Текст книги "Через тернии к свету (СИ)"

Сказ про Андрея-ложечника да Лихо Одноглазое

В давние времена в одной деревеньке под Новгородом жил да был молодой парень по имени Андрей. Статен он был, да невысок, и ручки маленькие, щупленькие, будто у девицы. Глаза голубые, щеки красные – не в отца, а в мать выдался.

В ту пору заведено было, чтоб каждый, кто не юбку носил, либо богатырем, либо пахарем делался. Пахать Андрей не мог, да и не любил: силенок у него было маловато. И меч в руках не держался – все падал куда-то вниз, норовя угодить острием в босую ногу.

– Тебе, Андрей, только на болота идти, жаб колоть, – посмеивались старцы. А отец с матерью горестно вздыхали. Было у них еще два сына – оба красавцы, богатыри, а этот…

Андрей только сказки рассказывать был мастак, корзины плести из прутьев, да ложки деревянные строгать. Вся деревня ходила к нему за ложками: гладкие, расписные – с ними и щи вкуснее казались, и настроение поднималось, потому как парень не простые ложки мастерил, а такие, что как одна об другую ударится, так и песня складывается.

Так и прозвали его Андрей-ложечник.

Тем временем стукнуло Андрею двадцать пять. Возраст солидный, жениться пора. И была на деревне девица одна – умница, не красавица, но ласковая, хозяйственная. Запала она Андрею в душу, да прочно, спелым зернышком, зрелым ядрышком, пустила корни в самое молодое сердце. Звали ее Отрада.

Женихи к Отраде табуном не ходили, пороги не обивали – хоть и славная она была девушка, но семья у нее была бедная. Один отец – и тот больной, на печи лежит, не встает.

Пришел Андрей свататься. Встал перед печью, поклонился и говорит:

– Отдай за меня, Елисей, дочку свою единственную. Буду ее кормить, лелеять, оберегать, а она при мне будет хозяюшкой.

Приподнялся Елисей на печи, посмотрел на Андрея зорко, с усмешкой:

– Это кто там к моей Отрадушке свататься пришел? Не богатырь, не купец, не пахарь уважаемый. Так, плясун-ложечник. Поди вон. Перед людьми стыдно за такого женишка.

Закручинился Андрей. Заблестели глаза от слез предательских. Развернулся он и ушел, куда глаза глядят.

Долго ли коротко ли скитался Андрей по свету, и как-то забрел в незнакомый дремучий лес. Куда ни кинь оком – повсюду сосны-великаны, раскинули могучие ветви, застилая свет божий. И ни зверь не пробежит между ними, ни птица не пролетит.

Тяжело стало на сердце у странника, почуяло оно неладное, только дух у Андрея не из пугливых был. Отступать обратно молодец не собирался, двинулся вперед, минуя исполинские сосны – все дальше, в глушь лесную. Так и шел он, пробираясь сквозь чащу, не подозревая, что по пятам за ним увязалось Лихо Одноглазое. Идет оно, по кустам прячется, то тут, то там норовит подножку подставить. Но Андрей, хоть и не богатырь, но ловок был да резв – через коряги перепрыгивал, что молодой олень, лишь носками задевая Лиховы пальцы.

Рассвирепело Лихо, аж струпьями от злости покрылось, и давай Лешего на помощь звать. Пришел Леший, юркнул под куст, где Лихо затаилось, и спросил, недовольно потирая заспанные глаза:

– И чего тебе, нечисть, понадобилось? Зачем сон мой полуденный тревожишь?

– Да завелся тут смельчак один. Ростом – не богатырь, а ловок да хитер. Идет – и страху не ведает. Извести надобно.

– Да, – вздохнул Леший и почесал плешивую голову, – Непорядок. Эдак скоро в нашем лесу конем гулять всякие молодцы будут.

Сели они рядышком, что голубки, и начали думу думать, как Андрея-ложечника напугать, с пути сбить, а еще лучше – со свету сжить. Думали-думали, да и надумали.

Стал Леший Андрея по лесу плутать. То тут дорожку помеж сосен выстелит, то туда завернет. Вывели они с Лихом Одноглазым Андрея на волшебную поляну. А поляна-то! Поляна усеяна, что расписной ковер, васильками да маками, посреди озеро широкое, чистое, словно хрустальное, по берегам птицы сидят, а в воде золотые рыбки хвостами машут.

Как увидел Андрей озеро, так и обомлел от красоты такой невиданной. Захотелось ему испить водицы чистой, отдохнуть малость с дороги дальней. Подошел он к берегу, опустился на колени, зачерпнул ладонями горсть и стал пить.

А тут Лихо Одноглазое с Лешим начали гнать в его сторону ветер с маковым сонным духом. Непростые-то были маки. Одурманить да усыпить навеки могли колдовские цветы.

Не успел Андрей допить воду с ладоней, как стало его клонить в сон. Да так скоро, так настойчиво, что рухнул он, словно мертвый, прямо в озеро лицом и уснул. Так бы и отдал Богу душу, да только услышал он вдруг голос девичий, нежный.

– Жить хочешь, ложечник?

– Хочу, – кивнул головой Андрей.

– А что взамен дашь?

– Все, что попросишь, то и дам.

– Дети мои озорные уже много дней не спят, все пляшут на полянке, и ни отдыху мне, ни минутки соснуть спокойно нет. Расскажешь им сказку, какую бы они не знали – отпущу.

– Хорошо, – прошептал Андрей, и тут же почувствовал, как нечто тянет его за волосы назад.

Очнулся он на берегу, вдохнул полной грудью и вскочил на ноги. Обернулся, чтобы посмотреть на свою спасительницу и увидел…

Что он увидел, мы скромно промолчим. Как глаза выпятил, будто угорь в кипяток угодивший, тоже не скажем. А сидела перед ним Кикимора Болотная, чудище безобразное, и улыбалась поганым ртом.

– Ну что, – спросила она, – Расскажешь теперь сказку?

– Расскажу, – вздохнул Андрей, – А где твои детки?

Тут Кикимора хлопнула в ладоши, и на берег выскочила гурьба детишек – мал-мала меньше, и как давай плясать да смеяться, будто юродивые, через голову перекидаться, песни петь. Совсем как человеческие. Да и лица у них были, как у простых детей, только зеленые, а в волосах водоросли.

– Послушай, Кикимора, – шепотом спросил Андрей, – А почему твои дети так на людей похожи?

– Да они и есть люди. Только утопшие. Я их по всему краю по колодцам да рекам собираю, и присматриваю, пока восемнадцать годочков не стукнет.

– А что потом?

– А после их к Водяному веду, он им ноги в рыбьи хвосты превращает. А ты думал, откуда русалки берутся?

– Понятно, – невесело усмехнулся Андрей, – Стало быть, настоящие дети, человечьи. Ну что ж, найдем и для них сказку.

Кликнула Кикимора детей, чтоб сбежались на полянку и сели в кружочек, Андрей посредине на камешек взобрался, чтоб всех видеть, а Кикимора рядышком прикорнула. Стал Андрей детишкам сказки рассказывать, видит – шепчутся, не слушают, хихикают между собой. Тогда достал из-за пояса ложки и начал песни петь про богатырей русских – Никиту Кожемяку, Финиста Ясного Сокола, Добрыню Никитича да Святогора великана. Песни поет, ложками постукивает и видит, что детишки потихоньку засыпать стали. Кикимора Болотная тоже глаза закрыла, похрапывает.

Андрей помешкал немного, поиграл ложками, а затем стал собираться домой. Осторожно, чтоб не разбудить никого, перебрался через спящих детишек и зашагал к чаще лесной. Тут его кто-то поймал за руку. Вздрогнул Андрей, застыл на месте и услышал тонкий голос Кикиморы:

– Спасибо тебе, Андрюшенька. Хоть часочек дал мне подремать. За это я тебя из лесу выведу, чтоб Лихо Одноглазое не извело по дороге.

И повела его Кикимора через лес к чистому полю, к родной земле. А как вышли они на окраину леса, замерло чудище болотное, словно вкопанное и проговорило глухо, будто из-под земли.

– Иди, Андрей-ложечник, подобру-поздорову. Домой не скоро возвращайся, по свету белому прогуляйся. Три года воды не касайся, в ручье не умывайся, в колодец не заглядывай. А иначе вспомнит про тебя Лихо Одноглазое, да Водяному доложит, что отпустила я тебя без дани ему, царю речному да озерному, выплаченной.

Поклонился Андрей Кикиморе Болотной в ноги, поблагодарил и ушел на все четыре стороны.

Долго бродил он по русской земле, собирал сказки, былины, обучался ремеслам разным. Ложки его все краше становились, все искуснее и звонче. И слава о нем не по пятам, а впереди соколом летела. Люди со всех деревень собирались, чтоб ложки его купить.

Минул год-другой, и напала на Андрея тоска по родной стороне, по отцу-матушке, собрался он и повернул домой. Целую весну добирался он до Новгорода, а как пришел, так в деревне его никто не узнал: все думали, что пропал он, сгинул навеки. А тут идет мужик – волосы немытые по плечам развеваются, лицо от пыли серое, платье с виду богатое, но изрядно поношенное.

Даже отец с матерью – и то не сразу признали, все глядели, будто на чужого. Андрей сначала опечалился, а потом вскочил резво, достал ложки и как зашелся в песне – тут его и вспомнили, обрадовались, стали обнимать, целовать да приговаривать:

– Где же тебя носило, сынок?

– По белому свету ходил, мудрости у людей учился, – отвечал Андрей.

– Ну, и многому выучился?

– Коли б мудрость камнями была, к земле сырой придавило бы.

А деревенские только посмеивались, глядя на заросшего и неумытого ложечника: не верили, что толку от него прибавилось. Как был пустозвон, так им и остался.

Денек-другой погостил Андрей у отца-матушки, побродил по знакомым лесам да полям, и решил: что время терять? Отрада-то до сих пор не замужем. Авось на этот раз Елисей смилостивится.

Оделся Андрей в чистое платье, бороду причесал, да вдруг призадумался. Уж сколько дней да месяцев он не умывался. Поди лицо все черное. Елисей его даже на порог не пустит, а о сватовстве и речь не зайдет. Опустил голову молодец, а после махнул рукой: была-не была. Что ж ему век целый нечисти всякой бояться?

Пошел он к колодцу, зачерпнул воды, умылся, посмотрел на себя: глаза синие, васильковые, лицо белое, пригожее. Заулыбался Андрей, любуясь своим отражением.

Но не успел он дойти до Елисеевого двора, как из-за камня выпрыгнуло Лихо Одноглазое и давай вокруг него скакать да злобно шептать:

– Вон ты где окаянный спрятался! Тебя Водяной, царь речной уже обыскался. Целый год покоя не дает.

– Что ему от меня понадобилось?

– Ты утопленникам сказки рассказывал?

– Рассказывал! – согласился Андрей.

– Про великана Святогора?

– И про него тоже.

– А утопленники возьми да и расскажи дочери Водяного про русских богатырей. Теперь от нее спасу нет: хочу, говорит, чтоб Святогор моим мужем был. Никого не слушает, только ногой топает: хочу, и все тут.

– А я тут причем? – удивился Андрей.

– Как причем? – обозлилось Лихо. – А кто сказки рассказывал? Кто смуту сеял? Теперь веди богатыря, а то худо будет.

– А я худа не боюсь!

Андрей-ложечник скрутил смачную фигу и сунул прямо под нос Одноглазому. Нечисть лесная ничуть не смутилась, даже обрадовалась, плюнула молодцу под ноги и зашлась хохотом.

– Ты думаешь, что Водяной на тебя управу не найдет? – смеясь, спросило Лихо, – Так он Кикимору Болотную изведет за то, что тебя без его ведома отпустила. И останутся ее детки без присмотра – по лесу гулять, прохожих пугать, всякому темному делу учиться.

Тяжело вздохнул Андрей, поднял глаза к небу ясному, солнцу красному, словно спрашивая, как ему поступить? Прогнать Лихо? Так Кикимору жалко. Он от нее худа не видал. Но с иного боку – как он приведет богатыря к водяной царевне?

– А за это не переживай! – хмыкнула нечисть лесная, будто видела, что у него в голове творится, – Мы у лесной Марьюшки песню украдем. Голос у нее волшебный – каждый, кто услышит, что теленок послушный за нами пойдет.

Нечего делать – пришлось Андрею плестись вслед за Лихом Одноглазым обратно в колдовскую чащу, искать Марьюшку, дочь лесника. Долго ли коротко ли бродили они по лесу, как вдруг услышали голос дивной красоты. Застыл молодец на месте, словно вкопанный, заслушался, и все вокруг него притихло: листья на деревьях перестали шуметь, ручьи перестали журчать, а птицы замолкли, пристыженные сказочной красотой.

Тут Лихо Одноглазое шикнуло, пискнуло, ткнуло Андрея в бок когтистой лапой, затем развернуло невесть откуда взявшийся мешок, поймало голос и спрятало.

– Теперь идем богатыря искать!

Так и шли они – впереди молодец, а за ним Лихо с мешком за плечами. Ни на минуту не выпускало оно свою добычу из лап. Ни на миг не закрывало глаз, все смотрело, чтоб Андрей никуда не девался. А куда ему бежать-то? Поди, ноги свободны, так руки связаны.

На третий день нашли они великана Святогора – могучего, словно древняя гора и сильного, будто тысячи славных воинов. Кликнул его Андрей, что есть мочи. Святогор обернулся, а Лихо приоткрыло мешок и выпустило песню.

Словно каменный истукан застыл богатырь. Остановился и стал зачарованно слушать. А Лихо Андрея под локоть пихнуло: веди, мол, Святогора в лес.

Идут они полями широкими, дорожками нехожеными. Святогор, словно малое дитя, за руку Андрееву держится. Закручинился ложечник. Смутно стало у него на душе.

«Пошто богатыря на погибель веду? Что мне потом за жизнь с таким камнем на сердце? Правду люди говорили – не мужик я, а жабий прислужник, неумытый ложечник».

И тут раздался голос Кикиморы Болотной – тихий, словно шорох травы луговой.

«Не печалься, Андрюшенька. Как встанете у озера, зачерпни горсть воды и плесни Святогору в лицо».

Молодец испуганно оглянулся: не слышит ли Одноглазое? Но нечисть лесная была занята тем, что мешок к груди прижимала: голос лесной Марьюшки, почуяв свободу, наружу рвался, успокаиваться не желал.

К вечеру добрались они до колдовского леса, прошли сквозь чащу и очутились на берегу чудесного озера. Андрей вспомнил слова Кикиморы, наклонился к воде, набрал пригоршню и брызнул богатырю в лицо. И начало твориться несусветное: закружилось-завертелось все вокруг, загремело-загрохотало. И стал Святогор еще выше прежнего. Темной тучей закрыла его голова небосвод. Звезды вздрогнули и в страхе попрятались за месяц, что едва не задевал богатырскую шапку.

На шум выбежала из леса нечисть, а из озера сам водяной с дочерью и всем подводным сообществом на берег пожаловали – посмотреть, от чего земля ходуном ходит.

Водяная царевна – красота неописуемая. Морда зеленая, вся в изюминках бородавок и пупырышках. Перебросив фальшивую косу из водорослей через плечо, заверещала противным голосом:

– Да что ж такое творится? Кто привел сюда это чудо исполинское?

Андрей-ложечник чинно поклонился в пояс и ответил, пряча в усах улыбку:

– Это жених твой, богатырь Святогор.

– Чего? – выпучила рыбьи глаза царевна, – Да меня бобры засмеют!

– Ты никак очумел, ложечник? – крикнул Водяной, – Убирай своего женишка подобру-поздорову, пока мне всех лягушек не распугал.

– И чтоб духу его больше не было! – пискнула царевна.

Андрей поклонился еще раз на прощание, подмигнул Кикиморе, что затаилась в камнях, и вместе со Святогором отправился восвояси.

Однако радость его длилась недолго. Не успел Андрей занести ногу над родным порогом, как из-под крыльца опять вынырнуло Лихо Одноглазое и грустно посмотрело на него единственным глазом.

– Ну что снова стряслось? – раздраженно спросил ложечник.

– И откуда ты взялся на мою окаянную голову, горе-сказочник? – пробурчало Лихо. Видно, замаялась нечисть лесная за добрым молодцем бегать. Только ж Водяному перечить никто не смел.

– Подавай царевне Финиста-ясного Сокола, – прошипела нечисть и плюнула на пол.

– Так где ж я его найду?

Лихо зыркнуло на него – аж мурашки по спине побежали – но ничего не сказало. Развернулось, перекинуло мешок на другое плечо и потопало по дорожке, поднимая босыми ступнями пыль. Андрей нехотя поплелся следом.

Искали они Финиста-Сокола днями и ночами, глаз не смыкая. Долго искали – целый месяц прошел, пока не увидали статного молодца – богатыря светлокудрого Финиста. Спряталось Лихо за дубом могучим, открыло мешок с волшебным голосом – вот и еще один богатырь в колдовской плен угодил. Взял его Андрей за руку, да и повел за собой.

А как пришли к озеру, ложечник, как и в прошлый раз, украдкой плеснул Финисту воды в лицо. Сделался богатырь соколом – большим, в человеческий рост. Уселся на ветку и смотрит грозно – того и гляди, в лоб клюнет.

Царевна Водяная, как увидела женишка своего нового, так и закричала на весь лес, что оглашенная:

– Ты кого мне привел, ложечник неумытый?

– Как ты и велела – ясного Сокола, – пожал плечами молодец.

– Дурак! – обиженно сопела царевна, – Не буду я с птицей жить. Ты мне нормального богатыря веди! Обыкновенного. Невысокого. И без перьев. Чтоб можно было в лесу показаться и всякое комарье надо мной не потешалось! Илью Муромца хочу!

– Да что ж я тебе – сватом записался? – рассердился Андрей.

– Папа! – визгнула царевна и затопала по воде, поднимая тучи брызг.

Водяной высунул свою уродливую голову из воды и брякнул зло:

– Со свету сживу! И тебя, и Кикимору, да и Лихо впридачу.

– А меня-то за что? – возмутилась притихшая было нечисть.

– Да сгуби ты эту пакость, мне не жалко, – покосился на Лихо Андрей, – А Кикимору не тронь. Кто вместо нее утопленников смотреть будет?

– А мне какое дело? – усмехнулась голова и нырнула обратно в озеро.

Андрей с Лихом дружно переглянулись и тяжко вздохнули. Что ни день, так новая беда. И снова отправились они в путь-дорогу искать богатыря русского Илью Муромца. В третий раз искали дольше – целый год по белу свету скитались, всю Русь пешком обошли, пока не встретили древнюю старушку с клюкой. Она-то им и рассказала, где Муромец живет.

Пришли Андрей с нечистью лесной к богатырской избе, постучали в окошко. Никто не ответил. Тогда Лихо Одноглазое щелкнуло пальцами: налетел ветер и сорвал дверь в избу с петель. Вошли они и увидели: лежит на печи Илья Муромец, дремлет. Кольчуга да меч в углу стоят, плесенью покрылись. А сам Илья – глубокий старик. Голова с бородой – что белый снег. Руки ссохшиеся, трясутся, спина согнута, грудь впалая, а от старости богатырь ничего не слышит, да и видит плохо.

– Хорош женишок, а? – усмехнулся Андрей, – Может, оставим дедушку? Что толку его за тридевять земель тащить. Не дай Бог по дороге помрет еще.

– Нет уж, сказали Илью – приведем Илью. А то еще лет триста по Руси мотаться будем – богатырей собирать. Ты сколько сказок рассказывал?

– Да не помню уже, – почесал в затылке Андрей, – Кажись, немало.

– То-то же.

На сей раз мешок раскрывать не стали. Взвалил Андрей богатыря на плечи, что ребенка малого, и пошли они обратной дорогой.

Как увидела царевна, какого «женишка» принес ей ложечник, затряслась от злости, упала на землю и стала кататься, причитая:

– Да вы что – издеваетесь надо мной? Этот старый хрыч – мне в женихи?! А ну подите все вон – с вашими богатырями. Чтоб больше ни одного в этом лесу не видела!

– Плохие у тебя сказки, ложечник, – пожурил его Водяной, – Правды в них нет. Все выдумки да людская молва. Эх, придется свадьбу с Жабом Заморским играть.

Развеселился Андрей-ложечник от речи Водяного, но спрятал улыбку в усах. Только спросил: может, еще какую-нибудь сказку рассказать или на свадебке на ложках сыграть? Водяной осерчал – стукнул его плавником по голове, отвесил пинка под зад и прогнал из леса.

Тут вроде бы и сказке конец, да только не таков был Андрей, чтоб дела наполовину делать. Отнес он Илью Муромца обратно, в богатырскую избу, положил на печь да тулупом укрыл – чтоб старые косточки не мерзли.

А на обратном пути заглянул в колдовской лес, будто в родной – Кикиморе Болотной в ножки поклониться да спасибо сказать за то, что помогала ему и словом, и делом. Нашел он чудище болотное в слезах, на поляне среди маков рыдающее.

– Что приключилось, Кикимора? Отчего кручинишься, слезы льешь?

– Да как тут не плакать, если Марьюшка лесная в колодец упала. Вот-вот помрет. Кто тогда в лесу петь будет?

Ни слова ни сказал Андрей. Сорвался с места, будто крылатая птица, и полетел к сторожке – Марьюшку выручать. Едва успел. Девичья голова уже водой покрылась, губы синие, тело ватное. Вытащил молодец красавицу на свет божий, к себе прижал. Марьюшка открыла глаза, посмотрела на него с благодарностью и молвила устами сахарными.

– Спас ты меня, ложечник неумытый. Стало быть, замуж за тебя идти придется. Видать, судьба у меня такая.

Опечалился Андрей от слов таких обидных, но виду не подал. Отодвинул от себя Марьюшку, отпустил ее белы рученьки и сказал:

– Хороша ты, Маша, да не наша. Тебе богатыря дождаться надобно. А у меня уже невеста есть.

– Какая невеста! – рассмеялась лесная красавица, – Отрадушка твоя уже давно замуж вышла. Так что придется тебе меня брать. Не упрямься, а то еще передумаю.

– Не серчай, Марьюшка, – ответил Андрей и низко поклонился девице, – Не пара я тебе.

– Так уж и не пара, ложечник.

– Голос у тебя волшебный, Марьюшка, а у меня обычный. Глазищи у тебя, что малахиты зеленые, а у меня васильковые. А самое главное, девица, душа у тебя заколдованная. А моей, русской, волюшка мила пуще чудес всяких.

Сказал это Андрей, да и пошел прочь из лесу. Только не домой отправился, а стал бродить по белому свету, сказки рассказывать, деток малых тешить да ложки деревянные мастерить.

А ложки-то не простые, а волшебные. Один раз ударишь – песня складывается, другой – сказка рассказывается, а третий – дитя расшумевшееся затихает и спать укладывается.

И прозвали Андрея с тех пор не ложечником, а сказочником-кудесником.

Так и ходит он – людям добро несет да радость, счастье свое ищет, а в колдовском лесу больше не показывается. Прослышал он от старцев, что ходит за ним по пятам Лихо Одноглазое по поручению Водяного. Люб как зять стал сказочник-кудесник речному владыке. Да только вовек не сыщет его Лихо Одноглазое: чай не сладко опять на побегушках у болотной знати маяться. Вот и ходит следом, сказки слушает да на ложках потихоньку в кустах играет.

Оглавление