Текст книги "Вселенская пьеса (СИ)"

Автор книги: Елена Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

   -Совершенно верно. Кстати, в этой лестнице три тысячи триста двадцать две ступени – это священное число Школы. Именно такое число раз ты должен будешь подняться по этой лестнице и спуститься с нее прежде, чем станешь Учеником.

   Я поперхнулся и закашлялся. Чуть не остановился, но вовремя вспомнил слова старика.

   -Теперь о тебе. С завтрашнего дня начинаются тренировки, и тебе придется нести бремя физического тела. Я приглашу к тебе нашего лучшего врача. В распоряжении Школы самые последние средства врачевания. Тебе залечат за эту ночь сломанные ребра и, по возможности, то, что находится под повязкой. Думаю, это не составит большого труда.

   Я промолчал и Учитель, похоже, тоже более не хотел ничего говорить. Мы шли молча, поднимаясь все выше. Уже стал хорошо просматриваться город у подножия горы. Несколько раз я позволил себе повернуться, чтобы разглядеть то, что находится внизу, но начал спотыкаться и сосредоточился на подъеме. Я успел увидеть все, что мне было нужно: на горизонте, как раз в том направлении, куда я бежал, далеко за городом среди выжженной солнцем равнины, мой глаз с трудом различил покрытое огнеупорным материалом поле и редкие сверкающие точки на нем. Космопорт. Вот только это был не особенно оживленный порт. Никто не взлетал, никто не садился.

   Чем выше мы поднимались, тем меньше казался город, и тем меньше кислорода оставалось в воздухе. Ветра пока не было, и жара душила, охватывая своими плотными лапами. Дыхание было мучительным трудом. Ступени шли террасами, на площадки ложилась разряженная, не приносящая облегчения тень, изломанная корявыми сучьями черных, словно обгорелых деревьев. Земля вдоль лестницы была покрыта жесткой, серой травой, которая умерла, казалось, лет сто назад.

   Мне чудилось, я попал в ад.

   Ступени были удивительно гладкими, ни одной выщерблены, ни трещины, ровные, словно их высекали не люди – механизм, который не допустит ни ошибки, ни искривления, ни уклона. Ступени бесконечной чередой плыли перед глазами, и мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Мое тело хотело упасть и умереть, но я заставлял его двигаться все вперед и вперед. Злость давала силы. Нет, я дойду! Я не упаду даже там, за воротами, когда вступлю, наконец, на территорию Школы. Пусть они думают, что хотят, но я заставлю себя идти, стоять. Мое тело – это мое оружие. Оно должно быть подчинено мне, и я не дам ему выйти из-под контроля. Оно должно делать то, чего хочу я. А уж о нем я позабочусь позже. И разве оно когда-нибудь могло пожаловаться? Я всегда старался обходиться с ним по-человечески, лишь изредка выжимая его до пустоты внутри. Теперь мне придется выложить на всеобщее обозрение даже эту пустоту. И я шел на одном упорстве, а боль в икрах мало помалу утихала, уступая место одервенелой усталости мышц.

   Вот подул ветер. Сначала неуверенно коснулся кожи, взъерошил волосы и отступил, словно стесняясь нового человека. Я с надеждой ждал знакомства и вот еще один порыв ударил мне в щеку. Еще и еще. Ветер креп с тем, как я всходил все выше. Он словно вытягивал из моего тела усталость, увлекал ее прочь, остужая разгоряченное тело.

   Я поднял голову. По направлению к нам, прыгая через ступеньки, легко и беззаботно бежал мальчик. А над ним я уже видел конец подъема.

   Чернявый, загорелый парнишка замедлил свой бег, приближаясь к нам, опустил свои карие глаза и остановился, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

   -Учитель Ри! – сказал звонко он.

   -Да, мальчик, – старик поймал меня за плечо и остановил. – Подожди. Мы поговорим.

   Я покорно остановился, старясь за короткую остановку урезонить бешено бьющееся в груди сердце.

   -Учитель Ри! – мальчик завел руки за спину, но так и не поднимал глаз. – Великий Сатринг послал меня к Вам с поручением.

   -Говори, мальчик, – подбодрил его Учитель.

   -Муж семьи отказался от титула Ученика, – сказал мальчик монотонно, словно читая заученный текст. – Его жена родила ребенка, зачатого Мужем семьи девять месяцев назад. От нее пришли известия: она не может заработать на прокорм, и малыш медленно умирает. Муж семьи потребовал вернуть ему имя, вызвав на поединок Воина. Он хочет уйти.

   Учитель задумался, глядя на город у подножья горы невидящим взором, подом вздохнул.

   -Запомни, малыш: бывает такие моменты в жизни, когда ты готов пожертвовать своей жизнью ради долга. Это хорошо. Это правильно. У Мужа семьи есть долг – он связал себя нерушимыми узами и потому обязан отдать свою жизнь. Именно потому мы не позволяем Ученикам иметь семью. Муж семьи стал исключением. Впрочем, он пришел сюда не по собственной воле, а уйти может когда пожелает. Но так ли это срочно, что Великий Сатринг послал тебя с этими вестями?

   -Да, Учитель, – мальчик вовсе смутился, выслушав слова старика. Вряд ли он что-то понял.

   -Он сказал, что поединок состоится сегодня, – выпалил мальчик.

   -Как можно?! – всплеснул руками Ри. – Сегодня же день покоя!

   -Так сказал Великий Сатринг, – совсем тихо ответил паренек.

   -Тогда мы поторопимся, – кивнул головой старик. – Беги и скажи Великому, что я сейчас же направляюсь к нему. Надеюсь, поединок еще не начинается?

   -Все ждут Вас, – кивнул мальчик.

   -Беги, беги к Великому. Живо, – Учитель махнул рукой, и мальчик тут же сорвался с места, помчался что было духу вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

   -Пошли быстро, – велел старик и с удивительной легкостью пошел вверх. Куда делась шаркающая походка? Он распрямился, шел твердо и с не меньшей легкостью, чем малец, уже практически достигший ворот.

   -Это против правил, – сказал у меня из-за спины Воин.

   -Правила устанавливает Великий Сатринг, – резко ответил Учитель. – Но я хочу поговорить с ним. Поединок нельзя начинать сейчас. Нужно дождаться прихода сумерек. Закат обозначит конец дня покоя, тогда соберутся все разбредшиеся по городу Ученики и Воины. Вот тогда можно начинать.

   Новый порыв ветра догнал нас, когда мы вступили на широкую площадь перед высокими воротами. Они были открыты, у ворот никого не было. Мы прошли внутрь, скрываясь за стенами от ветреных своенравных потоков, и оказались в большом внутреннем дворе. Просторный двор был засыпан бесцветным, похожим на пыль песком, прямо напротив ворот расположилось огромное здание с плоской крышей, из-за которого выглядывали две из четырех высоких башен. Оставшиеся две башни располагались у стен. Это был маленький город на горе. Улочки вдоль стен и от ворот, уходившие внутрь города, тоже были усыпаны чистым песком, на котором почему-то не оставалось отпечатков прошедших здесь ног. Этот песок словно не принимал на себя никаких следов, был неподвластен ни времени, ни людям. При этом на вид казался мягким, словно пыль. Я не удержался и, превозмогая усталость, нагнулся, чтобы потрогать его. Это была сыпучая субстанция похожая на дорожную пыль, но она так легко пересыпалась, что вела себя подобно воде, скрадывая любые отпечатки. Я забрал немного, подняв его в кулаке, и белая пыль тут же ссыпалась, выравниваясь, закрывая небольшую ямку. Я выпустил пыль из кулака, и она рассеялась.

   -Воин, – обратился к своему ученику старик, – покажи новичку источник, а потом отведи его в комнату, где жил Муж семьи. Теперь эта комната будет пустовать независимо от исхода сражения, – старик сказал это так, что я подумал: он не сомневается в исходе, даже мимолетно не допускает возможности, что Ученик, кем бы он ни был, сможет победить и уйти из Школы. Он только говорит о каких-то возможностях, но сам не верит в силы своего Ученика. Мне стало немного обидно за этого незнакомого парлакианина.

   -А я пойду к Великому Сатрингу, – тем временем продолжал Учитель, – держать разговор. И позаботься, чтобы к новичку заглянул наш врач – не хочу, чтобы завтра он умер от разрыва сердца или изнеможения.

   Развернувшись, старик легко побежал к большому зданию на площади и, взойдя по широким ступеням, скрылся в полумраке его недр.

   -Иди за мной, – велел Воин.

   Школа и вправду была пустой. Нам не встретился ни один ученик, все разбрелись кто куда. Кто-то спустился в город к родным, кто-то, наверное, отдыхал в своих комнатах. Пройдя вдоль стены по узкой улочке, мы оказались на небольшой площади среди приплюснутых домов. В центре стояла белокаменная колонна, которую охраняли двое людей в красных накидках.

   -Это – источник. Воду взять можно лишь с разрешения или в часы воды, на рассвете и перед закатом, – сказал Воин. – Понял?

   -Да, – кивнул я. – Сейчас можно напиться?

   -Тебе можно, мне нет, – отозвался мужчина и кивнул. Я осторожно подошел к колонне и увидел, что из-под нее слабо бьет вода. В земле была вырыта глубокая яма, обложенная камнями, чтобы вода оставалась чистой. Впрочем, пахло от нее странно. Я сначала понюхал воду, потом глотнул. Отдавала железом и глиной, но пить было можно.

   Наверное, в часы, когда разрешено пить, тут сумасшедшие очереди, – тоскливо подумал я. – Один источник на весь город, вовсе не в царских хоромах мне предстоит жить.

   Напившись, я вернулся к Воину и тот указал налево.

   – Там ты будешь жить.

   Он привел меня к серой низкой двери в ближайшем тупике. Я поднял голову и несколько мгновений разглядывал большое здание с бесконечным множеством узких щелей-окон. Тут жила, наверное, не одна сотня учеников и все друг у друга на головах. Приятного мало.

   Мы вошли внутрь. Здесь было прохладнее, но душно, воздух казался спертым. Полумрак царил в разбегающихся в разные стороны коридорах. В концах коридоров я увидел ведущие вверх узкие лестницы, спаянные из железных трубок. Что и говорить, снизу город на горе выглядел намного внушительнее. Теперь же, поднявшись, я мог разглядеть убогость, которая неотступно следовала за теми, кто не достоин большего. В коридорах не было ни одного светильника, лестницы казались настолько крутыми, что чтобы не переломать себе ноги, падая с них, надо было очень сильно постараться.

   -Тебе повезло, – сказал Воин, идя впереди.

   -В чем? – отстраненно спросил я.

   -В том, что Муж семьи живет на первом этаже.

   Да уж, – подумал я невесело. – Мне повезло.

   Воин открыл узкую облезлую дверь в середине коридора и жестом велел мне заходить. Здесь развернуться вдвоем было невозможно. В комнате стояла низкая кровать, покрытая тонким серым покрывалом. Еще оставался узкий проход вдоль стены не больше полуметра шириной. В торце комнаты было узкое окно. Стены имели незамысловатый оттенок мокрого бетона. Больше в комнате ничего не было.

   Когда мы вошли, лежавший неподвижно на кровати ученик даже не шелохнулся. В его позе был полная отрешенность.

   -Снимай кольчугу, – велел Воин. – Эй, Муж семьи, вставай, теперь у этой комнаты новый хозяин.

   -Оставь, – попросил я, стаскивая с себя ненавистный доспех. Уж очень мне хотелось поговорить с этим беднягой.

   -Ну-ну, – хмыкнул Воин, забрал у меня кольчугу и вышел, хлопнув дверью.

   Я смотал с головы футболку, сел на пол у стены и стал осторожно вытирать ею потные, изрытые красной сеткой от пропечатавшихся кольчужных колец плечи.

   Мужчина, лежащий на кровати, по-прежнему не подавал признаков жизни. Он дышал так редко и неглубоко, что я не мог отследить движение его грудной клетки.

   -Ты собрался драться с Воином? – спросил я тихо, понимая, что если не начну разговор, бывший ученик так и будет молчать.

   То ли он не услышал моего вопроса, то ли не хотел на него отвечать. Он задышал немного глубже, но по-прежнему молчал. Это был загорелый, довольно крепкий мужчина с темно-русыми, грязными волосами.

   -Слушай, ты родился на Парлаке 15? – не дождавшись ответа, снова спросил я.

   -Да, – помедлив, сказал мужчина и открыл серые с синей радужкой глаза. Он напряг тело и сел, уперев в меня свой странный, какой-то неживой взгляд, за которым таился тщательно загоняемый внутрь страх. – Но теперь это не важно, ведь сегодня я умру.

   -Понимаю, – сказал я с сочувствием. – Жена.

   -Ребенок. И что самое ужасное: моя смерть им не поможет.

   -А Школа?! Она не может спасти твою семью?

   -Только если я выиграю бой, – медленно отозвался мой собеседник. – Тогда я уйду отсюда живым и с большими деньгами. За победу платят – за проигрыш... чего он стоит?!

   Мы помолчали, потом мужчина спросил:

   -Тебя продали Школе, да?

   В его голосе я услышал интерес. Он всячески пытался прекратить думать о том, что его ждет. Если разум не готов к смерти, ему всегда нужна поддержка. Наверное, ученик был даже рад, что я появился. Думаю, он уже достаточно побыл один.

   -Да, – согласился я с его словами. – Меня продали, но я не намерен здесь долго задерживаться.

   -У тебя есть семья? – спросил он, резко возвращаясь к своему горю.

   -Жены нет. И детей, но есть... но родные конечно есть.

   -Мать?

   -Родители погибли, – я опустил глаза, разглядывая свои руки.

   -А моя жена так красива, – обреченно прошептал бывший ученик. – У нее волосы цвета степной травы и глаза как то небо, что на закате укрывает эту гору, когда солнце уже ушло далеко за край горизонта. У меня родился сын... Я ведь тут недавно. И все из-за того, что я слишком поздно возвращался домой с работы! Я ведь простой садовник, но нам с женой хватало заработанных денег. Тогда я вовсе не умел драться. На улице мне повстречался человек и сказал: хочешь много заработать за один раз? Я спросил, что надо делать. Мне сказали, что у Великого Сатринга вянут чужестранные цветы – белые ветвистые Лионы. Я лишь слышал о таких цветах – никогда не видел и, не чувствуя подвоха, с охотой согласился. Глупо конечно, сейчас не пойму, почему тогда пошел, ведь знал же, что Школа покупает рабов и выращивает из них Воинов. Никогда бы не подумал, что могу попасть в ловушку своего собственного умения. Я послал жене весточку, что не вернусь ночевать, и отправился в Школу. Цветы и вправду были прекрасны, их белоснежные бутоны размером с голову ребенка, поражали воображение. Раскрывшись с наступлением вечера, они наполняли ночной воздух нежным, удивительным ароматом. Но Лионы не любят солнца, и кусты начали увядать от молодых побегов. Я присоветовал построить для них специальный навес и закрыть кусты с северной стороны от сильного ветра. У краев навеса я велел посадить дикие плющи, чтобы они создали для цветов привычный им мягкий полумрак. Еще Лионы любят воду, и я помог соорудить рядом с ними непересыхающую маленькую заводь, заболачивая землю. Уже к утру листья ожили. Сам Сатринг вышел ко мне, поглядел на свои любимые кусты и покачал головой.

   "Я отплачу тебе хорошей монетой за то, что ты сделал, – сказал мне тогда Сатринг. – Ты действительно настоящий мастер своего дела, достигнув совершенства в одном, грешно останавливаться на достигнутом. Ты не только спас от гибели мои кусты, но сделал прекрасную беседку, в которой так хорошо будет сидеть в жаркие дневные часы".

   Тогда я понял, что попал в беду. Глава Школы сразу сделал меня учеником и, как я не молил его отпустить меня домой, лишь рассеяно качал головой, любуясь своими драгоценными цветами. Он хотел, чтобы я был при нем и его кустах, чтобы в любой момент мог предугадать каждую их прихоть, а мои увещевания о том, что у меня есть семья, его не трогали. Он твердо решил отблагодарить меня новыми умениями, вовсе не спросив, нужны ли они мне. А жена моя, как оказалось, уже несла в своем чреве кровное дитя.

   Садовник замолчал, и я увидел, как на глаза его навернулись непрошеные слезы. Тут наш разговор прервали: дверь открылась, и вошел хмурый худощавый мужчина в годах, одетый в зеленую рубаху. В руке он нес бежевый чемодан.

   – Ты выйди, подыши воздухом напоследок, а я осмотрю новичка, – сказал он, и садовник, вздохнув, вышел, с трудом пропихнувшись в дверь. Врачу пришлось попятиться прежде, чем снова войти в комнату.

   -Что у тебя? – спросил он, как только дверь закрылась за бывшим учеником Школы.

   -Ребро сломано, наверное, – я осторожно пожал плечами.

   -На кровать садись, – велел врач. – Иначе нам с тобою тут не разминуться.

   Я сел и врач долго и мучительно ощупывал мои бока. Наконец, что-то решив, он порылся в своем чемоданчике, достал оттуда плоский сканер. Про себя я подумал, что стоило именно с это и начать. К чему было столько прощупывать сломаны ли кости, когда можно просто посмотреть? Впрочем, это оказался не сканер. Врач некоторое время возился, что-то настраивая, потом нагнулся надо мной. Когда он поднес прибор к моему боку и включил его, я почувствовал острый холод. Тысячи тончайших игл пронизали кожу, и я вздрогнул.

   -Сиди, сиди смирно. У тебя сломано не одно, а два ребра. В третьем трещина. Под повязкой что?

   -Заживающая рана, залитая наногелем.

   -Варвары, – проворчал Врач. – И не подлечишь тебя теперь после этого варварского лечения. Мучайся и жди, когда сама подживет.

   -Варварство, я считал, что наногели – одни из самых передовых разработок...

   -Прошлый век для Союза, регенератор – вот самое передовое оборудование. Но, чтобы его можно было использовать в твоем случае, придется вскрывать плечо и вычищать оттуда весь наногель. Регенератор надстраивает клетки, но он не может строить их через инородную среду, нано гель не проводит нужные импульсы.

   -Я могу и потерпеть, – ради того, чтобы плечо исцелилось, и вправду можно было немного потерпеть.

   -А кто тебе сказал, что я буду этим заниматься? Врач глянул на меня с неприязнью и принялся холодить мне бок. Тогда я и понял, что передо мной и не врач вовсе, а просто обычный местный, которому дали чудо-прибор. И вправду, зачем что-то знать или уметь, когда умная аппаратура способна все сделать сама?

   Закончив с ребрами, врача велел мне зажмуриться, и тоже самое проделал с лицом. Нервы тут же онемели, было такое ощущение, словно на лицо мне нацепили маску из цемента. Я вытерпел, чувствуя, как медленно согревается замороженный бок. Боли я больше не чувствовал.

   Потом врач сменил повязку на плече, обработав припухшие края своим чудо-прибором, и велел мне выйти на улицу погреться на солнце.

   -Иди, пошныряй по Школе, – подсказал он, – лицевые нервы снова заработают только от тепла. Теперь ты хоть прилично выглядишь. Бледноват, правда, но ничего, через пару дней будешь щеголять хорошим загаром. Завтра можешь заглянуть ко мне, чтобы я смазал солнечные ожоги на твоей коже. Иначе облезешь до мяса. Не затягивай, у Парлака навязчивое солнце, а твоя белая кожа непривычна с радиации.

   Повернувшись, он вышел вон, а я остался сидеть на кровати, размышляя, занятый размышлениями о садовнике. Чем я мог помочь этому несчастному?

   Врач сотворил чудо. Когда я встал, прошел по проходу между стеной и кроватью и сел обратно, то убедился, что бок и правда больше не болит. Более того, кожа медленно принимала свой первоначальный, нормальный цвет, синева расплывалась и блекла на глазах. Должно быть, на моем лице тоже не осталось синяков. Я провел пальцами по губам и не нашел ни одной трещины, ни царапины. Хороший приборчик, надо будет такой для Земли достать! Пускай наука думает.

   Итак, вернемся к нашим баранам. Нужно бежать и прихватить с собой садовника, чтобы не мучился. Успеть бы до этого боя, может, перенесут?

   С другой стороны, если сам я намеревался убраться с Парлака 15, и тем самым, уйти от дальнейшей погони, что мог сделать этот несчастный? Его найдут в тот же день. И убьют. Или вернут силой, все равно выставят против бывалого бойца.

   За стеной загудел, завибрировал звук огромной трубы и я вздрогнул. Что это?

   Захлопали двери, коридор наполнился шагами и взволнованными голосами. Похоже, всех созывали к бою. Может быть, этот звук даже долетит до города, так он полновесен и громок. И потянутся по широкой дороге в поднебесье любопытствующие, побегут, легко взлетая по ступеням, чтобы успеть, не пропустить интересное зрелище, сравнить Мужа семьи с собой, оценить свои собственные силы.

   Я тоже пойду. Но не за тем, чтобы праздно полюбоваться на то, как тренированный боец за считанные минуты расправится с учеником. Быть может, я делаю глупость, но мне кажется, что я прав.

   Я встал, надел футболку, отряхнул с нее налипший песок и вышел из комнаты, но тут же прижался к стене, чтобы не попасть под ноги бегущим по коридору, словно сошедшим с ума от возбуждения жителям Школы. Они торопились! Торопились занять места получше, чтобы увидеть неожиданное зрелище. Их жизнь, без сомнения, не была особенно разнообразной: практически круглосуточные занятия, редкий отдых и выходы в город. Теперь Школа посулила им развлечение, и они не собирались оставаться в стороне.

   Когда все желающие промчались мимо, я отстранился от стены и пошел следом. Подобные вещи не свершаются впопыхах. Все соберутся, потом кто-нибудь обязательно скажет речь, чтобы подбодрить противников и разогреть толпу. Непременно будет томительная пауза. Поединок – это не пустые слова. Думаю, они дождутся тех, кто спешит сейчас по лестнице.

   В Школе оказалось куда больше народу, чем я сначала подумал. Галдеж был слышен из-за домов. Во второй раз затрубила труба, и я на мгновение оглох от дрожания ее призывного голоса.

   Неторопливо выйдя на площадь перед воротами, и стараясь держаться тени, отбрасываемой стеной, я остановился под прикрытием ворот, наблюдая через головы одетых в разноцветные рубахи, учеников школы за тем, как натягивают стропы, вставляя колышки в незаметные под белой пылью, пазы. Получалась большая, ограниченная веревочными стенами арена. На крыльцо центральногоо дома уже выносили громоздкое резное кресло из белого блестящего камня. По краям крыльца установили две пузатых – с метр в диаметре – вазы с водой, которые притащили раздетые по пояс мужчины. На воде плавали огромные цветы, похожие на фиолетовые водяные лилии.

   У кресла поставили высокий круглый столик с тарелкой, полной неизвестных мне розовых плодов, и скамеечку для ног.

   В ворота начали входить ученики. Все они были непохожи друг на друга. Кажется, здесь собралась половина Галактики. Все суетились, торопились пробраться поближе к месту предполагаемых событий. Ох, и устрою я им трагедию! Насмотрятся!

   Внутри у меня все начало закипать. Холодная решимость разбавлялась тупой ненавистью к таким вот существам, которым нет дела до чужого горя, которые бояться сказать или что-то сделать. А убьют меня? Ну и пусть все катится к чертям собачьим! И работорговцы, и этот мой эфемерный долг перед Землей, и родные, которые ждут меня в Москве...

   А ждут ли? Все пустое! Для меня нет большего преступления, чем равнодушие к горю и жадного любопытства собравшейся поглазеть на казнь толпы.

   Вот на площади появился Воин. Все возбужденно загалдели, а я растеряно ахнул. Умелой рукою бой выстроили совершенно не равно. Воин был верхом на странном, приземистом животном с вытянутой козьей мордой, которая к концу немного расширялась, заканчиваясь кожистым коровьим носом. Лапы существа были толстыми, с широкими плоскими когтями. Длинная светлая шерсть, свалявшаяся колтунами, делала зверя малоуязвимым. Зверь красовался, высоко поднимая ноги и задирая голову, приподнимал губы так, что становились видны заостренные зубы длинной с указательный палец. Этот зверь сам по себе являлся неплохим оружием.

   В красном седле, расшитом черной нитью, громоздилась фигура Воина. Высокий, узкоплечий молодой парень был в самом расцвете сил. Он хранил на лице гордое, но полное достоинства выражение, хотя я бы постыдился идти вот так против садовника. Или садовник тоже будет на таком вот звере и с таким же длинным копьем? Копье сейчас мягко покачивалось из стороны в сторону в такт мерному движению животного, смертоносный наконечник смотрел в землю.

   Толпа расступилась, пропуская всадника, кто-то снял канат, и зверь прошествовал на просторную арену. Из толпы тут же вышел, ссутулившись, бывший ученик; понурившись, подлез под канатом. Толпа шумела.

   Оружия ему тоже не дали, – подумал я, – а вот отсутствие зверя даже в какой-то степени выгодно. На этой твари копьеносец неуклюж. Может, я погорячился с выводами?

   Все ждали, когда главный займет место в белом кресле. На крыльце в тени уже выстроились молчаливые учителя: с десяток седобородых лысых стариков стояло, задумчиво глядя на своих непутевых подопечных. Купивший меня Учитель Ри тоже был там, и все шарил глазами по толпе, словно кого-то выискивая. Думается, искал он меня, но я стоял, наполовину скрытый створкой ворот в тени стены и был совершенно неприметен. До поры до времени.

   Я заметил мальчонку, который разговаривал с Учителем на лестнице. Он бегал вокруг толпы, тщетно пытаясь просунуться в первые ряды, проскользнуть между ног собравшихся. Но собравшиеся стояли так плотно, что мальчик лишь бессильно злился. Через несколько мгновений к нему присоединилось еще трое детей и вместе им удалось растолкать толпу. Кто-то попытался пнуть обнаглевших ребятишек, но те уже проникли внутрь, ловко увертываясь от пинков, и исчезли из поля моего зрения.

   Внезапно все притихли. Я взглянул на крыльцо и увидел Великого Сатринга. Каково же было мое удивление, когда я понял, что это вовсе не четырехсотлетний старик. Сатрингу я бы на вид дал не больше двадцати пяти. У него были длинные желтые волосы, уплетенные в толстую косу, перехваченную двумя обручами на затылке и на конце. Тонкие руки аристократа, казалось, никогда не знали тяжелого физического труда. Я представил его рядом с цветущими белыми кустами, и подумал, что там, среди роскоши и фонтанов, в тени беседки ему самое место. Но все же он представлял власть, и по этому поводу никаких сомнений у меня не возникало. Величие чувствовалось в каждом его движении, но было ли за этой видимостью еще что-то, я бы определить не взялся.

   Сатринг оглядел толпу собравшихся и махнул рукой, приветствуя. Толпа на разные голоса закричала в ответ. Сатринг подошел к краю крыльца, по-прежнему оставаясь в тени крыши, и поднял руку, останавливая восторженные возгласы.

   -Я говорить буду, – его глубокий и звучный голос понесся над толпой, и мне показалось, что даже стены прислушались к словам своего господина. Он не повышал голоса, но его слова были слышны всем. – Сегодня великий день. Давно Ученики не бросали вызов Воинам, и я решил удовлетворить желание Мужа Семьи в день, когда по всем законом положено отдыхать и веселиться. Но как могут веселиться все, если кто-то один грустит? Если сердце его неспокойно и рвется прочь из стен Школы? Я не мог смотреть на страдания своего Ученика. Он взошел на небесную арену проиграть или победить. Я возвращаю тебе имя, садовник Инутари. Выйди с окровавленных песков живым, пусть враг твой падет, щедро проливая свою жизнь, и ворота Школы закроются за твоей спиной. Навсегда. Ты так и не принял моего дара, как я не пытался показать тебе, сколь бесценен он. Ты так и остался садовником. Мне жаль тебя, но уговоров ты не слушал. Ты указал мне на долг не менее важный, чем тот, которым я наградил тебя. Тебе пришлось выбирать, и я горжусь все же тобой: немногие могут сделать свой выбор. Теперь бейтесь, и пусть с арены выйдет тот, кто сможет уйти.

   Сатринг медленно отступил назад и сел в кресло, протянул тонкую руку и взял розовый фрукт, положив его себе на колени. В это время Воин повернулся к Инутари, на лице его заиграла насмешливая улыбка. Копье порхнуло в руках, словно бы оно ничего не весило, наконечник качнулся и уставился хищным взглядом в грудь садовника. Сразу стало ясно, что за проведенное в Школе время, Инутари не усвоил даже самых простых истин и остался тем, кем пришел – простым земледельцем. Вместо того чтобы выжидать, он тут же попытался уйти в сторону, лишь бы смертоносное жало не смотрело на него. Воин легко поворотил одной рукой, держащей повод, зверя, и копье снова нацелилось на Инутари. Через несколько мгновений садовника ждала смерть – в том не было никаких сомнений. Шевельнув плечами, я вышел из своего укрытия и быстрым шагом подошел к толпе.

   -Разошлись! – заорал я, как умеют кричать только те, кто привык приказывать; не сбавляя хода, врезался в толпу. Народ с перепугу, не ожидая такого нахальства, шарахнулся в разные стороны и уже через гулкий удар сердца, волнительно бухнувшего у меня в груди, я нырнул под канаты, оттолкнув Инутари, потому что Воин, воспользовавшись всеобщим замешательством, сделал смертоносный и стремительный выпад. Подобную подлость я был не намерен терпеть. В теле ощущалась удивительная легкость, и только солнце, бьющее в глаза, мешало. Сейчас бы совсем не помешали облака.

   Инутари отлетел в сторону, сбитый с ног моим толчком; копье, тихо прозвенев, скользнуло мимо руки, зверь испугано дернулся под Воином, но мужчина сильно ударил того пяткой, и животное встало на месте.

   -Я буду драться за него, – тихо сказал я, глядя на Воина. – Какой интерес тебе драться со слабым соперником?

   Все напряженно затаили дыхание, словно ожидая решения Сатринга, но Глава Школы тоже молчал, оценивающе глядя на меня. За моей спиной кто-то сдавленно кашлянул, по толпе полетел путанный шепот. Что-то решив, Воин пустил зверя в обход. Он не удостоил меня словом, он презирал меня так же, как жалкого садовник; ненависть и раздражение отражались в его взгляде. Он не считал меня соперником, иначе поостерегся бы так горцевать.

   Воин напал не раздумывая, выбросив вперед руку с копьем. Он встал как раз со стороны солнца так, что яркий луч, ударивший из-за спины, полностью скрыл от моего взгляда движение врага. Одновременно с его быстрым выпадом, окружившая нас толпа взорвалась громогласным воплем, переходящим то ли в вой, то ли в свист. Отдельные крики на пределе слышимости призывали нас к яростному бою.

   Я легко отпрыгнул в стороны, уходя от хищного лезвия; присел и тут же откатился в сторону – копье уже через мгновение ударило в землю там, где я задержался. Промедли я, и быть мне нанизанным на острый наконечник.

   Сдвигаясь по кругу, я чуть не налетел на лежащего на песке садовника. Он так и не понял, что произошло, съежился, втянул голову в плечи, даже не пытаясь отползти прочь. Я перепрыгнул через него и двинулся дальше. Если бы Воин решил прикончить бывшего Ученика, я бы вряд ли смог ему помешать, но к счастью теперь его взгляд неотступно следовал за мной.

   Солнце мигнуло, заслоненное неизвестно откуда набежавшей тучкой и ослепило снова. Словно отвечая на мои просьбы, ветер окреп, гоня плотные кучевые облака от горизонта; его отчаянные порывы стали поднимать на улицах белую песчаную муть, застилающую взгляд.