Текст книги "Через тернии к свету (СИ)"

Один день, один миг

3-е место на конкурсе «Между жизнью и смертью»

Утро в центре исследований перспектив началось с ошеломляющей новости. Профессор Барканцев умер!

– Как умер?! – директор центра вытаращил глаза и схватился рукой за грудь, – Он не мог! Он не смел!

Оказывается, смел. Да еще во сне – смертью, о которой мечтают дряхлые болезненные старики. Только вот Барканцев совсем не планировал умирать. Он был относительно молод – всего пятьдесят четыре года. И его работа обещала небедную, в общем-то, старость. И славу. И почет. Все пошло прахом, а главное – исследования, ухлопавшие порядка трех миллиардов.

– Что делать? – плакал директор центра, представляя, как Председатель спонсорского совета разрывает его на части – естественно, в переносном смысле. А в прямом – это крах и позор! Три миллиарда! Два года исследований и разработок – коту под хвост. И дело вовсе не в незаменимости гения Барканцева, а в его боязни конкуренции и стремлении держать все под личным контролем. Весь архив документов, все результаты и выводы – под семью паролями, которые знал только Барканцев. А память у него была феноменальная. Поэтому ни записей, ни подсказок нигде не держал.

И вот он умер. Нагло и неожиданно. Директор уже прощался с любимым креслом из натуральной кожи и собирал благодарственные грамоты, как вдруг на дисплее высветилось лицо заместителя:

– Артур Денисыч, тут такое дело. Идейка мне в голову пришла.

– Ну? – раздраженно хмыкнул директор.

– Лаборатория исследования жизни после смерти…

– Дармоеды!

– Уже провела с десяток удачных контактов с преставившимися. Вот.

Лицо заместителя, круглое и румяное, в обрамлении светло-каштановых кудрей, светилось от счастья. Директор поморщился и постучал пальцем по лбу.

– Ты чокнулся.

– Я – нет, – улыбнулся заместитель, – и даже связался с тамошним начальством: будем пытать дух Барканцева на том свете.

– Погоди, я сейчас приму капли, – в сердцах воскликнул Артур Денисович, – Когда Председатель узнает…

– Да будет вам, – посерьезнев, тихо сказал заместитель, – Нас и так за своеволие Барканцева вслед за ним отправят.

– Ну, хорошо, – вздохнул директор, – Даю добро.

Лаборатория исследования жизни после смерти стояла на ушах: первый серьезный заказ. Не тренировочный забег, не эксперимент, а самое настоящее поручение. Большинство сотрудников уткнулось носом в свежий, еще пахнущий типографскими чернилами, Кодекс контактеров. Кто-то читал вслух.

– Согласно Закону Земли, каждый, оставивший настоящую жизнь и тело, признается личностью в мире после смерти и имеет все права и обязанности, что и любой гражданин Земли.

– Правильно! – заметил один из сотрудников, – Мертвые – тоже люди.

– А о каких обязанностях идет речь? – ехидно спросил кто-то и глупо хихикнул.

– Ну, например, никто из мертвых не имеет права оскорблять живых. Обязан поддерживать порядок и…

Читавший почесал за ухом и выругался себе под нос.

– Какой идиот писал этот закон?

– А представь себе: встречаешься ты как-то с мертвым…

Ответом на это был дружный хохот, разорвавший монотонное гудение в помещении. Сконфуженный комментатор опустил голову и уткнулся носом в Кодекс, делая вид, будто ничего не произошло.

– Но самое главное, любой – будь он живой или мертвый – обязан помнить, что никаким своим действием или бездействием он не имеет права причинять вред окружающим или тормозить развитие событий, происходящих во благо человечеству!

Громкая реплика перекрыла смех и заставила сотрудников лаборатории рассыпаться по своим местам, потому как принадлежала она начальнику лаборатории – Кузьмину Петру Григорьевичу – идейному руководителю проекта.

– Предстоящее путешествие исходит из этого принципа, – добавил он, спустив на кончик носа старомодные очки, и едва заметно улыбнулся, – Готовимся, ребята! Дело очень ответственное.

Настроив сотрудников лаборатории на нужный лад, Кузьмин прошел в свой кабинет, уселся в кресло – жесткое и непривычное, потому как сидел он на нем редко, все ж предпочитая лабораторию – и, сложив ладони домиком под подбородком, глубоко задумался.

Рядом на столе лежал все тот же Кодекс, над созданием которого он и сам потрудился немало. И все в нем вроде бы и правильно, и буковка каждая продумана: открывай да действуй. По правилам. По написанному. А все ж Кузьмин думал.

Минуты бежали, старинные часы на подоконнике – подарок сына – размеренно тикали. Наконец, Кузьмин нажал кнопку коммутатора и наклонился к микрофону:

– Кузьмина ко мне.

Коммутатор просипел в ответ утвердительное бормотание секретаря и отключился.

Петр Кузьмин стал ждать.

Спустя минуты три дверь едва слышно скрипнула, пропуская в кабинет рослого черноволосого молодого человека. Кузьмин слегка откинулся на спинку кресла и, сняв очки, промокнул платком заслезившиеся вдруг глаза.

– Здорово, бать. Что там у нас?

– Дело у нас, – ответил Кузьмин и негромко прокашлялся. В горле прочно застрял ком густой горькой массы, мешавший говорить, – Первое путешествие на тот свет.

– Знаю, – махнул рукой сын, – Уже все слышали. Не волнуйся – все сделаем, как положено.

– Ты Кодекс знаешь? – оборвал его Кузьмин.

– Кто не знает – тут не работает, – попытался пошутить сын.

– Помнишь, что «контактера, имеющего целью общение с преставившимся, обязательно сопровождает сотрудник лаборатории, не старше сорока пяти лет, не имевший жизненных драм, связанных со смертью близких, и получивший соответствующие инструкции»…

– Помню, – Кузьмин-младший пожал плечами, – Но, зная процедуру, сдается мне, волонтеров найдется немного.

– Они и не нужны, Дима, – Кузьмин внимательно посмотрел на сына, – Отправишься ты.

Дима подался вперед, почти вплотную приблизившись к отцу. Лицо его выражало испуг и одновременно зарделось от восторга.

– Уверен?! Почему я? Нет, я совсем не трушу, просто…

– У меня к тебе особое поручение.

Кузьмин на несколько секунд замолчал, затем собрался с духом и достал из кармана небольшой снимок.

– Пожалуйста, отыщи эту девушку. Ее зовут. Звали. Василиса. Узнай, как она там.

Дима усмехнулся, взял из рук отца фотографию и, мельком взглянув, сунул в нагрудный карман.

– Будет сделано, шеф.

На подготовку путешествия ушло два дня. Все это время сотрудники лаборатории подозрительно поглядывали на Кузьмина-младшего, стойко терпевшего бесконечные тесты и инъекции, мучились от зависти – ну почему Кузьмин, и вздыхали от облегчения – и слава Богу.

Не то, чтобы путешествие было опасным. Нет, физически оно совершенно безвредно. Но вот морально – очень тяжело. Особенно если долго. А нынешняя парочка отправлялась на целый день. Возможно, не на один. Кто его знает, как отразится на них общение с мертвыми? Ведь нелегко общаться с теми, кого больше нет.

Сам Дмитрий Кузьмин, на первый взгляд, совершенно не нервничал и смотрел на бесконечную суету вокруг с загадочной полуулыбкой. Его будущий спутник Артур Топалов – с тщательно вылепленной гримасой восторга. О том, что происходило внутри каждого из них, остальные могли только догадываться.

Когда пришло время отправиться в путь, контактеров заботливо уложили в капсулы жизнеобеспечения и обвешали всяческими приборами и датчиками.

Директор лаборатории, неизменно присутствующий на всех ответственных операциях, глубоко вздохнул и положил руку на рычаг пуска.

– Погодите, – Топалов внезапно подскочил, сорвав с себя десяток датчиков, – Погодите.

Вся лаборатория, включая скептически ухмыляющегося Кузьмина, уставилась на него во все глаза.

Топалов сначала покраснел, затем побледнел и спросил срывающимся от волнения голосом:

– Скажите, есть ли какая-нибудь хоть малейшая вероятность, что я не вернусь?

– Есть, – честно признался директор лаборатории, – Если тебе там понравится.

Топалов нервно хохотнул, но, заметив, что лица у всех абсолютно серьезны, сник и улегся обратно в капсулу.

Сотрудники лаборатории тотчас же подскочили, возвращая на место датчики.

Спустя несколько секунд Топалов услышал, как крышка капсулы медленно закрывается.

– Поехали! – последнее человеческое слово проскользнуло в щель, а после наступила тишина.

Сначала было хорошо. Тело будто окутало саваном, а по спине пробежал легкий, даже приятный озноб. Затем появился свет – много белого слепящего света. Кузьмин чувствовал, будто летит по бесконечному тоннелю в неизвестном направлении. Чудесное ощущение. Дима закрыл глаза, наслаждаясь чувствами, пока возможно. Скоро, очень скоро будет не так хорошо.

Белый свет сменился голубым. Потом – фиолетовым. А затем перед глазами завертелся весь спектр радуги, и все вокруг начало трястись. Бешеная тряска. Будто на гигантском велосипеде по битым кирпичам. Чувства, будто выколачивают душу. И это действительно было так.

Кузьмин знал, что физическая оболочка его сейчас в коме. А душа, сознание только-только засасывает огромная воронка. Вход в нематериальный мир, где все кажется живым и осязаемым, хотя на самом деле давным-давно умерло, стремительно распахнул свою ненасытную пасть.

Кузьмин знал, что нельзя перейти в другой мир налегке. Прошлое мелькало перед глазами обрывками воспоминаний. Причем самых ярких. В его случае – самых болезненных. Вот ему снова четыре. Мать молча затаилась в углу и не смотрит в его сторону. Отец. Присел на корточки и держит его за плечи.

– Понимаешь, сын, не все люди созданы быть родителями. Иногда они принимают поспешные решения, а потом оказываются не готовы. Тебе будет лучше с другими детьми. Они – тоже семья.

Семья. Семья. Вычурно-красивые стены детдома. Жалостливо-занятые улыбки воспитателей. Ехидное злорадство сирот, вовсе не видевших своих настоящих родителей.

Петр Кузьмин – вечно задумчивый. Понимающий абсолютно все, щедрый, но скупой на ласку. Его старшая сестра, невысокая худая стерва, вечно отворачивающая нос.

– Петь, но ты же можешь иметь собственных детей. Зачем?

Бабушка – мама Петра. Смотрела на него с грустью и даже по-своему любила. Она не задавала вопроса «зачем». И Дима ей был благодарен.

Он помнил все. Но лучше было бы забыть.

А здесь – в этом мире, прошлое всколыхнулось, подняв на поверхность илистый осадок, и на душе стало мутно. И зачем отец отправил именно его в путешествие? В лаборатории наберется человек десять, готовых в любую минуту.

Ах да, эта Василиса…

Кто она – Дима почему-то забыл спросить. А отец, как всегда, промолчал.

– Ну что? – Артур Топалов сидел на пушистой зеленой траве, обхватив руками колени, и смотрел куда-то перед собой, – Если это рай, то, пожалуй, я подпишусь в рекламном проспекте.

Кузьмин приподнялся и уткнулся взглядом в голубое небо, полоску сиреневатых гор, россыпи золотистых лютиков, словно накапанные кистью художника. Он знал, что загробный мир выглядит именно так – со слов предшественников. Но видеть его собственными глазами было восхитительно.

– Это тебе не соседний континент. Местные жители не смогут нанести ответный визит. Поэтому Кодекс запрещает разглашать…

– Я пошутил, пошутил, – замахал руками Топалов.

Кузьмин понимающе улыбнулся.

– Где мы будем искать нашего профессора?

– Не имею ни малейшего понятия.

– Я думал, у вас все схвачено.

– Забыли, знаешь, завести гида, – съязвил Кузьмин, – Будем ходить, спрашивать, куда прибывают новички.

Топалов вскочил на ноги и стал теребить траву носком ноги.

– И долго так?

– Откуда ж мне знать? – ответил Кузьмин, озираясь вокруг.

– Да, дела…

Кузьмин подошел к Топалову вплотную и положил ладонь на плечо.

– Ты ведь понимаешь, мы помогаем, как можем. Риск есть всегда.

Топалов раздраженно дернул плечами и плюнул себе под ноги. Слюна повисла блестящей паутинкой на густой зелени.

– Что-то вы больно нерешительные, молодежь!

Топалов с Кузьминым дружно подпрыгнули на месте от неожиданности и обернулись. И тут же ахнули от изумления. Перед ними стоял профессор Барканцев собственной персоной и курил длинную гавайскую сигару.

– Нерешительные, – повторил профессор. – Траву пачкаете. А еще называетесь цивилизованными людьми.

В глазах его играли смешинки. Он наслаждался произведенным эффектом, стряхивая пепел на землю.

– Профессор! – очнулся Топалов, – Как я рад вас видеть!

– Меня хоть похоронили? – обыденным голосом, в котором, впрочем, слышалось хорошо скрываемое волнение, спросил Барканцев.

– Конечно, – радостно заверил его Топалов, – Все, как полагается.

Кузьмин едва заметно хмыкнул. Топалов спохватился и сконфуженно замолчал.

– Вы, это, извините. Я не нарочно.

– Дурак! – закончил за него Барканцев и рассмеялся, – Что уж там. Я уже начал привыкать. Сперва тяжело было. Вот, добрый человек попался, сигарой угостил. На Земле уж лет пятьдесят не курят. А зря…

– А вы вроде как не удивлены, – заметил Кузьмин.

– Чему удивляться, – пожал плечами Барканцев, – Я, молодой человек, любую ситуацию знаю наперед. Поэтому ждал, когда по мою душу явятся. Вы, если не ошибаюсь, сотрудник лаборатории исследования жизни после смерти?

– Кузьмин Дмитрий.

– Кузьмин, – Барканцев почесал затылок, словно вспоминая что-то важное, – Ваш батюшка, если не ошибаюсь, руководитель лаборатории?

– А вы откуда знаете? – удивился Топалов.

– Я, мой милый, потому и руководитель проекта, что в курсе всего вокруг. Это тебе не у директора шестерить. Тут мозги включать надо.

– Да я! – обиделся Топалов и замолчал.

Барканцев невозмутимо пустил в воздух несколько колечек дыма и долго любовался ими, как произведением искусства. Топалов обиженно сопел. Кузьмин думал о чем-то своем.

– Вы случайно ждали нас именно здесь? – наконец, спросил Топалов.

– Да нет, – ответил Барканцев, – Отсюда все начинается. Если можно так сказать. Сюда приходят новички. Удивленные и раздосадованные. Потом потихоньку приходят в себя и двигают дальше. За три дня, что я тут, столько народу появилось на этой поляне – я отродясь столько не встречал. Хотя, может, и встречал. Память что-то барахлить стала. Но это и не удивительно – после смерти вредно помнить все, что было до нее. Старожилы здесь, как я заметил, счастливы.

– Постойте! – засуетился Топалов, – Вы не можете. Не имеете права. Забывать. Все пароли. Все наши проекты!

– Для кого? – с ледяным спокойствием возразил Барканцев, – Я свое отжил. Имею право спокойно… как это… вести загробный образ жизни.

– И тем не менее вы ждали нас, – тихо заметил Кузьмин. Барканцев осторожно подмигнул ему и повернулся к Топалову, красному от злости и негодования.

– Есть Кодекс! – шипел он, брызгая слюной, – Вы обязаны.

– Может, вызовем полицию? – ехидно предложил Барканцев, а после устало вздохнул, – Вас ведь не наука интересует. Тебя – и директора твоего, индюка надутого. Вам бы деньги уберечь. Два миллиарда восемьсот миллионов.

– Три!

– Это на вашей совести три. А я отвечаю за то, что в мои руки попало.

Топалов примолк. Глаза его, сначала удивленно расширившиеся, полыхнули вдруг недобрым огнем. Он тихонько прокашлялся в ладошку, а затем обратился к Барканцеву обычным спокойным тоном.

– Давайте, Борис Антонович, по-людски все решим. В конце концов, о вас память останется. Проекты доработаем. Люди страдать не будут.

– Эх, – Барканцев кинул сигару в траву и потянулся, как сытый кот, – Я бы вас, тунеядцев…

– Борис Антонович!

– Ладно тебе, Артурчик. Садись, потолкуем.

– Давайте, – обрадовался Топалов, – Я только ручку. Бумагу. Все запишу.

– Вот дюндель, – усмехнулся Барканцев, – Ты что, бумажку с того света собрался вынести.

Топалов растерянно посмотрел на Кузьмина. Тот улыбнулся и покачал головой.

– Как тогда?

– Наизусть учить будешь. Как в школе, – усмехнулся Барканцев и опустился на мягкую траву, – Хорошо здесь.

Топалов послушно опустился рядом, подозрительно косясь на Кузьмина. Тот понял его без труда: еще бы, тайна научного исследования и все такое. Он бодро вскочил на ноги и протянул руку Барканцеву.

– Приятно было познакомиться, профессор. Я оставлю вас. Прогуляюсь.

– Бывай, – кивнул Барканцев, – Только в дебри уж сильно не гуляй. Кто его знает, что за край. Я еще покамест новичок.

– Слушаюсь, – на губах Кузьмина заиграла по-мальчишески задорная улыбка.

– Хороший парень, – мимоходом заметил Барканцев, глядя в удаляющуюся спину Кузьмина, – И отца его встречал как-то. Славный человек.

Топалов скорчил презрительную мину. В глазах заплясали чертики.

– Трудоголик. Даже похлеще вас будет. Говорят, Петр Кузьмин насколько умен, настолько и несчастен. Кроме работы своей все на свете промахал. По молодости любовь у него была большая. Так и ту потерял – пока Луну исследовал, она замуж за другого вышла. С тех пор один. И не покаялся: бросил космос, ударился в потустороннюю жизнь. Чудак!

– А сын?

– Что сын. Детдомовский. Взял, чтоб, значит, не совсем волком слыть.

Барканцев глубоко задумался, теребя в руках пук свежей травы. Потер в ладонях, поднес к носу, вдохнул: хорошо…

– А ты, стало быть, все сплетни лабораторные пособирал?

– А то! Я всегда в курсе, с кем дела веду. Это вам не червей препарировать, – вернул Топалов старый «должок».

Барканцев ничего не ответил. Растянулся на траве и закрыл глаза.

– Эй, Борис Антонович, – позвал его Топалов.

– Что? – спохватился Барканцев, – Ты кто такой?

– Профессор! – в волнении закричал Топалов.

– Что-то память моя уж совсем ослабла. Пожалуй, скажу тебе, что помню. А что забуду – вы уж сами, как-нибудь. А то уж больно шустрые. Посмотрим, как вы без нас – без трудоголиков…

Дмитрий Кузьмин еще долго брел по бескрайнему полю навстречу сиреневатой полоске гор. Только горы почему-то не становились ближе, а, казалось, уплывали все дальше и дальше вперед. Справа от него показалась ореховая роща. Легкий ветерок пошевелил волосы у виска. Пахнуло свежестью – как после дождя. Кузьмин шел и гадал, как ему отыскать Василису. Нужно было, наверное, спросить у Барканцева. Однако профессор с Топаловым остались далеко позади. Возвращаться не хотелось. Времени и так в обрез. Интересно, что скажет отец, если он не найдет эту Василису? Тяжело вздохнет и похлопает его по плечу. Вот и все.

Петр Кузьмин непременно бы ее нашел.

Перед глазами вновь стала фотография: длинные волнистые волосы. Большие зеленые глаза. Немного грустная улыбка. Красивая женщина. Наверное, та самая, о которой водили сплетни лабораторные кумушки. Жаль, что она умерла.

Неожиданно за ореховой рощей показались какие-то дома. Кузьмин резво сорвался с места – время было дорого, а жители могли помочь хотя бы советом.

Он вбежал в небольшую деревушку, утопающую в высоких тополях и акациях. Все домики, как один – белоснежные и ухоженные. Уютно. Как дома.

Кузьмин шел по тропинке, выискивая хотя бы одного человека, заглянул в распахнутую калитку и обомлел. Он находился дома.

Знакомый двор. Знакомое крыльцо. Даже старые качели, которые отец отказывался убрать, несмотря на то, что на них давно уже никто не катался.

Только здесь качели были новыми и украшены белыми цветами.

Дима подошел к качелям и опустился на деревянную скамью. Качели приятно скрипнули.

– Привет.

Ласковый, мягкий голос. Перед Димой словно из-под земли выросла высокая темноволосая женщина. Улыбчивая, но немного грустная.

– Василиса, – сорвалось с губ Кузьмина.

– Ты искал меня, – утвердительно сказала она.

– Но как? – Дима не знал, что сказать от удивления.

– Здесь каждый находит то, что ищет. Или тех, кого ищет, – Василиса сорвала с качелей цветок и сунула ему в нагрудный карман, – Идем пить чай.

Знакомый стол. Даже скатерть в клеточку с подсолнухами, которая валялась на чердаке. И чайный сервиз, половину из которого Димка в детстве разбил. Сладкий, чуть терпковатый аромат мятного чая.

Дима пил чай и слушал Василису, не сводя с нее глаз. Она была не просто красивой. Теперь она казалась ему родной.

– Теперь расскажи, почему ты меня искал, – попросила Василиса.

– Моя фамилия Кузьмин, – начал Дима и почувствовал, как в горле застрял комок. Он и забыл – представить себе не мог – но забыл, что эта женщина давно умерла.

– Знакомая фамилия, – задумчиво улыбнулась Василиса, – Знаешь, здесь многое забывается. Я вот пытаюсь вспомнить…

– Я – приемный сын Петра Кузьмина.

– Петр? – Василиса посмотрела куда-то сквозь него, – Я любила когда-то человека по имени Петр. Иногда мне снится, что у меня должен родиться сын, и я собираюсь назвать его Петром. Только вот больше я ничего не помню…

Вот оно что! Дима неторопливо осмотрел Василису – всю целиком, начиная от кудрявой макушки и до полы цветастой юбки, пытаясь найти знакомые черты. Василиса заметила его взгляд и покрылась пунцовой краской. Дима опустил глаза.

Нет, это совсем не то, что она подумала. Совсем не то…

– Мне пора, – вдруг сказал он и вскочил на ноги. Он чувствовал, что еще немного, и ему не захочется уходить.

– Хорошо, – согласилась Василиса и поднялась следом, – Я провожу до калитки.

Дима кивнул и они вместе побрели к выходу. Не сговариваясь, ее ладонь мягко скользнула в его раскрытую, и на душе стало совсем хорошо…

– Можно я буду приходить к тебе во сне? – робко попросила Василиса.

– Конечно, можно, – немного смущенно ответил Дима.

Василиса приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Совсем как мальчишку.

– Тогда до встречи.

Спустя несколько часов Дмитрий Кузьмин открыл глаза в реанимационной палате. Рядом мелькали привычные лица. На соседней кровати хрипло постанывал Артур Топалов. Над ним нависал какой-то разъяренный мужчина, то и дело хватающийся то за голову, то за грудь. Директор, догадался Дима.

– Ну, как себя чувствуешь после путешествия? – Клара Владимировна – терапевт.

– Я поднимусь, – решительно заявил Дима и вскочил с кровати. Тело слегка знобило. Голова кружилась. Тем не менее он не мог спокойно лежать.

Он должен сказать отцу. О том, сколько общего вдруг появилось между ними.

Дима ворвался в кабинет ураганным ветром и плюхнулся в кресло. Кузьмин-старший поправил старомодные очки и вопросительно посмотрел на сына.

– Я не знал, что тебя тоже усыновили.

– И кто тебе это сказал? – после некоторой паузы спросил отец.

– Я нашел Василису, – срываясь от волнения, то криком, то шепотом говорил Дима, – Теперь я понимаю, отчего все так.

Кузьмин-старший опустил глаза на свои руки, сложенные на столе, и прокашлялся.

– У нее все хорошо, – продолжал Дима, – Правда, она многое забыла. Там все забывают о том, кто они есть. Но она помнит о сыне. Действительно, помнит. И как хотела тебя назвать – помнит. В честь одного человека, который был ей дорог.

Дима на минутку остановился, глядя на реакцию отца.

Тот немного побледнел, но по-прежнему не поднимал взгляд. Грудь его тяжело вздымалась. Наверное, от волнения.

– Она умерла родами, – едва слышно сказал отец, – Тогда были нелегкие времена…

– Я пойду, – вдруг сказал Дима, – Если захочешь поговорить, то я в палате.

– Спасибо.

Дима встал и пошел к двери. Кузьмин-старший долго смотрел ему вслед, словно в замедленной съемке прокручивая воспоминания.

Он бы не смог увидеть Василису, а потом вернуться.

Хотя… он видел ее каждый день. Та же кудрявая макушка, та же грустная полуулыбка, зеленые с рыжими крапинками глаза. Кузьмин так и не смог найти слова, чтобы сказать ему правду. Он не был готов к всевозможным «почему». Почему растил сына женщины, которую когда-то потерял? Почему так и не смог ее забыть? Может, когда-нибудь потом…

– Значит, она все-таки меня любила, – сказал он, глядя в пустоту перед собой, и в первый раз за много лет счастливо улыбнулся.

Оглавление