Текст книги "Вселенская пьеса (СИ)"

Автор книги: Елена Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)

   -Со всеми бывает, – успокоил меня Змей, похрустывая при каждом шаге битым стеклом, подошел и сел рядом.

   Мы долго молчали. Потом Змей встал, открыл дверцы бара, достал оттуда бутылку вина.

   -Водки, Змей, водки, – выдохнул я. Врач колебался лишь мгновение и явно для вида, потом достал бутылку водки и два стакана.

   -Ты молодец, – сказал врач, протягивая стакан, – так эффектно выступил! Экипаж поражен, они до сих пор не знали, что у тебя в рукавах есть такие тузы!

   -Подслушивали, скоты?! Но откуда у тебя столько оптимизма? – я испепеляюще посмотрел на Змея. – Родеррик мертв, а тебя, я вижу, это не трогает...

   -Капитан, ты не прав, – сухо проговорил Змей и отвернулся.

   Я быстро, одним глотком, осушил стакан. Губы обожгло, огонь провалился в желудок, смывая привкус крови, убивая его, убивая меня.

   -Прости, – прошептал я. – Змей, прости. Родеррик, прости. Если бы я только мог...

   -Антон, – Змей крепко сжал мое запястье. -Ты же прекрасно знаешь, что так должно было случиться, так случилось. Именно сейчас вышли из строя системы Ворона, и мы вынуждены были поворотить к Сервене! Глупо жалеть о том, что произошло. Родеррик выполнил свою работу и умер с честью. Мы все живы. Земля пока имеет неплохие шансы и все благодаря подвигу Родеррика и твоей удивительной выдержке. Я не удивлен, что ты тут учинил разгром, я удивлен, что ты удержался при андеанце...

   -Глупо, – я потянулся и налил себе еще водки. Она лучше обезболивающего сейчас глушила боль. Всю физическую боль. – Я не предвидел...

   -Никто не мог такое предвидеть! – гаркнул мне на ухо Змей, но я оставил без внимания его повышенный тон.

   -Я ведь знал, – тихо сказал я.

   -Все! – Змей резко встал, поднимая меня за руку. – Пошли в медицинский блок. Я дам тебе успокоительного, если не можешь справиться с собой сам.

   -Не пойду, – уперся я, как маленький ребенок. Спирт сейчас действовал на меня не лучшим образом. – Не пойду туда. Ненавижу врачей!

   -И почему же? – притворно удивился Змей, чем вновь разбудил во мне ярость.

   -И тебя ненавижу! – твердо сказал я. – Ты всегда причиняешь боль.

   -Боль ты причиняешь себе сам! – жестко сказал врач, отпустив мою руку и отступив назад. – Еще много лет назад я сказал тебе, что наркотики не спасут от боли. Я предупреждал тебя, что от них будет только хуже, что боль будет усиливаться, а наркотик покажется слабым. Ты не слушал – думал, я вру. Я говорил тебе, что будет зависимость. Ты смеялся надо мной.

   Считаешь, я не знаю, чем ты занимаешься вечерами у себя в каюте? Думаешь, не вижу разбитых костяшек на твоих руках? Не вижу свежих порезов? Посмотри, на кого ты стал похож? Ты наркоман, признай это. Ты человек сильной воли, но даже тебе не под силу это...

   Во всем наш врач, который летал со мной в чужом космосе бок о бок вот уже восемь лет, был прав. Я посмотрел на свои руки, покрытые тонкими шрамами. Я резал их, чтобы унять боль, перебить ее хоть на мгновение. Я причинял себе еще большую боль, другую, ту, которую можно было переносить. Нет ничего страшнее головной боли, которая туманит сознание. Змей был прав во всем, кроме одного: мне это по силам.

   -Ты ничего не можешь предложить мне, кроме контроля и наблюдения. Ты готов поступить со мной как с простым наркоманом: забрать все колюще-режущее, поместить в комнату, где не обо что будет даже стукнуться. И ты будешь ждать. Только ты не можешь себе позволить отсутствие капитана! Ты предлагаешь мне признать, что у меня зависимость? Я не признаю, и знаешь почему?

   Змей отрицательно покачал головой.

   -У меня не зависимость от наркотиков! У меня зависимость от отсутствия боли, потому что я не могу жить с ней! Она мешает мне думать, она притупляет мои желания.

   -Не прибегай к телепатическим способностям до тех пор, пока каждодневная боль, рождаемая ТУСом и, как ты утверждаешь, вполне терпимая, не пройдет. Твой организм все сделает сам, только дай ему возможность.

   -Возможность?! Ты ведь все слышал! Видел, что я сделал с андеанцем? Я не прав? Я сделал это зря?

   Змей покачал головой.

   -И после этого ты говоришь: не пользуйся способностями, которые подарил мне Ворон! А как я буду управлять кораблем?!

   -Мы, кажется, никуда пока не летим. И, ради бога, давай отложим весь этот бред на потом. Ты еле на ногах держишься.

   -Нам бы до Земли добраться благополучно, – пробормотал я.

   -Доживешь, – махнул рукой Змей, – если врача слушать будешь. И когда это я тебе больно делал?

   -Да каждый раз, когда под кожу иглу вгоняешь.

   Взглянув на вытянувшееся лицо врача, я не смог удержаться от улыбки и он не мог мне не ответить. Стрелка часов стронулась с места, стало немного легче.

   Я лежал на операционном столе в медицинском отсеке. Железо неприятно холодило кожу, хотя в отсеке было невыносимо жарко; я лежал без одежды, а вокруг суетились две медсестры. Девушек вовсе не смущало то, что я совершенно гол, а вот мне было как-то не по себе. Казалось, я никогда не смогу к этому привыкнуть.

   Минутное безумие прошло, оставив усталость. Я снова был самим собой: капитаном военно-исследовательского корабля, превосходящего все технологии Земли на несколько порядков.

   -Подошвы нашпигованы стеклом, руки разбиты, в крови какая-то дрянь, я не могу понять, что за компонент такой у андеанцев в слюне! И какого черта ты позволил ему укусить себя? – обвинительно спросил врач.

   -Змей, – хмуро потребовал я, – накрой меня хотя бы простыней. И учти, что нам любые сведения об инопланетянах жизненно необходимы. Так, что, пожалуйста.

   Девушки дружно прыснули, отреагировав на первые мои слова.

   -Что-то не так? – под моим ледяным взглядом дурацкие улыбки ушли с их лиц. Как никак я капитан.

   Змей распечатал пакет со стерильной простыней, проворчал:

   -Еще тратить на тебя материалы...

   -Так что дало сканирование? Не зря же я валялся голым полчаса.

   -Не зря, – подтвердил Змей, – я зашил тебе порезы на ногах, вытащив из них крошево стекла. Этого мало?

   -Мог бы накрыть меня раньше, – немного обиделся я.

   -Попросил бы раньше, – равнодушно отозвался Змей. – Думаешь, они мужчин голых не видели? Да они их в институте столько насмотрелись и напрепарировались, что уже не интересно.

   -Как в тебе уживается цинизм и жизнерадостность? – спросил я с любопытством, приподнимаясь на локте.

   -Я просто умею получать удовольствие от всего, что меня окружает. Даже от профессии, – он взмахнул в воздухе скальпелем.

   -Убери это, – предупредил я.

   Змей отложил в сторону колюще-режущее, и бесцеремонно ухватив меня за руку, стал разглядывать разбитые костяшки и порез на ладони.

   -Я вот чего думаю, – врач отпустил мою руку и отошел в сторону, откупорил какую-то большую банку темного пластика, смочил ее желтоватым содержимым кусок ваты и снова взялся за мою руку, обрабатывая кровавые ссадины. – Может, включить системы восстановления?

   В ноздри ударил сильный запах антисептика, руку защипало, и я дернул ею, высвобождаясь из цепких пальцев врача.

   -Есть угроза жизни? – спросил я, напоминая врачу корабельные правила.

   -Сам что ли не чувствуешь? – возмущенно отозвался Змей.

   -Тогда о каких системах восстановления идет речь? Она же сжирает треть энергозапаса корабля, а мы стоим бок о бок с боевым линкором!

   -Если мы включим системы, – возразил врач, – завтра твое тело будет в куда лучшем состоянии – механизмы естественного восстановления клеток интенсифицируются...

   -У тебя тут слишком жарко, чтобы ночевать, – устало сказал я.

   -А еще просил накрыть его, – усмехнулся Змей. – И, можно подумать, у тебя в каюте прохладнее.

   -Градусов сорок будет, – зевнув, сообщил я и сел на столе. – Пойду спать, док, не могу больше.

   -Это все последствия укуса, – Змей наполнил каким-то веществом шприц с тонкой и длинной иглой.

   Подозрительно, я покосился на него и немного отодвинулся в сторону. Медсестры опять прыснули от смеха, я явно их забавлял.

   -Я прекрасно слышал все, что говорил андеанец, – подходя ко мне, заявил Змей. – Не хочу найти тебя завтра в кровати, впавшим в кому. Ясно? Тогда откинь голову в сторону.

   -Пакость какая, – пробормотал я, когда тонкая игла вошла мне в основание шеи у самой ключицы. – И что за методы?!

   -Кто из нас врач? Вы, капитан, или я?

   Я вздохнул и сел, потирая место укола.

   -Что у вас за привычка обращаться то на "Вы", когда что-то не нравится, то на "Ты"? Можно мне уже, наконец, пойти спать?

   Змей ничего не сказал, исподлобья глядя на меня и был в его взгляде легкий упрек, может быть даже обида. Он потянул меня со стола, помогая встать, и я, обернув вокруг пояса простыню, медленно побрел к выходу.

   -Шмотки не забудь, – напомнил врач, указывая на оставленную одежду. Помедлив с секунду, сам подхватил комбинезон и подал мне.

   -Что, Антон, нормально? – спросил он глухо. – Потянешь?

   -Неприятность эту мы переживем, – ответил я ему словами известной песенки. – Но ты прости меня за грубые слова. Завтра все изменится.

   -Конечно, Антон, – тяжелая рука дяди легла мне на плечо.

   Мы были сегодня неосторожны со словами, – устало подумал я и вышел из медицинского отсека.

   Прежде чем уснуть, я положил ладонь на переборку корабля и попросил Ворона самого исправить неработающие системы. Ведь наши механики оказались совершенно бессильны! Тоже мне, механики! Вот тебе и технологии!

   Глава 4. Экскурс памяти

   Я проснулся в приятной прохладе. Воздух, по ночному холодный, казался немного спертым. Ворон ответил на мою обессиленную просьбу, и сам восстановил системы контроля температур. Откинутая в сторону перед сном простыня, теперь накрывала меня, лежать было хорошо и уютно.

   В каюте царил полумрак, судя по табло над системным терминалом, я проспал часов двадцать и чувствовал себя значительно лучше. Как раз то, что было нужно моему организму, чтобы хоть немного восстановиться. Боль в голове стояла мутным, почти незаметным призраком.

   В полутьме по черному потолку были рассыпаны десятки сотен маленьких звезд. Система жизнеоснащения корабля. Чтобы не сбивать временные циклы людей, разработчики Ворона предусмотрели механизм смены дня и ночи согласно времени года. На Земле мы оставили за собой середину февраля, потому на корабле темнело сейчас рано, и ночь была длинной. Светильники в коридорах разгорались медленно и неохотно, как и положено зимнему рассвету. Очень удобная система в переделах корабля. По голосовому приказу при необходимости интенсивность света всегда можно усилить, в аварийных ситуациях освещение тут же переключалось на резервное. Те, кто построил корабль много лет назад, предусмотрели почти все. Во всяком случае, очень многое.

   Восемь с лишним лет назад, будучи многообещающим, талантливым студентом, я уехал учиться в Англию, и занимался научными трудами под руководством профессора социологии Родеррика Стерта. Он был великолепным руководителем, а я необузданным и вспыльчивым мальчишкой, которому собственные выводы казались гениальными и не беда, что все эти выводы уже давно написаны в книгах, которые я по молодости еще не успел прочитать!

   Социологию я воспринимал как некую обязательную ширму, прикрывая ей свои истинные интересы, и Родеррик Стерт прекрасно это понимал. Думаю, он без запинки определил, чем я на самом деле занят. Не зная главного правила психологии: опыты надо ставить лишь на посторонних людях (нельзя применять работоспособные методы к близким и друзьям) я очень скоро избавился от всех своих приятелей, которые, чувствуя давление, отстранялись все дальше. Но это же было так интересно! Не изучение поведения толпы или страхов общества, этого сплоченного быдла, этих подражающих друг другу обезьян, ушедших в своем развитии вовсе не так далеко, как им верится, а понимание каждой души в отдельности. Управление массой мне казалось делом легким, примитивным, а ты попробуй понять и подчинить себе единичный ум!

   Я постоянно напрашивался на драки, вызывая у окружающих раздражение и агрессию, посредством которой, как я думал, проще всего управлять людьми. Чтобы защищать себя от недовольных подопытных, мне пришлось научиться гораздо большему, чем я изначально хотел. В том числе и быстро бегать.

   И вот наступил момент, когда Стерт нашел мне по-настоящему стоящее место, он словно выдал мне шанс реализовать все юношеские амбиции и желания, но много лет спустя я неоднократно проклял тот жаркий летний день, когда профессор отыскал меня в огромном здании Университета. Он был в белом костюме, подтянутый начинающий стареть мужчина, чье лицо исчерчено сетью морщин, а в голове столько знаний, что страшно о них подумать. Как всегда, он опирался на белую резную трость, смотрел прямо и приветливо, а говорил спокойно.

   Я сидел в классе, избавившись от рубашки, потому что было до невозможного жарко. Цифры бесконечной статистики плыли перед глазами, подернутые дневным маревом, и я никак не мог сосредоточиться. Нужно было довести свои расчеты до конца (терпеть не могу бросать недоделанной работу, которая мне интересна), потому упорно вглядывался в разрозненные листки расчетов и формулировок ответов, выискивая классовое разделение или схожесть. Университетские экзамены уже перешептывались за спиной, и мне жизненно необходимо было в ближайшее время разделаться с этой не относящейся к учебе работой, чтобы вплотную приступить к написанию курсовой. Увидев господина Стерта, входящего в класс, я испытал настоящий стыд и стал поспешно натягивать рубаху, но он махнул рукой, приветливо улыбаясь. Похоже, профессора не волновало, что студент нарушает все правила приличия, принятые не только в Университете, но и в самой Англии. Очень воспитанная страна, не терпящая нарушение привычного поведения. По-началу, это меня угнетало, потом выучило должной дисциплине, но нет-нет, мои прихоти все же прорывались наружу.

   Впрочем, я тут же вспомнил, что под моим правым глазом налит чернотой синяк – результат вчерашнего разговора с подвыпившими байкерами, и успокоился. Какое дело профессору до моих голых плеч и синяков, он небось хочет узнать, на какой стадии находится курсовая работа...

   Стерт тем временем повернулся, и с громким стуком закрыл дверь, показывая, что разговор будет серьезным, положил на преподавательский стол свой небольшой кейс и трость.

   -И как дела у русского студента? – поинтересовался он невинно, глядя на бумаги, которыми я обложился.

   -Продвигаюсь, – ответил я, настороженно поглядев на профессора. Этот старикашка не поленился выискать меня среди множества пустых переходов и галерей, наполненных духотой и дневным зноем, что не могло не удивлять. Я обратил внимание на его непринужденность, на то, как Стерт положил трость и кейс. Его взгляд тоже о многом сказал: профессор собирался говорить о чем-то серьезном, о том, что произвело на него самого немалое впечатление. Именно потрясение, пусть и давнее, успевшее улечься, вот, что сегодня пряталось за его доброжелательным спокойствием.

   Все это я отметил для себя за долю секунды, быстро, но без спешки, собрал листы бумаги, на которых стояли столбцы цифр, перемежающиеся короткими фразами человеческих характеристик и описанием поступков.

   Собрав бумаги, я отложил их в сторону и встал, запоздало приветствуя социолога.

   -Здравствуйте, профессор. Я понимаю, вы пришли поговорить...

   -А где же вы получили столь прекрасный синяк, Антон? – все тем же невинным голосом спросил Стерт. Мне сразу не понравилось, что он переводит тему и юлит, будто нащупывая что-то.

   -Русские студенты любят в неурочное время крепко выпить, – улыбнулся я, выдерживая ставший вдруг необычайно тяжелым взгляд профессора. – А в состоянии опьянения человек часто натыкается на различные предметы. Да, такое бывает.

   Судя по всему, это был правильный ход, социолог едва заметно пожал плечами и совсем фамильярно присел на край стола.

   -Что же, Антон, – он расстегнул ворот рубашки, – вы уже поняли, что я пришел не интересоваться продвижением заданной мною работы.

   Я кивнул, давая возможность Стерту продолжать.

   -Скажите, Антон, – социолог на мгновение задумался, словно вопрос у него еще не был готов. Это было не так. – Скажите, вы любите риск?

   Дурацкий вопрос, – подумал я, пытаясь понять, что хочет от меня этот пройдоха. – Все любят и ненавидят риск. Эти чувства равнозначны, потому что риск всегда грозит что-то отнять, но помогает почувствовать себя живым.

   -Риск, это то, что делает наше существование интереснее, – наконец ответил я.

   -Ваше?

   -Мое, – согласился я. – Но, профессор, я также люблю уверенность в том, что рискую не зря.

   -Скажите, Антон, вы не боитесь умереть? – быстро спросил Родеррик.

   -У меня еще не тот возраст, – так же поспешно ответил я, – в котором начинаешь бояться смерти. Но я бы не хотел.

   -Тогда, – социолог помедлил и продолжал, – я открою вам все карты. Но разговор будет длинным, не хотелось бы вести его здесь. Не согласитесь ли вы прервать на некоторое время свою... несомненно важную работу и отправиться со мной в кофе, чтобы выпить чего-нибудь холодного и поговорить.

   -Конечно, профессор.

   О, да! Ему действительно удалось заинтриговать меня. Всего два правильных вопроса и я оказался в полной власти социолога, с нетерпением ожидая продолжения разговора. В моих движениях наблюдалась поспешность, когда я натягивал рубашку и пиджак, а после утрамбовывал в портфель бумаги.

   Мы вышли под палящие лучи полуденного солнца, но тут же попали в мягкую тень декоративных елей, которые были посажена по краям дорожки в попытке укрыть тенью просторные газоны, на которых изнемогали от жары студенты.

   Мы быстро пошли через парк, вышли за территорию Университета и окунулись в городское жаркое марево. Раскаленный асфальт, казалось, жег ноги через ботинки, солнце пронизывало одежду, я задохнулся от выхлопа стоящих в пробке машин.

   Как жара меняет все! Строгость, присущая англичанам, бесследно потеряна; люди уже не могут спешить, еле плетутся по тротуарам, предпочитая автобусам пешую прогулку – перебежку от одной тени к другой. Машины то и дело гудят, назойливые звуки, попавшие в жаркий воздух, завязают в нем и еще долго не затихают в сознании.

   Мы не стали исключением и устремились вдоль разогретых домов, по раскаленному асфальту, ворвались в небольшой ресторанчик, где работал кондиционер и на секунду оба застыли на пороге, наслаждаясь прохладной негой и приходя в себя. Ресторанчик был мал, здесь стояло всего с десяток столиков, три из которых были заняты. Разгар рабочего дня, люди даже при всем желании не могут бросить работу.

   Кондиционер тихо гудел в углу, за большим окном плыл мутный, раскаленный город.

   Мы прошли к окну и обессилено сели за столик, официант, не спрашивая, тут же принес два бокала и графин с водой, на поверхности которой плавали кубики льда. Человек теряет разум в такой жаре, он не способен думать.

   Через несколько минут Родеррик Стерт заказал два холодных пива, снял с плеч белый пиджак, оставшись в безукоризненно белой рубашке и выдержанном синем галстуке, облокотился о спинку удобного стула.

   -Какой кошмар творится на улице, – сказал он, сделав большой глоток пенящегося пива. – Жить стало просто невозможно. Никогда на моей памяти такого не было. А температура воздуха с каждым днем все ближе подбирается к пятидесяти. Мне кажется, это какая-то погодная аномалия. Говорят, в Швейцарии в курортном районе выпал снег.

   -Не преувеличивайте, профессор, выше сорока одного еще не было, и, надеюсь, не будет, – вздохнул я, а сам, в который, раз подивился тому, насколько англичане падки до разговоров о погоде. Я, конечно, сам насмотрелся ее изменчивости, все дожди да дожди, а тут прямо сумасшествие – четыре дня солнце и жара небывалая. И все равно не было у меня особого желания ставить целью обсуждения погоду. Мне казалось, это пустая трата времени, но, с тех пор, как я прилетел в Лондон, приходилось отдавать дань жителям этого города, поддерживать светский разговор о погоде до тех пор, пока собеседник не пожелает перейти к более важным вопросам. Родеррик пока не желал.

   -Как вы думаете, может это быть результатом глобального потепления?

   Я поперхнулся холодным пивом, закашлялся, отставил в сторону бокал. Никогда при мне социолог не интересовался экологией. Но он, скорее всего и не интересовался, это было лишь логическое продолжение разговора о погоде. На то, что я поперхнулся, Родеррик Стерт не обратил никакого внимания. Глядя за окно, он ждал ответа.

   -Вы же понимаете, – осторожно начал я, – что термин "глобальное потепление", есть лишь условное название изменения климата. В ту или иную сторону. Это не обязательно должна быть жара на всей планете, это может быть и снижение температуры.

   Родеррик негромко засмеялся:

   -Например, как в Швейцарии, где выпал снег.

   -Возможно, – я пожал плечами. – В той или иной степени это может быть косвенно связано с изменением климата, но вряд ли это закономерность, скорее некий критический показатель.

   -Вы, мой дорогой, ведете себя словно ученый муж на конференции, – фыркнул Стерт. -Надеюсь, понимаете, что я имею в виду, Антон?

   -Вряд ли, – отозвался я, напряженно глядя на социолога.

   -Поймите меня правильно, – вновь усмехнулся Стерт, – вы думаете, социология не дает представления о людях, но вы глубоко заблуждаетесь. Вот сейчас за мой вопрос вы очень осторожно попытались посадить меня в лужу...

   -Что вы, мистер Стерт?! – возмутился я, но профессор продолжал:

   -Кроме того, я так и не получил ответ на свой вопрос. Так поступают профессора наук при выступлении, когда не знают или не хотят давать прямого ответа.заключения или экспертного мнения.

   -Думаю, – медленно проговорил я, – результаты глобального изменения климата мы наблюдаем уже много лет по всему миру. И я не желаю слушать заявления, что более резкие изменения – скачки от минусовой к плюсовой температуре – нормальное явление для той или иной страны; что они укладываются в вековые карты колебаний климата.

   -В точку, – взмахнул рукой Родеррик. – Мне тоже не нравится, когда мне говорят: да было такое лет сто пятьдесят назад, это нормально.

   -Для Лондона, для Англии в целом характерны дожди. Я уже посмотрел на них, – я вздохнул, собираясь с мыслями. – Понимаю, что рассказывать анекдоты на неродном языке немного глупо, но попробую рассказать дословно, уверен, недоразумений не будет.

   Стерт внимательно взглянул на меня.

   -В Москве я слышал такой анекдот: туристы едут в такси по одному из городов Англии. За окнами идет дождь, хмурое небо. Один из туристов раздраженно спрашивает: "Скажите, у вас всегда так?", на что водитель ему отвечает: "Не знаю, сэр, я живу здесь всего двадцать лет..."

   Честно говоря, я ждал менее бурного эффекта, но Родеррик вдруг захохотал, стукнув ладонью по столу.

   -Черт возьми, молодой человек, я уже говорил, что у вас великолепный английский?

   Я кивнул, а профессор все улыбался:

   -Да, вы правильно подметили. Действительно, шутка отражает почти подлинно наш климат. Именно по этому я столь... удивлен жарой, которая стоит над Лондоном.

   -Профессор, – не выдержал я, – простите за грубость, но вы позвали меня сюда, чтобы поговорить о погоде?

   -Молодежь, – проворчал Стерт, – вы все время куда-то торопитесь, все подгоняете нас, стариков. Все вам на месте не сидится!

   -Нет, я любопытствую, а не тороплюсь. Кроме того, разговор обещал быть важным и долгим, а о погоде можно поговорить и потом.

   -Ладно, – Родеррик сделал большой глоток пива и вздохнул. – Ваша взяла, Антон. Хотите настоящую, серьезную и опасную работу, при исполнении которой вы либо погибнете, и тогда это будет работа на один раз, или останетесь в живых, и тогда интересное существование, как вы выразились, будет вам обеспечено?

   Обалдело, я смотрел на англичанина. Такого я ожидать не мог, тем более от профессора социологии. Что же за работу такую он предлагал мне? Стать каким-то агентом? Работа на один раз! Это же наверняка обернется грандиозным международным скандалом, если я погибну, и к этому будут причастны английские спецслужбы! Хотя, если те, кто приглашает меня на работу, имеют хоть какое-то влияние в Англии, все будет представлено как несчастный случай. Легко ли фальсифицировать причины смерти, какими бы они ни были?

   Что же еще они могут предложить мне? Шпионить в России? Чушь! Уж с такой просьбой этот умный человек ко мне бы не подошел. Не на того, как говориться, напал. Определенно, я не хочу умереть, но Стерт, этот старый лис, заинтриговал меня своей прямотой. Он сказал многое и с тем не рассказал ничего. Если я прямо сейчас скажу "нет", моя жизнь останется в безопасности. Если же я сейчас начну расспрашивать...

   Я потер ладонью лицо, пытаясь привести мысли в порядок.

   Думай как взрослый человек, – прикрикнул я на себя, – а не как сопливый тинейджер.

   -Родеррик, ваше предложение весьма туманно, как я могу согласиться или отказать, если толком не понимаю, о чем вы?

   -У вас, Антон, неожиданно возникли проблемы с английским? – нахмурился профессор. Похоже, он думал обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Наверное, он ожидал, что я, мгновение подумав, приму решение и скажу ему "да". Что же, он ошибся.

   -Нет, профессор, я прекрасно понял все, что вы сказали. Но пока не получу уточняющие подробности, я согласиться не смогу.

   -Подробностей хотите? – резко спросил Родеррик, и я испугался. Слишком напористо, слишком резко он это сказал, словно угрожал мне. – А если откажетесь, что прикажете с вами делать? Убить?

   -Тогда я отказываюсь, простите, – я встал из-за стола, подхватив пиджак. – Может, я и не боюсь смерти, но ни один человек в здравом уме не пойдет вслепую в западню. Пусть я русский студент, но я не алкоголик, которому нечего терять и не безумец, который готов на все...

   -Я такого и не говорил, – раздраженно отрезал профессор. – Сядьте, молодой человек, я кое-что все же расскажу вам.

   Я колебался вполне откровенно. Стоило мне сказать "нет", и Стерт навсегда оставит меня в покое. Правда, скорее всего, он откажется вести мои работы, но это не беда, найду другого руководителя. Вот только... заинтересовало меня его предложение. Он был прав в одном: социология, как и психология, давала удивительные возможности, и я только что уловил отголосок их действия. Медленно сел обратно.

   -Американцы нашли космический корабль, – сказал Родеррик, хмуро глядя в окно на медленно ползущий мимо высокий красный автобус. Хорошо, что я ничего не пил и не ел, иначе бы снова вышел казус.

   -Что? – тихо спросил я.

   -Ну что вам теперь непонятно? – в свою очередь спросил профессор.

   -Вы смеетесь, профессор? Космический корабль нашли? Американцы вроде уже находили, но это ведь телевизионные утки все. Или я не прав? И вообще, при чем тут я?

   -А при том, молодой человек, что корабль этот действительно существует и СМИ тут ни при чем. Месяц назад на одной из американских баз военно-воздушных сил внезапно совершил посадку неизвестный инопланетный корабль. Он не отвечал на позывные и приземлился там, где ему взбрело в голову – на самой окраине под прикрытиями ангаров. При этом его двигатели не повредили ни одного здания. Американцы при посадке корабля не выдержали и начали палить по нему, но корабль задействовал одну из своих защитных систем. Ракеты истребителей не причинили ему никакого вреда, взорвались вхолостую, обстреляв осколками и опалив стены ангаров. Возможно, наши ракеты были просто не в состоянии что-то повредить.

   Я все еще не понимал, да и куда мне было?

   -Корабль приземлился и открыл люки. Американцы по началу не посмели туда сунуться, все ждали, когда экипаж покинет корабль, но звездолет стоял приветливо открытым, а команда не подавала признаков жизни. Уже через десять часов на базу были подтянуты огромные войсковые резервы, неимоверное количество аппаратуры. Еще через три часа сканеры выдали отчет: корабль совершенно пуст, в нем нет никого живого. Оставалось предполагать, что экипаж корабля по необъяснимой причине мертв, а звездолет пошел на посадку на автопилоте.

   Через три дня американцы успокоились и решились войти в корабль...

   Я слушал Родеррика, затаив дыхание, не в состоянии поверить в то, что пожилой профессор социологии может разыгрывать или врать мне. Приходилось принимать на веру каждое его слово, но червь рациональности постоянно точил мое сознание, порождая высокомерный сарказм. Не видя своими глазами, я почти готов был посмеяться над Родерриком Стертом. Нет, мы столько твердили об инопланетянах, мы читали научную фантастику и привыкли к тому, что медленно, но верно выдумки обретают почву и реальность (как например изобретение лазера), что уже смирились с существованием других цивилизаций. Знали о том, что инопланетяне были, есть и будут. А теперь Родеррик говорил мне о доказательстве, которое могло коснуться и меня. Только, хоть ты тресни, я не понимал, каким боком.

   Профессор, тем временем замолчал, допил свое пиво и заказал еще. Я не выпил и половины.

   -Что случилось с теми, кто вошел в корабль? – не выдержал я.

   -Они все мертвы, – ответил безразлично Стерт. – Все двенадцать человек умерли сразу, стоило им войти внутрь.

   -Кто-то из инопланетян остался жив? – тихо спросил я.

   -Корабль остался жив, – так же тихо ответил социолог. – Только эту жизнь не засекает ни одно сканирующее устройство.

   Над нашим столом повисло тягостное молчание. Я глотнул пива, потом еще. В ресторан зашел толстый мужчина, по лицу которого текли нескончаемые ручьи пота. Щеки его были красными, на лбу выступили белые пятна. Он смахнул с носа капли, пошатнулся и чуть не упал. Управляющий подскочил к нему, провел к столику, усадил, обмахивая буклетом меню. Обычная картина для жары.

   -Еще группы заходили на корабль? – наконец спросил я, понимая, что услышу утвердительный ответ.

   -Да, – сказал нехотя Родеррик. – Добровольцы. По одному, через две недели после гибели первой группы.

   -Удачно?

   -Один вошел и вышел, – Родеррик пронзительно взглянул на меня.

   -Значит, вы хотите предложить мне стать добровольцем? – спросил я нетвердо.

   Родеррик утвердительно кивнул, не отрывая от меня сверлящего взгляда.

   -Почему я?

   Стерт молчал, и я продолжал задавать вопросы:

   -Вы ведь видели этот корабль, Родеррик, но как вы проникли в эту тайну? Почему вы можете предлагать такое? Какое отношение вы вообще имеете к американским ВВС?

   -Это уже не дело американцев, Антон. Это дело всей Земли. У меня много друзей, и некоторые из них посчитали, что я смогу оказать им кое-какую помощь в исследованиях. Так я и попал к ним. Вот так я зашел туда и вышел.