение моей молодости. Я полон этим сюжетом, я живу вместе с героями. Если Вы напечатаете мою книгу, выиграем мы оба.
Что касается цены, то, если желаете, Вы заплатите мне за каждую часть столько же, сколько заплатили за статью об Эдуарде Мане.
Отвечайте мне поскорее. В Вашем согласии я прежде всего вижу возможность щедро удовлетворить мои литературные аппетиты. Если Вы верите в меня, распахните передо мною дверь.
Глубоко преданный Вам.
Париж, 19 февраля 1867 г.
Дорогой Валабрег!
Спешу написать Вам несколько слов, чтобы Вы не могли обвинить меня в лени или в том, что я Вас забыл. Хочу ответить на некоторые вопросы, затронутые в Вашем последнем письме.
Я нисколько не сомневаюсь в Вас и совсем не помню того, что Вы называете «вашими дебютами в стиле классицизма». В качестве друга и любопытного зрителя присутствую я при превращениях, которые с Вами происходят. Жду Вашего первого произведения, чтобы мысленно отвести Вам определенное место в литературе и утвердиться в своем мнении о Вас. Но я знаю, что Вы исследователь, что Ваша мысль идет в верном направлении, что Вы молоды и что будущее принадлежит Вам. Видите, я глубоко уважаю Вас, и Вы напрасно сомневаетесь в моих симпатиях и одобрении. Я чувствовал настоятельную необходимость сказать Вам, что я в Вас верю, потому что в Вашем последнем письме Вы так настойчиво защищаетесь, словно подозреваете меня в неверии.
Но то, что я всегда думал, – не хочу от Вас ничего скрывать, – это что Вы ведете слишком созерцательную жизнь. Мне хотелось бы, чтобы у Вас был более воинственный дух. В Вашем возрасте кровь волнуется, страсти кипят. Глубоко пережитые произведения всегда были выше произведении, созданных мечтою. Признайтесь, что свои Вы извлекаете из грез: длинные объяснения, которые Вы мне даете по поводу Ваших «Осенних пейзажей», доказывают мне, что Вы все-таки созерцатель. Не скрою, я предпочел бы, чтобы Вы были среди нас, чтобы Вы боролись, как мы, каждый день возобновляли свои попытки, наносили удары направо и налево и всегда шли вперед. Впрочем, все пути хороши, и тот, который выбрали Вы, может быть, больше соответствует Вашей индивидуальности. Мои пожелания, быть может, не что иное, как эгоистические советы, продиктованные моей собственной натурой.
Я рассчитывал, что Вы будете шагать рядом со мной. Меня окружают только художники; здесь нет ни одного литератора, с которым я мог бы поговорить. Я думал, что мы с Вами пойдем в бой вместе и, в случае надобности, поддержим друг друга. И вот Вы оставляете меня одного: идти вперед одному, одному торжествовать и падать одному. Иногда я думаю о Вас и говорю себе: «Он засыпает». Разве не естественно, что у меня невольно вырываются эти слова? Возвращайтесь с готовым сочинением, вступайте в жизнь, боритесь, и Вы увидите, что я первый буду ободрять и приветствовать Вас.
Когда же Вы приедете? Вы, кажется, говорили о марте, но пусть это будет в апреле или мае, хорошо? В следующем письме, если можете, уточните время Вашего приезда. Впрочем, если, приехав сюда, Вы не собираетесь смело ринуться в схватку, то лучше уж Вам остаться в Эксе до того дня, когда Вы почувствуете, что созрели для борьбы. А главное, привезите Вашу книгу пейзажей, мне очень любопытно знать, каким у Вас получилось это произведение.
Рассказать вам немного о себе? Вы, должно быть, знаете, что я собираюсь начать большую работу в «Ле Мессаже де Прованс», газете, издающейся в Марселе; начиная с 1 марта я буду печатать там длинный роман, основанный на фактах недавних уголовных процессов. Я завален документами; не знаю, как мне удастся извлечь мир образов из этого хаоса. Работа моя скверно оплачивается, но я надеюсь, что она наделает шума по всему Югу. Неплохо, чтобы на твоей стороне была целая область. Впрочем, я принял сделанные мне предложения, движимый все той же страстью к работе и борьбе, о которой я говорил вам выше. Я люблю трудности, люблю совершать невозможное. А главное, люблю жизнь и думаю, что творчество, каково бы оно ни было, всегда предпочтительней покоя. Эти мысли заставляют меня вступать в любую борьбу, на какую бы меня ни вызывали, борьбу с самим собой, борьбу с публикой. Я слышал, что объявление о «Марсельских тайнах» произвело там некоторый шум. Роман будут рекламировать, расклеят объявления. Если Вы узнаете что-нибудь любопытное по поводу моего романа, будьте добры, сообщите мне.
Поль много работает, он уже написал несколько картин, мечтает об огромных полотнах; жму Вашу руку от его имени.
Байль идет вперед большими шагами. Он уже заметно выдвигается.
Гильме ждет лета, чтобы начать новую кампанию.
Солари четыре дня тому назад женился.
Заканчиваю письмо на этой грандиозной новости и дружески жму Вашу руку.
Жена просит передать Вам поклон.
Париж, 8 мая 1867 г.
Мне понятно Ваше желание узнать фамилию художника, [78]78
Для нового иллюстрированного издания «Сказок Нинон», которое намеревался выпустить издатель Лакруа, Золя рекомендовал неизвестного тогда молодого рисовальщика Э. Мане, скрыв его имя. Проект сотрудничества Золя и Мане в этом издании остался неосуществленным.
[Закрыть]который будет иллюстрировать «Сказки Нинон». Позвольте Вам заметить, что этот художник не требует немедленного вознаграждения, а желает только получить известный процент с каждого проданного экземпляра. Мы прежде всего хотим создать настоящее произведение искусства, не подвергая его какому бы то ни было контролю, вот почему мы хотим в данном случае быть полными хозяевами.
Если бы у меня была возможность побеседовать с Вами, я объяснил бы Вам суть моего предложения, и уверен, что Вы согласились бы на него. Попытаюсь объясниться как можно проще. Речь идет не об обыкновенном произведении.Для меня и для художника, повторяю, речь идет о произведении искусства. Для Вас речь идет о коммерческой выгоде. Мой иллюстратор, г-н Мане, молодой художник огромного таланта, его шумная репутация Вам, должно быть, известна. Из него сделали какой-то образец эксцентричности, публика забавляется, высмеивая его произведения, как высмеивали первые полотна Декана и Делакруа. Но завтра, – я в этом глубоко убежден, – Эдуард Мане будет провозглашен великим мастером. Я горячо отстаивал его в блаженной памяти «Эвенман», и из благодарности, из симпатии ко мне, он согласился сделать несколько рисунков к моим «Сказкам Нинон». Через несколько недель г-н Мане откроет особую выставку своих произведений рядом с выставкой Курбе; он уже истратил пятнадцать тысяч франков, чтобы предстать перед публикой во всем блеске своего таланта. Он уверен, что получит огромную известность, такую же, какую получил Курбе в 1853 году. Вы теперь видите, что произведение, которое я Вам предлагаю издать, как я уже говорил, не обычное произведение. Манера художника не должна Вас тревожить; Вас не касается, будет ли он делать то или другое; он поставит свою подпись под рисунками, вот и все: его имя вызовет шум, возбудит любопытство, создаст рекламу, которая приведет к Вам публику. Все споры, возникшие вокруг г-на Мане, все споры, которые еще возникнут на этих днях, служат порукой тому, что его произведение не пройдет незамеченным. Если бы речь шла об обычном рисовальщике, человеке, специальность которого – подставки для ламп и другие безделушки, я понял бы Ваше недоверие. Но в данном случае Ваша сделка основана не на более или менее приятном виде рисунков, а на имени, на шумной репутации рисовальщика.
Не знаю, достаточно ли ясно я объяснил суть дела. С некоторыми парижскими издателями я не стал бы говорить так откровенно, но я научился ценить Вашу проницательность, Ваш верный глаз, быстро схватывающий возможность успеха. Если Вы признаете, что у меня есть некоторый опыт в отношении рекламы, то положитесь на мои доводы; мое имя и имя Мане на одной обложке должны привлечь взгляды прохожих и заставить их остановиться.
Кстати, я посылаю Вам два офорта, которые г-н Мане сам выгравировал по двум своим картинам. Он не может сделать сейчас двух набросков, о которых Вы просите, потому что поглощен всякого рода заботами, связанными с предстоящим открытием выставки его картин. Я подумал, что два прилагаемых офорта помогут Вам понять мощный и самобытный талант этого художника. Офорт, изображающий испанскую танцовщицу, по-моему, шедевр, он обладает легкостью и редкой силой. Можно подумать, что это офорт Гойи. Не бойтесь, я знал, что делаю, избрав г-на Мане иллюстратором моей книги. Вы достаточно со мной знакомы, и Вам известно, что я ищу успеха. Однажды Вы соблаговолили сказать мне, что я человек ловкий. Так вот! Никогда я так ловко не способствовал росту своей репутации, как ныне, когда хлопочу о том, чтобы поставить имя Мане на обложке одного из моих произведений. Соглашайтесь, и Вы увидите, ошибаюсь ли я.
1868© Перевод А. Тетерникова и М. Трескунов
9 января 1868 г.
Дорогой Ру!
Нам не повезло с моей статьей в «Голуа». Газета полна до отказа, и моя статья пойдет, наверное, только в понедельник.
Вот что я решил: если до понедельника издатели и душеприказчики не соберутся, то я опубликую статью; если наша хитрость откроется, [79]79
Желая помочь выдвинуться молодому Полю Алексису, который привоз в Париж сборник стихов, носивших следы влияния Бодлера, Золя придумал следующую «хитрость»: опубликовав в «Голуа» статью, посвященную памяти недавно умершего Бодлера, привел в ней стихотворение Алексиса «Постели», которое приписал перу Бодлера. Критика расхвалила стихотворение, и тогда Золя поторопился открыть имя подлинного автора.
[Закрыть]переделаю ее и все равно напечатаю «Постели», но поставлю под ними фамилию настоящего автора и расскажу историю этого стихотворения. Итак, и в том и в другом случае я окажу молодому Алексису помощь, которой он заслуживает.
Теперь о другом.
Я только что виделся с Лакруа, и мы решили сейчас же пропустить мой шарж в «Ле Монд пур рир». В «Эклипс» [80]80
«Эклипс»(«l’Éclypse») – сатирический иллюстрированный еженедельник, основанный в 1866 году. «Ле монд пур рир»(«Le Mond pour rire») – юмористический журнал.
[Закрыть]договоримся потом. Значит, я посылаю тебе свой портрет в самое ближайшее время.
Не нужно ли приложить к шаржу краткую биографию? В таком случае будь так добр, напиши ее.
Преданный тебе.
Париж, 13 января 1868 г.
Милостивые государи!
Я счастлив, что мое предложение вас соблазнило. Три главы вашего романа очень хороши, в особенности последняя, с которой я уже познакомился раньше.
Вот как я буду действовать.
В субботу вечером опубликую короткую статью, в которой расскажу о «Госпоже Жервезе», [81]81
Этот роман Гонкуров был опубликован весной 1869 года. Две статьи Золя о «Госпоже Жервезе» появились в «Голуа» 12 января и 9 марта 1869 года.
[Закрыть]не слишком раскрывая ее содержание. В своей статье я сообщу, что на следующий день, в воскресенье, будет напечатан отрывок из этой книги.
И на следующий день опубликую отрывок.
Таким образом, мы вызовем большой интерес у публики. Я предпочел подождать, чтобы нанести более верный удар.
Преданный вам.
Париж, 14 ноября 1868 г.
Милостивый государь!
Получил Ваше письмо и весьма удивлен. Я знаю, что Вы обязаны считаться с французским правосудием, и первый предупредил бы Вас, если бы думал, что издание моей книги может представить для Вас какую-нибудь опасность.
Прошу Вас, рассудите сами. «Мадлена Фера» уже была опубликована в «Эвенман» под названием «Стыд». Преследовать меня за это произведение, когда оно выходит отдельным изданием, незаконно. То, что разрешено периодической печати, нельзя запрещать издательствам. Г-н Бауэр, правда, говорил мне то же самое, что сказал Вам. Оказывается, действительно, имперский прокурор поставил ему на вид, что, хотя его и освободили от штрафа, как официальное лицо, это не значит, что дело сойдет с рук и мне, сотруднику «Трибюн». [82]82
«Трибюн»(«La Tribune») – ежедневная газета республиканской оппозиции; выходила в 1868–1870 годах.
[Закрыть]Это самая настоящая предупредительная цензура, и вместо того, чтобы просить меня сделать купюры, Вы должны были бы помочь мне высказать прокуратуре свое мнение о ней. Вопрос состоит в следующем: можно ли преследовать автора за страницу в книге, которая уже была допущена цензурой? – С другой стороны, имеет ли право имперский прокурор заранее объявлять, что еще не опубликованная книга подвергнется преследованиям? Заметьте, что имперский прокурор говорил об этих будущих преследованиях самому директору газеты, которого он только что освободил от штрафа.
Поэтому я не соглашаюсь на предлагаемые Вами купюры. Для меня это вопрос права. Думаю, что мое достоинство требует, чтобы я шел вперед, навстречу угрожающей мне опасности. И если нужно, я во всеуслышание расскажу всю эту историю.
Я отказываю Вам в этих купюрах еще и по другой причине. В тех страницах, которые мне инкриминируются, заключается главная идея романа. Я заимствовал эту идею у Мишле и у доктора Люка, изложил ее трезво и убежденно. Я не собираюсь признавать, что написал нечто аморальное. Я предпочитаю, чтобы книга совсем не была опубликована. Впрочем, надеюсь, Вы поймете мои доводы и измените свое решение.
1869© Перевод А. Тетерникова и М. Трескунов
Париж, 9 января 1869 г.
Милостивые государи!
Обращаюсь к вам с просьбой. С 1 января я веду библиографическую рубрику в «Голуа», и обязанность моя – говорить о книгах, которые скоро должны появиться. Я очень хотел бы совершить нескромность по отношению к вашей «Госпоже Жервезе» при условии, что эта нескромность пойдет вам на пользу. Поэтому, прежде чем обмолвиться хотя бы словом, я решил посоветоваться с вами.
Что должен я рассказать, в каком смысле разрешите вы быть мне нескромным? У Лакруа, кажется, есть кое-какие заметки, которые он рассылает по газетам. Но я хотел бы большего. Недавно я дал пятьдесят строк из нового романа Гюго, и это наделало много шума. Не могли ли бы вы послать мне короткий отрывок, который возбудил бы любопытство, не удовлетворив его, – короткое описание на одну-две страницы? Это не помешало бы мне напечатать большой фрагмент за несколько дней до того, как книга поступит в продажу.
Сейчас дело единственно в том, чтобы внушить публике надежду на скорое появление одного из ваших романов.
К нескольким строкам, которые вы мне пришлете, я припишу два-три неопределенных суждения о вашей книге, не раскрывая ничего важного, и получится статейка, которая сможет быть вам полезной. Это мое единственное желание.
Соблаговолите сообщить мне ваши намерения как можно скорее и примите уверения в моей глубокой преданности.
Париж, 10 января 1869 г.
Милостивый государь и дорогой учитель!
Соблаговолите принять прилагаемую книгу [83]83
Соблаговолите принять прилагаемую книгу… – то есть роман «Мадлена Фера». Данное письмо положило начало личным отношениям Золя с Флобером.
[Закрыть]в знак уважения к Вашему великому таланту наблюдателя и художника.
Единственно, чего я хочу, это чтобы она не показалась Вам слишком недостойной Вашего внимания.
Прошу Вас принять уверение в совершенном моем почтении.
1870© Перевод А. Тетерникова и М. Трескунов
Париж, 23 июня 1870 г.
Милостивый государь!
Я вернулся из короткого путешествия слишком поздно, чтобы отдать последний долг тому, кого Вы потеряли. [84]84
Жюль де Гонкур скончался 20 июня 1870 года. Тронутый сочувственным письмом Золя, Эдмон де Гонкур ответил ему, предлагая от «далеких отношений, от переписки перейти к более тесной дружбе».
[Закрыть]Я страшно огорчен, что не мог прийти и пожать Вашу руку.
Это такая внезапная, такая страшная смерть, что со вчерашнего дня я чувствую себя совершенно опустошенным. Не могу опомниться.
Ваш друг.
Париж, 27 июня 1870 г.
Мне хочется еще раз сказать Вам, как много у Вашего брата было неизвестных друзей; и я пришел бы и сказал Вам это лично, если бы не испытывал благоговения перед горем.
Не правда ли, он умер отчасти из-за равнодушия публики, из-за того, что самые его выстраданные произведения не встречали никакого отклика. Искусство убило его. Когда я прочел «Госпожу Жервезе», то ясно почувствовал, что в этом пылком мистическом рассказе слышится словно хрип умирающего; а когда я увидел, с каким удивлением и страхом публика приняла эту книгу, я подумал, что художник мог бы от этого умереть. Он был из тех, кого глупость поражает в самое сердце.
Так вот! Если он ушел от нас, потеряв бодрость духа, сомневаясь в себе, я хотел бы громко сказать ему теперь, что смерть его привела в отчаяние великое множество молодых умов. Ах, как мне хотелось бы, чтобы Вы были здесь, когда я сообщил эту ужасную весть моим друзьям, людям моего возраста, которые любили его и восхищались им издали.
На Вашей стороне вся молодежь, слышите, все искусство завтрашнего дня, все те, кто живет лихорадочной жизнью нашего века. «Умер Жюль Гонкур!» – я видел слезы на глазах многих; когда я произнес эти слова, вокруг меня воцарилась скорбь. Он не ушел из жизни бесследно, а Вы, Вы не остались один. Вот что я хотел написать Вам.
Я хочу сказать последнее прости Вашему брату в статье, которую напечатаю в какой-нибудь газете, но я подожду. Не хочу смешаться с толпой репортеров.
Ваш друг.
Бордо, 29 декабря 1870 г.
Дорогой Валабрег!
Я не ответил Вам раньше, и по основательной причине: я был в Бордо, и Ваше письмо привезла мне моя жена, когда приехала сюда.
Я понял, что с «Марсельезой» ничего не выйдет [85]85
После 4 сентября 1870 года Золя, который по-прежнему оставался материально не обеспечен, уехал в Марсель в надежде организовать вместе со своим другом Мариусом Ру республиканскую газету. Газета получила название «Марсельеза» и просуществовала всего два месяца; ни один ее экземпляр до сих пор не обнаружен.
[Закрыть]за неимением необходимых средств и приличного персонала, и бросил это дело. Чтобы лучше изучить обстановку, я согласился на должность личного секретаря Гле-Бизуэна. Мне обещают префектуру при ближайшем передвижении префектов. Тогда я увижу, что делать дальше.
Сейчас мое положение отлично. Все идет как нельзя лучше. На выборах в провинции мне обеспечен полный успех.
Вы правы. Если вам надоел Экс, Бордо может стать для Вас временным Парижем. Видите, я опередил Вас.
Пришлите весточку о себе, Вы доставите мне большое удовольствие, а если когда-нибудь приедете, приглашаю Вас завтракать.
Преданный Вам.
1871© Перевод А. Тетерникова и М. Трескунов
Бордо, 12 февраля 1871 г.
Милый мой старина Филипп!
Наконец-то я могу рассказать тебе о своих делах и спросить тебя, как ты и твоя семья пережили осаду.
О себе могу рассказать в двух словах: я поехал с Ру в Марсель, чтобы основать там газету; потом меня вызвали в правительственную комиссию и назначили секретарем Гле-Бизуэна. Теперь, когда правительство Национальной обороны сложило с себя полномочия, я снова вернулся к частной жизни. Пока останусь в Бордо и посмотрю, как будут развиваться события, чтобы как можно скорее вернуться в Париж.
А как поживаешь ты? Как твоя жена, дочь? Отвечай с обратной почтой, чтобы успокоить меня относительно вашего здоровья. Скажи, что ты за это время сделал? Для искусства сейчас тяжелые времена. Но надо надеяться, что все это скоро кончится. Сообщи мне также, что знаешь об общих знакомых.
Поль на юге. [86]86
Речь идет о Поле Сезанне.
[Закрыть]Ру и Валабрег здесь, в Бордо, вместе со мной. Базиль убит. [87]87
Художник Фредерик Базиль, призванный в армию с началом войны, погиб в сражении при Кульмье (9 ноября 1870 г.).
[Закрыть]Гильме и Моне, кажется, в Англии.
Мои жена и мать здоровы и кланяются тебе и твоей жене. Они просят поцеловать твою девочку.
Надеюсь, до скорого свидания. Я очень хочу наконец приняться за свои обычные занятия. Не ленись. Напиши мне длинное письмо, и тотчас же.
Преданный тебе.
Ты ведь знаешь, что ответ запечатывать не следует.
Бордо, 17 февраля 1871 г.
Дорогой Алексис!
Мане написал мне, что мой дом был реквизирован, и я ждал, пока получу Ваш правильный адрес, чтобы просить Вас разузнать для меня точные подробности.
Будьте так любезны, как только получите это письмо, сходите ко мне и потом напишите, как обстоит дело. Задам вам несколько вопросов. Опустошен ли сад? Какие комнаты были предоставлены постояльцам? Заняли ли мой кабинет? Взята ли мебель или ее поднимали наверх, что можно было сделать только через окна? Если мебель осталась внизу, то в хорошем ли она состоянии? Сохранились ли мои бумаги в письменном столе, в папках и в секретере? Не побили ли посуду? Не было ли грабежа, не унесли ли чего-нибудь? Видите, вопросов много, милый друг, но Вы понимаете, как все это меня интересует, а кроме Вас, у меня в Париже нет сейчас никого, кто мог бы мне ответить. Простите же, что я навязываю Вам такие скучные хлопоты.
Надеюсь, впрочем, что мое жилище заняли с соблюдением законов, в присутствии комиссара. Надеюсь также, что двери запечатаны и составлен инвентарный список. В противном случае я твердо намерен возложить ответственность на кого следует. Мое положение особое – в качестве государственного чиновника, как секретарь Гле-Бизуэна, я имел право на то, чтобы мой дом не трогали. Будьте добры, скажите это швейцару, владельцу дома, мэру, всем тем, кого увидите.
Словом, я требую, чтобы мой дом был освобожден как можно скорее. Я могу, в зависимости от хода событий, со дня на день вернуться в Париж, и мне нужно еще сделать во всем доме уборку, прежде чем поселиться в нем. Не так ли? Рассчитываю на Вас; сообщите, могу ли я вернуться к себе, с расчетом что не придется шагать по обломкам мебели и разбитым кастрюлям. В каком состоянии, должно быть, мой бедный кабинет, где я с таким увлечением начинал своих «Ругон-Маккаров»!
Я эгоист, говорю с Вами только о своих делах. Вашего отца не видел, но Ру видел его и нашел, что он очень Вас любит. Вы, должно быть, знаете, что правительство Национальной обороны сложило свои полномочия. Я опять стал простым журналистом. Гле-Бизуэн отсюда уже уехал. Не могу послать Вам пропуск на право проезда по железным дорогам. К тому же Компании не выдают этих пропусков. Потерпите, мы скоро будем вместе, потому что я не думаю, чтобы Национальное собрание долго заседало здесь.
Я посылаю корреспонденции в «Ла Клош». Сообщите мне, печатают ли их. Сходите от моего имени к Ульбаху и напишите мне, что он Вам скажет. Попросите его, если возможно, посылать мне газету в Бордо.
Не получил ни одного Вашего письма. Поделюсь с Вами впечатлениями о провинции. Кроме того, в голове у меня роман, и не один. Этот пятимесячный отдых – я имею в виду отдых от литературной работы – принес мне пользу. Что касается Вас, то пусть Ваш замысел зреет, но торопитесь. Я чувствую, что настает возрождение. Мы люди завтрашнего дня, наш день близится.
Ру и Валабрег все еще здесь. Я расскажу им о Вас.
С нетерпением жду Вашего ответа. Я бы с открытой душой сам предложил свой дом, но мне бы не хотелось, чтобы моим гостеприимством слишком злоупотребляли. Ведь верно? Пришлите мне точный отчет обо всех событиях и о положении вещей. Даю Вам неограниченные полномочия. Если потребуется, покажите это письмо.
Моя мать и жена благодарят Вас за Ваши заботы и шлют Вам поклон.
До скорого свидания, дорогой Алексис, крепко жму Вашу руку.
Преданный Вам.
Забыл сказать, что Франсуа Фавр, мэр Батиньоля, меня знает. Мы встречались в издательстве «Ашетт».
