Текст книги "Через тернии к свету (СИ)"
Автор книги: Елена Ляпота
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)
Целая жизнь
1Финалист конкурса «Приносящий надежду»
– Добрый день, мадам, – Николя Монтеро учтиво приподнялся навстречу женщине и указал на огромное мягкое кресло напротив стола.
Мадам Сезар, уже немолодая особа лет сорока пяти-пятидесяти, присела на краешек кожаного кресла, прижав к груди дамскую сумочку.
Она была довольно хороша собой – стройная, с прямой осанкой, и только сеть глубоких морщин, невыгодно подчеркнутая слоем косметики, портила впечатление.
– Мадам Сезар, – осторожно начал Николя, – я не буду ходить вокруг да около. Где еще, как не у нас, воспримут всерьез заключение медиума, приложенное к психологической карте вашего сына. Мы провели собственные исследования и можем уверенно сказать: да, медиум оказался прав. Ваш сын несет кармический крест, унаследованный из прошлой жизни. И это пагубно отражается на его судьбе.
И если уж быть до конца откровенным, случай вашего мальчика очень тяжелый… Прошлое убивает его, тянет за собой. Поль тяготится грехом, о котором ничего не знает. И вряд ли он сможет справиться с этим без посторонней помощи.
– Я догадывалась об этом, – женщина выдавила из себя безрадостную улыбку, – поэтому заставила себя прийти сюда. Вы сможете нам помочь?
– А вы уверены, что хотите этого? – спросил Николя, глядя ей прямо в глаза, – Большинство людей не верят нам. Считают, что мы занимаемся шарлатанством. Ведь у нас нет никаких доказательств того, что наш проект действительно работает. Кроме того, процедура стоит весьма дорого.
– Деньги не важны для меня…
– А ваш сын? Нам потребуется его согласие.
– Поль не станет возражать.
– И, наконец, это огромный риск: мы не знаем, что именно произошло в его прошлой жизни. Правда может оказаться губительной для его психики…
– Мы готовы, – твердо сказала мадам Сезар и встала из кресла, показывая, что разговор закончен, и она не намерена больше выслушивать доводы, которым все равно не заставить ее свернуть с намеченного пути.
Николя молча проводил ее взглядом, спокойным и невозмутимым, однако в душе он ликовал и отплясывал победный танец: еще бы! Есть доброволец для следующего эксперимента! Только бы не передумал! Только бы рыбка не сорвалась с крючка!
2Полупрозрачная дверь из толстого небьющегося стекла распахнулась, пропуская в лабораторию высокого молодого человека с необычайно бледным лицом. В свои неполных двадцать четыре Поль Сезар повидал и прочувствовал достаточно, чтобы понять: в жизни нечему улыбаться, и беспечный румянец на щеках не что иное как отпечаток наивности обывателей, живущих в клетке из хрупкого леденца…
Но, Господи, как же он устал от этого пессимизма, злым червем прогрызшим насквозь яблоко его юности, мешавшим любить жизнь и наслаждаться всеми ее проявлениями. Устал от чудовища, сидевшего внутри и заставляющего ненавидеть окружающих. Устал слышать голос, зовущий его бродить по кладбищам, по местам горечи и безнадежной тоски, требующий упиваться чужими страданиями. Устал от того, что в нем живут как бы два человека, один из которых хотел жить, а другой никак не мог найти себе покоя…
Быть может, за этой дверью ему действительно помогут заглянуть в прошлое и понять, что такого совершил прежний обладатель его души, передавший ему столь тяжкий крест…
Если Господь позволит ему…
Поль увидел уже знакомого ему доктора Монтеро и сделал попытку улыбнуться. Не вышло: уж слишком он нервничал.
Как всегда, рядом была мать. В последнее время она никуда не отпускала его одного, словно боялась, что Поль не выдержит и сведет счеты со своей безрадостной жизнью. Такие мысли постоянно всплывали в его сознании, что уж греха таить.
Проект Николя Монтеро грезился Полю чудом Господним, хотя все вокруг называли его дьяволом и безбожником.
– Месье Сезар, – обратился к нему Николя, – Прошу вас пройти сюда.
Николя указал на приоткрытую дверцу прозрачной кабинки, напоминавшей душевую, в центре которой виднелось довольно необычное кресло. Поверхность его казалась металлической, однако переливалась всеми оттенками серебристого и фиолетового.
– Не бойтесь, Поль, – тихо сказал Николя, – Физически это абсолютно безопасно.
– Я не боюсь, – сказал юноша и опустился в кресло.
Николя нажал несколько кнопок на панели, и дверца в кабинку плавно закрылась, закрывая выход в настоящую жизнь. Наблюдающим снаружи стало видно, как пол и стены начали переливаться, словно внутри завертелось тысячи зеркал. Поль замер, уставившись в одну точку.
Луиза Сезар едва слышно всхлипнула и поправила шейный платок. Было заметно, что от волнения она едва держится на ногах.
– Скажите, доктор, вам известно, кем он был в прошлой жизни?
– К сожалению, эта информация станет доступной чуть позже: когда ваш сын непосредственно встретится со своим… хм… предшественником.
– Встретится? – испуганно переспросила мадам Сезар. – Я полагала, его душа переселится в тело того, кем он был в прошлой жизни.
– Нет, мадам, – ответил Николя, – Ваш сын отправится в прошлую жизнь целиком – и душой и телом. В тот момент, когда произойдет его фактическое рождение, возникнет конфликт настоящих сущностей: он вытеснит сам себя из прошлого, и вернется сюда, в собственное время.
– А если он… если он повлияет на то, что человек, которым он был в предыдущей жизни, останется жив… Что тогда?
– Исключено, мадам. Изменить прошлое невозможно. К тому же, безопасности ради, мы отпускаем нашим клиентам всего лишь пару-тройку часов прошлого…
– Хорошо… Будем ждать, – прошептала мадам Сезар и присела на кушетку, а после забралась на нее с ногами, позабыв о приличии. Но доктор не обратил на это внимания. Николя никогда не заботили условности. Главное, чтобы эксперимент прошел гладко.
3Поль увидел, как перед глазами взметнулся столб искр, затем все тело словно пронзила горячая струя боли, которая, впрочем, прошла через несколько секунд. Стало холодно и неудобно. Он помотал головой, чтобы прогнать зайчиков, круживших перед глазами. Когда Поль, наконец, смог нормально видеть, то обнаружил, что сидит на ступеньках лестницы в каком-то незнакомом помещении. Скорее всего, это был многоэтажный дом. Но Поль не припоминал, чтобы в Марселе были дома столь необычной планировки, да еще с такими грязными и исписанными стенами внутри. Пахло чем-то весьма неприятным, как обычно пахнет мусор после недельного отсутствия хозяев, перед отъездом забывших его вынести.
Снизу послышались неторопливые шаги. Поль встал и перегнулся через перила, чтобы рассмотреть того, кто поднимался по лестнице. Оказалось, это была девушка.
Добравшись до пролета, на котором стоял Поль, девушка остановилась, тяжело дыша, и приветливо улыбнулась, переводя дух. Позабыв о манерах, Поль стал беззастенчиво рассматривать ее с ног до головы.
Девушка – или женщина, во всяком случае, выглядела она старше Поля – была красива. Очень. Юноша покраснел, опустив глаза вниз, и внезапно осознал: она беременна. Должно быть, срок совсем небольшой – живот был едва виден. Однако Поль был совершенно уверен: она ждет ребенка. Откуда появились эти ощущения, он не знал…
– Привет, – снова улыбнулась она, здороваясь с Полем на незнакомом ему языке, который он, впрочем, понимал. Странно, ведь он впервые слышал это слово…
Она тоже, чуть смущаясь, окинула его любопытным взглядом, и на щеках показался румянец. Он понравился ей – Поль это чувствовал. Непонятно почему вдруг стало важно для него – нравиться этой девушке?
– Привет, – сказал он, – Как тебя зовут?
– Алина, – ответила девушка.
– А я Поль. Я живу в Марселе, – зачем-то добавил он и, спохватившись, взялся за ручки сумки, которую держала Алина, – Позвольте, я помогу.
– Да нет, не стоит…
Но Поль уже держал в руках спортивную сумку и корректно отошел в сторону, пропуская ее вперед.
– Нам на шестнадцатый, – сказала Алина.
Юноша не стал возражать. Он был молод, силен, увлекался спортом, так что подъем по лестнице пусть даже на самый верхний этаж, казался делом несложным. Но для беременной девушки это все-таки было опасно.
– В этом здании есть лифт?
– Конечно. Но он не работает. Как всегда, – грустно улыбнулась Алина.
– Ты не устала? – обеспокоено поинтересовался Поль и, закинув сумку за плечо, взял Алину за руку. – Может, тебя понести?
– Ты с ума сошел! Еще девять этажей…
Но Поль только хмыкнул в ответ. Подхватив девушку на руки, он помчался вверх по ступенькам. Алина была довольно тяжелой, и Поль останавливался на каждом этаже, чтобы отдышаться и расслабить руки. Не сказать, что это была легкая задача даже для здорового тренированного парня, но, тем не менее, Поль испытывал удовольствие, ощущая в руках эту ношу. Девушке тоже было приятно – он чувствовал это.
Его собственные чувства и эмоции перестали существовать. Поль слышал, как бьется ее сердце, как она дрожит, с гордостью, по-женски, принимая его заботу. И это было важно для него. Это было новое, еще не совсем понятное чувство – радость…
Когда они поднялись на верхний этаж, Поль осторожно опустил Алину на пол. Она достала из кармана ключ, подошла к обшарпанной двери, украшенной старомодным рисунком из гвоздиков, и начала искать замок. Руки ее подрагивали.
Наконец, Алина открыла дверь, и они вошли внутрь квартиры. На некоторое время юноша оцепенел от царившей там грязи и нищеты. Пахло чем-то старым, затхлым, обои клочьями свисали под потолком, посреди которого сиротливо притаилась пыльная лампочка без плафона. Он повернулся и с недоумением посмотрел на Алину, которая показалась ему ухоженной и весьма аккуратно одетой. Но девушка, похоже, и сама была в ужасе.
– Это не моя квартира, – смущенно прошептала она, – Я сняла ее через газету. Она была единственная на высоком этаже…
– Неважно, – ответил Поль и сделал неловкий шаг по направлению к ней.
Алина была такой женственной и красивой. Он ощутил невыносимую тоску и сожаление, что природа создала такое нежное и совершенное создание, и теперь требует назад его жизнь.
Требует? Поль устрашился собственных мыслей, непонятно откуда появившихся в его голове. Он взял Алину за подбородок и робко потянулся губами к щеке. Но Алина отвернулась от него и подошла к окну.
– Уходи, – холодным, будто неживым голосом, сказала она, – Тебя не должны здесь видеть. Могут быть неприятности…
– Но почему?
Осмелев, Поль обнял ее сзади за плечи и положил подбородок на макушку. Алина внезапно расплакалась.
– Думаешь, я не понимаю, что к чему? Не нужно разыгрывать из себя рыцаря. Ты так галантен, красив. Думаешь, я могла тебе отказать, если бы мы встретились в другой ситуации?
– Но я не имел в виду ничего такого, – удивился Поль. Он действительно ни секунды не думал о близости. Алина вырвалась из его рук и повернулась к нему лицом.
Только тут Поль увидел, что они полны боли, отчаяния и страха. Глубокого животного страха. Как будто в этой жизни ни осталось ничего, за что она могла бы зацепиться и удержаться на плаву…
И он понял. Осознал. Почувствовал, как если бы внутренний голос Алины разговаривал с ним, хотя сама она не раскрывала рта. Еще бы…
Поль вернулся в коридор и, пересилив неловкость, расстегнул молнию сумки и полез внутрь. Белое платье с длинной кружевной юбкой, бутылка красного вина, штопор, пластиковый стакан, плитка шоколада, паспорт и сложенный вчетверо листочек бумаги. Поль развернул его и стал читать. Всего лишь четыре строчки…
Поль вскочил и бросился на балкон. Алина стояла у перил, вцепившись в них руками, как птица цепляется за ветку, чтобы нее упасть. Только птица не собиралась падать. Алина же пришла сюда, чтобы расстаться – навсегда расстаться с жизнью.
Шестнадцатый этаж. Шансов выжить – минус сто процентов.
– Не делай этого, слышишь? Не надо!
Поль грубо схватил девушку за руки и оттащил от перил. Потом повернул лицом и крепко прижал к себе, опасаясь, как бы она не обманула его и не вырвалась, чтобы сделать то, зачем пришла.
– Подумай о своей девочке! Ты не имеешь права отнимать у нее жизнь!
– Откуда ты знаешь, что у меня девочка?
Губы посинели от напряжения, глаза покраснели и воспалились. Поль вдруг заговорил по-русски, хотя не знал ни слова из этого языка.
– Я все про тебя знаю, все!
– У меня СПИД.
Поль закрыл глаза, чтобы сдержать слезы, собравшиеся в болезненную соленую лужицу в уголках глаз. Он сжал Алину еще крепче и поцеловал в макушку.
– Я даже не подозревала, что Вадик носитель. И он тоже. Мы женаты совсем недавно. Все обнаружилось, когда я забеременела и начала обследоваться… Аборт делать слишком поздно. А анализы показали, что моя девочка будет носителем…
– Успокойся… Тысячи людей – носители! – воскликнул Поль, хотя в глубине души его охватила тоска. СПИД – это приговор. И никакие слова тут не станут утешением.
– Ты хоть представляешь, какая у нее будет жизнь? Когда стало известно, что я больна, Вадик собрал свои вещи и ушел. Он ни разу не позвонил, хотя это его вина. Его, не моя… Но что толку искать виноватого. Есть только один выход…
– Ты будешь каяться все свои последующие жизни. А она будет искать свою загубленную душу, но никогда, слышишь, никогда не сможет найти! Ты никогда не простишь себе этого. И она не простит. Пусть она еще зародыш, но у нее уже есть будущее, которое ты хочешь отнять…
Алина смотрела на него с широко раскрытыми глазами. Так много мыслей крутилось в ее голове. Мыслей, которым отвечали тысячи голосов, и лишь один настойчиво и громко твердил: нет!
– Но что мне делать, Поль? Я не носитель – я скоро умру. Что будет с ней без меня?
– Доверься мне. Я буду рядом – твердо сказал Поль. – Мы – будем рядом. Всегда. Я обещаю тебе…
4Николя Монтеро выглядел взволнованным, если не сказать больше. Он был испуган не на шутку. Время на датчике показывало десять минут пятого. Именно в это время, согласно медицинской карте, его пациент появился на свет двадцать четыре года назад. Но ничего не происходило. Поль Сезар по-прежнему находился без сознания, хотя в это время ему полагалось очнуться.
Николя взял в руки медицинскую карту, чувствуя, что по вискам потекла струйка пота. Так оно и есть. Двадцать шестое января. Шестнадцать десять. Сложные роды. Линейный перелом черепной кости. Асфиксия. Кома.
Кома? Николя вдруг затошнило, и он присел, чтобы перевести дух. Какая кома? Раньше он не видел никакой записи о том, что новорожденный находился в коме…
Несколько минут назад появились данные о человеке, которым месье Сезар был в прошлой жизни.
Алина Зимородкова… Новороссийск… двадцать семь лет… Покончила жизнь самоубийством, выбросившись из окна с шестнадцатого этажа. На момент трагедии находилась на четвертом месяце беременности…
Буквы внезапно раздвоились, словно поплыли перед глазами….
На мониторе появилась новая информация.
Алина Зимородкова… двадцать восемь лет… Умерла родами 28 мая в тринадцать ноль восемь…
Николя опустил глаза в медицинскую карту Поля Сезара. Так и есть: 28 мая, 13.08 ребенок вышел из комы, в которой находился четыре месяца…
– Он изменил прошлое, – прошептал Николя и схватился руками за голову, – такого ведь раньше… никогда… Что теперь будет?
Он поднялся на ноги и повернулся лицом к мадам Сезар, с трудом понимая, как он скажет ей о том, что Полю придется остаться в лаборатории на несколько месяцев…
Однако Луизы Сезар в помещении не было. Николя находился один, не считая обезличенного двойника пациента. Немного подумав, он сообразил, что мадам Сезар вообще никогда не было в его лаборатории. И данные на мониторе, и записи в карточке – ничего не менялось. Это мираж, оставленный искаженным прошлым…
Но Поль Сезар был настоящим. В руках Николя по-прежнему сжимал его медицинскую карточку, а приборы на датчике показывали биение пульса…
5Жизнь ураганом пронеслась перед глазами, а голова наполнилась воспоминаниями, которых раньше не было… Как будто бы все произошло в один день.
Неизвестный волшебник взмахнул палочкой, и на свет появилась Ольга Зимородкова. Нет, не появилась – свалилась точно снег посреди жары, упала на землю и растаяла, просочилась в пересохшую почву, вызвав легкое недоумение…
Вокруг никого не было – ни единой души, которую она могла бы взять за руку и опустить голову на спасительное плечо. Прошлое отталкивало от себя, казалось чужим. Настоящее… она стояла перед зеркалом, смотрела на свое привлекательное, но несчастное лицо, и не знала, что ей делать с этим настоящим.
Носитель ВИЧ… Кто захочет связываться с девушкой, на которой стоит это клеймо, разве что такой же обреченный бедолага, как и она…
Оля поправила старательно залакированную высокую прическу – так она казалась себе старше и увереннее в собственных силах – и, набросив на плечо сумочку, вышла из квартиры. Нормальные люди в это время спешили на работу или учебу. Оля смутно помнила, что работает в каком-то центре, и, кажется, даже знала, куда ей нужно идти.
Пешком, впитывая в себя первые лучики зарождающегося дня…
Только так – ощущая и наслаждаясь жизнью, как будто в первый, но не последний раз…
Когда Оля проходила мимо детского садика, ее кто-то окликнул. Не по имени. Мысленно. Она замедлила шаг и оглянулась на ходу. Следом за ней бежал высокий молодой человек с длинными развевающимися на ветру волосами. Что-то в его движениях показалось ей знакомым, и она остановилась…
Его лицо… Не это ли лицо она видела во сне столько раз?
В голове пробудились не сотни – тысячи воспоминаний о жизни, которой она никогда не жила, о местах, в которых никогда не бывала. О боли, страхе, ненависти…
Подбежав вплотную, Поль остановился и ласково дотронулся до ее руки. В глазах задрожали слезы радости…
«Наша девочка», – прошептал голос у него внутри, – «она такая… красивая»
«Да, родная», – беззвучно ответил Поль, – «вот я и нашел ее… Теперь мы снова будем вместе»
Оля посмотрела на него долго и внимательно, и вдруг улыбнулась.
Поль осознал: она слышала все и понимала, ведь очень долго она была частью его самого, и эта ниточка до сих пор не оборвалась. Как не обрываются нити матери и ребенка… Никогда…
Оля повернулась и пошла дальше, зная, что он последует за ней. Ей незачем было разговаривать с Полем, ведь она без труда читала его мысли. А в них была только она.
Боль, страх, ненависть всколыхнулись, как чужеродные тела, и опустились на дно прогорклым и забытым осадком. И будущее не казалось таким одиноким.
А впереди была целая жизнь…
Ведь даже у таких, как она, есть надежда на будущее…
Оглавление
Детективы
Андрий Невтопный
Первое место на «ПВ-2010»
– Дед, а дед? – спросила внучка, – А правда, что ты саму Екатерину бачил?
Старый казак пошевелил губами, перекатывая облупленную деревянную люльку[1]1
Казацкая курительная трубка (укр.)
[Закрыть] из одного уголка рта в другой, намотал на кончик пальца белый, будто овечий хвост, оселедец,[2]2
В старину у украинцев – длинный чуб на темени бритой головы (Толковый словарь Ушакова)
[Закрыть] спрятал усмешку в длинных льняных усах.
– Бачил, доню.
Маленький внучок проворно забрался на дедовы колени и протянул борзую пятерню к губам, но дед, хитро прищурившись, спрятал люльку в складках шаровар и погрозил пальцем.
– Не балуй, сучий сын.
Внук понуро спустился на пол и юркнул к печи. Внучка оставила веретено и села у дедовых коленей. Туда же, аки черви на дождь, охочая до страшных, но интересных казацких баек, сползлась остальная детвора.
– Дед, а дед? Расскажи, чего у тебя такое прозвище?
Дед тяжело вздохнул, прикрыл морщинистые веки, а рука сама собой потянулась к заветной люльке. Скрипнула медная крышка табакерки, хрустнул табак, щелкнуло огниво, и к потолку потянулись синеватые пряди ароматного дыма…
* * *
Много лет тому назад возвращался один славный казак на Сечь. Путь неблизкий, дорога битая, лето бабье в самом разгаре. Подустал казак, умаялся, свернул лесочком – прямиком в родное село. А за лесом поле – черное, вспаханное, черноземным духом пышет, аж дымка по земле стелится. Прослезился казак, соскочил с коня, оглянулся – нет ли кого вокруг, и упал на колени, целуя землю.
– Ну, здравствуй, ненька моя, родная земля.
Конь легонько заржал – видать, учуял запах скошенной травы. Казак потрепал его по гриве и лихо вскочил в седло. Всего ничего осталось – поле проскакать да речку перейти.
Встречали казака всем селом. Детвора высыпала на улицы, повисла на очеретах.[3]3
Камыш, тростник. Крыши все крыты очеретом. [Гоголь] (Толковый словарь Ушакова)
[Закрыть] Девки второпях плеснули водой в лицо, нацепили венки с разноцветными лентами и едва не вываливались из окон. Не каждый день в их Яблунивку настоящий казак заезжает.
– Да це ж Микола! – узнал кто-то. Казак скосил взгляд на вертлявого усатого мужичка в замусоленном тулупе и драных сапогах. Не признал, усмехнулся, поехал дальше.
Слышал Микола, что хаты, которую батько его строил, нет больше. На прежнем месте старший брат поставил другую. Сказывали люди, что не хата – хоромы. Да и брат у него нынче – Голова. Как его встретит – одному Богу ведомо. Десять лет не виделись. И село изменилось – вон сколько выросло новых хат.
Так и ехал Микола, сбавив шаг, задумавшись, с тоской вспоминая батька и мамку, покойную жену Иринку, думал о Сечи, ставшей нынче домом родным.
Внезапно мимо пронеслась телега, запряженная гнедой кобылой. Что-то хлюпнуло прямо миколиному коню под ноги. Возница притормозил, смачно сплюнул, зыркнул на Миколу сердитым взглядом и понесся дальше.
– Иван? – сам себе подумал казак, смутно узнавая неприветливую рожу. Когда он его в последний раз видел, тот еще хлопчиной[4]4
Хлопча – мальчонка (укр.)
[Закрыть] был. И Иринка была еще жива. Годочков двадцать минуло с тех пор. Немало воды утекло…
Голова, прослышав про приезд брата, выбежал на улицу, в чем стоял. Без тулупа, без шапки, с заляпанным борщом кушаком, повязанным вокруг увесистого пуза.
– Микола! – бросился обнимать и целовать брата. Микола сдержанно похлопал Голову по спине и поморщился от стойкого духа сивухи и чеснока.
– Сыто живешь, брат? – добродушно укорил он Голову. Тот и бровью не повел, раскраснелся от радости и потащил казака в дом.
– Олэно! – кликнул жену, – Режь поросенка. Будем дорогого гостя встречать.
Невестка оказалась хозяйкой радушной и проворной. Дела в руках даже не горели – потрескивали пламенем.
– Не жинка – мольфарка,[5]5
Мольфарка – на Западной Украине потомственные колдуны, обладавшие страшной сверхъестественной силой.
[Закрыть] – хвастался Голова и, вырисовываясь перед братом, все норовил ущипнуть жену за пышный зад. Микола лишь усмехался себе в усы да вспоминал Иринку. Та не была проворной. Зато ласковой, что летняя зорька поутру.
На закате солнца захмелевший и набивший желудок до смачной отрыжки казак завалился спать. Но не на мягкой перине, взбитой заботливой Олэной, а по привычке, растянув одеяло на жесткой скамейке под окнами хаты. Спал почти до самых петухов, а проснувшись, лежал, закинув руки под голову, и смотрел, как исчезает в рассветной дымке Чумацький Шлях.[6]6
Млечный Путь (укр.)
[Закрыть] Едва заалело, и погасли звезды, заворочался, вскочил, накормил коня, почистил сбрую, заходился точить саблю.
– И чего тебе неймется? – в дверях конюшни намалевалась заспанная помятая физиономия брата, – Я уж думал, тебя дьячиха разбудила. Я всегда с ней встаю.
– А что дьячиха? – спросил Микола и взмахнул саблей в воздухе. С тайным злорадством отметил завистливый взгляд рыхлого пузатого Головы, скользившего по миколиной поджарой груди, крепким худым рукам, играющим саблей, будто писарь пером.
– Да носится каждое утро на своей скрипучей телеге – то в монастырь, то на базар, то еще куда – к черту на рога. Шальная баба. Еще и останавливается по-над хатой – с Олэной языком почесать. Подружки они – не разлей вода…
Голова от души зевнул, потянулся, зацепив ладонью притолоку, как вдруг по селу разнесся не то крик, не то вопль. Собаки сорвались с цепей, куры слетели с насестов и, топча друг дружку, бросились по кустам да щелям. А крик все не умолкал. Наконец, малость притих, перешел в вой.
– Кажись, с Иванова двора, – прошептал Голова, белея, что вареник в сметане.
Микола, не говоря ни слова, накинул сорочку, тулуп, сунул за пояс саблю и широкими шагами помчался на улицу. Голова рванул в дом, схватил первую попавшуюся под руки сорочку, сунул за пазуху шапку и поспешил следом.
Возле Иванова дома уже собралась толпа. Неприбранные хозяйки в наспех накинутых платках, мужики – кто в шапке, кто простоволосый, в расхристанных тулупах. Гул стоял, как на пасеке, но во двор никто не решался войти.
Микола выставил локти, протискиваясь промеж любопытных кумушек, по-молодецки, не мешкая, перемахнул через калитку. Сабля свистнула под носом у пса, брехавшего в воздух на селян. Тот заскулил, подобрал хвост и спрятался в конуре.
Голове пришлось повозиться, перекидывая ноги в необъятных шароварах через тын. Но погодя, под смех и улюлюканье детворы, он вынужден был слезть и отыскать щеколду на калитке.
Микола к тому времени был уже в хате. Пес, почуяв, что гроза миновала, снова оборзел и вылез из будки, злобно рыча на Голову.
– Я те, дьявольское отродье! – пригрозил кулаком Голова. Но псу толстяк без сабли был не указ.
В хате никого не оказалось. Оглядев светлицу, Микола вернулся во двор, стал искать сарай. Смачно выругался, перепрыгивая через кучу всякого хлама, валявшегося посреди двора. У самого входа в сарай лежала какая-то доска. Микола пнул ее ногой. Доска перевернулась, а Микола неожиданно отскочил в сторону и похолодел.
Святые образа. Он чуть было не наступил на образа. Слава тебе, Господь всемогущий. Микола перекрестился, достал из-под рубахи крест из чистого серебра и поцеловал.
Войдя в сарай, казак опешил. Повидавший всякое на своем веку старый вояка застыл, будто соляной столб, уперевшись в притолоку, глядя во все глаза на страшную картину, расстилавшуюся перед его взором.
На полу посреди сарая лежала покойница. Молодая девка с мокрыми распущенными волосами, черными, как вороново крыло. Лицо бледное, в царапинах. Глаза прикрыты, веки темные, будто вымазаны сажей. На голове венок из увядших полевых цветов.
Длинная белая сорочка до пят, изорванная, в грязи, с красными пятнами на животе. Микола повел носом: запах крови он знал не хуже, а то и лучше табака.
– Вот те на…
В углу кто-то заерзал, застонал. Две тонкие холодные руки вцепились в миколин сапог. Казак почувствовал, как по спине побежали ручейки холодного пота.
– Это она, – прошептал сдавленный голос.
Микола посмотрел вниз и увидел белую как полотно, трясущуюся в страхе женщину. Она карабкалась по миколиной ноге, словно голодная кошка по стволу яблони за воробьем, из груди вырывался свист.
– По мою душу пришла, неприкаянная.
Женщина недобро улыбнулась и вдруг захохотала припадочно, разрывая ногтями казацкие шаровары.
– Проклятая хата! ПРОКЛЯТАЯ!!!
Микола с трудом оторвал женщину от себя и усадил на мешок. Она продолжала трястись, глазные яблоки безумно вращались в глазницах, щеки шли пятнами.
– Иван!
Микола услышал стон и увидел мужика, стоявшего на четвереньках по другую сторону сарая, чуть поодаль покойницы. Волосы его торчали во все стороны и малость побелели со вчерашне встречи. На лице – тот же страх, что и у жены.
– Какого биса тут творится? – прошептал казак.
В это время в сарай ввалилась целая толпа народа. Впереди всех – Голова в рваных шароварах и тулупе с дыркой.
– Ну и пес у тебя, Иван. Добрый пес. Злой, как той пивень,[7]7
Пивень (певень) – петух, кочет (укр.)
[Закрыть] что мне прошлым летом чуть зад не…
Тут Голова замолчал, увидев покойницу, и, прислонившись к стене, стал усиленно креститься. В сарае воцарилась тишина. Слышно было, как мычат в хлеву недоенные коровы, хрюкают недовольно некормленые свиньи, хрустит солома под каблуками сапог.
– Ма-ма-ма…
– Шо? – переспросил Микола, удивленно глядя на блеющего, как овца перед волком, брата.
– Маричка.
– И хто вона?
– Хто?
– Маричка.
– Маричка? – выпучил глаза Голова.
На дворе раздался шум, после – быстрые шаги. На пороге сарая нарисовалась бабская фигура. Резво протиснулась промеж застывших намертво мужиков, выскочила на середину сарая, упала на колени перед покойницей и зажала руками рот.
Микола мимовольно залюбовался. Красивая баба, статная. Может, чуть старше его – годочков эдак на пять.
– Я пытаю – хто вона. Грицько! Хуже девки с казаками на гумне. Голова ты, чи хто?
– Маричка, казака Лисогуба старшая дочка. Ей богу, Маричка, – прохрипел кто-то.
Голова встрепенулся, оторвался от стенуы и подкрался поближе.
– И шо за тварюка такую кралю убил? – грозно спросил Микола, окидывая взглядом толпу, – Иван?
Хозяин промычал что-то в ответ, и, не вставая с четверенек, замотал головой.
– Утром в сарай зашла, а она стоит, руки тянет. Потом упала, – прохрипела сидевшая на мешке хозяйка, – Из могилы выбралась. Извести нас хочет.
– Из какой могилы? – не понял Микола.
Голова осторожно потянул его за рукав, поманил в сторонку и стал шептать на ухо.
– Померла Маричка еще позапрошлым летом. Серпом на жнивах ногу порезала. Нога почернела, жар начался. Маричка-то и сгорела, бедолашная. Все село видело ее мертвую. Дьяк отпевал, на церковном кладовище[8]8
Кладбище (укр.)
[Закрыть] схоронили… А год назад как повадилась из могилы вставать, так по сей день и ходила, на Ивана с женой страху наводила.
– Да шо ты? – Микола чертыхнулся и отскочил в сторону, пнул сапогом незавязанный мешок с луком. В воздух взмыла золотистая шелуха. – Шо ты мне чепуху городишь. Ты сивухою, что ли, умывался?
– Правда это, вот те крест, – Голова перекрестился, а глаза его так и бегали туда-сюда от страха, и Микола понял: Грицько не врет. Или верит в то, о чем врет. Чертовщина какая-то.
– Лады, – согласился казак, – Говоришь, позапрошлым летом померла. А хто ее сейчас порешил?
– Да хто ее трогал, – прошептал Грицько, – Сама пришла. Из-под земли выбралась. Гляди – все руки черные. Землю рыла.
Микола посмотрел на покойницу, сглотнул, и осторожно подошел ближе. Всякого на своем веку повидал казак. Видел, как из тела без головы кровь хлыщет. Как сердце в распоротой груди замирает – видел. А вот мертвую покойницу не видал. И, по правде говоря, век бы такого не видеть.
Пальцы мертвой Марички действительно были в земле. Под ногтями грязь, ладони стерты, будто карабкалась куда-то. Еще раз перекрестившись, Микола задрал сорочку: колени стерты. Значит, где-то ползла.
Поднять сорочку выше не смог. Не стал мертвую девку срамить. Однако бурые пятна на животе его смущали. Уж больно похожи на свежие. Собрав волю и страх в кулак – железный казацкий кулачище – Микола потрогал живот. Мокро.
– Живая она, покойница ваша, – негромко сказал он, глядя на брата, – Вернее, мертвая, но кровь-то настоящая. Еще и не остыла совсем. Разве у покойников живая кровь?
– То адская кровь, – заголосил кто-то. Толпа в сарае зашевелилась, загудела. Мужики стащили шапки, стали креститься и плевать на пол.
– Она всю жисть проклята.
– Костер распалить и сжечь! Дьяка сюда. Крест. Святую воду.
– А ну тихо, – закричал Микола, – Есть в селе кто из родных Лисогуба? Приведите. Хай скажут, что это Маричка. А то городите тут сказки.
– Какие уж тут сказки!
Словно из-под земли вырос усатый мужичок в драном тулупе и суетливо забегал вокруг покойницы.
