Текст книги "Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена"

Автор книги: Эмиль Золя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 44 страниц)

Кто-то крикнул:

– Надо их уложить в постель!

Но в эту минуту Дельфин открыл глаза и обвел толпу восхищенным взглядом. На него со всех сторон посыпались вопросы. Их горячность слегка ошеломила его, тем более что он все еще был пьян.

– Как было? – лепетал он. – Маленький бочонок… Рыбы нет. Вот мы и взяли бочонок…

Дальше этого он не шел и только прибавлял к каждой фразе:

– Очень вкусно.

– Но что же там было, в вашем бочонке? – спрашивали его с ожесточением.

– Ах, я не знаю… Это было очень вкусно.

Коквилль буквально сгорал от любопытства. Все совали нос в лодку и сопели во всю мочь. По единодушному мнению, пахло водкой, – но какой – никто не знал. Император, который хвалился, что пивал все, что только может пить человек, заявил: «Надо посмотреть», – и с важным видом зачерпнул в пригоршню немного жидкости со дна лодки. Толпа моментально притихла. Все ждали. Но Император отхлебнул глоток и покачал головой, словно не вполне распробовав. Глотнул еще раз-другой, и на лице его появилось смущение, беспокойство, удивление. Он был вынужден заявить:

– Не знаю… Вот потеха, право… Не будь морской воды, я, конечно, узнал бы… Честное слово, забавно!

Все переглянулись. Их поразило то, в чем Император не рискнул сознаться даже себе самому.

Коквилльцы с уважением посматривали на пустой бочонок.

– Очень вкусно, – еще раз повторил Дельфин, словно издеваясь.

Потом, указав широким жестом на море, он прибавил:

– Если вам хочется, там есть еще… Я видел… Маленькие бочонки… маленькие бочонки… маленькие бочонки…

Он как будто баюкал себя, повторяя эти слова нараспев, а сам кротко смотрел на Марго, которую только сейчас заметил. Она в бешенстве замахнулась рукой, будто собираясь дать ему пощечину; но он даже не мигнул и, с нежностью глядя на нее, ждал удара.

Аббат Радиге, заинтригованный неведомым ему лакомством, тоже опустил палец на дно лодки и пососал его. Но так же, как Император, только покачал головой: нет, нет, он совсем не знает, что это такое!.. Что-то очень странное. Все сошлись на одном: бочонок, несомненно, с того судна, которое, попав в беду, подавало сигналы в воскресенье вечером. Английские суда часто провозили в таком виде груз вин и водок в Гранпорт.

Постепенно день начал бледнеть, и народ мало-помалу разошелся. Остался только Хвост; он был весь во власти какой-то тайной мысли, терзавшей его. Он остановился в последний раз послушать Дельфина, который, пока его уносили, все повторял своим певучим голосом:

– Маленькие бочонки… маленькие бочонки… маленькие бочонки… Если хотите, там есть еще!

III

За ночь погода совершенно переменилась. Когда на другой день Коквилль пробудился, солнце ярко светило, а море расстилалось без единой морщинки, как огромный кусок зеленого атласа. И было тепло, все золотилось, как бывает в жаркие осенние дни.

Первым в деревне поднялся Хвост, еще весь под впечатлением ночных видений. Вид у него был угрюмый. Он заявил, что надо все-таки удовлетворить г-на Мушеля, и немедленно вместе с Тюпеном и Бризмотом ушел в море, не забыв пригрозить Марго, что пересчитает ей ребра, если она не будет вести себя как следует. Когда «Зефир» выходил из бухты, «Кит» еще тяжело покачивался на своей стоянке, и рыбаки слегка потешались на его счет:

– Ну, а нынче ничего не выйдет, шалишь!.. Снят пьянчужки мертвецким сном!

Как только «Зефир» вышел в открытое море, Хвост закинул сеть, затем отправился взглянуть на свои «плетенки». Плетенки – это верши, похожие на обычные, только подлиннее. В них ловятся преимущественно лангусты и барвена. Но, хотя море было спокойно, он тщетно осматривал плетенки одну за другой – они были пусты. Только на дне последней, словно в насмешку, он нашел небольшую макрель и с яростью выбросил ее обратно в море. Прямо рок какой-то: по целым неделям рыба обходила Коквилль, и именно тогда, когда г-н Мушель выражал желание ее получить. Час спустя Хвост вытянул сеть обратно, но в ней оказался только пучок водорослей. Хвост сжал кулаки и выругался. На море царила безмятежная тишина; ленивое, сонное, оно раскинулось под синим небом, словно огромный парчовый покров; и это еще больше злило мэра. «Зефир» скользил лениво и мягко, без малейшей качки. Хвост еще раз закинул сеть и решил вернуться домой. После полудня надо еще раз заглянуть сюда, и он разразился грозными проклятьями по адресу господа бога и всех его святых.

Тем временем Рыжий, Фуасс и Дельфин продолжали спать. Их удалось поднять только к завтраку. Они ничего не помнили, но были уверены, что угостились чем-то необыкновенным и совершенно им неведомым. После полудня все трое собрались у бухты. Теперь, когда они снова обрели здравый рассудок, Император сделал попытку расспросить их как следует. Может быть, это было похоже на водку с лакрицей? Или на подслащенный и пережженный ром? Они говорили то «да», то «нет». Судя по их ответам, Император заподозрил, что то была вишневая наливка, но поклясться, что это именно так, он бы не решился. В тот день у Рыжего и его людей слишком еще болели бока, чтобы отправиться на рыбную ловлю. К тому же они узнали, что поутру Хвост напрасно выходил в море, и потому поговаривали, что осмотр верш следует отложить до завтра. Все трое сидели на камнях, глядя на возраставший прилив. У них не разгибалась спина, вкус во рту был скверный, и все время клонило ко сну.

Вдруг Дельфин очнулся. Он вскочил на камень и, устремив глаза вдаль, воскликнул:

– Взгляните-ка, хозяин!.. Вон туда!

– Что там еще? – спросил Рыжий, потягиваясь.

– Бочонок.

Рыжий и Фуасс тоже сразу очнулись и горящими глазами стали шарить вдоль горизонта.

– Где ты видишь, мальчуган? Где он, бочонок? – бормотал взволнованный хозяин.

– Там… налево… Вон та черная точка.

Но остальные ничего не видели.

Наконец у Рыжего вырвалось:

– Клянусь богом!

Он только теперь заметил бочонок – круглый, как иллюминатор, в прозрачной воде, под косыми лучами заходящего солнца. И он бросился к лодке, а за ним Дельфин и Фуасс, которые бежали так, что пятками задевали себя по заду и камни катились у них из-под ног.

«Кит» уже вышел из бухты, когда весть о том, что в море показался бочонок, разнеслась по Коквиллю. Дети и женщины помчались к берегу с криком:

– Бочонок! Бочонок!

– Видите? Его несет течением к Гранпорту.

– Ах, да!.. Налево… Бочонок! Идите же скорее!

И мужчины кубарем летели со скалы, дети катились колесом, а женщины, чтобы не отстать, подбирали на ходу юбки обеими руками. Вскоре, как и накануне, вся деревня собралась на берегу.

Марго появилась на минуту и со всех ног кинулась к дому предупредить отца, спорившего с Императором по поводу какого-то протокола. Наконец вышел и Хвост. Он был бледен и говорил полевому сторожу:

– Оставьте меня в покое!.. Это Рыжий на смех подослал вас ко мне. Ну, так он ничего и не получит! Увидите.

Заметив «Кита», который ушел уже на триста метров вперед и греб по направлению к черной точке, колыхавшейся вдали, Хвост разозлился еще больше. Он пихнул Тюпена и Бризмота в лодку и вышел из бухты, не переставая повторять:

– Нет, они его не получат! Сдохну, а не дам!

И вот перед коквилльцами предстало захватывающее зрелище яростного состязания между «Зефиром» и «Китом». «Кит», заметив, что другая лодка покидает бухту, понял опасность и начал убегать изо всех сил. Он ушел вперед на четыреста метров; но шансы все же оставались неравными, так как «Зефир» был легче и быстроходнее. Волнение на берегу достигло своей высшей точки. Маэ и Флоши, инстинктивно разделившись на две группы, страстно следили за перипетиями борьбы. Каждая стояла за свою лодку. Вначале преимущество было на стороне «Кита». Но когда «Зефир» изо всех сил устремился вперед, все увидели, что он мало-помалу нагоняет. «Кит» сделал последнее усилие, и ему удалось на несколько минут удержать прежнее расстояние. Затем оно снова сократилось: «Зефир» с необычайной быстротой догонял «Кита». С этого момента всем стало ясно, что обе лодки должны встретиться где-то поблизости от бочонка. Победа будет зависеть от обстоятельств, от малейшей оплошности состязающихся.

– «Кит»! «Кит»! – закричали Маэ.

Но тут же смолкли. Когда «Кит» уже почти касался бочонка, «Зефир» быстрым маневром скользнул у него под носом, отбросил бочонок влево, и уже там Хвост метнул в него острогой.

– «Зефир»! «Зефир»! – рычали Флоши.

Император сказал что-то про вероломство, ему ответили бранью. Марго била в ладоши. А аббат Радиге, сошедший на берег со своим требником, высказал глубокое замечание, которое сразу и утихомирило и огорчило толпу.

– Может быть, они, как и те, выпьют все сами, – грустно прошептал он.

В море между «Зефиром» и «Китом» завязалась ожесточенная перебранка. Рыжий называл Хвоста вором, тот заявил своему противнику, что он ни на что не годен. Они схватились было даже за весла, с намерением нещадно поколотить друг друга; еще немного, и стычка грозила превратиться в форменное морское сражение. Впрочем, они лишь помахали кулаками и назначили встречу на берегу, обещая, как только сойдутся, выпустить друг другу кишки.

– Вишь, каналья! – ворчал Рыжий. – Ведь бочонок-то больше вчерашнего… И желтый. Первейшее, должно быть, винцо! – И тоном полной безнадежности прибавил: – Давайте осмотрим плетенки… Нет ли там лангустов.

«Кит» тяжело удалился, держа влево, к мысу.

На «Зефире» Хвост старался удержать Тюпена и Бризмота, тянувшихся к бочонку, и страшно сердился. Острога пробила в бочонке дыру, и оттуда стекала красная струйка жидкости. Оба матроса попробовали ее пальцем и нашли восхитительной. Отлично можно было выпить по стаканчику, без всякого ущерба. Но Хвост воспротивился. Он заткнул бочонок, заявив, что первый, кто вздумает из него сосать, будет иметь разговор с ним, с Хвостом. На земле – дело другое. Там будет видно.

– В таком случае, – угрюмо спросил Тюпен, – начнем тащить плетенки?

– Да, да… сейчас… Это ведь не к спеху, – ответил Хвост.

Он и сам начинал ласково поглядывать на бочонок. Он чувствовал, что размяк, и ему тоже хотелось немедленно повернуть обратно, чтобы поскорее распробовать находку. О рыбе тошно было и думать.

– Ба! – сказал он, помолчав. – Пожалуй, вернемся… становится поздно… Вытащим завтра.

Он положительно начал увиливать от рыбной ловли, как вдруг справа от себя заметил еще одни бочонок. Совсем маленький, он держался стоймя и все время вертелся, как волчок. «Зефир» с большой охотой пустился в погоню за этой новой добычей и легко выловил ее.

Такая же история произошла тем временем и с «Китом». Рыжий успел уже осмотреть пять верш, и все они оказались пусты. Внезапно Дельфин, все время бывший начеку, крикнул, что «кое-что» видит. Однако это «кое-что» не было похоже на бочонок, оно было слишком длинно.

– Это бревно, – сказал Фуасс.

Рыжий, уже вытянувший наполовину из воды шестую вершу, не стал ее тащить дальше и выпустил из рук.

– Давайте все-таки посмотрим, – сказал он.

По мере приближения плавающий предмет казался то балкой, то сундуком, то древесным стволом. Но вот они радостно вскрикнули, – это все-таки был бочонок, только очень странный, раньше они никогда такого не видели. Его можно было принять за трубу, вздутую посредине и закупоренную с обоих концов слоем гипса.

– Какой чудной! – в восхищении воскликнул Рыжий. – Непременно дам отведать из него Императору… Домой, ребята!

Все трое сговорились, что не дотронутся до бочонка, и «Кит» возвратился в Коквилль в тот самый момент, когда «Зефир» уже становился на якорь в маленькой бухте. Ни один из зевак не ушел с берега. Толпа радостными криками приветствовала неожиданный улов трех бочонков. Мальчики бросали вверх свои картузики, а женщины помчались за стаканами. Было решено отведать напитка на месте. Такие морские находки обычно принадлежали всей деревне, это не вызывало никаких споров. Все же коквилльцы разделились на две группы: Маэ окружили Рыжего, а Флоши не отходили от Хвоста.

– Император, первый стакан ваш! – крикнул Рыжий. – Ну-ка, скажите нам, что это такое?

Жидкость была красивого золотисто-желтого цвета. Полевой сторож поднял стакан, посмотрел, понюхал и, наконец решившись, выпил.

– Это из Голландии, – произнес он после долгого молчания.

Других объяснений он не дал. Все Маэ выпили с чувством особого почтения. Жидкость оказалась чуточку густа, с каким-то странным цветочным запахом. Женщины находили, что это очень вкусно. Мужчины предпочли бы меньше сладости. Однако напиток оказался достаточно крепким и уже с третьего-четвертого стакана давал себя знать. Чем больше его пили, тем он больше нравился. Мужчины развеселились, женщины разошлись вовсю.

Между тем Император, несмотря на свою недавнюю ссору с мэром, отправился потолкаться среди Флошей. В большом бочонке вино было темно-красного цвета, тогда как из маленького лилась жидкость, прозрачная, как горная вода, и такая крепкая, словно перец, прямо обжигала язык. Никому из Флошей не был известен ни белый, ни красный напиток. И это было неприятно. Скучно пировать, когда не знаешь, чем ты угощаешься.

– А ну-ка, Император, отведайте вот этого! – сказал наконец Хвост, делая первый шаг.

Император, который только и ждал приглашения, снова выступил в роли дегустатора.

О красном он сказал:

– Здесь есть апельсин!

А насчет белого заявил:

– А это отдает капустой!

Пришлось удовольствоваться этими ответами, так как Император кивал очень решительно, как человек, который счастлив удовлетворить своим разъяснением всех.

Только аббату Радиге его ответы показались малоубедительными. Он хотел знать самые названия вин. По его уверениям, они все время вертелись у него на языке. И чтобы разобраться «окончательно», он пил стакан за стаканом, не переставая повторять:

– Постойте, постойте. Я знаю, что это такое… Сию минуту я вам скажу.

Между тем и Маэ и Флоши пришли понемногу в хорошее настроение. Особенно громко хохотали Флоши: они смешивали вина, и это еще увеличивало их веселость. Но те и другие продолжали держаться особняком. Они не предлагали друг другу отведать из своих бочонков, а лишь обменивались дружескими взглядами, отнюдь не высказывая вслух охватившего их желания попробовать из соседского бочонка, в котором вино, наверное, было лучше. Братья-враги, Тюпен и Фуасс, весь вечер просидели рядом, ни разу не пригрозив друг другу кулаком. Многие заметили также, что Рыжий и его жена пили из одной чашки. Что касается Марго, то она раздавала напиток на стороне Флошей. Она наливала стакан так полно, что вино текло у нее по пальцам и ей то и дело приходилось их обсасывать; она делала это так тщательно, что, вовсе не желая ослушаться отца, запретившего ей пить, охмелела не хуже сборщицы винограда. Нельзя сказать, чтобы ей это было совершенно не к лицу. Наоборот, она разрумянилась, а глаза горели, как две свечки.

Солнце садилось, и вечер был по-весеннему теплый. Покончив с бочонками, коквилльцы и не думали идти обедать. Уж слишком хорошо было на берегу. Наступила глубокая ночь. Сидевшая в стороне Марго вдруг почувствовала на затылке чье-то дыхание. Это Дельфин, развеселившись, по-волчьи подкрался к ней сзади на четвереньках. Чтобы не разбудить отца, она удержала готовый вырваться крик, – Хвост непременно дал бы ему хорошего пинка под зад.

– Отстань, дурачок! – полусердито, полусмеясь, сказала Марго. – Как раз попадешься!

IV

Когда коквилльцы проснулись на следующий день, солнце уже стояло высоко над горизонтом. Стало еще теплее. Море дремало под ясным небом. Погода располагала к лени, приятным казалось ничего не делать. Была среда. До завтрака Коквилль отдыхал от вчерашнего пиршества. Потом все сошли на берег – посмотреть, что творится на море.

В этот день было забыто все: рыбная ловля, вдова Дюфё, г-н Мушель. Хвост и Рыжий не заикнулись о том, чтобы ехать осматривать верши. К трем часам снова было замечено несколько бочонков. Четыре из них плясали как раз против самой деревни. «Кит» и «Зефир» кинулись за ними в погоню; но так как бочонков хватало на всех, никто не спорил, и каждая лодка получила свою долю.

В шесть часов Рыжий и Хвост вернулись, обшарив весь заливчик. У того и другого было по три бочонка. И пир возобновился. Для удобства женщины снесли вниз столы. Притащили даже скамейки и устроили два открытых кафе, вроде тех, какие были в Гранпорте. Маэ расселись на левой половине пляжа, Флоши – на правой, все еще разделенные песочным валиком.

Однако в этот вечер Император переходил из одного лагеря в другой и переносил полные стаканы, давая каждому отведать из всех шести бочонков. К девяти часам народ разгулялся еще больше, чем накануне. И на другой день коквилльцы никак не могли припомнить, каким образом они добрались до постелей.

В четверг «Зефир» и «Кит» поймали только четыре бочонка, по два на каждого; но зато огромные. В пятницу улов превзошел все ожидания, – Рыжий поймал три бочонка, Хвост четыре – всего семь. И вот для коквилльцев наступил золотой век. Никто теперь ничего не делал. Чтобы дать перебродить вчерашнему хмелю, рыбаки спали до полудня. Потом они спускались на берег и, прогуливаясь, вопрошали взглядом море. Единственно, что их занимало, – это какое вино принесет им прилив. Они часами просиживали на берегу, устремив глаза на океан, и радостно вскрикивали при появлении какого-либо плавучего предмета. Женщины и дети взбирались на верхушки скал и оттуда махали руками, указывая на какой-нибудь пучок водорослей, кружившийся на волнах. «Кит» и «Зефир» были готовы идти в море в любую минуту. Наконец они выходили, объезжали залив и принимались ловить бочонки, как ловят тунцов, не обращая внимания на макрель, которая, поиграв на солнце, теперь успокоилась, и на ленивую камбалу, дремавшую почти на поверхности. Следя за этой ловлей, коквилльцы от хохота катались по песку. А вечером добыча распивалась.

Вино не иссякало, и это приводило коквилльцев в восторг. Когда кончалось одно, появлялось другое. Должно быть, потерпевшее крушение судно имело на своем борту изрядный груз. Коквилльцы стали веселыми и эгоистичными. Они острили насчет затонувшего судна, говоря, что это был настоящий винный погреб, которого хватило бы, чтобы опоить всех рыбаков в океане. Но ни разу не попадались хотя бы два одинаковых по виду бочонка. Все они были разной формы, размера и цвета. И в каждом содержался особый напиток. Призадумался над этим даже сам Император: он перепробовал все вина и теперь окончательно ничего в них не понимал. А Хвост так прямо и заявил, что подобный груз никогда ему не попадался. Аббат Радиге высказал предположение, что это заказ какого-нибудь дикарского царька, пожелавшего обзавестись собственным винным погребом. Впрочем, убаюканные неведомым хмелем, коквилльцы и не пытались разгадать его тайну.

Дамы предпочитали всякого рода ликеры: кофейный, шоколадный, мятный, ванильный. Жена Рыжего, Мария, в один прекрасный вечер выпила столько анисовой настойки, что захворала. Марго и другие девицы больше налегали на кюрасо, бенедиктин, траппистин и шартрез. Что же касается до ликера, настоянного на душистой акации, – его оставляли маленьким детям. Разумеется, мужчины больше радовались, когда удавалось выловить коньяк, ром или можжевеловую водку, – одним словом, что-нибудь горячительное. Случались и неожиданности. Один бочонок с китайской мастикой «раки» совершенно ошеломил коквилльцев: они думали, что им попалась бочка со скипидаром; тем не менее мастика была выпита – не пропадать же ей! Но забыли о ней не скоро.

«Арак» из Батавии, шведская водка с тмином, румынская «цуйкэ кэлугэряскэ», сербская «сливянка» тоже перевернули все существовавшие у коквилльцев представления о том, что доступно поглощению. В глубине души все, в сущности, чувствовали слабость к кюммелю и киршу – ликерам прозрачным, как вода, но прямо-таки убийственной крепости. Господи, твоя воля! И кто это выдумал столько вкусных вещей! До сих пор в Коквилле знали только водку, да и то не все. А теперь воображение до того разыгралось, что люди начали испытывать настоящее благоговение перед неиссякаемым разнообразием хмельных напитков. О! Каждый вечер опьяняться чем-нибудь новым, даже не зная его названия! Это была какая-то сказка, волшебный фонтан, бьющий изумительными напитками, чистым алкоголем разных видов, насыщенным ароматами всех существующих на земле цветов и плодов.

Итак, в пятницу вечером на берегу было семь бочонков. Погода стояла теплая, их так и оставили здесь, на песке. За весь сентябрь еще ни разу не выдалось такой прекрасной недели. Пир длился с понедельника. И не было никаких причин сомневаться, что он будет длиться вечно, если только провидение не перестанет посылать свои бочонки. Ибо аббат Радиге видел в этом именно руку провидения. Все дела были заброшены. Стоит ли утруждать себя работой, когда можно предаваться сладостному сну? Все превратились в настоящих буржуа, буржуа, которые пили дорогие ликеры, даже не платя за вход в кафе. В предвкушении вечернего пиршества коквилльцы наслаждались солнцем, поджидая своей королевской дани. Они уже так и не протрезвлялись, зараз вкусив все радости кюммеля, вишневой водки и наливки. За эти пять дней они познали и гневность джина, и нежность кюрасо, и веселый задор коньяка. Ни о чем не заботясь, невинный, как новорожденный младенец, Коквилль доверчиво пил то, что посылал ему господь бог.

В пятницу Маэ и Флоши наконец побратались. В тот вечер было очень весело. Еще накануне расстояние между двумя лагерями сильно сократилось, наиболее охмелевшие затоптали на песке разделявший их валик. Оставалось сделать последний шаг. На стороне Флошей опоражнивались четыре бочонка, а Маэ приканчивали три своих – все с разными ликерами, составлявшими цвета французского флага, – синим, белым, красным. Синий преисполнил Флошей завистью: синий ликер казался им совершенно сногсшибательной вещью. Хвост, который превратился в добряка с тех пор, как пил, не протрезвляясь, двинулся вперед со стаканом в руке. Он понимал, что в качестве должностного лица обязан сделать первый шаг.

– А ну-ка, Рыжий, – пролепетал он, – давай чокнемся!

– С удовольствием, – ответил Рыжий, которого шатало от умиления.

И они упали друг другу в объятия. Это вызвало такое волнение, что все прослезились. Маэ и Флоши, которые в течение трех веков непрестанно грызлись между собой, теперь обнимались. Глубоко растроганный аббат Радиге снова упомянул о персте божием.

Все чокнулись стаканами с тремя ликерами: синим, белым и красным.

– Да здравствует Франция! – крикнул Император.

Синий ликер никуда не годился, белый был неважный, зато красный – хоть куда. Затем бочонки Флошей заткнули пробкой. И все принялись плясать. Так как музыки не было, то парни, не чинясь, хлопали в ладоши и свистели, что приводило девушек в восторг. Праздник получился на славу. Все семь бочонков были построены в ряд, и каждый мог выбирать по собственному вкусу. Те, кто успел достаточно нагрузиться, растягивались тут же на песке и погружались в короткий сон, а проснувшись, начинали сначала.

Бал все ширился и в конце концов занял весь пляж.

До самой полуночи все резвились на открытом воздухе. Тихо шумело море. В глубоком небе сияли бесконечным покоем звезды. В этом веселье была та младенческая простота, та безмятежная радость, которая охватывает племя дикарей, охмелевших от первого бочонка водки.

Тем не менее коквилльцы еще уходили ночевать домой. Когда пить уже оставалось нечего, Флоши и Маэ, поддерживая и неся друг друга, кое-как добирались наконец до своих постелей. В субботу пир длился почти до двух часов утра. В этот день выловили шесть бочонков, из них два огромных. Фуасс и Тюпен чуть не подрались. Тюпен, в котором хмель вызывал злобу, грозил покончить с братом. Но эта ссора возмутила равно как Маэ, так и Флошей, – благоразумно ли затевать свару, когда вся деревня обнимается! Братьев заставили чокнуться; но вид у них был угрюмый, и Император решил про себя проследить за ними. В семействе Рыжего тоже не все ладилось. Выпив анисовой настойки, Мария начала расточать Бризмоту знаки дружеского расположения, на которые Рыжий никак не мог смотреть спокойно, тем более что, расчувствовавшись, он тоже хотел быть любимым. Напрасно исполненный благодушия аббат Радиге пытался проповедовать прощение обид. Все были уверены, что вот-вот произойдет какая-нибудь неожиданная неприятность.

– Ба! – говорил Хвост. – Все уладится. Если завтра будет хороший улов – вот увидите… За ваше здоровье!

А между тем и сам Хвост был далеко не безупречен. Он все еще продолжал подстерегать Дельфина и, как только замечал, что тот приближается к Марго, награждал его пинком. Император негодовал: какой смысл мешать двум молодым людям посмеяться. Но Хвост божился, что скорее убьет дочь, чем отдаст ее Малышу. Да и сама Марго не захочет.

– Правду я говорю? – кричал он. – Ты у меня гордая. Ты никогда не пойдешь за такого голяка!

– Никогда, папа! – отвечала Марго.

В субботу Марго выпила много сладкого ликера. До сих пор никто и понятия не имел о подобной сладости. Марго пила без всякой опаски и скоро очутилась возле самого бочонка. Ей было хорошо, как в раю, и она радостно смеялась; она глядела на звезды, и ей казалось, что от них исходит веселая плясовая музыка. В этот момент Дельфин скользнул в тень бочонка.

– Скажи, Марго, ты хочешь?

Она продолжала улыбаться. Потом ответила:

– Но папа не хочет.

– О! Это ничего не значит, – настаивал Малыш. – Знаешь, старики никогда не хотят… Лишь бы ты хотела.

Он расхрабрился и поцеловал ее в шею. Она запрокинула голову, и дрожь пробежала у нее по плечам.

– Оставь, мне щекотно.

Но она уже не заикнулась о том, что надает ему пощечин, да и не могла бы этого сделать – руки у нее стали какими-то вялыми. К тому же эти короткие поцелуи в шею были ей приятны. Она сладостно замирала от них, как от вина. Кончилось тем, что, повернув голову, она, как кошка, вытянула подбородок.

– Ну же! – лепетала она. – Там, за ухом… У меня там зудит… Ох, как приятно!

Они совсем позабыли о Хвосте. К счастью, Император был на страже. Он указал на них аббату Радиге:

– Взгляните-ка, господин кюре!.. Уж не лучше ли их поженить?

– Нравы от этого только выиграли бы, – ответил священник поучительным тоном.

И он взял на себя завтра же уладить это дело, поговорив с Хвостом. А Хвост тем временем напился до такой степени, что Император и священник должны были оттащить его домой. Дорогой оба пытались вразумить его насчет дочери. Но ничего не добились, кроме брани. Прячась за их спины, Дельфин и Марго уходили, озаренные звездным светом.

На другой день, к четырем часам, «Зефир» и «Кит» уже выловили семь бочонков. В семь часов «Зефир» поймал еще два. Итого девять. Вот когда коквилльцы как следует отпраздновали воскресенье! Они пьянствовали уже седьмой день. Праздник был настоящий. Такого никто не видал и никогда не увидит. Попробуйте напомнить о нем в Нижней Нормандии, и вам ответят со смехом: «А! да… праздник в Коквилле!»

V

Между тем еще со вторника г-н Мушель немало удивлялся, не видя в Гранпорте ни Хвоста, ни Рыжего. Чем, черт возьми, могут заниматься эти бездельники? Море спокойно, рыбная ловля должна быть превосходной. Может быть, они хотят привезти разом весь груз камбалы и лангуст? И он стал терпеливо ждать среды.

В среду г-н Мушель уже начал сердиться. Нужно заметить, что вдова Дюфё была особа не очень покладистая и всегда сразу же переходила на крупный разговор. Хотя г-н Мушель был красивый малый, высокий и белокурый, но перед ней он робел, – тем более что мечтал когда-нибудь на ней жениться. Он ей постоянно угождал, надеясь, как сделается хозяином, поквитаться за все и навсегда, успокоив ее хорошей оплеухой. Итак, утром в среду вдова Дюфё бушевала. Она жаловалась, что отправка товара остановилась и что пропущено время прилива. Она обвиняла приказчика в том, что он бегает за девушками, вместо того чтобы заниматься мерланом и макрелью, которые должны сейчас ловиться в изобилии. Раздосадованный г-н Мушель сослался на то, что, как ни странно, коквилльцы не сдержали данного слова. На одну секунду вдова Дюфё даже притихла, так она была изумлена. О чем же они думают? Никогда еще они не вели себя подобным образом! Но тут же она заявила, что ей нет дела до коквилльцев, Мушель обязан все предусмотреть заранее, и если он еще раз позволит рыбакам издеваться над собой, она примет свои меры. Это так обеспокоило Мушеля, что он мысленно послал к черту Хвоста и Рыжего. Может быть, завтра они все-таки объявятся?

Но на другой день – это был четверг – не явился ни тот, ни другой. Под вечер обескураженный Мушель взобрался на скалу влево от Гранпорта, откуда издали был виден весь Коквилль и даже желтый песок морского берега. Мушель смотрел долго. Озаренная солнцем деревня дышала спокойствием. Легкие дымки поднимались из труб, – должно быть, женщины варили похлебку. Приказчик удостоверился, что Коквилль продолжает стоять на своем месте, никакой обломок скалы его не раздавил, – и все меньше понимал, в чем дело. Уже готовясь спуститься вниз, он вдруг заметил в заливе две черные точки. Вероятно, это и были «Зефир» и «Кит». Он поспешил пойти успокоить вдову Дюфё: коквилльцы ловят рыбу.

Прошла ночь. Наступила пятница. А коквилльцев нет как нет. Приказчик десятый раз влезал на свою скалу. Он терял голову. Вдова Дюфё рвала и метала, и он не знал, что ей сказать. Между тем Коквилль продолжал стоять на прежнем месте, греясь на солнце, как ленивая ящерица. Только дымков г-н Мушель уже больше не видел. Деревня казалась вымершей. Издохли, что ли, они все в своей дыре? Правда, на берегу что-то копошилось. Но это, быть может, лишь водоросли, колеблемые морем?

В субботу все еще не появилось ни души. Вдова Дюфё больше не кричала, взгляд ее стал неподвижным, губы побелели. Г-н Мушель провел на скале целых два часа. В нем росло любопытство. Ему захотелось во что бы то ни стало узнать причину странной неподвижности деревни. Эти благочестиво дремлющие на солнце лачуги начинали его раздражать. Наконец он принял решение: рано утром в понедельник он отправится в Коквилль сам и постарается попасть туда к девяти часам.

Поездку в Коквилль г-н Мушель предпринял вовсе не ради прогулки и потому предпочел отправиться туда сухим путем; таким образом, он нагрянет на деревню, когда его совсем там не ждут. Повозка доставила Мушеля в Робинье. Там он вкатил ее под навес, не желая рисковать ею для поездки по ущелью, а затем храбро пустился в путь пешком, хотя ему предстояло сделать семь километров по самой ужасной дороге. Впрочем, дорога эта поражает своей дикой красотой. Она спускается непрерывными зигзагами между двумя огромными каменистыми скатами и так узка, что три человека не могли бы пройти по ней рядом. Дальше тропа вьется возле самого края пропасти, и вдруг ущелье кончается: перед вами море и необозримый голубой горизонт. Но г-н Мушель не был расположен любоваться красотой пейзажа и только ругался, когда камни катились у него из-под ног. Во всем виноват Коквилль, и приказчик дал себе слово как следует встряхнуть этих лежебок. Между тем он приближался к деревне. Обогнув последнюю скалу, Мушель уже увидел два десятка ее домишек, висящих на склоне утеса.